Духам тоже нужно Солнце

      «Дорогой Баку!       Поскольку предыдущие десять моих писем были проигнорированы, пишу тебе ещё одно в надежде получить-таки ответ. Если ты проигнорируешь и его, то я клянусь, что откручу тебе голову, как только ты вернёшься. Спешу сообщить, что в стране Снов всё по-прежнему. Несмотря на разбушевавшуюся на границе нечисть, которую вскоре удалось усмирить, в королевстве всё также спокойно. Хотя было бы ещё спокойнее, если бы ты вернулся. Не устану интересоваться, как проходят поиски демонов. Надеюсь, ты уже поймал парочку, потому что, если нет, у тебя крупные проблемы. Возлагаю надежды на твоё скорое возвращение, ведь королевство нуждается в тебе и я не собираюсь вечность заменять тебя, чёртов Пожиратель. Пусть удача прибудет с тобой и не смей помереть.       С любовью и глубоким неуважением твоя Астория.»       Стоит глазам пробежаться по последним строчкам, как письмо с тихим шорохом падает на стол. Баку прикрывает глаза, откидывая голову на спинку мягкого сиденья.       Смешанные чувства, что бурлят в нём, упорно не поддаются расшифровке, и это злит как никогда. Что он сейчас испытывает? Как относится к этому? Почему он всё ещё при всём желании так и не смог написать Астр ни одного письма?       Нет, на последнее он, пожалуй, знает ответ.       Страх. Стыд. Сомнения. Замешательство. Вина. Много названий есть для этого, но Баку, сколько себя помнит, всегда предпочитает менее кричащее слово «трусость». Хотя и от него зачастую довольно мерзко на душе.       Он именно что трусит. Знает, что, даже после того, как он так безответственно сбежал, Астория не станет злиться. Поворчит, но поймёт. Всегда понимает. Но стыд из-за собственного глупого поведения не даёт покоя. И ведь вместо того, чтобы попытаться исправить ситуацию, он лишь всё усугубляет, теряясь в собственных чувствах и эгоизме. Глупый мальчишка.       Вновь — в который раз за последний час? — пробегаясь глазами по строчкам, Баку закусывает губу. Астория так очевидно лжёт. «… в королевстве всё также спокойно…» — какая несусветная чушь! Король убит, а главный наследник на престол сбежал в мир людей без каких-либо весомых объяснений, — да королевство в хаосе! Наверняка и слухи о заговоре уже давно распространились за пределы страны, а ведь строго-настрого приказал хранить в секрете.       И Баку даже думать не хочет о народных забастовках, о которых Астория, вероятно, умалчивает.       Он так устал, что его вымотанный вид начала замечать даже Соня. А ведь ему казалось, что он так хорошо это скрывает. Однако, когда однажды на очередном собрании она заявила, что его синяки под глазами совсем скоро будут больше похожи на крупные фингалы, Баку понял: конспиратор из него никудышный. С тех пор Соня причитает в два раза больше обычного. Каждый раз хмурится при виде его уставшего лица, жуёт губу, а после, обычно перед самым его уходом, бормочет что-то об отдыхе и беспокойстве и просит побольше спать, ведь он по-прежнему в человеческом теле. В такие моменты Баку затапливает нежностью больше обычного, и он едва сдерживается, чтобы не прижать её к себе в объятии.       (И он никогда бы не смог признаться ей, что на самом деле работает вдвое больше, чем она догадывается.)       От приятных воспоминаний в груди сладко сжимается, и Баку едва подавляет глупую, так и напрашивающуюся на лицо улыбку. Желание увидеть её усиливается с каждой секундой, и едва ли он в состоянии бороться с ним.       К тому же у него есть достойный предлог повод.       Бережно кладя письмо в шкатулку поверх предыдущих десяти, Баку клятвенно обещает себе, что навестит Астр в ближайшее время. А после, судорожно выдыхая, перемещается.

* * *

      Зависит ли настроение от погоды?       Раньше Соне казалось, что да. Ведь как иначе объяснить, что в солнечные, светлые дни её настроение всегда практически на вершине лично придуманной шкалы, а в любые пасмурные, а то и дождливые дни оно мгновенно стремится к нулю?       Однако сегодня всё идёт не так почти с самого начала.       В этом году тридцать первое октября выпадает на выходной, а потому утро начинается с суматохи. На самом деле Соня могла бы позаботиться обо всём пораньше и спокойно спать себе до обеда, если бы не одно но: о предстоящем празднике она вспомнила лишь вечером накануне оного. И то лишь благодаря Насте, которая вовремя позвонила с типичным вопросом о том, как она планирует праздновать. И ведь даже Алёна ни словом не обмолвилась об этом! Вот и пришлось в срочном порядке писать ей и уточнять, а состоится ли празднование вообще.       Утро встречает её яркими лучами солнца и тёплой погодой, и Соне бы, как обычно, улыбнуться и радоваться, да вот только сегодня это вызывает лишь глухое раздражение и неясную тревожность. Тревожность, что разрастается с каждым часом всё больше.       Уже вечер, и Соне кажется, что та вот-вот достигнет апогея.       Размышляя об этом, она вновь нервно начинает переставлять тарелки с вкусностями туда-сюда, словно это действительно может помочь.       Писк духовки заставляет вздрогнуть и рвано выдохнуть.       Соня наклоняется к уже потускневшему стеклянному окошку и невольно ловит взглядом собственное отражение. Она потерянно моргает, но всё же не может сдержать чуть самодовольной ухмылки: выглядит она действительно ужасающе прекрасно.       Поскольку о Хэллоуине она вспомнила лишь вчера, то и времени придумать образ и уж тем более что-то прикупить у неё банально не было. Поэтому выбор был невелик. Пораздумав над этой проблемой добрые два часа, Соня всё же решила не мудрить. Белую толстовку найти в своём гардеробе не составило труда, как и небрежно уложить волосы, а затем и сделать устрашающий, немного кровавый грим.       И теперь из отражения духовки на неё смотрит симпатичная женская версия Джеффа Убийцы.       Для такого короткого срока она справилась вполне достойно, и Соня очень довольна собой. И не только в плане образа. Она успела сделать множество различных вкусностей, одну из которых сейчас и наблюдает через стекло духовки — капкейки. Стоит дверце приоткрыться, и Соню тут же окутывает насыщенный аромат шоколада, который она с наслаждением вдыхает, довольно жмурясь. Противень горячий даже через прихватки, но она уже слишком привыкла к этому. Целых шесть небольших капкейков из шоколадного бисквита радуют глаз, затмевая неприятные ощущения и даже, кажется, уже приевшуюся тревогу. Ну вот и всё, теперь только оста…       Оглушительный звон телефона со стороны стола заставляет вздрогнуть, едва не выронив противень.       Ну почему она не выключила звук?       Соня раздражённо выдыхает и спешно — от греха подальше — ставит противень. Непонятно от чего отряхнув руки, она делает пару шагов в сторону стола и смотрит на имя звонящего: Алёна. Она торопливо берёт трубку.       — Да?       — Привет, Сонь, я решила уточнить, всё ли в силе. Ты не отвечала на сообщения…       — Прости, — Соня делает виноватый тон, попутно беря чистую тарелку и возвращаясь к противню, — я была занята готовкой. Зато уже через час нас ожидают разные вкусности.       — Уже жду не дождусь, — привычный задорный тон отчего-то звучит чуть натянуто. — Я вот только с образом закончила. За такой срок не разгуляешься, но я постаралась.       — Не переживай, не ты одна, — Соня кратко улыбается, но в миг становится серьёзной. — Что-то случилось?       Соня никогда не считала себя сильным эмпатом, но почувствовать обеспокоенность подруги она способна.       Алёна ожидаемо тяжело вздыхает.       — Меня всё не покидает чувство, что всё это как-то неправильно, — она запинается. — В этом году всё совсем по-другому, тебе не кажется?       Соня закусывает губу. Нет, совсем не кажется. Потому что именно так и есть. Когда-нибудь они должны были об этом заговорить.       — Ты права. Всё так изменилось, — она пытается собрать мысли в кучку, меланхолично помешивая крем для капкейков. — Мне тревожно с самого утра, словно что-то должно случиться. Каждый Хэллоуин что-то случается, разве это уже новость?       — У меня точно такое же чувство, — Алёна невесело хмыкает. — Может, ну его, этот Хэллоуин? Отпразднуем в следующем году.       — Ну уж нет! Я уже всё приготовила, как это «ну его»? — Соня наигранно возмущается, но потраченных сил и вправду жаль. — Послушай, что-то мистическое действительно случается каждый Хэллоуин. Но каждый раз мы успешно со всем разбираемся. И разве когда-нибудь что-то случалось поистине ужасное?       Алёна ненадолго замолкает, обдумывая её слова. Соня продолжает бездумно — бесполезно — помешивать крем.       — Ты права, Сонь. И всё же тревожность не покидает меня.       — Я уверена, что всё пройдёт как обычно.       Соня говорит почти правду, но интуиция болезненно жжётся где-то внутри.       Бесшумно выдыхая, она наконец решает прекратить насиловать ни в чём не повинный крем и выпрямляется.       — В любом случае, — Соня прерывается, чтобы слизать остатки крема с ложки, попутно поворачиваясь к столу. Она собирается продолжить мысль, но так и застывает с ложкой во рту, когда взгляд утыкается в диван. Не пустой диван.       — Соня? — слышит она спустя пару секунд тишины. — Что-то случилось?       Кажется, Алёна слышит её слишком громкий удивлённый выдох, который не удаётся подавить.       — Нет, — поспешно говорит она, наконец вынимая ложку и кладя её рядом с тарелкой. — Всё в порядке. Я хотела сказать, что в любом случае жду тебя. Позвони мне, когда будешь подходить. Кажется, у меня выпечка подгорает.       Не дожидаясь ответа, она быстро сбрасывает вызов.       — Подгорает? — фыркает Баку, с интересом разглядывая сладости на столе.       Соня всерьёз начинает переживать за их сохранность.       — Давно ты тут?       — Да нет, — он небрежно пожимает плечами и указывает на тарелку с печеньем в глазури, которое интересует его, очевидно, куда больше. — Я возьму одну.       Соня бы рада ответить согласием, но её явно не спрашивали: загребущие лапы уже юрко схватили одну печеньку и с удовольствием отправили в рот. И только после этого Баку позволяет себе поднять невинные глаза на Соню, но и то лишь кратко, всего на пару секунд. Однако и это кажется непозволительно долгим. Она невольно тоже отводит взгляд, будто в этом есть нужда.       И почему их встречи теперь всегда такие?       Было бы глупо надеяться, что та ночь пройдёт бесследно. Они никогда не говорили о том вечере. Никогда не говорили о фобии Сони. Никогда не упоминали это даже вскользь, намёком. Однако через пару дней, в ночь, вновь наполненную рокотом грома; ослепительными вспышками; молниями, разрывающими облачное небо; и громким, почти оглушительным в одинокой квартире стуком непрекращающегося ливня, он снова пришёл. Без слов, приветствий, утешений и вопросов. Лишь крепкие, надёжные объятия, лёгкие поглаживания и сбитое дыхание. Отчего-то у обоих. И теперь в каждом столкновении их взглядов прослеживается что-то напряжённое, незримое для остальных, но слишком явное, громкое для них обоих. Что-то, чего, казалось, быть не должно, но оно есть. И теперь ничего не изменить.       Соне стыдно за свою слабость, но Баку слишком тактичен, а ещё это просто Баку. Которому она бы без раздумий доверила свою жизнь.       Сожаления — это не то, что хотелось бы испытывать, и не то, от чего легко избавиться.       — А ты, смотрю, во всеоружии.       Соня моргает, немного приходя в себя, и смотрит на Баку чуть растерянно. Она ловит на себе ответный взгляд, что красноречиво, оценивающе скользит по ней сверху-вниз, и наконец понимает, лукаво ухмыляясь. Чуть поворачивается, приоткрывает один из ящиков и ловко выхватывает нож покрупнее.       — Теперь да, — задористо хмыкает она, помахивая им.       Баку громко смеётся, оценивая каламбур, и одобряюще кивает пару раз.       — У тебя крем на губах, о Великий Убийца.       Соня растерянно моргает и неловко смеётся, слизывая остатки крема. Помня о такой непостоянной Фортуне, она спешит положить нож на место, а затем, немного колеблясь, всё же присаживается рядом, от неловкости вновь начиная крутить тарелки. Ей, наверное, стоит спросить, что он здесь делает, но отчего-то не хочется. Они так и сидят пару минут в полнейшей тишине, не предпринимая никаких попыток её прервать. Соня рассеянно наблюдает, как печенье в глазури с каждой минутой убывает всё больше… и больше… и больше… И наконец не выдерживает. Хватает круглую конфетку в виде человеческого глаза, тарелка с которыми стоит к ней ближе всего, и протягивает Баку.       — Съешь-ка лучше это. Прекрати уничтожать моё печенье, — она недовольно хмурится, но, несомненно, немного лукавит, ведь всегда считала эту черту Баку слишком милой, чтобы взаправду ругаться.       А в следующее мгновение Соня забывает и о печенье, и о хмурости, и обо всём на свете, потому что вместо того, чтобы просто взять конфету, этот… дух подаётся вперёд и кусает половинку прямо из её рук.       И у Сони пустеет в голове совершенно точно не из-за ощущения сухих губ на кончиках своих пальцев. Конечно нет.       Просто… Что. Это. Было?       Она пустым, непонимающим взглядом наблюдает, как Баку отстраняется, внимательно и, кажется, даже чуть настороженно всматриваясь в её лицо, как кончик его языка быстро проходится меж губ, а затем как эти губы растягиваются в широкой, насмешливой ухмылке.       — Сладко, — говорит он совсем тихо, словно всё может разрушиться в один миг, стоит повысить голос.       И одно это слово, сказанное на грани шёпота, заставляет мгновенно очнуться и вспыхнуть ярко-красным.       Они ведь всё ещё говорят о конфете?       Стоп-стоп.       Да он ведь просто насмехается над ней!       От одной лишь этой мысли отчего-то неприятно колит в груди. Обычное дело, Баку ведь всё время подшучивает, думается ей, но Соня чувствует досаду и острое желание отомстить. Она тяжело сглатывает, растягивает ухмылку в ответ и чуть самодовольно, в манере Баку произносит:       — Конечно сладко. Это же я приготовила, — от её нарочито громкого тона словно и правда что-то рушится, но Соня этого не замечает. Не хочет замечать.       Она облизывает губы, подносит руку к лицу и кладёт эту несчастную половинку конфеты в рот. Медленно жуёт её, с лёгким недоумением наблюдая, как Баку поджимает губы, ответно смотрит на неё, а лицо его едва уловимо меняется, приобретая более холодное, равнодушное выражение.       — Вот как, — проговаривает он без тени улыбки. — Я вспомнил, зачем пришёл.       Соня проглатывает сладость, растерянно моргает и кивает в ответ, давая знак, что слушает.       — Ты же помнишь, что первое ноября — День всех Святых? — он дожидается ещё одного кивка. — В ночь на первое число духи особенно сильны. Ты же тоже чувствуешь, что в этом году всё иначе. Многая нечисть выбралась на свободу. На Земле в этот день они могут достигать аномальной силы. Я думаю, вам не стоит праздновать Хэллоуин в этом году.       — О, — протягивает Соня, задумчиво кусая губу. — Но, Баку, мы планировали закончить до полуночи. Разве это может как-то навредить? После этого ни единой мысли о каком-либо духе не проскользнёт в наших головах.       — Как пожелаешь. В любом случае это не моё дело, — отрезает он ледяным тоном, от которого по спине у Сони пробегают мурашки, а в горле становится как-то сухо.       Что происходит?       Соня внимательно вглядывается в его лицо и искренне пытается понять, но не может. Она сказала что-то не то? Не так? Он… обиделся? Но разве они не просто привычно обменивались колкостями?       — Баку… — пытается спросить она, но тот мгновенно прерывает её.       — Мне пора.       — Что? Но…       — Удачного праздника.       Эти последние слова перед его исчезновением звучат искренне, вопреки взгляду, что он кидает напоследок: разочарованному, не злому, но до странности печальному.