Единственное исключение

      Уэнсдей сидела на стуле, постукивая пальцами по клавишам своей печатной машины так сильно, что от этого яростный звук механизма отражался по всей комнате.       Пока другая девушка, полная противоположность темноволосой писательницы, красила свои ногти в розовый лак. Энид лепетала без умолку про свидание с ухажером, вызывая у Уэнсдей приступ раздражения, которое не отражалось на ее всегда бесстрастном лице. За исключением того, что она сужала глаза больше обычного.       Мрачная девушка с силой вдавливала пальцы в клавиатуру, пытаясь не сорваться на чрезмерно общительную блондинку. Для Уэнсдей было в новинку сдерживать себя в прямолинейных и саркастичных ответах – особенно с соседкой. Раньше чувства других её не волновали. Но в этой шумной, разговорчивой волчице было что-то, что заставляло её подавлять свои грубые порывы, как будто неведомая сила удерживала ее от привычной холодности.              Через пару минут, закончив красить ногти, Энид вскочила с кровати и возбуждённо подбежала к подруге. Она остановилась рядом с креслом, где восседала мрачная писательница, погруженная в свои творческие мысли.       – Смотри! Я покрасила ногти в наши цвета: розовый и черный. Здорово, правда?, – она быстро тараторила свои слова, протянув свою руку вперед, демонстрируя покрашенные ногти.       Уэнсдей нехотя подняла взгляд, и пробежалась взглядом по ногтевым пластинам соседки, которые теперь чередуясь по очереди покрылись черным и розовым. В свою очередь, брюнетка не повела даже бровью, а лишь сухо, без эмоций, произнесла.       – Ты отвлекла меня от написания моего романа, чтобы показать это детское безобразие? Энид, ты полное воплощение самого понятия синдрома Питера Пена, – также бесстрастно повернулась она обратно к печатной машинке, намереваясь дальше писать про серийных убийц.              Энид поджала губы, недовольная ответом, но не прошло и минуты, как ее лицо вновь озарила лучезарная улыбка. До Уэнсдей донесся скрип шкафа – очевидно, ее надоедливая соседка распахнула дверцы, бормоча под нос какую-то поп-мелодию.       Мрачная девушка мельком взглянула на ее спину, изучая с головы до пят, словно пытаясь запечатлеть каждую ворсинку на одежде юной волчицы. Она не знала почему и зачем, но стала подмечать за собой несвойственную ей черту: подглядывать незаметно за соседкой по комнате. Уэнсдей долго пыталась отучиться от новой привычки, но ее взгляд будто сам притягивался магнитом в сторону Энид из раза в раз.       Как только девушка, за которой она украдкой наблюдала, повернулась и заметила ее цепкий взгляд, Уэнсдей поспешила вернуть внимание к механическим клавишам. Но сосредоточиться обратно оказалось сложнее, чем она ожидала – ее нагло прервали в потоке мыслей. Ее прервала... Энид. По телу брюнетки пробежала волна раздражения, холодного и неприятного. Уэнсдей не собиралась акцентировать внимание на подобную чепуху, но мысль о блондинке никак не отпускала ее.       Разгладив рукой черную плиссированную юбку, Уэнсдей поднялась с кресла и направилась к стеллажу цвета ночи, больше напоминавшему склеп. По бокам стеллажа выделялись металлические вставки в виде черепов, пауков и готических узоров, словно взятых из мрачных сказаний. На полках, словно элементы странной композиции, стояли засушенные черные розы и статуэтка вороны, остро выделяясь на фоне темного дерева. Уэнсдей вытащила книгу в темном переплете, на стилизованной обложке которой крупным, изогнутым шрифтом было написано: «Франкенштейн». Эта классика готической литературы казалась ей ближе и дороже, чем даже ее любимый «Грозовой перевал».       Ученица Невермора внимательно рассматривала книгу, прежде чем опуститься на край кровати и открыть ее на странице, где остановилась в прошлый раз. Ее пальцы крепко держались за края переплета, пока взгляд скользил по строчкам, погружаясь в мрачный мир о живом существе, ставшем экспериментом безумного ученого. Через пару минут, закончив копаться в своем шкафу, Энид подошла к подруге.       Прокашлявшись, она замерла рядом, ожидая, что саркастичная писательница хотя бы удостоит ее взглядом.       Уэнсдей сначала думала не реагировать, и продолжить читать, но настырные покашливания около ее кровати стали мешать ей вновь сосредоточиться. Она удержалась, чтобы не закатить глаза, или даже примерить шкуру убийц про которых она часто пишет на себе. От настырных попыток привлечь ее внимание появлялось желание сомкнуть руки на шеи Энид. Но все же, ей пришлось взглянуть на нее, а точнее на то, что держала в руках блондинка. Это была книга. Ей стало любопытен мотив Энид, и что она хотела от нее.       Руки Энид протягивали книгу с синей обложкой, пока она посматривала на нее с неуверенной улыбкой, которая выдавала ее волнение. Не каждый день, она дарит такой своеобразной подруге что-то личное, что-то на свой вкус.       Уэнсдей немного удивленно смотрела на протянутую книгу, долго не забирая ее из рук, раздумывая, стоит ли принимать что-то от чересчур активной соседки. Сопротивляться долго она не смогла, и ее руки машинально забрали книгу за корешок. Она начала вертеть ее в руках, пока взгляд не пробежался по названию: «Снежная королева». От выбора Энид на мгновение у неё мелькнула полуулыбка у уголков рта, но лицо сразу вернулось к привычному хладнокровию.       – С чего вдруг ты даришь мне… подобную литературу? Это какой-то скрытый подтекст на меня или ты думаешь, что мне понравится детская сказка?, – она непроницаемым лицом посмотрела на Энид, темные глаза Уэнсдей изучающе смотрели и пытались подловить любую эмоцию от нее.       От вопроса подруги Энид неуютно поерзала на месте и закатила глаза, пытаясь скрыть свое волнение.       – Глупышка, это не просто сказка, а очень-очень интересная сказка! Тебе понравится, я обещаю, - пыталась заверить оптимистичная подруга, маша руками в сторону подарка. Ее голубые глаза возбужденно поблескивали, отражаясь от света лампы, как два ярких сапфира.       «Глупышка?» «Понравится?» – эти слова крутились в голове мрачной Аддамс, пока она пыталась осознать свое отношение к этому жесту. Едва заметно кивнув ей, она открыла книгу. На первой странице красовалось рукописное послание, написанное мягким почерком: «Может быть, это поможет тебе увидеть мир немного теплее».       Сердце Уэнсдей невольно замерло, что-то странное вспыхнуло у нее где-то в животе, и от этого ощущения она непонимающе озиралась то на текст, то на Энид. Что это с ней? Почему она чувствует так непривычно? Почему ее сердце забилось быстрее? Это от странного жеста не менее чудаковатой волчицы? Или она сошла с ума и переутомилась? Что бы это ни было, ей это было не нужно – это не то, что должно возникать от обычного подарка приятельницы.       – Спасибо, я полагаю, хоть выбор литературы меня все еще смущает, - девушка с косичками кивнула почти незаметно ей и продолжила свой ответ после легкой паузы, явно поразмыслив, как ответить на ее подарок более… лояльно.       – Только я не нуждаюсь в подарках, Энид, лучше не дари больше. В следующий раз, если захочешь мне вдруг вручить «Маленького принца», то я закопаю тебя под землей у школы, – по легкой ухмылке и ехидному взгляду Уэнсдей можно было понять, что эта угроза несерьезна. Она провела пальцами по обложке, выдержанной в стиле сказок с иллюстрациями.       Все же, Уэнсдей на короткую секунду подумала о том, каково было бы… прикоснуться к Энид. Сжать ее плечи и предложить свою любимую литературу взамен. Она мысленно дала себе оплеуху и положила сказку на стол, чтобы снова взять книгу про Франкенштейна в руки.       Однако, ей будто назло, сегодня кто-то хотел помешать погрузиться в волшебный мир букв. Энид позвонил Аякс, и она запищала, как щенок, от радости. Уэнсдей сдержала себя, приложив всю силу воли, чтобы не скривиться от этих нежностей. Перевозбужденная девушка оказалась у шкафа за секунду, надевая красивое платье цвета сакуры, которая обычно цветет в Японии, покрывая страну розовыми лепестками.       Энид подбежала к ней, словно реактивный двигатель, и с повышенным голосом снова защипала Уэнсдей за рукав.       – Представляешь, Аякс позвал меня на свидание! Я так волнуюсь, Боже, ты бы знала. Хотя откуда тебе знать? Ты, наверное, убьешь всю романтику и парня впридачу, если пойдешь на свидание, – Энид рассмеялась звонко, и ее блондинистые волосы затрепетали, как золотистые струны арфы, вибрируя от каждого ее смеха.       Невольно Уэнсдей засмотрелась на нее, на ее подрагивающие волосы, которые напоминали пушистую шерсть диковинного зверька, взъерошенного и живого. Она опустила взгляд на ее полные губы случайно, но сразу убрала его. Уэнсдей не понимала, что с ней происходит в последнее время, почему ей так часто приходится отворачивать взгляд от надоедливой соседки, от ее губ. Почему она вслушивалась в этот игривый и бархатный голос, почему без особого раздражения слушала ее звонкий смех. Эти вопросы вертелись в ее голове, как нескончаемый поток шума.       Энид хлопнула по её постели и, обиженно протянув, произнесла:       – Ради всего святого, Уэнсдей, ты хоть меня слушала? Я понимаю, что тебе все равно, но могла бы хотя бы сделать вид, - она отошла от нее и закружилась телом у напольного зеркала, которое всегда не нравилось мрачной соседке.       – Ну как я выгляжу? Аяксу понравится, по-твоему?, – подмигнула она ей, весело улыбаясь, в то время как закалывала волосы сзади в пушистый розовый крабик.       Слова застряли в горле Уэнсдей, комом. Обычно всегда саркастичная и находчивая на ответ, она растерялась, не зная, что ответить на вопрос. По правде говоря, Уэнсдей считала Энид красивой. Ей нравилось, как поблескивал на ее коже раздражающий розовый хайлайтер, как это слишком ванильное и милое платье шло ей. Как ее глаза выделялись на фоне всего своим блеском. Как… как она зачаровала всех, кто попадал под ее чары. Но признаться об этом вслух? Она не могла такого и представить.       Спустя почти минуту молчания, пока Энид продолжала укладывать волосы, явно забыв про свой заданный вопрос, Уэнсдей все же смогла тихим, не похожим на свой привычный уверенный и не наполненный эмоциями голос сказать:       – Я считаю, что от количества всех оттенков розового на тебе у него пойдет радуга из рта, но если ты этого добивалась, то да, он будет в восторге, – это был максимум, который могла выдать девушка. Уэнсдей скрестила руки на груди, непрерывно наблюдая за ее сборами, за тем, как Энид лихорадочно поправляет уже почти третий раз свой макияж.       Соседка суетилась из стороны в сторону, пока окончательно не удовлетворилась результатом, и хлопнула в ладоши, довольная. Она обернулась к хмурой Уэнсдей и взволнованно, в своей манере, прощебетала:       – Пожелай мне удачи, – суровая девушка нахмурилась ещё сильнее от слов волчицы, над ее бровью залегла морщинка от данного жеста. Уэнсдей не хотелось отпускать Энид ни на какое свидание с посредственностью из Невермора. Тем более, он мог случайно своими змеями заставить ее окаменеть. Что она нашла в нем? Что-то липкое, вязкое и неприятное стало подниматься в ее груди. Это было нечто, что она никогда не ощущала в своей жизни. Ей хотелось прикоснуться к ее руке, привлечь ее внимание в свою сторону. Например, посмотреть какую-нибудь тупую мелодраму, которую Энид давно хотела. Уэнсдей терпеть не могла мелодрамы всеми фибрами души: для нее это была пустая трата драгоценного времени и угроза для ее закаленного разума.       Холодным тоном, но с глазами, как у темного оникса, она произнесла быстро, прикладывая все усилия, чтобы не прошипеть эти слова:       – Если он разобьет тебе сердце, я сломаю ему конечности, – сквозь сжатые зубы пробубнила угрюмая ученица, затем, не говоря больше ни слова, села за привычное место – за печатную машинку, нажимая с такой силой на клавиши, что оборудование едва выдерживало. Уэнсдей осталась одна, когда Энид вышла из комнаты вприпрыжку. Почему-то ей стало тоскливо в груди, желаемая тишина приносила не облегчение, а непривычное чувство брошенности.