Ангелам и Демонам вместе не быть.

«Ведь ты мой дом, дом на любое время года.» — записки сумасшедшего.

«Он сделал из грязи Князя. Благодаря ему я тот, кто я есть. Благодаря ему я чувствую себя живым.» — тетрадь Князи Демонов.

«— Я звезда, я свет, я солнце! — А я новогодний лимон!»

❤️🎄❄️ Sia — Snowman

Год назад.

       Смазанный сон о снеговике, который лицом очень напоминал Чонина и ходил за ним всюду, даже в туалет, медленно выпускает сознание Чана и первое, что приходит ему в голову это: «жарко, очень жарко». Настолько, что пот льёт ручьём. Ангел точно помнит, что перед сном оставил окно открытым, ведь на календаре стояло тридцатое декабря, а это значит должен явится его личный снеговик из сна. Кстати о снеговике, кто-то Чана обнимает как коала, впившись всеми конечностями и чем-то чёрно-белым… Ясно. Как же иначе? Причина по которой Банчан потеет с открытым окном в такой мороз, накануне нового года может заключаться лишь в нём. — Чонин, я сейчас растаю. — хрипит Банчан, в ответ получая поцелуи по крыльям и длинное детское мычание. Тогда голос Чонина был ещё таким тонким… В нос бьёт запах пирога с изьюмом. "опять пришёл не с пустыми руками". Знает как Чан сладкое обожает ненавидит, но всё равно не ленится, готовит и тащит с собой с далёкого Севера. — С наступающим тебя, мой ангел. — Я не… — «твой ангел», хотелось бы сказать, но Чан кусает себя за язык, беситься до кипящей в венах крови, но, держится. Демон, которого он спас с реки вот уже третий месяц навещает его в одну и ту же дату, остаётся с ним на два-три дня и уходит. Да мешает, раздражает до чёртиков, устраивает беспорядок в комнате и в сердце, ноет в силу своего характера, пошлости говорит, о которых ребёнок в тринадцать лет знать вообще не должен, но Чан держится. У него в свои двадцать краснеет всё тело, не только уши от услышанных, раз за разом он переживает жар без простуды, пока Чонин детально описывает ему как бе́лки спариваются, но он держится. Ведь одно Банчан знает точно: Демон этот очень одинок и старается изо всей силы угодить ему, ищет в нём дом, семью и, к сожалению, любовь. И за это хочется о нём позаботится, не быть резким, не обижать и пусть хуёво пока получается, ведь Йеджи была полностью права, когда сказала: «Бревно бездушное, что только книги жрать умеет и Архангелом мечтает стать. А Святой Орин в курсе, что ты метишь на его пост?». Да, Банчан метит, но никому об этом не говорит. Говорить-то и не нужно, у него на лице всё написано. И да, будучи таким бревном, Чан всё же старается если не дать любовь, то дом и семью хотя бы. Старается наверное ради единственного существа в поднебесном, что-то в себе поменять, кусать язык например и выдавить что-то приятное, а не колкое. — И тебя с наступающим, Эджона. — и почему-то не может не произнести его третье имя, что имеет такой глубокий смысл и красивое звучание, что таки вылетает с языка. — А где мой утренний новогодний французский поцелуй? — Новый год завтра, а что такое французский… Кхм, я даже знать не желаю. — Чан ещё тогда, когда слышит слово «поцелуй», пытается встать и убежать на кухню, да бы уберечь свои уже не девственные уши от новой порции демонической анатомии, но его бес скрещивает ноги в области живота ангела и валит его на себя срывая недовольные «Господь, дай мне терпения, Чонин!». А Чонин что? Чонин всего лишь вцепился как обезьянка, самое невинное существо, подумаете. Такой миленький, с лисьими глазами. Ну и что, что он стояком Чану в спину, а руками в грудь? Он зато как ребёночек хохочет ну и хочет конечно же. Ну и что, что он: — Когда я полезу к тебе в рот язычком и обласкаю твой огромный язык нежно и долго, начну его… — Заткнись ради священной книги, умоляю, я тебя с окна выкину, заткнись, затк…! — Чан руками уши прикрывает, но Чонин слишком близок, его слышно даже в голове и силы неимоверные прикладывает, чтобы ангела удержать, чтобы ему всё сказать. — Я в него не верю. Так что я говорил? Ах да, язык твой, язык мой, а вместе они — Французский поцелуй, ангелочек мой. Я для тебя даже рифмами говорю. Попробуем? — и нельзя обвинять Чана в том, что эта картина перед глазами стоит, просто фантазия, верно? Вот Чонин, ещё такой маленький, прям по грудь, лезет ему в рот… Ангел меланхолично выпутывается из хватки демона, пытается успокоить разум, ищет повседневную одежду, повторяя вслух молитву, желая заткнуть мысли свои и рот демона. Тот развалившись в позе звезды наблюдает как Чан переодевается и любопытно качает ножками. — Да простит нам Дэус все грехи, да будут все существа в мире и здравии поживать, да благословит нас всех Господь Небесный, да позволит он… — Нам с тобой поженится! — добавляет демон и растягивается на месте. — Поженит… Чонин! Прекрати! И перестань смотреть на то, как я одеваюсь! Бесстыдник! — Но почему? У тебя такое красивое тело, на него грех не смотреть! — ну всё, доигрался, ведь Чан сгребает Чонина в кучку как подушку и пихает в ванную, сказав ему принять душ первым. И откуда ему знать, что демонам не обязательно каждый день с утра мыться. Издаётся демоночиский смех из ванной ангела и узнай мать об этом позвала бы свещенника, чтобы всю злую энергию из дома выветрить. Но слава Дэусу, мама с папой редко дома, иначе Чан бы уже сидел в водной тюрьме за то, что демона приютил. — Демонам вовсе не обязательно совершать утреннее омовение и молится, но я рад посмотреть на твои трусы! Их тут куча! — терпение. Терпение Бан Кристофер Чан. Эджон всего лишь ребёнок, наиграется и пройдёт, повзрослеет и забудет, а пока позволь ему повеселится, не порть праздник, просто иди и приготовь завтрак, просто дыши глубоко и вспомни молитвы, «да позволит нам господь поженится счастливо…» — Поживать! Поживать… Господи… не трогай моё бельё! — немного успокоившись ангел смеётся: этот демон заставил его испытать все существующие и несуществующие эмоции за какие-то там три месяца. Не сойдёт ли Банчан с ума на пятом или шестом?

🥞🥞🥞

— Твои родители не зовут тебя завтракать вместе? Ведь так обычно делают, нормальные ангельские семьи, нет? — Чонин сидит на кровати Чана скрестив ноги, как на родном логове, словно тут он родился и хозяин по праву. Чан принял душ, переоделся во всё белое и игнорируя вопрос опустился на колени перед окном, смотря в одну точку. Сегодня он решил помолится с утра, обычно делал это ночью, перед сном, Чонин знает. Чан прижал ладони к груди и начал читать вновь неизвестные Чонину слова. Демон не раз видел его во время молитвы и ему это… нравится. Ведь вокруг Чана всегда появляется белый свет, над головой золотистый нимб. Сейчас было тоже самое, брови ангела были сведены, губы дрожали, крылья покорно опущены и это было самое красивое, что видел Чонин на свете. Но что-то неведомое, впервые толкнуло его и опустило на колени рядом с Чаном. Неужели он пойдёт на это? Ему же можно не… — Ты купался? — позволяет себе прерватся ангел. — Да, конечно, ты же сказал… — Тогда, повторяй за мной. Да будет свет во всём мире, да будут здоровы все люди, Дэус, уменьши их боль, пощади, спаси, люби… — Пощади, спаси, люби… — молитва сегодня длится недолго, может потому что у Чонина желудок урчит пару раз в процессе, заставляя губы Чана дрогнуть в улыбке, а после он готовит им завтрак. Давно он не молился с кем-то вместе, а с демоном не молился вовсе. Чан приготовил оладушки, налил сверху мёд, зная как демон сладкое любит и чай для него заварил, а для себя сэндвич с кофе. Чонину немножко смешно с контраста: ангелы старомодны, но с свременность в их жизни все таки присуствует. Вот они все, отвернувшиеся от людской технологии, но используют какой-то браслетик, чтоб отправлять друг другу сообщения. Они его называют «волшебные часы», а демоны морщась в отвращении поправляют «смарт часы», с радостью добавляя «тупицы» в конце. Вот Чан сварил себе кофе, а мог бы использовать машинку для этого и время сэкономить. Вот они запрягают лошадей и мучают единорогов своими «воздушными путями», пока в Аду во всю гудят последние модели мотоциклов, а вертолёт Лорд Демонов запретил просто, потому что слишком шумный и противный. Но конечно для Чонина, у которого даже определённой крыши над головой не было, от телефонов и таких дорогих штучек было ни холодно ни жарко. Для него были важны вещи другие, например аура Чана после молитвы, которая ощущалось как самый свежий глоток воздуха, что он боялся испачкать его своим присуствием. Он лишь ел и шептал насколько же вкусно готовит Чан. А тот оладушки и пальцем не трогул, ведь сладкое не ест, разве что три кекса, что Чонин сам принёс и то съел с горем пополам, запивая третьей чашкой того же отвратительного кофе. Чонин кофе терпеть не может, но Чану не обязательно это знать, ведь потом у Чонина не будет повода пить у его чашки, чем Демон занимается только ради косного поцелуя. — Они на задании. Почти всегда. — отвечает ангел, вспомнив вопрос. Опускает кончики крыльев – грустит. Делает очередной «отвратительный», как считает Чонин глоток. — А почему они на задании? Почти всегда. — Мама Ангел Войны, отец Ангел Мести. Они всегда нужны правительству. — А ты Ангел чего? — Пока не получил предназначение. — А хотел бы какое? — Что-нибудь, что поможет всем быть счатливым. — Хм… говорят, предназначение само приходит к тебе в самый неожиданный момент, определяя то, чего больше всего жаждит твоя душа. И, когда оно приходит, вокруг тебя всё светится тем же цветом, что и твоя душа! — Всё верно. Чонин такой маленький, но так многое знает?! — больше подчеркивает Чан, чем спрашивает так соблазнительно, по мнению демона, поднимая левую бровь. Сейчас он звучит как Чонин, выглядит как Чонин. Или Рай настолько плохо повлиял на демоническую фантазию, что тому просто кажется? Возможно да, возможно и нет, но демон чувствует себя живым как никогда, замечая в Чане что-то от себя. Стуки сердца ударяются о грудную клетку, а лицо начинает болеть от улыбки. Чан же решает его добить, тыча пальцем ему в ямочки, улыбается показывая свои, когда демон пялится на него ошарашенно и роняет содержимое рта на тарелку. Только руку Чану оттягивать обратно не дают, прижимаются к ней щекой и мурлычет: — Ммм, верно, Чонин многое знает! — гордо повторяет. — Лорд дал мне ключи от библиотеки своего замка. Кстати, там есть ещё книги о… — О содержании которых я знать не хотел бы… — рука Чана возвращается на его чашку. Чонин его к чашке ревнует и готов переломать их всех. А ангел его только разглядывает. Он ведь даже не заметил как и когда чертёнок зашёл, настолько тот лёг аккуратно и уснул прижимаясь к его спине. А сейчас сидел весь красно-белый как карамельная трость: мягкие домашние штаны и свитер с принтом ёлки, куртка ещё валялась на полу. Банчана сейчас не обнимают, одежда его тонкая, но ему всё ещё очень очень жарко… — Книги эти вообще-то о любви тоже были, я хотел сказать… — демон дует губы и больше ничего не говорит, чувствуется обида в его ауре. Даже есть перестаёт, крылья сразу же наклоняются вперёд, выдавая его потрохами. А Банчану ведь, тоже не легко? Чонин как осенняя погода, то холодно, то жарко, на грубости не обижается, на мелочи да, с охотой. Ангел даже перестал его гнать прочь, старается понять, сам себе в этом не признаваясь, ведь Эджона обижать не хочется совсем. Его нужно, защищать? Подальше от отцов всяких безумных, от пещер холодных и от рек держать. И желание это не в голове, а в сердце возникает и пахнет свеже испечёнными пирогами… — Прости, я не хотел обидеть. Я готов слушать о каждой книге, что ты там читал! Только прошу без пошлостей. — не поддаётся. Всё также молчит и сверлит глазами поднос. А голос внутри Чану говорит «заботься, не обижай» он встаёт и шарит в шкафу. — Я для тебя приготовил кое что… Ты, любишь музыку? — у демона крылья дёргаются вверх. «Для меня приготовил?» — ангел путаясь в своих длинных монашеских одеждах вставляет пластинку на патефон и по комнате звучит приятная мелодия. Он протягивает Демону упаковку, тот разрывает его немедленно, но не надевает, а обратно протягивает тому, кто подарил. — Не понравилось? — Понравилось. — смотрит, качается в такт мелодии, лыбится — намекает… А Чан его по глазам читает. — Будь по твоему. Только стой на месте и не распускай руки, договорились? — Нет? — вся та же улыбка, но качатся уже перестаёт. Чан вздыхает, чувствуя, что нервы его ведут себя как-то по другому с Чонином. Они вспыхивают как огонь от одного его присутствия, закаляются как сталь, а потом остаются лишь горячим углём и обдают всё вокруг таким теплом, что можно было бы весь Рай согреть в эту холодную зиму. Чан подходит к Чонину, наматывает на него небесно голубой шарф, пока тот ставит свой подбородок ему на живот и смотрит как щеночек, шепчет слова песни и обнимает поперёк спины. — I want you to know that I'm never leaving… Yeah, you are my home, my home for all seasons. — Я просил не распускать руки. — шепчет Чан, держится. Держится… За шарф, за худые плечи… — А я сказал «нет». — Чонин глаза закрывает, Чан пахнет едой, чистотой и чем-то святым. А Чонин позволил бы что угодно сейчас с собой сделать и это Криса пугает. Пугает ещё то, что он своё забытое имя с ним вспоминает, а в голове как заедшая пластинка крутится: «Не наделать глупостей, не позволять такие мысли»… Но что если ему очень хочется поцеловать демона в лоб? Что если пальцы не слушаются и поглаживают такие чёрные пряди мальчишки, задевают ухо и горят от прикосновений? Что если крепко прижать его к себе хочется, как он по утрам делает это с ним и, что если сгореть вместе с ним? Сначало здесь, в Раю, а после смерти в Аду… — Мне идёт? — слава Дэусу, Чонин спрыгивает с кровати и идёт к зеркалу, любуясь своим подарком, а потом обнимает невесомо, точно снеговик печку, боясь растаять или быть отвергнутым. Но его не отталкивают, ему шарф поправляют, волосы путают и оладушки в рот пихают. Настроение заметно улучшается, а мелодия поёт правду. Банчан дом Чонина на любое время года.

❄️❄️❄️

      Князь Демонов чувствует себя маленьким ребёнком, потому что его буквально заставили сделать огромные снежные комы для какого-то дурацкого снеговика, вытащив с тёплой постели, что пах цветочным ленором с утра пораньше во двор, что пахнет снегом. Многие ли знают в поднебесном, что ужасающий Лорд Демонов Со-выебу-всех-нахуй-Чанбин обожает лепить снеговики со своим младшим братом и секретаршей Розе, да ещё и каждый год придумывая ему необычный образ и новое имя? — В этом году у него будет огурец вместо носа. — заявляет Чанбин, на что Хёнджин брезгливо морщится и его извращённую шутку о том, а что будет вместо его огурца, перебивает Демоница с длинными светлыми волосами. — Ради Дэуса, не меняйте нос, пусть лучше он будет четырёх-ярусным и в свадебном платье, такого мы ещё не лепили. — Нет, давайте он будет в костюме и мы вас поженим тут нуна? — предлагает Хёнджин, заливисто смеётся получая теперь брезгливый взгляд от Розе и громкое «ТАКИ СДЕЛАЕМ!» от старшего брата. — Я секретарша, а не рабыня, такого отношения к себе не позволю! — Я тебе волосы на чёрный перекрашу, хочешь? — угрожает Хёнджин, хотя прекрасно знает, что Розе этим не напугать. — А я твои осветлю, нет, лучше сожгу! — И найдёшь себя лысой однажды утром! — Перестаньте пиздить и пошли выбирать костюм для господина Жениха.       Ходят слухи, что в этом году снеговик во дворце Владыки Ада был выше обычного и выглядел как настоящий жених, а ещё была Демоница, которую всё-таки нарядили в белое платье и фотографировали рядом с сиё чудом. Ещё ходят слухи, что кто-то слышал свадебную мелодию за стенами замка. Неужели кто-то вышел замуж?

☃️☃️☃️

      Хёнджина каждый год бьют снегом больше всех, ведь он неповоротлив: куда не шагай на свои крылья ебучие наступает, а выкинуть, не получится, летать типа надо. Розе мстит за непрошенную свадебную церемонию как может, а Чанбин… Чанбина нет. — Где брат? — подозрительно оглядывается Хван. — Не знаю… Ох ебать… — демоница смотрит вверх. — Кого? — Тебя конечно же. — Завидуешь, нуна? — Очнулись, лохи? — орёт Чанбин стоя на балконе выпуская пар изо рта и с двумя артефактами на руках. До Розе доходит сразу: его Лорд в этом году решил сжульничать, а Хёнджин жалеет, что сам до этого не додумался. У Чанбина глаза горят, он колдует артефактами и весь снег, что был на крыше замка собирается над головами двух демонов как грозные тучи. Не избежать им своей участи, если сам Лорд решил им жопы заморозить. Огромный сугроб падает прямо на них, а зачинщик хохочет как сумасшедший, гордо стоя на балконе, держит руки на поясе, доказывая кто тут хозяин, но почему-то видит только чёрные крылья, пытающиеся выбраться из-под снега. Где же его любимая Божья Кара, «Огромный пурпурный соблазн», как он называет крылья своего самого дорого? — Меня ищешь, братик? — шепчут под ухом, окрашивая его своей красной помадой, а когтями чешут крылья, что действуют на Чанбина как наркотик. Ладони Хвана очерчивают его локти, находят такие любимые, маленькие по сравнению со своим, ладошки старшего и сжимают, артефакты отбирают — превращают игру в свою, хозяйничают. — Полети от эйфории, хён. — касаются позвоночника, мягко и делают не понятно что… Но Чанбин он этого «что» падает. И всё верно, всё правильно, ведь он может пасть лишь от руки своего братишки, который так искусно манипулирует его телом и сознанием, который так искусно отбирает у него артефакты и хоронит в сугробах вместе с еле выбравшейся оттуда Розе. — Вы так слабы перед ним, Лорд. — улыбается она, собирая свои мокрые волосы в хвост. Хёнджин висит на периле балкона головой вниз, в любимой позе летучей мыши и хохочет в точности как Чанбин. Гены играют такую страшную роль иногда. И он такой прекрасный в своём безумии, с яркими красными губами, с растрёпанной косой, на кончиках которой предано повязана чёрная лента, одежда вся чёрная, готическая и длинные чёрные ногти, что блестят на солнце. Хёнджин такой прекрасный в своём безумии, что в его пурпурных глазах хочется потерять рассудок, его ломаный мелодичных смех заставляет горло шипить от воодушевления и Чан благодарен, что Хёнджин, не чей-то, а его. — Как не быть слабым, когда он такой. — Лови меня хён! — Розе тактично отходит, желая господину Жениху, да-да, именно такое они дали имя снеговику, насладится зрелищем, что другим не положено видеть, а честно, многим хотелось бы на это посмотреть… На то, как Хёнджин доверяет своему брату и не упускает ни единого момента доказать ему это, чувствует как его ловят на лету. Они падают вместе на сугробы. — Ой, мои ноги сдали, хённим, твой братишка такой слабый, не поделишься демонической силой? — нифига ты не слабый Хван, но Чанбин готов поделится чем угодно, пока ты лежишь под ним, сдав все позиции и руками хозяйничая где хочешь. — Тепла захотел на холоду? Кайфуешь от контраста? — уточняет Со, дразнит, затягивает момент.

Charlie Puth - Dangerously

— Тебя захотел… — шепчут загоревшие за секунду глаза на против и Чанбин себя отпускает, Чанбин его целует. Целует горячо, прижимаясь пухлыми губами, в такие же пухлые губы, языком глубоко проникает, вылизывает всё до чего дотягивается, чтобы его укусили и так сладко промычали в рот. Опускается он на Хёнджина всем телом, чтобы сразу быть заключённым в тюрьму из рук и ног, из огня и холода, любви и вожделения. Хёнджин под ним прогибается, рычит и впивается в горло клыками, прокусывает кожу и пьёт то самое сладкое, горькое, солёное и горячее, ловля ухом такое желанное «ааахх, Джини». Джини ведь родился без тормозов: ему плевать, что они во дворе на снегу, что становится красной от крови Чанбина, которая течёт по его подбородку. Джини нравится, что на них смотрит господин Жених, что Розе возможно отдаёт приказы стражам не выходить во двор, ему нравится рвать Чанбину перья, сжимая в руках его крылья, причинять боль, но не такой, который Чанбин причиняет ему тем, что тянет кота за хвост. Заставляет своего любимого младшего брата ждать и терпеть эту агонию. — Пожалуйста! — вырывается у него, такое отчаянное и громкое, когда Чанбин нежно похлопывает по щеке, что означает «достаточно», ведь ещё чуть чуть и Лорд рухнет в обморок от потери крови. — Скажи это… — Ты вкусный, хён. — А ещё? — А ещё войди в меня. Люблю тебя, обожаю тебя, хочу тебя, настолько ближе насколько возможно, к себе. В себе… — Как просит Князь моей души. — Чанбин пальцы Хёнджину в рот кладёт, тот от обращения «Князь» стонет, стонет и посасывает пальцы, что играют с его шершавым языком, поглаживают щёки изнутри и великий страшный Князь Демонов, что так крылья любит вырывать и головы об асфальт разбивать, мог бы от одних пальцев брата во рту получить экстаз. Чанбин протолкивает пальцы дальше, в глотку, еле сдерживается от безумной мысли пустить туда ещё два пальца... Их нужно пустить, но точно в не глотку, а кое куда потуже, потеплее. — Хён, быстрее, прошу тебя! — снег под телом хрустит и тает. Крылья скоро намокнут, но Хёнджин от холода не болеет. Двести лет в ледяной пещере, он даже зимой с открытым окном спит и на жару жалуется. Хотя, когда с Чанбином спит, всё же окно закрывает, ведь брат не такой уж и заколённый к холоду как он. — Прикрой нас Пурпурным Соблазном мой Князь, не позволю, чтоб тебя увидели таким. — а ещё брат собственник. Не настолько как Хёнджин, но достаточно безумный, чтоб непрошенным зрителям глаза вырвать. Крылья Хвана создают отдельный мир в Демоническом Дворце. Мир, где старший брат проникает в него глубоко мокрыми пальцами, раздвигает их, растягивает такое любимое нутро пальцами, а рот языком, позволяет себе кусать младшего за шею, за подбородок и слизывает ранки. Не так изящно, как это делает один вампир полукровка, но пусть всё изящество будет принадлежать Хёнджину, Чанбин оставил себе всё то, что называется заботой. Забота, когда он вопросительно шепчет «Джини», что значит «я вхожу». Забота, когда он медленно в нём плавает вперёд, назад, не забывает гладить ему плечи, играть с волосами, целовать лицо, нос и лоб, а потом возвращается к губам. Забота, когда Хёнджин стонет, а Чанбин просит «громче», поглаживая фиолетовые крылья. Забота, когда он ласкает языком шею, а всё что ниже лишь целует сквозь одежду, не желая раздеть его полностью. Это они сделают в комнате, в тепле и в чистоте, прям как любит Хван. Чанбин держится, зная, что Хёнджин не любит, когда он заканчивает раньше него. Держится он и физически и морально от такой красоты, что разлилась под ним как лужа из смородины. — Братик, я скоро, ыхм… — и Князь так мучительно стонет под ним и таким слабым его может видеть только брат. — Нравится то что чувствуешь мой господин? — Чанбин каждый миллиметр тела братишки знает. Знает каждую его слабость, желание, от него ничего не скрыто, перед ним Хёнджин на распашку, сам ведь растил… — Ааахх… — стонет Хёнджин и одаривает брата таким ярким оргазмом, что тот пальцем хочет следы собрать и облизнуть, хотя отлично помнит вкус такого родного, любимого, но его отвлекают, его сжимают так сильно, что новогодние фейерверки перед глазами взрываются, а из губ срывается рык, пока Хван поднимается к нему пахом на встречу и шепчет: — Наполни меня своей теплотой братик, докажи мне что я весь твой. — и Бин спускает ему глубоко в нутро, подставляет шею и пусть голова кружится как после тяжелого ранения, ему только в удовольствие кормить Джини, что после слизывает рану и продолжает целоваться, пока брат покидает его тело и натягивает обратно одежду. — Люблю только тебя. — А господина Жениха не любишь? — Хван всё ещё горячий, красный, но ни капли не слабый. В нём энергия кипит пуще прежнего, ведь он только что поел. — Его пусть любит Розе, они как никак теперь супруги…

🎄🎄🎄

— Я горю! Джисони, смотри на меня я весь горю! Я звезда, я свет, я солнце, я фейерверк пшуууууув! — в город недавно пожаловал Архангел Орин, а значит он осмотрел Феликса, что объясняет его здоровый блеск лица и радость. Ангелочек прыгает с одной лужи на другую, ломает хрустом ещё тонкие льды и нажимает на пульт в руках, без остановки меняя цвет гирлянды, которую обмотал вокруг себя: на жёлтый, белый, разноцветный и обратно в том же порядке. Феликс одет теплее чем остальные ангелы, потом что ему нельзя тратить много сил, согревая своё тело. Феликс сегодня "клубничная конфета" – так он назвал свой сегодняшний образ: белоснежные шапка с шарфом, красная юбка и сапоги, дополнил он образ на последок белыми штанишками и красной курткой — возможно Феликс перебарщивает, но Джисон считает, что он и есть чувство стиля, самая настоящая красота и гармония, ведь каждая его вещь так идеально на нём сидит, заставляет его сиять и обдаёт сладким вкусом клубники на кончике языка. — Тогда я лимон! Я новогодний лимон, отменяем мандарины! — Джисон же одет во всё самое жёлтое, что крылья его никого бы своей желтизной не удивили сегодня, он продолжает цеплять на дорожных елей игрушки одну за другую, пока Феликс подхватывает его настрой: — Нет мандаринов! — Нет мандаринов! — вторит ему Джисон. — Да здравствует новогодний лимон! — Да здравствует новогодний лимон! — Ёнбоки, Мармело, держите вам ещё одна коробка игрушек, ели этой улицы ваши до самого конца, вот ваш кофе, хорошей вам работы! — улыбается Джису. Сегодня несколько учеников средней школы во главе со старшими украшают Восточную часть Рая, где недавно из-за сильной бури снесло все украшения. Среди них, не среди унесённых игрушек, а среди школьников, были два лучших друга, коих прозвали солнечными близнецами — это Ли Ёнбок и Мармело Хан. И не гарантия, что их самих, таких нарядных не повесят на ёлку по ошибке, ведь солнечные близнецы полностью соответствовали своему названию: один весь такой жёлтый, другой белый, что в свете дня их можно и не заметить ведь они становятся будто бы прозрачными под солнцем. Да и разница эта волшебная в днях рождения, что меньше двадцати часов. — Феликс, Феликс, лови! — огромный зелёный шар летит к Феликсу. — Поймал! — тот ловит его на лету и находит идеальное применение, повесив его на уличный фонарь вместо ёлки. — Красиво. — замечает спакойный голос. — Чани хён! — кричат оба парня и бегут валить старшего на землю, Джисон только валить, а Феликс крепко и тепло обнять… Тот ерошит Джисону волосы, целует Феликсово щеку, которую тот подставил, крепко зажмурив глаза, а получив поцелуй завизжал ребёнок. И почему Чана всё время окружают дети? Няней стать он вроде не мечтал… — Нет, фу! — смеётся Джисон, когда Чан поцеловав Феликса вопросительно на него смотрит. — Ай! — Чану в голову прилетел небольшой снежный ком. Та была Йеджи, что захихикала как ведьмочка и готовила уже новую порцию. — Чтож, вы непременно хотите повеселится до боли в мышцах, не так ли? — спрашивает Банчан всех троих, кто настроились против него так дружнопо-вражески и с эютаким энтузиазмом на лицах. — Тогда держитесь, старшие уложат вас за полчаса ровно! — говорит Рейчел приземляясь рядом с Банчаном. — Оливия, Рейчел! Ура, мы играем в снежки! — Феликс прыгает и в ладошки хлопает. — Чур я в команде с младшими, убьёте моих лапочек, бедненьких, таких беленьких, жёлтеньких, Мело, Ёнбок, вы что яичница? Почему вы так идеально сочетаетесь? Встречаетесь? — Джисона и Ликса душит в объятиях Джени, а Джису шагами принцессы отходит к Рейчел и стоит рядом. Она знает, что не будет так весело играй она одной в команде с Джени. — Вот как значит, дамочка? — Джени готовится, Джисон с Феликсом тоже. Даже Банчан как-то глупо улыбается тому, во что превратилось украшение Восточной улицы. — Именно так. — отвечает Джису и сразу айкает получив по лицу от Чимина. — Я буду в базе, шарики лепить с Чимином! — говорит Оливия, что тоже решила быть в команде младших. Итак, команда первая: Банчан, Джису, Рейчел. Команда вторая: Йеджи, Феликс, Джисон, Оливия, Джени, Чимин. Справедливо? Нет конечно же, но кого это волнует? Сегодня цель не справедливость, сегодня цель: — Гасить старших! — громко командует Чимин сидя как цыпленок под ёлкой. И когда он только успел приготовить целую гору снежных комов? — В нашей команде тоже есть старшие, Чима. — напоминает Джисон, тот смущённо хлопает ресницами, неловко кашляет, а потом даёт другую, уже финальную команду, после чего всем башни сносит. — Гасить всех старших, кроме наших, юююхууу! — больше Чимин ни слова не говорит, ведь Рейчел подлетает сзади и суёт ему в рот огромный кусок снега. Одного сняли, осталось пять. — Превратим их в снеговиков! — Феликс же просто начинает кидаться ёлочными шариками. Зачем сидеть лепить что-то, когда украшения для улицы такие прочные, что хоть в тенис с ними поиграй? — Филтикс, это слишком больно, отдай немедленно коробку! — Осстаааань! Нееет! Спаси, Джени нуна!!! — Ликс от сестры своей убегает, а Джени отправляет её на полёт в объятия ёлки, от которой сыпятся игрушки. — Нееееет, я её столько украшал! — ноет Чимин, видимо успешно выплюнов или сожрав снег во рту, хотя рука его работала как мотор производя один ком за другим, а Оливия забыв, что хотела быть в резерве колотила Банчана безпощядно, которому в защиту пришла Джису и теперь Оливию катали по льду. Сам Бан справился успешно с Феликсом, Йеджи, Джисоном и уже направлялся к Джени. — Заморозим крылья! Покажем силу малолеток! — кричит та слишком воодушевлённо, что Джисон, которого Банчан привязал гирлядами в лампу и даже звёздочку на голову поставил спешит напомнить: — Но Джени нуна, вы старая! Офигеть какая старая! — весь снег, что летал по воздуху падет, время замирает а Чан спешит Джисона освободить, ведь сейчас его действительно пожарят со скорлупой. У Джени глаза горят, а голос какой-то, упаси Дэус, совсем не ангельский: — Я передумала. Лучше я буду в команде Джису, иди блять сюда жёлтая белка, я из тебя стейк приготовлю. — Феликс спаси! — Среди нас предатель, бейте Джени нуну! — командует Феликс, как все закидывают старшего ангела снежками, та забивает на Ликса, и отходит к команде Банчана, но и там её не ждёт особо тёплый приём. Джису начинает колотить исключительно свою подругу. Видимо такой у них язык любви, прикосновения. Слишком холодные, белые и грозящие простудой и синяками прикосновения. Именно так веселятся небожители. Они сильные, им пару ушибов как укус комара, хотя Джени с Джису спустя пол час уже валяются на снегу в своём мире, кормя друг друга холодным белым и хрустящим. И уходит первым с веселья Банчан, точнее улизывает незаметно, ведь все дела он на сегодня закончил, улицу украсил, с друзьями поиграл, а весь оставшийся вечер он пожалуй проведёт с Чонином. И новый 2023 год он пожалуй тоже встретит с ним.

🎄🎄🎄