дыши

"Тебе травиться никотином моим, тебе кашлять моими смолами.

Выдыхай скорей мой последний дым и закрывай окно, а-то холодно.

Выдыхай скорей мою душу наружу ей тесно, в твоих легких так мало места.

Но если честно во всем виноват я сам."

      Афина стояла посреди коридора, отгоняя навязчивую дрожь в руках. Казалось, весь мир вокруг неё застыл. Она задержала взгляд на толпе, но людей почти не замечала. Перед глазами стоял отец с его суровым, но в то же время обеспокоенным взглядом. Эти утренние разговоры резонировали глубже, чем она готова была признать.       Она сделала глубокий вдох и направилась к кабинету. Школьные коридоры были шумными, наполненными голосами, смехом и движением, но для неё всё это было словно через пелену. Афина чувствовала, как сердце бьётся быстрее, чем обычно. Её взгляд выискивал знакомые лица - Лилю, Оксану или, возможно, даже Григорьеву. Но никто из них не появился.       Проходя мимо класса, она услышала своё имя. Лиля окликнула её, протискиваясь через толпу.       - Фи, ты чего такая задумчивая? - спросила Лиля, слегка обеспокоенная.       Афина остановилась, обернувшись.       - Всё нормально, - коротко ответила она, не особо стремясь обсуждать то, что её гложет.       Лиля приподняла бровь, явно не удовлетворённая таким ответом.       - Ну смотри. Если что - мы рядом, - бросила Лиля, отправляясь обратно в класс.       Афина лишь кивнула, чувствуя, как в груди снова нарастает тяжесть. Вспомнился голос отца: «Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, балам». Но почему же это счастье казалось таким недостижимым?       Афина заглянула в кабинет, она раздражённо фыркнула, когда заметила пустующие места на втором ряду. Саша и Лейла снова исчезли, будто специально, чтобы довести её. Раздражение накатывало волнами, смешиваясь с усталостью и ощущением бессмысленности происходящего. Стоя у двери, она вяло скользила взглядом по шумящему коридору, но ни одной знакомой фигуры не видела.       "Почему всё всегда так сложно?" - мелькнула мысль, и она машинально полезла за телефоном, чтобы написать кому-то из отсутствующих, но остановилась. Лиля стояла рядом, хотя сама ничего не говорила.       - Лиль, не знаешь, где они? - бросила Афина, стараясь не показать свой гнев.       Лиля лишь покачала головой.       - Нет, не видела их.       Афина перевела взгляд на Оксану:       - Может, ты знаешь? Свалили куда-то?       Оксана вздохнула, пожав плечами:       - Без понятия, Фи. Может, на улице? Или решили прогулять...       - Ладно. Пусть сами себя ищут, - проговорила Афина, выпрямившись.       Резко развернувшись, Афина направилась к выходу из школы, надеясь либо наткнуться на пропавших Сашу и Лейлу во дворе, либо хотя бы остаться одной и прийти в себя.       Афина вышла из школы с заднего двора, придерживая сползающий рюкзак на плече. Она почувствовала, как холодный ветер хлестнул её по лицу, пробирая до костей. Небо заволокло низкими серыми облаками, придавая улице ещё более мрачный вид. На выдохе её дыхание превращалось в лёгкий пар, исчезавший в воздухе.       Она заметила Григорьеву, стоящую в тени возле угла забора.       Та казалась спокойной, но её движения - затяжка сигаретой и бросок взгляда через плечо - выдавали напряжение.       - Ты чего тут? - Григорьева повернула голову в сторону Афины, выпуская облако дыма. Голос звучал равнодушно, но взгляд был острый, будто она уже знала ответ.       - Подышать вышла, - коротко ответила Афина, зябко пряча руки в карманы куртки.       - Ясно, - отозвалась Григорьева, снова смотря куда-то вдаль, будто что-то искала.       Афина приблизилась, разглядывая её внимательнее. Она замечала в поведении Григорьевой эту странную смесь хладнокровия и скрытой агрессии.       - Саша и Лейла видимо ушли, - задумчиво произнесла Афина, пытаясь понять, о чём сейчас думает собеседница.       - Найдём. Поговорим, - коротко бросила Григорьева, выкидывая окурок и раздавливая его каблуком ботинка.       - Слышь, шумахер, сбавь скорость, - резко отозвалась Афина, понимая, куда может завести слишком горячая голова.       - Ты что, думаешь, я идиотка? - прищурилась Григорьева, её голос прозвучал резче. - Я просто поговорить хочу. Или ты мне не веришь?       - Кто ж тебя знает, - уклончиво ответила Афина, понизив голос.       Между ними повисло напряжение. Ветер усилился, и Афина почувствовала, как он пробирается под её куртку Она стояла, не зная, что сказать. Григорьева хоть и пыталась держаться уверенно, но выглядела так, будто вся её уверенность треснула, как стекло, и теперь она была уязвима, как никогда. Афина сделала шаг ближе, но чувствовала, что между ними всё ещё есть дистанция - это была не просто физическая преграда, а что-то более глубокое.       - Я блять понятия не имею, что делать, - вырвалось у Григорьевой. Она опустила голову, схватив себя за волосы, голос дрожал, словно она пыталась удержаться на краю пропасти.       Афина почувствовала, как её собственное сердце сжалось. Григорьева подняла голову, и на щеках блестели слёзы. Афина никогда не видела её такой уязвимой.       Младшая слегка напряглась, видя перед собой Соню в таком состоянии. Её холодный образ, обычно лишённый эмоций, начал трескаться прямо на глазах. Словно слой за слоем слетали маски, оставляя перед ней настоящую, живую Григорьеву.       - Ты не одна, - сказала Афина, стараясь говорить спокойно, хоть её голос слегка дрожал. Она сделала ещё один шаг вперёд, почти касаясь Григорьевой плечом. - Ты дорога Софико, значит и мне тоже.       Григорьева только покачала головой, отводя взгляд.       - Ты не понимаешь, Афина, - она прошептала, будто боялась, что слова её раздавят. - Всё, что я делаю... это просто ебучее оправдание, чтобы хоть что-то чувствовать.       - А я? - резко перебила Афина. - Думаешь, мне легче? Мы все в этом болоте, понимаешь? И знаешь что? Никто не обязан разбираться с этим один.       Они стояли в тишине, пока ветер продолжал гулять по школьному двору. Казалось, что эта мертвая тишина, длилася вечность. Вдруг Афина чуть мягче добавила:       - Мы уже на дне. Хуже не будет.       Софа медленно повернулась, не поднимая глаз. Её плечи опустились, будто что-то тяжелое вдруг придавило их.       - Я... - начала она, но голос сорвался. Заметив это, она зажала рот рукой, будто пытаясь удержать слова внутри. - Я, наверное, пойду, - договорила она, бросив недокуренную сигарету на землю и небрежно придавив её ногой.       Она развернулась и пошла прочь, избегая взгляда Афины. Её походка была неровной, словно ноги тонули в липкой грязи, хотя на улице был лишь снег.       Афина стояла неподвижно. Её взгляд застыл на удаляющейся фигуре, пока та не исчезла за углом. Холодный ветер обжигал лицо, но Афина не замечала этого, будто он стал частью её внутренней стужи.       Она сделала шаг вперёд, будто собираясь что-то крикнуть, но передумала. Глубоко вдохнув, она подняла воротник куртки и развернулась в сторону школы.       Ветер обдавал лицо холодом, как будто заставлял задуматься ещё раз о том, что делать дальше. Она глубоко вздохнула и уже собиралась подняться по ступенькам, когда из дверей буквально вылетела Оксана. Девушка остановилась, увидев Афину.       - О, вот ты где, - улыбнулась Оксана, подойдя ближе. На щеках её играл лёгкий румянец от мороза.       - Ага, - кивнула Афина, оборачиваясь к ней. Я с Григорьевой разговаривала.       Оксана нахмурилась, скрестив руки на груди.       - Что говорит? - в её голосе чувствовалось напряжение и нетерпение.       Афина пожала плечами, пытаясь сохранять спокойствие.       - Ничего такого, - ответила она, немного уклончиво, но не лгала.       Оксана прищурилась, будто старалась что-то понять в поведении Афины, но в итоге только устало выдохнула.       - Понятно, - сказала она, коротко      вздохнув. - Слушай, а не хочешь прогуляться? Всё равно на уроки идти сейчас...       Афина чуть улыбнулась. Слова Оксаны прозвучали неожиданно тепло, даже ободряюще.       - Идём, - согласилась она, легко пожимая плечами. В её взгляде мелькнуло что-то мягкое, почти благодарное, пока она смотрела на Оксану.       Афина и Оксана пошли в сторону парка, избегая многолюдных мест. Небо над ними было серым, а воздух пропитан морозом - типичная погода для начала зимы. Афина сунула руки в карманы и ссутулилась, глядя под ноги.       Оксана пыталась разрядить обстановку:       - Тебя прям гложет что-то, Фи. Давай, говори.       - Да всё нормально, - ответила Афина, бросая на неё короткий взгляд, - просто тяжело... как-то.       Они подошли к лавочке возле небольшой аллеи, усеянной голыми деревьями. Оксана, заметив, как Афина пытается скрыть своё напряжение, села первой и похлопала по месту рядом:       - Давай, садись. Ну, реально, чего ты всё держишь в себе?       Афина закатила глаза, но всё же села. Помолчала минуту, наблюдая за проходящими мимо людьми:       - Знаешь, я просто чувствую себя... беспомощной. Как будто ничего не могу изменить. Всё идёт наперекосяк.       Оксана вздохнула:       - Это из-за Сони, да?       Афина кивнула, посмотрев на Оксану. В её глазах читалась благодарность за то, что та затронула тему, которую она сама боялась поднять.       Оксана нежно посмотрела на Афину, её взгляд был полон тепла и сочувствия.       - Ты сделала больше, чем могла. Всё наладится, - произнесла она, сжимая руку Афины.       Афина не ответила. Она лишь выдохнула тяжело, будто сдерживала в себе целый ураган. Оксана, не отпуская её руки, подвинулась ближе, мягко положила руку на её плечо и притянула к себе.       - Всё хорошо, - тихо прошептала она, обнимая её.       Афина положила голову Оксане на плечо. Она позволила себе то, чего не делала давно - показать слабость. В тишине парка слышались лишь приглушённые звуки шагов и лёгкие всхлипы.       - Ты плачешь? - шепнула Оксана, сама еле сдерживая дрожь в голосе.       Афина ничего не сказала, но её тихий, ломкий вдох был ответом.       Оксана крепче обняла её, будто пытаясь защитить её от всего мира. Она чувствовала, как Афина, эта сильная и уверенная, сейчас была не больше, чем ребёнок, нуждающийся в тепле.

***

      День казался бесконечным. Соня чувствовала, как время будто специально замедлило ход, чтобы она могла прочувствовать всю тяжесть своего положения. После утреннего инцидента в церкви мама вернулась домой в ярости. Но вместо криков или нравоучений она лишь бросала на Соню долгие и тяжёлые взгляды, полные разочарования.       Бабушка, обычно ласковая и участливая, теперь вела себя иначе. Она избегала разговоров с Соней, будто боялась, что любое её слово может усугубить ситуацию. Разочарование читалось в каждом её взгляде, в каждом движении. Когда Соня пыталась выйти в огород или на улицу, бабушка мельком оглядывалась через окно, будто проверяя, не собирается ли она сбежать.       Соня, ощущая это общее давление, не могла найти себе места. Она металась по дому, но каждая комната казалась тесной и чужой. Окна выходили на серое, пасмурное небо, которое, казалось, отражало всё, что сейчас внутри. От этого взгляды мамы и бабушки становились ещё тяжелее.       Наконец, она ушла в комнату и села на старый диван. Её руки бессильно упали на колени, взгляд устремился в пол. Она слышала, как на кухне звенит посуда и скрипит бабушкино кресло. Мама сидела за столом и что-то нервно шептала, может, себе, а может, бабушке. Соня прикрыла глаза, стараясь отгородиться от звуков, от людей, от самой себя.       Наверное, единственное, что помогало Соне не потерять контроль над собой - это кулон от Григорьевой. Она всё время боялась надеть его, будто предчувствовала, что кто-то может его заметить, забрать или осудить. Поэтому он оставался в её кармане. Соня часто опускала туда руку, сжимая его так крепко, что металл почти больно впивался в её пальцы, но это её не беспокоило. Напротив, это помогало ей почувствовать себя хоть немного ближе к Григорьевой.       Каждый раз, касаясь кулона, она шептала в тишину:       - Прости…       Голос её был тихим, словно опасалась, что кто-то может услышать. Иногда она прикрывала глаза, чтобы представить лицо Григорьевой, её тепло и голос. Но вместо утешения эти образы лишь сильнее разрывали душу. Она ненавидела себя за то, что позволила всем этим событиям разлучить их, и не находила ответов, как всё исправить.       Наступивший вечер усиливала чувство одиночества. Кулон в кармане становился единственным якорем в этом море боли и пустоты. За окном царила кромешная тьма. Тишина в доме только усиливала чувство изоляции, которое поселилось внутри Сони. Она свернулась калачиком на скрипучей кровати, тяжело дыша от того, как напряжение и подавленность сжимали её грудь. Казалось, стены давили на неё, будто укоряли её за что-то, чего она даже не могла до конца осознать.       На часах стрелки показывали восемь вечера, но Соня чувствовала себя так, словно прошла вечность с того момента, как она оказалась в этом месте. Её глаза болели и саднили от слёз, выжимающих из неё последние силы. Красные, распухшие веки служили немым свидетельством того, сколько боли она перенесла за последние часы.       Её бабушка тихо постучала в дверь.       - Ты ужинать пойдёшь? - голос казался грубым.       - Нет, бабуль, спасибо, я не хочу, - ответила Соня, стараясь звучать спокойнее, чем она себя чувствовала.       Она услышала, как бабушка тихо вздохнула за дверью и ушла. Соню раздражало больше всего то, что никто не говорил, сколько она должна здесь находиться. День? Неделя? Месяц? Это неизвестность была самым изматывающим испытанием.       Тем временем из кухни доносился слабый стук посуды. Наверное, бабушка убирала после ужина. Где-то вдалеке завыл ветер, пробирающийся сквозь старые щели в окнах. Соня чувствовала, как холодный воздух ползёт по полу и касался её ног, заставляя ещё сильнее прижаться к старому одеялу.       Мысли снова возвращались к единственному, что могло согреть её - воспоминаниям. Хриплый голос Григорьевой, её заботливые глаза и слова которые она шептала ей на ухо, которые, как теперь казалось, был частичкой другого, далёкого мира. Мира, который она потеряла.       Как только хлопнула входная дверь, Соня вздрогнула. Странно, ведь она была уверена, что все уже дома. Настороженно подняв голову, она услышала знакомый мужской голос, пробивающийся из прихожей. В этот миг внутри все сжалось, словно сильный кулак резко сдавил её грудь.       Это был Андрей, её старший брат. Дыхание стало прерывистым, сердце забилось сильнее, но не от радости, а от парализующего страха. Казалось, тень из её прошлого снова возвратилась, готовая обрушиться на неё всей своей тяжестью. Соня почувствовала, как ладони покрылись потом, а ноги будто приросли к полу.       Она замерла, прислушиваясь к звукам, раздающимся из коридора. Его грубый, уверенный голос звучал всё ближе. Соня пыталась скрыть свои эмоции, но страх пробирался всё глубже, заставляя её сжаться, как ребёнка, которого собираются наказать.       Соня замерла, услышав тяжелые шаги, сопровождаемые глухим голосом из прихожей. Он звучал по-хозяйски уверенно, не оставляя сомнений в том, кто только что вошел. Хлопнувшая дверь словно замкнула её в клетке, и сердце ускорило свой бег, пока паника постепенно завладевала всем её существом.       Когда Андрей вошёл, Соня невольно вжалась в спинку дивана. Его высокая фигура заполнила собой всё пространство комнаты. Взгляд тяжёлый, немного насмешливый, как будто он уже предвкушал предстоящий разговор. В его движениях чувствовалась физическая сила и некая угроза, которую он даже не пытался скрывать.       - Ну привет, сестричка, - произнёс он с самодовольной улыбкой, скрестив руки на груди.       Соня отвела взгляд, стараясь казаться безразличной, но горло словно стянуло невидимой петлёй, а в глазах предательски защипало.       - Привет, - еле слышно ответила она, чувствуя, как подступают слёзы, которые она изо всех сил старалась сдержать.       В комнате повисло напряжение. Казалось, даже воздух стал гуще, затрудняя дыхание.       - Давно не виделись, - сказал он, растягивая слова с едва заметной издевкой, как будто смакуя каждый звук. Его взгляд, изучающий и цепкий, не отпускал Соню.       Андрей прищурился, словно обдумывал что-то. Его усмешка не сходила с лица, и каждое слово казалось ударом.       - Значит, ты всё-таки решила так испортить свою жизнь? - тянул он, его тон был пропитан сарказмом. Соня сразу поняла, что ему уже всё рассказали. - Знаешь, это даже забавно.       Соня сделала глубокий вдох, пытаясь справиться с нарастающим гневом. Она чувствовала себя загнанной в угол, но старалась сохранять видимость спокойствия.       - А ты, значит, решил начать лекции читать? - произнесла она холодно, всё ещё избегая взгляда.       Её голос звучал тверже, чем она ожидала, но внутри всё дрожало. Андрей лишь усмехнулся ещё шире, его поза оставалась расслабленной, но напряжение в комнате росло.       - Не, лекции – это не ко мне, - ответил он, лениво. - Просто интересно, как далеко ты зайдёшь, пока не поймёшь, что всё это – бред.       Соня резко поднялась, её руки дрожали.       - Я пойду, - бросила она, не дожидаясь ответа, и вышла из комнаты, чувствуя, как по спине бегут мурашки.       Она понимала, что эти разговоры не закончатся на этом, но сейчас ей нужно было хоть немного пространства, чтобы прийти в себя.

***

      Григорьева вернулась домой, находясь словно в трансе. Едва переступив порог, она заметила знакомый запах спиртного, исходящий из гостиной, где ее отец в одиночестве сидел с бутылкой. Она не удостоила его взглядом, направляясь прямиком в свою комнату.       Закрыв за собой дверь, Григорьева рухнула на кровать. Подушка тут же впитала её горячие слёзы. Она больше не могла сдерживать то, что накопилась за последние дни. Всю её силу, которую она демонстрировала перед другими, смыло в этом порыве отчаяния.       Впервые за много лет она плакала так открыто и неконтролируемо. Это было как взрыв, вызванный гневом, страхом и ощущением безысходности. Её плечи сотрясались от рыданий, а в голове крутились мысли о том, как всё могло зайти так далеко. Где Соня сейчас? В безопасности ли она? И почему весь мир казался таким несправедливым?       Рядом с кроватью мерцал свет телефона. Ещё несколько непрочитанных сообщений от Мафтуны, но Григорьева не могла заставить себя ответить. Она лишь закрыла глаза, пытаясь унять боль, но от этого становилось только хуже.       Она пыталась собрать мысли в кучу, но в голове витал хаос. Вина сверлила сознание, съедала её изнутри. "Почему я не была осторожнее? Почему не остановилась вовремя?" - крутились одни и те же вопросы. Всё, что происходило, казалось следствием её эгоизма, её желания быть счастливой вопреки всему.       Она медленно обхватила себя руками, словно пытаясь защититься от этих мыслей, но они были слишком громкими, слишком навязчивыми. Она вспомнила взгляд Сони, её смех и мягкие касания рук. Эта память теперь обжигала.       Тихий стук в дверь вырвал её из водоворота эмоций. Она сначала не ответила, надеясь, что гость уйдёт, но дверь приоткрылась, и на пороге появилась мама.       - Можно? - мягко спросила она, не заходя внутрь.       Григорьева молча кивнула, отворачиваясь к окну, чтобы мать не видела её лица. Мама зашла в комнату и аккуратно закрыла дверь за собой. Некоторое время они молчали, будто ощущая, что любое слово может стать последней каплей в переполненной чаше.       Григорьева тяжело вздохнула, чувствуя, как ком поднимается в горле. Она наконец посмотрела на мать, её глаза покраснели от недосыпа и сдержанных слёз.       - Мам... - срывающимся голосом произнесла Григорьева, медленно поднимая голову. В её глазах стояли слёзы, которые, казалось, вот-вот могли пролиться вновь. Она протянула руки к матери, словно маленький ребёнок, ищущий защиты.       Мама глубоко вздохнула, её сердце болезненно сжалось от вида дочери в таком состоянии.       - Сонечка... - тихо проговорила она, обращаясь к Григорьевой с лаской и теплом, которое девушка так нуждалась услышать.       Медленно подойдя ближе, мать обняла её, аккуратно, но крепко, словно оберегая от всех невзгод. Она провела рукой по её волосам, шепча успокаивающие слова, даже если сама не знала, как утешить.       Григорьева уткнулась в её плечо, её пальцы судорожно вцепились в ткань маминого свитера. Тепло материнских объятий казалось единственным, что сейчас способно собрать её по частям. Тишину нарушали только тихие всхлипывания девушки.       - Всё будет хорошо, доня... Мы справимся, слышишь? - шептала мама, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Она гладила дочь по спине, не задавая вопросов, чувствуя, что слова сейчас не нужны.       В комнате повисло спокойствие, наполненное мягким светом и безмолвной поддержкой, которая говорила больше, чем любые слова.       - Доня, что случилось? - тихо спросила она спустя пару минут, когда слёзы немного утихли.       Григорьева молчала, прижавшись к матери. Её голос дрожал, но она всё же выдохнула:       - Я всё испортила, мам…       - Что ты испортила? - мама прижала ладонь к её щеке, заглядывая в глаза. - Расскажи мне.       - Соня… Её мать… Она всё узнала, - голос Григорьевой оборвался, и она отвернулась, пряча лицо.       Мама Григорьевой нахмурилась. Она не знала всех подробностей, но чувствовала, что это что-то важное.       - Тебе не нужно всё держать в себе, - мягко сказала она, садясь рядом и обнимая дочь за плечи. - Иногда мы совершаем ошибки, но это не значит, что всё потеряно. Ты говорила с ней?       - Она будто испарилась, мама. Они уехали. Её мать увезла её куда-то, - Григорьева всхлипнула, снова опуская голову. - Я даже не знаю, где она сейчас и как с ней связаться.       Мама задумалась. Её дочь впервые выглядела такой разбитой. Она знала, что Соня сильная, упорная, но сейчас она была совсем другой - беззащитной и растерянной.       - Доня, ты не одна. Мы что-нибудь придумаем. Главное, не вини себя. Хорошо? - она попыталась успокоить дочь, но Григорьева лишь покачала головой, чувствуя, что слова матери не могут заглушить боль.       Григорьева наконец-то сломалась под тяжестью эмоций, не сдерживая ни слёз, ни дрожащего голоса.       - Мам... - голос сорвался на хриплый шёпот. - Я... я люблю её, - произнесла она, глядя в пол, словно пыталась спрятаться от реакции матери.       Эти слова давались тяжело. Она боялась всего: осуждения, непонимания, отказа. Сердце колотилось так громко, что казалось, мать должна его слышать. На мгновение в комнате повисла напряжённая тишина, словно воздух стал густым, трудным для дыхания.       Мать тяжело вздохнула, её лицо на мгновение омрачило глубокое раздумье. Затем она медленно подвинулась к дочери и, не говоря ни слова, положила руку ей на голову. Легкое, почти незаметное движение, но такое наполненное теплом и принятием.       - Я знаю, дочь. Знаю, - тихо сказала мать, продолжая гладить её волосы.       Девушка замерла. Она не ожидала этой реакции, готовясь к чему угодно, но не к этим словам.       - Как? - прошептала она, оборачиваясь к матери с глазами, полными слёз.       Мама внимательно посмотрела на неё, в её глазах было что-то, что трудно описать словами. Это была смесь усталости, боли, но и любви, безусловной, материнской.       - Я же твоя мама, - ответила она спокойно. - Я вижу, как ты переживаешь, как страдаешь. Ты не умеешь прятать свои чувства, доня.       Эти слова ударили Григорьеву сильнее, чем любые упрёки. Она почувствовала, как внутри разливается тепло, будто впервые за долгое время кто-то действительно её понял.       Григорьева выдохнула и опустила взгляд на свои руки, которые нервно теребили край футболки.       - Ты правда... не разочарована во мне? - голос прозвучал глухо, будто она сама не верила, что задала этот вопрос.       Григорьева ощутила лёгкое прикосновение её ладони к плечу, мягкое, тёплое, почти обволакивающее.       - Как же я могу, милая, - прошептала она, - ты же мой ребёнок.       Эти слова прозвучали так искренне, что Григорьева едва сдержала слёзы. Она уткнулась взглядом в пол, чувствуя, как внутри неё борются боль и облегчение.       - Мам, но я... я всё испортила. - Она посмотрела на мать, её глаза блестели от набегающих слёз.       - Ничего ты не испортила, котёнок. Просто сейчас тяжело. Но ты справишься, - мама сжала её плечо чуть сильнее. - И я рядом, запомни это.       Григорьева молчала, но внутри неё что-то дрогнуло, будто свет пробился сквозь плотный туман. Мама всегда была рядом, даже когда ей казалось, что мир рушится.       - Спасибо, - наконец прошептала она, ощущая, как слёзы тихо стекают по щекам.       Мама мягко погладила её по голове, и, хотя Григорьева поначалу отстранилась, постепенно её тело расслабилось. Она не отвечала, но внутри ей стало чуть легче. Руки, ещё недавно дрожавшие от напряжения, безвольно упали на колени. Воздух в комнате казался тёплым и вязким, словно защищал их от внешнего мира.       Григорьева чувствовала, как её дыхание становится всё ровнее. Веки потяжелели, мысли начали затихать. Под мамины лёгкие, почти невесомые прикосновения и её тихие, едва слышимые слова утешения она наконец позволила себе расслабиться.       Словно под гипнозом, она медленно склонила голову на плечо мамы. Глаза окончательно закрылись, а усталое тело провалилось в долгожданный, пусть и тревожный сон.

***

      Ночь закутала деревню в темноту и тишину. Соня сидела в углу своей комнаты, едва различимой в полумраке, обхватив колени руками. Она почти не двигалась, словно любое движение могло разрушить хрупкий мир её мыслей. Тусклый свет из окна пробивался через плотные занавески, очерчивая её силуэт.       Кулон от Софы лежал в её ладони, который она прижимала к губам. Металл был холодным, но Соня чувствовала тепло воспоминаний, связанных с ним. Каждая мысль о Григорьевой приносила горечь и одновременно утешение. Она перебирала в голове их последние разговоры, её голос, прикосновения, моменты, когда они могли позволить себе быть счастливыми.       Но вместо спокойствия, эти воспоминания оживляли её боль. Григорьева казалась такой далёкой сейчас, почти как персонаж из сна, и эта мысль только усиливала чувство одиночества.       Из кухни доносились тихие звуки разговоров матери с бабушкой. Соня старалась их не слышать, но иногда до неё долетали обрывки фраз: "всё исправим", "она ещё молодая", "не понимает, что делает". Эти слова только разжигали в ней гнев, который она пыталась подавить весь день.       Она посмотрела на кулон и прошептала едва слышно:       - Как же я скучаю... Эти слова эхом отозвались в её сердце. Она устала бороться с собой, устала от бесконечных попыток найти выход из ситуации, которая казалась безвыходной. Ей хотелось только одного: снова увидеть её.       Соня не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя настолько измотанной. Она сидела на диване, прислонившись спиной к стене, ощущая, как тишина дома обволакивает её. Единственным звуком были еле слышные шорохи ветра за окном, да редкое потрескивание дерева в старом доме. Всё вокруг казалось чужим: запахи, тени, даже собственные мысли.       В какой-то момент она заметила, что зажала в руках подол своей кофты. Кулаки побелели, мышцы рук ныли от напряжения. Она заставила себя разжать пальцы и вытянула ноги, стараясь дышать ровнее. Сон казался ей чем-то опасным, пугающим. А вдруг она снова увидит их лица? Маму, полную ярости. Григорьеву, с растерянным и болезненным выражением. Эти образы застряли где-то на грани между реальностью и кошмаром, не отпуская.       Но усталость постепенно брала своё. Голова начала опускаться, плечи становились всё тяжелее. Соня не заметила, как глаза закрылись сами собой. Она провалилась в тяжёлый, беспокойный сон, в котором прошлое и настоящее смешались в хаосе образов, но это был хоть какой-то отдых.

***

      По телу пробежала дрожь, а ощущения чужих рук вызывали смесь страха и отвращения. Соня сначала не могла понять, что происходит - всё напоминало странный, нелепый сон.       - Соф… мне щекотно, - пробормотала она, не открывая глаз, всё ещё пребывая в дремотном состоянии.       - Так вот как её зовут, - раздался незнакомый мужской голос, низкий, насмешливый.       Соня вмиг очнулась. Её сердце забилось как бешеное, адреналин ударил в голову, осознание реальности накрыло словно ледяной водой. Она резко вскочила с места, готовая закричать или ударить, но не успела - грубая мужская рука зажала ей рот.       Её взгляд метался, пытаясь уловить что-то знакомое в фигуре перед ней, но освещение в комнате было тусклым. Она чувствовала горячее дыхание незнакомца рядом с лицом. Соня пыталась вырваться, но его хватка была железной.       В голове пронеслось тысяча мыслей, одна страшнее другой. "Неужели это снова происходит? Где мама? Почему она не слышит?" От ужаса её тело начало дрожать ещё сильнее, а в глазах заблестели слёзы. Она инстинктивно уперлась ногой в пол, пытаясь оттолкнуть мужчину, но он только крепче прижал её.       - Тихо, тихо, не дергайся, - шепнул он, но в его голосе не было ни капли успокаивающего тона.       Соня хотела закричать, но зажатый рот приглушал любой звук. Она попыталась укусить его руку, изо всех сил впиваясь зубами в плоть. Мужчина тихо выругался, но руку не убрал, только сильнее сдавил ей челюсть.       Соня почувствовала, как внутри неё начинает закипать ярость, смешанная с отчаянием. Её глаза метались по комнате в поисках выхода или хотя бы чего-то, что можно использовать в качестве защиты.       Соня попыталась вырваться из его хватки, её сердце билось так сильно, что, казалось, отдавалось в ушах. Она отчаянно пиналась и дёргалась, но руки Андрея лишь сильнее впивались в неё, лишая всякой возможности убежать.       - Ну-ну, тише, - проговорил он с мерзким смешком, его голос был пропитан ядовитой уверенностью. - Покажи, чему я тебя учил, давай.       Её тело сковал панический ужас, но в голове мелькнуло одно: надо бороться. Она выкрутилась из его хватки настолько резко, что ударилась спиной о стену.       Андрей нахмурился, на мгновение растерявшись. Этого мгновения хватило, чтобы Соня схватила ближайший тяжёлый предмет с полки - медный подсвечник, - и, не раздумывая, ударила его.       Звук удара и глухое «сука» вывели её из оцепенения. Андрей рухнул на колени, держась за голову. Соня, вся дрожа, бросила подсвечник и, почти сломя голову, вылетела из комнаты. Она слышала, как он выкрикивает ей вслед угрозы, но её ноги несли её прочь, подальше.       Она вылетела на улицу, где воздух был холодным и резким, как нож. Соня судорожно вдохнула, чувствуя, как морозный ветер обжигает её горло. В этот момент она поняла, что должна найти способ спастись.       Соня бежала, не оглядываясь, пока слёзы не застилали ей глаза. Она не могла прогнать из головы слова Андрея, его мерзкие взгляды. Сердце в груди колотилось, как будто хотело вырваться наружу. Слёзы катились по щекам, и в ту секунду, когда она приняла свою уязвимость, ей стало легче.       Но воспоминания о его руках, которые стремились заполучить её, терзали разум. Она вспомнила как он наклонился к ней ближе, а его ладони тянулись, будто желая опутать её крепкой веревкой. Ощущение его прикосновения, словно холодная сталь, проникло в душу, вызывая страх и внутреннее отчаяние.       Резкий порыв ветра вернул её к реальности. Она остановилась у края освещённой улицы, глядя на мрачные силуэты зданий, среди которых могла скрыться. Возможно, кто-то увидит её, поможет. Он не мог быть далеко, и она знала, что не может позволить себе расслабиться, пока угроза все еще витает где-то рядом. Надо бежать дальше, искать спасение.       Соня брела вдоль дороги, будто во сне. Её ноги цеплялись за щебень, иногда скользили по обледенелой поверхности. Пижама, порванная по краю, болталась на ветру, не защищая от холодного ночного воздуха. Тьма окутывала всё вокруг, лишь иногда вдалеке мелькали огни машин. Она не знала, сколько прошло времени или куда ведёт её путь.       В голове пустота, мысли будто испарились, оставляя лишь гулкое ощущение боли и одиночества. Она инстинктивно сжимала кулон на шее, который она решила надеть на ночь. Маленькая вещица, но сейчас она казалась ей единственным якорем, связывающим с реальностью.       Холод пробирал до костей, но она не замечала этого. Каждая минута на дороге становилась пыткой для её измождённого тела, но Соня не останавливалась. Ей нужно было уйти как можно дальше, забыть всё, что осталось позади.       Вдали появился слабый свет. Это был небольшой магазинчик или заправка - что-то, казавшееся спасением в безграничной ночной пустоте. Соня замедлила шаги, глаза слипались, а ноги с трудом слушались её. Но она знала: если не дойдёт до света, силы могут окончательно оставить её.       Соня услышала гул двигателя позади и инстинктивно напряглась, опасаясь, что это может быть Андрей. Машина медленно остановилась неподалёку, и, к её удивлению, из неё вышла женщина средних лет с тёплым шарфом, накинутым на плечи.       - О Господи, девочка, что с тобой?! - встревоженно проговорила она, подбегая к Соне.       Соня лишь посмотрела на неё пустыми глазами, не в силах вымолвить ни слова.       - Так, давай в машину, - сказала женщина, обняв её за плечи и мягко направляя к автомобилю. Она усадила Соню на заднее сиденье и быстро достала из багажника плед, укрывая её.       - Мне нужно в город, - еле слышно прошептала Соня, едва слышно сквозь зябкую дрожь.       - Конечно отвезём, милая, - успокоила женщина, садясь за руль. - Что с тобой случилось? Расскажешь?       Соня лишь слабо покачала головой, показывая, что говорить она не может. Женщина внимательно посмотрела на неё в зеркало заднего вида и вздохнула.       - Ну ладно. Адрес знаешь? - спросила она.       Соня кивнула, чувствуя, как голос подводит её.       - Только... - начала она неуверенно, - у меня... у меня денег нет...       Женщина повернулась, бросив на неё почти укоризненный взгляд:       - Я что, изверг какой-то? Какие ещё деньги? Ложись, поспи. Главное, что ты в безопасности.       Соня послушно откинулась на сиденье, чувствуя, как тёплый плед обволакивает её тело. Глаза начали закрываться, а усталость медленно захватывала её, но в голове всё ещё звучали слова женщины, наполненные заботой и теплом, которые она уже давно не слышала.       Машина медленно покачивалась на заснеженной дороге. Женщина, сидевшая за рулем, изредка поглядывала в зеркало заднего вида, её взгляд был полон беспокойства.       - Ты совсем одна? - осторожно спросила она, не отрывая глаз от дороги.       Соня едва заметно кивнула, стараясь удерживать в себе слезы. Женщина вздохнула, переключая передачу.       - Не бойся, милая, всё будет хорошо.       Эти слова звучали искренне, но в голове Сони они не находили отклика. Она закрыла глаза, надеясь, что тёмные мысли отступят. Машина плавно вошла в поворот, и её укачивающий ритм понемногу успокаивал.       - Ты можешь не говорить, если не хочешь, - продолжала женщина, - но знай, что, если нужно, я могу помочь. Неважно, что случилось.       Соня тихо шепнула:       - Спасибо.       Женщина только слегка улыбнулась, не поднимая темы больше. В салоне воцарилась тишина, нарушаемая только звуком мотора и шорохом шин по снегу. Соня чувствовала себя как в коконе: тепло, безопасно, но одновременно тревожно. Она задумалась, куда она направляется, и что будет дальше. Соня не знала, сколько прошло времени, но темнота за окном казалась непроглядной. Машина остановилась, и тихий голос женщины выдернул её из сна:       - Мы приехали. Это здесь? Соня вскочила, мгновенно проснувшись, и огляделась. Она узнала дом и кивнула, чувствуя, как внутри всё сжимается от страха и волнения.       - Может, тебя проводить? - предложила женщина, в её голосе слышалась тревога.       - Нет, спасибо, - поспешно ответила Соня, хватаясь за дверную ручку. - Спасибо вам за всё.       Она выскользнула из машины, как будто опасаясь, что любая задержка заставит её передумать. Женщина помахала ей на прощание и уехала, оставив Соню одну в тёмном дворе.       Холод пробирал до костей, но она не замечала этого. Сердце колотилось в груди, а ноги словно сами несли её к подъезду. Она замерла у двери, борясь с желанием просто развернуться и уйти. Но в глубине души Соня знала, что ей нужно войти.       Зайдя в подъезд, она почувствовала слабый запах сырости и пыли. Знакомые стены, потёртые лестницы, всё казалось таким привычным, но теперь почему-то чужим. Шаги эхом раздавались в пустом подъезде, и она чувствовала, как одиночество накрывает её с головой.       Соня достала запасные ключи за щитком, когда-то она подсмотрела это у Григорьевой, та тогда никак это не объяснила, лишь по привычному улыбнулась и сказала не забивать себе голову.              Соня вошла в квартиру, и тепло обволокло её, словно напоминая о доме, который она теперь боялась называть своим. На мгновение она просто стояла в прихожей, прислонившись к холодной стене. Казалось, что её тело двигалось автоматически, как марионетка, а разум оставался где-то далеко.       Ноги сами несли её дальше. На кухне всё было на своих местах - как будто никто и не уезжал. На столе стоял графин с водой, рядом - пустая чашка, оставленная в спешке. Соня машинально провела рукой по столешнице, чувствуя гладкую прохладу под пальцами. Она прошла дальше, в комнату, где всё осталось так же, как она оставила. Одеяло небрежно сброшено на край кровати, пара книг лежит на полу.       Она опустилась на край кровати, поджав под себя ноги. Внутри была пустота, слишком глухая, чтобы заплакать или кричать. Казалось, что чувства иссякли, оставив её пустой оболочкой. Её взгляд остановился на стене напротив, но она ничего не видела. Мгновения растягивались в вечность.       Соня поднялась, чувствуя, как её тело словно действовало отдельно от разума. Руки дрожали, ноги еле слушались, но она шла, будто кто-то невидимый вёл её. Каждое движение отдавалось болезненным эхом в сердце, но это больше не имело значения. Она была пустой, словно из неё вытащили всё, что составляло её личность.       На мгновение она остановилась у ванной комнаты. Её взгляд упал на старую верёвку, что лежала в углу, свёрнутая как змея. Почему она там оказалась? Соня не знала. Её мысли текли хаотично, не давая чёткого ответа. Она просто взяла её, как что-то естественное.       Стул из кухни. Его ножки скрипели по полу, когда она поставила его под люстру. Соня поднялась на него, чувствуя, как гравитация будто становится сильнее, тянет её вниз.       Всё вокруг замирало. Её дыхание стало медленным и тяжёлым. Она посмотрела в пустоту перед собой, в голове мелькнуло лицо Григорьевой. Улыбка. Тёплый взгляд. "Прости". Слово сорвалось с её губ шёпотом, почти неуловимо, растворяясь в гнетущей тишине.       Соня закрыла глаза, её пальцы дрожали, сжимая верёвку.       Сердце больше не бьется, а значит, в нем нет места и боли...

***

      Григорьева очнулась резко, будто кто-то вырвал её из глубокого сна. В комнате царила темнота, только слабый отблеск уличного фонаря пробивался через плотные шторы. Она поднялась, смахнув остатки сна с глаз, и посмотрела на телефон, который лежал на прикроватной тумбочке. Экран показал время: 4:20 утра.       - Отстой, - пробормотала она, осознавая, что до будильника ещё полно времени, но спать больше не хотелось.       Она потянулась, ощущая лёгкую ломоту в плечах, встала и направилась к балкону, захватив с собой пачку сигарет с письменного стола. Накинув на плечи старый тёплый кардиган, чтобы не замёрзнуть, Григорьева открыла дверь и вышла наружу.       На балконе было тихо. Холодный зимний воздух окутал её лицо, мгновенно пробуждая окончательно. Двор дома казался пустым, засыпанным снегом, который отражал слабый свет редких фонарей. Лёгкий мороз пощипывал щеки. Григорьева вытащила сигарету из пачки, прикурила, затянулась и медленно выдохнула облачко дыма, наблюдая, как оно растворяется в воздухе.       - Где же ты сейчас, малая? - пронеслось в её голове, и эта мысль сжала сердце.       Двор был безмолвен, как будто время замерло. Григорьева оперлась локтями на перила и уставилась вдаль, стараясь поймать хоть какую-то ясность среди хаоса мыслей. Её взгляд скользил по безлюдным улицам, по редким окнам, где ещё горел свет. Сигарета почти догорела, но она не торопилась возвращаться в тёплую комнату.       Она заметила как в соседний двор заезжает машина, что показалось ей странным, в такое то время, она пригляделась, из машины вышла до боли знакомая фигура.       Григорьева продолжала смотреть в окно, не веря своим глазам. Сердце бешено заколотилось, словно пытаясь пробиться наружу.       - Соня?! - её голос сорвался на шёпот, полный удивления и надежды.       Не думая ни секунды, она выкинула сигарету на снег и поспешно накинула куртку. Руки дрожали от волнения. Она не могла позволить себе ждать и терять драгоценные мгновения. Быстро натянув ботинки, она выскочила за дверь, даже не оборачиваясь.       В подъезде было холодно, её дыхание превращалось в облачка пара. Лестница под ногами отдавала гулким эхом. Григорьева бежала вниз, не замечая ничего вокруг, сосредоточенная только на одном - как можно скорее оказаться рядом с той, кого она так долго искала.       Соня вылетела на улицу, не обращая внимания на холод, который обжигал кожу. Она чувствовала, как ноги сами несли её вперёд. Морозный воздух обжигал лёгкие, но её это не останавливало. Адреналин и беспокойство полностью поглотили её.       Подбежав к подъезду, она заметила, что домофон не работает, и это было настоящей удачей.Она влетела внутрь и начала бежать вверх по лестнице, пропуская два, а иногда и три ступеньки. Сердце стучало в груди, как барабан, а в ушах шумела кровь.       Когда она добралась до нужного этажа, то сразу заметила приоткрытую дверь квартиры Сони. Этот вид заставил её остановиться на мгновение. Всё внутри похолодело.       Собравшись с духом, Григорьева осторожно подошла к двери. Она толкнула её, чтобы войти внутрь, но сначала замерла, прислушиваясь. В квартире стояла странная тишина, будто она была покинута в спешке. На полу валялись какие-то вещи, а в воздухе витал едва уловимый запах чужого присутствия.       - Соня? - тихо позвала она, заглядывая в темноту квартиры.       Но в ответ раздалось только эхо её собственного голоса.       Сердце забилось сильнее. Она не понимала, что ее так тревожит, но интуиция подсказывала - что-то не так. Тишина давила на уши, словно в квартире не было жизни, только пустота.       Не успела она сделать и нескольких шагов, как услышала едва заметный шорох, доносящийся из кухни. Григорьева резко повернулась, и без раздумий направилась туда, включая свет. Когда лампочка ярко вспыхнула, она застыла на месте, не веря своим глазам.       Соня стояла на стуле, плечи скруглены, взгляд пустой, а вокруг ее шеи был натянут шнур, туго обвивающийся, как удав. Григорьева сжала кулаки, не в силах поверить, что это происходит прямо перед ней.       - Нет, нет, нет, - панически заговорила она, чувствуя, как комок подступает к горлу. Ее голос едва сдерживал ужас. В его темных глазах промелькнула паника, когда она сделала шаг вперед, не веря, что все это происходит с ее другом.       - Блять, малая! - голос сорвался, как у человека, который не может найти воздуха. Она прыгнула на стул, почти не осознавая, что делает, и в мгновение ока оказалась рядом с Соней. Руками, дрожащими от страха и ненависти ко всему происходящему, она схватила девушку за талию, вытаскивая ее из петли. Каждое движение было жестким и быстрым, а под нос ей неслись проклятия, как будто это могло изменить происходящее.       Григорьева не думала о том, что могла бы оказаться поздно. Она просто делала все, что могла, чтобы спасти свою Соню, не оставляя места для раздумий, не отпуская страх, который был с ней каждое мгновение.       Соня лежала на полу, её бледное лицо и закрытые глаза заставляли сердце Григорьевой сжиматься от ужаса. Старшая судорожно прижимала её к себе, не зная, что делать, и лишь кричала:       - Соня, открой глаза! Ну пожалуйста! Слышь, не смей так!       С её рук стекала вода, которой она только что попыталась брызнуть на лицо Сони. Она терла ей щеки, похлопывала, словно этим можно было заставить её вернуться в сознание.       - Малая, блять, очнись! - голос дрожал, она чувствовала, как в горле нарастает ком.       Тишина комнаты была нарушена только её напряжённым дыханием. Паника захватывала сознание, мелькали обрывки мыслей: "Позвать на помощь? Может, вызвать скорую?" Но она просто не могла оставить её одну.       Григорьева прижимала Соню к себе, её тело казалось слишком лёгким, почти невесомым. Страх парализовал, но руки действовали инстинктивно: она снова потрясла Соню, шепча то ли ей, то ли самой себе:       - Ну, пожалуйста… Дыши, слышишь?       Соня слабо закашляла, разрывая тишину. Её веки дрогнули, и она тяжело открыла глаза.       - Что... ты делаешь?.. - еле слышно выдавила она, её голос был слабым и дрожащим.       - Что я делаю?! - взорвалась Григорьева, снова чувствуя, как слёзы подступают к глазам. - Ты вообще понимаешь, что могла сейчас... ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА?!       Соня отвернулась, её лицо было пустым, словно она уже не здесь.       - Мне больше нечего терять, - шепнула она.       - Схуяли "нечего терять"? У тебя есть я, чёрт возьми! - Григорьева сжала Соню за плечи, заставляя её посмотреть в глаза. - Ты думаешь, мне всё равно? Думаешь, я смогу жить дальше, зная, что ты...       Она замолкла, всхлипывая. Соня всё так же молчала, но в её глазах появилась тень чего-то, похожего на раскаяние.       Григорьева взяла её лицо в ладони, глядя прямо в заплаканные глаза.       - Если тебе больно, если тебе плохо, скажи мне об этом. Разбей что-нибудь, закричи, ударь меня, но не делай такого. Ты слышишь, Соня?       Та едва заметно кивнула, глядя в сторону.       - Обещай мне, что больше не будешь. Обещай, Соня, - голос Григорьевой сорвался, но она не отпускала её взгляда.       Соня молча кивнула снова. Григорьева, чувствуя, как её руки дрожат, прижала её к себе, снова обнимая так крепко, как только могла, будто боялась, что отпустит - и Соня исчезнет.       Григорьева обняла Соню так крепко, как будто боялась, что она исчезнет, растворится. Слёзы Сони были горячими, словно жгли кожу, но Григорьева не отстранялась, лишь крепче прижимала её к себе, чувствуя, как хрупкое тело дрожит в её руках.       - Я… Прости меня… - прерывисто выдохнула Соня, сжимая ткань рубашки Григорьевой. - Я не хотела, прости…       Григорьева закрыла глаза, чтобы справиться с нахлынувшей волной боли и жалости.       - Тише, всё, - прошептала она, поглаживая Соню по спине.       - Я отвратительная, - снова всхлипнула Соня, почти подавшись назад.       Григорьева тут же перехватила её лицо, бережно приподняв, чтобы увидеть её глаза. Их взгляды встретились, и она мягко, но настойчиво произнесла:       - Ты что такое говоришь? Ты прекрасна, кис.       В глубине заплаканных глаз Сони мелькнуло что-то - удивление, неверие или, может быть, неуловимая надежда. Но она лишь заплакала ещё сильнее, не выдерживая искренности слов.       Григорьева чувствовала, как тяжесть происходящего давит на них обеих, но в то же время она знала - сейчас, держа Соню в руках, она обязана быть её опорой, её силой. Она лишь продолжала тихо шептать:       - Всё будет хорошо. Мы справимся. Ты не одна.       Григорьева продолжала крепко обнимать Соню, ощущая, как её тонкое тело сотрясается от рыданий. Каждое слово, произнесённое Соней, било по сердцу. Она проводила руками по её волосам, пытаясь хоть как-то успокоить.       - Соня, пожалуйста, послушай меня, - Григорьева чуть отстранилась, чтобы заглянуть ей в глаза, но при этом не отпускала её. - Ты не отвратительная, ты... ты самый важный человек для меня.       Соня судорожно вздохнула, пытаясь унять слёзы, но эмоции переполняли её. Она прикрыла лицо руками, будто стыдилась своих слов и слёз.       - Как я могу быть важной, если всё, что я делаю, рушит твою жизнь... рушит всё вокруг...       Григорьева не выдержала. Она осторожно убрала её руки с лица и взяла её щеки в свои ладони. Её голос звучал твёрдо, но в глазах блестели слёзы:       - Ты ошибаешься. Ты не разрушаешь - ты собираешь       - Лучше расскажи, что произошло, - тихо произнесла Григорьева, уводя Соню в спальню , внимательно смотря на неё, пытаясь уловить хоть какую-то зацепку в её взгляде.       Соня замерла на мгновение, как будто решалась, говорить или нет. Её губы дрогнули, а глаза снова наполнились слезами. Она начала тихо плакать, её плечи мелко вздрагивали.       - Он... снова... я... меня... - едва слышно проговорила она, а затем разрыдалась сильнее.       - Эй, малая, дыши, - быстро сказала Григорьева, осторожно взяв её лицо в свои ладони. Она прижала Соню к себе, гладила по волосам, стараясь удержать её в реальности. - Всё в порядке. Я рядом. Ты можешь всё рассказать. Здесь ты в безопасности.       Соня судорожно вдохнула и, прячась в объятиях Григорьевой, начала говорить. Её слова выходили путанными, обрывистыми, но достаточно ясными, чтобы Григорьева начала понимать весь ужас ситуации. Соня говорила о вещах, которые происходили слишком долго, о страхе, о невозможности защитить себя и о том, как она пыталась быть сильной, но в итоге оказалась сломленной, она рассказала о всём, что Андрей делал с ней.       Григорьева сжала зубы, стараясь подавить собственную ярость. Её сердце колотилось, а руки инстинктивно сжались в кулаки. Но сейчас важнее всего было поддержать Соню.       Григорьева продолжала метаться по комнате, гнев переполнял её. Она сжимала кулаки, пытаясь не выплеснуть этот гнев слишком громко, чтобы не напугать Соню ещё сильнее.       - Да он просто ублюдок! - прошипела Григорьева, словно эти слова могли что-то изменить. - Я убью его, клянусь!       Соня сидела, обхватив колени, её тихий голос оборвал поток ярости:       - Мне страшно.       Эти слова ударили Григорьеву по сердцу. Она замерла на месте, внезапно осознавая, что её гнев только сильнее загоняет Соню в её раковину страха. Она медленно подошла и села рядом, её голос стал тихим, почти шёпотом:       - Слушай меня. Всё будет хорошо. Я не дам ему тебя тронуть.       Соня молчала, прижимая колени к груди, но её плечи чуть расслабились. Григорьева осторожно накрыла её руку своей.       - Я с тобой, - добавила она мягко.       Затем, следуя импульсу, она наклонилась и поцеловала Соню в лоб. Это движение несло в себе всё: заботу, обещание защиты, и ту нежность, которая оставалась неизменной.       Постепенно тишина заполнила комнату. Соня положила голову на плечо Григорьевой, глаза её стали тяжелеть.       Григорьева сидела неподвижно, слушая её дыхание и обещая себе, что не допустит, чтобы что-то подобное повторилось.       Соня постепенно затихала, её дыхание становилось ровным и спокойным, словно все её тревоги отступили, хотя бы на короткий миг. Григорьева смотрела на неё, ощущая смешанные чувства - злость, боль, любовь и беспомощность. Соня лежала с закрытыми глазами, её лицо было расслабленным, но следы слёз на щеках всё ещё напоминали о пережитом.       Григорьева осторожно поправила подушку под её головой и продолжила гладить Соню по волосам, мягко убирая непослушные пряди с её лица. Пальцы скользили по её лбу, касались щёк, будто пытаясь стереть всю боль, что ей причинили.       В какой-то момент её собственные эмоции взяли верх. Сначала это была тихая дрожь в груди, а затем слёзы, которые невозможно было сдержать. Григорьева уткнулась лицом в руку, чтобы не разбудить Соню. Она плакала беззвучно, почти боясь выдать свои чувства, но слёзы были как буря, смывающая накопленную вину и бессилие.       Соня во сне повернулась, её рука случайно коснулась Григорьевой, как будто даже в бессознательном состоянии она искала её присутствие. Григорьева чуть наклонилась к ней, нежно поцеловала её в макушку и тихо шепнула:       - Всё будет хорошо... я рядом.       Её слова растворились в ночной тишине комнаты.