Малар и Вирам

      — Мачапа́тта Мала́р! Мачапатта Малар идет! — радостно кричат мальчишки на всю улицу. Обгоняя Малара, идущего неторопливым степенным шагом из-за тяжести своей тайной ноши, они весело несутся вперед, разбрызгивая во все стороны непросохшую с ночи грязь. Здесь, в душных трущобах Хосура, среди бедных домов неприкасаемых и шудр, после дождей нередко стоит вода, но кому есть дело до несчастий этих людей?..       Только Малару.       По обе стороны хлопают двери, шуршат тростниковые занавеси. Взволнованные голоса раздаются все громче и громче; скоро на эту узкую пустынную улочку хлынет людская волна. Подхватит, завертит, швырнет о глиняные стены… Нужно поторопиться, чтобы успеть на площадь.       Малар убыстряет шаг.       На красно-золотом подоле сари темные пятнышки грязи и глины будут хорошо заметны. Любому глазу, даже не самому зоркому. Парсари Накшадира́м непременно увидит их и снова будет браниться, что он ходил туда, куда не следует… но как оставить людей без света Кадали и ее мудрости? Как оставить невинных детей голодать?       В складках его сари, надетого поверх штанов-дхоти, спрятаны гуава, инжир, манго и две большие папайи — тяжелые спелые фрукты, которым суждено было попросту сгнить под палящем солнцем на алтаре. Хозяйке небесных садов не нужно столько земной пищи — Малар знает это наверняка, ведь богиня являет ему ясный знак: однажды плод-подношение сам прикатывается под ноги, когда Малар заканчивает творить молитву.       Кадали хочет, чтобы он делился хорошей пищей с теми, кто никогда не сможет попробовать ее вкус. Кадали хочет, чтобы он нес ее пламя людям всех каст, ибо любовь — велика и прекрасна, и способна зародиться как в сердце брахмана, так и в сердце парии.       Жаль, немногие разделяют эту веру… Из знатных, кажется, и вовсе никто.       Потому теперь, раз в два солнца, Малар тайком пробирается в трущобы Хосура — к неудовольствию парсари Накшадирам и других старших жриц. Приносит пожертвованные плоды и одежду, снадобья, какие может достать для больных, и несет слово богини — тем, кто пожелает слушать.       Ныне таких людей много, а когда-то… не было никого.       Священный баньян возле пересохшего колодца мерно качает ветвями — словно приветствует. Завидя Малара, мужчины и женщины, собравшиеся под раскидистой кроной, поднимаются с земли, с теплых широких корней и принесенных из дома циновок. Поднимаются как один человек со множеством голов и рук.       — Тайный цветок богини!..       — Несущий пламя!..       — Славим тебя, славим Кадали Карунанидхи за милость к нам!       Кто-то прижимает ладонь к груди, благодаря от сердца, кто-то касается лба сложенными для молитвы пальцами. Вдовы, держащиеся особняком: изгои среди изгоев; все в скорбно-белом, обритые и худые, с запавшими пустыми глазами, — стараются коснуться Маларовых одежд, его следов. Лишь дети непоседливы и нетерпеливы, ведь дети и не могут быть иными: принесенные плоды быстро пропадают в их ладонях, а запах грязи и нечистот тут же перебивает сладкий аромат разломанных фруктов.       Малар чувствует, как толпа напирает сильнее: люди всё прибывают и прибывают, желая слушать его, желая получить хоть каплю благодати и надежды… Многих из своей паствы Малар знает по именам. Знает, чем они живут, о чем печалятся, чему радуются.       Вот Нишантхе́ш, гончар; его жена умерла родами, оставив ему маленькую дочку. Вот Муру́га, танцовщица — слишком старая, чтобы ее умения могли ублажать чей-то взор. Вот Нере́ш — хиджра, которого мучает дурная болезнь. Он из тех неприкасаемых, чьи тела — мужские, а души — женские, и потому их не признают ни одни, ни другие.       Прачки, уборщики сточных канав, мелкие торговцы, ни разу не видавшие даже серебряной монеты, женщины, продающие свои тела за похлебку, — все, кто отвержен и голоден, кто беззащитен перед высшими кастами, и до кого нет дела богам — все они приходят под тень этого священного баньяна.       Под тень Малара, что сам есть тень и отражение Кадали на земле.       — Бхува́на! — негромко зовет Малар, заприметив лицо знакомой женщины; одной из первых, что стала слушать его. — Как твой маленький сын? Ему помогло лекарство, которое я достал?       — Милостью богини, моему Мируна́ну лучше! Он все еще слаб, но жар больше не возвращался, и лекарь сказал, что он поправится. Спасибо тебе, о Светоч Кадали, ты единственный наш заступник и покровитель!..       — Ашри́тх! Тебе удалось выплатил долг ростовщику, твои дом и лавку не заберут?       — Да, господин! Твое золотое кольцо покрыло остаток долга, и еще хватило, чтобы нанять помощника! Теперь за нашими тканями присылают слуг из Верхнего Города! Я каждый день благодарю богиню, что послала тебя!       Под счастливые и благодарные возгласы Малар усаживается меж корней баньяна и высоко вскидывает руки, благословляя пришедших. Родимые пятна на ладонях: лотосы с тремя лепестками, знаки Кадали, которые в детстве Малару приходилось прятать под налипшею глиной, — теперь видны всем. Больше нет нужды скрывать их. Они благословение, а вовсе не проклятье.       Толпа, рассевшись, затихает. Готовится внимать его словам.       Все эти люди думают: Малар почти бог. Они смотрят на него, как на спустившуюся с неба Кадали в обличии смертного мужчины, но Малар — человек. И помочь всем он не в силах, оттого лицо его часто печально… а в храме печаль не скрыть.       

***

      — Что важнее? — строго спрашивает его парсари Накшадирам, впервые уличив в проповеди средь бедных. — Спасти одну жизнь, пожертвовав золотое кольцо, что принадлежит не тебе, но храму — или же спасти множество жизней усердной молитвой? Знаешь ли ты, что ожидает глупого брахмана, посмевшего явиться в кварталы неприкасаемых?       Малар качает головой. Он вправду не знает. В трущобах Хосура его встречают настороженные люди со злыми глазами, но никто не причиняет ему вреда.       Они просто несчастные люди, до которых никому нет дела.       — Глупого брахмана не станут убивать, ведь за убийство жреца положена страшнейшая из казней. Его поколотят, как собаку, снимут все украшения и прогонят палками. А уж тебя, такого чистого лицом и телом, облаченного в женское сари… захотят осквернить, и ты взмолишься богам, чтобы это сделали с тобой лишь раз. Я запрещаю тебе ходить туда!       — Пати, но ведь сердце человека всегда готово слушать!.. оно отчаянно жаждет помощи; и лишь разум может сделать его глухим из-за несчастий и невзгод!.. Верное слово способно пробудить и черствые сердца, давно отравленные злобой и темнотою… Разве не в этом есть служение богине? Разве ее любовь и свет — не для всех?.. Кто принесет пламя Кадали тем, кто никогда не видел ничего, кроме тьмы?..       — Потому я и не хочу отпускать тебя из храма. — Парсари знаком показывает ему подойти ближе и сесть у своих ног. Малар послушно исполняет это и кладет голову ей на колени — как в детстве. Иссушенные солнцем и благовониями, пальцы верховной жрицы вплетаются в его волосы, мягко поглаживая. — Ты — Скрытый Цветок, Малар. Тайна, что не должна выйти за пределы наших дверей. Помнишь, что говорит нынешний закон о мальчиках, рожденных в месяц Кадали?       Малар помнит. Законы его заставляют учить наизусть.       — Их надлежит убивать при рождении, ибо они обречены на несчастливую и нечестивую жизнь: богиня вкладывает женскую душу в мужское тело…       — Верно. И все же… немногие способны лишить жизни собственное дитя. Родители объявляют своих сыновей мертвыми, но отводят к неприкасаемым-хиджрам. Видел ли ты их в свою безрассудную вылазку?.. Они носят женскую одежду, красят лица и продают свои тела. Им нет места среди женщин и нет места среди мужчин.       — Я не видел похожих людей… Пати, скажи: почему… такого не случилось со мной?       — Потому что ты, Малар, пришел в мир со священными знаками Кадали на своих ладонях… И потому, что твои родители слишком долго ждали первенца. Даже обманули деревенского старосту!.. Только женщины, рожденные в месяц богини, служат Кадали. Мужчины-жрецы… тоже были когда-то, но так давно, что людская память не сохранила ни их имен, ни их деяний… Понимаешь теперь, насколько ты… особенный? Понимаешь, что должен беречь себя?       — Да, пати…       — Ты пережил всего семнадцать зим, Малар, но уже познал мудрость всех книг, что хранятся в библиотеке храма. Это возвышенная мудрость, данная людям богами и просветленными-Самаджхадар. Знай: жизнь отлична от книг, и не всякий, лишенный света Кадали, жаждет зажечь его в своей душе. Ты — пламень и светоч богини… Но всякое пламя можно затушить. Запомни это.       

***

      — Будущим солнцем начнутся Десять Дней Покаяния, — говорит Малар людям. — Мы почтим жертву великого Дпали, которую он принес во имя всех людей.       — Богатеи не будут ни скорбеть, ни поститься! — зло выкрикивает кто-то из задних рядов: — С чего нам посыпать головы пеплом и есть лишь раз в день скудную пищу, если они не соблюдают этого!..       — И они ответят, — просто отвечает Малар, соединяя ладони. — Быть может, не сейчас, не при жизни, но те, кто смел нарушать божьи законы, непременно попадут в Падалу. На самый страшный из ее кругов; и демоны станут терзать их души до самого падения мира…       — Бедным всегда обещают справедливость только после смерти! Что вы слушаете эту сытую брахманскую обезьяну, люди?!       — Тихо ты! Не хочешь — не слушай!.. Мачапатта Малар по рождению — шудра, как многие среди нас, он сын гончара! Кадали взяла его в свой храм в десять зим, он не ел с золотых блюд, как дети брахманов, и у него не было сотни слуг!..       — Он помогает всем, кому только может! А ты чем помог? Только и знаешь, что лаять, как бродячий пес!       У Малара всегда сжимается сердце на такие речи. Неверящие часто приходят — не слушать, но глумиться, обращать людей в свою тьму, вонзать в душу Малара острые кинжалы злых слов. До их сердец… не достучаться ни словом, ни делом, ведь они — остывшие сырые угольки, забывшие, что могут гореть.       У Малара довольно защитников, но всякий раз — больно.       — Мы все живем, потому что великий Дпали, творец мира, танцующий в пустоте, отдал жизнь на людей, и ровно на десять дней стал безголовым мертвым телом. Мы чтим эту жертву, мы умерщвляем наши тела на те же десять дней, чтобы потом возродиться чистыми, праведными… Я скажу вам, почему это надлежит делать: брахманы обыкновенно не объясняют, отчего человеку следует в эти дни воздерживаться от сытной пищи и радостей тела… Они лишь требуют, приказывают вам, грозят страшными карами, считая себя не устами богов, но богами… и не понимают, что перед ними — тоже творения Дпали.       Малар прикрывает глаза. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь ветви баньяна, слепят его. Лицу жарко, воздух ужасно раскален и сух, но под веками почти сразу возникают страницы священной книги, старательно заученной наизусть.       — Много, много веков длилась война меж богами и демонами. Вырвавшиеся из подземного мира, сломавшие замки на всех кругах огненной Падалы, демоны желали заполучить себе наш срединный мир, желали обратить все творения Дпали в свою пищу. Эти жестокие порождения земли и огня мало в чем уступали богам, и сражения были жестоки… Тогда царь демонов Сингам решил пойти на хитрость: во всеуслышание он объявил, что отступится и вернет все свое войско в Падалу, если сам творец мира, великий Дпали, придет к нему и станет жертвенным мясом на их пиршественном столе.       — Неужто Господь Дпали поверил коварному демону?!       — Разве мир не погибнет вместе с тем, кто сотворил его?!       — Тихо, тихо, дайте ему досказать!..       — Господь Дпали согласился, — продолжает Малар, кивая: — Он знал, что демоны коварны, но хотел окончить войну, ибо его творения страдали, и это причиняло ему невыносимую боль — как причиняют страдания отцу последние мгновения сына, умирающего на его руках. Великий Дпали безоружным пришел к демонам на пир, и тогда жестокий царь Сингам отрезал его мудрую голову. Отрубил все его искусные руки, создавшие все, что мы видим вокруг. Отрубил его ноги, чтобы они не могли больше танцевать в пустоте и творить из нее… Уже отрезанную голову злобный Сингам лишил глаз — чтобы даже мертвым Дпали не увидел, что демоны сделают с его любимым творением. Он лишил ее ушей — чтобы Дпали не слышал крики богов и людей, пожираемых подземным воинством. А напоследок… лишил языка — чтобы Дпали не смог вымолвить ни слова творения, если вдруг оживет.       — Какие же муки!.. И взаправду… ради нас? Ради всех людей?.. И высших, и низших каст?..       — Богам нет дела до нас!.. Это всего-то россказни сытых брахманов, чтобы мы оставались покорным стадом!       — Если мир все еще есть, значит, и великий Дпали жив! Как же он ожил после такого?..       — Великого Дпали спасла наша госпожа, — улыбается Малар и вновь складывает руки — для короткого слова-молитвы. — Убив жестокого демона Котураману, пленившего ее, и заперев в горах Павалшалл всех своих детей, рожденных от этого демона, Кадали пришла в срединный мир… и увидала, что всюду правят порождения тьмы, а вместе с ними — страх и смерть. Боги, которых она повстречала на своем пути, рассказали ей о судьбе Дпали, и наша госпожа отправилась искать тело своего отца, разбросанное по всем уголкам земли. Она вернула на место его глаза, уши и язык. Омыла слезами его голову, руки и ноги. Отдала ему почти все свое сердечное пламя. Вдохнула в его черные губы искреннюю любовь горюющей дочери. И великий Дпали снова ожил. Он вернулся к богам и людям во всем блеске славы и могущества… И одним только словом изгнал Сингама и всех его демонов обратно в раскаленные глубины Падалы!.. Десять дней он был мертв — и десять дней в году мертв каждый из нас вместе с ним.       — Брахманы Дпали не рассказывали нам о таком! Как можно почитать бога, ничего про него не зная?       — Потому и не говорят, что мы для них — слепое глупое стадо!.. Кто из них приходит сюда, как Мачапатта Малар, и говорит с нами, как с равными? Кто из них спрашивает о нашей жизни? Кто помогает нам пищей, одеждой и снадобьями? Кто благословляет наших детей и кто провожает с нами на гхатах наших мертвых?       — Это не брахманы, а слепни, пьющие нашу кровь!.. Они служат не богам, а своим желудкам! Их дома — дворцы, а мы видим над головою небо в прорехах крыш!       Толпа приходит в движение — совсем не то, какое ожидает Малар. Он учит их свету Кадали, учит помогать ближнему… но тьма и злоба в сердцах этих людей все еще сильнее его слов.       «Нельзя спасти того, кто не желает спасения», — наставляет парсари Накшадирам, и… она права.       Он хочет успокоить их, вновь обратить к себе мудрыми речами… но не успевает.       На площадь входят ровные ряды царской стражи.       — Расступись! Расступись! Дорогу!       — Падите ниц перед царевичем Вирамом, покорителем Ниджангского царства! Слава ему! Слава великому царству Хосурвар!       Те же люди, что вставали перед Маларом как один человек и как один человек садились… опускаются на колени в пыль и грязь, прижимаются лбами к земле, боятся поднять глаза.       Всего одно слово способно возвысить человека… и одно же слово может обратить его в дрожащего червя.       Ничто в мире не имеет такой власти… только слово.       Малар чувствует, как при этих мыслях пламя Кадали начинает ворочаться в его груди и жечь руки — совсем не ласковым теплом. Сам он не опускается на колени — брахман может преклонить их лишь перед богом… или Просветленными-Самаджхадар, познавшими истинную суть вещей.       Мелкие камушки слегка подпрыгивают на дороге. Слышится тяжелая мерная поступь: это идет боевой слон. Он прошествует так через весь Хосур, от окраин — и до царского дворца.       Бедный зверь, наученный только убивать да мучить!..       — Эй ты! — Малар не сразу понимает, что окликают его. — На колени, грязь! На колени перед наследником престола!       «Люди высших каст будут принимать тебя за неприкасаемого-хиджру, ведь среди тех, кто служит Кадали, сейчас нет мужчин», — предупреждает парсари Накшадирам, и… она права.       Кшатрий из царской стражи не видит знак богини на лбу Малара. Не видит золотых украшений. Только сари, какой положено носить женщинам… или хиджрам.       Щеку обжигает плеть.       Малар чувствует, как в месте удара понемногу расходится кожа. Что-то горячее скатывается по щеке; не то слеза, не то кровь, но утереться ему не позволяют.       — Разучился стоять на коленях, шлюха?       Жестокая рука давит на плечо, кулак с зажатой в нем плетью ударяет куда-то под дых… а потом усердный страж отшатывается, едва сдерживая крик.       Пламя Кадали может быть и теплом очага, и смертоносным пожаром в джунглях.       — Ибо сказано, — слова почти клокочут в Маларовом горле: — поднявший руку на брахмана да лишится руки сам.       В тот же миг на площадь величаво ступает боевой слон. Его бивни — золотые клинки; ноги выкрашены алою краской… или же вымазаны кровью жертв.       В богато украшенной башенке на его спине сидит юноша, облаченный во все белое, словно праведник, вот только человек, разоривший соседнее царство, праведником быть не может.       Малар с удивлением замечает, что на красивом лице наследника Хосурвара нет торжества победителя… а потом их взгляды встречаются.