Смертью храбрых

Смотри же, это время снова сходит с рельс,

И стрелки мечутся, и мой экспресс

Уже стремится в тот последний рейс,

Где мы с тобою встретились.

Мой экспресс сходит с рельс.

Мельница «Марсианский экспресс»

Чаще всего можно определить тот момент, в который всё пошло не так. Обернувшись назад, отмотав события словно древние киноленты, ты можешь заметить тот миг, в который поезд уже начал сходить с рельс, но его ещё можно было остановить. Момент ключевого выбора, неопределённости будущего, точку сингулярности. Но есть вещи, которым с самого начала суждено обратиться катастрофой. В момент рождения звезды неясно, закончит ли она свою жизнь белым карликом или чёрной дырой, но очевидно — однажды она неминуемо станет красным гигантом и сожжёт планету, пригревшуюся в её свете, притянутую гравитацией. Планета, на которую попал Стелларон, семечко, зародыш хаоса, обречена пасть, быть поглощённой ужасом Фрагментума. Оглядываясь назад, Дань Хэн пытается понять, была ли его встреча с Келусом обречена. Раскладывая каждый момент с ним, словно записи в архиве, пытается выяснить, приближает ли каждый шаг их к тому, чтобы мучаться вечным сожалением бессмертных, или к тому, чтобы пасть смертью храбрых? Может, всё было обречено ещё в тот момент, когда Март 7 и Дань Хэн нашли Келуса на космической станции? Тогда, конечно, для Дань Хэна это ещё не Келус. Это тело, не подающее признаков жизни. Тело, которое Март сначала принимает за манекен. Тело, у которого Дань Хэн нащупывает пульс. Это всё ещё не Келус. Это то ли работник станции, то ли ещё одни Эоны знают кто. Но Март не умеет делать искусственное дыхание, а этот безымянный парень не может дышать сам. «Это будет проблемой», — думает Дань Хэн, наклоняясь к нему. Думает, когда их губы едва соприкасаются. Думает, когда чужие глаза вдруг распахиваются, словно этот всë ещё не обрётший имя юноша, как принцесса из древней сказки, только и ждал поцелуя, не успевшего стать искусственным дыханием. Юноша, имени которого Дань Хэн всë ещё не знает, зато знает тепло его губ на своих губах, смотрит куда-то сквозь. Сквозь них с Март 7, сквозь стены станции, сквозь пространство и время. У него золотые глаза. Глаза цвета звëзд, цвета Стелларона, цвета ещё нерождëнного хаоса. «Это будет проблемой», — думает Дань Хэн отстранëнно, пока Март суетится около юноши. Пока она спрашивает его имя, потому что он не помнит ничего кроме. «Это будет проблемой», — думает Дань Хэн за мгновение до того, как юноша обретает имя. — Меня зовут Келус. «Это будет проблемой», — думает Дань Хэн в тот момент, когда Келус берëт в руки биту. Закидывает еë на плечо и вдруг улыбается. Ему улыбается. И в улыбке его тоже что-то от звëздного света и нерождëнного хаоса. «Это…» Дань Хэн не успевает додумать. В тот момент, когда Зверь судного дня выпускает свою последнюю атаку, метя в Март 7, Дань Хэн не успевает даже подумать. Успевает метнуться к ней и замереть на полшага. Потому что парень, который ещё недавно не мог дышать сам, парень, который только недавно обрёл имя, но не память, парень, который не уверен, что он может, а что нет, закрывает Март 7 собой. Это самопожертвенная суицидальная глупость. Нужно было оттолкнуть её, броситься в сторону от смертоносного луча, но Келус принимает его грудью. После того люди обычно умирают. После такого про них с грустью и надломом в голосе говорят: «Пал смертью храбрых». После такого Келус берёт и не умирает. Он горбится, сжимается как звезда перед взрывом, он вспыхивает сверхновой. Всё тонет в золоте и жаре, в безжалостной страсти разрушения, вырывающейся из человеческого на вид тела. И уже неясно, кто опаснее — Зверь Судного дня или этот человек. Человек ли он вообще? Именно об этом Дань Хэн спрашивает Химеко и Вельта, когда всё заканчивается. Когда он помогает Март удержать снова бессознательное, но теперь не безымянное тело Келуса. Химеко им улыбается: — Разве так важно, кто он? «Это будет проблемой», — думает Дань Хэн снова, пока Химеко склоняется, чтобы погладить Келуса по волосам. — Ну, тихо, хватит на сегодня неожиданностей, — говорит она, и напряжённое даже во сне выражение лица Келуса чуть расслабляется. — Давайте отнесём его в медпункт? «Это будет проблемой», — думает Дань Хэн, когда, придя в себя уже в медпункте, Келус вновь смотрит на него с вопросом, потерянно оглядывается, спрашивает: — Где я? Кто я? Дань Хэну тоже хотелось бы знать ответ на последний вопрос. — Только не говори, что ты опять откатился к заводским настройкам. Келус вздёргивает руки, будто собрался сдаваться, встаёт, двигаясь слишком легко для того, кого едва не разорвало сначала атакой Зверя Судного дня, а потом собственной силой. — Просто шучу, — он улыбается, немного неуверенно, будто не зная, являются ли сомнительные штуки частью его обычного поведения. Дань Хэн знает его от силы час и уже уверен, что да, это точно его. Он с этим явно родился. Нет, не родился, такие не рождаются. Он с этими своими шутками вместе собрался из чистого хаоса, как звёзды из коллапсирующих газовых облаков. — Не делай так больше, — назидательно говорит он. — Не шутить, не подставляться или не взрываться? — Всё вышеперечисленное. Но в большей степени последние два. Благодарю за спасение Март, но это было опасно. — Может, мне хотелось вас впечатлить, — Келус улыбается, пряча неловкость за показной уверенностью. — Больше было похоже на то, что тебе хотелось пасть смертью храбрых. — Ну, это бы точно вас впечатлило! Дань Хэн хмыкает. Он знает Келуса от силы час, но уже кое-что понимает про них обоих. Про таких, как Дань Хэн пишут в смертных приговорах, про таких, как Келус — в некрологах. Кажется, они сработаются.