Дурманом сладким веяло

В апреле месяце дали квартиру. Маленькую, однокомнатную. И такой Анне было много, несмотря на ее огромное количество всяких вещей. Принято праздновать на широкую ногу. Созывать соседей чуть ли не со всего подъезда. Приготовить миллион вкусных или не очень блюд. Потом в ночи собирать мусор и убирать за гостями. От такого разнообразия в жизни Гаранжина отказалась. Ради приличия держала интригу, но близким давно всё было ясно. Извините, а куда столько людей размещать? Друг другу на голову? Тем более на следующий день выходить на работу. Анна не против была выпить в мирной компании, что сразу же осуществилось. Вместе с Сашкой напилась в новой квартире. Сидели на голом полу в пустой комнате. Даже без обоев. Там из мебели был какой-то непонятный стол да матрас. Анне этого было достаточно. Не поверите, на целых две недели. В таких условиях жить для кого-то ужас. Странно, что Гаранжина не жаловалась. Совсем себя позабыла. Ох уж этот ремонт. Ради него одного пришлось знакомить Сергея с родителями «по-нормальному». То есть посвящать и мать, и Шурку. Отец делал вид целый вечер, что ни сном ни духом про их пару. Белов угощал в ресторане. Раздобрился. Ну в самом деле, Анна не собиралась стоять на кухне с матерью и готовить на пятерых. Столько ругани и ссор избежали. Сергей самый лучший. Кажется, он уже начал привыкать к ее семье. К матери еще не особо. Всё впереди. А вот мать целый вечер потом выносила голову дочери. Мол, почему не знакомила раньше? По ним же видно, что встречаются лет десять! Не доверяет родным, какой ужас. Девушка не выдержала. С нее довольно. Взяла кое-какие вещи и ушла домой. За короткое время стала настоящим домом эта холодная однушка на предпоследнем этаже в центре Москвы. Ей стало труднее выслушивать мать, ее нотации. Тошнило буквально. Голова жгуче болела, как и сердце. Замирало с ужасным скрипом. В такие моменты она боялась за единственное, что у нее было ценным — жизнь. Отец боролся с дочерью. Отговаривал уходить. Посиди, поговори. О чем? Всё сведется к одному. Так что на работе она могла разговаривать со всеми, кроме Гаранжина. Он тоже человек, тоже умеет обижаться. Две близких женщины не могут найти общий язык. И не стараются. Било под дых. Девушка не мешала с ремонтом. Просто откуда-то достала красивые бежевые обои, поклеила и радостная принесла их мужчинам. Сказала, что их ровно по счету. Если испоганят хоть один листик, то она сама их поклеит на стены. Те ее, разумеется, очень испугались и старались не косячить. Анна сидела где придется. В коридоре и на кухне своей квартиры. Когда Сергей и Владимир Петрович начинали ругаться, Гаранжина иногда могла влезть в спор, но обычно шустро уходила к Сашке в общагу или к комсоргу. У первого могла спокойно покурить, поговорить по душам. В общем, расслабиться. У второго послушать пластинки или вздремнуть. Приходила к вечеру или к ночи, чем вызывала гнев со стороны старших товарищей. Одна по темной улице? Да что такого, там нет никого. Хотя бы переставали гнать друг на друга. К тому же они иногда звали второго Белова. Тот мало чем помогал. В основном он удивленно спрашивал у Анны про отношения с Сергеем. Молчала на протяжении года? Ничего себе. Вот тебе и дружба. За короткий срок квартира выглядела прилично. Спасибо любимым мужчинам за прекрасный ремонт, за прелестную мебель. За огромный шкаф, который заносили с огромным трудом по лестнице, потому что в лифт не влезал, а разбирать его никто не собирался. За милые шторы с усиленной борьбой с солнцем по утрам в выходной день. Анна с радостью обходила свою территорию раз за разом, дотрагиваясь до каждой пылинки. Ух, как ей нравилось чувствовать себя чересчур самостоятельной. Никто над ухом не кряхтит, никакого шума. Да, если существует рай на земле, то это ее квартирка. Гостей она не так часто звала. Саша приходил раз в неделю. Что-то готовил ей, дабы с голоду не умерла. Помогал, чем мог. Маринка тоже не отставала. И двух раз на неделе хватало. Она-то поговорить придет, то балду попинать. Огромного смысла в посиделках не было, но зато приятно. А вот ее уважаемый Сергей спокойно ночевал у нее, когда захотелось ей самой. И ходить к нему не надо. У нее сопит и хорошо. Анна любила побыть и одна. Бывало, специально уходила домой раньше, чтобы ни с кем не сталкиваться. Обычно в такие дни ей было плохо. Сердце ныло. Никого видеть не хотело. Всё крутилось, всё вертелось. Главное, что ее никто не беспокоил. О чем жалели после. В один миг как-то навалилось. Люди в Комитете ходили бешеные. Скоро ведь Олимпиада. Каждый готовит своих представителей. Анна тоже занята, естественно. То одно, то другое. Каждому от нее что-то надо. Вон как орут друг на друга. Гаранжина очень бы хотела, чтобы этот ор обходил ее стороной. Не выходило. В кабинете у Терещенко она выслушивала такое, отчего приходилось выкурить по пачке и хмуро переделывать всю работу по новой. Ни одной слезинки. Даже вечером, вблизи Сергея. Было морально больно от удушающих слов взрослого мужчины. Она каждый раз отвечала ему с той же грубостью. Метко. Он злился больше. Как же противно возвращаться каждый раз домой после данной каторги. Противнее еще сидеть при Белове, которому точно также тошно от всей этой подготовки. С ним делиться своими проблемами Анна не собиралась. Ему всё равно не до нее еще будет полгода. Да уж, именно о такой жизни мечтала Гаранжина. А он спрашивал у нее, позабыв свою усталость, за ужином в темной кухне. Снова нет лампочки, один светильник около окна. Анна неохотно ему что-то говорила, пережевывая только что сваренные им рожки. Стала жить одна, а готовить нет. Зачем же, если поужинать может в кафе или всякую ерунду в буфете, пока в нем пусто. Белов ее внимательно слушал, задавал вопросы. Ему не нравились нечеткие ответы Гаранжиной. Не договаривает. Это чувствуется. Как до нее достучаться, если она абсолютно мерзлая? С ней что-то происходило. Не от добра, не от добра. — Ты мне больше ничего не хочешь сказать? Его серьезный вид пугал Анну. Откровенно и чисто. Девушка под столом сильнее сжала ноги между собой. Белов, казалось, просверлил в ней дырку. Своими ужасно красивыми серыми глазами, но такими строгими. Она знала, Сергей не насчет какой-то там измены или еще чего плохого. Девушка понимала, он про работу. Подняв взгляд с тарелки, Гаранжина слегка осмелела. Смотря в омут, говорила ровно, без срывов интонации. Потом расскажет. После этого странного периода. — Нет. Я тебе рассказала всё. Еще секунд двадцать Белов не спускал с нее надзора. После спокойно кивнул и продолжал ужинать. Больше они за столом в этот вечер не разговаривали. Перекинулись парочкой фраз в постели и уснули. Анна легла на самом краю, подальше от мужчины. Ей казалось, между ними повисло беспокойство. Огромная туча, не дающая покоя. Либо Белов не понимал этого, либо делал вид. Ночью Гаранжина не спала. Было дурно. Даже за таблетками в собственном доме не сходишь, пока с тобой спит кто-то и обнимает за талию. И ведь всё хорошо. Между ними были ссоры, но некой стены она не чувствовала раньше. В один день просто взяла, никому ничего не сказала и ушла гулять по вечерней Москве. Выходной, как никак. Дома сидеть хорошо, а вот воздух свежий в ее состоянии не помешал бы. Анна надела темные брюки клеш, водолазку. Ей хотелось каблуки, и она нацепила их на ноги, наверх плащ. Получилось, что она была вся темная. От настроения не отличалась особо. Анна могла бы поискать одежду посветлее. В любом случае не хотела. Какая кому разница на улице, как она одета? Не в обносках, и то хорошо. Девушка запихнула на скорую руку в карман зажигалку и излюбленные сигареты. Сумку решила не брать. Глупо. Она мешаться будет. Покупать она ничего не собирается. Денег, знаете ли, особо нет. Она отдает семье часть, другую откладывает на обмен валюты к Олимпиаде. Закупится всем, чем будет возможность. Так что взяла себя, пошла гулять. На улице тепло, несмотря на вечер и ветер. Анна радовалась, что живет около парка. Ходить далеко не надо. Там чисто, красиво. Дети гуляют с родителями обычно. Хулиганы появляются только ночью и не вовсе дни. Да и ладно ей. Гаранжина медленной походкой, держа руки в карманах, шла по улочкам. По пути ей попадались действительно счастливые семейные пары. С детьми, без. Одинокой Анне среди них было как-то не по себе. С другой стороны плевать. Она ведь тоже счастлива. Вроде бы. Господи, что с ней? Она так нагло умалчивает обо всем. Белов находится в неведенье о ее здоровье. Каждый день мучается, что происходит с ней и в их отношениях. А она решила молчать. Знала, что поступает неправильно, всё равно продолжает. Иногда ей кажется, что она не умеет любить. Один раз полюбила и конец. Дальше лишь пустые отголоски симпатии. Хотелось бы верить, что это не так. Совершенно не так. Иначе она не человек. Дьявол в красивой обертке. Глазами нашла лавочку. Абсолютно пустую. Под ясенем. Не раздумывая, Гаранжина села, сложив ногу на ногу. За час ее гуляний поднялся легкий ветерок. Он поднимал ее волосы в воздух, путая их. Главное, чтобы смогла расчесать. Остальное неважно. Достала сигарету по обычаю. Завела зажигалку за руку, черкнула колесиком, огонь. Обыденный горький вкус расползался по языку, потом уже где-то там, в легких. Она привыкла. Теперь каждый раз ей приходится выкуривать намного больше, чем одну. Белов не одобряет. Постоянно заводит одну и ту же пластинку. Кому от этого легче? Анна срывается на него — выплескивает гнев, заработанный на работе. Поэтому и молчит. Не хочет его вмешивать. Пусть о победе думает, об остальном она позаботится сама. Отпустив уже бычок, девушка хватается за вторую. Задумалась. Черт. Докурив и снова выбросив, Гаранжина ухватилась за свои руки. Не дрожат еще. Бледные сильно. Ладони холодные, но ей самой не особо. Глаза бегали от одной кисти к другой. Кажется, она выглядела в чужих глазах странно. На психически неуравновешенную похожа. Ладно, с кем не бывало? Девушка хмыкнула. Глянула на свои часы. Восемь вечера. И как она не заметила, что парк сильно опустел? Пора домой. *** Она потеряла счет времени. Ей всё казалось сном. Ужасно уставала. Кому-то, например Трещенко, виделось точно, как она ничего не делает. Прохлаждается, пока он с Моисеевым составляет графики и документы на выезд. Сколько бы не пыталась объясняться Гаранжина, ничего путного не выходило. Он видел в ней буквально маленькую девочку, которая вечно прячется за спиной отца. Это было не так. Совершенно не так. Она перестала к нему даже ходить по первой просьбе. Отсылала пацанов или самого Моисеева. Так и говорила прямо: «Если он от меня не отстанет со всякой ересью, то вообще не стану документы обратно отдавать». На удивление ее прием сработал. Терещенко смиловался. Относился приемлемо. Анна уже собиралась жалобу Павлову отправлять. Такого отношения к себе она терпеть не собирается даже от начальника. Уж поверьте. С утра чувствовала себя погано. Тело ломило, голова кружилась. Было больно дышать. Анна не осилила и одной сигареты. Не смогла заставить себя ее выкурить. Настолько всё было плохо. Конечно, кому какое дело до ее состояния? Пришла, так работай. Если бы реально умирала, то осталась бы дома. Притворяться не надо здесь. Тут вам не санаторий. Анна старалась выполнять по стандартам. Долго фокусировалась. Буквы уплывали. Девушка не сосредотачивалась. Шум в ушах постоянно отвлекал. Она судорожно искала таблетки. На столе оставался беспорядок после ее поисков. Шкафчики были открыты и растормошены. Пусто. Анна выругалась вслух, продолжая рыскать по кабинету. В сумке, плаще, в карманах. Везде. Итог один — она оставила их дома. Либо закончились. Она не помнила. Почему так? Она ни за чем не уследила. Подохнет тут, в этом проклятом месте. Выдохнула. Раз, два. Раз, два. Полегче моментально не было вообще. По крайней мере Анна встала с пола и сделала пару шагов по направлению к окну. Как там делают сердечники? Пьют воду, обливаются ей и открывают форточки. Налила из графина полстакана. Холодненькая. Остатки вылила резким движением себе на лицо. Потянулась к ручке окна. Запах приближающегося дождя ударил в нос. Анна глубоко вдохнула. Простояла так долго. По личным ощущениям. Как там прошло в реальности, она не знала. Просто полил дождь на нее. Вот тогда она неожиданно быстро рванула в противоположную сторону от оконной рамы. В душе настало долгожданное спокойствие. Боль утихомирилась, сердце забилось практически в прежнем темпе. Дыхание пришло в норму. Наконец-то. На бледном меловом лице расползлась довольная улыбка. Было бы славно, если бы прошло окончательно. По крайней мере на сегодня. Вечером Гаранжина, как и всегда, сидела на стуле у подоконника. В пальцах ручка, за ухом сигарета. Тяжелые волосы в полуразваленном пучке. В комнате донельзя темно. Горит одинокий светильник в начале гостиной-спальни. Анна нависает над документами. Пришел к ней Моисеев во Дворец, отдал папку. Сказал, что нужно было еще вчера. В нашей стране только так. Девушка не заметила, как зашел Белов. Оставил вещи в коридоре, прошел к ней в комнату. Она сидела неподвижно, как хищник, выжидающий свою жертву. Только она не хотела быть этим хищником. И жертвой тоже. Кем-то нейтральным быть в любом случае лучше. Не существовало бы сложных выборов. Сергей положил на плечо девушки тяжелую руку, потрепав другой по голове. Сердцу тревожно в груди, смотря на это зрелище. Трудоголик. Белов покачал головой, опираясь на подоконник спиной. — Время девять вечера. Пора отдохнуть за весь день, Ань. — Я не устала. Сказала, как отрезала. Конечно, такой ответ не обрадовал Сергея. С недавних пор он знает про нагрузку пресс-секретарей и комитетовцев. Из-за ее молчания пришлось расспрашивать Владимира Петровича. Толком и он ничего не знал про Анну. Информацию знал образно из уст Григория Митрофановича. Жираф большой, ему видней. Гаранжины были в ссоре который день. Снова по причине взаимоотношений в семье. В последнее время ругани слишком много. Своими расспросами Белов заставил ее отца волноваться. В любом случае Гаранжин любит свою дочь и не хочет, чтобы у нее шли дела наискось. — Вы поругались что ли? — причем мужчина догадывался, что виновата в этом Анна. — Нет. В другом дело. — Сергей вздохнул. — Аня мне ничего не рассказывает. Мы живем с ней как за стеной. У каждого свои проблемы, ни с чем не делимся. Я пытаюсь, она не хочет. На него в те секунды напала слабость. Самая настоящая. Ему нужно было кому-то высказаться. Кажется, в этом вопросе он мог доверится только тренеру. Он знал ее лучше всех и не стал бы понапрасну гнать на нее. Владимир Петрович отложил излюбленную тетрадку, потупил взгляд. Видно, он знает почему. — Она и не расскажет, — тихо проговорил Владимир Петрович с хрипотцой в голосе. Он взглянул на Белова, который не понимал его. — Ты мало ее знаешь, Сереж. Слишком гордая, слишком самостоятельная. У нее натура такая — молчать и решать свои проблемы в одиночку. Аня человек непростой. Ты не злись на нее. Она неспециально так поступает. — Мужчина указал на трибуны, дабы вместе сесть со спортсменом. — Природой заложено. Если захочет, то, поверь, поделится. Но для этого нужно время. И немалое. Многие через полгода отношений уже расписываются, а она только знакомит с родителями. Сам видишь. Не получается у нее по-другому. Сергея как обесточило. Он сидел, положив руки на колени. Смотрел куда угодно, только не на Гаранжина. Ее отец прав. Во всём сказанном. И ведь Белов сделал выбор в пользу Анны. Он ее горячо любит. Не всегда, но старается понимать. Они столько прошли, чтобы он сдал назад из-за ее черты? Ну нет. Анна никогда не будет разгадана им полностью. Это далеко не значит, что ее нельзя любить. Тяжело, есть такое, воспринимать данную информацию про решение проблем. Ее позиции странны. Возможно, ей нужно меняться. Или ему. Уступать в отношениях явно будет он. С этим не спорят. Уже вечером Гаранжина сидела у себя в квартире одна.  Никого рядом. Она и не ждала.  Сидела около окна с бумагами в руках. Писала, расписывалась. В помещении слишком душно. Помимо болей кружилась голова. Окно было нараспашку. Для уменьшения напряжения света основного в комнате не было. Горело от силы два светильника в разных углах. Ей думалось, что вот-вот и она умрет от удушья. Это не выдумки. Девушка продолжала писать. Старалась не отвлекаться от работы. Завтра такой же сложный день. Банально не отпроситься у вышестоящих. Под давлением своего состояния Анна не уловила ту тонкую грань, когда Белов открывает дверь и брынчит ключами. Как он проходит по коридору, предварительно сняв верхнюю одежду и обувь. Продолжала сидеть, не обращая на него внимания. Он, собственно говоря, и не был слишком громким. Зашедший в её спальню товарищ комсорг серьезно напрягся. С ней что-то не так. Взял за плечи девушку, развернул лицом к себе. На секунду застыл, рассматривая красивое личико, истощенное работой. Глаза красные, синяки под ними, губы искусаны, кожа бледная. Она таяла и исчезала по ощущениям. Белов поднял ее со стула и крепко обнял. Руки прислоняли хрупкое тело к своему, гладя каждый миллиметр. Отведя зеленые глаза, Гаранжина не смела нормально отреагировать. Стояла как вкопанная, пока Белов целовал ее в щеки, нос, губы, виски. Он боялся, что сможет потерять ее. — Скажи же, что происходит? Я ведь вижу и знаю, вас нагружают. Почему молчишь со мной? Положив на твердое плечо гудящую голову, Анна выдохнула. Ее пучок распался от нагрузки, сигарета медленно скатилась по руке Белова. Она физически не способна поднять руки, дабы взаимно ответить на объятия. Сложный вопрос вогнал ее в состояние задумчивости. Сергей терпеливо ждал ее ответа. Терпения у него хоть отбавляй. Не то что у Гаранжиной. В таком параметре они очень различались. Анна сомкнула с силой ресницы, пытаясь забыться. Расплавиться. Провалиться. Явно Сергей не заслуживает такого отношения к себе. Сергей сам убирал с ее лица волосы, которые лезли в самые красивые места. Он смотрел на нее с волнением, заботой, печалью. Обреченно. Анна чувствовала укоризну в глубине души. Но сильнее било ее в грудь что-то неизвестное. Не хватало воздуха в легких. Сколько бы она ни пыталась набрать кислорода, насыщение не происходило. Грудная клетка судорожно вздымалась, хватаясь за последнею надежду. Из последних сил Гаранжина ухватилась за темный пиджак Белова. Держала так, что побелели костяшки пальцев. Это конец? С сталью в голосе она произнесла простое и такое устраняющее: — Вызови «скорую». Я задыхаюсь. *** Неприятный стерильный больничный запах. Приглушенный свет. На подсознательном уровне она понимала, где находится. Как попала тоже. Словно в тумане. Не было никакого конца. Ей придется еще пожить на белом свете. Она помнила, как на ухо шептала Сергею «двадцать седьмая больница». Он что-то спрашивал еще, только та его уже не слушала. Воспоминаний больше не было. Как и боли. Сквозь сонное состояние Анна ощущала себя намного лучше. Приятная усталость окутала ее тело. В руку была воткнута игла. Капельница с чем-то полезным. Гаранжина мутно чувствовала себя от совсем другого. От того, перед кем она провинилась к своему огромному сожалению. Да, она специально назвала номер больницы ее лечащего врача. Ивану Васильевичу ничего и рассказывать не нужно. Сам знает, кто и почему. Анна боялась на самом деле открывать глаза. Стыдилась себя, своих поступков. Вела себя так мерзко по отношению к Сергею. Только на пороге к старушке Смерти поняла это. Дорогого стоит ее понятливость. Белов. Господи. Перед ним извиняться мало. Девушка корила себя изнутри. Довела его до белого колена. Как так? Если работа негативно влияет на их отношения, то Анна не против уволиться. Действительно готова. Она... любит Сергея. Прямо сейчас, вспоминая его красивые глаза, Анна боялась жить без него. Без его ласки и любви. Вроде это было понятно и раньше. Да кому лишь? Сергею или окружающим. Не Анне. Сколько раз говорила про затменную любовь. По итогам селилась пустота в словах. Пускала пыль в глаза не только Сергею, но и себе. На больничной койке Гаранжина осознавала, что такое настоящая любовь. С ссорами, скандалами, пониманием, компромиссами, нежностью. Это проза в любви с долей счастья. На часах четыре утра. Белов не спал сутки. Держал под контролем всю ситуацию, начиная с ее обморока. Он испугался за Анну. Никогда такого с ним еще не было. Ни с того ни с сего. Его собранность спасла ситуацию. Вместе с Анной на руках Сергей набирал 03, ждал карету и ехал вместе с фельдшером. Девушка пришла в себя один раз. Кажется, она не заметила страха на лице комсорга. А он был. Слишком сильный для его холодной натуры. Анну принимал ее врач. Как раз был на смене. Мужчина средних лет сразу смекнул про Сергея. Ничего про Анин диагноз не сказал. Велел собрать необходимые для больницы вещи и приезжать обратно. Сергей так и сделал. Задание под звездочкой. В квартире Анны вечный беспорядок. Черт ногу сломит. Сергей очень торопился, из-за чего ухудшил ситуацию в доме. Придется убираться потом. Приехал к двенадцати ночи. Сидел в коридоре, нервно дергая ногой в ожидании врача. Он был готов отдать всё за Гаранжину. Наконец-то вышел к Сергею товарищ врач. От стресса Белов моментально поднялся на ноги и подошел к мужчине. Иван Васильевич не дурак. Понимал, молодой человек волнуется за возлюбленную. С ним нужно быть аккуратным. Отвел спортсмена в угол и негромко заговорил с некой грустью, что насторожило Сергея. Он был готов уже взорваться из-за незнания происходящего. — Сергей Александрович, вы знаете о диагнозе Анны? Она вам говорила что-нибудь про свое здоровье? — Не знаю. С ней что-то серьезное? Не молчите, прошу. Вкратце врач поведал о болезни Гаранжиной. С каждым словом Белов чувствовал себя всё больше дураком. Она столько лет наблюдается у врача, а ему ни слова. Он впервые про это слышал. У нее тахикардия. Тогда в самолете она пила тофизопам не просто от нервов. Заговаривала ему зубы, он верил. Последний идиот. Если она ему так не доверяет, то зачем это всё надо? Поиграть с его чувствами? Не того выбрала. Ему казалось, она взрослая. Не будет подвергать опасности себя и других. Уж тем более играть со своим здоровьем. Она всегда врала, не раскрывая истины, затаившейся внутри, в грудной клетке. В полной тишине Гаранжина открыла глаза. Устремила взгляд в белый потолок. Со временем тот потрескался. Как раз на это нужно обращать свое внимание. Под легкой простыней билось ее сердце в мирном ритме. До кончиков пальцев она ощущала его присутствие в палате. Как он сидит на стуле, скрестив ноги. Наблюдает за ней. На лице застыла маска серьезного комсорга. Анна не двигалась. Старалась не дышать. Зря всё это. Белов и так знал, что она уже пришла в себя. Никто из этих двоих понятия не имел, с чего начинать разговор. Зато оба осознавали, что диалог изменит их отношение друг к другу. В какую сторону? — Ты всё знаешь, — с утверждением произнесла хрипло Гаранжина. — Не смотри на меня так. — Не смотреть как? Хотел бы услышать от тебя про здоровье, а не от твоего врача. Конечно. Он решает ее добить проявлением холода. Анна не реагирует на провокацию. Лежала с вытянутой рукой, пряча глаза от него. Да, так сильно ошибалась Анна, не говоря Сергею про болезнь. Всё начинается с нее. С того, что она не верила в свой диагноз. — Я не смогла бы. Это было правдой. В отвратительном состоянии после обморока она не врала. Сил на ложь не было. Иссякли после тяжелых умозаключений в бумажонках. Будет обидно, если и их заставят переписывать. Собственно, какой дурак будет говорить про то, какой он не такой? Она делала уступки в сторону Сергея и себя, молча о своих бедах. Ей противно от самой себя. Без этого никуда. Даже гордость заставляла ее хранить тишину, запивая ее таблетками. И вроде ничего до момента мысли о смерти. А если бы..? Тогда всего бы не было. Сплошная пустота и там, и тут. Не было бы ни разговора, ни ее пустых глаз. — Ты хоть понимаешь, что я переживал, мучался? — продолжал Сергей грубым и неприятно строгим тоном. Девушка не смогла простить его беспардонность в ее сторону и повернулась к нему лицом. Усталым и до ужаса бледным. — Пока тебя по «скорой» везли, думал — поседею. Не отходил от тебя ни на шаг, пока меня твой врач не осадил. Я поначалу злился на тебя. Может, ты это всё специально затеяла. Меня понервировать. Потом плюнул. Ты ведь у нас гордая, тщеславная, мужественная. Никому и ничего. Единственное, ты не учла мою любовь к тебе. Я волнуюсь за тебя, хочу помочь всегда. Ты просто наплевала на мои чувства. Слышать про себя из уст любимого человека неприятно. Мерзко. Хоть и не врет. Да, она дура. Признает. Всё равно к такой честности в лоб не привыкла. Виду главное не подала. Лицо оставалось таким же бесстрастным. Из уголка глаза одиноко скатывалась слезинка. Убирать ее Анна не собиралась. Пусть видит ее слабость. Может, меньше донимать будет. Под воздействием мокрой дорожки на щеке девушки Белов смягчился. Брови поползли вверх, губы сжались. Ему самому стыдно. Накричал на больную Анну, которая недавно в сознание пришла. Реально идиот. От слабого огонька спички разросся пожар. — Прости, Сереж, — Гаранжина произнесла сдавленно, удосужив его мертвым взглядом. Всё угасло. — Прав. Кругом прав. Только ты знал, с кем отношения строишь. Я не ангел. Негодяй больше. У меня есть свои принципы, у тебя свои. Ты ведь сам не меняешься. Как и я. Мы с тобой бестолковые люди. Сложной натуры. Я не знаю, что будет дальше. Прошу только об одном: не говори ничего отцу. Ни слова. Соври, придумай. Он не должен об этом знать. Меняла темы она быстро. Незаметно для Белова. Тот скрестил пальцы в кулак. Значит, ее родители либо не в курсе так же, как и он до этого дня, либо ей не хочется напоминать про свои болячки. У нее ведь брат больной. Одного в семье достаточно. — Я-то скажу. Ты как дальше объясняться планируешь? Ладно со мной, с родителями ведь надо. — Разберусь. Со стула молча встал Белов. В последний раз взглянув на Анну, он медленно поплелся прочь из палаты. Девушка проводила его взглядом до закрытой им же двери. Сердце опустело в один миг. От них ничего не осталось? Стеклянные глаза девушки закрывались с каждым тяжелым вздохом. Она больше не плакала. Она больше не та.

Я дарил тебе розы, розы были из кошмарных снов,

Сны пропитаны дымом, а цветы мышьяком.