Мёртвые и счастливые

There I was

Holiness in your arms.

Дрифтмарк, 122 год от З.Э.

Дейнис всегда – в той её жизни – думала, что братоубийственная война, развязавшаяся в их великом доме, – что-то само собой разумеющееся, что-то, что непременно случилось бы при любом раскладе. Но в этой жизни... Посмотрев на всё произошедшее свежим, лишённым предрассудков взглядом, пережив те ужасные годы заточения под Красным замком, она поняла, что допустить её повторения просто не может. Кошмарные события и множественные бесчеловечные поступки, которые вылились в целую трагедию, не смогут лишить их всех мира. Даже искусственного. Не в этот раз. Трагедиям всегда что-то предшествует, верно? Они не случаются на пустом месте, конфликты не вырастают из ничего – ссоры и недомолвки копятся, словно пыль на верхних полках библиотек. Трагедии перерастают в катастрофы, катастрофы – в войны, и тогда никто уже не в силах предотвратить кровавого убийства. Совершенно очевидно, что у случившегося много разных причин. Две важнейшие из них: Рейнира – женщина, ставшая наследницей престола по воле и приказу короля-отца, Эйгон – мужчина, у которого засчёт органа, висящего между ног, в глазах окружающих как бы неоспоримо всегда было больше прав на корону. Ничего из этого не может быть как-либо изменено. Значит, следует разобраться в других предпосылках, зарождение которых, кажется, началось ещё с появлением на свет темноволосых Веларионов-Таргариенов, продолжилось свиньёй с крыльями и завершилось условной дракой за Вхагар. А ещё будет славно, если она завоюет расположение «зелёной» части их семьи. В Просторе она заручилась таковым у принца Дейрона и даже немного перестаралась, если ей удастся защитить Эймонда, – а ей удастся, – то и он будет к ней благосклонен. А вот насчёт Эйгона она не уверена. Должно быть, её неуравновешенное поведение сильно напрягло его тогда, в Красном замке. Впрочем, и это можно изменить до тех пор, пока они живы. Милость Хелейны же получить куда легче, чем кого угодно другого. Алисента... Пожалуй, с её предрассудками и недоверием придётся смириться. Дейнис устало опрокидывается на мягкую перину, разбрасывая руки в стороны. Солнечный свет заливается в окна родового замка Веларионов, словно сегодня пройдут не похороны, а самый погожий полуденный приём. Она кладёт ладонь поверх лба, расслабленно вздыхая. Путь из Староместа до Дрифтмарка на драконе с учётом остановок, – а останавливалась она в Хайгардене, где её радушно встретили, конечно, заранее оповещённые Тиреллы, и в Горьком Мосте, родовом имении Касвеллов, принявших её ещё более любезно, – занял три дня и две ночи, которые она, понятное дело, провела в тепле и уюте каменных стен. И тем не менее, даже эти три дня – ничто в сравнении с неделей, – а то и больше, – которую ей пришлось бы потратить, реши она поплыть на корабле. Вздыхает ещё раз, чувствуя как приятно распрямляется поясница, каждой частичкой тела ощущая сладостный отдых. Потолок отведённых для принцессы покоев украшен громоздкой лепниной, повторяющей движение волн, и Дейнис обратно, словно утопая в морских глубинах, проваливается в размышления. Матушка упоминала в письмах, что её братцы спустя пару недель от её отъезда в Старомест «под любящей рукой и указкой дяди» спустили на Эймонда свинью. В той жизни авторство этой забавы принадлежало ей, но это уже неважно. Итак, предотвратить драку десятилеток не так уж и сложно, верно? Если Боги будут милостивы, то этого – и её брака с Эйгоном – будет достаточно для мирного сосуществования двух их ветвей в будущем. Она помнит тот день, – или правильнее сказать «этот день»? – словно это случилось вчера. Страшный гнев королевы, мнимое участие короля и защита матери, которая казалась ей самой правильной и оправданной в мире. Теперь же она думает, что пятеро против одного – не так уж и честно, глаз за дракона – всё-таки чересчур, что бы не говорил младший принц, желавший успокоить мать, а жизнь Люцериса за этот, седьмое пекло, глаз – чертовски много. Остановить братьев и сестёр будет просто, решает она, и в этот же момент дверь спальни с оглушительным скрипом распахивается. – Дейни! – радостный возглас пронзает тишину и её шаткий покой. – Тс, – Джейс шикает на брата, – я же просил, Люцерис! – он смотрит на неё почти с опаской. Кажется, воспоминания о её припадках ещё свежи в его памяти. Она вскакивает не по-принцесски резво, и на секунду глаза застилает тёмная пелена. Люк скачет на внеземной скорости к ней и спустя миг врезается в её хрупкое тельце. Обвивает руками спину, прижимаясь головой к её собственной. Она вторит ему, быстро-быстро поглаживая по спине. – Привет, – не отрываясь от неё, говорит он так, словно не верит в происходящее. Как-то совершенно завороженно. Дейнис натыкается взглядом на неловко мнущегося в стороне Джекейриса. – Привет, – шепчет она в тёмные волосы. Люк так и прилип бы к ней, не отодвинь она его. Берёт личико в ладони, оглядывая. За те два года, что они не виделись, он сильно изменился. Глазами скользит по любимым чертам и выглядывает из-за его головы, глядя на Джейса. Вопросительно ведёт бровью, но тут же сдаётся под давлением его мило-задумчивой мордашки. К нему у неё всегда была особенная слабость. Он осторожно ступает к ним, не прерывая зрительного контакта, и встаёт рядом с братом. Дейнис делает маленький шажок вбок, оказываясь напротив брата. Глядит в карие глаза и думает, что это, пожалуй, самые любимые глаза на свете. Подносит ручку к его голове, останавливается в дюйме от щеки, но уже через миг он льнёт сначала к ладони, потом тянет её на себя, окутывая теплом. Она искренне улыбается и нежно ведёт по гладким тёмным волосам. Ощущает, что Джейс непроизвольно растворяется в чувствах, случайно сжимая её в руках чересчур сильно. Стучит по плечу и старается как можно мягче отпрянуть. Он смотрит испуганно, так, будто ещё один его вздох и она разразится в очередной истерике. Улыбка растягивает её губы, и она опять захватывает его личико в свои ладони, как сделала это прежде с Люком. – Элинда сказала, что ты прилетела, – сплюснутые в трубочку губы мешают ему говорить, но их это не волнует. – Да! Мы сразу же примчались! – Я скучала, – притягивает их двоих за плечи к себе, и обнимает-обнимает-обнимает, качает из стороны в сторону, лохматит волосы. Словно никогда не шугалась их касаний. Словно не было тех ужасных лет в плену. Дверь отворяется снова, и на пороге показывается Рейнира. Тёмный день похорон озяряется счастьем всего на мгновение, но этого достаточно для них, чтобы почувствовать себя лучше. *** – Слышал, Дейнис прилетела? – принц Эймонд оправляет складки траурного наряда. Зелёного. – Плевать я хотел на Дейнис! – говорит старший принц, уже слегка пригубивший эля. И где он только его находит? – Неужели? – неверяще оборачивается младший. – Правда что ли? – А что?! Я не могу плевать на неё?! – возмущается он, пьяно размахивая руками. – Мне всё равно на неё вот насто-о-олько, – разводит руки в стороны, демонстрируя степень своего безразличия. – Насто-о-олько, что только о ней и говорил эти два года? – скептично осведомляется Эймонд. – Да заткнись! – порывается выплеснуть на брата всю злость и напряжение, накопившиеся от одной только мысли, что вот-вот предстоит встретиться с Дейнис. Словно он боится! И чего?! Встречи с девчонкой! Раздосадованно опускается обратно на стул, вздыхая. Он не понимает, что чувствует. И это непонимание сводит с ума, вызывает гнев, но в то же время дразнит предвкушением. Чёртова Дейнис! Её матушка и так во время редких семейных встреч смотрит искоса, так, словно он повинен во всех грехах мира, словно принцесса не стала сумасшедшей ещё до их встречи. Он думал. Все эти два года, полные бессонных ночей и туманного винного дурмана, он только и делал, что думал. Ему казалось, что они с Дейнис были, по крайней мере, хорошими друзьями, хоть порой ему и хотелось чего-то большего, чего-то более значимого. Он никогда не признавался себе в этом, но где-то глубоко в себе осознавал и даже готов был принять. Он души в ней не чаял, их шалости, которые не раз приводили к целым катастрофам, приносили ему неподдельное наслаждение. Ему нравилось ловить с ней крыс и подбрасывать дамам, нравилось насмехаться над Эймондом по поводу отсутствия дракона, – хоть у неё такового тоже не было, но это было другое, – нравилось лазить за клюквой на Драконьем Камне. Нравилось быть просто мальчишкой, а не старшим сыном короля Визериса, принцем Эйгоном. Он бесконечно любил, когда она в редком приступе заботы наглаживала волосы своих братьев и всегда обязательно добиралась до его серебристых, заламывая при этом ему руки, – ведь он, конечно же, сопротивлялся, – и щекоча для отвлечения внимания, он любил, когда они, распятые нотациями матерей, встречались поздним вечером и она, видя его покрасневшую щеку, – и в её малом возрасте ведь ещё что-то понимая! – водила своей мягкой-премягкой ладошкой по скуле, приятно освежая. Он почти уверовал в то, что они предназначены друг для друга, что они обязательно свяжут друг друга узами брака и что это будет не так, как у его матери и отца – почти принудительно, а по любви и на благо им двоим. Потом, когда он узнал, что она оседлала Вермитора, – самого большого после Вхагар дракона, – даже не почувствовал зависти, исписав лист бумаги искренними поздравлениями, но так и не получив ответа. Ему хотелось поделиться радостью с ней лично, увидеть гордую улыбку, почувствать тепло, которое эта улыбка исправно дарит, и, возможно, устроить небольшой саботаж. Она была отдушиной, умиротворением и буйством одновременно. И что он получил? Тусклую, вялую Дейнис, не похожую на себя прежнюю. И тогда он, кажется, впервые в жизни, по-настоящему испугался. Не так, когда видишь паука или змейку в садах Красного замка, а так, словно умер кто-то из близких сердцу людей. Словно из груди выбили весь воздух и сжали руками горло. Мало того, что она избегала его компании, так ещё и единственная их встреча ввела её в такое состояние, что Эйгон думал, она вот-вот покинет мир живых. Животный ужас, сквозивший в её глазах, когда они наконец встретились, снится ему до сих пор, а несущаяся прочь хрупкая спина видится в кошмарах. Её поведение напугало его, но сильнее всего он трясся не от её неприятно закатывающихся глаз или хрипов, а от собственной беспомощности. Будто его связали по рукам и ногам и заставили смотреть, как родной человек горит заживо. Неописуемо отвратительное чувство. Из уст непроизвольно вылетает ещё один натужный вздох. Эймонд подозрительно на него косится. Что принесёт ему сегодняшний день? Новую истерику или хотя бы благосклонность? Он не знает, но надеется, что не вызовет первого, однако, даже не надеется на второе. *** Наступает очередь Эйгона избегать даже безобидного пересечения взглядами. Это происходит случайно, и он опять ни черта не понимает. Она кажется неожиданно нормальной, повзрослевшей, с этой её неизменной ямочкой на левой щеке. Она выглядит стабильно, спокойно и умеренно. Он думает, что это продлится лишь до первой встречи с ним, поэтому остаётся лишь наблюдать издалека, заставлять сознание пробираться сквозь сизый дурман вина, эля и определённо точно чего-то ещё. Кажется, эль слишком крепок, но он понимает это непростительно поздно. Когда опрокинутыми оказываются слишком много кубков, а разум уже неприятно туманит опьяняющая дымка. Тошнота подступает к горлу донельзя близко, но он настойчиво заливает в себя всё больше пойла, стараясь заглушить. Заглушить всё. Идиотские переживания, вызывающие в животе мерзкий трепет, нестерпимые желания, которые вот-вот вырвутся наружу, вынудят поскакать его к милой племяннице. Никто не обращает на него внимания. Ни мать, ни отец, ни Дейнис. Это-то ладно, это не впервой. Не обращают внимания даже на его недостойное принца поведение, на запутывающийся язык, на резкие слова, на полное отсутствие банальной координации в движениях. Это по обыкновению печалит, заставляет вести себя ещё непристойнее. Чтобы заметили, чтобы сказали прекратить, чтобы просто что-нибудь сказали. Чтобы невидимый крест, так упорно на нём стоящий, наконец спал. И он пускается в пляс, покрывая сестру оскорблениями, высмеивая брата, относясь к служанкам по-скотски. Привычно. Злость выливается на Хелейну, невинную и к его маленькой личностной трагедии непричастную, едкими словами. – Пожалуй, у нас нет ничего общего, – бесцветно молвит он, размахивая позолоченным кубком. Сестра сидит в куче опустошённых мидий, пока по рукам её бегает очередная тварь. Она бубнит под нос что-то непонятное, что-то про ткацкие станки. Чёрные и зелёные. – Она наша сестра, – пытается переубедить Эймонд, но всё напрасно. – Она идиотка! Думает о том, что им с Хелейной придётся связать жизни и души узами брака, потому что Дейнис его ненавидит. Алкоголь плавит разум, делает более откровенным. – Я не хочу жениться на ней! – А на мне? – неожиданно появившаяся сбоку Дейнис лукаво улыбается и смотрит снизу вверх прямо ему в глаза.