Сгорая дотла

      Аляску всю трясет, признаться, она и сама не понимает, как вообще ходит и стоит на ногах. Внутри мертвенный холод от мыслей о произошедшем. Её окунает в детство, однако в этот раз не приходится ходить со швами и испытывать адскую боль при любом лишнем телодвижении. Вся боль только внутри, мерзкая, пожирающая все органы, оставляя за собой только пустоту. Проблема не в самом ранении, дело скорее об обстоятельствах и их причинно следственной связи. Всё катится снежным комом. Паркер окидывает Дэвида в последний раз, прежде чем зайти в ванную комнату, к которой он её и привёл. Он смотрит почти сожалеюще. Только оно неискреннее совсем, скорее из чувства такта. Оттого и становится хуже, Аляска осознаёт собственную немощность в полной мере. Её разрывает изнутри, и Паркер не понимает, куда ей деть собственные чувства, в моменте хочется стать вампиром и ощутить то же равнодушие, что сейчас испытывает Стефан. Дэвид просит не закрывать дверь, удаляется на пару минут и приносит одежду. Протягивает ей, а она головой из стороны в сторону машет. Аляска просит положить свежие вещи куда-нибудь. Потому что сама касаться их не хочет, боится запачкать кровью. Он слушается, а затем удаляется. Аляска остается совсем одна. Единственный спутник в этот момент, блуждающие мысли.       Аляска скидывает футболку на пол, за ней летит и платье, которое она больше не наденет. А жаль, хорошеньким было. Паркер смотрит на собственное отражение и бесится. Может, сверхъестественный мир не для неё совсем, если она не умеет спокойно переживать такие события, как будто с ней впервые такое. Дети с этим справляются и того лучше. Мэтт Донован вообще является обычным парнем и воспринимает всё куда проще. Она сжимает кулаки, прикрывает глаза. Пытается собраться с духом, досчитать до десяти, в надежде навести мысленный порядок. Только выходит всё не так как планировалось, зеркало трескается. Один осколок звонко падает в раковину. Магия, поглощенная ей у Стефана — даёт о себе знать. Узор красивый, а ещё похож на то, как она ломается внутри. Эта аналогия пугает.               Также лампочки в комнате мигают, но совсем недолго. Впрочем, это было немудрено. Силами-то она пользуется не часто. Редко совсем, ибо необходимости никакой. Да и зачем переломанная ведьма, что покинула собственный ковен, когда есть идеальная Бонни. Потомок совершенных Беннетов. С собственных мыслей Аляска усмехается, криво совсем. Потому что понимает, что звучит это, будто она завистливый подросток, не более. И отчасти это правда. Хотя судьбе Бонни и не позавидуешь, но у самой Аляски не лучше. Смехотворно это. Абсурдно.       Она головой качает, пытается сбросить этот груз в виде непрошенных мыслей. Она уже устала от этой вечной рефлексии, хотелось просто расслабиться и забыться. Раньше Аляска глушила боль… разным: алкоголь, сомнительные знакомства и вечеринки. Это помогало отвлечься, не думать о 1994 годе, о сумасшедшей семье. Теперь же Аляска не занимается подобным — старается принимать боль, жить с ней. И хоть получается не шибко хорошо, однако теперь без самообмана. Только она не понимает, хорошо это, или же плохо. Психика всё ломается и ломается на маленькие кусочки, скоро собрать их будет совсем нереально. Она боится, что однажды это всё приведёт к тому, что сбудутся все опасения отца.       Она трёт рукой шею, ключицы, а также как замороженная смотрит на эту трещину. Аляска морщит свой нос, внутри него всё щиплет. Информация о том, что она станет как Малакай — заставляет шрам гореть. Словно напоминание, что тот больной ублюдок, а она старается мириться с обстоятельствами. Мысленно она всегда отвергает схожесть со старшим братом, приводя уйму значительных и незначительных аргументов. Начиная с того, что в отличие от старшего братца она способна к эмпатии и эмоциям (пускай иногда и с переизбытком), заканчивая внешними различиями. Она не дойдёт до зверств. Глубокий вдох. Аляска решает оставить это всё на потом, пытается отвлечься, залезает в душ и включает воду. Выдыхает. Крутит вентиль с горячей водой. Аляска решает смыть с себя засохшую кровь быстро, не желая снова погружаться в размышления. Иначе здесь она застрянет надолго, а Паркер не знает о пределах гостеприимства Никлауса. То, что он ей и так позволил привести себя в подарок — ощущается как дар. Как-то, что он ей может потом припомнить. Она не верит, что это обычный акт альтруизма. Он не делает ничего просто так.       И это раздражало. Бесило, что она совершенно ничего предугадать не может. Бестолковая. Только стоит ли на самом деле себя винить? Ей никогда не сравниться с Майклсоном. Он всё ещё древний и тысячелетний вампир. Гибрид, точнее.       Вылезая, Аляска чуть не поскальзывается, ей еле удаётся сохранить равновесие. Она натягивает одежду на влажную кожу. Не использует полотенце просто потому, что. Аляска думает о том, что скорее всего одежда принадлежит его младшей сестре. Оттого ей любопытно: она находится в числе похищенных родственников, или же просто бросила своего деспотичного брата. Хотя, не ей судить семейные отношения.       Аляска выходит из ванной и тут же натыкается взглядом на Никлауса. Стоял, облокотившись о стену и выжидал. Её? Впрочем, очевидно, что это так. Она сомневается, что помимо неё у него есть другие гости. Зато вырисовывался следующий вопрос: «Зачем?». Она закрывает за собой дверь, свет выключает, не хочет, чтобы он сейчас заметил разбитое зеркало. Паркер прижимается к двери всем телом. Будто в случае чего, у неё найдутся силы помешать ему. Клаус всё ещё первородный гибрид, тот за кем тянется длинный кровавый след. Прямиком из 11 века. Убивший Дженну. Только… страха уже перед ним особого не ощущала. Враг оказался куда ближе и безобиднее. Ну, для неё, по крайней мере. Хотя и называть младшего Сальваторе врагом — сильно, однако Аляска просто ещё не отошла. Ей нужно ещё какое-то время.       Надо понимать — каждый вампир может принести боль, и неважно насколько хорошо вы можете быть знакомы.       Клаус отталкивается от стены, делает шаг к ней. Скользит взглядом по ней, задерживается на костяшках. Хмыкает.       — Учитывая, что с рукой всё в порядке, предположу, что дело в магии. Неужто ситуация так сильно подкосила? — он голову набок склоняет, а на лице красовалась уже улыбка. Майклсон убирает руки за спину, выжидая ответа. — Неконтролируемый всплеск, — тянет он, вглядываясь в её лицо. — Такое бывает у новичков, — он заостряет на этом внимание нарочно. Показывает свои превосходные «знания».       А она не зацикливается и понимает — слухом своим он явно уловил звук бьющегося стекла. Аляска вздыхает. И отвечает предельно честно, потому что размышлять и подбирать каждое слово, сил нет. Хотя в компании Майклсона и стоило бы.       — Да. — плечами дергает, голову вниз опускает. — Знаешь, не каждый день твой друг в тебя ножом тыкает, — она усмехается, тихо и нервно. Аляска обнимает себя за плечи, пальцами впиваясь в собственную кожу.       — Наверное, это особенно неприятно, на фоне ситуации из детства. Дежавю не словила? — едкие слова отпечатываются в разуме. Она сглатывает, шумно. Затравленно глядит на Клауса и тот вздыхает. Руки в примирительном жесте поднимает. Не его цель добить её, однако удержаться просто не мог. — Согласен, загнул, — он головой ей указывает в сторону и идёт. Ей ничего не остаётся как следовать за ним. Она здесь даже не гость, заложица, по идеи.       Аляске казалось, что это не в духе Клауса: прекращать издевательство. Хотя, может он просто решил, что с неё на сегодня хватит. Он заходит в просторную гостиную, где слышался треск бревен, исходящий из камина. Клаус разваливается на диване, хлопает по месту рядом с собой, как бы приглашая. А она стоит как вкопанная, ищет подвоха.       Вообще-то Клаус первопричина того, почему она здесь оказалась. Из-за чего испытала неимоверную боль и почувствовала себя как в детстве: беспомощной, бесполезной, истекающей кровью. От этих мыслей она зажигается, как спичка. Аляска, ведомая злостью, тяжелым шагом направляется в сторону Никлауса, и только ловит на себе его заинтересованный взгляд, тут же тушуется и разворачивается обратно — садится на другой край дивана. Все эти её действия вызвали в нём смех. Девчонка забавная, то храбрится, то злится, то боится. Как и все другие, на самом-то деле. Только вот не пытается она строить из себя благородную моралистку, а ещё таит в себе демонов, которых он с каждым разом всё отчетливее и отчетливее видит. Паркеры все такие. Поэтому и прятаться в итоге стали, ведь не смогли притвориться адекватными.       Клаус исподлобья смотрит на неё, как она складывает руки на груди, губы дует. Обиженный ребёнок. Будто у неё конфету отобрали, а не пытались убить. Впрочем, из-за этого она достаточно переживает — он понял это, когда услышал шум из ванны. Да и, если совсем уж приглядеться, то тень грусти на её лице присутствует. Майклсон поражается ей. В школе училась неплохо, играла в драмкружке, ходила на балет… Пропала на несколько лет, а затем получила аттестат. Очевидно, не без помощи внушения. Зато в университете всё сама — читал он некоторые её работы. Впечатляет. Но больше всего впечатляло то, как она пытается жить, будто ничего не было. Как готова довериться кому-то, когда собственная семья отвернулась от неё, вонзила нож в спину. Возможно бы он и позволил себе восхититься этим всем сполна, однако дружба с Деймоном Сальваторе ставит крест. Перекрывает всё прочее. И эта жертвенность, слишком слепая преданность, как поражали, также сильно и раздражали. Она умеет отдавать всю себя, но совершенно не тем людям.       — Перестань, — она поворачивает голову в его сторону. Клаус вопросительно изогнул бровь. — Хватит разглядывать меня так, словно я какая-нибудь зверюшка из зоопарка.       — Позволь спросить, каков же этот взгляд. Каюсь, за свою долгую жизнь, так и не посетил ни одного зоопарка. — голос у него сейчас такой… спокойный и обычный. Да и сейчас он излучал, лишь интерес и веселье. Будто и не он вовсе тот самый злобный гибрид. Жаль, что она его настрой перенять не может.       — Будто ты сам не проводил аналогий, между нами, твоими потенциальными жертвами, и зверьками. — она глаза закатывает. Говорит просто, чтобы заполнить тишину и как-то отвлечься самой. Чтобы мерзкие мысли из головы исчезли, как и образ равнодушного Стефана.       Разговор с Майклсоном разбавляет это. Отвлекает. Тем более, не когда он в злобном режиме, настроенный сломать ей руку.       — Ну это не зоопарк совсем. Цирк скорее. — вполне себе серьезно отвечает Майклсон, с видом знатока. А Аляска смеется, тихо совсем. Мысленно соглашается с его словами. Он задумывается на секунду, а затем начинает свою излюбленную тему. Возвращает её в суровую реальность. — Знаешь, не понимаю я твоего друга. Почему Деймон выбирает почти всегда Елену, а не тебя? — вопрос скорее риторический, но Аляска по началу на него хочет ответить. Рот раскрывает, да только слова не идут. Оттого она и становится похожей на рыбу, выброшенную на берег.       Она качает головой. будто сама этим вопросом не задавалась. А затем в дверь требовательно стучат. Аляска инстинктивно поворачивает голову в ту сторону. На лице Никлауса рисуется улыбка, предвкушает. Он просит её сидеть на месте. И она слушается, борется со своим желанием пойти за ним. Пытается отойти от его вопроса. Просто… это любимая пища для размышления её. Ей просто хочется, чтобы она хотя бы раз была в фаворе. Но этого не случится. Точно не со стороны Деймона.       Никлаус дверь открывает, встречается с пронзительными голубыми глазами Деймона Сальваторе. Взгляд уничтожающий, а ухмылка надменная. Деймон смотрит прямо в глаза Клаусу, не отводит взгляда. Не хочет проиграть эту битву. Пускай и незначительную. Он сейчас упрямился собственному желанию, заглянуть ему за спину, понять, жива ли Аляска. Дышит ли еще. У Деймона навязчивое желание толкнуть его, свернуть шею, причинить много боли разными способами, однако его сдерживает тот факт, что Елена стоит позади него. Плюсом, если нападет, то это не увенчается успехом. Раньше Деймон пренебрегал собственной жизнью, действовал различным импульсам, только теперь он ставит не только собственную жизнь под угрозу. Но и чужие. Важные ему. Он воздух выпускает сквозь стиснутые зубы.       — Где она? — на лице старшего Сальваторе играют желваки, голос искаженный. Не привычный — надменный и слегка игривый. Злой совсем. Глаза того гляди кровью нальются.       А Клаус с ответом тянет, переводит свой взгляд от Сальваторе. И Деймону кажется, что он победил в этих гляделках, пока не понимает, что Никлауса теперь интересовала Елена, дрожащая, цепляющаяся за парня. Так, словно только он и позволяет сохранять спокойствие. Наигранное естественно. Ведь Майклсон чувствует, как той страшно, как быстро бьется её сердце. Словно кролик, загнанный в угол.       — Как поживает мой любимый двойник? Решила всё же сделать выбор в пользу другого Сальваторе? Не скажу, что одобряю, но дело твоё, разумеется, — подначивает, бесит обоих и не отвечает на заданный вопрос. Происходит тотальный игнор Деймона. Никлаус это делает из собственной прихоти. Ему ничего не мешает показать Аляску, сказать, что будет, если они не вразумят Стефана. Выставить множество условий и рассказать о последствиях, если они их не выполнят. Только вот перспектива побесить Деймона, засечь насколько же хватит его терпения — куда привлекательнее.       Елена пытается храбриться. Выпрямляет спину. Её оленьи глаза начинают сверкать. Гилберт пытается казаться сильной, злобной и грозной. Только выходит это весьма смехотворно, и Клаус позволяет себе не сдержаться. Усмехается.       — Где она? — этот вопрос уже задает Елена. Она отпускает руку Деймона и хочет сделать шаг вперёд, но это безрассудство Сальваторе не дает ей свершить. Отходит в сторону, закрывая доступ к гибриду. Потому что моментами Елена поступает ещё глупее, чем сам Деймон. Точнее, она почти всегда так поступает. Она удерживает его, а он её. Эдакий баланс. И от этих мыслей ему становится приятно, но лишь на секунду, потому что в следующую Деймон вспоминает о целе визита этого безумного.       — Она — это кто? — Клаус косит под дурачка, растягивает всё это на долгое время. Он уже слышит, как Аляска начинает подбираться к ним. Впрочем, он должен признать — она и так продержалась слишком долго. Ему то казалось, что она не будет такой покорной, ослушается моментально и с распростёртыми объятиями побежит к Деймону. Будет эдакая слащавая картина, от которой непременно сведёт зубы.       С уст Деймона срывается утробный рык. Он достает телефон из кармана и показывает ему фото, которое сам же Никлаус и прислал некоторое время назад. Он и так слишком много потерял на уговоры, чтобы Елена осталась дома. Но та была непреклонна, а он не мог придумать ни одного способа оставить её дома. Или же в нём снова взыграло эгоистичное желание держать Гилберт рядом с собой? Никлаус пожимает плечами, мол, не может припомнить. Деймон делает шаг в его сторону.       — Что ты с ней сделал? — он голос повышает, уже не обращая внимания на то, что Елена дёргает его за рукав. Проживая идеальные моменты — те, где он с Еленой, а Стефан вне игры, Деймон позабыл о том, благодаря чему держался долгое время. Он позабыл об Аляске и её значении в его жизни.       Увидя то сообщение от гибрида он, откровенно говоря, подумал, что это всё неправда. И пройдя все этапы принятия ситуации Деймон ощутил страх и укол вины. Он пытался дозвониться до Аляски. Но ничего, его абонент был заблокирован, а с чужих телефонов были слышны лишь долгие и мучительные гудки. Тогда он понял, что это не блеф. Что Аляска и впрямь находилась у Никлауса. Его окутала безудержная ярость, он разгромил половину дома, и лишь после пошёл на разборки. Где за ним, к его несчастью, увязалась Елена. Теперь же ему приходилось ломать голову и беспокоится сразу о двух важных и хрупких персонах в его жизни.       — Ребят, ну как же так? Где ваши манеры? Зачем сразу переходить к делу, если мы можем сначала просто пообщаться? — он делает расстроенное выражение лица, будто бы взаправду сей факт задевает его чувства.       Никлаус с ними продолжает играть, потому что так интереснее. Потому что приятно ему изводить их также, как они его, когда привели Майкла в город. Им ещё повезло, что он слишком милостив и слегка сентиментален к младшему Сальваторе, иначе в то же мгновение, когда тело Майкла догорело, их постигла бы та же участь. Он же пытается продолжать играть в добряка, в надежде, что до них дойдёт одна простая истина — не стоит делать из него врага. Иначе он станет самым настоящим их кошмаром.       — Нам не о чем с тобой разговаривать, Клаус, — голос Елены звучит пренебрежительно, но это никак не трогает его. Совсем не впечатляет. Она как собачонка — лает за спиной хозяина. Елена думает о себе слишком много, предполагает, что если ему нужна её кровь, то он не тронет её. Когда-нибудь, возможно, и настанет тот момент, когда её придётся разочаровать. — Просто ответь нам на наш вопрос.       Улыбка мгновенно сходит с его лица. Он также делает шаг в сторону Деймона. Сокращает расстояние между ними. Оно становится очень хорошим для того, чтобы вытянуть руку, проломить ему грудную клетку и вырвать бьющееся сердце. В глазах Сальаваторе злость, у Майклсона вызов. Елена больше не лезет, боится, что подольёт масло в огонь.       Аляска же, наконец, решается выйти. Мелкими шагами преодолевает расстояние и протискивается между мужчинами. В упор смотрит на Деймона и не может разобраться, какие же эмоции в данный момент чувствует к нему. Обида, радость, злоба, облегчение, — всё это сливается в одну непонятную массу. Единственное, когда его голубые глаза смотрят на неё так обеспокоенно и неверяще, то обида сходит. Потому что вот он здесь, стоит, угрожает первородному ради неё. Это греет душу ей, она плывёт. Пускай и не сразу ему признается в этом.       Деймон же теряет дар речи. Стреляет в Никлауса, в последний раз, взглядом, а затем кладёт свои руки ей на плечи. Хлопает по ним, будто бы пытается убедиться в её реальности. Клаус же позади внимательно за этим всем наблюдает, почти с интересом. Потому что в этот момент он может полностью оценить крепкость их, так называемой, дружбы. Он даже удивляется тому, каким становится Деймон в моменте. Ранее такого будто бы и не было. Майклсону кажется, что он самостоятельно взял и улучшил их отношения… Склеил сломанное. И от этого он раздражается, ибо хотел произвести совсем противоположный эффект. Он закатывает глаза, когда Сальваторе притягивает Аляску к себе для объятий.       С другой же стороны, Клаус понимает, что это всё состояние аффекта. Пару дней они проведут в обществе друг друга, и всё вернётся на круги своя. Деймон продолжит делать выбор в пользу Елены, а Аляска томиться в одиночестве из-за этого. Такая любовь как у Деймона к Елене — не затмит ни одна дружба. И там неважно, насколько они были близки и как долго были знакомы. Сальваторе не тот человек, который умеет правильно расставлять приоритеты.       — Ты как? — шепот Деймона обжигает Аляске ухо. Она своими руками обвивает его талию. Губы поджимает и пытается сама понять собственное состояние. Тяжело это, ибо у неё на этот счёт нет однозначного ответа. Через плечо Деймона она замечает Елену, что слабо улыбается ей. Жаль Аляска не может сделать этого же в ответ. Непосильная для неё задача.       — Порядок, — совсем тихо и не искренне. Это понимает и Деймон, и Никлаус. Она отстраняется, переступает с ноги на ногу. Оборачивается на Клауса и прикусывает внутреннюю сторону щеки. Осознаёт, что для каких-либо нежностей сейчас не время.       Понимает, что всё настолько просто закончится не может. Паркер сомневается, что Никлаус это всё устроил, лишь затем, чтобы Стефан сначала вонзил в неё нож и затем сам Клаус напоил её своей кровью, а после отдал Деймону. Едва ли у него настолько извращенные мысли. Конечно, когда тебе тысяча лет, то развлечения могут стать весьма своеобразными, но вряд ли чтобы настолько.       Теперь уже Ник берёт её за плечи и притягивает к себе. Она ощущает себя в этот момент куклой, которую подруги не могут поделить и решить, кто же ей будет всё-таки играть. Она облизывает потрескавшиеся губы, а после сдирает ненавистную корочку — дурацкая и нервная привычка, от которой она не может избавиться. И неважно, что иногда получается до крови. Неважно, что потом, при приёме пищи она может испытывать дискомфорт. Аляска думает об этом в последнюю очередь. Это эдакий способ мазохизма. Потому что благодаря этой несильной и незначительной боли — удаётся избавиться от навязчивых и противных мыслей.       Она сейчас осознаёт, что ей придётся прийти в дом Сальваторе. Там, где обитает Стефан. Присутствие которого, её сейчас сильно напрягало. Ей страшно. Хочется снова увидеть его улыбающегося и милого, а не жалкую бесчувственную подделку.       Аляска ни за чтобы не подумала, что однажды мысли о Стефане будут заставлять коленки дрожать. И причем не в самом хорошем смысле этого слова. Не так как это было тогда, когда она питала к Стефану исключительно тёплые чувства.       — Мне, конечно, отрадно наблюдать за воссоединением друзей, однако я рассчитывал на обмен. Твоя драгоценная подруга, на мою семью, — он поглаживает её плечи, смотрит на Деймона испытывающе, будто тому должно стать мерзко от этого. Что такой как Клаус, касается того, что ему дорого. Ибо ощущение у Майклсона сложилось такое, что Деймон относился к Аляске, как к аксессуару. К вещи. Ему хочется, чтобы вся эта привязанность между ними была нездоровой. Чтобы было интереснее. Иначе всё слишком плоско выходило. — Всё должно быть честно. Я даже проследил за её сохранностью, спас.       Аляска давится воздухом, голову наверх поднимает и хмуро оглядывает Клауса, потому что… Он даже спасать её не особо торопился. А до этого сам руку и сломал. Про какую сохранность тут речь — непонятно. Если только он говорит о донорстве крови. И то сомнительно даже так получается. Майклсон же лишь подмигивает ей и возвращает внимание к горе-спасителям.       Гилберт вдруг подаёт голос.       — Можем предложить тебе Ребекку. — плечи расправляет, такая вся сильная и гордая. Голову задирает. Даже голос по-прежнему не дрожит. Интересно становится Клаусу — это всё потому что сама Елена питает положительные чувства к Аляске, или же ей так хочется впечатлить Деймона. — Она у нас, с клинком в сердце.       Аляска чувствует, как Клаус дёргается, сжимает её сильнее. Аляска не может — не хочет точнее, — обернуться, дабы взглянуть на его лицо. Понять, изменился ли взгляд. Но лишь по небольшим телодвижениям она поняла, что слова Елены уж очень не понравились ему. Впрочем, тема семьи для него в принципе щепетильная. Легко понять, проанализировав все события. То, как он осторожничает. Позволяет Стефану манипулировать. Уже о многом говорит.       Хотя тот факт, что он держал свою семью в гробах, мягко говоря, настораживает. Та самая любовь, граничащая с ненавистью. Стоило это понять ещё на примере Элайджи. Преданный, прощающий вечно все грехи. Они с ним, Аляска и Элайджа, даже похожи слегка. Будут давать шансы близким людям до последнего.       — Вот тебе справедливый обмен, — тут же подхватывает Деймон, улыбается широко, обнажая ряд белоснежных зубов. — Блондинка на блондинку. — он руки разводит в стороны. Пытается сохранить крупицы спокойствия. Сейчас ему это проще удавалось сделать — всё же теперь у него была возможность увидеть Аляску. Целой, дышащей, живой. — Поверь, мы тоже следили за её сохранностью. Ни одного волоска с её головы не обронили.       — Что ж, идём, принимаю ваше предложение, — он подталкивает Аляску вперёд, но из рук не выпускает. Держит при себе, будто нечто ценное. Способ вернуть хотя бы одного родственника. Младшую сестру.       Никлаус приобнимает Аляску, вышагивает рядом с Деймоном. Паркер кажется это всё лишним — вряд ли кто-то осмелится пойти наперекор. Они совсем в проигрышной позиции. Ни одной козырной карты. Аляска шумно вздыхает, а Деймон обходит Клауса и выравнивается рядом с Аляской. Косится на неё. Хочется, чтобы не было в этот момент лишних ушей. Но сейчас нет такой возможности. Тем не менее, любопытство берёт верх.       — Что он с тобой делал? — требовательно. Такая интонация означает, что у неё нет шансов промолчать или отшутиться, как иногда любила делать она. Аляска вздыхает. Думает куда бы руки деть, ибо обнять себя она не может, так как всё ещё находилась в руках гибрида. А просто сцепить в замок не хотелось просто.       — Он ничего со мной не делал, — Паркер делает акцент специально, чтобы донести до друга одну истину. Угроза для неё, оказалась ближе, чем они думали. Сама она вся бледная и безликая. Аляска смотрит на свои ноги, пинает камни на дороге и всё ещё думает об инциденте со Стефаном. Где-то сбоку мельтешит Елена, поникшая. Гилберт губы и мнёт рукав кофты. Её напрягает Клаус идущий рядом. Аляску уже не совсем. Хотя Деймону Аляска привирает — всё-таки руку то он ей сломал. Но это всё равно не сравнимо с ножом в теле.       — Вообще-то, можно было и меня спросить. Я тоже тут. — почти возмущенно говорит Клаус. Единственное, он довольно хмыкает на ответ Аляски. За это он даже руку свою убирает, больше свободы ей дает.       — То фото говорит об обратном, — справедливо подмечает Сальваторе. Аляска ту фотку не видела и не уверена, что хочет. Смотреть на собственную беспомощную и подбитую фигуру нет никакого желания. К тому же, от этого есть риск, что она сильнее обозлиться. А этого она хочет избежать.       Всё-таки когда-нибудь Стефан вернётся. Станет тем, с кем она когда-то познакомилась. Возможно, не сразу. Но тем не менее. Она не сможет оборвать с ним общение. Он же делает это потому, что его заставили лишится человечности.       — Так вы и не первые, с кем Клаус пытался договориться.       Деймон хмурится. На лбу пролегла складка, из-за которой Деймон кажется старше. Хотя, в свои 170 он выглядит молодо. Едва ли что-то это изменить сможет. Он человеком же не станет никогда. Поэтому можно только гадать, каким он будет в старости.       — В плане? — наконец-то решается спросить Деймон, хотя весь ответ на поверхности, и он его знает. Но услышать боится. Потому что боится разочароваться. Интересно, Стефан чувствовал всё то же самое, когда сам Деймон решал действовать импульсивнее. — Твой братец решил вернуть тебе должок. Лучшая подруга за лучшую подругу. Благо я был рядом. Жалко, если из-за ваших распрей такая замечательная душа покинет нас, — она оборачивается на Клауса, ибо это звучало так, будто он решил предсказать её судьбу. С явным намёком. От этого жутко даже становится. Майклсон подходит слишком близко к Деймону и говорит ему: — Обидно должно быть, что твой брат оказался врагом тебе хуже, чем я.       — Отвали, Клаус, — огрызается. — Это всё явно недоразумение, не более. Не надо стравливать меня со Стефаном.       — Как пожелаешь.       Они идут дальше в тишине. Доходят до дома и Деймон ведёт Никлауса моментально в подвал. Елена же остаётся рядом с Аляской. Жмётся и хочет ей что-то сказать, да не решается. Она не знает Аляску от слова совсем. Даже не важен тот факт, что она в Мистик Фоллс приехала с Деймоном, год назад ещё. Ей как-то и не доводилось оставаться с ней наедине. Елена считала её милой, ей казалось, что только она была способна принять и унять Деймона. Иногда бывали даже моменты, что она восхищалась их дружбой. Теперь же Гилберт ни в чем не уверена. Она чувствует явную вину — ей кажется, что она забирает у Аляски то, что принадлежало ей долгое время. Но Елена ничего с этим сделать не может. Потому что к Деймону тянет. Сильно.       — Слушай, я хочу…       Но Елена так и не произносит слов, что крутились у неё в голове. Потому что Клаус выходит с Ребеккой на руках. Это отвлекло. Да и весь запал Елена в миг потеряла. Безмолвно проводила гибрида взглядом. Он бережно держал на руках свою сестру и вышел из дома. Молча, с таким лицом, что было видно, что если хоть кто-то произнесёт лишнего слова, то от него и мокрого места не останется.              Аляска мельком оглядывает младшую Майклсон. Что ж, все первородные обладали красотой. Этого было не отнять. Паркер вздыхает, возвращает внимание к Елене, надеясь всё же услышать хоть, что-то. Но реальность разочаровывает.       — Я домой, — она кивает только появившемуся Деймону и прежде, чем он предложит её проводить говорит: — я позвоню Рику, чтобы встретил, так что доброй вам ночи, — она вслед за Клаусом выходит из дома. Ей нужно оставить их одних. Пусть поговорят. Они не виделись больше месяца, их общение было скверным, а Аляска за одно мгновение пережила слишком много. Тем более, Деймон вскользь упоминал о событиях из прошлого Паркер. Думаешь у неё была хорошая жизнь? Она накануне шестнадцатилетняя покинула родной дом. И её ведь даже не искали.       Тогда неравнодушная душа Елены заболело. Сердце кровью облилось. Однако и после этого откровения Гилберт не торопилась заводить общение с Аляской.       Боялась, что услышит слишком много хорошего о Деймоне и тогда скрывать чувства не получится.       Аляска, поджав губы поворачивает голову в сторону друга. Замечает, как Деймон злится, кулаки сжимает. Его лицо выглядит устрашающе. А сам Сальваторе просто не понимает, что ему делать дальше. В груди всё разрывает от чувства бессилия, клокочет ярость. Он никого вокруг не может защитить. Он полный неудачник, который не заслуживает всего того, что имеет. Ему нужно было покинуть этот город, еще давно. Как они со Стефаном и договаривались.       — Я пойду к себе, — аккуратно начинает она. Аляска без сил. Внутри всё пустует. — Этот день слишком тяжелый.       — Нет, — качнул головой он. — Сначала нужно кое-что решить, — Деймон надвигается в её сторону, останавливается напротив. Глаза прикрывает. Делает глубокий вдох, а Аляска… просто ждёт. Из интереса чисто. Уголки губ опущены, у них обоих. Деймон козёл, он сам это понимает. Жалко, что простым: «Прости, козла», нельзя отделаться. Он вообще редко изливает душу, пытается быть честным и откровенным. Проще носить маску. Даже с Аляской. Хотя оба вроде и принимают все стороны друг друга. Он наклоняется к ней, её за макушку к себе протягивает, чтобы своим лбом уткнуться в её. Он ощущает холод её кожи. — Я знаю, может быть, в последнее время ты этого не видишь, однако, — он аккуратно берёт её за плечи, поглаживает. Надеется успокоить. Только вопрос: себя или же её? Слова пропитывает сожалением. — я дорожу тобой. И… нечто подобное как сегодня — слишком сильно выбивает из колеи. Аляска, я просто хочу, чтобы ты была в порядке. Действительно очень хочу.       Аляска носом шмыгает. Это слишком сильно для неё. На эмоции пробивает. В груди загорается теплый огонёк. Но слабый совсем. Один раз подуешь — и погаснет.       — Я… мне важно было…       — Погоди, я не договорил, — обрубает её он. Деймон вбирает в лёгкие воздуха. — Знаешь, всё это, то, что я делал в последнее время. Я просто надеялся, что если отгородиться от тебя, то так ты сможешь окунуться в нормальную студенческую жизнь, отношения там себе завести. В общем, побыть не просто недо-ведьмой из клана близнецов с сумасшедшим другом вампиром, а обычной.       Аляска губы поджимает. Потому что правда такова, что она никогда не сможет побыть обычной. Такая роскошь не для неё. И они оба это знают. Только надежда умирает последней.       — Спасибо, Деймон, — она отстраняется. Ощущает себя слишком растерянно. Это признание милое, то, что ей нужно было услышать. Она утирает рукавом слёзы с уголков глаз. Пробивает на слёзы. Только это не единственная причина, по которой ей хотелось бы разреветься. Но она держит всё в себе.       Деймон берёт её руку, пальцы их переплетает.       — А теперь, в знак своего полного доверия к тебе, я хочу тебе кое-что показать. Только… есть вероятность, что там будет Стефан. — он и сам не знает, что должен испытывать к Стефану. Это всё ещё его младший брат. Просто он слегка заплутал, и… Сам Деймон тому виной. Стефан согласился на рабство лишь для того, чтобы спасти непутёвого старшего брата.              Спас. Только от этого сильно пострадал. Внутри Деймона совесть играет какую-то свою симфонию. Потому что пока Стефан делал всё, чтобы с его любимой и братом ничего не случилось, отдавал всего себя… Деймон подвергал себя и Елену риску, а также сближался с ней. Эгоист, но ничего с собой поделать не может. Поэтому, дабы хоть как-то загладить вину, хоть перед кем-то. Он решает посветить Аляску в то, во что не следовало.       — О чём ты? — от имени младшего во рту всё пересыхает, она кусает губы. Косится на друга с недоверием.       — Я знаю, куда он дел гробы. — честно признаётся Деймон, пожимая плечами. Отчасти он это делает, потому что в голове зреет план, с закрытым гробом, не поддающемуся ничему и никому. Аляска может поглощать магию, может и здесь сработает. Шансы не велики, но имеются. — И нам пригодилась бы твоя помощь, — он морщится, боится, что этим перечеркнет всё вышесказанное, но она будто и не обращает внимание.              Мнётся, пальцы заламывает. Дело не в том, что она не хочет помогать, а в том, что на столь скорую встречу со Стефаном она не рассчитывала. Ей нужно немного набраться смелости. Вдох. Выдох. Перед глазами равнодушие, блеск от ножа.              — Хорошо, идём. — беззвучно губами шевелит и кивает.              Всю дорогу Деймон оглядывается по сторонам, прислушивается, чтобы не было никакого хвоста за ними. Мало ли, что может взбрести в голову Клаусу. И хотя предки сами скрывают гробы, но лишняя перестраховка никогда не мешала.              Дом Аляска узнаёт моментально. Косится в неверии, будто не взаправду это происходит. Ощущения такие, что её не было не месяц, а минимум полгода. Потому что слишком много всего.              Внутри слышится шепот, но его не разобрать. С предками у неё связи как таковой нет. Она их просто чувствует, но не слышат. Сами же они относятся к неё лишь чуть лучше, чем к вампирам. Потому что так или иначе, она является сама ошибкой природы. То, чего существовать и не должно, одно из немногого, что ломает дрожащий ими баланс. Ей кажется, что в доме температура слишком низкая, но это и не удивительно. Как никак — пристанище мёртвых ведьм. А где смерть, там и холод. Аляска обнимает себя за плечи, следует за другом в подвал. Ощущения такие, словно они в каком-то ужастике. Хотя ужаса в их жизнях действительно много.              — Знал, что он оставит тебя в живых, — сразу же бросает Стефан, как только завидел Аляску. Он осматривает её — целая, здоровая, а значит к нему претензий не должно быть. В его понимании уж точно.              Аляске кажется, что она слышит скрежет зубов Деймона. Слишком громко, особенно в повисшей между ними тишине, после брошенной Стефаном фразы. Ей кажется даже, что Деймон краснеет. Конечно, нельзя никак пристыдить младшего Сальваторе, ведь ему всё равно, но… просто так это тоже нельзя оставлять.              Деймон для себя решает врезать Стефану. Только когда тот вернёт свою человечность, дабы в полной мере прочувствовал все свои косяки. Сейчас же это сравнимо с тем, как долбиться в стену. Никакого результата, а костяшки себе собьешь.              — Ну и чего вы замолчали? Действительно думаете, что я желал ей смерти? Особенно, когда она нам может помочь с гипотетическим оружием против Клауса, — он обижено выпятил нижнюю губу, а голос кажется полным разочарованием. Разочарованием в их умственных способностях. Стефан глаза закатывает и рукой указывает на нужный гроб.              Это ей не нравится. Она чувствует в этом всём нечто зловещее. Энергетика куда хуже, чем у Никлауса. Шаркающими шагами она подходит к нужному гробу. Сначала руки трет, оглядывает братьев и лишь затем кладёт их на лакированную поверхность. На ладонях сначала ощущается слабое покалывание, лёгкое чувство эйфории, которое быстро сменяется болью. Сильной и резкой. Она сначала терпит, думает, что может превозмочь эту боль. В голове тысяча голосов, ругающих её, говорящих об ошибках. Но её всё равно — у неё есть цель. Только когда ладони начинают гореть, а вены чернеть, она тут же отшатывается. Растерянно рассматривает сначала гроб, а затем и Деймона со Стефаном.              Она ещё пару минут приходит в себя. Не сразу осознаёт, что почти падает в обморок. Аляска не знает, что даёт ей сил держаться на плаву.              — Что-то, или точнее кто-то… явно не хочет, чтобы я открывала его. — уверенно произносит она. Из носа начинает течь кровь, капля сначала оказывается у неё на губах, а затем падает на пол. — Но выбраться оно хочет, просто это должна сделать не я.              — Бесполезная, — фыркает Стефан. А Деймон не выдерживает, зовёт брата выйти на улицу. Стефан с энтузиазмом принимает это предложение. Аляску же эти слова не трогают. Впервые в жизни.              Признаться, у неё нет никакого желания разгадывать тайну этого гроба. Ей бы хотелось всё это остановить, ибо произошедшее не сулит ничего хорошего. Абсолютно.              В голове идея. Нехорошая, на грани с безумием, но всё же это лучше, нежели то, что их может ожидать. Голова кружится от того, чем её попытались заполнить. Ощущение такое, будто если бы она так и продолжила, то умерла бы. Аляска открывает каждый гроб. Осматривает всех членов семьи Клауса пока не находит нужного. Оглядывается, чтобы не столкнуться с Сальваторе. Надеется, что их конфликт на улице продлится как можно дольше. Взвешивает все «за» и «против» и хватается обеими руками за рукоять клинка.       Лишь бы не пожалеть, — набатом бьет в голове. Она редко делала, что-то настолько из ряда вон выходящее. Обычно полагалась на других, но здесь иное. Она не сможет передать свои ощущения никому из Сальваторе, да и вообще. Оттого у них и не будет понимания, почему вообще она это делает.       Не стоит трогать то, что тысячу лет было заперто. Может там совсем не оружие против Клауса, а то, что поможет ему. Усугубит всю ситуацию. Сейчас Паркер полагалась исключительно на внутренние чувства.       Одно мгновение и клинок оказывается на земле. Она не знает сколько должно пройти времени до момента, пока он отойдет от… смерти? Аляска, признаться, и не знает, как ещё это охарактеризовать. Но ей точно хочется ускорить этот процесс. Потому что пока ей кажется это наилучшим выходом. Элайджа обязательно поможет, сделает всё так, что до смертей не дойдёт. В груди клокочет страх. Паркер перебирает различные версии в своей голове и приходит к выводу, что именно кровь всегда действует на вампиров особым образом. Поднимает клинок с земли, протирает краем кофты и разрезает собственную ладонь.       Шипит от боли, но ей хочется, чтобы Деймон и Стефан вернулись, когда уже точно поздно будет. Только… не уверена, что у неё в запасе действительно много времени. Она ладонь прижимает к его губам, ждёт, когда те зашевелятся, подавая признаки жизни.       — Ну же… — естественно она понимала, что это не самый быстрый процесс. Всё-таки и любое воскрешение после сломанной шеи происходит спустя полчаса, однако у неё паника. Её сердце будто разорвётся.       Ей хочется, чтобы Элайджа решил все проблемы. Или хотя бы часть из них. Они же смогли стать чем-то похожим на приятелей. Ведь так?