Мятный табак

Она смотрит на свои дрожащие пальцы, подушечки которых разрисованы въевшейся кровью. Ею пропитались брюки, её впитал деревяный пол и казалось, что весь дом сейчас дышит этим воздухом, вобравшим в себя жидкое железо. Элли больше не плачет. Соленые дорожки уже испарились с лица, оставив после себя чувство стянутости и зуда на щеках. Она устало поднимает глаза, цепляя ими бледное тело Аммы и столь же бледное лицо целителя. Его веки сомкнуты, а рука отчаянно сжимает ткань её платья в районе живота. — Нам… — сипло тянет Мор, — Нам нужно позвать стражу. Нужно рассказать всё Олафу. О, Олаф! Я не знаю, сможет ли он это пережить… — грудь его вновь раздирали рыдания, и он упал, стянув бездыханное тело в крепкие объятия.       В его руках тело гномки внезапно оживало, тряслось под натиском рваных рыданий. Кили с грустью наблюдал за ним, крепко и одновременно нежно сжимая ладонь Элли в своей, давая себе возможность как можно более явно ощущать ее присутствие рядом. Он вздрогнул, когда на плечо легла тяжелая ладонь, и подняв взгляд, увидел скорбное лицо Дори. Здоровый румянец, который лишь недавно вернулся на его полные щеки, вновь испарился. — Кили, сходи за стражей. Я побуду тут с Элли и Мором. Думаю, вдвоем мы управимся… — его многозначительный взгляд мельком указал на целителя, всё еще сжимавшего в руках тело любимой.       Но Кили не спешил следовать совету Дори. Он посмотрел на Элли. Убедившись, что она сделала тоже самое, он склонился над ее ухом и что-то тихо ей прошептал. Как ни старался Дори навострить уши и разобрать те слова, у него ничего не вышло. Лишь по едва дрогнувшим уголкам губ девушки он мог делать сомнительное предположение о том, что принц пытался ее приободрить. Дори был близок к тому, чтобы подорваться к племяннику Торина и за ухо поднять его на ноги, ибо медлить было нельзя. Ему казалось, что он — один единственный в этом доме еще сумел сохранить остатки разума и самообладания, и когда Кили внезапно притянул девушку к себе и коснулся губами ее лба, Дори решил, что он как никогда прав. — Да вы рехнулись… Что если Торин узнает?!       Кили поднялся, оставив Элли на полу, раскрасневшуюся и тихую, и уверенным шагом пошел к выходу, находу обратившись к Дори: — Так помоги нам. Сделай так, чтобы он не узнал, — серьезный взгляд, сжатые челюсти и напряженное ожидание. Дори противился этой затее, нутром чуя, что ничего путного из этого не выйдет и старался держать лицо, подобно принцу, но поняв, что с непрошибаемым упрямством молодого Кили ему не сравниться, недовольно фыркнул и указал ему на выход. — Поторапливайся, малец!       Когда за Кили закрылась дверь, Элли тут же услышала его голос, зовущий стражу. Она обменялась взглядом с Дори и поднялась на ноги. Подойдя к Мору, она мягко положила ладонь ему на спину и тихо позвала его по имени, но тот не внял ее голосу. — Дори, в твоей палате еще остался чай? — Осталось пол кружки недопитого. Сейчас схожу.       Элли кивнула, провожая взглядом спину гнома и повернулась к целителю. Один взгляд на него и тело, крепко сжимаемое в его руках, породили в ней волну душевной боли, но ей нужно было оторвать его от Аммы, иначе подозрения могли пасть на него. И судя по настроениям местной стражи, долго разбираться они не станут. — Мор, стража близко. Ты должен оставить её. Пойдем со мной, нам всем нужно проветриться. — Как я… — она едва могла разобрать его слова, тонущие во всхлипах. — Как я могу оставить её сейчас, Элли? Зачем она это сделала. Я не понимаю, Элли, я просто не понимаю.       И вновь рыдания, рвущие душу на части. Но счет идет на секунды и ей просто нужно сделать то, что необходимо. Как раз Дори вернулся с полупустой чашкой уже остывшего мятного чая, и она бегом несется к нему, вырывая посуду из рук и набрав чай в рот, подлетает к Мору, одергивает его за шиворот с невесть откуда взявшейся силой и плевком орошает его лицо. Это приводит его в чувства лишь на миг, а затем рассудок вновь скрывается за пеленой отчаянной скорби. Элли не дает ему передохнуть. — Дори, хватай его за грудки! Живо!       Гном тут же оказывается рядом и резко подтягивает Мора на колени, встряхивает его словно безвольную куклу и делает шаг назад. Тот лишь морщится, безразлично размазывая капли по лицу краешком рукава и готовится вновь погрузится в отчаяние.       В комнате раздается громкий хлопок и вскрик. Маленькая ладонь красным наливающимся пятном вырисовывается на щеке целителя. Элли не выдержала, ей неприятно, но выхода нет. Она не знает, как еще привести его в чувства. Она вновь заносит руку и вновь хлопок и вскрик. — Девчонка! — Дори едва успевает поймать руку Элли, готовую дать третью пощечину. — Знай меру. Взгляни на его… — Не лезь! Я не хочу загубить еще одну жизнь! Эй ты, — она вырывает руку из хватки Дори и берет целителя за грудки. — Если стража увидит тебя с ней на руках, тебе конец. Услышь меня и не отказывайся от шанса на лучшую жизнь. Хоть ты!       Холодными склизкими от крови и пота цепями ладони Мора обвивают запястья Элли. Широко раскрытыми глазами он смотрит ей в лицо, пытается выудить из нее, словно из беснующейся неумолимой бездны, хоть толику сочувствия. — Оставь меня в покое, прошу. — Клянусь Валар, не оставлю! Если ты не возьмешь себя в руки, её жертва будет напрасной. Ни ты, ни твоя любимая, ни ваш ребенок — никто не выберется отсюда. Мор… Вставай же! Проклятая бездна! — она с силой тянет его на себя, но тот, как гора, не сдвигается с места.       Позади слышится грохот. Дверь чуть не слетает с петель, когда начальник стражи Эйвинд вышибает ее. Комнату наполняют клубы пыли и древесной стружки. Запах железа смешивается со свежим воздухом и запахом пота, въевшихся в их одежды. Элли в ужасе поворачивается и встречается с глазами цвета цветущего болота, в которых, как она готова поспорить, можно намертво увязнуть. Он приближается неумолимо быстро и небрежно отшвыривает ее в сторону. Элли вскрикивает, Дори бросает непонятное проклятье на кхуздуле. Плечо горит от стальной цепкой хватки стражника. Элли слышит лязг вытаскиваемого из ножен меча и замечает коварный блеск острия, застывшего у шеи Мора. Но тот будто ничего не замечает, взгляд целителя намертво прикован к бледному трупу. Следом за Эйвиндом в лазарет влетают еще трое стражников, а за ними появляется Кили. На его лице застыло выражение печали. Ни капли смятения, которое, напротив, объяло лицо Элли. «Не может же это быть конец?» — в разум врывается отчаяние, оно мечется в мозгу, отбивает рьяной дробью в перепонках и заставляет повиноваться инстинктам, нельзя лезть на рожон. Элли упрямо сопротивляется им, но, когда на шее Мора появляется рубиновая полоска, она с криком срывается с места и как молния несется в сторону Эдварда, кидаясь ему на спину. Еще бы секунда, и она бы вдавила пальцами белки глубоко в его глазницы, но вместо этого она только успевает оставить на его лице полосы царапин от век до висков. Ее срывают и швыряют на пол. Затылок пронзает боль, а взгляд затуманивается и во всём этом переполохе и теряющем очертания мире, она слышит гул голосов и отчаянный рев, такой, от которого кровь стынет в жилах. В отзвуках ускользающего сознания она видит образ Кили, разъяренно отбивающегося от стражников и мельтешащего вблизи Дори.

***

Они держат её в темнице уже три дня кряду. Элли знает это, потому что вырисовывает ногтем отметины на земле под узкой трухлявой лавкой. Здесь сыро, мрачно и холодно. Мерзлая земля и поросшие мхом и плесенью каменные стены пропитаны запахом мочи и испражнений. Хлопья снега кружатся в клочке холодного солнечного света, блекло пробивающегося через дыру в крыше, и падают на ее голые стопы. Она сидит в углу темницы, плотно укутавшись в меховой плащ Торина, который тот принес еще в первый день ее заключения. После болезненного пробуждения его лицо стало куда более невыносимой пыткой, чем удары плетьми и ледяные пальцы мороза по оголенной коже. Он не сказал ни слова. Просто смотрел. Без ненависти, злости и осуждения. Так смотрят, когда надежда висит на волоске, когда она находится на последнем издыхании. Элли тоже молчала, потому что слова были излишни. Она считала, что оправдания ни к чему, они ничего не изменят. Она не жалела ни о чём, как и всегда. Гнала от себя мысли об Амме, мертвой бледности её кожи, гнала от себя воспоминания о лице Мора, зарываясь с носом в теплый плащ. — Он сам определил свою судьбу. Ни я, ни Кили. Он сам… — она шептала, покачиваясь из стороны в сторону и потирая озябшими пальцами ледяные стопы и голень, которая теперь болела гораздо меньше.       Большего всего её волновала своя собственная судьба и судьба Кили. Если бы с ним что-то случилось, что-то непоправимое, Торин бы сказал ей. Он не зря затеял тот диалог у порога дома Олафа, она знает это наверняка. Ей хотелось поговорить с принцем, вновь ощутить тепло его горячих сухих губ на коже, раствориться в его объятиях. Она мечтательно прикрыла глаза, представляя, что теплое, пропахшее дорогой полотно плаща, лежащее у нее на плечах — его руки. Она закуталась посильнее, ощущая нарастающее тепло, и сама не заметила, как стала проваливаться в сон.       Элли проснулась в полной темноте от урчания собственного живота, резкая боль распространялась спазмом внутри. Она решила размять затекшие ноги. Держась за стену, она поднялась и стала делать аккуратные шаги, обходя темницу по периметру. Боли не было. Было лишь ощущение бесконечных хождений в зияющей пасти пустоты и темноты. Снаружи по-звериному завывал ветер, донося обрывки собачьего лая и лязга подхватываемых ветром цепей. Внезапно она услышала слабое шуршание за стеной. Оно надвигалось, становясь всё ближе и Элли безрезультатно вглядывалась в темноту, стараясь разглядеть что-то или кого-то, ходящего, как и она в ночи. — Элли? Элли? Ты здесь? — знакомый голос шепотом звал её по имени откуда-то из-за решетки. — Бильбо? — Элли примкнула к ледяным ржавым прутьям и уставилась в темноту. — Слава Эру! Ты еще жива! — радостный возглас быстро затих. Элли утихомиривала его шиканьем. — Как ты, Элли? Нет, подожди. Держи, это тебе.       Наконец, глаза стали привыкать к темноте, и она смогла различить в слабом звездном свете кудрявую голову и приземистую фигуру хоббита. Он топтался рядом с решеткой и пытался просунуть какой-то маленький сверток через проем. Элли быстро перехватила его и, наскоро развернув, принюхалась. — Хлеб? Бильбо, ты мой герой. Если бы не эта решетка, я бы тебя крепко-крепко обняла, — последние слова с трудом можно было разобрать, так как Элли уже откусила кусок и с огромнейшим аппетитом уминала его за обе щеки.       Бильбо лишь слабо улыбнулся, зная, что она этого не видит и терпеливо ждал, пока она закончит трапезу. Как бы ей не хотелось съесть весь батон одним разом, она дожевала лишь четверть, а остальное спрятала под лавку, передав платок обратно Бильбо. Плевать, что хлеб на земле, но так меньше шансов, что они его заметят. — Фпафибо, — еще не дожевав до конца, она жадно собирала кончиками пальцев крошки вокруг рта и слизывала их. Она чуть не откусила себе палец, так силен был её голод. — На здоровье, Элли… Ты не торопись и …Прости, что не пришел раньше. Они не выпускают нас, держат в доме Олафа, как каких-то заключенных. Кормят всего лишь три раза в день. Уму непостижимо! Знаешь, как тяжело хоббитам без второго… — он осекся, различив на лице Элли недовольную гримасу. — А ладно, извини. Эти северяне хуже орков, не иначе. А этот Лонбеорн подозрительный тип. — Как Кили? — она застыла в ожидании ответа, крепко вцепившись пальцами в прутья. — Элли, я не знаю, что у вас там приключилось, но, когда я видел его в последний раз, он был сам не свой. Его заперли в клетке в доме правителя. Торин рвет и мечет, но они остаются неумолимы. Элли… Его обвинят в убийстве стражника, а того целителя в убийстве дочери Олафа. Его не видели уже два дня. После похорон Аммы он так и не вернулся домой. Что там стряслось, расскажи мне? Я изо всех сил постараюсь помочь. Его полные, огрубевшие в походе пальцы легли на край прутьев и Элли накрыла их своими. — Милый храбрый хоббит, — он слышал, как она улыбнулась. — Мы уже попытались нас спасти и вот, что из этого вышло. Четыре загубленных жизни.       Всё вновь погрузилось в тишину. Слабо звенели цепи, даже бесновавшийся ветер, казалось, затих, чтобы послушать эту историю.       Элли почувствовала, что может выговориться. Если бы рядом был Кили, она бы могла излить душу ему, но их встрече не суждено случиться, а из Бильбо, как ей показалось, выйдет неплохой слушатель, тем более что его осуждения она не увидит. Темнота не позволит. И она рассказала хоббиту всё от и до, выдавливая из себя по крупице то, что так мучило её эти три дня и три ночи. Бильбо слушал внимательно, не прерывая, хотя ему этого очень хотелось. Наконец, когда рассказ был закончен, мистер Бэггинс лишь тяжело вздохнул, неловко переступив с ноги на ногу. — Должно быть, стены темницы давят на тебя не так сильно, как эти мысли. Мне жаль, что так случилось, Элли, но сделанного не изменишь, а потому не печалься. У нас впереди дальняя дорога, да и у тебя несколько ломтей хлеба под лавкой. Нельзя добру пропасть, понимаешь? — он услышал её тихий смешок и почувствовал облегчение на душе. Как и она сама. Элли и представить не могла, как нуждалась в этом разговоре. — Спасибо, мистер Бэггинс. Я еще с тобой поделюсь, — ухмыльнулась девушка. — Когда выберусь отсюда. — Да, об этом… Я подслушал разговор Торина с Гэндальфом. Уверен, что второй об этом прознал, но препятствовать моему ночному походу не стал. Так вот. Завтра тебя отведут к правителю, вероятно, он хочет услышать твою версию. Мы будем там все, от Ори до Балина. Знай, что я буду рядом. И он тоже, — голос Бильбо стал тише, как будто хоббит посвещал её в глубокую тайну. — Я говорю о… — Я знаю, — Элли перебила его. Она сделала глубокий вдох и устало выдохнула. — Будь осторожен на обратном пути, храбрый хоббит. Я надеюсь, завтра мы встретимся. — Верно, как и то, что ночь, сменяется днем. Будь спокойна, Элли. До встречи.       Они пожали друг другу руки и хоббит, обратившись невидимкой, двинулся в обратный путь. Элли долго прислушивалась к легким удаляющимся шагам, прижавшись щекой к решетке, а затем вновь забилась в угол, завернулась в плащ Торина и решила доесть весь оставшийся хлеб. — Я больше сюда не вернусь. Ни за что.

***

      Дверь темницы резко распахнулась, впустив в затхлую полутень крепкого стражника. Он бесцеремонно пихнул ногой спящую Элли и пробубнил что-то на незнакомом ей языке, пока она вяло потягивалась, снимая с себя меховой плащ. С секунду они сверлили друг друга взглядом, а затем Элли небрежно обратилась к нему, не в силах сдерживать яд, разъедающий ее изнутри: — Я не пойду босиком по вашим поганым улицам. Если ты не принес мои сапоги, тебе придется нести меня на руках. Думаю, нам обоим не улыбается такой расклад, верно? — Верно. Как и то, что за твои вольности тебе надлежит вырвать язык раскаленными щипцами, шельма, — огрызнулся стражник, недобро сверкнув глазами. — На, так уж быть, последнее желание приговоренного мы уважим.       Он резко швырнул в нее сапоги, которые Элли успела перехватить до того момента, как их подошва оставила след на ее лице. — Не торопи события, блаженный. Я еще не говорила с твоим правителем. Не бери на себя так много.       Она быстро натянула обувь, крепко зашнуровав ленты вокруг голени и перекинув плащ Торина через предплечье, подняла суровый взгляд на стражника. — Я готова.       Он язвительно усмехнулся и приказал ей идти следом.       Дорога к дому правителя была также безлюдна, тиха и промозгла, как и раньше.       «Ужасное место» — думала она про себя, смотря в спину стражника, за которым вырисовывалось массивное, бревенчатое сооружение, походившее на обрубленную башню. Не сказать, чтобы оно выглядело лучше, чем все постройки Фрамсбурга, виданные ей до этого, но окна в нем были целые, как и покатая, черепичная крыша с трубой, из которой валил дым. У главной двери, выкрашенной серой краской стояли два стражника, которые только завидев товарища и заключенную, открыли дверь и пропустили их внутрь. Внутреннее убранство дома было причудливым. На стенах раскинулись обрывки рыболовных сетей с вплетенными в них камнями, похожими на древние обереги. В каждом углу стояли массивные, отлитые из бронзы канделябры, сверкающие желтым золотом в свете покачивающегося пламени свечей. Здесь пахло морем, пахло свежей рыбой и страхом. Элли тотчас ощутила странное предчувствие, будто там за следующей дверью, за которой слышался гул голосов, она встретится с прошлым, от которого когда-то бежала. Кто этот Лонбеорн и о чём хотел поговорить Гэндальф? Пальцы непроизвольно потянулись к груди и мерно отстукивали ритм, вторя биению сердца. Они вошли в главный зал.       Элли не соврала бы, если бы сказала, что этот зал напоминал ей храм. По обеим сторонам его боком стояли ряды деревянных скамеек, а меж них, как белая змея вился старый пятнистый ковер, тянущий раздвоенный край прямиком к крепкому трону из березы. У каждого ряда, подпирая собой потолок располагались каменные балки, с выщербленными узорами, напоминавшими снежинки и волны. Левые ряды были пусты, а по правую руку сидел отряд Торина. Сам он занимал место на ближайшей к правителю скамье. Элли окинула последнего взглядом и вняла своему предчувствию. Она готова была поклясться своей жизнью, что это он. Но почему он жив? Ноги ее едва не подкосились, и она с великим трудом смогла сохранить равновесие и спокойствие, норовившие ускользнуть от нее, как песок сквозь пальцы.       В Рохане к нам в таверну часто наведывался один мужчина… Они подолгу беседовали с моей бабушкой… Он был щедр и благороден… До сих пор помню его блестящие золотом короткие волосы и длинную бороду…       Теперь же густое золото его волос сменилось плешивой платиной, борода едва закрывала волевой подбородок, а глаза… Элли больше не видела в них той доброты и света, которыми когда-то был полон его взгляд. Холодная проницательность и интерес застыли в глазах Лонбеорна, когда он увидел девушку, идущую к нему навстречу. Элли на секунду отвлеклась от него, почувствовав на себе чей-то взгляд — её отряд, повернувшись на скамьях, смотрел на неё: кто-то с горечью, кто-то с радостью, а кто-то с нескрываемым презрением. Так сурово умели смотреть Двалин с Торином, но сейчас последний даже не повернулся к ней. Однако не безразличие подгорного короля занимало её мысли. Она думала лишь о Кили, которого увидела в клетке рядом с троном Лонбеорна. Принц выглядел ничуть не лучше её самой. Под некогда искрящимися весельем глазами пролегли черные тени, всё лицо было испещрено царапинами и пестрело кровоподтеками. Элли передернуло от мыслей о том, что они делали с ним… Как только их взгляды пересеклись, он улыбнулся ей одним уголком губ и лишь одними губами промолвил «всё будет хорошо».       Элли прошибло неистовой волной осознания — там, за ржавыми прутьями подвесной клетки находился не Кили, а часть её души, и, если с ним что-то случится, она навсегда потеряет её, и свою драгоценную, но такую шаткую свободу. Ей захотелось выругаться, но нужно было держать лицо. Еще, чего доброго, и этот старик решит, что может манипулировать ею. Она гадала, вспомнит ли он, сможет ли узнать в ней пятилетнюю девочку, которая много лет назад предрекла ему участь быть поглощенным водами Великого моря. Наконец, он заговорил, и голос его, мягкий и в то же время властный, как шум прибоя, разнесся по залу. — Назови своё имя. — Элли. — Откуда ты? — Отовсюду. — Итак Элли. Подозреваю, что моё имя тебе известно и ты знаешь, кто я такой, но, верно, не до конца осознаешь всю серьезность нашей встречи. Я хочу, чтобы сейчас ты поняла, насколько это важно для тебя и твоих друзей. Уверен, ты провела в темнице достаточно времени для того, чтобы сделать выводы. Мне не хотелось бы прибегать к более суровому наказанию. Мне претит истязать женщин.       Он был спокоен и непоколебим словно айсберг в бушующем море, речь его лилась размеренно, а взгляд казался уставшим. — Господин, у меня и в мыслях не было дерзить вам, но так уж сложилась моя судьба.       На секунду в серых глазах блеснул огонек интереса и Лонбеорн слегка подался вперед на своем троне. — Из какого ты рода? — Я безродная, государь.       «Вернее, предпочту быть ей всю свою жизнь». — Неужто ты никогда не знала своих отца и мать? — Нет. Только бабку, — Элли призадумалась про себя. Возможно, ей стоит напомнить ему, кто она такая, возможно это поможет им всем. Или погубит. — Когда-то, двадцать лет назад вы встречались с ней в Рохане, в таверне «Рог Хельма». Её звали Ливина.       Лицо его тут же переменилось. Бровь поползла вверх и лицо затянула маска недовольства. По одному его взмаху руки вся стража начала покидать свои посты, и подгоняя отряд Торина, вышли из зала. Внутри осталось четверо — правитель, Элли, Гэндальф и Кили. Маг внимательно наблюдал за ходом беседы, опираясь двумя руками на свой посох и задумчиво поводил бровями. — Я помню её и каждый свой приезд в Рохан так, будто это было вчера. Но тебя вспомнить не могу. — Неудивительно, ибо я разительно изменилась с тех пор. В ваш последний приезд мне было пять лет. Ливина посадила меня на колени и заставила выпить вашей крови, чтобы… — Молчи, девочка, — он вяло перебил её, приложив пальцы к вискам и умолк на некоторое время. Воспоминания отчетливо вырисовывались перед глазами, как картина на холсте искусного художника. Он медленно открыл глаза и посмотрел на нее так удивленно, словно увидел перед собой призрака из прошлой жизни. Неверно будет сказать, что всё это виделось ему иначе. Его губы тронула улыбка, обнажившая наполовину беззубый рот. — Спустя столько лет! Неужели это ты?       Кряхтя и опираясь рукой в подлокотник трона, он тяжело поднялся и подошел к Элли, оглядывая её, как прекрасное изваяние скульптора, которое тронуло его до глубины души. Его сухая рука медленно потянулась к её волосам, но застыв у лица, вернулась обратно. — Твои слова спасли мне жизнь. Пророчество юного создания не сбылось лишь потому, что я ведал о нём. Я сам венец своей судьбы, ею можно повелевать, когда знаешь, чего ждать, — он мечтательно протянул эти слова, в который раз испытывая облегчение от миновавшей участи. — Я искал тебя, вновь возвращался в Рохан, но не нашел там ничего, кроме неясных слухов и окончательно потерял твой след. А теперь ты здесь, и я могу отблагодарить тебя, Элли. — Спасибо, государь. Но я думаю вы давно уже отблагодарили нас парой медяков. Мне отрадно знать, что вы целы и невредимы. Единственное, о чём я могу вас просить — освободите нас, дайте уйти. Мы сильно задержались здесь, но дорога зовет нас обратно, нам пора…       Лонбеорн стал печален. Он вновь сел на трон и оглянулся на клетку, в которой сидел Кили. Потирая костяшки на сморщенных пальцах, он пристально изучал принца, который едва ли не валился от усталости и голода, но продолжал стоять, упираясь рукой в решетку. Его взгляд блуждал по лицу Элли, и девушка изо всех сил сдерживала себя, чтобы не ответить ему тем же, одновременно проклиная племянника Торина за его не утихавшее внимание. — Фрамсбург скоро падет, — мрачно начал Лонбеорн, — Я знаю это, и мне нет нужды обращаться за предсказанием к провидцам. Его будущее мрачнеет с каждым днем, оно видится мне в его обветшалых домишках, пустеющих лесах и крепнущих с каждым годом морозах. Орки с окрестностей севера сильнее скалят свои пасти в сторону моего города и моих людей. Вскоре мы будем вынуждены покинуть это место, отправимся на поиски нового пристанища и тогда мне понадобятся твои услуги. За твою помощь я отплачу тебе кровом, пищей и защитой моей стражи, пока ты будешь следовать с нами. Ты ни в чём не будешь нуждаться, Элли. Ты можешь пойти со мной и обрести шанс на лучшую жизнь. Так хотела бы для тебя Ливина. Я знаю.       Элли бросила короткий взгляд на Кили и легко прочитала его ответ на предложение Лонбеорна. Ни за что. Ей захотелось покрутить у виска, глядя прямо в глаза правителя, но она сдержалась, продолжая сохранять участливый тон. Ей надоело скитаться по миру, не имея своего дома. Впервые за всё время она подумала о том, что если они закончат этот поход и доберутся до Одинокой горы, смогут отвоевать ее, той награды хватит на то, чтобы отстроить небольшой дом в Дейле и поселиться в нем, живя спокойной жизнью и занимаясь любимым делом. Она положит конец своим скитаниям. — Я ценю ваше предложение, государь, но вынуждена от него отказаться. Я нужна не здесь и от своей клятвы отказаться не могу. Простите. — Я не могу принять твой отказ, Элли. У меня нет выбора, — он покачал головой, но держался уверенно, и Элли поняла, что он не отступит. — Знаешь ли ты в чём обвиняют этого юного гнома?       Элли тяжело сглотнула и опустила глаза. — Знаю. Это произошло только потому, что он защищал меня. — Подожди. От кого тебя требовалось защищать? Начальник стражи доложил мне, что ты яростно накинулась на него, едва не оставив слепым. — Он едва не лишил жизни Мора, — горячо запротестовала девушка. — Я не могла позволить этому случиться. Город бы остался без целителя. — В этом ли истинная причина твоего безрассудства? Возможно, произошло что-то, что потрясло тебя куда глубже? — Лонбеорн слегка склонил голову и вызывающе поднял бровь. Она вынесла этот тяжелый, пытавшийся пробраться в её разум взгляд, но не сказала ни слова. Правитель в задумчивости почесал бороду и повернулся к Кили. — Вы оба были там, в момент убийства дочери моего лучшего охотника. Это была славная девушка, которая силой своего характера и своих знаний помогала ставить на ноги моих людей. Её смерть стала для нас большой потерей, но еще страшнее то, что это дело рук человека, обучившего её искусству врачевания. Ума не приложу, зачем он сотворил подобное зло. Вы можете догадываться об этом?       Лонбеорн ждал ответа, пока зал погрузился в полную тишину, которую нарушали лишь тихие переругивания гномов, доносящиеся из-за толстой двери. — Молчите? Что ж, возможно юный гном повторит свою версию, но теперь она прозвучит не только для моих ушей.       Кили какое-то время молчал, собираясь с мыслями, но когда заговорил, Элли услышала боль в его голосе, которую он старательно пытался скрыть. — Мы ходили проведать Дори в лазарете, на тот момент Амма уже была там и они с Мором бурно обсуждали какого-то больного на кухне. В один момент мы услышали крики и грохот, а когда прибежали, дочь Олафа уже лежала на полу в луже собственной крови. Мы застали его, когда он вкладывал нож ей в ладонь.       Говоря это, Кили без остановки и без единой эмоции смотрел на девушку, застывшую в немом удивлении. — Элли, я вижу, как это тронуло тебя. Всё позади, вдохни поглубже, — Лонбеорн спустился к Элли и положил ладонь ей на плечо, загородив Кили. — Среди нас, сидящих в этом зале, ты самое молодое и нетронутое гневом создание. Я видел это тогда, в твоих больших глазах, говорящей о моей смерти с таким страхом и отчаянием, что сердце невольно содрогалось не от осознания грядущего, а от нахлынувших на тебя чувств. Твоё тело не может лгать мне сейчас. Я вижу это также ясно, как и в тот день. — Зачем… — ошарашенно зашептала она, не в силах понять ложь, которую изрек Кили. — Я тоже задаюсь этим вопросом, — сухие пальцы неприятно скребли ее плечо, настолько, что захотелось отмахнуться, но она лишь аккуратно убрала ладонь правителя. — Однако Мор сознался в содеянном и ему грозит виселица. — Что? — не поверив своим ушам сказала девушка. — Самому не верится, но с самого первого нашего знакомства у меня ни разу не находилось повода не доверять Мору, и я бы рад не делать того, что должно, но это вне моих сил. Олаф требует отмщения. Закон един для всех без исключений. Кровь за кровь, дитя. Вот только одного не приложу — почему ты кинулась защищать убийцу? В зале повисло гробовое молчание. Элли оказалась на перепутье. Если она изобличит ложь принца, то поставит его под еще больший удар, а значит и Фили, и весь отряд. А если примет ложь за истину и согласится с ней, то они вдвоем будут нести эту тяжелую ношу до конца своих дней. Вспомнив последние мгновения того дня, она увидела посеревшее лицо целителя с потухшими блеклыми глазами, повторила про себя его мольбы о том, чтобы оставить его в покое. Он стал потерянным, потому что часть его души, теплившаяся в Амме, умерла вместе с ней. Как подло и мерзко, но она решается задать себе вопрос — хотел бы он жить дальше? Ответ однозначный. Мор решил принять смерть, как избавление от страданий, а потому признался в том, чего не делал. Элли стояла перед правителем северного города и заламывала пальцы за спиной, стараясь уверенно смотреть в его глаза. — В тот миг я была в гневе, застилающим разум, но жажда справедливости… Амма должна быть отомщена по всем законам, а убийца казнен так, как требуют того ваши обычаи. Мне больно думать о горе, которое постигло Олафа. Он не заслужил подобного.       Вот и всё. С этого момента они с Кили связаны одной цепью, намертво пригвожденной к дну огненной бездны. Элли и раньше лгала для того, чтобы выжить, но тогда она делала это для себя и только для себя, теперь же на кон была поставлена его жизнь, и сейчас она твердо решила, что пойдет на всё, лишь бы с ним всё было хорошо. Теперь она не одна. По её щекам потекли слезы. Она подняла глаза на принца и ощутила, как отчаянно колотится в груди сердце от одного его трепетного взгляда, полного надежды. — Кхм, — Гэндальф, хранивший молчание до этого момента, решил напомнить о своем присутствии. — Что ж, государь, вы получили сведения, с которыми поступите так, как считаете нужным, но наша просьба остается неразрешенной. Мисс Элли выразила надежду, что по вашей воле мы покинем Фрамсбург и отправимся в путь. Несмотря на ваше гостеприимство, мы вынуждены двигаться дальше, поскольку дело наше не терпит отлагательств. Мы тут и так уж больно задержались. Что до юного гнома, мы могли бы оказать поддержку семье погибшего…       Лонбеорн резко вскинул ладонь, прерывая речь волшебника и обращая на него суровый взор. — Вы верно слышали мои слова, Гэндальф? Кровь за кровь — непреложный закон этих земель. У Томаса не было семьи, а потому цену за его жизнь настоит отплатить всему городу. — Нет! Кили защищал меня. Если бы не он, ваши стражники размозжили бы мне череп. Выходит, за мою жизнь можно было бы потребовать жизнь одного из ваших людей? Вы сами сказали, что вам претит истязание женщин. — О, о, — ухмыльнулся Лонбеорн, — Дитя, законы служат во благо народу, которым созданы, но не его гостям. Мне искренне жаль, что вашего друга ожидает подобная участь, но в моих интересах безопасность поданных. Не обессудьте. Если бы среди вас был правитель, он бы согласился со мной.       Элли резко обернулась, когда за спиной послышались крики, а дверь, разделяющая их и остальной отряд затряслась и с грохотом распахнулась, явив на пороге Торина, на лице которого застыла свирепая маска. Позади него плотной шеренгой сомкнулись гномы, удерживающие рвущихся вперед стражников. Они громко бранились, один из людей Лонбеорна пихнул Бофура, от чего его ушанка слетела с головы и затерялась под парой десятков топчущихся ног. Торин же грозной поступью надвигался на правителя Фрамсбурга, чем вызвал на его лице недоумение, разбавленное страхом. Впрочем, старик держался уверенно и спокойно, не шелохнувшись, когда король-под-горой громогласным басом заполнил зал. — Хороший правитель не допустил бы жалких сплетен и козней, поглотивших его владения и влекущих за собой гибель его поданных! Я не позволю вздернуть моего племянника на виселице лишь за то, что он повел себя как мужчина, в отличие от того мерзкого отродья, которое вы здесь зовете стражей.       Они стояли друг напротив друга, и в разгневанном Торине читалось куда больше благородства и разума, чем в нарочито спокойном Лонбеорне, смотрящего на гнома с надменностью. — Ты хоть понимаешь, гном, какую беду ты навлек сейчас на всех вас своей нахальной выходкой? Скоро сюда сбежится вся стража Фрамсбурга и вы окажетесь в совершенно безвыходном положении. Вам не сбежать отсюда живыми, можете не тратить на это силы. Чем больше нашей крови вы прольете, тем скорее захлебнетесь в своей собственной. — Хватит твоей пустой болтовни, старик. Ты и так слишком долго разглагольствовал, мои уши вянут от твоей брехни о долге и чести. Ею здесь и не пахнет.       Гэндальф с тяжелым вздохом поднялся со скамьи и с неожиданной для своих лет быстротой оказался у правителя, наставив на него посох. — Лонбеорн, подобру-поздорову, отдай этому безумцу ключи от клетки, и мы покинем Фрамсбург без лишних жертв. Они не нужны ни нам, ни вам. Внемли голосу разума, иначе мне придется отнять его у тебя. Никто не способен вести народ будучи безмозглым слизняком. Дай им шанс.       Элли видела, как помрачнел Лонбеорн, и как нехотя он потянулся в карман, вытащив оттуда ключ. Он отшвырнул его на пол, и Элли, не теряя ни секунды подняла его и ринулась к Кили. Мгновение и племянник Торина на слабеющих ногах, спрыгнул вниз. Элли с трудом удержала его, позволив опереться на свое плечо и пока все затихли, повела принца к членам отряда.       Гэндальф всё также крепко держал посох, направляя острие мерцающего кристалла в лицо Лонбеорна, пока Торин прожигал того взглядом. — А теперь, — прорычал гномий король, — прикажи им отпустить нас. — Торин! — Двалин перекрикивал весь гвалт и орущих стражников. — Их всё больше!       Элли с ужасом смотрела на то, как стражники Лонбеорна с лязгом достают из ножен мечи и поднимают их вверх, угрожая отряду, но в то же время не смеют нанести первый удар. Она быстро пересчитала всех, с удивлением осознав, что Дори вернулся в строй, но в нем не хватает Бильбо. Она надеялась лишь на то, что он снова стал невидимкой и придумывает очередной план, как вызволить их из этой ловушки. — Приказывай им! — повысил голос Торин, но увидев, что тот нахально качает головой, зло рассмеялся. — Что ж, я найду другую лазейку.       Он развернулся и пошел к двери, у которой изо всех сил одиннадцать гномов удерживали строй, не давая страже пройти в зал. Силы их таяли с каждой секундой, супротив количеству врагов. — Вы, сыны Фрамсбурга, готовы поступиться честью и благом вашего народа в лице правителя? — Торин оглядывал каждое лицо, ловил на себе с дюжину беснующихся глаз. — Станете ли вы венцом угасающего рассудка в его седой голове? Готовы ли вы потерять того, кому служите, быстротечно и безвозвратно? — О чём говорит это гномье отродье?! — кричал один. — Да что он несет?! — вторил ему второй. — Навались, парни!       Стражники сделали рьяный выпад, но гномы, подстегиваемые близостью Торина и замелькавшей надеждой, выдержали его и отбросили их на несколько шагов. Противоборство никак не кончалось. — Молчать!       Голос, прозвучавший будто из чрева земли пронесся по залу и невидимой, но ощутимой волной заставил всех замолкнуть. Замерли стражники и гномы, а Элли во все глаза таращилась на Гэндальфа, вокруг которого сгустился мрак, кружащийся в бешеном танце. Лонбеорн схватился за грудь и повалился наземь, ударившись спиной о трон, с ужасом смотря на своих людей, отчаянно ища в них подмогу. «Да, это пострашнее, чем водоворот в морской пучине» — подумала Элли, не без удовольствия наблюдая за мужчиной, чья напускная уверенность таяла с кажлым мгновением.       Мрак испарился также быстро, как возник. Теперь они готовы были слушать и слышать каждое слово подгорного короля. — Кто из вас главный? Я хочу говорить с ним! — Не слушайте его! — разразился криком Лонбеорн. — Помните, кто ваш правитель! Я приказыва…       Правитель Фрамсбурга вскрикнул, получив по затылку посохом и стражники взревели.       Расталкивая подчиненных, вперед вышел Эйвинд. Он небрежно стянул с головы платок, явив свое лицо всем присутствующим. Черты его молодого и сурового лица так точно повторяли Лонбеорна, но глаза цвета болотной топи не давали ни единого намека на добродушие и мягкость. Элли не была уверена до конца, но сходство их было так разительно, что она удивилась, выстраивая в уме предположения. — Говори, гном, — процедил сквозь зубы Эйвинд. — Разойдитесь и дайте нам спокойно покинуть город, тогда ваш правитель не пострадает, и вы продолжите властвовать над этими землями под его предводительством. Мы не желаем, чтобы хоть одна живая душа пострадала, а потому внемлите голосу разума!       Начальник стражи фыркнул, крепче сжимая рукоять меча на своём бедре. — Как смеете вы, бродяги, заявившись в наш дом бессовестно требовать, чтобы мы закрыли глаза на ваши злодеяния?! Вы ели нашу еду, спали под нашей крышей, тратили наши лечебные мази и силы целителя, а отплатили за это смертью одного из благородных и честных людей. Вы угрожаете правителю, нагло манипулируя нами. Вы правда думаете, что после всего содеянного, вам светит свобода? — Эйвинд! — Лонбеорн окликнул его. Он застыл в выражении мольбы, поглядывая то на стражника, то на Гэндальфа, сурово нависшего над ним. Маг всем сердцем противился кровопролитию, надеясь на благоразумие обеих сторон, но глаз не сводил с Лонбеорна. — Не будь дураком, мальчик! — не выдержав крикнул Гэндальф. — Пожалей своего старика!       Значит, Элли была права. Начальник стражи был сыном Лонбеорна, и сейчас в его руках находилась судьба отца и всего города. Но по его враждебному настрою Элли решила, что судьба родного человека волнует его далеко не в первую очередь. Плевать, ей лишь было важно, чтобы они выбрались отсюда живыми, и Кили, стоящий с ней рядом и согревающий её лишь одним своим присутствием, крепко убеждал ее в этой мысли. Важны только они.       Внезапно, как гром среди ясного неба предостерегающим зовом раздался звук горна. — Неужели ты позаботился о подмоге? — едко бросил Торин. — Нет, гном, — зло прищурив глаза сказал Эйвинд. — Орки близко.