Единственное исключение

      Прошло полчаса, как угрюмая писательница осталась одна. Из окна были слышны ухание сов и на контрасте шум прогуливающихся студентов около кампуса школы.              Уэнсдей не находила себе места в комнате. Она пыталась отвлечься от навязчивых мыслей, но не могла сосредоточиться. Собранная и стойкая при всех странных и страшных событиях, сейчас она ходила по комнате, наворачивая круги, хватаясь то за подаренную книгу, злобно сжимая ее, то за клавиши на машинке, выплескивая язвительные слова к Энид. Она оправдывала это тем, что девушка нарушила ее покой, ее отдых, ее творчество своим глупым свиданием, своей одержимостью этим ничтожеством, похожим на лузера.       Она села на пол у подоконника, сжала плечи ладонями, утыкаясь носом в свои руки, словно пытаясь создать панцирь для себя. Ком в горле мешал дышать и даже глотать собственную слюну. Мысли, не оставлявшие ее, были о Энид и Аяксе. Видения того, как они целуются, как Аякс сжимает талию Энид, как блондика страстно отвечает на его поцелуй, преследовали ее, как проклятие колдуньи, не желавшее отпускать. Она сжала руку в кулак до хруста суставов, будто это была шея того парня. Ей хотелось послать Вещь шпионить за парой, но она понимала, что это было бы слишком. Она бы перешла черту.       Она не хотела углубляться в корни этих чувств. Боязнь заглядывать в глубь своих скрытых эмоций была с ней с тех пор, как она познакомилась с Энид Синклер. Вдруг раздался щелчок, и дверь распахнулась резко. Светлая голова показалась в проеме, когда девушка быстро и радостно шагнула в их общую комнату.       Энид улыбалась мягко, но ее взгляд застыл, как только она заметила непривычную картину. Суровая соседка сидела на полу, подогнув колени к лицу, и выглядела... разбитой?       Энид подошла осторожно, как к диким раненым зверям, и прошептала обеспокоенным голосом:       – С тобой всё в порядке, глупышка? Что-то случилось с Вещью?, – Энид остановилась рядом с ней, пока Уэнсдей резко подскочила и мгновенно нацепила на лицо свою стандартную маску холодности, как вторую кожу.       – Со мной ничего не могло случиться, ты забыла, что я из тех, кто наоборот создает проблемы кому-то? И не называй меня глупышкой, Ханна Монтана, – ее слова звучали ровно, без запинки, но глаза выдали ее, в которых таились настоящие чувства. Никому, даже такой, как Уэнсдей Аддамс, не удавалось скрыть их. И это заметила Энид. Это замешательство во взгляде подруги. Она подошла ближе, нарушая границы их комнат, вступая в темную половину, которая принадлежала саркастичной девушке. Не удовлетворенная дежурным и напускным ответом, блондика нарушила давящую тишину.       – Не ври мне, Уэнсдей, я вижу, что тебя что-то гложет. Что случилось? Я не отстану ведь, и тебе придется действительно меня прикончить, чтобы окончательно избавиться, – она слегка наклонила голову набок, чтобы лучше взглянуть в лицо Уэнсдей, лицо, которое пряталось под челкой. Губы темноволосой сжались в тонкую линию, а брови нахмурились от напряжения, сковывавшего все ее тело.       Уэнсдей не могла избавиться от мыслей о том, как ее сверхъестественная подруга проводит время с ухажером, как они, вероятно, были наедине. Эта картина вызывала у нее одновременно и уныние, и ярость.       Она не сводила взгляда с губ Энид и, не задумываясь о том, что говорит, рявкнула на нее с таким яростным выражением, что ее кулаки сжались до боли.       – О, вижу, ты прям сияешь. Аякс так продуктивно осчастливил тебя языком, что ты даже не можешь перестать болтать о нем? Из-за твоих сборов, ночных свиданий и вечных разговоров я не смогла дописать роман. Ты постоянно мешаешь мне, надоедаешь. Тебя слишком много.       Ногти вонзались в ее кожу, но этот физический дискомфорт каким-то образом приносил облегчение. Ей хотелось избавиться от этих глупых, навязчивых чувств, которые буквально захлестнули её. Неужели… нет. Это невозможно. Уэнсдей, в панике, задала себе самый страшный вопрос: неужели она ревновала? К этому дурацкому комочку шерсти? Как она могла стать такой?       Уэнсдей увидела, как лицо Энид искажалось от обиды и боли, вызванной её резкими словами. Ее взгляд стал мягче, но этого было недостаточно. Энид казалась все более уязвимой, потому что она боялась быть навязчивой для странной Аддамс. Она уже привязалась к ней, и эта привязанность, неожиданно для самой себя, стала гораздо сильнее, чем она могла бы себе представить.       Ноги блондинки сделали шаг назад, ее губы затряслись от силы обиды, а в уголках глаз начали собираться слезы – влажность, которая вот-вот грозилась хлынуть волной.       – Отлично, я больше не буду надоедать тебе, больше не заговорю с такой занятой персоной, как ты, Уэнсдей.       Внутри Уэнсдей сжалось что-то похожее на вину и сожаление, и, почти не осознавая, она сделала шаг к Энид.       – Я… Я не хотела этого, Энид. Просто я… – она прикусила губу, не закончив предложение, чувствуя, как свинцовая тяжесть в груди растет с каждой минутой. Сделав еще один шаг, она оказалась почти вплотную с ней. Это было то, что она никогда не терпела от других – когда кто-то стоял слишком близко, когда кто-то плакал или выражал сентиментальные эмоции в ее присутствии. Но с Энид было иначе. Что-то в ее присутствии заставляло Уэнсдей ощущать себя по-другому, как будто эта девушка была исключением, с которым можно было быть… другой.       Энид шмыгнула носом, и слезы, как проливной дождь осенью, потекли из ее глаз. Она, как ребенок, вытирала ладошкой предательски появляющуюся влагу. Сердце бесчувственной Уэнсдей защемило от этого вида заплаканной волчицы, и, отбросив свою рациональную сторону в черный ящик на время, она посмотрела на нее мягко. Брюнетка подняла руку, приблизив ее к лицу плачущей девушки. Ладонь замерла на минуту, прежде чем Уэнсдей положила ее ладонь у лица. Она убрала руку и, почти трепетно, провела пальцами по щеке Энид. Она прошептала глухо, дрожащим голосом. Такой мягкой она могла быть только с ней.       – Не плачь, идиотина. Прости меня, я не хотела обижать тебя. Это я веду себя большую часть времени отвратительно, а не ты, – Уэнсдей почувствовала облегчение, как будто груз, который она носила так долго, наконец-то сняли с ее миниатюрных плеч. Она сжала щеку Энид крепче, ощущая подушечками пальцев ее шелковистую кожу.       Энид удивленно ахнула и смотрела с широко распахнутыми глазами. Ее веки опухли, а глазные яблоки покраснели от пролитых слез.       – Ч-Что ты делаешь? Почему т-так смотришь? - пролепетала светловолосая, запинаясь и заикаясь от интенсивности взгляда Уэнсдей. Это был тот взгляд, которым томно одаривают любовники. Взгляд хищных черных глаз, который захватывает в ловушку всю твою сущность.       Уэнсдей тяжело задышала, не в силах сопротивляться этому иррациональному чувству. Желание быть рядом, касаться ее, слушать болтовню этой назойливой соседки охватывало ее. Тягучее, как мед, стремление захватить её губы в плен жгло изнутри. Уэнсдей жаждала стереть каждый след прикосновений Аякса, словно смывая чужую метку, и оставить на ее коже свои, непререкаемые, как древний обет. Она почти до одержимости хотела заставить Энид забыть о парне. Что-то тёмное и опасное пробуждалось в ней – эгоистичное желание, чтобы Энид стала чем-то большим, чем просто подругой. Желание, которое не знало ни границ, ни сожалений, лишь жажду обладания. Энид будет только ее. Её личной волчицей, ее личной розовой катастрофой. Ее… исключением.       Поэтому она прошептала, срываясь, так нежно, как никогда не обращалась с кем-либо.       – Потому что я хочу касаться тебя. Впервые хочу касаться кого-то, понимаешь? Потому что я хочу утешить, хочу извиниться, хочу стереть следы Аякса с твоей кожи, соскоблить своими руками каждый участок, где прикасался он. Меня жутко бесит, что он целовал тебя, что он касался своим поганым ртом тебя, – Уэнсдей медленно приблизила лицо к ней, подушечкой большего пальца лаская ее щеку, пока палец не встретил губы Энид.       Она воздушно, едва ощутимо, провела пальцем по мягким губам. Пальцы гудели от приятных ощущений, сердце громко стучало в груди от трепета, а Энид тем временем затуманенным взглядом переводила взгляд с глаз на манящие губы. Уэнсдей чувствовала, как её мир начинает трястись, как землетрясение, и все это казалось сном – жестокой игрой разума, которая вот-вот должна была закончиться, оставив лишь горькое послевкусие реальности. И тогда она поняла, что не хочет, чтобы это заканчивалось, даже если это всего лишь сон. Уэнсдей надавила на нижнюю губу, и ее пальцы испачкались в красной помаде девушки. Энид приоткрыла губы покорно, издав тихое похныкивание, и от этого звука у Уэнсдей сорвался предохранитель в ее сознании, разрушив все сомнения, границы, предубеждения и стены, которые она выстраивала годами.       Уэнсдей накрыла губы Энид быстрым поцелуем, как тень, едва касающаяся кожи. Рот брюнетки подрагивал от волнения, и она с замиранием ждала реакции, боясь, что подруга с отвращением оттолкнет ее. Но напротив, Энид притянула ее за галстук, целуя в ответ совсем не невинно, а с голодом, который поразил обеих. Уэнсдей ощутила по всему телу мурашки от губ Энид, от того, как приятно целоваться с ней. Мрачная ученица не оставалась в тени, целуя волчицу страстно, с жадностью, словно пытаясь поглотить ее целиком. Уэнсдей водила руками по ее шее, в конце запуская пальцы в светлые волосы Энид. Она решила распустить ее волосы, убрав крабик из пшеничных локонов. Аксессуар безжалостно полетел в стену со стуком, но ей было все равно - она купит ей новую заколку.       Энид прорычала ей в рот, ее клыки выросли в размерах, волчья натура явно просыпалась от нахлынувших ощущений. Она прикусила губу Уэнсдей до крови, но Аддамс вовсе не возражала против такой тёмной страсти. От рыка Энид у нее в животе узел затянулся сильнее, а сердце делало кульбит, бешено стуча о грудную клетку. Ей стало душно в одежде, в своей коже, ей хотелось слиться с девушкой воедино, ощущать ее руки везде. От металлического вкуса крови страсть накалилась ещё сильнее, их тела горели, как меч, который выковывают в жаркой кузне.       Уэнсдей зашагала вперед, заставляя Энид пятиться назад, пока ее спина не наткнулась на барьер в виде стены. Уэнсдей провела языком по ее рту, сплетая их языки в горячем танце. От этого брюнетка издала тихий стон. Она оторвалась от ее губ, ее щеки горели от сильного жара, взгляд вцепился в тяжело дышащую подругу напротив. Энид так же была полностью пунцовая, и от этого Уэнсдей хитро улыбнулась, приближая лицо обратно, промурчав, как кошка.       – Всё хорошо, моя волчица? Не забывай дышать, - Уэнсдей нравилось дразнить ее, но еще больше нравилось видеть, как Энид краснеет еще больше, но, принимая вызов, приподнимает подбородок упрямо. Она схватила Уэнсдей за талию и быстро поменяла их местами, со скоростью волка, прижав ее к стене в ответ. Теперь уже Энид ухмылялась дерзко и игриво, пока Уэнсдей удивлённо смотрела на нее, ощущая, как внизу все потянуло от этого. Она ощущала непривычную влажность между бедер даже через одежду.       Энид поцеловала ее в шею нежно, касаясь бархатными губами по разгоряченной коже девушки. Уэнсдей застонала и потянулась бедрами в ее сторону просяще, не осознавая толком свои порывы тела. Они сходили с ума от желания друг к другу, ее рука сжалась вокруг бедер Уэнсдей, пока другая девушка в ответ не обняла ее за шею, обвивая руками кольцом. Энид покусывала кожу вокруг шеи клыками, после этих манипуляций спустилась хаотично ниже. Ее руки нащупали край рубашки, чтобы коснуться живота невесомо, как перышко, добираясь пальцами до заветной груди соседки. Ее соски были вставшими, сама Уэнсдей замычала от всепоглощающих ощущений по всему телу.       Уэнсдей сжала волосы Синклер, требовательно, заставляя ее прохрипеть от вспыхнувшего огня в животе и застонать сипло ей прямо около уха. Энид переместила колено между ног Уэнсдей, заставляя ту выгнуться дугой у стены и самой прижаться, отчаянно ища больше контакта даже через кусок ткани. Невозмутимая Аддамс едва успевала дышать, задыхаясь от поглотивших ее ласк, от запаха Энид. Она пахла выпечкой, как яблочный пирог, и для Уэнсдей, которая ненавидела сладкое, это не казалось приторным.       Они потерялись в друг друге: их руки ласкали друг друга так, как будто они были путниками в пустыне, которые нашли путь к оазису. Одежды оставалось все меньше и меньше с каждым поцелуем. Уэнсдей не заметила, как она осталась без рубашки, она была слишком поглощена тем, чтобы запустить руку под нежное платье любимой соседки.       Руки Уэнсдей почувствовали влажность, пальцы покалывали от приятных ощущений к ее нижним губам, Энид буквально горела внизу пожаром, который могла потушить только Уэнсдей. Колено Энид сильнее уперлось между ног темноволосой, надавливая прямо на бугорок поверх трусов, ее джинсы давно были стянуты вниз руками Энид. Рот Уэнсдей приоткрылся в беззвучном стоне, ее бедра машинально насаживались на колено Энид.       Уэнсдей было мало, но больше всего ей хотелось довести до криков девушку, которая изгибалась от ласк пальцев у ее клитора. Влажность размазалась между бедер Энид, звуки их стонов, их тяжелого дыхания, мокрых звуков заполнил всю комнату, сам воздух стал тяжелее от накала страстей.       Уэнсдей аккуратно вошла в Энид, вызывая у той гортанный стон, пока сама девушка с двумя косичками двигалась на бедре в ответ. Ее пальцы тяжело двигались в ней, в девушке банально было тесно и горячо. От этих ощущений на пальцах глаза Уэнсдей прикрылись в удовольствии, пока она откидывалась назад к стене спиной. Энид схватилась за плечо соседки, ее волчьи когти показались: длинные и смертоносные. Однако Уэнсдей это не пугало, а наоборот, усиливало тянущее ощущение по животу, заставляя ее ноги трястись, ощущать слабость во всем теле. Энид впилась в ее плечи, царапая ее плечи когтями, когда Уэнсдей ускорила движения пальцами, всаживая их внутрь, а ее лоно жадно принимало эту любовь.       Энид была близко, они обе это чувствовали, как сильная волна оргазма вот-вот настигнет. Волчица зарычала, оскалив свои острые клыки и прижимая сильнее к стене Уэнсдей, не забывая о колене между ее ног. Блондинка боялась касаться ее пальцам, ведь был риск поцарапать ее половые губы когтями, пока Энид не научилась контролировать сущность оборотня.       Энид достигла пика первой, рыча её имя с жаром, как заклинание, которое только она имело право произнести. Она едва сдерживала крик, и от этого Уэнсдей кончила следом, теперь они стонали в унисон. Пальцы брюнетки сжимались от сокращающихся мышц внутри Энид.       Уэнсдей стонала чуть потише Энид, сдерживая себя даже в чувственных моментах, пытаясь удержать бесстыдные звуки из ее горла.       Они пришли в себя через пару минут, утыкаясь друг в друга обессиленно и расслабленно, пот стекал по их телам. Запах их парфюма и пота смешался в горько-сладкий микс, создавая их уникальный запах любви.       Энид улыбнулась довольной, ее щеки все еще напоминали свеклу по оттенку, а строгая Уэнсдей самодовольно ухмыльнулась. Щёки готки, обычно бледные, были розоватыми от смущения и недавнего оргазма. Уэнсдей подала голос - он был севшим и хриплым от долгих стоонов.       – Мне самой сказать Аяксу, что ты теперь занята? Или ты как умница сообщишь ему самостоятельно? Не забывай, волчица, отныне я тебя не отпущу. Моя привязанность и благосклонность могут быть… тяжелой ношей, – прошептала на ухо Энид, дразняще, пока улыбка слабо окрасила лицо всегда неулыбчивой девушки. Слова вырывались как тихое признание, которое она пыталась скрыть, но не могла избежать.       – Не забывай, что я тоже оборотень, а мы славимся своим звериным нравом. Ты тоже моя, поэтому скажи своему Тайлеру, чтобы он отстал от тебя, или же он пойдет как бифштекс на ужин, – рассмеялась Энид, отвечая на вопрос Уэнсдей. Ей нравилось, как ее ревновала она. Тепло разлилось по груди, как костер около палатки. Все же, она действительно всегда ревновала подругу к Тайлеру и Ксавьеру, которые крутились вокруг Аддамс, как хвостики.       – Ну что, выходит, у меня получилось растопить лёд в сердце снежной королевы, Уэнсдей?, – подтрунивала она с широкой улыбкой, убирая прядь около лица соседки, которая теперь носила статус ее девушки.       Красные пятна залила лицо Уэнсдей, даже кончики ушей покраснели от слов возлюбленной. Она закатила глаза и оттолкнулась от волчицы с напускным недовольством, но в глубине души её это радовало до чертиков.       Отныне они были друг у друга. Энид стала первым исключением из правил для Уэнсдей, тем, кого она допустила в свой замкнутый мир. Она стала тем, к кому угрюмая девушка хотела прикасаться. А Уэнсдей была тьмой, которая совсем не пугала Энид, а наоборот – притягивала, окутывала и грела, как скрытая сила, обещающая что-то неизведанное и волнующее.