Ушастый нянь

      — Раз, — спокойно проговаривает Сергей, не спеша поднимается и пересаживается на шезлонг. — Ну давай, выпусти пар. Тебе это необходимо, — из открытых окон кухни доносится глухой удар и шипение почти проглоченного мата сквозь зубы.       — Два, — продолжает Матвиенко, разглядывая ногти на правой руке. — Твой любимый виски в шкафчике слева, — «подсказывает» он, когда слышится негромкий звон бутылок.       — Три. Ты забыл взять стаканы, — хмыкает Сергей, в то время как ручка двери, выходящая на задний двор, начинает опускаться. Изнутри слышится веское «бля», и звук босых ног, удаляющихся вглубь дома.       — Четыре, — дверная ручка снова начинает опускаться. — Ты забыл про меня, — бубнит под нос.       — Твою мать, этот день когда-нибудь закончится? — завывает Арсений и повторно шлёпает на кухню, где, ожидаемо, открывается холодильник, затем с чавкающим звуком закрывается.       Сергей, ввиду своей кажущейся недальновидности, не всегда сходу может ответить на вопрос, сколько лет они с парнями дружат. Не потому что точной цифры не помнит, просто ему постоянно кажется, что знают они друг друга всю жизнь. На самом деле судьбоносная встреча произошла почти двадцать пять лет назад на южном берегу Крыма в «Артеке». Четверо совершенно разных пацанов из городов, раскиданных по Матушке России на многие тысячи километров: Омска, Воронежа, Армавира и Пензы. Зачисленные в один отряд, они образовали настоящую банду с предводителем в лице Паши, которому на тот момент уже исполнилось двенадцать, а остальные были на два года младше. То лето они запомнили навсегда, впрочем, лагерь также их запомнил надолго. Один только спор с дальнейшим — совершенно случайным — пожаром в хозблоке чего стоил…       Обменявшись адресами и разъехавшись после смены по домам, парни ещё с начала сентября стали прорабатывать план, как уговорить родителей отправить их на следующий год в тот же лагерь. Кто-то обещал пойти по стопам отца и после школы поступить в нефтяной институт, кто-то — подтянуть знания и выбраться из троечников, кто-то — уделять меньше времени внешкольной деятельности, чтобы не скатиться в «хорошисты», а хулиган из Армавира — перестать пропадать на улице и взяться наконец за ум. Мальчишки добились своего. И вот, они снова встретились на побережье Черного моря. На следующий год родители, скооперировавшись, решили, что будет проще отправить детей куда-нибудь в деревню. И выбор пал на дачу деда Арсения в Омске. А потом ещё два года подряд. А между летними каникулами, на протяжении девяти месяцев, писали друг другу почтовые письма, добавляя каждый раз на конвертах «Жду ответа, как соловей ждёт лета».       Традиция прервалась, когда Паша в шестнадцать лет ушёл после девятого класса и поступил в Московский колледж полиции. Он нашёл себе подработку, поэтому не мог приехать в Омск. Через четыре года, после окончания одиннадцатого класса, Сергей, Арсений и Дима присоединились к нему. Попов выбрал Щуку, Поз — Институт Международных Экономических Связей, а Матвиенко просто приехал покорять столицу посредством харизмы и весёлого характера, так как сразу же завалил вступительные.       После многолетней разлуки решение снять вчетвером квартиру в спальном районе оказалось единственным верным вариантом. Привыкшие делить одну комнату в корпусе лагеря и чердак на даче, быт они наладили сразу: установили дежурство по кухне, расписали график уборки. При этом за готовку и наведение чистоты брались сообща. Иногда с пивом, купленным в магазинчике на первом этаже дома, и всегда под музыку, что доносилась из новомодного музыкального центра, купленного в складчину.       Первым съехал Арсений, через несколько месяцев после того, как познакомился с Алёной. Потом Паша, который взял в ипотеку однушку, а следом и Дима, когда женился на Кате. Сергей остался полноправным хозяином квартирки, стены которой ещё долгие годы хранили и дружеский беззаботных смех, и первые тяжкие приступы похмелья, и несмелые рассказы о встрече с самой большой и единственной любовью в жизни. Дурашливая потасовка за последний доширак, закончившаяся для Димы переломом руки со смещением. Всемирный потоп, который им устроили однажды соседи сверху. Тогда вымотавшиеся парни после сбора воды вышли подышать ночью свежим воздухом в сквер по соседству с домом, да так и вырубились на лавочках, пока с утра их не разбудил какой-то дедок, бурча под нос, что «при Сталине столько бомжей не было».       Сергею пришлось оставить их первую обитель, когда Алёна бросила семью и укатила с любовником в Швейцарию в поисках лучшей жизни. Тогда Матвиенко числился начальником службы безопасности небольшой конторки за МКАДом, в которой тогда располагался офис авиакомпании, в то время как остальные парни сутками пахали, вытягивая её. Решение остаться с Кьярой он принял сам, только взглянув на Попова, который сидел на полу и безучастно смотрел в одну точку. Тогда Серый знал о детях только одно: как они делаются. Но отдался новому занятию целиком и полностью, а главное — с душой. Это потом у девочки появились, как говорят в современном мире, профессиональные бебиситтеры.       Вообще, с Кьярой сидели все. И беременная вторым ребёнком Катя, и Ляйсан с годовалой Софией, иногда даже приходилось вызывать из Омска маму Арса. Поэтому и неудивительно, что та выросла настоящей «дочерью полка», которая до пяти лет считала детей Позовых и Добровольских своими двоюродными братьями и сёстрами.       А когда три года назад прибыль от Clarus Airlines превзошла все ожидания, Арсений принял решение о покупке дома в Подмосковье. Разговора о том, что они с Матвиенко могут разъехаться даже не было. Хотя Сергей в первое время активно отбрыкивался, аппелируя тем, что он не хочет быть нахлебником. Построить на территории участка гостевой домик для «Иждивенко» предложили Катя с Димой. Матвиенко согласился, но настоял, что будет оплачивать коммуналку сам. И с тех пор у Сергея был «свой угол», при этом большую часть свободного времени он также проводил у Поповых. И можно было смело сказать, что Арсения он не то что знал лучше других парней, он его неплохо чувствовал.       — Пять, — заканчивает Матвиенко в тот момент, когда «укомплектованный» друг выходит наконец из дома и опускает на садовый столик односолодовый виски, бутылочку прохладного яблочного сока и два рокса.       Сергей не отрывает выжидательного взгляда от бесстрастного выражения лица друга, пока тот разливает напитки и усаживается напротив.       — Что изменилось? — не то что Матвиенко удивлён. Он слишком хорошо знает этого упрямца-перфекциониста. Даже может наперёд предугадать некоторые его решения. Просто никогда не лезет, не навязывается, предпочитая принимать любой исход, на то ведь дружба и существует.       — Я помню тот день, когда узнал, что стал счастливым обладателем авиакомпании. И пока Поз и Воля планировали, как выгоднее продать заведомо бесперспективный бизнес, именно ты предложил попробовать наладить его. А мы подняли тебя на смех, — Арсений внезапно осекается, словно до сих пор испытывает неловкость из-за той неадекватной реакции, и отпивает из бокала, чтобы промочить горло. — Ты ошибся тогда только в одном.       — Ты не в ТОП-50 самых богатых людей мира, а в десятке по России.       — Да, — серьёзно продолжает Арс, не замечая весёлых ноток. — И если я чему-то научился за эти годы, то прислушиваться к вам троим. Я лично своего мнения не поменял: Антон мне не нравится, я бы не хотел видеть его рядом с дочерью. Но вряд ли это объективное рациональное мнение. Наверное, я с молоком матери впитал, что девочку должна воспитывать исключительно женщина.       Матвиенко поднимает бровь и ждёт, когда друг «дозреет».       — Но у Мартышки-то из родителей только я. Получается, я сам себе противоречу, — подводит итог он и ловит одобрительную усмешку Серого. — Или я в конце концов научился слышать её. А Шастун, хоть мне и неприятно это признавать, полностью соответствует характеристикам толкового няня.       — Звучит как тост, — негромко смеётся Матвиенко и поднимает стакан с соком. — А ещё есть несомненный плюс в том, что няня — мужчина. Он никогда не полезет к тебе в постель, — поясняет он, заметив непонимающий взгляд друга.       — Ну, это неоспоримое преимущество, — соглашается Попов, чокаясь с Сергеем.

***

      — Поз, привет, сильно занят? — Паша просовывает голову в дверь, не утруждая себя стуком.       Дима отрывается от документов и отодвигает их подальше от себя, отрицательно мотнув головой. Добровольский входит и садится в мягкое кресло для гостей. Такие расположены по всему периметру т-образного стола. Воля стягивает пиджак и вешает его на спинку: кабинет залит сентябрьским солнцем, которое неплохо так пригревает.       — Не, нормально. Привет, — Позов приподнимается и пожимает другу руку. — Что-то по работе? Или ты так, на чай заскочил?       — Что-то среднее. У меня к тебе снова вопрос по поводу Шастуна, — Добровольский, несмотря на свою напускную беспечность, озадачен. Это заметно по тому, как он хмурит брови, словно решает какую-то моральную дилемму.       — Чего это? Арс разве не решил, что Шаст не подходит? Или Графа тогда не удовлетворило то досье, которое ты ему кинул? — Дима хмыкает и отпивает кофе из огромной кружки. Такая есть у каждого в этом офисе: подарок, который должен сближать коллектив, от Арса. Паша же от напитка отказывается.       — Да нет, тут скорее моё любопытство сыграло. Тогда времени слишком мало было на поиски, вот я на следующий день и сел покопаться дальше. Не знаю, как о таком спрашивать тактично, поэтому с места в карьер: Антон гей?       Робуста явно идёт не в то горло Позову, так как тот громко сглатывает и заходится лающим кашлем. Лицо его багровеет, и в какой-то момент Паша уже порывается помочь, похлопать по спине или сделать искусственное дыхание, вдруг что, но Дима выставляет перед собой руки в защитном жесте и немного ослабляет галстук. В их квартете за медицину отвечает Арс, который, в силу своей мнительности, прошёл после рождения Кьяры курсы оказания первой помощи. И только ему можно доверить жизнь в таких ситуациях: он явно не проломит грудину или не усугубит ситуацию как-то по-другому. Паша в это время начнёт составлять завещание, а Серёжа будет шутить, чтобы не было страшно умирать.       Из-за громкого кашля ни Позов, ни Воля не замечают Сергея, который стоит в дверях. Широко раскрытыми глазами он смотрит то на одного друга, то на другого, пытаясь понять, а не ослышался ли. Про того ли Антона идёт речь?       — Я жив, жив, — хрипит Позов, отходя к небольшому столику с графином. Наливает воду и пьёт её жадными глотками, чтобы притупить першение в горле. Только после этого, отставив стакан, он видит Матвиенко. — О, Серый, ты тоже тут, привет.       — Матвиеныч, давно не виделись, — Паша похлопывает друга по плечу, после чего переводит взгляд на Диму, который садится обратно за стол. — Это был прям настолько большой секрет, что ты решил не отвечать, а помереть прямо тут?       — Я правильно понял: Антон — бывший новый нянь — гей? — от Серёжи не исходит ни капли негатива, только чистый, неподдельный интерес, да азарт начинает сверкать в карих глазах: — Арс-то знает?       — Пытаюсь выяснить это, — отвечает Воля, неопределённо махнув рукой в воздухе.       — Так, пацаны, это вообще никак не наше дело. Но вы не отцепитесь, так что выбора нет, — Позов проводит пальцами по голове. — Скажем так, ему не принципиально, с кем строить отношения.       — Вообще-то, таких людей называют бисексуалы, — со знанием дела прерывает его Серый.       — Не важно, как это называется, — фыркает Дима. — Арсу, я думаю, знать об этом не стоит. Да и теперь уже незачем.       Договорить о такой щепетильной теме не получается, так как Арсений появляется в кабинете сразу после упоминания о нём. Поз зыркает на Серёжу и Пашу, безмолвно обозначая: его последняя фраза не подлежит обсуждению.       — Вспомнишь солнце — вот и лучик, — бурчит себе под нос Матвиенко.       — Всем привет, — Попов падает на диванчик около офисного стола и жмурится от того, что в лицо лезут солнечные зайчики. Он не мелочится, сразу же начинает раздавать указания: — Паш, подготовь, пожалуйста, договор на имя Шастуна. На полгода. Поз, позвонишь ему? Скажи, мол, я не против, чтобы он был няней Кьяры. Серый, с тебя брелок для него и не забудь предупредить охрану о прибытии нового няня, — трое друзей синхронно кивают, практически не задавая вопросов.       — Ты всё-таки поменял своё мнение? — Паша садится полубоком, чтобы лучше видеть друга. Тот лишь кивком указывает на Матвиенко, который расправляет плечи и выпячивает грудь, всем видом выражая, как сильно гордится собой. — Понял, завтра будет всё готово. Зарплата та же?       — Да.       — К завтрашнему вечеру всё сделаю. Приеду после работы к тебе, там и подписать можно будет. Часов в десять нормально? — Арсений кивает, а Дима на задворках сознания ловит за хвост убегающую мысль: Шастун ещё даже не знает, что завтра будет подписывать какой-либо договор.       Позов молча достаёт «яблоко» последней модели и, ненадолго зависнув, всё-таки тапает по экрану, после чего начинает вслушиваться в монотонные гудки. С первого раза Антон не берёт, но Диму трудности никогда не останавливали — он за Катей ухаживал почти пять лет. Мужчина ещё раз набирает номер, который висит в избранных вместе с женой и тремя друзьями.       — Шаст, здорова, — Дима поднимает взгляд на Арсения. Тот подаётся корпусом вперёд и всеми возможными жестами и даже мимикой призывает его поставить на громкую связь. Телефон тут же оказывается на столешнице, чтобы слышно было всем.       — Привет, Поз. У меня буквально две минуты. Выкладывай, — на фоне кто-то громко сигналит, на что в трубке слышится недовольное фырканье.       — Понял. Значит так, Попов хочет, чтобы ты вернулся. Приезжай завтра к десяти вечера к нему, оформите договор, подпишете всё, — наступает пауза по Станиславскому. Тишину прерывает только шум города со стороны Антона. Выжидают все.       — Ах, Попов хочет, — тянет Антон, а Дима мгновенно улавливает нужные для себя нотки в его издевательской интонации. Поз облажался: подошёл не с той стороны. Он знает Шаста, сейчас вся его воронежская подноготная выльется шквалом матов и нелицеприятных эпитетов. Позов уже тянется к телефону, чтобы убрать звук, но не успевает, потому что Воля забирает айфон ближе к себе, не желая лишить удовольствия себя, да ещё и Матвиенко — как же без него — услышать что-нибудь новенькое об Арсе. — Да на хую я вертел его желания, Поз, — Дима сильно жмурится и с толикой паники смотрит на Арсения. Тот встаёт с места, глаза округляются так сильно, что кажется: шире уже некуда. — Тоже мне, блять, умач нашёлся: захочу — попрошу уйти, захочу — прикажу вернуться. Пусть пиздует в тигули , а после, желательно, потеряется там, — ан нет, Попов демонстрирует удивительные способности человеческого организма. Тёмные брови взлетают вверх, делая глаза по-абсурдному огромными. — Тоже мне, няню-индивидуалку нашёл, — Антон глубоко вздыхает и берёт секундную паузу в тираде. — Всё, сорян, что вывалил это на тебя, лучше б он сам мне позвонил и услышал это. Короче, мой ответ: нет. Я ушёл, у меня собеседование в школе. Потом напишу.       Антон сбрасывает звонок, и короткие гудки становятся спусковым крючком: Серёжа и Паша сгибаются в три погибели, сотрясаясь в истерическом хохоте. Последний даже стирает с щёк потёкшие слёзы. Дима понимает масштабы катастрофы, склоняется над столом и звучно роняет голову на столешницу. Арсений стоит всё там же, не меняя позы. По его лицу можно прочитать все эмоции, который тот испытывает: недоумение от того, что ему кто-то отказал; удивление из-за поведения и резкой реакции Шастуна. Но самая чёткая — ярость. Попов не просто зол. И это очень-очень плохо.       — Арс, тут моя вина, — начинает Позов, пытаясь хоть немного взять на себя удар. — Я Шаста знаю, он ненавидит, когда ему приказывают. Он в такие моменты всё воспринимает в штыки. Для него любой приказ в серьёзной форме — ред флаг, потому что несколько лет назад, — Дима осекается и машет головой: в попытке разрулить ситуацию он свернул не в ту сторону. — Не важно почему. В общем, если бы я начал по-другому, он бы согласился. Антон пару раз звонил мне после того, как ушёл, спрашивал про Кьяру. Он хочет эту работу. Она ему нужна.       — Да мне похуй, Поз, — демонстративно равнодушно отзывается Попов, выплёвывая фразу. Если бы Позов не знал его столько лет, то не понял бы, что Арсений просто закрылся. Захлопнулся, как ракушка, спрятав все чувства за семью замками. — Нет, значит нет. Пусть нахуй идёт.       Сергей с Пашей умолкают, замечая взрывоопасное состояние друга. Они переглядываются, ведут немой диалог, пытаются на ментальном уровне договориться о том, как действовать дальше. Арсений замирает гранитной статуей, смотрит в одну точку отрешённым взглядом, и только сжимающиеся до белых костяшек кулаки выдают его безудержный гнев.       Тик-так. Настенные часы идут слишком громко.       Тик-так. У Арсения дёргается глаз.       Тик-так. Кулаки сжимаются и разжимаются.       Тик-так. Правый уголок губы приподнимается, но мгновенно возвращается в ровную линию.       Тик-так. Парни перестают дышать.       Тук-тук-тук. Все синхронно вздрагивают, когда к мерному шагу времени добавляется новый звук. Дверь в кабинет приоткрывается, и входит Оксана, которая быстро пробегает взглядом по компании главных людей в офисе и понимает, что происходит что-то страшное. А тут ещё она, гонец с плохими вестями.       — Арсений Сергеевич, — тихо произносит девушка, но реакции никакой не получает. — Арсений Сергеевич, у вас на линии мадам Штраус. Она в очень странном настроении. Позвонила и настойчиво требует соединить её с вами. Кажется, что-то случилось. Сказала, если не переговорит с вами в ближайшее время, то её давление поднимется до критических отметок, — Оксана рапортует это быстро, но отчётливо.       — Этого только не хватало, — вздыхает Позов, вспоминая, с каким трудом им удалось склонить её к сотрудничеству. — Арс, отмирай. Серый, стукни его, чтобы в себя пришёл побыстрее.       — Не надо меня вообще сейчас трогать, — дёргается Арсений, как только Матвиенко приподнимается со своего места. Он резко разворачивается и скрывается из виду.       Залетает в свой офис, который связан с кабинетом Поза общей приёмной, попутно прокручивая в голове пункты подписанного ранее договора о причинах преждевременного расторжения сделки. Медленно вдыхает и выдыхает, чтобы усмирить сердце, отбивающее чечётку. Натягивает на лицо приветливую улыбку и произносит в трубку стационарного телефона:       — Эльвира Дилюсовна, рад приветствовать.       — Арсений, ну наконец-то, — оживлённо отвечают на том конце.       — Что-то случилось? — Попов пытается придать голосу уверенность и беззаботность и давит в зародыше желание скрестить пальцы на удачу, как в детстве.       — Конечно, — строго выдаёт фрау Штраус, и Арсений напрягается. — Я хочу удостовериться, что вы выполнили свою часть сделки.       — Блять, — еле слышно выдыхает Попов и тут же прикусывает нижнюю губу в надежде, что международная связь ещё не вышла на тот уровень, о котором трубят маркетологи телефонных служб. — Как договаривались, — кисло реагирует мужчина.       — Что то не слышу в вашем голосе радости по поводу поразительных перемен, — мягко смеётся та. — Вы загадали от души? — пытается нащупать «сбой в программе» Эльвира Дилюсовна.       — Конечно, — спешит убедить её Попов и даже пару раз кивает, хотя она не может видеть его действий, — но желание обернулось мне двухметровой такой шпалой. — Арс даже не замечает, что вкладывает в интонацию все тяготы прошедших двух недель, а то и более длительного периода.       — Арсений, давайте так: вы мне расскажете, что у вас стряслось, а я как ваша фея-крёстная попытаюсь найти решение.       Попов даже головой качает. На Золушку он не очень тянет. Но неожиданно хочется поделиться именно с этой — и он ни на минуту не сомневается — умудрённой опытом особой. Использовать её в качестве психолога, а лучше попутчика в поезде, которому можно открыть даже самые грязные свои секреты.       — Вы знаете, что у меня есть дочь, — Арс ловит себя на мысли, что сдаётся и начинает открывать все карты. И неожиданно на душе становится легче. Он рассказывает ей и о бывшей жене, которая бросила трёхмесячную дочь, и о череде нянь, прошедших через их дом в количестве не меньше двух десятков за последние несколько лет, и о ЧП в Красноярске, с которым ему пришлось разбираться самостоятельно, и о неожиданной няне в лице некого Антона. Не скрывает своей реакции на половую принадлежность того, грубые шутки, которые, не контролируя себя из-за перенапряжения в работе, отпускал в адрес незнакомого человека. Как забрал у потенциального работника паспорт и при нём же потребовал у своего юриста выяснить в кратчайшие сроки всю известную — да и неизвестную тоже — подноготную. Заканчивая исповедь, Арсений кристально ясно понимает, какой же он урод. А подсознание шепчет ему, что в глазах фрау Штраус его репутация наверняка скатилась от безупречной к — в лучшем случае — сомнительной. Он растерянно замолкает. На том конце провода, впрочем, такая же тишина. — Одним словом, я сказал ему, что он мне не подходит, а недели через две всё-таки предложил ему место.       — А он? — живо интересуется предпринимательница, и Арс даже испытывает некое удовлетворение, что она так внимательно слушает, не уснула. Ну, а мало ли, возраст всё-таки.       — Он сказал: нет.       — Просто «нет»? — удивление так и плещется в её голосе. — Знаете что, молодой человек, на его месте я бы, совершенно не стесняясь, послала вас: auf eine Erotische Reise zu Fuß!       Арсений какое-то время сражается с собой, щипает себя за колено, пытается думать о людях, голодающих где-нибудь в Нигерии, даже больные щенки приходят на ум. Но ничего не помогает. Он падает лицом на стол и начинает корчится от оглушительного неудержимого хохота. Из глаз брызжут слёзы, рука конвульсивно сжимает трубку. Отсмеявшись, он снова подносит телефон к уху.       — Фрау Штраус?       — Я так понимаю, проблема решена и без моего участия, — она пытается говорить с напускной серьёзностью, но Арс слышит в её голосе мягкие весёлые нотки.       — Я просто постеснялся вам сказать, — Арсений пытается успокоиться, — он меня послал. Только на родном — очень красочном — языке.       Обратно в кабинет Позова Попов возвращается в приподнятом настроении. Отметив тридцатипятилетие, он никак не мог предположить, что заведёт знакомство с такой интересной особой. Надо же, как может поменяться мнение о человеке, если тот просто предложит загадать желание, ну или выслушает в конце концов.       — Чего такие кислые? — Арсений усаживается в кресло для посетителей, закидывает ногу на ногу и, вообще, выглядит как довольный жизнью кот. Парни синхронно падают на диванчик возле офисного стола и с подозрением разглядывают внезапные перемены в настроении гендира.       — Ты успел где-то тяпнуть? — осторожно спрашивает Паша, всерьёз переживая за психическое состояние друга.       — Фрау-мадам чем-то порадовала? — выдвигает предположение Дима.       — Уверен, что не ударился головой об косяк, когда входил в свой кабинет? — Позов и Добровольский разворачиваются к Серёже, видимо, мысленно соглашаясь с его убедительной теорией.       — Поз, дай телефон, — Арс тянется вперёд и в нетерпении делает подзывающий жест пальцами.       — А, да, держи, — без задней мысли тот вытягивает сотовый из кармана пиджака и протягивает другу. Попов снимает его с блокировки, по памяти вбив пароль, и вызывает последний контакт. Ставит на громкую. Позов встаёт и заглядывает в ещё не погасший экран и тут же порывается вернуть телефон, но его тормозит рука Паши.       — Димон, если у тебя что-то срочное, — Шастун не успевает договорить.       — Антон, я хотел уточнить, что такое «тигули»? — ровным, даже слегка заинтересованным голосом произносит Попов. — Общий смысл я, конечно, понял, — абонент на том конце, по всей видимости, выпадает в неорганический осадок, поскольку ничего, кроме нечленораздельного мычания, разобрать не представляется возможным. — Надо полагать, мы не совсем верно начали наш диалог ранее, согласен? — Арсений ловит такие разные взгляды: облегчение в глазах Матвиенко, гордость — в Пашиных и преисполненный благодарности — Димин.       — Арсений Сергеевич? — совсем тихо.       — Антон Андреевич? — громко и задорно. — Приятно познакомиться. В целом, от меня недавно няня ушла, место вакантно. Я подумал, вас может заинтересовать. Что скажете?       — Я, вроде как, только что получил работу, — как-то неуверенно выдаёт Шастун.       — Не сомневайтесь, мои условия вам понравятся больше. Жду вас завтра у меня дома в десять часов вечера, — уверенно говорит Арсений, но вспоминает — так своевременно — о том, что Шастун не приемлет приказы. — Если вас это устроит.       — Устроит, — уже смелее отвечает тот.       Арсений возвращает сотовый Диме:       — Учитесь, студенты.       — В больничку не надо? — хмыкает Сергей.       — Обойдусь, — негромко смеётся Попов.

***

      Антон чувствует себя голым. Или как на допросе. Или голым на допросе. Они сидят за столом в кабинете, причём он сидит в качестве посетителя, Арсений — в своём кресле, а Паша — справа от того. Аналогия с хорошим и плохим полицейским из тупых американских сериалов прослеживается наглядно: если Добровольский всем своим видом выражает молчаливую моральную поддержку, то Попов больше смахивает на негативно настроенного судью, готового в любой момент вынести вердикт «казнить».       Шастун крутит под столом кольца, радуясь тому, что успел перед выходом из дома нацепить их. Правая нога живёт своей жизнью и нервно транслирует скорость биения его сердца. Антону не по себе ещё и из-за вчерашнего инцидента. Если рассудить трезво, он конкретно облажался, когда не уточнил у Поза, есть ли кто рядом с ним. В особенности Попов. Шастун не знал, что Дима на громкой связи, но в любом случае такое поведение ему не свойственно.       — Антон, расслабься, — замечая его напряжение, произносит Паша, — нам всего лишь нужно обговорить условия и подписать бумаги.       — Да? — истерично фыркает Антон. — Тогда почему официоз настолько театральный, словно мы на приёме у Елизаветы, земля ей пуховиком.       Воля сыпется с шутки, а Арсений всем своим видом пытается показать, что недоволен инфантильностью Антона, но морщинки в уголках ледниковых глаз говорят сами за себя: юмор он оценил.       — Слушайте, если у вас энергии ещё в избытке, то я устал как собака. Давайте по-быстрому решим всё и разойдёмся, — нудит Арсений, чтобы не выйти из роли серьёзного и требовательного работодателя.       — Да, верно, меня дома Ляся с детьми ждёт, — возвращается в профессиональное амплуа Добровольский и вытаскивает из портфеля три экземпляра. — Антон, смотри, это типовой договор о приёме на работу. Здесь прописаны права и обязанности как твои, так Арсения. Ознакомься, — добавляет он, двигая листы в сторону Шаста.       Попов медленно поворачивает голову в сторону Воли и мечет в друга стрелы с гравировкой на наконечниках «мы же хотели закончить как можно скорее». Паша эти взгляды умело игнорирует: в данной ситуации в первую очередь он юрист, а потом только друг.       — Срок действия соглашения указан под пунктом номер два, — он практически не глядя тычет ручкой в нужное место на бумагах Антона. — Шесть месяцев.       — А после я подумаю, продлить ли его, — с самодовольным видом вставляет Арсений свои пять копеек.       — Третий пункт — режим рабочего времени и отдыха, — продолжает Добровольский, мысленно отмахиваясь от словесных эскапад Попова. — Шестидневная рабочая неделя, выходной в воскресенье. С семи утра до девяти вечера ты обязан находиться при Кьяре. По закону у тебя есть право на отпуск через шесть месяцев, но первого января Кьяра каждый год уезжает на месяц в Омск к родителям Арсения.       — На целый месяц? — прерывает Антон, удивляясь, что Попов позволяет девочке такие длинные каникулы.       — Да, поэтому срок контракта автоматически продлевается ещё на тридцать дней. После каникул ты приступаешь первого февраля и, соответственно, дорабатываешь до третьего апреля, так как сегодня третье сентября. Отпускные будут выплачиваться в размере пятидесяти процентов от общей суммы оклада. Если Попов задерживается после двенадцати часов, ты должен остаться в доме на ночь. Это оплачивается отдельно.       — Для этих случаев тебе выделена смежная комната со спальней Кьяры, — добавляет Арсений, и Антон сразу же вспоминает вторую дверь в спальне девочки.       — Если у работодателя возникнет необходимость уехать на работу в воскресенье, ты должен будешь выйти. И получишь дополнительно пять тысяч за один потерянный выходной.       Антон энергично кивает несколько раз, давая понять Паше, что с этим пунктом вопросов нет.       — Заработная плата за месяц составляет сто пятьдесят тысяч. Выплаты производятся каждые две недели равными долями: в середине и в конце месяца. Деньги будут поступать тебе на карточку. Нужно будет дать мне реквизиты. — Воля резко замолкает, когда замечает вытаращенные глазами Шастуна.       — С-сколько?       — Сто пятьдесят тысяч в месяц, — терпеливо повторяет Паша.       — Маловато, что-ли? — Попов даже не пытается скрыть сарказм, и у Добровольского возникает сомнение: действительно ли Арсений пришёл к решению нанять Антона по собственной инициативе. Кто знает, вдруг его шантажируют.       — А, ок, понял, да, — Шаст чешет висок, словно, нет, нифига не понял. Но мысленно уже подсчитывает: если будет оставлять себе в месяц по двадцать тысяч, а сорок переводить маме и бабушке, то на мечту сможет откладывать по девяносто косарей.       — Если тебе потребуется официальное оформление, скажешь потом Диме, бухгалтер компании займётся этим, — добавляет Паша. — Теперь к взысканиям. За расторжение контракта досрочно в одностороннем порядке, в данном случае именно тобой, ты должен будешь выплатить Арсению неустойку в размере, — он скользит сосредоточенным взглядом по строчкам в своём экземпляре, непонимающе хмурится, перечитывает про себя и ещё раз одними губами, после чего резко кидает на Попова недоумённый взгляд: — Арс, я когда отправлял тебе на почту готовый договор, ты вносил туда изменения?       — Я? Нет, — с удивлением отвечает Попов, но по глазам видно, кто «разбил окно».       — Ты поднял сумму неустойки до восьмидесяти пяти процентов от заработанного, ты в своём уме? У нас же было пятьдесят, — Добровольский тяжело вздыхает. Простите, семья, сегодня не увидимся. Он искренне не понимает, чего добивается друг, но в том, что разобраться с этим оперативно не получится, уверен абсолютно. — Я понимаю, что для тебя это залог того, что не придётся париться с поисками новой няни, что Кьяре не нужно будет снова привыкать, но восемьдесят пять?! Это же не значит, что от тебя не захотят уйти.       — Многовато, да? — невинность Арса прёт из всех щелей. Он делает вид, что тщательно обдумывает сложившуюся ситуацию. Даже хмурится, чтобы продемонстрировать высшую степень сосредоточения на мыслительном процессе, после чего благосклонно кивает: — Да, ты прав, пусть будет восемьдесят.       — На кой хрен я согласился ехать тем летом в «Артек»? — устало выдавливает из себя Паша, сжимая двумя пальцами переносицу. — За какие такие грехи ты не уберёг меня, Господи, от встречи с самым невозможным человеком на свете? Так, ладно, — берёт себя в руки он и поворачивается к Антону, — переубедить этого упрямого барана надежды нет, он не уступит, поверь мне, плавали-знаем.       — Да пофиг, пусть будет восемьдесят. Меня условия устраивают, я всё равно не собираюсь уходить досрочно, — выступает миротворцем Антон, замечая, что всегда сдержанный Добровольский начинает раздражаться. Попов на это заявление озадаченно выгибает левую бровь. Складывается ощущение, что он не ожидал такого безоговорочного согласия.       — Арс, ты издеваешься? — ревёт Паша и швыряет ручку в Попова, прочитав следующий пункт: условия разрыва отношений со стороны нанимателя, после чего цитирует прочитанное вслух, закипая ещё сильнее, потому что другу ничуть не стыдно за эти правки и он находит их чертовски забавными. — «Работодатель имеет право расторгнуть договор в одностороннем порядке, если его что-то не устроит»?!       — Да, а в чём проблема?       — Если мы избежим харрасмента на работе, то на это я тоже согласен. Но давайте условимся: моя внешность, пол, характер и всё, что я не в силах изменить, не будет входить в ваше понимание «что-то», — Антону и самому уже хочется домой, спать, поэтому он вновь прерывает назревающий конфликт.       — Ну, если вопросов нет, давайте подписывать, иначе завтра я проснусь разведённым, — на лице Воли читается явное: «Аллилуйя, это закончилось».       Шастун и Попов поочерёдно оставляют автографы, Паша заверяет бумаги и, сложив свою копию договора в портфель, с облегчением поднимается на ноги. Набирает в легкие больше воздуха, чтобы попрощаться, но замечает долгий и многозначительный намёк в глазах Арсения.       — Ну чего ещё ты от меня хочешь? — стонет он, падая обратно в кресло.       — Побудь немного нашим рефери, — просит Попов, привлекая к себе два недоумённых взгляда.       — Арсений Сергеевич, я своих работодателей не бью, — острит Антон, полностью расслабившись. Ну, а что, договор-то он уже подписал.       — Я подчинённых тоже так-то не трогаю, но ради тебя могу сделать исключение, — подтрунивает Арсений.       — Я так и не понял, я рефери или дуэнья? Заканчивайте ваши прелюдии, я домой хочу, — взрывается Добровольский, теряя терпение окончательно. И спокойствие в семье, видимо, тоже.       — Ладно, правда что, — Арсений достаёт из ящика стола лист с расписанием и протягивает его Антону. Тот некоторое время бегает глазами по строчкам, после чего вскидывает голову. — Седьмого числа у Кьяры начинаются занятия. На дому. Она не посещает дошкольное учреждение, — в лоб выпаливает Попов, уже предполагая реакцию Антона.       — В смысле? — ожидаемо откликается тот. — Кьяра не ходит в садик?       — Теперь понятно, зачем я тут нужен, — бубнит Паша, закатывая глаза: они не могут находиться в одном помещении и не ругаться.       — У моей дочери нет проблем с социальной адаптацией, — начинает защищаться Арсений, ещё не выслушав даже претензий. — У неё есть друзья, она легко заводит новые знакомства, её коммуникативные навыки на высоте, — закипает он, не замечая, что Шастун в таком же состоянии.       — Да при чём тут это? — взрывается Антон, заставляя Попова замереть на полуслове с открытым ртом. — Я, если вы не заметили — где ваши очки? — придерживаюсь современных взглядов в вопросах воспитания и образования детей. Меня волнует только то, что — судя по вашему расписанию — Кьяра не покидает территорию дома.       — Ещё одно слово, — начинает угрожать Попов, но его лёгким касанием к плечу прерывает Паша.       — Антон, Кьяру никто не держит взаперти, она может выходить с тобой куда угодно, главное поставить в известность Арсения или Сергея, чтобы вам выделили охрану, — включает дипломата он.       В душе Воля радуется дальновидности Попова: эти двое ещё не научились слышать друг друга. Они словно стоят на противоположных берегах и кричат, в попытке доказать друг другу свою точку зрения, не улавливая, что она полностью совпадает. Он же в этой ситуации выступает в роли громкоговорителя.       Антон заметно сдувается и понимает, что выпад был абсолютно необоснованным, а сам он повёл себя глупо и грубо. Арсений же осознаёт, что тоже был неправ, выдав информацию скомкано и не полностью. Спасибо Паше, что захотел остаться.

***

      Антон поправляет на плече сумку, похлопывает себя по щекам, пытаясь хоть немного взбодриться. Голова болит, потому что поспал он от силы два часа, виски пульсируют и посылают в тело ломоту. Шастун — самая совиная сова, на минуту — встал в половину пятого, чтобы успеть собрать небольшую сумку с вещами. Ему пришлось выйти из дома в пять тридцать: добираться до дома семейства Поповых полтора часа, если без пробок. И вот, он здесь. В семь утра. Придётся сильно постараться, чтобы привыкнуть к такому распорядку дня.       Вчера он несколько часов изучал отправленный Пашей список. «Правила» были до банального просты: не выходить с Кьярой за территорию без уведомления об этом Сергея; каждый четверг отчитываться перед Арсением о прошедшей неделе; не давать Кьяре «запрещёнку»; гулять минимум три часа в день; просмотр телевизора не более часа в день.       «Требований» было чуть больше: находиться в доме во время дневного сна; строго соблюдать распорядок дня; помогать Кьяре готовиться к занятиям; готовить завтраки; укладывать спать, если Арсений задерживается; сопровождать воспитанницу в отпуске (по решению работодателя); напоминать о необходимости соблюдать гигиену; проверять, оделся ли ребёнок по погоде; контролировать психо-физическое состояние ребёнка и т.д. и т.п. ещё на двух листах. «Не поддаваться на манипуляции карапуза», судя по всему, было требованием от Сергея.       В «запретах» Арсений Сергеевич пустился во все тяжкие. Нельзя: мороженое, фаст-фуд, газировки, жирное, копчёное, квашеное; пропускать дневной сон и занятия; нарушать режим; оставлять Кьяру плавать в бассейне и находиться на детской площадке без присмотра; пользоваться гаджетами за столом (относится ко всем, включая самого Попова); навязывать ребёнку религиозные, политические и другие взгляды.       Прохладный утренний ветерок — осень подбирается незаметно, но даже в самом начале даёт о себе знать — ерошит кудряшки, ласкает загривок, аккуратно пробираясь под байковую рубашку, и пускает по позвоночнику искры мурашек. Ну, зато Антон просыпается от этого бодрящего заряда.       Уже знакомая трель домофона откидывает Шастуна на пару недель назад, когда он точно так же стоял около высокого забора и рассматривал выглядывающую крышу дома. Вот только сейчас нет абсолютно никакого мандража. Он уже знает, что увидит, как только откроется калитка: шикарный особняк, множество цветов, полностью укомплектованный участок и небольшое шале, где живёт Сергей.       Писк оповещает Антона о том, что можно проходить, и выдёргивает из начинающейся рефлексии. В модульном пункте для охраны сидит всё тот же мужчина, который сначала — Шастун уверен — посчитал его немного не от мира сего. Надо хоть имя его узнать, что ли.       — Доброе утро, Антон Андреевич, — привлекает внимание охранник, немного высунувшись из открытого окошка. — Подождите секунду, — он недолго копошится и выходит наружу.       — Здравствуйте, — запоздало приветствует того Шастун и рассматривает небольшой крафтовый пакет в чужих руках.       — Вот, здесь электронный брелок от калитки и забора, пропуск для прохода на территорию посёлка, пароль от вайфая, список устройств, подключённых к умному дому и карта. Арсений Сергеевич просил поторопиться. Удачи на новом месте, — Антон кивает ему в знак благодарности и идёт к особняку, запоздало вспоминая, что, вообще-то, собирался спросить, как зовут мужчину.       Шастун находит Попова на кухне. Аромат кофе раздражает вкусовые рецепторы, и в животе у Антона уныло звучит завывающая китовая песнь. Он не привык завтракать, ещё со школы так повелось: пагубная привычка просыпаться за пятнадцать минут до выхода появилась классе так в пятом. Времени на еду не оставалось. А в университете обыкновение не насиловать ещё сонный организм пищей укоренилось насовсем.       — Доброе утро, — Антон даёт о себе знать только после того, как проходит резкий приступ голода.       — Доброе, — откликается Арсений, повернувшись к нему. — Думаешь, у нас уже та стадия отношений, когда можно перевозить вещи? — спрашивает мужчина, кивком указывая на сумку.       В едком комментарии Попова Антон не слышит ни издёвки, ни пассивной агрессии, ни какого-либо ещё негатива. Он легко улыбается и скидывает баул с плеча, оставляя его рядом с диваном. Крутит в руках пакет и уже собирается открыть его, когда Арсений Сергеевич встаёт и направляется к посудомойке, загружая в неё маленькую фарфоровую чашку.       — Кьяру я разбудил минут десять назад: ты опоздал. Надеюсь, больше такого не повторится. Конверт открой после того, как приготовишь завтрак. Вернусь к девяти.       — Всё понял, опозданий не будет. Прошу прощения.       Ответа не следует. Арсений молча накидывает на чёрную футболку пиджак, забирает какую-то папку с обеденного стола, засовывает телефон в карман брюк и, развернувшись на пятках, уходит. Антон только теперь спокойно вдыхает воздух. Кажется, на подсознательном уровне, он ждал очередного скандала.       Моет руки в туалете на первом этаже и проходит на кухню. Нужно приготовить завтрак. Антон ещё в метро придумал, что это будет. Он поочерёдно открывает навесные шкафчики в попытках найти геркулес. С четвёртой попытки ему это удаётся. Дальше дело встаёт замертво, потому что нужная миска никак не находится. Когда всё-таки добивается своей цели, Шастун психует: для чего сделали эти миллионы шкафов?       Десятки ненужных кухонных предметов, которыми — Антон уверен — либо не пользовались никогда, либо задействовали максимум единожды. Вот нахрена нужна мороженица, если в СПТЗНПЛ чёрным по белому прописано: «мороженое запрещено». Правда, дальше идёт приписка от Сергея: «в случае экстренной ситуации, когда Кьяра в крайне ужасном настроении и похожа на уменьшенную версию злого Арсения, можно предложить (использовать метод с минимальным интервалом в месяц)». Шастун перечитал эту дополнительную информацию по меньшей мере раз пять и задумался о том, знает ли сам Арсений Сергеевич, что именно прописано в его списке правил, требований и запретов. А после пришёл к выводу: Попов писал пункты СПТЗ, а Матвиенко приписывал — скорее всего нелегально — НПЛ.       Яйца и йогурт обнаружить легче всего. Антон раскрывает двустворчатый холодильник и присвистывает от удивления: все отсеки забиты под завязку. Вскоре на антипригарной сковороде уже шкварчит овсяноблин. И в этот момент Шастун слышит недовольное:       — Серёжа, я решила, что устраиваю забастовку. Пока не вернётся Тоша, есть не буду. Так и передай папе, — голос Кьяры доносится, кажется, с лестницы.       Антон вскидывает брови и, убавив интенсивность индукционной плиты, выходит из кухни.       — Тогда спешу тебя обрадовать: голодать не придётся.       Высокий писк — где-то на частотах ультразвука — на мгновение оглушает. Кьяра с широкой улыбкой летит в сторону Антона, который успевает сесть на корточки ровно в тот момент, когда девочка врезается в него и обвивает шею руками. Плечом она неприятно давит на кадык, но это так неважно сейчас, потому что её тихое «Тоша, ты вернулся» окутывает грудную клетку щемящим трепетом. Шастун крепко прижимает её к себе. Он так скучал по этой малышке.       — А что у нас на завтрак? — спрашивает Кьяра, как только отстраняется от Антона.       — Не вы ли, Кьяра Арсеньевна, минуту назад говорили про забастовку? — щурится мужчина.       — Это было до того, как ты вернулся. А теперь я всё-таки голодна, — она с помощью Шастуна забирается на барный стул и тут же натыкается взглядом на коробку из-под каши. — Снова эта «овсянка-сэр»?       В её голосе слышится сплошное разочарование, а на лице отражается бесконечная печаль. Антон не сдерживается и смеётся в голос, складываясь пополам. Кьяра — прирождённая актриса. Голливуд зачахнет без неё.       — Сегодня в меню у нас: овсяноблин с ягодами и творогом, — торжественно объявляет он, перекладывая на тарелку румяную лепёшку.       Дальше Шаст замешивает творожок с мёдом и покрывает им блинчик. Вытаскивает из холодильника банан, голубику и малину и выкладывает улыбающуюся мордочку. Достаёт вилку с ножом, после чего ставит своё творение перед девочкой.       — Кушать подано, приятного аппетита, — Антон склоняется в шутливом поклоне, пародируя официантов из фильмов.       — А это точно из овсянки? — спрашивает девочка, проглотив первый кусочек. Она ловко разрезает столовым ножом блинчик и накалывает его на вилку.       — Да, а что, невкусно? — очень не хочется облажаться в первый день.       — Наоборот. Я овсянку не люблю, а такое мне понравилось.       Антон прикрывает глаза, когда успевшее появиться волнение отступает. Загружает посудомойку и вспоминает про конверт, который покоится на обеденном столе. Интерес вдруг разгорается с такой скоростью, словно кто-то кинул спичку в пролитый бензин. Шастун раскрывает крафт и вытаскивает небольшой брелок с двумя кнопками: одна для калитки, вторая для ворот. Он сразу же отправляется в поясную сумку, с которой Антон не расстаётся, вместе с именным пропуском. Шастун зависает: откуда у них его фотка с паспорта? Сложенным вдвое листом а4 оказывается инструкция к умному дому, которую он пока откладывает. Разберётся позже.       Предпоследней Антон вытаскивает записку. Витиеватые буквы, написанные от руки, сначала сбивают с толку. Это карта, про которую говорил охранник? Или что? Шастун вчитывается: «Серый поведал мне, что ты, оказывается, топографический кретин, поэтому специально для тебя карта, чтоб не заблудился.» Действительно, на трёх листах детальный план дома по этажам.       Что это: забота, издёвка или добрая насмешка?       Шастун предпочитает не задумываться.

***

      Первый рабочий день промелькнул для Антона как двадцать пятый кадр: поразительно быстро и незаметно. Он понял, насколько устал, только когда обессиленно упал на раскладной диван в своей однушке. Шастун смог только заказать на маркетплейсе электрическую сушилку для овощей и фруктов, после чего уснул с телефоном в руках. Встать в половине пятого утра второй день подряд оказалось не менее мучительно, чем китайская пытка бамбуком. Более того, чтобы не опоздать и в этот раз, Антон вышел из дома на пятнадцать минут раньше.       Мерное покачивание практически пустого вагона метро усыпляло не хуже любого крепкого алкоголя. Но Шастун боролся со сном, составляя список дел на предстоящий день. После завтрака они немного позанимались, Кьяра в очередной раз поразила Антона: оказалось, что она читает быстрее, чем многие дети в её возрасте. После они поиграли в бадминтон во дворе. Это было довольно трудно, так как из-за разницы в росте воланчик летал по одним ему понятным траекториям и никак не попадал по ракетке второго игрока. Всё, что было после этого смазалось в голове Антона, словно подмалёвок начинающего художника.       Как только Кьяра отошла от дневного сна, она изъявила желание показать своему новому няню игровую комнату. И тут-то Шастун офигел. Глупый, он-то думал, что у девочки в комнате нет беспорядка, потому что мало игрушек. Но нет. Игровая по размерам оказалась раза в два больше, чем его комната в Воронеже: специальный стол для шахмат, целый стеллаж — вероятно, сделанный целенаправленно — для собранных наборов лего, куча плюшевых игрушек, полка — в спальне девочки была лишь часть — с настольными играми. В углу около окна расположилась шведская стенка, а в соседнем углу то, что поразило больше всего: двухэтажная круглая конструкция — благо, высота потолков давала возможность для такого манёвра. На втором этаже множество подушек, небольшой полукруглый диванчик и балдахин, а в потолке маленькие лампочки — как показала Кьяра — воссоздали созвездия. Вниз спуск в виде горки, а под этой зоной отдыха — миниатюрная кухонька. Девочка попыталась пригласить Антона на чаепитие, но он — к своему ужасу — не поместился.       — Вот, смотри, мы с папулей собирали самолёт, — Кьяра подбегает к лестнице, под которой находится модульный стеллаж, и берёт в руки лего-фигурку. — Это, конечно, не Боинг 767, но тоже ничего. А ещё! — девочка хватает ртом воздух и начинает тараторить так быстро, что Шастун едва поспевает за её ходом мыслей. — Тут есть трап и в наборе был буксир, а ещё перронный автобус. Мне так он нравится! Похож на один из папиных.       — Один из папиных? — переспрашивает Антон. Он чувствует себя так же, как когда услышал сумму своей зарплаты. — Что это значит? Твой папа любит коллекционировать самолёты?       — Папуля любит делать деньги на самолётах, — важно заявляет девочка, задрав нос.       — А поподробнее? Что это значит?       — Алиса, кто такой Арсений Попов? — спрашивает Кьяра в пустоту, из «кухонной зоны» слышится знакомый звук.       «По данным российской Википедии, Арсений Сергеевич Попов — предприниматель, меценат, генеральный директор авиакомпании Clarus Airlines. Владеет 60% акций.»       — А у кого остальные сорок процентов? — Антон выдаёт первое, что приходит в голову. Он слишком ошарашен услышанным, чтобы структурировать вопросы по степени значимости.       — Ну как? У меня, у Димы, у Паши и у Серёжи. Ты что, не знал? — девочка, кажется, очень удивлена этому.       Шастун, не имея сил справиться с изумлением в короткие сроки, негодует на их с Позовым правило «не говорить о работе во время посиделок». И какие они после этого друзья, если он даже не знал о том, что Дима частично владеет настоящей авиакомпанией!       — Нет, к своему стыду, я не знал, — становится даже грустно от этого факта. Антон делает заметку в мыслях, что надо поговорить об этом с Позом.       Кьяра видит изменения в настроении Шастуна, ставит фигурку обратно на место и подходит к нему, протянув руку.       — Мы с тобой перед сном разговаривали о нашем доме. Пошли, я покажу, почему он умный, — Антон вкладывает свою руку в её ладошку и следует за девочкой.       Он замотался и забыл вчера изучить ту инструкцию, поэтому маленькая хозяйка решила сама провести экскурсию.       — У нас несколько станций с Алисой: на кухне, в гостинной, в папином фитнес зале, кабинете и спальне, в моей игровой, в твоей комнате и в моей. Мою колонку зовут Борщик! — Кьяра раскрывает дверь в спальню. — Борщик, закрой шторы.       Приказ выполняется сиюсекундно: тяжёлая ткань начинает съезжаться, через пару мгновений комната погружается во мрак.       — Борщик, открой шторы.       — Почему «борщик»? — Антон ещё ни разу не слышал, чтобы умную колонку переименовывали так.       — Тоша, тут всё просто: я люблю борщ.       — А, ну да, как я не догадался, — улыбается Шастун, но всё запоминает: и про умный дом, и про борщ.       — Кондиционер работает через голосовое управление. И штука эта, которая воду в воздух пшикает, — Кьяра крутит рукой на уровне головы, пытаясь вспомнить нужное слово.       — Увлажнитель, — подсказывает Антон.       — Ага, он самый, — беспечно отзывается она, — у нас почти всё подключено к станциям, — продолжает девочка, спускаясь на первый этаж. — Телевизор, холодильник, кофемашина, — Кьяра вприпрыжку двигается вперёд, показывая пальчиком на те предметы, которые называет, — посудомойка, духовка, а ещё ты через телефон можешь поставить температуру, до которой нагреется вода в чайнике. Круто, правда? — Кьяра хлопает в ладоши, восторженно заглядывая в глаза Антону.       — Очень круто, — улыбается тот.       — А ещё папуля говорит, что наш климакс-контроль тоже входит в систему умного дома.       — Климат, — на автомате исправляет Шастун.       — Ой, не знаю, он, наверное, тоже там есть, — мужчина треплет подопечную по макушке, после чего та прыгает на диван. — Розетками и освещением можно управлять через телефон или голосом.       — А есть что-нибудь глупое здесь? — не выдерживает Антон. Если учесть всё перечисленное Кьярой, то складывается впечатление, что дом буквально напичкан «умными штуками».       — Ну, иногда, когда Серёжа злится на папу, называет его безмозглым ослом, это считается? — девочка хихикает, прикрывая рот ладошками.       Шастун теряется: с одной стороны, его самого распирает от смеха, но, если подумать, он должен объяснить Кьяре, что нельзя повторять такие фразы. Он поступает как разумный взрослый человек: журит малышку, на что та взволнованно краснеет, когда понимает, что Антон совершенно прав.

***

       — Шеминов в компании сегодня? — нажимая кнопку связи с кабинетом Позова спрашивает Арсений.       — Был с утра в техническом отделе, — откликается мгновенно Дима. — Найти?       — Да, пусть заглянет в мой кабинет, — Арсений переключается на офис Добровольского. — Паш, зайди, пожалуйста, надо закончить с дверью, которая открылась при посадке.       Воля появляется через пару минут, прихватив у Оксаны две чашки кофе. Друзья успевают выпить его, и в дверь бойко стучат.       — Вызывали? — в кабинет вваливается Стас, начальник штаба по подготовке и обеспечению полётов. Заметив настроение руководства, он мгновенно становится серьёзным: от улыбки ни остаётся и следа. — Что-то случилось?       — А по-твоему, ничего не случилось? — на удивление спокойным голосом спрашивает Арсений, не предлагая даже сесть.       — Нет, всё в штатном режиме, — настаивает Шеминов, но уверенности в нём явно становится меньше.       — С каких это пор в нашей компании открытие двери в хвостовой части во время посадки самолёта является штатной ситуацией? — выдержка Попова — как ветреная дама — покидает его спешно и безвозвратно.       — Так никто не пострадал, — в два счёта реагирует главный техник, неосознанно переходя в нападение. — Дело замяли же. Ну, назначьте мне штраф, — предлагает он, с позиции того, что раз нет жертв, то нет и проблемы.       — Арс, слышал? — язвительно спрашивает Добровольский, повернувшись к другу. Тот с наигранным весельем зеркалит движение. — А что, это идея. Ты полностью покроешь убытки компании, которая та понесла из-за выплат компенсаций. Сколько там, Арсений?       — Сорок, — Попов откидывается на спинку кресла и переводит испытующий взгляд на Шеминова. — Ладно компенсация. С этим ещё можно что-то сделать. Но ты подумал о жизнях двух сотен людей, когда посоветовал своим техникам смазать «лопатку Купера» ВД-шкой? — концовку вопроса он уже орёт, привстав и оперевшись руками о стол.       — А ведь бортовой экипаж не раз подавал заявки на рассмотрение этой проблемы! Механизм начал заедать ещё несколько рейсов назад. И разве дирекция не должна быть в курсе любых проблем, связанных с перебоями в эксплуатации авиасудов, — присоединяется Паша.       — Арсений Сергеевич, так ведь я пошутил по поводу смазки, — пытаясь оправдать свою безответственность, лепечет Стас, напрочь проигнорировав Волю.       — Поздравляю, Шеминов, твоя шутка вылилась нам в сорок миллионов! Так что, договорились, ты платишь штраф и пишешь заявление по собственному или я увольняю тебя за ненадлежащее исполнение обязанностей с занесением в трудовую книжку? — предлагает Арсений, уже понимая, что не оставляет — пока ещё — сотруднику выбора. Жизни пассажиров для него всегда были, есть и будут на первом месте. Неважно, чего это касается: будь то открывшаяся дверь или испорченные обеды на борту.       — Скажи спасибо, что никто не умер и не получил необратимых последствий для здоровья и жизни, иначе мы бы посадили тебя по 293 статье, — подводит итог Добровольский.       Арсений выходит из кабинета, оставляя Пашу заканчивать с этим делом. Если он пробудет там ещё хоть минуту, то не сможет отказать себе в удовольствии обматерить нерадивого подчинённого. Сказать по правде, Попов ненавидит увольнять людей. Возможно, в некоторых ситуациях, например, со стюардессой Алиной, можно было обойтись выговором и штрафом, но ошибок он не прощает, как и не даёт никому второго шанса. Именно поэтому люди, которые работают в компании, уважают его и добросовестно выполняют свои обязанности.       Шагая по коридору, где люминесцентные лампы ревниво соперничают с послеполуденным солнцем, он решает позвонить Шастуну, чтобы узнать, как там Кьяра. Да и просто услышать родной голос, который успокоит в любой ситуации.