Надежда живет даже среди могил

      На вокзал Эдинбург-Уэверли они сошли немного уставшие долгой поездкой и голодные. Себастьян приучил свое тело питаться как человек, чтобы оно лучше сохраняло форму и не уступало настоящему, оттого помимо перманентного голода его преследовал еще и физический. Демон много ел. Настолько, что от одного взгляда на его заказанные блюда в привокзальном ресторанчике, Эстель чувствовал несварение желудка. Он объяснял это эквивалентностью своего демонического голода, нашедшего выход в человеческой плоскости. Сытости и полноценного вкуса Себастьян не получал и не различал, но мог составить компанию за трапезой.       Наспех поужинав, они заселились в гостиницу, где собирались переночевать, прежде чем отправиться на место встречи перед началом небольшого свадебного турне по Эдинбургу. После королевского похода по магазинам для Себастьяна, Эстель быстро вернулся в режим экономии. Билеты на поезд прилагались к приглашению на свадьбу, остальное Эстель взял на себя, не планируя сильно задерживаться. По плану следующие несколько дней празднества он проведет на попечении семьи. А те наверняка забронировали целый отель у побережья для многочисленных гостей, не меньше.       Себастьян набрал ему горячую ванну. Тело болело от долгой езды в поезде, хотя Эстель разминал ноги, несколько раз выходя покурить в тамбур. Вода — почти кипяток, с небольшим отступом от края ванны, чтобы он мог ее разбавить. Демон выучил все его привычки. Ему нравилось ощущение сползающей с тела кожи. Своеобразный акт перерождения. Акт боли и агонии. Акт ада, ведь именно это ждет его после смерти. Эстель не спрашивал. Не спрашивал, как и множество других вещей, правду о которых не желал знать. Он потребовал от дьявола искренней честности, которой не пользовался. До чего смешно. До чего смешон он сам.       Вода слегка перелилась через край, когда спустя пару минут духоты он открыл холодный кран. Он умыл лицо и устало выдохнул в потолок. На унитазе лежало сложенное полотенце со спрятанными в нем сигаретами и зажигалкой. Недолго думая, Эстель лениво собрался и, уронив полотенце на пол, схватил пачку ричмонда. Закурил. В номере курить нельзя, но кого это волновало, когда у администратора за стойкой на ресепшене округлились глаза от его фамилии. Вкус никотина раскрылся на языке. Завтра он увидит брата.       Он боялся. Он боялся потерять новообретенное имя и полученную за продажу души смелость. Он боялся, что увидев его сейчас, обновленным и другим, то сдаст позиции, и они будут тайно целоваться за алтарем, пока никто их не видит. Он боялся, что на самом деле он вовсе не другой, а такой же, как был, просто захотел убедить себя в обратном, словно это могло его как-то оправдать. Он столько лет жил сам по себе, избегая общества, избегая прошлого, будто так оно не могло до него дотянуться. Завтра он должен был увидеть брата и столкнуться с реальностью без демона в своей голове. Еще лучше, без демона рядом. Печать на глазу всего лишь связующая метка, а не гарантия того, что он справится.       — Вам нужно меньше курить, — приглушенный голос за дверью помог ему вынырнуть и из мыслей, и из воды. Он свесил руку с сигаретой вниз и окунулся с головой в горячую воду, желая найти ответ в болезненному удушье и горящих легких. Голос — путеводная нить, которую он слышал-видел-чувствовал даже тогда, когда он не звучал. Ответ нашелся не под водой, а над ней, когда с мокрых волос падающие капли пускали рябь. — Эстель, вы обещали мне, что вы не будете выкуривать больше десяти сигарет в день.       — Я могу нарушить свое слово. А ты нет.       — Не курите хотя бы, когда принимаете ванну.       — Я выкурю еще одну сигарету, и ты мне не помешаешь.       От высокой влажности сигарета погасла и размякла. Табак размазался вместе с пеплом по бортику ванной и кафелю рядом с полотенцем для ног. Вопреки своим словам, он не стал зажигать еще одну сигарету. У него болели глаза от света, от пара. Мышцы в воде расслабились, а тревога, охватившая его накануне прихода демона, отступила. Другой, такой же, разницы не было. Он — Эстель Фантомхайв, принадлежащий самому себе. Связь с Сиэлем — печальное прошлое, больше никогда не посмеющее его обременять. Он не один. Себастьян с ним. Их связывает не только контракт, иначе демон давно бы обманул его и «съел». У него есть Леди Кошка. Профессор-друг Холл-Никки. Таксующий китаец по-имени Лау. Раздражающий Транси со своим ручным сатанёнком. Его окружение, сложившееся в отрыве от брата. Ему не хватало мадам Рэд и дедушки Танаки, и ему хотелось навестить их могилы раньше, чем до своего дня рождения, но никак не выдавалось время. То он был занят дипломом и подработками, то желал умереть, то Себастьян вылез из статуи как цыпленок из яичной скорлупы. Усмехнувшись собственным мыслям, Эстель встал в ванной, держась за бортики, чтобы не упасть, позволил воде стечь со своего тела и зачесал влажные волосы назад. Он опять все расплескал.       — Чтобы завтра ни случилось, мое желание отомстить в силе, Себастьян, — Эстель на выходе поймал Себастьяна за лицо, вынуждая наклониться к себе. Он улыбался от уха до уха. Белый банный халат ощущался на плечах теплым одеялом. Ворс щекотал кожу. Вода продолжала стекать вниз по его ногам, на кафеле, переходящим в паркет, оставались влажные следы босых ног. — Будь послушным мальчиком и подчиняйся моим приказам. Моя месть не ограничится завтрашним днем. Это будет только началом. Я ввергну Сиэля в мучительный и вечный ад.       Он похлопал Себастьяна по щеке, вновь подарив ему самую довольную, самую нахальную, самую дерзкую улыбку. Эстель слышал от себя запах геля для душа из пакетика, что он вылил в воду для пены. Сладко и душисто. Запах Цезаря из римских купален. Запах победителя в шаге от длинной череды побед. Он отпустил чужое лицо и прошел мимо, как ни в чем не бывало.       — Я буду только рад помочь вам, — Себастьян тоже улыбнулся, потирая щеку. — Ведь это то, чего желаю увидеть я.       Ранним утром они покинули их временное пристанище. За стойкой дремала администратор, Эстель разбудил ее перед уходом сдать ключ-карту. Себастьян не отходил от него, словно беспокоился. Демон заботливее человека. Человек бесчувственнее демона. Сначала они отвезли свои вещи в отель на севере у побережья, забронированный его отцом, на следующие несколько дней для всех гостей на свадьбе Сиэля и Элизабет. Вещи на заселение передали надежному швейцару и носильщикам. Не тратя лишнее время, они вернулись обратно в город, где доехали до Уэст-Энда. «Мы хотим тихую свадьбу», — озвучил Сиэль в одном из интервью на чьем-то ютуб-канале. Настолько тихую, что они арендовали Собор Святой Марии.       — С тобой все будет нормально? — спросил Эстель, остановившись в отдалении перед огромным зданием с самым высоким шпилем города. Его не то, чтобы волновало состояние Себастьяна. Просто он не знал, как тот отреагирует на подобную близость со священным местом. — Если хочешь, можешь подождать конца церемонии где-нибудь еще.       — Мне приятно, что вы волнуетесь обо мне, но все же не стоит, — Себастьян коснулся его локтем. Он не позволял себе вольностей больше, чем эти странные неловкие касания через одежду. Эстель же позволял. Позволял ему не только эти касания, но и нравоучения, и споры до хрипоты из-за какой-нибудь статьи в желтой прессе, и касаться своих волос, когда притворялся дремлющим или спящим. Или действительно в полусне, но чувствующим что-то наяву, трепетно-близкое и очень осторожное.       Себастьян не отличался многословностью, тщательно отмеряя вес своим словам. Он мог разговориться в ходе беседы, но оставался беспристрастным и сторонним. Не приближался, если его не приглашали, подобно старому мифу «нечисть не переступит порог, пока ей не разрешить». Иногда Эстель ждал от него какой-то настойчивости, но и сам себе не мог объяснить почему и что эта настойчивость должна была в себя включать. Все, что касалось их с Себастьяном, виделось ему непонятным и запутанным.       — То есть ты не испепелишься от брошенного на тебя взгляда Христа с распятия? Как жаль.       — Нынешние так называемые «святые места» — это брошенные хозяином дома с выбитыми стеклами и настежь открытыми дверями, — Себастьян остановился перед ним и взял за галстук. Эстель не сразу понял, что тот просто решил его поправить. — Хотя в Ватикан я бы соваться не стал. Голова болит ужасно.       — Ватикан — любимый домик Всевышнего?       — Место с большой историей, которое в свое время использовались как склад, пусть будет, небесных чиновников. Там штаб-квартира интернационального отдела жнецов. Демонов, как понимаете, там не сильно жалуют.       Белые перчатки сочетались с белой рубашкой под темно-синим краем костюма. Пальцы ловко перевязывали на нем узел. Не торопился. Себастьян нашел повод набрать в легкие побольше воздуха перед шагом в светское общество. Отчасти Эстель ругал и себя, и Себастьяна за послабления. Отчасти был благодарен.       — Ты знаешь слишком много вещей, — пробормотал Эстель, отклоняя голову назад, чтобы не мешать затягивать петлю на шее. — Что ни спрошу, у тебя на все есть ответ.       — Я прожил намного больше, чем вы думаете, — Себастьян заправил кончик галстука за ворот пиджака и придирчиво оглядел свою работу.       — А я думал, что ты просто заучка-зануда.       У Себастьяна дернулась бровь на его подначивание. Эстель почувствовал себя ребенком, и ему понравилось это чувство, не имеющее ничего общего с беспомощностью. Он поправил повязку на глазу, отряхнулся, словно за то время, что они стояли, пыльца облепила со всех стороны. От короткой передышки стало на порядок легче, хотя если бы не она, то он и не заметил бы, как ему тяжело.       Собор вблизи поражал своим великолепием и мог бы оставить неизгладимое впечатление, если бы Эстель видел его в первый раз. Собирающиеся гости расположились на улице недалеко от входа у точечно разбросанных фуршетных столиков. Эстель сразу заприметил отца и мать, встречающих всех приглашенных. Мать не старела и не менялась, сколько бы ни прошло времени. Всегда красивая, с приятным глазу макияжем, похожим на естественный нюд, она сияла теплой доброй улыбкой. Отец, держащий ее запястье на своем локте, как сокровище, привлекал взгляды окружающих, и даже первая седина в волосах смотрелась естественно. Эстель краем глаза взглянул на Себастьяна, пытаясь догадаться, о чем он думал. Не разглядев на его лице отражения мыслей, Эстель уверенно шагнул вперед, натягивая на свое лицо маску любящего сына и младшего брата.       — Наконец-то встретились, мама, отец. — сказал он, раскрывая руки для объятий. Себастьян встал по его правое плечо, держась рядом, но в то же время и в отдалении, чтобы не показаться слишком навязчивым.       — Эстель! — мама радостно приняла его приглашение. От веяло цветочными сладкими духами. Такой аромат ассоциировался со спокойствием, а не с тошнотой. Эстель в детстве боялся дождя и грозы и уходил спать к родителям. Забирался между отцом и матерью вместе с подушкой и засыпал. Следом за ним приходил и Сиэль, и они могли всей семьей ждать рассвет под ласковую колыбельную про падающий лондонский мост. — Как ты похорошел! Выглядишь просто отлично! Когда ты приехал?       — Мы приехали вчера вечером, но решили заселиться между делом, не хотел вас отвлекать, — как просто оказалось притворяться, что он был рад их видеть. Что его не волновал испытующий взгляд отца, что мама в его руках не ощущалась тяжелой. — А где Сиэль и Лиззи? И тётю Френсис я что-то не вижу.       — Сиэль отошел переговорить со священником, Элизабет выйдет сразу к алтарю. Её выведет Алексис, хотя Эдвард тоже хотел, — отец пожал ему руку. За его чуткой мягкой улыбкой скрывалась настороженность. Эстель догадывался, в чем заключалась причина. В ком. — С одной стороны я рад, что ты приехал не один, с другой стороны, тебе стоило об этом предупредить. И, раз уж на то пошло, представить нам своего… партнера.       Внутри заклокотал смех. Отец решил, что они с Себастьяном в отношениях. Несмотря на то, что это было ожидаемо и Эстель на подобное ставил, прекрасно понимая, как выглядит в чужих глазах, столкнуться с таким определением вслух от семьи — что стоили ему слова институтских ребят? — оказалось весело. В этот раз развенчивать миф Эстель не собирался.       — Меня зовут Себастьян Михаэлис, — Себастьян снова изобразил вежливый полупоклон дворецкого, и Эстель пнул его под коленом. Он протянул руку для рукопожатия, но отец все с той же вежливой и обходительной улыбкой проигнорировал её. — Эстель пригласил меня составить ему компанию на торжество. Мне очень жаль, что он вас не предупредил.       — Я хотел сделать сюрприз, не сердись слишком сильно, — позволяя маме тянуть его щеки и щебетать над собой, что он наконец-то набрал вес, постарался снизить градус напряжения. — Себастьян — мой деловой партнер. Мы планируем открыть совместное дело. Давно знакомы, но только недавно решились на общий бизнес. Я подумал, что это лучшая возможность вас познакомить. Тем более, что Сиэль тоже с ним знаком и был бы рад его видеть.       — Сиэль нам никогда не рассказывал о вас, — с легким налетом подозрения сказал отец. Эстель, мягко выпутавшись из рук матери, достал из кармана телефон и открыл старую фотографию из группы колледжа.       — Он просто не хотел акцентировать внимание, что Себастьян стал моей моделью, — он пролистнул несколько фотографий скульптуры до судьбоносного вечера. Себастьян кашлянул в кулак, скрывая смешок. Нашел повод позабавиться над его шаткой, но правдивой ложью. — На самом деле, Себастьян очень талантлив. Я и не знал, что он был знаком с Сиэлем. По правде говоря, они почему-то, кажется, не ладят. Но, я думаю, я знаю почему. Вы знаете, Сиэль ведь немного ревнует и не любит, когда за мной кто-то ухаживает. Не может отдать любимого братишку в чьи-либо еще руки.       Он только успокоил отца, что между ним и Себастьяном ничего нет, как тут же вбросил обратную информацию. Себастьян усмехнулся, его плечи слегка дрогнули от очередного сдерживаемого смешка.       — Ой, — мама слегка зарделась и прикрыла губы ладонью, удивленная, похожая на птичку. — Получается, мистер Михаэлис…       — Вы можете звать меня просто Себастьяном, мадам, — ввернул демон, прижав руку к груди.       — Хорошо. Эстель, ты и мистер Себастьян… Ты никогда не интересовался мужчинами, кто бы мог подумать… Не пойми неправильно, милый, мы с отцом тебя всегда поддержим, не так ли, Винсент? — всепрощающая всепомогающая мама. Образ святой отлично ей шел. В меру строгая, в меру добрая, нежнейшая, как лепесток. На её фоне огненная мадам Рэд пестрила эмоциями. Но вот она бы поддержала по-настоящему, а не лицемерно-фальшиво.       — Это слишком неожиданный «сюрприз», — признался отец, выглядя слегка ошарашенным. — Мне бы очень хотелось порадоваться за тебя, но ты сказал об этом так… не вовремя.       — В первую очередь между нами — бизнес, — заверил Эстель, невинно почесывая щеку.       — Мои ухаживая остаются без ответа уже долгие месяцы, хотя то, что в итоге я стал моделью, вселяет в меня надежду, — Себастьян решительнее ввязался в беседу. — Эстель обратился ко мне с вопросом, относительно инвестиций, для конвертации сбережений в подходящие финансовые активы и возможности получить пассивный заработок на спекуляции акций. Я мелкий предприниматель, но постоянно меняю сферу деятельности и предпочитаю оставаться в тени, поэтому вы могли обо мне не слышать.       — Потом я проспорил Себастьяну пятьдесят тысяч фунтов и весь день водил его по магазинам.       — Я вернул их вам через два дня, — оскалился Себастьян довольнее некуда. Эстель изумленно моргнул: он впервые об этом слышал. В его план входило шокировать родителей неприличной тратой, а Себастьян словно намеренно это ждал, чтобы заработать очки в чужих глазах. — Мне не нравится жить за чужой счет, даже если это «спор», Эстель. Мне хотелось доказать вам, что со мной ваше дело не прогорит.       Отец устало потер переносицу и так громко выдохнул, что Эстель буквально услышал скрип его мозговых извилин. Мама обеспокоенно прижалась к его плечу, заглянула к нему в лицо и ласково-ласково улыбнулась.       — Винсент.       — Простите, совсем устал. Свадьба Сиэля, работа, теперь ты, Эстель, с таким багажом новостей, — его голос по-настоящему смягчился. — Мистер… Себастьян, я был рад с вами познакомиться, и хотел бы позже поговорить с вами наедине, раз вы претендуете на моего сына.       — Разумеется, — простодушно согласился Себастьян. Эстель застонал:       — Отец, мне не пятнадцать и я не юная леди, чтобы ты оценивал моих ухажеров.       — Дай старику переварить, — притворно-нехотя отмахнулся отец. Мама подмигнула ему из-за чужой руки и кому-то помахала рукой за ними. — К слову, а что, в итоге, за бизнес? Ты вдруг решил сменить род деятельности?       — Хочу совместить приятное с полезным и желанным, — Себастьян тронул его рукав как-будто невзначай, но Эстель немного напрягся. Сигнал, что к ним идет Сиэль. Сейчас встретиться было бы слишком рано. Он только забросил наживку. — Думаю над собственным брендом игрушек и статуэток. Сейчас я только пару лет как веду инстаграм и делаю все на заказ, но хочу выйти на рынок.       — Эстель, — Себастьян наклонился к его уху и тихо, но так, чтобы родители слышали его, попросил: — Мы могли бы перейти в тень? Кажется, мне стало немного дурно на солнце.       — Мог бы сказать и раньше, взрослый уже мальчик, — съязвил Эстель в ответ. — Мы отойдем, и так вас задержали, без нас найдется уйма желающих с вами поговорить. Позже поищу Сиэля.       — Все хорошо, — мама снова обняла его, крепко-крепко, так она обнимала всегда, когда не хотела с ним расставаться. — Я так рада тебя видеть, Эстель. Я очень тебя люблю и горжусь, что сегодня ты нам открылся.       — Я тоже люблю вас, мам, — солгал Эстель без стыда за свою ложь.       Шампанское рядом с Собором смотрелось комично и немного богохульно. Эстель нашел укромный уголок в тени, незанятый людьми, и они встали туда с Себастьяном, отгородившись невидимым барьером. Нестерпимо хотелось курить, но приходилось держаться. Никто бы не заметил стараниями демона, но Эстелю не нравилось прятать окурки в кармане пиджака. Жарко, пусть по сравнению с Лондоном и не так сильно. Эстель снял пиджак и остался только в жилете. Стало на порядок легче.       Он наблюдал. Бесконечно наблюдал, пользуясь тем, что все обходили их стороной. Парочка звонких политиков Великобритании, замаскированные приглашенные корреспонденты, кое-кто из золотой британской молодежи из знакомых самого Сиэля. Эстель все ждал, появится ли кто из королевской семьи, хотя бы те же принц Гарри с супругой Меган. Это было бы глупо, но очень забавно. Король совершенно точно не приедет даже ради своих «цепных собак», слишком уж сильны его проблемы со здоровьем, а вот принц Уильям с женой — вполне могли бы показаться. Они простояли в отдалении вплоть до самого начала торжества, когда среди всех гостей пошел слух, что пора занимать церковную скамью.       Они сели во втором ряду со стороны жениха. Тетя Френсис не раз поправляла макияж. Эта сухая строгая женщина, неспособная ни на что, кроме бесконечной череды упреков и крика, не могла плакать, но Эстель увидел блестящие дорожки слез, а не хайлайтера на ее щеках. Себастьян сел по его левую руку, так, чтобы Эстель видел его краем глаза. Маленькая деталь сразу бросилась в глаза. Сильно ограниченный справа кругозор вызывал подсознательное беспокойство. Себастьян знал это. Знал, и шел у него на поводу каждый гребанный раз.       Их история началась в один день из его десяти лет. Потом продолжилась, когда его собственный брат попытался продать его душу дьяволу, чтобы не отдавать свою. Достигла кульминации в момент их встречи в реальном мире. Себастьян налегке разбрасывался словами о своей симпатии, а Эстель не мог уточнить у него правды. Признаться себе — боялся. Боялся, что кто-то посмел его возжелать до такого, чтобы пойти на все, чтобы заполучить. Желание Себастьяна, будь оно таковым, стало бы обременением. Эстель давно приучил себя не мечтать о том, что никогда не сможет получить.       Сиэль прошел к алтарю после объявления в белом костюме, зачесанными назад волосами и сияющий, почти что счастливый. Его свидетелем выступил загорелый индиец. Бенгальский золотой мальчик, за глаза прозванный принцем. Сома Кадар. О нем нетрудно узнать, ведь он тот, кто организовал поставку и доставку черного алебастра к нему в вуз. Очаровательный шафер. Эстель должен был стоять на его месте, но в свое время он отказал Сиэлю в этой почетной ноше.       — Что вы чувствуете? — внезапно спросил Себастьян, сжимая его ладонь в своей. Ткань белых перчаток жесткая. Странная. Но породнившаяся. Там, под ними, тонкие сильные пальцы с черными ногтями, чьи прикосновения невзначай действуют лучше любого успокоительного.       — Что? — переспросил Эстель, притворившись, что не расслышал его вопрос.       — Ваш брат смотрит на нас. Что вы чувствуете?       Ему было больно. Он был напуган. Сиэль едва ли не дрожал, изо всех сил стараясь сохранить самообладание у алтаря. Он смотрел на них. Смотрел пронзительно, с криком во взгляде. Эстель взглянул на него в ответ. Что он чувствовал. Что внутри него так нетерпеливо ворочалось, радостное и счастливое от причиненной боли. Сиэль смотрел на них и видел Себастьяна. Узнал Себастьяна. Определенно узнал. Испугался. Ведь Сиэль, должно быть, места себе не находил все эти дни — его брат уже должен умереть.       — Мне хорошо, — Эстель опустил глаза на их переплетенные руки и на пробу попробовал сжать ладонь в ответ. — Мне никогда в жизни не было так хорошо.       Элизабет в последний раз он видел на её дне рождения прошлой осенью. Она шла на низком каблуке; всегда любила высокий, но так обгоняла Сиэля в росте и оттого жертвовала любимой обувью в его присутствии; в струящемся по телу белом свадебном платье, подчеркивающим все ее формы и делающей из нее настоящего ангела с фатой вместо крыльев за спиной. Её длинные светлые волосы насыщенного пшеничного цвета собрали в сложную прическу с маленькой диадемой. Без стразов и больших бантиков она выглядела очень непривычно, но легкое кружево шло куда больше и создавало ореол утонченности. Вел под руку её все-таки Эдвард. Маркиз Мидлфорд громко шмыгал носом в платок на плече у жены, на пути к жениху он бы обязательно разрыдался. Какой же Элизабет была красивой. Красивой самой по себе, яркой, милой, очаровательной, не обремененной даже своим тяжелым и важным положением.       — Клятва верности… Это ребенок. Детей называют плодом любви. — Эстель перевел взгляд на Себастьяна, пытаясь осмыслить одно единственное в голове: «Она беременна. Она ждет ребенка от Сиэля. У них будет ребенок». Их все равно никто не слышал. — Все случилось из-за того, что Лиззи забеременела.       Себастьян ответил ему короткой самодовольной ухмылкой. Не было нужды ничего объяснять сейчас. Эстель понял все правильно. Узнать детали он может в любой момент. Законы мироздания, законы ушедшего бога и брошенного демона, законы, по которым поглощены окажутся оба брата, только совершенно по разным причинам и чаяниям. Законы, что сильнее принятых человеческих догм, выше любой мировой конституции, выше законов природы, физики, логики, чему человек раз за разом бросает вызов. Законы, которым невозможно не подчиниться ни человеку, ни самому демону, ни Богу, избравшему единственный путь обхода — побег.       Сиэль не находил себе место у алтаря и почти этого не скрывал. Со стороны казалось, что он нервничает от важного этапа в своей жизни. Он первый скажет «да», он первый наденет кольцо, он первый склонит голову перед священником. Эстель не сводил с него взгляда, все еще чувствуя себя до странности счастливым. Его брат находился на вершине успеха и личностного счастья: самые близкие и посторонние собрались на его торжестве, чтобы пожелать счастья и удачи новобрачным. Он перенял титул графа не столь давно. Он успешен на медийном поприще. Младший брат, игнорирующий его последние несколько лет, приехал к нему и сейчас искренне улыбался, зная, что мужчина рядом с ним омрачает светлый луч славы.       Эстель когда-то сравнивал себя с Икаром. Пришло время переложить эту ношу на брата и утопить его в Эгейском море.       Если бы они организовывали мессу, то Сиэль стоял бы все четыре часа на мушке у него. Но обошлось небольшим причащением. На церковной скамье затекла спина. Эстель положил голову на плечо Себастьяна, чувствуя легкую усталость. Впереди их ждал не менее насыщенный день, а он уже вымотался. Их сцепленные ладони, такие чуждые его телу, лежали на его бедре. Теплые. Демон полностью мимикрировал под человека, слился с оболочкой. От него слабо веяло одеколоном и совсем чуть-чуть потом. Он погладил белые пальцы Себастьяна, представляя, как ощущалась бы не ткань перчаток, а голая кожа. Все чаще он приходил к мысли, что это не вызывает отторжения.       Прозвучало заветное «да». Сиэль едва разлепил губы, а после долго и напряженно, закрыв глаза, целовал молодую жену. Они вместе под всеобщие аплодисменты покинули собор по церковному коридору. Эстель не хлопал и не обернулся посмотреть, как уходили молодые. Он продолжал разглядывать их с Себастьяном не разомкнутые руки.       — Нам пора, — шепнул Себастьян куда-то ему в волосы. — Вы не передумали?       — Почему ты во мне сомневаешься? — негромко спросил Эстель, не меняя своего положения.       — Люди изменчивы, — Себастьян первый разорвал их долгий тактильный контракт. Он встал вслед за хлынувшей наружу толпой. Эстель, держась за его предплечье, тоже встал, стараясь не убить колени о болючий скос лавки. — А мне бы не хотелось расторгать сделку вот так.       — Люди изменчивы, — эхом повторил Эстель. Плечо к плечу. Впереди свет улицы, проникающий в собор через широкие цветные витражи. — Но люди это люди в целом. А меня одного ты видел изнутри. Я не передумаю, Себастьян. Так что хватит во мне сомневаться. Это оскорбительно, знаешь ли.       Эстель обошел вперед и гордо на пятках развернулся ему. Справа и слева их обходили еще не все покинувшие собор люди, не замечающие заминку в общем потоке. Он сжал ворот пиджака и понял, что его обиженный чужими сомнениями голос трещит и ломается:       — Я человек, Себастьян, слышишь? Ничтожный, себялюбивый человечишка! Но это не значит, что я буду сомневаться. Я сомневался всю свою жизнь. Поэтому хватит с меня сомнений. Я по своей воле заключил с тобой контракт, Себастьян. Этого должно быть достаточно для твердости моих намерений.       Как он выглядел в чужих глазах? Он не мог разглядеть свое отражение в ставшей красной радужке. Он видел лицо — удивленное, почти восхищенное и ставшее мягким, вовлеченным и что-то желающим. Голод, выученный за совместное время, изменился. Эстель отвернулся и решительно зашагал вперед. Они должны были сменить место, отправившись в шатер на зарезервированном частном пляже недалеко от забронированного отеля.       Море ему нравилось. Ветер вблизи, стоило спуститься с песчаного склона по деревянным перекладинам, поднимался нещадный. Доехали они до шатра своим ходом, такси вез предсказуемо не Лау; успели поздороваться и познакомиться с теми, кого Эстель знал лично или по слухам. Он талантливо избегал Сиэля, ловко лавируя между фуршетными столами от родителей до дальних родственниках. Эстель вырвался к морю перевести дух. Разговоры с людьми изрядно утомили. Салки с братом тоже. Тяжелее всего далось знакомство с «принцем» Сомой.       — Ты, стало быть, младший братишка Сиэля! Ого, вы и правда одинаковые! А что с твоим глазом? А покажешь? Ой, ты какой-то противный. Да шучу я, не обижайся. Блин, вы очень похожи. Но у тебя, характер, тяжелее, конечно, — Сома трогал, обнимал, вертел его как хотел под неодобрительный взгляд Себастьяна и извиняющийся от его друга Агни. — Знаешь, Сиэль говорил, что шафером должен был быть ты, но в итоге им стал я. Я, конечно, горд, но я же не стал причиной вашего раздора? Что? Ты не знал, что Элизабет в положении? Ну, это правда, я слышал, они скрывали ото всех как могли. Не хотели большого внимания и все такое.       — Сиэль и Элизабет рассказали, что ждут ребенка, когда ты уехал перед Новым Годом, — мама не упустила случая напомнить ему о скором побеге из отчего дома. Она по нему ужасно соскучилась, и Эстель стойко сносил лавину материнской любви. — Вот если бы ты остался, то узнал бы раньше. А так попробуй расскажи. Ты же весь в дипломе.       — С тобой тяжело говорить, — добавил с веселой улыбкой отец, потрепав его по волосам. — Вот ты и последним и узнал. Может будет тебе уроком не избегать бесед с родней, какой бы она надоедливой ни была.       — А почему решили не дожидаться родов? — спросил Эстель между делом. — Ну или пока был небольшой срок. Сейчас же это нагрузка на Элизабет, весь день на ногах, жарко…       — Элизабет очень хотела свадьбу летом. А после родов станет не до церемоний, — пояснила мама. — Можно было бы сыграть свадьбу потом, но Элизабет было важно, чтобы ее ребенок родился в полноценной семье.       Море растекалось по песку широкими дугами морской пены. Эстель мыском ботинка нарисовал на песке незамысловатый узор, который тут же потонул и размылся. Внизу на побережье гуляли некоторые гости. Эстель дал понять Сиэлю, куда он направился. Внимание привлек небольшой пирс, огороженный веревочным забором. Отлично место для разговора с братом.       — Снимай обувь, Себастьян, — Эстель носком о пятку снял ботинки и свернул в них носки. Влажный песок забился в поры. Прохладно под горячими лучами солнца, успокаивающий контраст. В его голос проскользнули шаловливые нотки: — Это приказ. И перчатки тоже сними.       Себастьян послушался. Он опустился на одно колено, закатал повыше штанины брюк Эстелю, затем себе. Ветер растрепал волосы, слабо запахло солью. Эстель взглянул на горизонт, отчего-то надеясь увидеть там кита. Живого, пускающего водный столб ввысь и пугающего чаек низкочастотным звуком. Там никого не было.       Тогда он умирал. Наживую умирал. На мертвую жил. Запутанный в чувствах, в мыслях, потерявшийся на жизненном пути. Его мучила тревога непонимание, что будет после окончания колледжа. Его мучила собственная неполноценность. Как смел он желать скромной и неторопливой жизни, которой не мог насладиться, потому что ему, с того самого дня, как он схватился за рукоять маленького чемодана, оттолкнул мать и игнорировал крики брата, казалось, что он отказался ото всех возможностей. В его руках всегда были деньги, знакомства, поддержка. Достаточно следовать своей роли, быть послушной марионеткой, приятным младшим братом молодого графа Фантомхайва. И тогда у него могло быть все.       Но не было бы Леди Кошки. Не было бы профессора Холла-Никки. Не было бы Лау. Не было бы Алоиса, студенческих пьянок, где он всегда стоял подальше в одиночестве и наблюдал, изучая людей из оторванного для себя мира. Себастьяна бы тоже не было. Или если бы он и явился, то все было бы совсем не так, как сейчас. «История не терпит сослагательного наклонения», — завет, отпечатанный в его голове с первых уроков истории в школе. Но он не мог не думать. «Если бы… если бы… если бы… был бы я достаточно хорош?»       — Ваш брат идет сюда, — влажное дерево под ногами скребло пятки. Эстель попытался свесить ноги к воде с пирса, но не дотянулся и передумал. Себастьян коснулся его ладони. Кожа к коже. Эстель любил красивые руки, в этом таилось что-то чарующее и эстетичное.       — Поцелуй меня, — Эстель громко втянул носом воздух, пропитанный йодом. На выдохе добавил, будто Себастьян так бы ему отказал: — Это тоже приказ.       Себастьян потянулся к нему с равнодушием на лице, но в противовес поцеловал так, что под ногами перестала ощущаться твердь пирса. Он не был настойчивым или опошленным. Губы мягкие, как подобало живому человеку. Немного узкие, с непроницаемой насмешливой ухмылкой. Когда ты кому-то подчиняешься, когда кто-то приказывает тебе отдаваться чужой власти со всей преданностью, в тебе остается немного сопротивления и желания до больного укусить протянутую руку хозяина, но здесь он не противился. Вопреки всему, дрессированная собака из демона вышла посредственная: он то слушался, то покусывал беззлобно руки, смея заигрывать. Поэтому, Эстель не думал, что Себастьян станет целовать его так, будто сам уже очень давно хотел это сделать.       Два шага вперед, один назад. Эстель вцепился в ворот чужого пиджака крепкой хваткой, приоткрывая рот и позволяя углубить поцелуй дальше невинного причмокивания. С Себастьяном не страшно стоять вот так в меньше фута от края маленькой пропасти. Он мог накрениться до опасного, выгнуться, вытянуть руку над собой и перегнуться пятками вниз, но пока Себастьян держит его, он не упадет ни в ласковое едва теплое северное море; ни в самые темные чертоги всепоглощающей бездны.       Этот поцелуй оказался столкновением двух угасающих звезд перед взрывом сверхновой. Обещанный фарс развернулся на сцене, но Эстель не был столь уверен, что будет теперь, после того как занавес опустится и настанет час выйти на финальный поклон. Он слишком давно ни с кем не целовался, настолько, что позабыл возникающее при этом чувство близости; чувство, когда ты что-то долго и усердно ищешь, а потом внезапно находишь. Он закрыл глаза, чтобы перед глазами не плыло лицо Себастьяна, ткань пиджака собралась меж его пальцев крупными складками. Себастьян приобнял его за бок, осторожно, не пересекая дозволенную черту.       Их знакомство тянулось со злополучного дня, когда в колледж доставили голубой китайский алебастр, а теперь они здесь, на свадьбе его брата, самозабвенно целовались, хотя это должно быть не больше, чем необходимостью. Эстель долго игнорировал предпосылки чужого интереса: это как заметить за собой слежку и спугнуть сталкера. Потом еще окажется, что сталкера не было, он ошибся и во всем виновата нехватка семейного тепла. Но Себастьян не исчезал, не растворялся в воздухе, пошел на множество уступок. Эстель мог спросить: «Что тебя во мне так влечет?» и демон обязательно бы ему ответил честно, как бы неудобно ему ни было. Но какова дурацкая ирония — поставив условие об искренности, Эстель понял, что ложь к сердцу намного ближе.       Момент не кончался. Топот шагов брата слишком медленный, за ним, должно быть, шла Элизабет, переодетая из свадебного платья в наряд полегче и более соответствующий ее беременности. Может быть за Сиэлем бежал бенгалец, не желающий отставать. Может где-то там подтягивались любопытствующие родители. Контракт, желание мести, застарелая боль. На сжатые миллисекунды ничто не имело значения. Он в этих бережных объятиях, а этого хватит, чтобы ощутить удовлетворение. Стоило продать свою душу хотя бы ради момента иллюзорного счастья.       Его схватили за плечо и с силой оттолкнули назад, едва не вынудив оступиться и упасть с пирса. Сиэль вклинился между ними и храбро заслонил собой. Самодовольно и смело для того, кто решился продать душу брата взамен на собственную безопасность.       — Стой за мной, — Сиэль едва ли не шипел:       — Держись от моего брата подальше.       Себастьян усмехнулся, большим пальцем смахнул ушедшее прикосновение с губы и прикрыл глаза. Короткая переглядка. Эстель едва заметно кивнул.       — Сиэль, — он слабо коснулся плеча брата, привлекая к себе внимание. — Что за сцену ревности ты устроил? Испортил такой момент.       — Эстель, — одернул Сиэль в ответ.       Себастьян выразительно повел бровью. Они скосили взгляды на застывшую Элизабет, пытающуюся подобрать слова. Хотелось засмеяться: молодой муж защищал от дьявола своего брата, а не беременную жену. Стоило спровоцировать еще немного.       — Я оставлю вас ненадолго, Эстель. Кажется, вам есть о чем поговорить. Леди Элизабет, позволите вас проводить? Кажется, ваш супруг будет слегка занят беседой. Элизабет растерянно озиралась на них, пытаясь понять, что пошло не так. Сиэль, пойманный в капкан, не смог скрыть изумления. Его тело задрожало от напряжения. Разорваться между братом и женой, должно быть тяжело, братец? Особенно, когда твой оппонент — дьявол во плоти.       — А… вы…       — О, да ты же друг Эстеля! — Сома вклинился энным по счету лишним, но так вовремя. — Лиззи, подруга, давай я вас познакомлю. Эстель тут говорил, что они давно с Сиэлем не виделись, оставим их? Себастьян тебя кажется зовут, да? Расскажешь о себе немного?       — Сома, — Сиэль отмер, сделал шаг в сторону жены и друга, но тут же оглянулся на Эстеля. Застать брата врасплох зрелище редкое и дивное. Сиэль всегда собран и не теряет лица. Сиэль — всегда граф Фантомхайв, хотя на деле просто сладкий мальчик с большой гордыней. В этом близнецы отчасти не утратили схожести.       — Пусть поболтают, брат, — Эстель вышагнул из-за чужой спины. Он нашел свою обувь на краю пирса, повозился немного с носками, а затем и с ботинками. — Себастьян не кусается, я за него ручаюсь. Пойдем, лучше прогуляемся, нам есть, что обсудить. Но, надеюсь, ты не станешь осуждать меня за поцелуй с мужчиной, все-таки, в нашей семье ханжей не водилось.       — Сиэль, — Элизабет взяла его за руку и очаровательно улыбнулась, стараясь разрядить обстановку. Решила подыграть, но по своим причинам, в которые Эстель не собирался вдаваться. Наверняка что-то из любви к семейному или теплящемуся в груди благородству. Или вера в любовь, словно она сейчас спасала пару от расставания из-за недовольного родственника. Элизабет обожала любовные романы и все, что с ними связано. Приедь на торжество Зиглинде, они бы только их и обсуждали. Но немецкая гениальность оказалась занята на симпозиуме в Нью-Йорке и приносила сердечные извинения за невозможность устроить подруге достойный девичник. И не то, чтобы Зиглинде умела делать подобное. Жизнь за пределами научного мира давалась ей с большим трудом.       — Я тоже хочу поболтать с Эсти, так что возвращайтесь оба поскорее. Со мной все будет хорошо, если ты ненадолго меня оставишь. Сома меня проводит, и я совсем не против, если мистер Себастьян составит компанию, — ее маленькие нежные ладошки сжались чуть крепче. Она знала, чем давить. — Тем более, что кто мне еще расскажет настоящую историю запретной любви? Не сам Эсти же!       — Уволь меня, Элизабет, тут нет такой истории, но пускай Себастьян приукрасит на свой лад.       — Не отрицайте факты, Эстель, история есть, и более того, вполне драматичная. Для меня.       — Как это романтично! Эй, Эсти, сколько раз я просила тебя звать меня «Лиззи»!       — Ладно, — сдался Сиэль, разглядывая Себастьяна пронзительным презрительным взглядом, от которого у Эстеля в животе засвербило от сдерживаемого смеха. Так смотрел маленький злой щенок мелко-породистой собаки на пса покрупнее, но мог только звонко тявкать. — Мы скоро подойдем. Сома, пригляди за… мистером Себастьяном.       — Не надо судить людей по своему братскому комплексу, — Эстель накинул на плечи снятый ранее пиджак. Себастьян кашлянул в руку, галантно развернулся, выпроваживая даму вперед. Ветер с моря поднимался все сильнее, она могла простудиться. — Пойдем. Дам братские напутствия перед семейной жизнью.