Осколки на снегу

Кабинет Феликса был настолько строгим и холодным, что Маринетт почувствовала себя неуютно, как только открыла дверь. Всё вокруг — от идеально выровненных бумаг на его столе до строгого минималистичного интерьера — кричало о том, что здесь нет места теплу и эмоциям. Феликс сидел за своим рабочим столом, сосредоточенно просматривая документы. Его взгляд был направлен в бумаги, а длинные пальцы отрывисто перебирали страницы. — Ты без стука? — сухо бросил он, даже не поднимая головы, когда услышал шаги. — Тебе бы хоть иногда говорить «добро пожаловать», — не сдержалась Маринетт, подойдя ближе. Она несла в руках планшет с эскизами. Феликс наконец поднял глаза. Его взгляд был усталым, но сосредоточенным. — Если ты снова пришла защищать свои детские идеи о семейном празднике, можешь сразу разворачиваться. — А если я пришла предложить компромисс? — парировала Маринетт, бросив планшет на его стол. Феликс приподнял одну бровь и с подозрением посмотрел на неё. — Компромисс от тебя? Это что-то новенькое. — Ну, видишь, я учусь, — с сарказмом сказала она, садясь на стул напротив. Она включила планшет и показала один из своих эскизов. На нём был изображён зал, украшенный гирляндами и ёлочными игрушками, с длинными столами, где могли бы собраться люди разного возраста, и уютным камином в углу. — Мы можем сохранить твою идею с аукционом, — начала Маринетт, — но сделать это более человечным. Например, пусть часть средств уйдёт на организацию праздника для детей из приютов. А сам аукцион будет проходить в зале, где люди смогут чувствовать себя комфортно, а не как на показе мод. Феликс внимательно разглядывал эскиз, но его лицо оставалось непроницаемым. — Ты хочешь, чтобы элита тусовалась в окружении печенья и рождественских огоньков? — наконец спросил он. — Да, Феликс, — ответила она, перекрестив руки на груди. — Иногда нужно напоминать элите, что они тоже люди. Он откинулся на спинку кресла, скрестив руки за головой. — Интересно. Ты правда думаешь, что они захотят это поддержать? — Я не думаю. Я знаю, — уверенно сказала Маринетт. Феликс молчал несколько секунд, прежде чем вновь выпрямился и склонился над планшетом. — Хорошо, — сказал он наконец. — Мы попробуем. Но только при одном условии. — Каком? — настороженно спросила она. — Ты сама убедишь людей поддержать эту идею. Мне не хочется терять время на уговоры. — Договорились, — ответила Маринетт, почувствовав удовлетворение от его согласия.

***

— Значит смотри, – Феликс положил перед девушкой папку с документами, начав поочерёдно их перебирать. — тебе нужно подписать здесь, здесь и здесь. — А на лбу тебе не надо ничего подписать? – Маринетт невинно улыбнулась. — Просто оставь в этих злосчастных клеточках свои «автографы». — Хорошо. – Маринетт поспешила разрядить обстановку, заметив лёгкое раздражение на лице Феликса. – Не хочешь горячего шоколада? Рядом открылась новая кафешка... — Я не пью сладкие напитки. – Феликс перебил её. — А как же тогда, на катке... — Это бывает только в исключительных случаях. – Маринетт уже второй раз подряд была перебита. Едва Феликс вышел из кабинета, Маринетт сразу схватила телефон. Первый день как они сотрудничают, а Дюпен Чен уже вся как на иголках. — Алья, я сейчас откинусь. – Маринетт решила обойтись без приветствия. — Да ну Аль, с ним работать просто невозможно! Я ему «будешь горячий шоколад», а он мне «я не пью сладкие напитки» бе-бе-бе. – девушка в порыве эмоций несколько раз махнула рукой в воздухе. — Марине... – Феликс застыл в дверном проёме. Он всё слышал. И кажется, его не заметили. Отойдя немного в бок, скрывшись за уголом, блондин прислушался. — Ты опять за своё?! – Маринетт вымученно прикрыла глаза. — Я ведь уже говорила. Девушка резко обернулась. — Я т-тебе перезвоню... Феликс вышел из-за угла, скрестив руки на груди. Он начал медленно подходить ближе. — Подслушивать чужие разговоры - не прилично! – Маринетт встала из-за стола. — Обсуждать коллег - тоже. Феликс оказался слишком близко. Запредельно близко. На каком-то запретном для него расстоянии. — Ты подписала бумаги? – Феликс был так близко, что буквально произнёс это Маринетт в губы.

***

Феликс снова взял в руки документы и, казалось, полностью погрузился в работу. Маринетт уже собиралась уходить, как его голос заставил её остановиться. — Знаешь, почему мне не нравятся твои «уютные» идеи? Она обернулась, удивлённая тем, что он продолжил разговор. — Почему? Феликс отвёл взгляд, словно не был уверен, стоит ли продолжать. — Они напоминают мне о том, чего у меня никогда не было, — тихо сказал он. Эти слова, сказанные почти шёпотом, застали Маринетт врасплох. Она замерла, не зная, что ответить. — Феликс… — Забудь, — резко перебил он, снова погружаясь в бумаги. — У тебя есть дела. Она постояла ещё пару секунд, прежде чем кивнуть и тихо выйти из кабинета. В её голове крутились его слова, которые вдруг открыли ей другую сторону этого сложного человека. За дверью она вздохнула. «Он совсем не такой, каким хочет казаться», — подумала она, прижимаясь спиной стеной к стенке.

***

Воспоминания Феликса,о Рождественском вечере. Феликс смотрел на закрывшуюся дверь, но взгляд его был уже далеко от этого момента. Её слова, её эскизы, её упрямая вера в человечность — всё это внезапно всколыхнуло то, что он давно прятал глубоко внутри.

**

Его сознание перенеслось в один из дней детства. Канун Рождества. Ему было лет восемь, может, чуть больше. Адриану — на пару лет меньше. В доме стояла тишина, такая ледяная, что даже блестящие ёлочные игрушки на искусственной ёлке казались частью этой замороженной атмосферы. Амели была где-то наверху, занятая подготовкой подарков или заказами для ужина, пытаясь создать хотя бы иллюзию праздника. Но Габриэль был здесь — в своём кабинете. Его строгий профиль, очерченный светом настольной лампы, казался высеченным из камня. Феликс тихо открыл дверь и заглянул внутрь. В руках он держал нарисованную им открытку — детский рисунок, где вся их семья была изображена вместе: Амели держала детей за руки, а Габриэль стоял позади, едва заметно улыбаясь. Это была единственная улыбка, которую Феликс мог представить на лице отца. — Папа, — тихо позвал он, подходя ближе. Габриэль не поднял глаз. — Я занят. — Но… я хотел показать тебе кое-что, — наивно продолжил Феликс, протягивая открытку. Габриэль всё-таки поднял взгляд, но его глаза были холодными, почти оценивающими, как у критика, а не у отца. — Рисунки? — сухо спросил он. — Ты теряешь время, Феликс. В твоём возрасте ты должен развиваться, а не заниматься этим… пустяком. Слова были произнесены спокойно, но их острота больно ранила. Феликс не сказал ни слова, просто опустил руки с открыткой и молча вышел из кабинета, крепко сжимая бумагу, которую он ещё недавно считал особенной. В ту ночь он долго сидел рядом с Адрианом, который радовался подаркам и рассказывал, как ждет, что папа тоже присоединится к ужину. Но Феликс уже знал, что этого не случится. Габриэль всегда был там — в своём холодном кабинете, за стопками документов, где ни один праздник не мог достучаться до него.

***

Возвращаясь в реальность, Феликс резко моргнул. Он отвёл взгляд от документов, который притворялся сосредоточенным, и попытался вернуть себе прежнюю маску. «Тёплые семейные вечера, уют, радость…» — с горечью подумал он. — «У меня этого никогда не было, и никогда не будет». Но в глубине души он знал, что не сможет забыть этот рисунок. Или её эскизы. Потому что они заставляли его чувствовать.

***

Воспоминания Маринетт,о Рождественском вечере. Маринетт стояла у двери кабинета Феликса, глубоко вдохнув. Его слова задели её больше, чем она ожидала. Воспоминания о Рождестве, которые всегда были для неё источником тепла, неожиданно всплыли, словно напоминая, что её детство было совсем другим.

**

Это был один из тех зимних вечеров, когда за окном падал снег, покрывая крыши Парижа мягким белым одеялом. В доме пахло свежими круассанами, шоколадом и немного корицей — мама только что достала из духовки свои фирменные рождественские пироги. Витражи пекарни, украшенные разноцветными гирляндами, мягко мерцали, добавляя ещё больше уюта. Маринетт сидела на полу рядом с огромной коробкой с украшениями. Отец уже достал с чердака искусственную ёлку, которая год за годом становилась частью их семейного ритуала. Он пытался установить её ровно, но каждый раз что-то шло не так, и ёлка слегка кренилась. — Ох, вот почему в следующий раз я куплю новую подставку! — воскликнул Том, расставляя ёлку в очередной раз. — В следующий раз? Ты говоришь это уже третий год, — засмеялась Сабина, протягивая ему кружку горячего шоколада. Маринетт хихикала, развязывая ленты и доставая старые игрушки. Каждая из них хранила свою историю. Вот красный шар, который она случайно уронила в пять лет, и папа склеивал его весь вечер, сказав, что игрушки с трещинами самые особенные. Вот маленький деревянный ангел, которого ей подарила бабушка, сказав, что он принесёт удачу. — Мам, пап, а когда я была маленькой, я хорошо помогала с украшением ёлки? — спросила она, ловко закрепляя гирлянду. — Конечно, ты всегда старалась, — ответила Сабина, улыбаясь. — Правда, однажды ты умудрилась обмотать гирляндой самого папу. — Это была стратегическая ошибка, — рассмеялся Том, вспоминая, как он весь вечер распутывался. Когда ёлка была украшена, семья уселась за стол. Сабина зажгла свечи, добавив в вечер нотку волшебства, а Том начал резать пирог. Маринетт сидела между родителями, чувствуя, как тепло их любви окутывает её, словно самый мягкий плед. — Ты знаешь, что в этом году ты звезда нашей семьи? — сказал Том, подмигнув дочке. — Я? Почему? — удивилась она. — Потому что ты сделала этот вечер ещё лучше, — ответила Сабина, поцеловав её в макушку. Это был простой момент, без больших подарков или роскошных украшений. Но в нём было всё, что значило для Маринетт Рождество: уют, смех, семья и ощущение, что ты нужен и любим.

***

Вернувшись к настоящему, Маринетт прижала руки к груди, как будто пытаясь сохранить это тепло внутри. «Может, он просто никогда не знал, как это — чувствовать себя дома», — подумала она о Феликсе. Её взгляд стал мягче. «Если он не видел тепла, это не значит, что его нельзя подарить».