Духам тоже нужно Солнце

      — Вызвала такси?       — Приедет через пять минут.       — Ничего не забыла?       — Всё на месте.       — А зарядка?       — И зарядка.       — А…       — И ключи.       — Ты точно не хочешь остаться?       Алёна тяжко вздыхает, кажется, начиная молиться всевозможным Богам о спокойствии. За последний час этот вопрос звучит в двенадцатый раз.       Она считает.       — Соня, — её рука ложится на плечо и успокаивающе поглаживает, — да. Мне завтра ехать на пары. А многие вещи дома. Нам обеим так будет спокойнее…       — Но не безопаснее, — перебивает Соня, но тут же закусывает губу. — Я знаю, прости. Просто… а вдруг что-то вновь случится? А мы по отдельности. Что нам тогда делать?       В глазах Алёны мелькает сомнение, но она моргает, и наваждение спадает.       — Я уверена, что всё будет в порядке. Уже без десяти двенадцать. Хэллоуин почти прошёл. Разве что-то ужасное случилось до этого? — она видит, как Соня поджимает губы, а затем мотает головой, и улыбается. — Вот видишь.       — Прости, я переволновалась.       Алёна мягко сжимает её плечо и отстраняется. Соня наблюдает, как она в последний раз проверяет, всё ли взяла, и открывает входную дверь.       — Всё плохое в твоей голове. Меньше думай, — Соня, не сдерживаясь, хмыкает. — В любом случае я всегда на связи, — она машет телефоном напоследок, кратко улыбается и выходит из квартиры.       Ей ничего не остаётся, кроме как закрыть за ней дверь.       Первым делом взгляд мечется к часам: без восьми двенадцать. Может, Алёна права? Ей просто стоит меньше думать?       Сложно не думать, когда тревожные мысли едва заживо тебя не едят, постепенно, с каждым часом увеличиваясь, словно снежный ком, летящий с горы. Теперь, с уходом Алёны, этот ком застревает в горле. Соня пытается его сглотнуть. Не получается.       Она медленно плетётся в комнату, морщась и потирая переносицу. Усталость давит на плечи и голову, что и без того болит весь вечер. И неясно от чего: необъяснимой тревоги или глупых, навязчивых мыслей под ироничным названием «Баку». Ту сцену и вправду не удаётся выкинуть из головы. Мучаясь от искреннего непонимания, Соня весь оставшийся день тонула в нескончаемых вопросах и догадках, иногда откровенно выпадая из реальности. Дошло до того, что Алёне пришлось с минуту махать ладонью перед её лицом, дабы обратить на себя внимание.       Нет, с этим определённо нужно что-то делать. При следующей же встрече Соня разузнает у него всё как следует.       Переодеваясь в любимую пижаму, она кивает собственным мыслям.       До безумия хочется рухнуть на кровать и уснуть мёртвым сном, словно завтра не надо ни на какую учёбу, однако в затуманенном сознании всё же мелькает последняя на сегодня здравая мысль: нужно умыться. А когда Соня, стоя перед раковиной, всматривается в своё бледное отражение, мысль подтверждается. Серые тени, которыми были нарисованы круги под глазами, рассыпались по щекам, окрашивая их в болезненный цвет; кровавый грим, рисующий широкую, устрашающую улыбку, потёк и размазался. Соня почти смеётся над своим видом: Джефф из неё, однако, никудышный.       Она включает воду, всматривается в тонкую струйку воды, стекающую в слив, вслушивается в этот звук, но мочить руки не спешит, потому что в одно мгновение что-то неуловимо меняется. Соня вскидывает голову, всматривается в своё отражение, подмечая расширенные зрачки, напряжённую складку между бровями и бледность лица уже явно не от усталости. Она слышит, как в ушах безумно, неистово громко бьётся собственное сердце. Чувствует давящий ком в горле, мешающий вздохнуть. И наконец понимает, в чём дело.       Вот он, апогей её паники, который она ждёт столь долго.       Соня глубоко вдыхает, пытаясь успокоиться, но быстро понимает, насколько это бесполезно. Её уже начинает мелко потряхивать. Потому она решает действовать кардинальнее: поворачивает вентиль с холодной водой, набирает полные ладони и окунает лицо, жмурясь и морщась от резкой температуры. Она брызгает себе на лицо ледяной водой ещё несколько раз, однако лишь смывает неудачный грим, ни капли не приблизившись к прояснению сознания.       Ей ничего не остаётся, кроме как выключить воду и прекратить бесполезные махинации. Соня опирается руками о края раковины, пытается выровнять сбитое дыхание и подумать логически. Она не имеет ни малейшего понятия, что с ней происходит и как это исправить. Паника не застала её так уж врасплох, однако явно подкосила. И что же ей теперь делать?       Соня жмурится и сдавленно сглатывает, пока в голове медленно, по кирпичикам выстраивается примерный план действий: выйти из ванной, дойти до кухни, найти в шкафчике аптечку, а затем и успокоительное, выпить и ложиться спать, не забыв поставить будильник. Она повторяет это, как мантру, когда выходит в коридор, старательно смотря себе под ноги. Боясь упасть на ослабевших ногах. Она включает свет, поднимает голову и…       Наконец понимает.       Тревожность, усталость, головную боль — всё, кроме ужасной, злой иронии судьбы. Насмешки, выражающейся в до невозможности знакомом силуэте в проёме кухни.       Серая толстовка, невысокий рост, лицо белее снега, круглые, пугающие глаза и улыбка. Обезображенная, кровавая, ужасающе широкая.       Соню замутило.       Она не может не узнать того, кого сегодня невольно "закосплеила".       И паника как-то резко, в одно мгновение растворяется, оставляя место лишь глупой растерянности и до странности слабому испугу. Соня смотрит в глаза знаменитому Джеффу Убийце, столбенеет и даже не пытается что-то сделать, сказать. Просто ждёт. И неясно чего: чужих первых слов или своей смерти.       И лишь когда к ней без ожидаемых объяснений делают пару шагов, а в руке его она наконец замечает серебристый в свете люстры блеск ножа, Соня понимает, насколько опрометчиво ведёт себя, и отмирает.       В одно мгновение затуманенный до этого мозг наполняется тысячами мыслями.       Ей нужно что-то сделать.       Срочно.       Она невольно делает два шага назад, пытаясь увеличить расстояние, но упирается спиной в стенку. Джефф приближается пугающе медленно, а Соня не может оторвать взгляд от отвратительно круглых глаз, в которых, кажется, застыла сама смерть. Нет, она не будет вот так стоять, ожидая столь очевидного исхода. В памяти вспыхивают уроки Баку, и руки вскидываются сами, на автомате. Секунды, что она пытается сосредоточиться, кажутся ужасающе долгими, но вот перед ней уже вспыхивает знакомый электрический шарик, который получается куда тусклее и меньше, чем должен быть, но и этого кажется достаточным. Маленькие молнии то и дело легко касаются кожи, щекоча. Безобидные для неё, но более чем опасные для других. Этот крошечный шарик кажется ничем в сравнении с Джеффом, но может послужить отличным отвлекающим манёвром, чтобы успеть добежать до комнаты.       Должен послужить.       В конце концов, разве у неё есть выбор? Это единственная магия, которую она умеет воплощать.       Потому Соня отбрасывает любые сомнения и коротким решительным взмахом ладони отправляет шар вперёд, попутно с ним делая шаг. Первый из пяти до двери комнаты. Второй и третий приходятся на момент столкновения. Соня почти ликует внутри, считая свой идеально выверенный план гениальным. Ровно до того момента, когда Джефф вытягивает руку и отбрасывает маленький шарик в сторону с такой лёгкостью, словно отгоняет назойливую муху.       Один широкий шаг, заменяющий два. Судорожный вдох. Ладонь на ручке двери. А затем резкая ослепляющая боль в левом плече.       Соня вскрикивает, но не даёт себе опомниться: распахивает дверь правой рукой, влетает в комнату и тут же толкает её обратно. Последнее, что она видит краем глаза, — всаженный в косяк двери почти по рукоять нож и белёсые глаза, затягивающие, казалось, в саму преисподнюю.       Дрожащие пальцы едва успевают провернуть замок до того, как ручку дёргают с другой стороны.       И только после этого Соня позволяет себе ещё один болезненный стон. Ноги слабеют, но ей всё же удаётся дойти — доковылять — до кровати и не упасть прямо на холодный пол. Перед глазами плывёт, и она лишь сейчас замечает из-за чего: из глаз уже давно хлещут слёзы. Соня прислоняет дрожащую ладонь к плечу и сдавленно шипит лишь от лёгкого прикосновения. Кажется, рана действительно глубокая. По ощущениям — почти до кости. Она нажимает чуть сильнее, чем нужно, дёргается и отнимает ладонь, обессиленно кладя её на колени.       — Как много… крови, — собственный голос доносится словно издалека, в ушах оглушающе громко звенит.       Слёзы, которые нет сил контролировать, катятся по щекам на ладонь, смешиваясь с кровью. Соня чувствует, как по руке стекает куда больше. Густая, горячая, тёмная. Сопровождаемая пульсацией, острой, режущей болью, что нарастает с каждой секундой.       «Так больно.»       Эта мысль заполняет собой всю голову. Туманит мозг.       «Что же… делать?»       Нужно что-то сделать. Точно. В голове мелькает имя. Имя, которое она уже давно должна была произнести, но которое всплывает мутной вспышкой лишь сейчас.       Как же так?       Нет-нет, обязательно, совершенно точно нужно позвать…       — Баку, — хриплый шёпот вырывается сам собой.       И стоит этому имени прозвучать, как всё проясняется.       Множество мыслей в одно мгновение возвращаются к ней вместе с окружающими звуками: беспрестанно дёргающейся дверной ручкой и мерзким царапаньем лезвия по дереву. Соня вскидывает голову, не сдерживает почти отчаянный всхлип и быстро вытирает тыльной стороной ладони слёзы, наверняка размазывая по лицу кровь.       Не это сейчас важно.       — Баку! — почти кричит она.       Это должно сработать.       Он же сам однажды говорил, что ей стоит лишь позвать его вслух.       Пожалуйста…       — Соня?       Он появляется так же внезапно, как и исчезает.       — Баку, — в её дрожащем голосе читаются неприкрытые ноты облегчения. Она вскидывает здоровую руку, указывая пальцем на дверь, — там… Джефф… который Убийца… нож и…       Соня говорит отрывисто, сама не ведает, что лепечет, а потому быстро замолкает, беспомощно глядя на посерьёзневшего в миг духа.       — Жди здесь, — коротко кидает он, прежде чем развернуться и скрыться за дверью.       А Соня благодарит всех Богов за то, что он не успел заметить кровь. Знает, что он ни за что не оставил бы её в таком состоянии. А поимка Джеффа сейчас куда важнее.       Следующие десять минут проходят в густой дымке тумана.       Соня пустыми глазами смотрит на беспрерывно сияющий кулон, чувствует стекающие на одеяло капли крови и вздрагивает почти от каждого шороха. Она словно в состоянии транса. Не ощущает ничего, помимо пульсирующей боли в районе плеча и медленно угасающего сознания. Наверное, она всё ещё не упала в обморок от потери крови лишь благодаря энергии кулона, но и та, похоже, на исходе. В глазах мутнеет уже далеко не от слёз. Соня теряется во времени, плотной дымке и головокружении и почти подскакивает на месте, когда слышит громкий хлопок двери.       Она поднимает плывущий, отсутствующий взгляд.       — С тобой всё в порядке? — голос доносится словно издалека.       Не совсем понимая вопроса, но считая нужным успокоить Баку, Соня кивает.       Впрочем, тут же жалеет об этом, стоит ему подойти ближе.       Она впервые видит его таким. Недовольство Баку тогда, в храме, теперь кажется сущим пустяком, детским лепетом по сравнению с тем, что наблюдает она сейчас.       — В порядке, значит, — шипит он, пока в глазах медленно разгорается само адское пламя.       Почти столь же алое, как уже замеченная им кровь.       Его руки сжимаются и разжимаются, желваки ходят ходуном, но более ничего не выдаёт его злости, однако накалившейся атмосферой можно обжечься. Баку подходит ближе, и Соня невольно съёживается, пусть и знает, что тот никогда не сделает ничего плохого ей. Она смотрит на то, как он присаживается перед ней, игнорируя свободное место на кровати, берёт её пострадавшую руку в свою, внимательно рассматривает порез и хмурит брови. Его ладони теперь тоже в крови, но того нисколько это не заботит. Зато заботит её.       — Баку…       — Если собираешься сказать какую-то глупость или — ещё хуже — начать оправдываться, то лучше помолчи.       Соня и вправду замолкает, не желая злить его ещё больше. Баку проводит пальцем по порезу, и она вздрагивает по инерции, но боли не следует. Наоборот, перед глазами, как и в голове, постепенно проясняется. Дрожь, что, оказывается, сотрясала её всё это время, уходит, оставляя после себя лишь неприятный осадок.       И наконец приходит понимание, что она снова облажалась.       Она не послушалась Баку и отпраздновала Хэллоуин — это раз. Не уследила за своими мыслями (о, как же сильно она уверена в том, что именно в них дело) — это два. Не позвала Баку сразу, решила погеройствовать и, как итог, оказалась ранена — это три.       А теперь Соня сидит перед Баку, у которого глаза огнём полыхают, и не знает, как исправить ситуацию и можно ли её исправить вообще.       Тот убирает руку, только когда кристалл на шее погасает, но вставать не спешит, впрочем, как и начинать разговор. Поэтому это вновь пытается сделать Соня:        — Послушай, Баку, извини, я…       — «Извини»?! — он вспыхивает, подобно спичке, не желая слушать. Сжимает её плечи в своих руках, словно так до неё лучше дойдёт. — За что? За то, что сделала как захотела? За то, что решила действовать одна? За то, что справляться со всем, в том числе с последствиями твоего геройства, пришлось всё равно мне? За что, Соня?       Голос его, вопреки пылающему взгляду, пропитан холодом. Соня горит стыдом, пережитками боли и страха, обжигается то пламенем в глазах, то льдом в словах, что звучат в тишине комнаты громко, чётко, безжалостно правдиво.       А в голове бьётся лишь одна-единственная мысль: он в ней разочарован.       Баку говорит что-то ещё. Соня чувствует его сжатые пальцы на своих плечах, видит, как всё больше сдвигаются к переносице брови, как бегает взгляд по её лицу и двигаются губы, но слов разобрать уже не может. Ей кажется, или дрожь вновь начинает сотрясать её?       Разочарован.       О, как же сейчас она разочарована в себе.       — Прости, — вырывается на выдохе, прежде чем она успевает подумать.       Соня не уверена, что способна сейчас думать в принципе.       Баку замолкает, немного сбитый с толку тем, что она его перебила. Соня открывает рот, хочет сказать что-то ещё, но ощущает подкатывающий ком в горле и не может. Она чувствует, что вот-вот расплачется. Страх, боль, вина, разочарованность — всё пережитое за этот день смешивается, обрушивается ураганом с новой силой, превращаясь в непрошенную влагу в глазах, которую она хочет остановить, но не может.       Соня чувствует себя такой бессильной, когда вновь ощущает уже не первые за этот вечер слёзы на щеках.       Истерика, как всегда, ожидала лишь той самой последней капли, коей и стал Баку.       Спусковой рычаг.       Кажется, впервые за годы знакомства видя её слёзы, слыша слабый всхлип, Баку теряется. Он застывает, даже не пытаясь что-то сказать, глаза его расширяются в удивлении и даже шоке. И только лишь сейчас он замечает, как сильно сжимает её плечи. Непроизвольный, привычный, но такой ужасающий сейчас жест заставляет вздрогнуть и в ту же секунду убрать руки, словно обжёгшись о чужую кожу.       Баку и вправду впервые видит её слёзы. И это понимание заставляет впасть в ещё большую растерянность.       Он хоть раз за эти годы задумывался о том, какого ей жить под непрерывным натиском опасности, чужих ожиданий и страха?       Ответ всплывает в голове быстрее, чем мысль успевает дойти до него: нет.       Никогда.       И нет этому никаких оправданий.       Он шокировано вглядывается в её лицо, словно впервые видит. Взгляд Сони беспомощный, разочарованный, выражающий столько эмоций разом, что невольно задаёшься вопросом, а возможно ли испытывать столько одновременно. Но, безусловно, ответ прямо перед ним.       Баку моргает, пытаясь очнуться от наваждения и предпринять хоть что-нибудь, но не успевает. Он никогда не успевает вовремя, и когда-нибудь это должно было вылиться ему боком.       — П-прости, — кажется, это она выдавливает через силу, однако последующие слова льются легко, пусть и с частыми всхлипами и заиканиями. Словно всё это Соня хотела сказать ещё очень давно. — Я правда стараюсь изо всех сил. Но я снова подвела тебя, — ещё один судорожный всхлип. Она зажмуривается, яростно трёт глаза, будто пытаясь стереть не слёзы, а само своё существование. От этой мысли у Баку бегут мурашки. Соня закрывает глаза ладонями и, кажется, окончательно ломается. — Прости, прости, прости…       И в одном этом слове отражается абсолютно всё: отчаяние, вина и бесконечная ненависть к своей слабости, которую она не в силах скрыть.       Соня впервые так искренна и открыта перед ним. А может, и перед самой собой.       И от этого понимания розовые очки разлетаются на множество осколков в одно мгновение.       Баку смотрит на неё, такую разбитую и беспомощную, но видит словно далеко не Соню, а себя. Давние воспоминания, страхи, всё то, что уже давно похоронено где-то глубоко-глубоко, проносится перед глазами, вырывая поражённый выдох, выбивая из колеи.       А затем он слышит задушенное, потерянное:       — Похоже, я совсем бесполезна, прости…       И это действует как отрезвляющая пощёчина.       Потому что как бы там ни было он не может позволить ей думать так о себе.       Ни за что.       Он не хочет, чтобы она пережила то же, что и Баку когда-то. Он не допустит этого.       Баку поднимает руки, мягко сжимает её запястья и, не чувствуя сопротивления, тянет вниз, открывая вид на расширенные, чуть покрасневшие глаза и мокрые розоватые щёки. Он уверенно и твёрдо смотрит в глаза и старается не думать о том, какой остекленевший и почти безразличный у неё взгляд.       — Никогда — слышишь? — никогда больше не смей так говорить, — произносит Баку, чеканя каждое слово, пересиливая себя и своё желание быть с ней как можно мягче. И это мгновенно окупается: глаза Сони распахиваются ещё шире, выражая что-то помимо удушающего безразличия — удивление. Она начинает медленно приходить в себя. — Ты не бесполезна. И никогда таковой не была, а если бы и была, то не сидела здесь сейчас, — он прикрывает глаза и замолкает на пару секунд в попытке умерить пыл и успокоиться, а когда вновь открывает, взгляд его полон затаённой нежности и чего-то ещё, до странности знакомого, но непонятного Соне. — Послушай, ты нужна и важна всем. Да, ты совершила ошибку, но их совершают все. От одной ошибки ты не стала бесполезной и никогда не станешь.       Уверенные, чёткие, громкие в тишине комнаты слова эхом отражаются в её голове, повторяясь, запоминаясь, прочно впечатываясь там. Запретно сладкие слова, в которые так хочется верить. В которые так трудно верить. Которые ей нужно было услышать ещё очень давно.       — Баку, ты...       Она замолкает, не может закончить предложение. Сил не остаётся ни на что. Закусывая губу, она мгновение колеблется, но после подаётся вперёд и нерешительно обхватывает его шею руками.       Сейчас, в этот момент, ощущая холодные ладони Баку на спине и тёплое, контрастирующее дыхание в районе уха, Соня знает лишь одно: она больше не хочет оправдываться, притворяться и сомневаться.       Это вовсе не то, на что она хочет тратить свою жизнь.       Соня наконец расслабляется.       (Впервые за, кажется, целое своё существование по-настоящему.)       Это длится недолго — хотя обоим кажется, что вечность, — слёзы иссыхают столь же быстро и внезапно, как некогда появились. Не проходит и пяти минут, как последний всхлип срывается с её губ, и она затихает, ощущая, вопреки обыкновению, не опустошение, а спокойствие, что теплом разливается в груди и в тех местах, где её кожа касается чужой. Соня кратко прижимается чуть крепче, облегчённо выдыхает ему на ухо и слышит, чувствует, как Баку шумно сглатывает.       Она отстраняется.       Их глаза сталкиваются, секунды замедляются, но неловкости больше нет. Она беспощадно растворилась в мягких прикосновениях, мокрых щеках и беспорядочных, слишком болезненных «прости». Соня больше не пытается заговорить. Даже если бы хотела — а она более не считает это нужным, — не смогла, ведь слова путаются даже в голове. Глаза Баку мечутся по её лицу в поисках чего-то, и, видимо, не найдя этого, он подаёт совсем тихий голос:       — Ты исполнишь одну мою просьбу? Всего одну.       Соня никогда не слышала от него столь нерешительного тона.       Какой глупый вопрос, думается ей, ведь она и без того исполнила бы всё, что он попросил.       Тем не менее она кивает.       — Больше никогда не извиняйся передо мной, — слова звучат глухо, но твёрдо. Соня распахивает глаза, первые секунды даже не до конца осознавая, не послышалось ли ей. Однако же нет, во взгляде напротив блестит уверенность и что-то ещё. Яркое, странное, нечитаемое. И просящее. — Пожалуйста, — долетает совсем тихое, окончательно убеждая, что это действительно важно для него. Хотя, даже будь это не так, Соня не смогла бы отказать.       — Конечно, — шепчет она, — я больше никогда не сделаю этого.       И они оба знают, что это правда.       Баку кратко выдыхает, заворожённо — точно так же, как и она сама, — смотрит в её глаза, но усилием воли заставляет себя моргнуть пару раз и отвести взгляд.       У них ещё остались незавершённые дела.       Он последний раз мягко скользит кончиками пальцев по тыльной стороне её ладоней, лежащих на коленях, и явно нехотя встаёт, распрямляя уже затёкшую спину.       Хочется продлить этот момент.       Баку чувствует, видит, что ей хочется того же, однако оба понимают: это невозможно.       — Нам придётся на время покинуть квартиру, — говорит он, попутно начиная плести заклинание. — Я надеюсь, ты не против. В любом случае здесь пока небезопасно, нужно многое проверить.       Соня растерянно моргает, но не возмущается, — понимает всё сама. Она сначала с недоумением смотрит на лёгкие взмахи его рук, пока в пространстве наконец не начинает клубиться тьма и до неё не доходит.       С губ срывается смешок.       — И куда же мы отправимся?       Рука в последний раз взмывает в воздух, а после опускается. Одновременно с этим Баку поворачивает к ней голову. Глаза сверкают усмешкой.       — В мой замок.