Выбор имеет последствия

      В воскресенье, как и договаривались, Джон идет на встречу с новыми школьными приятелями. За пару дней он завел много новых знакомств, и это очень радовало. Он привык в любом коллективе нравиться всем, вообще всем, так было всегда, и в своей старой школе он был тем самым парнем, который либо нравился, либо дико раздражал, но все равно нравился, и здесь он тоже не собирался впустую просиживать целый год. Не будет преувеличением сказать, что все, с кем Джон успел познакомиться, так или иначе были им очарованы. Например, он уже знал, что о нем говорили девчонки: милашка-новенький, смешной красавчик с очаровательным акцентом. Это льстило, но маленький противный червяк все равно грыз его самооценку. Почему Хлоя предпочла ему вечно недовольного Саймона? Возможно, стоит аккуратно спросить об этом у парней. Все-таки Хлоя не объективна, потому что влюблена. А может, ей просто нравятся унылые готы, кто ее разберет. Тут уж Джон может быть хоть трижды «милашкой-новеньким» и все равно не вызовет у нее интереса.       С парнями он встречается в небольшой забегаловке. Усевшись за столиком на улице в честь на удивление солнечной и теплой погоды, они вспоминают прошлую учебную неделю. Неизбежно разговор приходит к обсуждению девушек, и Джим заговорщически толкает его плечом:       – Ну давай, колись, на кого запал уже, а?       Джон невинно поднимает глаза к небу и отвечает:       – Ну вообще... Хлоя ничего.       Парни присвистывают, а Билл внезапно враждебно прищуривается.       – Удачи, – говорит Джим, посмеиваясь, и утешающе хлопает Джона по плечу.       Билл все еще прожигает его злым взглядом, когда говорит:       – Только попробуй, МакТавиш, я не шучу.       – Не, ну отдать ее нашему Джонни-бою хотя бы не так обидно, как Райли, согласись, Билл? – вклинивается Джим, шутливо пихая Билла локтем.       – Завались, Джим.       Джон тоже недовольно морщится.       – Серьезно, чувак, завались, меня так даже мама не называет, – Дэн фыркает, а Джим, атакованный с двух сторон, примирительно поднимает руки, зажав в одной из них стаканчик и шумно потягивая колу через соломинку. До Джона запоздало доходит: – Погоди, Райли это кто? Не Саймон?       – Бинго. Наш добрый дружище Саймон встречался с ней почти целый семестр.       – Я думал, башку ему размозжу, – Билл злобно скалится, сжимая свой бургер, видимо, представляя вместо него чью-то голову.       – Но не стал, ведь Билли добрая душа, и он не хотел причинять своей любимой такую боль...       Билл кидает в него картошкой.       Джон решает, что сейчас самое время спрашивать:       – А кто он вообще такой?       – Райли? Как бы тебе сказать... – Дэн чешет затылок, подбирая слова, но его перебивает Джим:       – Человек, который напрашивается на пиздюли, – он откусывает смачный кусок бургера и продолжает: – Хер знает, бесит просто его ебальник сложный, смотрит на всех, как будто он выше этого всего.       Джон скептически поднимает брови. И это все? Саймон, конечно, странный тип, но шпынять и унижать его за это – бред. Да, он сам при первой встрече мысленно окрестил его заморышем, но это неважно. Он просто слишком удивился, что на кого-то типа него запала Хлоя, но пусть кинут в него камень те, кто не удивился бы. У Билла еще есть какая-то причина, но Джим и Дэн? Злятся из солидарности?       Билл цокает и говорит:       – Да дело не в этом. Никто бы не трогал его, если бы он свои пристрастия держал при себе.       Джим и Дэн активно кивают, подтверждая, и Билл продолжает:       – Этот маленький извращенец любит пялиться на голых мужиков в душе.       Джим горделиво выпячивает грудь, обращаясь к Джону:       – Но не переживай, мы сразу это пресекли, и с тех пор неустанно следим, чтобы ничье достоинство не было запятнано его сальными взглядами.       Дэн дает ему «пять» и продолжает развивать тему:       – Видимо, поэтому он динамит Хлою. Билл, тебе давно пора взять эту крепость.       – Я больше к ней не подкатываю после того раза, но бля-я, почему он? Он вообще знает, как любить женщину?       – Откуда ему знать, у женщин нет члена. Вот был бы член, может, и поинтересовался бы...       – Он бы лучше поинтересовался, где себе шмоток нормальных взять. Он же вроде из нормальной семьи, почему он постоянно в какой-то заношенной херне ходит?       – Не знаю, но денег, видимо, не хватает, потому что летом я его видел в нашем магазине, раскладывал всякое дерьмо на полки.       – Да это для вида, знаю я, чем он реально зарабатывал, – Джим толкает языком щеку и закатывает глаза.       – О да, он бы пользовался спросом. Таких дерзких и своенравных приятнее всего насаживать.       Джон сжимает челюсти. Его отбрасывает на пару лет назад, когда пришлось собрать всю свою собственную дерзость и уверенность, чтобы делать вид, что ему все равно, и обернуть произошедшее в свою пользу. Расслабленность пропадает, а в голосе появляются жесткие нотки, когда он говорит:       – Ну все, хватит.       Веселое обсуждение того, как именно работает Саймон Райли, сразу прекращается, и Джон ловит на себе сразу три недоуменных взгляда.       – Джон, ты че завелся?       – Да, чувак, в чем дело? Тебе бы понравилось, если бы он на тебя в душе пялился?       Джон внезапно чувствует себя не в своей тарелке. Воспоминания, которые он думал, что похоронил глубоко в голове, снова всплыли наружу. Но он быстро берет себя в руки и отвечает:       – Это просто несправедливо, вы бы еще у ребенка конфету отобрали. – Джим фыркает в свой стаканчик, и Джон чувствует себя увереннее: – Он же даже ответить вам не может.       – Вообще-то, – Джим снова оживляется, ловко кидая пустой стаканчик в мусорное ведро, – Очень даже может! Этот гаденыш в прошлом году набрался смелости и ударил Билла. Билла!       Билл горячо протестует:       – Да это и не удар был даже, он, наверное, и сам не понял, что сделал. Башкой поехал от страха и подумал, что он Рэмбо, вот и все.       – Но нос он тебе все равно сломал, – резонно замечает Дэн.       – Я просто даже не думал, что он что-то сделать может... Да насрать на него вообще, че, еще по бургеру?       Парни одобрительно галдят, Джон тоже кивает, и разговор снова переходит на безопасные темы. Маленькая заминка Джона сразу забывается, парни продолжают рассказывать ему о своих похождениях и смеяться в голос над его шутками, но Джон никак не может забыть тот разговор. Он узнал больше, гораздо больше, чем хотел, и набросок Саймона в его воображаемом каталоге всех людей, которых он знает, неожиданно для него стал обрастать подробностями и обретать глубину. Было бы любопытно с ним поболтать и узнать поближе. То есть, не то чтобы интересно, просто если с ним немного сблизиться, он может повлиять на Хлою и ее мнение о нем... Попробовать стоило, это может сработать. Нужно завтра выловить его и поболтать. Из-за Хлои, конечно. В конце концов, если он окажется бесполезным и не таким интересным, каким кажется сейчас, всегда можно прекратить с ним общаться. На Билла и его чувства Джону плевать: если уж Хлоя при выборе между капитаном футбольной команды и лузером-одиночкой выбрала второго, наверное, это о чем-то говорит. А Джим и Дэн никакие не подпевалы, как он сначала подумал. Они все трое одинаковые мудаки, равнозначные и взаимозаменяемые. Но тусоваться с ними пока что полезно, поэтому Джон смеется над очередной шуткой и увлеченно поддерживает разговор.       В понедельник Джон решает, что нужно поговорить с Саймоном. Он выбрал хорошее время: последним уроком будет география, которую не посещают ни Хлоя, ни парни, поэтому проблем возникнуть не должно.       Джон сидит за партой с милой одноклассницей и бросает в сторону Саймона взгляды. Тот сидит один, в стороне ото всех. Сам Джон не стал с ним садиться, потому что не хотелось давить: если парень всегда сидел один, наверное, ему будет сложно расслабиться и рядом с Джоном тоже. Он задумывается: почему так? Не получалось поверить, что из всех одноклассников не нашлось вообще никого, кто хотел бы с ним общаться.       После занятия, когда Саймон как обычно сразу встает и уходит, пока все копошатся и перекидываются фразочками, Джон тоже встает и идет за ним. Что ж, начать разговор издалека, задать пару безобидных нейтральных вопросов, применить свое очарование... Это должно быть просто.       – Саймон!       Парень оборачивается. У него настороженно нахмурены брови, а пальцы крепко сжимают лямку рюкзака. Он будто готовится к атаке. Джон наконец может разглядеть его поближе: неаккуратно завязанный галстук, на кончиках пальцев какая-то въевшаяся черная краска, еле заметная ссадина на скуле. Ауч. Джон невольно морщится, на мгновение теряясь, но быстро вновь широко ухмыляется:       – Извини, просто ты сидел все занятие в стороне ото всех, я считаю, это неправильно как-то.       Джон МакТавиш и его умение начинать разговор. Что за чушь он несет? Он вообще не это хотел сказать! Саймон, очевидно, считает так же, потому что закатывает глаза и отворачивается от него, ускоряя шаг.       – Стой, подожди, – Джон кладет ладонь ему на плечо, пытаясь остановить, и Саймон моментально разворачивается, сильно дернувшись и сбрасывая его руку.       – МакТавиш, – он враждебно смотрит на Джона. Большие карие глаза снова привлекают его внимание. – Отъебись.       Он уходит. Джон отходит в сторону, чтобы не стоять посреди коридора, и глубоко вздыхает.       – Хотя бы фамилию запомнил, – бормочет он и тоже уходит. Ничего, он попробует еще раз, но позже. Не сегодня так завтра лед треснет, и парень еще сам захочет поболтать, но сейчас его голову сразу же занимает предстоящий отбор в футбольную команду.       На пути к футбольному полю он встречает ту одноклассницу, с которой сидел на географии. Видимо, им в одну сторону, и Джон, поравнявшись с ней, прямо спрашивает, куда она направляется. Действительно, девчонка состоит в команде поддержки, и сейчас они оба идут на одно и то же мероприятие.       Они непринужденно болтают весь путь до футбольного поля, и, когда приходит время расстаться, она спрашивает:       – Ну что, Джон, не хочешь проводить меня до дома после отбора?       Джон натягивает виноватую улыбку и отвечает:       – Знаешь, есть одна милая блондинка, которая не отвечает мне взаимностью...       Девчонка прищуривается, окинув всю его фигуру взглядом, и подходит ближе:       – Джон, забудь эту зубрилу, ей кроме учебников ничего не нужно, а вот со мной... – она проводит пальцем по его плечу, заглядывая в глаза, – гораздо интереснее. В море полно другой рыбы.       Она соблазнительно улыбается ему и уходит, легонько задев плечом.       Джон не успевает обдумать произошедшее, потому что к нему тут же подваливает Билл.       – И что она хотела? – сразу начинает он, с вызовом заглядывая в глаза и скрестив руки на груди. Воздух между ними электризуется, как будто надвигается гроза.       Джон зеркалит его позу и отвечает вопросом на вопрос:       – А что такое? Тебе она тоже нравится и в ее сторону нельзя дышать?       – Она ко мне подкатывала, – Билл сверлит его глазами, но остается на месте.       – А теперь ко мне, – парирует Джон и пожимает плечами.       Он выдерживает пристальный взгляд, и Билл еле заметно сдувается. Он пинает ему мяч и уходит, небрежно бросив:       – Идем, тренер хочет посмотреть на тебя.       Вечером дома, валяясь в постели с блокнотом, карандашом и ластиком, Джон наконец может расслабиться и разгрузить голову. Иногда ему нравится рисовать что-то, что особенно запомнилось за день, и раскладывать мысли по полочкам.       Карандаш легко скользит по пустому листу, и вскоре на нем намечается контур глаз. Да, неловко вышло с Саймоном. Он и так забитый, ни к чему добавлять ему проблем. Да и Хлоя, вроде, неплохая, любит она его и любит, и вряд ли Саймон ему тут поможет переменить ее мнение.       Джон рисует, стирает, снова рисует. Не получается точно вспомнить то выражение, но он упорно продолжает. Сейчас, когда он тратит столько времени на воспроизведение из памяти взгляда Саймона, он невольно думает, что, наверное, может понять Хлою: глаза у парня красивые. Примечательно в них то, что в глубине не видно ни одной положительной эмоции. За все время, что Джон его видел, он всегда был хмурый. Даже интересно, как он выглядит, когда улыбается. Если умеет, конечно. Джон вглядывается в нарисованные зрачки и не может отвести глаз. В Саймоне есть что-то такое, в чем хочется разобраться.       Джон редко получает отказы, и каждый раз это дает ему почву для размышлений: что он может изменить в своем поведении, чтобы в следующий раз добиться желаемого? Он вспоминает детали их короткого разговора целиком: весь его напряженный подозрительный вид, злой колючий взгляд и ссадину на лице. Но самое главное – Саймон не был равнодушен. С равнодушием сложно справиться, а здесь что-то другое. А еще парень запомнил его имя, хотя до этого они, разумеется, не разговаривали.       Джону хочется еще раз с ним поговорить, и он уже не уверен в том, что это из-за Хлои. Да и так ли она ему нужна? Симпатичная, дружелюбная, с виду скромная – опять на те же грабли? Или назло Биллу? Все-таки, дело не в Хлое. Дело в парне, в которого она влюблена. Потом, будто очнувшись, Джон сам себя одергивает: он правда сейчас вспоминал до мелочей разговор со своим странным одноклассником и копался в его голове, когда в этот же день к нему подкатила симпатичная девчонка? Он захлопывает блокнот и кладет его на тумбочку, ложится под одеяло и выключает настольную лампу. Нужно засыпать, уже поздно. И потрахаться наконец с кем-нибудь.

***

      Саймон выходит из школы и идет на работу. В голове бесконечно прокручивается момент, как Джон МакТавиш, дурацкий новенький, который с первого же дня начал тусить с придурком Биллом, целенаправленно подошел к нему, чтобы сообщить давно избитую и сто раз ему уже сказанную истину: почему ты один, это неправильно. Прикосновение все еще ощущается на плече, и Саймон бесполезно трясет рукой, прекрасно понимая, что это ничего не даст.       Зачем он вообще подошел? Он был так близко, что наверняка заметил все, что не должен был, в том числе крошечный след вчерашнего происшествия.       Саймон спускается на кухню, чтобы перекусить, и еще с лестницы видит отца, роющегося в шкафчике. Малодушное желание вернуться в комнату и прийти позже он сразу подавляет и как ни в чем не бывало продолжает путь.       Добравшись до холодильника, Саймон рассматривает его содержимое и думает, что бы взять с собой в комнату, как вдруг слышит звон бьющегося стекла. Он закрывает дверцу и поворачивается на звук. По полу разбросаны осколки маминой любимой кружки. Кулаки сжимаются сами собой.       – Ты разбил ее любимую кружку, – проговаривает он сквозь зубы.       – Любимую кружку? Но это просто посуда. И у нее еще полно чашек, правда? Вот, например... – отец снимает с сушилки яркую расписную кружку – ту самую, подарок на день рождения от любимых сыновей. Он смотрит Саймону в глаза и демонстративно разжимает пальцы. Кружка падает и разбивается. – Оу. Сынок, ты бы убрал это, пока никто не поранился.       – Прекрати это.       – Прекратить что?       Отец подходит вплотную и смотрит на него, не мигая, потом хмыкает и качает головой. Внезапно щеку обжигает болью, а в ушах звенит. Мудак никогда не бьет по-настоящему: пощечина куда унизительнее, да и следов почти не оставляет.       – Не забывай, с кем разговариваешь, щенок, – он брезгливо вытирает ладонь о штаны. – И убери этот мусор, – он уходит, не забыв показательно наступить на осколки.       Саймон трясет головой. Джон даже поморщился, увидев его вблизи. Зачем тогда разглядывал? И разглядел ли то, что искал в нем?       Джон другой. Совсем не такой, как Саймон. Ему легко говорить, он только приехал, а уже всем понравился. Зачем только к нему лезет – непонятно.       Слишком задумавшись о новеньком и причинах его интереса, Саймон даже не замечает, что так быстро добрался до работы. Он заходит в автомастерскую и машет рукой владельцу:       – Привет, мистер Хейли.       Мужчина, занятый ремонтом автомобиля с открытым капотом, поворачивается и доброжелательно улыбается:       – Привет, Саймон, ты сегодня рано.       – Быстро дошел... – уклончиво отвечает он и идет переодеваться.       Вернувшись, он получает задание и приступает к работе.       – Мистер Хейли, как дела у Хлои?       – Идет на поправку, еще день-два и вернется в школу. А что насчет тебя? Как отец?       Саймон морщится.       – Все с ним прекрасно. Тоже сидел дома, уже выздоровел и вышел на работу. Наконец-то, спасибо, боже, – последнее он добавляет уже тише, не сумев удержаться.       Мистер Хейли удовлетворенно кивает:       – Хорошо, если так. Замечательный человек твой отец, да благословит его Бог.       Саймон едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Все вокруг так считают. Еще бы – добрейший человек, чуть ли не за волосы вытащил малолетку из семьи наркоманов, был так великодушен, что дал ей крышу над головой, взял в жены и осчастливил ее двумя сыновьями, подарив смысл жизни. Спаситель заблудшей души, настоящий мужчина... Столько раз уже Саймон это слышал от разных знакомых. Знали бы они, какой этот человек на самом деле. Но Саймон никогда не говорит. Никто из них не говорит, и все продолжают думать, что в семье Райли все давно бы развалилось, если бы не Чарльз. Да благословит его Бог.       Больше они не заговаривают: чем Саймону больше всего нравился мистер Хейли, так это тем, что тоже не любил пустой болтовни.       Во время работы Саймон пачкается машинным маслом и отстраненно думает, что надо бы не забыть сегодня отмыть руки как следует. В голове всплывает образ лощеного Джона. Саймон сердито усмехается. Что бы этот чистенький изнеженный красавчик не хотел от него, у них ничего общего нет и быть не может. Но все-таки почему его внимание так приятно?       Перед тем, как пойти домой, он решает заскочить в свой любимый музыкальный магазинчик.       – Привет-привет, малыш Саймон! – Оливер радостно здоровается, а Саймон закатывает глаза: может, и было актуально называть его так пару лет назад из-за возраста, но сейчас, когда он только за лето резко вырос из старых вещей и снова стал выше всех своих одноклассников со своими шестью футами роста, можно только фыркнуть на это приветствие. Он молча машет рукой в ответ и подходит ближе.       Оливер сидит за прилавком и держит в руках какую-то книжку.       – Читаешь?       – Нет, держу в руках и привлекаю твое внимание.       Оливер поворачивает книгу обложкой к нему и Саймон понимает, что это что-то про татуировки. На предплечье у него как раз набита свежая, еще закрытая пленкой. Саймон кивает на нее:       – Сам бил?       – Ага... Подожди чуток, и увидишь, как я открою собственный салон. Отвечаю, твою первую татуировку тебе набьет старина Оливер.       Саймон скептично смотрит на кривоватый рисунок и приподнимает брови:       – М-м, да, так и будет, конечно.       Оливер не улавливает иронии, довольно кивает и переводит тему:       – А ты что читаешь, а? Может, посоветуешь чего.       Саймон трет шею, вспоминая:       – Недавно перечитывал «Дракулу», обожаю эту книгу. Что еще... Ах да, продолжаю читать Эдгара По. Сейчас взял «Беренику», очень затягивает.       Оливер прыскает в руку от смеха:       – Братишка, бля, такой ты гот, конечно.       – Это самое тупое, что я от тебя слышал, иди ты нахер, – Саймон оскорбленно фыркает. Смешно слышать это от человека, который со своим длинным тощим телом, чудовищной бледностью и распущенными волосами по плечи гораздо больше походил на гота. Даже на вампира. Но Оливер картинно задумывается:       – Хм, давай-ка вспомним, что ты брал последнее время: The Cure, Misfits, Type O Negative, HIM, даже Lacrimosa взял на прошлой неделе... – он по очереди загибает пальцы, после чего показывает Саймону получившийся кулак и сразу его разжимает, расправляя пальцы и глубокомысленно рассматривая их, – ну да, ты прав, здесь целых пять причин, почему я ошибся. Беру слова обратно.       – Мне просто нравится... мрачное. Я не собираюсь красить глаза и тусить на кладбище.       Просто так вышло, что ему была близка музыка и литература мрачная, тоскливая, мистическая. То, что подходило под его настроение. Кто виноват, что многие исполнители и книжки были популярны у готов? Не причислять же его теперь в их ряды. А то, что он любит носить черное и у него постоянно такое хмурое лицо, что голова болеть начинает, тоже еще ни о чем не говорит.       – Я такое не люблю, слишком безнадежно и тоскливо для меня. Кстати, собрали тут всякое, для таких как ты, ой, то есть, для тех, кто любит заунывную тягомотину под красивейший инструментал. Ты к таким, конечно, не относишься, но может, тебе будет интересно. Есть еще сборник, чтобы поплакать и пострадать из-за несчастной любви, – Оливер кладет перед ним два компакт-диска и складывает руки на груди. – Выбирай, братишка, я знаю, что тебе понравится.       – Иди ты, – Саймон закатывает глаза и рассматривает список песен, – Давай этот.       Он указывает на сборник «пострадать из-за несчастной любви» и нервно запихивает руки в карманы. Оливер многозначительно смотрит на него.       – Ла-адно, мне ничего не спрашивать, да?       Саймон вспоминает яркие голубые глаза и руку на плече. Трясет головой, испугавшись своих мыслей, и усмехается:       – Мне просто интересно, что ты туда напихал. Сколько с меня?       – Нисколько. Дарю.       – С чего такая щедрость?       Оливер серьезно смотрит на него:       – Ты выглядишь грустнее, чем обычно, хотел немного тебя порадовать.       Саймон впивается ногтями в ладонь, которую держит в кармане, пока другой хватает диск, и нарочито весело говорит:       – Спасибо, порадовал, а сиги мне не подаришь, дорогая фея?       – Лимит добрых дел на сегодня исчерпан, за сиги плати и приходи завтра.       Саймон преувеличенно грустно вздыхает и достает бумажник:       – Стоило попробовать...       Он еще немного болтает с Оливером и уходит. Если он и будет ночью слушать новый сборник и вспоминать чьи-то глаза и прикосновения, то об этом все равно никто не узнает.