Мятный табак

— Ну и сколько еще вы будете мозолить мне глаза, господа?       Элли, сидевшая за столом спиной к проходу, обернулась через плечо и кивком поприветствовала Олафа, вошедшего в дом. Гном оглядел собравшийся в гостиной отряд и покрутил крупными пальцами заиндевевшие кончики своих усов. На его плече покоилась тушка подбитой белой лисы, шерсть которой покрывали засохшие багровые пятна ее собственной крови. Вместе с добычей Олаф принес в дом запах железа, пота и хвойного леса. Элли на секунду засмотрелась на него, а затем, отвернувшись, продолжила читать книгу по истории Серых гор, которую незаметно выудила из-под ножки кресла. — Отец, вместе с опрятностью ты оставил в лесу свои манеры! Это никуда не годится. Наши гости пробудут здесь столько, сколько им потребуется, — крикнула Амма, наполовину высунувшись из комнаты гномов и смерила отца недовольным взглядом. — Ладно-ладно, душенька, не серчай. Таки, гости дорогие, — он вновь обратился к гномам, отыскивая глазами, вероятно, Торина, который вместе с племянниками и Ори отправился в лазарет навестить Дори. — Когда вы отчаливаете?       Двалин издал недовольное ворчание, которое тут же прервалось, стоило его старшему брату хлопнуть того по плечу. — Понимаем ваше нетерпение и непременно его разделяем, господин Олаф, — уважительно начал Балин, — Как только получим добрые вести от целителя, тут же двинемся в путь. Полагаю, нам осталось недолго довольствоваться компанией друг друга. День-два — самое большее, — заключил седовласый гном и деловито сцепил ладони на животе.       Олаф тяжело вздохнул и скинув лису на ковер, стал развязывать шнурок на плаще. — О, чувствую, напряжение витает в воздухе. И знаете что? — под закатывающиеся глаза окружающих, одухотворенный предстоящей затеей Бофур скинул шапку-ушанку и потянулся за своей скрипкой. — У меня для таких случаев припасена особая песня.       Бильбо, памятуя о сцене, которую отряд с подачи Бофура устроил в его доме, заметно напрягся и выжидательно уставился на музыканта. Элли, заинтригованная, хлопнув книгой, отложила ту в сторону. Даже Амма, усердно драившая забрызганный пеной пол у бадьи, отложила тряпку и вышла в коридор.       Бофур, лизнув смычок и нежно подергав тонкие струны, одарил всех своим искрящимся взглядом и затянул: — Брага, пиво, брага, пиво — мы споили харадрима, Под восточные мотивы он ползет теперь счастливый, Брага, пиво, брага, пиво — мы споили харадрима, Хмель в Хараде незавидный! Хэй!       Последнему «Хэй» громко и со смехом вторят ввалившиеся в дом Кили и Фили. Улыбаясь во все свои тридцать два и ни одним меньше, они пропускают вперед Торина, который вплывает в прихожую словно грозовая туча, и как истинная туча, гасит последние отклики веселья и задора в глазах сидящих.       Нори тут же подскакивает к Дубощиту и заваливает его вопросами. Олаф с Аммой выжидательно стоят в дверях. — Наш друг идет на поправку, — Торин обращается к хозяину дома, и снимая плащ, стряхивает капли растаявшего на меху снега на ковер. — Послезавтра мы покидаем Фрамсбург. И будь ваш целитель Мор неладен, если к тому дню не поставит Дори на ноги.       Двалин, поддерживающий настроение Торина, одобрительно крякнул, а вот Амма напротив, нахмурилась. — Уверена, он делает всё, что в его силах, чтобы ваш друг поправился. Не стоит раскидываться такими едкостями. Я бы на вашем месте не стала, господин. Вы находитесь… в незавидном положении.       Кили с Элли мигом переглянулись. Амма же, осознав свой внезапный порыв дерзости, промямлила слова извинения и поклонившись, юркнула в комнату. — Я солидарен с дочкой. Не в вашем положении бранить одного из немногих здесь, расположенных к вам людей. Тем паче, если вы хотите покинуть город целыми и в полном составе.       Бровь Торина опасно изогнулась. Две пары серых глаз с вызовом устремились друг на друга. Напряжение в доме можно было резать ножом. — К чему ты клонишь, старик? Неужели это угро…       Грозный посыл Торина был прерван Бофуром и высоким тоном скрипки, раздавшимся в комнате. — За рекой, за речкой рос кудрявый клен, В белую березу был тот клен влюблен, И когда над речкой ветер затихал, И ХОРОМ!       Все гномы встрепенулись, а Кили с Фили поэтично приложили ладони к груди и возвели глаза к потолку, словно к чистому небу: — Клен березе песню тихо напевал… — Белая береза, я тебя люблю… — неожиданно продолжил Олаф, а все остальные, включая хохочущую Элли и наконец расслабленного Бильбо, подхватили слова. — Протяни мне ветку стройную свою!       Невидимые раскаты грома стали униматься. Пели все, кроме Двалина и Торина, чьи морщины недовольства постепенно таяли, превращаясь в теплый взгляд и едва заметную улыбку на устах.       Когда песня кончилась все захлопали маэстро, а тот самый маэстро, довольный собой донельзя, начал раскланиваться и подставлять ушанку для невидимых монет. — Тьфу ты. Развылись то как. А песня хороша, — мечтательно протянул Олаф, а потом махнул рукой. — Так, значит, молодежь, идем за мной. Натаскаем дров и подкинем в очаг, а женщины пусть готовят ужин. Ты не против, девчушка? — обратился он к Элли.       Спустя час обеденный стол был заставлен парой котелков, пышущих жаром только что приготовленной ухи, ломтями подсохшего хлеба и полными клюквенного морса графинами. Хозяин с дочерью сели друг напротив друга, а остальные устроились кто за столом, а кто рядом на подложенных под пятую точку тюках сена. Между Элли и Кили место занимал Торин. Пока в тарелках не осталось ни капли бульона, все хранили гробовое молчание, ровно до того момента, пока Кили не со стуком не отложил ложку. — Лучшей ухи я в своей жизни еще ни разу не ел. Спасибо девушкам! — Кили лучезарно улыбнулся, и все остальные подхватили его благодарности.       Элли сидела молча, в то время как гномка, разрумянившаяся от потока приятных слов, едва успевала говорить «пожалуйста» и «на здоровье». — Кстати о здоровье, — не выдержала Элли, — Целитель Мор рассказал мне о том, что у него полным-полно забот в лазарете и очень не хватает лишней пары рук. Выходит, ты давно не навещала его?       Амма едва не выронила посуду, услышав вопрос, но быстро взяла себя в руки, отвернувшись к ведру с водой, начав полоскать в нем подаваемые гномами ложки и тарелки. — Ягодка моя, неужто это правда? — взглянув на дочь и завидев как та пожала плечами, Олаф нахмурился. — Может он тебя чем обидел? Ты мне скажи, я с ним потолкую как следует. — Не думаю, что такой человек как Мор способен на злое слово, не говоря уже о чём-то большем, — вмешалась Элли, состроив удивленный вид. — Да, нам тоже так показалось, — выдали племянники Торина, а тот в задумчивости поглядел на них и на Элли.       Олаф же, не замечая их слов, подошел к дочери и мягко положил ладонь ей на плечо. Амма едва заметно вздрогнула, заставив отца отпрянуть и тряхнула головой. — Всё так, отец. Просто я… так много дел по дому, и я устала смотреть на этих бедных, корчащихся в муках больных. И, прошу, давай поговорим наедине. Эти разговоры, прошу меня простить, не касаются наших гостей.       Олаф хмыкнул и оставил свои расспросы на потом, а Элли, расслабленно откинувшись на спинку стула стала наблюдать за гномкой. Она заметила, как та старалась дышать глубоко, чтобы унять едва заметную дрожь в руках и голосе, и в то же время ей не удалось скрыть побелевших костяшек на пальцах, в которых она беспричинно крепко сжимала влажную мыльную тряпку. — Доченька, ты всё же сходи к целителю. Я видел его не так далее, как сутки назад. Совсем он извелся, трудясь. У него же кроме тебя помощников нет. Ты знаешь. — Знаю! — неожиданно грубо отрезала гномка и скользкая от воды ложка вылетела из ее пальцев, со звоном ударившись об дно железного ведра.       Тут черед недоумевать пришел за каждым из членов отряда, а Элли с Кили еще раз переглянувшись, сохраняли спокойствие. — Что ж, полагаю нам всем пора отдохнуть. День был тяжелый, а ужин плотный. Самое время отправиться спать, — Бильбо вышел из-за стола, осторожно поблагодарив Амму и Элли за суп, и двинулся в сторону гостевой комнаты.       Все остальные последовали его примеру. Выходя из кухни Элли на секунду обернулась и едва не застыла от удивления — Олаф всё также стоял рядом с дочерью, его речь лилась убаюкивающей мягкой мелодией, но гномка едва ли слышала его — ее взгляд был прочно прикован к лицу Элли. Взгляд тяжелый, угрожающий пригвоздить к стене, подобно тем чучелам, что висели на ней.       За окном сгустилась тьма и дом погрузился в блаженную тишину, которую нарушало лишь тихое, доносящееся из комнаты гномов похрапывание.       «Бедный Бильбо… Нужно было отдать ему эти ушные затычки» — она почти смирилась с тем, что этой ночью ей вряд ли посчастливится уснуть.       Вторящий ночи ветер замогильным гудением протискивался сквозь щели окна, подцепляя невидимыми холодными пальцами тонкие занавески. Элли лежала на боку, лицом к двери и ждала возвращения гномки, которая почему-то не торопилась на ночлег. Девушка была готова к расспросам и негодованию, прокрутила в голове с десяток возможных вариантов развития событий, и несмотря на это, испытывала внутреннее беспокойство. Их с Кили план был достаточно рискован, но при этом не требовал вмешательства никого, кроме них двоих. Если всё пройдет так, как задумано, Амма и Мор вольны будут сами разбираться с такой обременительной ношей. Она не коснется старшего племянника Торина, а значит и Кили… Кили. Трудно представить их с Фили порознь. Они словно две части одного целого и разлучить их равносильно тому, чтобы обречь обоих на жалкое, безрадостное существование. Почему-то, она поймала себя на этой мысли совершенно внезапно — ей не хотелось видеть грусти в глазах младшего принца, ей не хотелось, чтобы он потерял тот живой огонь, что горит в нем с неистовой силой и эта сила одаряет теплом всё ее естество.       «Какая глупость. Развела сопли. Ну что со мной?!» — все эти сладкие мысли всё чаще стали бередить её голову. От них хотелось бежать, плюнуть на всё. Она бы с удовольствием осушила бокал того вина, которое пробовала в Ривенделле. Оно неплохо очищало разум от смятений и тревог.       Устало вздохнув, она потерла горячие виски и услышала, как со скрипом отворилась дверь в комнату. Услышала быстрые, но тяжелые шаги, а затем скрип кровати позади себя. Она вернулась. — Я знаю, что ты не спишь, Элли. Я хочу поговорить с тобой.       Элли перевернулась на спину и уставилась в потолок, различая боковым зрением силуэт гномки, сидящей на кровати. — Говори. — Зачем ты ходила к целителю Мору? — Если ты забыла, я напомню тебе: по милости ваших соглядатаев, наш друг ранен и находится в лазарете. Я привыкла заботится о тех, кто мне дорог, поэтому навестила его, — ну да, ведь она сама светоч доброты и заботы. — Хорошо, — Амма издала легкий вздох облегчения. — Элли, а Мор… Целитель Мор, как у него дела? — Лучше всех, полагаю, — ведь он пока не знает, что скоро станет отцом ребенка, которому здесь будут не рады. — Ты можешь сама сходить к нему и всё узнать. Наверняка вы близки, — она наигранно зевнула, сознательно сделав паузу, желая узнать реакцию гномки, но та была нема, как рыба, — Как добрые друзья.       Пойми Амма, что Элли докопалась до сути, второй бы грозила участь лишиться еще одного клока волос как минимум, но, на счастье ее густой шевелюры, гномка казалась рассеянной и взволнованной, а потому лишь неуверенно угукнула в ответ и улеглась, спрятав нос под одеялом. — Надеюсь ты помнишь про наш уговор, провидица. — О, я клянусь самим Валар, что так и есть. Не волнуйся. Тебе это вредно. Только вот мне интересно, как и когда ты объявишь Фили эту новость? — А это уже не твоего ума дело, Элли. Спокойной ночи.       Элли услышала, как гномка перевернулась, и совсем вскоре в комнате раздалось сопение, плавно переходящее в весьма женственный храп, по своей мощи готовый дать фору храпу Бомбура.       «И всё же, хорошо, что Мор дал мне эти затычки».       Утро на севере едва ли сильно отличалось от ночи. Солнце не питало любви к этому далекому краю, не тянуло свои горячие яркие руки в его окрестности, заставляя довольствоваться жалкими клочками холодного света, которые лишь немного касались промерзшей сухой земли. А ведь на дворе всего лишь конец лета. Вылезать из постели совсем не хотелось, но мысль о том, что сегодня наступил решающий день, подняла Элли с кровати и заставила быстро привести себя в порядок. Перед тем, как выйти из комнаты, она оглядела себя в зеркале и коснувшись пальцами того места, где когда-то были ее волосы, тяжело вздохнула. Амму не мешало бы остричь налысо после того, что она вытворила и Элли бы с удовольствием попробовала себя в роли цирюльника, но на это ребячество времени не было. Что-то подсказывало ей, что Амма с лихвой поплатится за содеянное, и Элли не приложит к этому своей руки.       Уже на пороге, перед выходом она столкнулась в дверях с Гэндальфом. Как странно, но она не замечала его отсутствия последние сутки. — Куда направляетесь, мисс Элли? — смотря сверху вниз, маг пристально оглядел девушку и оперевшись на посох, замер в ожидании. — К Дори в лазарет. А вы откуда? — О, всё это время я был у правителя Фрамсбурга. Наша с ним беседа несколько затянулась, пришлось задержаться. — Надеюсь, беседа из приятных? — Разумеется. Иначе мы бы встретились раньше и при других, не благоволящих нам обстоятельствах. Лонбеорн поведал мне очень занятную историю, и я хотел бы спросить тебя кое о чём. — Гэндальф, — выдохнула Элли, — Не сейчас, я очень спешу, — увидев недовольство на лице мага и ощутив неприятную дрожь, пробежавшую по спине от одного его нависающего над ней вида, она смягчилась. — Когда я вернусь, непременно поговорю с вами и отвечу на все вопросы. Согласны?       Судя по виду, Гэндальф остался недоволен ее словами, но всё же отошел, уступив ей дорогу. — Непременно, мисс Элли. Вас этот разговор касается как нельзя кстати.       Элли быстро кивнула, ощущая облегчение от того, что избавилась от лишних расспросов хотя бы на время и сделав шаг из дома тут же наткнулась на знакомый отряд стражников. — Мне как обычно, до лазарета, пожалуйста.       Самый главный — Эйвинд, с шипастыми наплечниками силой своего едкого взгляда пытался прожечь в девушке дыру, но нехотя кивнув в сторону своих подчиненных, дал им указание сопроводить ее в нужное место.       В этот раз они дошли быстрее. Оставив Элли у порога, стражники ретировались в неизвестном направлении. Она несколько раз постучала в дверь и спустя минуту, та, со скрипом распахнувшись, явила ей вполне бодрого и румяного целителя. — Доброе утро, Мор! Я к Дори. — О, доброе утро, мисс Элли. Гному можно позавидовать. Столько гостей не было ни одного из моих больных даже за целый месяц, а тут с утра — и уже трое.       Элли шагнула в проход, находу снимая плащ и оглядывалась, желая поскорее узнать, кто же еще навестил Дори. Ведь кроме нее и Кили посетителей быть не должно. — Трое, говорите? — Да, темноволосый молодой гном и моя помощница. Давайте мне плащ, я повешу. Проходите в палату, я сейчас подойду.       «Так, план придется менять на ходу» — Элли несколько занервничала, но виду не подала.       Пройдя в палату, она увидела болтающего без умолку Кили и Дори, сидящего на кровати и бодро поддакивавшего племяннику короля. Аммы нигде не было видно. Кили не сразу заметил девушку, но как только она поздоровалась с ними, мгновенно изменился в лице. Яркий блеск в глазах на секунду сменился озадаченностью, а затем и хмуростью. — Здравствуй, девочка, — когда Дори обернулся, Элли с радостью отметила, что красок на его лице значительно прибавилось, а сам он стал выглядеть бодрее. — Как ты? — она присела рядом с Кили. Старый матрас под ней прогнулся, и будучи совсем неупругим, потянул ее ближе к Кили, отчего их бедра соприкоснулись. И ей не хотелось отсаживаться. На мгновение повернув лицо к принцу, она осознала, что и он желает того же. — Неужели не видно? Я хоть сегодня готов отправляться в путь. Только не помешает бокальчик вина вдогонку, — хитро подмигнул Дори. — Боюсь, Дори, что здесь тебе вдогонку нальют самое большее — мятного чая с привкусом пыли, — отдернув занавеску в проходе показался улыбающийся Мор с двумя чашками чая. — Хотя этим утром у меня знатно поредели запасы сушеной мяты. Амма, на удивление, выпила уже пять чашек и заваривает шестую. — Что, неужели не здоровится? — поинтересовалась Элли. — Знаете, я и сам этим обеспокоен. Здоровье то у нее отменное. — Как думаете, что могло случится? — Кили положил локти на колени и с видом искренне озабоченного этой проблемой гнома, посмотрел на Мора. — Кхе, да, — крякнул Дори, — Среди гномов болезней не водится. Кроме похмелья, да и то только после эльфийских вин. И это среди мужчин. А вот среди наших дам только один недуг. Да и то временный. — Ума не приложу, — Мор и правда не мог ума приложить, что стряслось с его помощницей и Элли это искренне поражало. Верную ли она сделала ставку? — Не будем же о грустном. Дори, сегодня вы проведете последнюю ночь в лазарете, а на утро я осмотрю вашу рану, и мы простимся.       Медленно отодвигая занавеску, Амма вошла в палату и поклонившись, поприветствовала всех. Трудно было не заметить, как ее смуглая кожа отливала легкой зеленью, глаза казались припухшими, как и красные от горячего чая губы. — Целитель, вы уверены, что ваш пациент полностью оправился? Такого рода раны коварны. Кажется, что всё зажило, а в другой миг, обычно в самый неподходящий момент или при резком движении, она может открыться и принести своему обладателю немало боли и проблем. Мисс Элли говорила, что отряд держит путь к тракту Мен-и-Наигрым. Путь не близкий. Я бы на вашем месте оставила больного еще на пару дней. Ради его и вашего спокойствия. — О, нет, нет, нет. Увольте. Я тут и так залежался, — ох и Дори. Он пытался храбрится и всё же его манере говорить не доставало уверенности. Элли делала ставку на то, что гном был бы не прочь поваляться в постели еще денек-другой. — О, не беспокойтесь. Это лечебница, а не темница. Вы вольны покинуть ее хоть сейчас, но всё же, я бы рекомендовал подождать до утра, — Мор вопросительно посмотрел на Амму, которая едва заметно покачала головой. — Да, решение за вами. Конечно, я не стану настаивать, — отрезала гномка и вышла из палаты, едва не сорвав с прохода простыню. — Прошу прощения, я сейчас вернусь. Выпейте пока чаю.       Элли приняла чашки у целителя и передала одну Дори. Они синхронно прихлебнули чай. — Ну что за аромат? Дай-ка попробовать, — Кили выхватил чашку из рук девушки и манерно, отставив мизинец, сделал глоток. Его восторженность резко покинула лицо, рот сморщился и он, вытирая губы ладонью протянул чашку обратно. — Ну и гадость. Как будто пыль развели в кипятке. — Вообще-то так и есть, — поддакнул Дори. — Какие вы неблагодарные, однако, — нарочито серьезно протянула Элли и допив чай, поставила чашку на тумбу рядом с кроватью. — Кили, нам нужно поговорить. Отойдем на минутку? — Надеюсь, ты не будешь отчитывать меня за нелестные отзывы о чае? — Я подумаю, — игриво сказала Элли.       Они тихо вышли в коридор и определив, что Амма с Мором находятся на кухне, начали тихо перешёптываться. — Элли, план изменился. Давай так: ты берешь на себя Амму, а я вовремя подведу Мора к кухне, чтоб он услышал то, что должен. И нам придется раскрыть все карты. Она должна понять, что мы знаем об отце ребенка. — У меня появились сомнения на его счет. Неужели он не может сопоставить все факты и понять, что происходит с его возлюбленной? У меня в голове не укладывается. Он же целитель. Может, всё же дождаться пока гномка уйдет и следовать задуманному? — Мы потеряем время. Ты же слышала, что сегодня последний, решающий для нас всех день. Если дочь Олафа и решит обвинить моего брата, то сегодня и тогда может случиться непоправимое. Мы ни за что не оставим Фили здесь, даже если ради этого придется сражаться. — Да, Кили, но речь не только о твоем брате, но и о моей… — Свободе, — закончил он за нее. — Твоя свобода дорога мне также, как и моя собственная. Ты ни за что не окажешься на том костре. Клянусь Ауле. — Кили сделал осторожный шаг и встал плотную к Элли. Его губы рядом с ее ухом шептали ей, опаляя горячим воздухом шею. — Я хочу быть свободной, — прошептала она, ощутив на шее горячий поцелуй, легкий и быстротечный. — Обещай, что после всего этого мы сядем где-нибудь на склоне горы, далеко отсюда и выпьем вкусного ароматного чая с мятой. Она услышала его легкий смешок. — Определенно. Я даже найду пыль, раз тебе по нраву такие извращения.       Она легонько стукнула его в плечо. — Оболтус… Ну всё, пора.       Как только Кили вернулся в покои больных, из-за занавески послышался его голос: — Мор, нужна твоя помощь! Дори неважно выглядит.              Несмотря на спокойный нрав и медлительность, Мор тут же стрелой вылетел из кухни, едва не снеся Элли с ног, и наскоро извинившись, юркнул за занавеску. Элли, не теряя минуты вошла на кухню. За столом, уронив голову на сцепленные в замок ладони сидела гномка. Она, казалось, даже не обратила внимание на вошедшую девушку. Дыхание ее было шумным, а по столу стекал разлитый чай. Край её намоченного рукава источал легкий пар. Элли деловито приземлилась на стул напротив, собираясь с духом. Что может она ожидать от этой особы, если ее загнать в угол? — Мне всё известно, — начала Элли и внимательно следила за реакцией гномки, которая тут же подняла голову и устремила на нее непонимающий взгляд. — Фили и пальцем тебя не коснулся, а истинный отец ребенка сейчас там, — она мотнула головой в сторону выхода. — Ты что же, вздумала шутить надо мной? Считаешь, я смогла бы нарушить законы города, нашего правителя, подвергая риску и себя и своего отца быть изгнанными? Это ваш гном обесчестил меня!       Амма спрятала обе руки под стол и серьезно посмотрела на Элли. Ни один мускул на ее лице не дрогнул и на миг, лишь на один миг Элли засомневалась в своих выводах. Однако отступать было поздно. — Ты уже успела доказать, что способна на многое. И я скорее поверю в то, что Саурон на досуге доит коров и собирает одуванчики для венков, чем в то, что Фили посмел бы такое сотворить.       Гномка заерзала на стуле, но всё же оставалась невозмутимой. — Ты же помнишь про наш уговор? — О! Как о таком забыть? Ты ведь рылась в моих вещах, была не прочь заречься помощью прорицательницы, чьи силы вызывают у местных лишь непонимание и ненависть, а затем выдрала мне клок волос! Я была вынуждена пойти на этот угор, чтобы сберечь свою голову. Но я не поверила ни едином твоему слову ни тогда, ни сейчас. И знаешь, Амма, ведь по городу ходит молва. Кажется, ваши с Мором отношения у всех на слуху. — Мало ли что болтают эти старые кошёлки с рынка. Грош — цена их словам. За стеной послышались приглушенные разговоры. Элли поняла, что Кили готов привести Мора. — А твой отец? Он ведь хороший человек. Что будет с ним, когда он узнает, что его единственная дочь, просто светоч доброты и чести, спит с лекарем, мужчиной, который относится к человеческому роду?       Невозмутимость Аммы стала ускользать от нее, и как бы та не храбрилась, во взгляде ее появились страх и сомнения. Она резко поднялась, и стул с грохотом упал позади нее. В коридоре послышались приближающиеся шаги. — Ты не посмеешь, — процедила гномка сквозь зубы. — Не сомневайся во мне. Ради собственной безопасности я готова пойти и не на такое. Просто скажи, что Мор, — Элли повысила голос, — Что Мор отец твоего ребенка, Амма! — Ты обрекаешь нас всех на смерть!       Амма резко схватила со стола перевернутую кружку и мигом прицелившись швырнула ее в Элли. Та успела соскочить на пол, чудом избежав очередной шишки, но на удивление не услышала за спиной дребезга. Оглянувшись, она увидела на пороге Кили, который схватив чашку в районе головы, с серьезным выражением лица вошел в кухню. Рядом с ним стоял Мор, словно в воду опущенный. — Амма… — голос его зазвучал надтреснуто и тихо. — Скажи сама, иначе это сделаю я! — Элли, поймав волну адреналина, поднялась на ноги.       Кили аккуратно поставил чашку на ближайший комод и встал рядом с Элли, закрывая ее собой от возможных нападок. В ответ она мимолетно коснулась пальцами его ладони и кивнула, давая понять, что всё в порядке. — Вы! — Амма ткнула пальцем в их сторону. — Вы всё это устроили! Я жалею, что не содрала тебе скальп в ту ночь! Отродье! — невозмутимость улетучилась в конец. Амма кричала, кричала словно загнанный зверь, давая понять, что к ней лучше не приближаться. Она заходила по кухне, не поднимая глаз и не смотря в сторону Мора. — Элли, — Кили тут же начал изучать взглядом ее волосы, касаясь лица и шеи, но та резким движением остановила его. — Не сейчас!       Он помрачел, но молча согласился и недобро посмотрел в сторону лекаря. — Ну же! Будь мужчиной, скажи уже что-нибудь. Твоя женщина в гневе, и твоему ребенку это не на пользу. Ты же и сам знаешь, не будь ты лекарем! — Амма, милая, — пролепетал он, бессильно наблюдая за ее метаниями. Он стал делать осторожные шаги в ее направлении, и почти приблизившись, резко остановился. Гномка схватила с тумбы нож и наставила его на целителя. Мор поднял руки вверх и с мольбой уставился на Амму. — Я всё думал, милая, почему ты исчезла из моей жизни так быстро и молча. Я думал, почему мой медвежонок, который был так бескорыстен и отважен, помогая мне с больными, ходя со мной на вылазки, и так наслаждался этим, покинул меня. Амма, — он вновь сделал попытку подойти к ней ближе, заметив, как увлажнились ее серые глаза, как подрагивает подбородок. — Ты помнишь, как мы были счастливы? Я знаю, что помнишь, — еще один осторожный шаг. Элли с замиранием сердца наблюдала за ними, не замечая, как сжала ладонь Кили в своей. — К несчастью, я не сумею выкинуть это из головы, — сказала она дрожащим голосом. — Но я не хочу обрекать ребенка на страдания. Я знаю, что не вынесу этого позора. И м-мой отец, он слабеет с каждым днем… Его сердце не в-выдержит, ты же, ты же знаешь… — Мы что-нибудь придумаем, медвежонок. Я обещаю тебе, — по его щекам крупными каплями катились слезы. Он всхлипывал, но всё еще делал осторожные попытки подойти ближе.       Амма резким движением перенесла острие ножа на горло. Нож в ее руках едва ли не плясал от дрожи. Элли с тихим «нет» на устах подалась вперед, но Кили резко дернул ее назад и заслонил рукой. — Элли, нет, — голос его был строг и суров. Как у Торина. Она побоялась смотреть на него и только жадно пожирала глазами Амму. Они совершили ошибку. — Что же мы наделали… — прошептала она. — Мы можем сделать это вместе, М-мор. Тогда пострадаем только мы с тобой. Мы оплатим наш долг перед законами, тень бесчестия не ляжет на моего отца. Прошу тебя… — Милая, пострадают все. И наше нерожденное дитя. Ты хоть представляешь, каким чудесным может быть наш малыш. Только представь его заливистый смех, его первое «мама», прикосновение маленьких ладошек к твоему лицу… — Мор смолк, казалось, что его горло сковало в тиски. Так отчаянно прозвучали последние слова.       Элли стояла ни жива, ни мертва. Она тихо молила Кили о том, чтобы он подкрался к ней сзади и выхватил нож, но тот был непреклонен. От него веяло уверенностью, которую Элли не могла понять. В погоне за собственной свободой, а она поняла это только сейчас, она совсем не подумала о жизни, чистой и незапятнанной грязными мыслями и поступками, которая зрела в Амме. Они с Кили не просчитали этот шаг. И всё, чего ей сейчас хотелось, так это, чтобы гномка убрала этот проклятый нож от своей шеи. — Послушайте меня. Вы. Оба, — Кили вдруг вышел вперед, оставив Элли за своей спиной. Мор тут же взглянул на принца, а Амма лишь слегка повернула голову в его сторону, держа нож наготове. — Вам незачем уезжать отсюда. Не сейчас. Мы готовы дать вам приют в Синих горах. Я всё устрою, у вас будет кров, пища, работа и ни доли осуждения. Вы сможете покинуть Фрамсбург и перебраться туда вместе с твоим отцом, Амма. — К-как? Как ты это устроишь, гном? Вы ведь странники, без кола и без двора, — Амма обреченно прикрыла красные веки и лишь плотнее прижала лезвие.       Элли видела мурашки на ее бледной шее, расползавшиеся по коже из-за холодной стали. В душе она молилась Валар за ее благоразумие. — Эред-Луин — наш с Фили дом, и мы приглашаем вас в него, с чистым сердцем и благими помыслами. Примете ли вы моё предложение?       В комнате повисло молчание, лишь изредка было слышно, как в соседней комнате кряхтел Дори. — Дорогая, — Мор протянул руки к гномке, но та лишь отступила от него на шаг, от чего готовая вот-вот появится улыбка на его лице, испарилась, — Этот гном — наше спасение. Я готов последовать за тобой хоть на край света, готов взяться за любую работу, спать на улице, питаться объедками. Да я на что угодно готов! Лишь ты была цела и невредима, как и наш будущий ребенок. Прошу, милая, прошу тебя…       Амма медленно переводила взгляд от лица Кили к лицу Мора, обдумывая сказанное, и по лицу ее не было до конца ясно, что у нее на уме. Она сурово поджимала губы, слизывая с них капли соленых слез, от которых были красны ее щеки, и молчала.       Тем временем за окном занимался вечер, окутывавший небо темно-серыми красками и заставлявший одинокие улицы погружаться во мрак. На кухне горела лишь одна свеча, и пламя её рваными бликами танцевало на лезвии ножа и в глазах отчаянной гномки. — Я могу не пережить переезда в Эред-Луин. Слишком долгий и опасный путь. Да это другой край Средиземья! — голос ее взлетел ввысь от напряжения и также резко оборвался. Казалось, что Амма терзается выбором, и все в этой комнате, понимали ее. — Я сейчас же пошлю письмо в Железные холмы, чтобы они сопроводили вас в Синие горы. На грядущей неделе вы уже пересечёте Мглистые горы и будете на полпути к Ширу. Ручаюсь за это, — Кили не терял надежды. — Но как быть с тем, что я собиралась опорочить имя твоего брата, Кили? Как гномы могут снести такое оскорбление?       Мор непонимающе обвел взглядом присутствующих и замер в ожидании ответа. — Амма, милая, о чём ты… — Это останется между нами, — прервал его Кили. — Даю тебе слово Дурина. Ауле судья моим словам. — Амма, я клянусь тебе. Об этом никто и никогда не узнает.       Она посмотрела на девушку. Впервые, подумала Элли, после их первой встречи на лестнице, она увидела, что глаза гномки не горят презрением или тайной злостью. В них теплилась надежда. — Тогда я надеюсь, — выдохнула она, — Что так оно и останется.       Дори разбудил крик. В полном непонимании, он подскочил с кровати, и схватившись ладонью за прожигаемый болью бок, помчался на звук. Застыв на пороге кухни, он широкими от ужаса глазами смотрел на то, как билось в конвульсиях тело гномки, распластанное на полу. Кили, прижимая к ее окровавленной шее обрывок рубашки, давал команды Элли, а та с непроницаемым, пустым выражением лица, выполняла всё, что он скажет. У головы гномки на коленях сидел целитель, окропляя слезами ее бледное лицо. Его рука, лежавшая на ее лбу, подрагивала. Гномка кашляла, захлебывалась собственной кровью, издавая булькающие гортанные звуки и вяло протягивала к нему руки. — Элли, неси ведро воды и чистые тряпки! Мор, где здесь…       Девушка старалась слушать только его голос, вырывая слова из шума уходящей жизни и рыданий того, кому суждено было остаться в ней в одиночестве. Она не думала о своих чувствах. Они потеряли счёт времени и очнулись лишь тогда, когда за окном окончательно сгустилась тьма. Глаза Аммы закатились, она уже давно перестала дышать.       Упав на колени рядом с молчащим Кили, чьи руки и одежда насквозь пропитались кровью, она уткнулась лбом в его плечо и позволила себе сделать то, что в последний раз сделала на коленях у бабушки — заплакала навзрыд, словно ребенок.