Мёртвые и счастливые

Прошу вас, объясните,

Что здесь происходит?

Дрифтмарк, 122 год от З.Э.

Море, огромное, лениво вздыхающее у берега, – уснуло и неподвижно в дали, облитой ярким сиянием солнце. Мягкое и золотистое, оно сливается там с голубым южным небом и крепко спит, отражая в себе прозрачную ткань перистых облаков, неподвижных и не скрывающих собою золотых полосок лучей. Кажется, что небо все ниже наклоняется над морем, желая понять то, о чем шепчут неугомонные волны, сонно всползая на берег. Горы, поросшие деревьями, затейливо изогнутыми морским бризом, резкими взмахами подняли свои вершины в голубую пустыню над ними, суровые контуры их округлились, одетые тёплым и ласковым светом дня. Горы важно задумчивы. С них на пышные зеленоватые гребни вод упали черные тени и одевают их, как бы желая остановить единственное движение, заглушить немолчный плеск воды и вздохи пены, – все звуки, которые нарушают благоговейную тишину, разлитую вокруг вместе с золотом сияния солнца, не скрытого ещё за горными вершинами. Штиль. Всё в этот значимый день спокойно – даже непримиримая водная стихия. Знамя с морским коньком поверх голубоватого фона плавно развивается на солоноватом ветру, пока присутствующие придаются безрадостным думам. – ...Отправляясь в свой последний путь в море, леди Лейна оставляет на берегу двух чистокровных дочерей, – монотонно молвит Веймонд Веларион. Дейнис крепко держит руку отца, утонувшего в горе, захлестнувшем его после потери сестры. Она поднимает голову, Лейнор сжимает губы. Вторую руку просовывает в ладонь Джейса, делая вид, словно не замечает косых взглядов Эйгона. Смотрит на девочек, на бабушку и дедушку, вторящих состоянию Лейнора. Рейнис бездумно взирает на каменную усыпальницу, прижимая к груди печальную Бейлу. Краем глаза замечает, как Отто тянется к знаку десницы, любовно оправляя ткань под ним. Таких как он, пожалуй, в этом мире больше не сыщещь. – ...Соль наполняет кровь Веларионов. Наша кровь густа. Наша кровь чиста. И никогда не будет разжижена, – он кажется слишком ехидным для дня похорон племянницы, впрочем, его едкий укол кажется вполне оправданным. Смешок, которым Деймон одаривает присутствующих, выходит оглушительно громким. Он посмеивается, приковывая к себе с дюжину взглядов и не испытывая и толики стыда. – ...Из моря мы вышли, в море мы вернёмся, – Дейнис думает, что с плеском, сопроводившим погружение Лейны Веларион в морские глубины, разбилось не одно людское сердце, которому она была дорога. Принцесса не знала её, но знает Деймона, имеющего отменный вкус на женщин, знает Рейнис, одну из храбрейших дев Вестероса, знает Бейлу, перенявшую лучшие из её черт, и этого достаточно, чтобы пожелать Лейне из Дома Веларионов лёгкого пути туда, куда пожелает отправиться её дух. *** Бескрайнее небо вальяжно рассекают драконы. Вермитор, самый яростный из ящеров, Солнечный Огонь, самый красивый, Вхагар, самая старая и большая, Мелеис, самая быстрая, Караксес, лишь слегка уступающий Красной Королеве по скорости, Пламенная Мечта, Сиракс, Морской Туман, Лунная Плясунья – всё величие Таргариенов в одном месте. Они без драконов – безымянное ничто. Драконы без них – всё те же могущественные существа, не обременённые людскими интригами и жестокостью. Не станет драконов – не станет и Таргариенов, не станет Таргариенов – драконы будут жить ещё более свободно и вольно. Радует лишь то, что драконов, слава Семерым, не так уж легко убить. Дейнис щурится, ослеплённая солнцем, наблюдая, как Вермитор непривычно для себя и своей увесистой тушы резво пикирует под Караксеса. Тот, уходя от Бронзового Гнева вверх, пристраивается к Сиракс и издаёт настолько громкий рык, что он долетает до девичьих ушей, драконица что-то звучно отвечает ему, в миг переплывая по воздуху над ним, переваливаясь с брюха на спину и обратно. Солнечный, кажется, слишком надоедливо липнущий к Вермитору, проскальзывает сквозь пламенное облако и на секунду застывает в воздухе. Вновь находит Бронзового и на всех парах мчится к нему. Всё-таки связь между всадником и драконом – не пустой звук, верно? То, что сейчас происходит в небе, – танец. Самый прекрасный, из которых ей доводилось видеть, и самый милосердный. Равновесие, царящее меж их ветвями, хрупкое, словно крылышки кузнечиков, что так любит Хелейна, и Дейнис следует усердно постараться, чтобы укрепить его. Даже если вид Эйгона пускает по телу дрожь, даже если сны отныне будут более не так спокойны. Это её долг. Не просто же так Семеро, Старые Боги или кто бы то ни было ещё вернул её к жизни. – Мои соболезнования, принцесса Рейнис, – девочка приседает в лёгком реверансе. Бабушка смотрит незаинтересованно, но приличия обязывают выказать благодарность. – Ты очень любезна, Дейнис. Она произносит это бесцветно и удаляется, растворяясь в толпе. Много лиц, шума и суеты. Дейнис предпочла бы место потише, желательно где-нибудь в небе, на спине Вермитора, но обязана раскисать в бесконечных светских беседах. – И моё место, и Высокий Прилив однажды станут твоими, Люцерис. Она оказывается невольным слушателем беседы брата и лорда Корлиса. Как бы ей хотелось, чтобы произнесённое Веларионом старшим было правдой! – Прости, я не хочу, – безропотно отвечает Люк, сводя брови у переносицы. – Я стану лордом Дрифтмарка, когда умрут все, – сокрушённо хватает стоящую на каменной поверхности игрушку и оставляет Корлиса в одиночестве. В воздухе разливается тихая тоска, Дейнис не уверена, ощущает её только она или все присутствующие, но в какой-то момент она становится чересчур назойливой, забираясь через ноздри в голову, наводя на истинно отягощающие думы. Девочки Лейны, её брат и родители – единственные, кто кажутся искренне опечаленными, её муж выглядит заинтересованным во встрече с племянницей, нежели сражённым горем утраты любимой женщины. Дейнис думает, что всё это напоминает болезненное представление. Бесцельно бродит между окружающими, отвечает на их приветствия, клонит голову, мило улыбается. Ноги приводят её к каменной ограде, она готова поклястся, почти специально. Принц Деймон возвышается над ней, словно Высокая Башня над Староместом. Его гордый профиль направлен к морю, поэтому, хоть Дейнис и могла бы сбежать отсюда прямо сейчас, ей приходится прочистить горло, чтобы привлечь его внимание. Впрочем, его голова находится на такой высоте, что отзвук тает в воздухе, так и не долетев до его ушей. – Ваше Высочество. Он оборачивается к ней, склоняя голову. – Принцесса, – звучит почти удивлённо. Её колени устают от нескончаемых реверансов, но она гнёт их ещё в одном и поднимает глаза на мужчину. В его неизменно равнодушном выражении лица на долю мгновения проскальзывает задумчивость. Дейнис Веларион родилась спустя восемь лун от свадьбы Рейниры Таргариен и Лейнора Велариона и, вопреки предположениям мейстеров, ребёнком вполне здоровым и доношенным. Тогда никто не усомнился в её «законности», лишь уповая на помощь и благословение Семерых, но позже, когда девочка неловко оказалась рядом с Порочным Принцем на похоронах Лейны, когда их носы оказались очевидно похожими, когда окружающие, пустив по ветру гнусный шепоток, оказались правы, вспомнили люди о том, что принцесса была небычайно здорова для младенца, родившегося на луну раньше. Одна из трагедий той её жизни. Ей не хотелось верить в то, что с таким усердием расползалось по Семи Королевствам, но лишь затронув эту тему в разговоре с матушкой, всё сразу стало ясно. Необъяснимый блеск её глаз, нехарактерное для спокойной и уверенной женщины волнение, дрогнувший на долю момента голос. Движения, тем более неосознанные, всегда говорят громче любых слов. Тогда она думала, что это – конец света, что репутация её похоронена под слоем мерзких слухов, которые она слегка деспотично сцеживала со своих служанок, и никогда более не восстанет из мёртвых. Однако потом, когда на горизонте замаячила нежелательная перспектива брака с Эйгоном, вопрос о её происхождении миновал в лету, любезно уступая место заботе о расторжении помолвки. Как много сил, времени и терпения ей потребовалось, чтобы своими нескончаемыми истериками предотвратить предначертанное! Говоря откровенно, она скучает по временам, когда важнейшей и страшнейшей из её бед была женитьба на Эйгоне, а не династическая война. Хотя, пожалуй, эти беды по трагичности почти равноценны. Дейнис уже представляет, с какой скоростью и страстью полетят вороны из родового замка Лейноров этим вечером, порождая пищу для разговоров и знати, и крестьян на ближайшие полгода. Было бы здорово, если бы скандал, лишивший Эймонда глаза, перенял на себя всё внимание, оставив Дейнис в тени, но его ей всё-таки предстоит остановить. – Мои соболезнования, – грустно сводит у переносицы бровки, закладывая меж ними морщинку. – Леди Лейна, должно быть, была просто замечательной женщиной, женой и матерью. – Да, – Деймон выглядит до смешного удивлённым. – Она действительно была замечательной. Дейнис думает, что он глупец, раз не догадался обо всём ещё тогда, в далёком сто одиннадцатом году. Впрочем, это маловажно. Её душе давно не одиннадцать, чтобы страдать по поводу и без. Она смотрит на него снизу вверх, печально щуря глазки, – благо, такой навык, как притворство, она выработала ещё года в три, когда пришлось делать вид, словно доведённая до нервного помутнения придворная дама – дело рук исключительно эйгоновских, – и тянется до мужской ладони. Грубой и мозолистой. – Вы ведь знаете, что у Вас есть мы, Ваша семья, к которой вы всегда можете вернуться? – понижает тон так, чтобы ненужные уши не услышали их разговора, и, не дождавшись ответа, оставляет его наедине с мыслями. Не то чтобы её слова имеют хоть какое-то стратегически важное для её замысла значение, – он всё равно примкнёт к стороне матери, – но сказать это, на фоне её игр в кошки-мышки с принцем-Деймоном-её-отцом в той жизни, ощущается необходимым. Дело сделано, особо внимательные уже заметили всё, что необходимо. Остаётся только ждать. Солнце медленно закатывается за замок, приближая принцессу к скорой драке. Она уговаривает себя, заверяет в том, что это проще простого – разнять десятилеток, но в сердце болючей язвочкой поблескивает дурное предчувствие. Машет на него рукой, когда на глаза попадается детвора Алисенты. Она ступает к ним аккуратно, шаг за шагом, готовая в любой миг сорваться на бег, если не получится приказать телу сохранять спокойствие. Но она верит, знает, что травяной сбор, который ей прописали лучшие мейстеры Вестероса, не подведёт, надеется, что двух лет достаточно, чтобы хотя бы слегка смириться с собой и принять далёкие годы под Красным замком, убеждает, что бояться тринадцатилетки – дело по-настоящему дурацкое. *** – А на мне? Он оборачивается рывком, чуть ли не сворачивая шею, и пялит во все глаза. Мир сужается до её глициниевых радужек, до ямочки на щеке. О, и, кажется, до рвущегося наружу эля. Заторможенно, совершенно завороженно обходит её стороной и спешит подальше. – Что это с ним? – шутливо улыбается, занимая место Эйгона сбоку от Эймонда. – Даже не знаю, – всё он прекрасно знает. Молча смотрят на возящуюся с букашками Хелейну, разделяя неловкую тишину. – Точно! – вынимает словно из ниоткуда три конверта. – Вот! Дейрон попросил отдать вам лично в руки, – она оглядывает письма. – Так... Это твоё, – протягивает Эймонду. – А это... Дейнис мягко подходит к Хелейне и присаживается рядом. – Привет, Хелейна, – дружелюбно молвит она. – Вот, это твоё. Дейрон попросил передать, сказал, что на драконе быстрее, чем вороном, – кажется, зелёной принцессе совершенно неинтересен аккуратный конвертик, она продолжает играться с уродливым, вьющимся по рукам существом. Безобразно длинноногим. – Драконы из плоти ткут драконов из нитей, – Дейнис понимает, что вряд ли дождётся внимания. – Зелёный моток, чёрный моток. Глаза без её воли округляются. Да, по королевствам ходили слухи, что Хелейна была сумасшедшей, но маленькая Дейнис предпочитала веселье томной компании принцессы и потому не обращала никакого внимания на её бредни, потом, когда подросла, было как-то не до этого. Свадьба с Джекейрисом, бесконечные роды, война. Но, кажется, принцесса Хелейна одарена внеземными способностями. Как жаль, что её никогда не воспринимали всерьёз – даже зная, что некогда их род спасла тёзка Дейнис, прозванная Сновидицей, у которой были такие же способности, как и у Хелейны. Люди до абсурдного глупы, впрочем, в этом и есть их прелесть. – Давай мне, – Эймонд протягивает руку, и она вкладывает в его ладонь письмо. Поднимаясь на ноги, Дейнис спешно отряхивает юбку. *** Кислый комок желчи оставляет его глотку с болезненным надрывом, но он думает об этом ровно секунду, ибо мысли неизменно возвращаются к только что произошедшему. «А на мне?» Серьёзно, Дейнис? Вот так просто? Как будто не было того вечера, как будто не было двух лет тягостного молчания. Злость вспыхивает на дне живота, дрожью дёргает пальцы. Идиотизм! Чистой воды идиотизм! Судорожно заправляет выбишуюся на лицо прядку и отирает рукавом рот. Не по-королевски? Плевать. Эйгон тенью скользит мимо знатных господ, разыскивая, чего бы выпить. Учит ли его чему-нибудь жизнь? Вряд ли. – Ха-а-а... – вылетает как-то совсем непроизвольно. Материнское «Ты – будущее королевства», скупые, поддёрнутые безразличием глаза отца, а теперь и «А на мне?» вводят его в непреодолимый ступор. Если это значит быть государевым отпрыском, то он предпочёл бы родится сыном конюха или кузнеца. То, чего не можешь заполучить, всегда кажется лучше того, что имеешь. Простая истина. Что делать? Слова матушки кажутся пугающе понятными и однозначными. Стать королём, отобрав у сестры – законной наследницы – престол? Ему чертовски не хочется. Последнее время ему ничего не хочется – лишь бы был эль. Но вино тоже пойдёт. Кубок за кубком, чаша за чашей, сознание утекает, как песок – сквозь пальцы. Он не замечает, как солнце уже окончательно скрывается за пиками замка, как на острове разливаются сумерки. Обессилев, располагается где-то на лестничном пролёте. *** – Лорд десница! Голос заставляет Отто Хайтауэра обернуться. Он спешит по своим делам – увидев валяющегося пьяного внука, решает слегка привети того в чувства, но на полпути оказывается нагло прерван юной принцессой. – Позвольте мне, – показательно стреляет глазками на Эйгона. – Так соскучилась по дяде! Должно быть, семейное! Его глаза округляются, но он решает предусмотрительно промолчать. Кивает и освобождает путь, пропуская девочку вперёд. Дейнис думает, что следует проявить инициативу, заложить основу их будущих отношений, именно поэтому спускается к Эйгону, стараясь не кривить носом от не очень приятного запаха. Кто бы знал, каких ей это стоило усилий. Надежда предотвратить ужасное будущее – единственное, что толкает вперёд. Садится на корточки напротив него и смотрит. Смотрит-смотрит-смотрит. Спутавшиеся серебристо-золотистые волосы, опадающие на плечи, резко выделяющиеся скулы, ни изъяна на лице. Едва показывающиеся из-под опущенных век лиловые радужки слабо поблескивают во тьме вечера, пока Эйгон растворяется в бессознании. – Эйгон, – шепчет она, постукивая по его коленке. В желудке поднимается неприязнь. Он вертит головой, бормоча что-то неразборчивое под нос. Всё-таки что-то общее у них с Хелейной имеется. – Эйго-о-он... – тянет она, в последний раз тормоша, и уже порывается поднятся, когда принцу удаётся пальчиками ухватиться за нить сознания. – Дейнис... – вяло ведёт головой из стороны в сторону. Принцесса слишком крупно вздрагивает, винит себя и в этот же момент пытается придать лицу бесстрастное выражение. Имя до сих пор горечью оседает на языке, пылью забивается в уши. – Эйгон. – Что же ты... – его губы кривит едва уловимая усмешка. – Не убегаешь? Разговор с пьяным Эйгоном – худшее из возможных наказаний за совершённые ею грехи. – А мне следует? – Нет... – глаза остаются полуприкрытыми, он смотрит исподлобья. Но не зло, а как-то даже... Испуганно? – Нет... – Замечательно. Он слабо фыркает. – Тогда, быть может, если мой дядя пожелает, я милостиво сопровожу его до покоев и прослежу, чтобы ничто не потревожило его сон? – притворство чуть ли не скрипит на зубах. Кажется, самая длинная из фраз, которой она когда-либо одаривала Эйгона. Раньше хватало обыденного «А давай!», зловещей улыбочки и детского смеха. Потом приходилось обходиться хоть и самыми изворотливыми, но всё же не особо длинными проклятиями. – Ибо он не выглядит способным даже поднятся на ноги. Комок напряжения заражает желудок всё сильнее, не жалея её душевного равновесия. Хмыкает вновь, обнажая белые зубы. – Полетаем? Она вопросительно вздёргивает брови. – А ты в седле-то хоть удержишься? Не хочется ей продлевать их встречу дольше, чем на пять минут, но, похоже, она вынуждена согласиться. Ради семьи, ради будущего. Эйгон неопределённо пожимает плечами. Пелена алкоголя сползает с него чересчур быстро, взгляд слегка проясняется. – Ну... – нетвёрдо говорит она. – Если уж ты пристегнёшься, то так и быть, полетаем. Не думаю, что королева простила бы мне смерть первенца. Хоть ты и старше. И, следовательно, ответственнее, – мозг пускается в судорожные размышления, не желая думать о другом. Вспоминать. – Но прилетело бы мне. Наверное, даже на Стену бы изгнали. Хотя нет. Там же только мужчины. Значит, в септы. О, кстати, это твоё. Дейрон передал. Просил лично в руки. Напиши ему ответное, он скучает. Если не упадёшь с дракона. Но ты же не упадёшь, да? Иначе не сносить мне головы. Королева лично бы придушила. А там и до войны недалеко. Война – это ужасно. Просто ужасно. Никакой войны. Никогда. – И всё из-за моего падения? – он посмеивается, перебивая поток её мыслей. Ситуация складывается до абсурдного странная, но Эйгону, чего уж душой кривить, даже нравится. Хоть всё и кажется ему какой-то абсолютно мучительной игрой. – И всё-таки. Случится война. Погибнут сотни тысяч. Ещё столько же пострадают. Вдвое больше погрязнут в скорби до конца жизни. Положение Вестероса во внешней торговле будет ухудшено. Что уж говорить о внутренних расприях. Голодающие, свирепые, нуждающиеся устроят бунты. Короля свергнут, и мир погрязнет в разрухе. И во всём буду виновата... – Но я же пока не умер, – противится он и пытается встать на ноги. Эйгона ведёт в сторону, но он удачно опирается на ограду. Смотрит на неё сверху вниз, второй раз за день, руку не протягивает – вдруг убежит. Старается убедить себя, что ему на это по боку, но получается скверно. Ладно, не получается вообще. Они медленно ступают сквозь оставшихся на террасе господ, и, когда оказываются у столов, Дейнис спешно тянется к полному кубку и замечает, что пальцы мелко подрагивают. Внезапно ощущает слабость в коленях. Опустошает содержимое – что-то между сливовым вином и горьковатым элем – и обыденно поднимает глаза на спутника. – Хлестать так алкоголь в одиннадцать разве не вредно? – То есть в тринадцать это очень даже полезно? Они, словно два осторожных кота, лавируют между темами для разговора, успешно избегая болезненной. Направляются за замок – должно быть, драконы расположились где-то там. Бескрайнее тёмное холмистое поле раскидывается перед ними, зазывая утонуть в его просторах. Забираются на что-то, что лишь слегка напоминает возвышенность, но даже так не находят ящеров. Девчонка суёт пальцы в рот, мальчишка смотрит на неё, как на сумасшедшую. В следующий миг звонкий свист пробирается сквозь уши к самому мозгу, оглушая. – Эй! Ты что творишь? – показательно трёт уши. – А на что похоже? – она смотрит в небо, бесконечно чёрное, надеясь, что успеет к драке. Конечно, увлечь братьев и сестёр сейчас было бы легче, но ей приходится развлекать рыбку покрупнее. Свистеть её научил сир Гвейн. Случайно речь зашла о неудобстве отсутствия Драконьего Логова, и он подкинул идею. В тот же вечер она научилась свистеть, а затем постепенно приучила Вермитора. Понятное дело, свист бессмысленен, если не долетает до дракона, но обычно Бронзовый всегда чувствует, когда она в нём нуждается. Тишина ночи пробирает до костей, характерного для драконов звука хлопанья крыльями всё не слышится. Она повторяет действие, стараясь загнать в лёгкие как можно больше воздуха. – Седьмое пекло! – мальчишка отклоняется от неё, пока она упрямо старается не замечать колотящееся где-то у горла сердце. Они одни в бескрайнем поле. Да, бояться – глупо, но она ничего не может с собой поделать. Слава Семерым, тот кубок слегка притупляет её ощущения. Спустя ещё пару мгновений молчания прямо под их ногами проплывает огромная тень. Девочка задирает голову. Бронзовое брюхо скользит низко-низко над землёй, заставляя травинки мелко шевелиться. Дракон приземляется недалеко от них. Девчонка стремительно идёт к нему, пока мальчик мнётся в стороне. – Боишься? – она ведёт ладонью по морде, ловко огибая угрожающе торчащие в разные стороны зубы. Все, как один – размером с её голову. Щекой жмётся к тёмной чешуе, краем глаза глядя на юношу. Вермитор издаёт удивительно миролюбивый звук. Что-то между мурчанием и шумом прибоя. – Его же не зря Гневом прозвали, – сухо констатирует он. – Конечно боюсь. Она улыбается почти довольно. – Ну и где же твой Солнечный Огонь? Он неоднозначно пожимает плечами. Луна ненавязчиво отблескивает от её волос, пока она поворачивается к нему спиной, вглядываясь в янтарный глаз Вермитора. Ветер играется в серебре, приковывая взгляд юнца. Должно быть, всё это – сон, по окончании которого мальчишку ждёт глухое разочарование. Втягивает приятно свежий воздух, сжимая кулаки. Что ж, если это сон, он предпочёл бы не просыпаться. Спустя пару долгих мгновений Солнечный всё-таки навещает их. – Я до сих пор думаю, что это плохая идея, – признаётся она, надеясь, что в нём неожиданно проснётся здравомыслие и они целые и невредимые разбредутся по спальням. – А я думаю, что это замечательная идея! – всплескивает руками, ступая к седлу. Солнечный неимоверно, почти невыносимо великолепен. Золотая чешуя, нежно-розовые перепонки. По-настоящему королевский дракон. Зато Вермитор в три раза больше и раз в пять старше, думается девочке, пока она забирается по сетке наверх. Седло почти развалившееся, сетка тоже всё сильнее худится, но ей нет до этого дела. У Золотого же оно отделано – как неожиданно – позолоченными узорами, мягкими тёмно‐зелёными сидушками. Она старается не думать о крови, огне и единственно оставшейся голени матери. – В какую сторону? – прикрикивает она, но ответа не следует. Солнечный, взяв разгон, поднимается в воздух, ловко скользя по холмам. Девочка хлопает ладошкой по чешуе ящера, и они взлетают следом. Они режут ночь пополам, делятся ею друг с другом. Золотой лезет, цепляется, жаждет внимания почти отчаянно. Бронзовый изворотливо уклоняется, играючи орошая пламенем. Во мгле течёт смех, разливается односторонняя радость. Волосы настойчиво ползут в глаза, из-за чего оба часто заправляют их за уши. Дракон мальчишки оказывается быстрее. Оно и неудивительно: размеры у них несравнимые. – Vēzot! Вермитор грузно принимает околовертикальное положение и, мерно взмахивая крыльями, тучно взмывает вверх, куда-то к луне, к вечному покою. Ветер бьёт в лицо, ероша волосы, позволяя ощутить чуточку-две свободы. Солнечный тут же следует за ними, догоняет и вьётся змейкой вокруг. Она не знает, сколько вменеми они проводят в воздухе, но когда наконец спускаются, в груди и где-то в животе расцветает мерзкое предчувствие. Оно пугает её, заставляет шагать скорее, бросать чересчур резкие слова. И с каждой секундой становится всё сильнее и ощутимее. Они доходят до покоев принца. – Приятной ночи, – молвит она и уже оборачивается в другую сторону, лишь бы быстрее добраться до братьев. Эйгон молча глядит вслед, непонимающе и слегка потерянно, единожды в необъяснимом порыве перекатывается с носков на пятки. – И тебе! – восклицает он, когда девичья фигурка почти растворяется за поворотом. Она не слышит, кровь набатом стучит по вискам, ноги влекут вперёд. Переходит на судорожный бег, преодолевает коридор за коридором, молиться Богам Старым и Новым, лишь бы всё было хорошо. Дверь в покои братьев громко бьётся о стену, она глазами рыщет по пространству, но никого не находит. Не-е-ет... Пожалуйста. Мысли осиным роем кружат в голове, больно жалятся, пока эхо шагов крадётся за ней по пятам уже в противоположную сторону. Она понимает, что облажалась, ещё находясь в движении, ещё до того, как входит внутрь, до того, как видит окровавленного Эймонда.