Влюбленные

«Я всё исправлю

Починю и налажу

Если снег новогодний

На прошлогодние грабли не ляжет»

Грабли, Noize MC

Эту авантюру Арсений, что бы он ни утверждал в дальнейшем, затевает сам — когда с самым искренним видом рассказывает заведующему отделом размещения студентов, как давно они с Антоном вместе, и что нет, ещё не расписались, но исключительно потому, что хотят ещё немного подкопить перед свадьбой, а так — да, почти супруги! Влюбились с первого взгляда ещё в школе, поступать и строить жизнь в столицу тоже, конечно, приехали вместе. Арсеньевского умения убеждать не хватает, чтобы выторговать семейный блок, но и в Одинцово жить никто из них не стремился. Выдают стандартную двушку (в Люблино! Москва! Не область!), игнорируя различия во вторичном поле. Для системы размещения Арсений и вовсе становится бетой. — Только смотрите, не разбегитесь! А то знаем мы таких влюбленных, — журит их дедок, усмехаясь в усы и качая указательным пальцем. — Да что вы, не беспокойтесь. Милые бранятся, только тешатся, — Арсений хихикает высоко, даже выше обычного его смеха, которого он стесняется; звук получается не просто омежий, а совсем девчачий. Переигрывает, короче. Добродушная улыбка исчезает, заведующий резко меняется в лице, хмурит густые седые брови и пихает к ним договоры на проживание, ручкой тыкая в определенное место: — Разумеется, голубчики. Перемещения внутри общежития возможны только при наличии свободных мест и через согласование с администрацией, пункт 4.12. Антон шумно сглатывает. Арсений, не смущаясь, тянет к себе документы и начинает вчитываться. * Было время, когда Арсений не то что жить, даже сидеть за одной партой с Антоном не хотел. Макар, жопа такая, даже не предупредил: просто после новогодних каникул в восьмом классе Шастун пришёл и сел на третью парту второго ряда с видом, словно здесь и сидел всегда. — Тебе ж пофиг, с кем сидеть? — Антон уточнил — и даже это сделал лениво. Ну, он же по жизни был раздолбай и болтун, у такого не спишешь обществознание. Макар тоже не особо головастый, но Арсению хотелось бы сидеть с кем-то умнее себя. И Антон под этот критерий определенно не подпадал. — С тобой я сидеть не хочу. И ты со мной тоже не хочешь! — Хочу, — Антон потряс рукой рюкзак, который лежал на его половине парты, — мой рюкзак уже тут. — Не будет такого! — Почему? — он спросил с таким искренним непониманием, что Арсений растерялся — для него-то всё очевидно было. — А зачем тебе со мной сидеть? Мы не друзья. Арсений вообще ни с кем в классе не дружил. Его не любили, хотя в историю Оксанки про то, что ее отец ушёл из семьи после того, как посмотрел на Арсовы соски, тоже не слишком верили. Арсений считал эту сплетню глупостью, хотя бы потому, что раздевалок в школе было всего две — деление по первичному полу. И это давало ему стопроцентную уверенность, что у того же альфы-Антона грудь такая же плоская и безволосая, как у него самого. Ничего привлекательного. А у Оксаны папа вообще гинекологом работал... И ничего такого Арсений не хотел, просто испугался севшей на грудь пчелы, вот и начал с себя стягивать футболку. Ему от Оксаниного отца просто нужна была помощь: проверить, точно ли нет укуса, и, может, дать пару таблеток супрастина. Дурацкая получилась история, которую Арс и рад был бы забыть, но обидное «Нудист» в свою сторону он слышал и два года спустя. Всё чаще, правда, в контексте его занудства и верных ответов на никому больше не упёршейся истории — и это утешало; собаки выли, а караван шёл к своей сотке на ЕГЭ, вот это всё. — Арсен, по-братски, ну хоть щас — не нуди, а? Макару надо было пересесть, там шуры-муры. Ни он, ни я тебя обидеть не хотели, понимаешь? — По пани-братски, блин. Ладно, хрен с тобой. Шастун расплылся в довольной ухмылке, ноги раздвинул шире: — Хрен со мной, отвечаю! Арса скукурузило. — Менспреддинг — херня собачья. — Чего? — Ноги сдвинь, твоя костлявая коленка сейчас мне бедро проткнёт. Хмыкнув, Антон действительно ноги чуть свёл. Арсений, морально готовившийся к худшему, решил тогда, что с этим можно работать. ** Очень скоро Арсений понял, что сильно Антона недооценил. Во-первых, Шастун был компанейским парнем, которому подгоняли ответы на тесты по алгебре и геометрии. Арсений как-то заметил краем глаза, что Оксанка, сидящая от них по диагонали, на второй парте третьего ряда, метко пнула в сторону их парты бумажный комочек размером меньше рафаэлки. Изображая неловкость, Антон локтем толкнул ручку и наклонился, чтобы тут же вместе с ручкой на парту опустить и заветные ответы. Арсений только брови поднял, выдыхая пораженно: списывать под самым носом у Елены Евгеньевны было охуеть как смело, смелее было только давать списывать. Прикосновение к локтю было неожиданным. Антон указал на первый столбик букв на бумаге — Оксана записала и ответы на вариант Арсения. Та самая Оксана, которая с ним не разговаривала два года. В перерыв Арсений не остался в классе, как делал почти всегда, а пошёл за Антоном следом. — Антон, — слишком тихо для оклика, но Шастун обернулся, глянул лукаво, с заметным удовольствием, словно бы добился своего. Арсений резковато выдохнул носом: можно подумать, его было настолько сложно разговорить. Просто, ну, не на уроках же. — Хотел сказать спасибо. Но это не обязательно, я сам могу. И не сдам Евгеше. Антон хмыкнул: — Я и не думал, что ты нас сдашь. Просто спокойнее же, когда можно свериться? Арсений неуверенно пожал плечами; он переписал несколько Оксаниных ответов, но там, где были расхождения с его вычислениями, оставил свои варианты — себе он доверял больше, чем Сурковой. И вообще кому-либо другому: — Наверное. — Уже что-то. В одной лодке тонем, — улыбнулся довольно Антон. — Плывём же? Шастун подмигнул, развел руками и развернулся, чтобы нагнать свою компанию: те толкались у лестницы, пытаясь пробраться через младшеклассников, столпившихся у расписания. Выяснилось, что и своя голова на плечах у этого обалдуя имелась. К арсеньевскому недовольству, у Антона сильно лучше шёл английский. Пока Арсений продолжал путаться во временах, которые для него делились на простые и придуманные, чтобы усложнять жизнь (Арс был уверен, что Past Perfect Continuous даже носителям не нужен), Антон отобрался на городскую олимпиаду по английскому. — Честно скажи, у тебя в семье кто-то носитель языка? — высказал свои подозрения в недостойном олимпиадника поведении Арсений. У Антона забавно стали шире глаза, словно и правда выпасть могли бы, а потом он громко рассмеялся, не смущаясь: вокруг них проговаривали свои диалоги о проблемах защиты окружающей среды еще семь пар учеников. — Ага. Батя, может быть. Но я хз, мы никогда не виделись, он и космонавтом может быть, и англичанином, и вторую семью иметь, — Антон ответил спокойно, будто его это не задевало, и смущения Арсений не почувствовал, только ещё большее неудовлетворение. — Мне просто нравится английский. Эминема люблю. Слышал фишку, типа, смотришь все сезоны Друзей в оригинале и начинаешь шпарить? — Арсений кивнул. — Вот! Мой случай. — Чушь, как это с временами помогает? — Интуитивно? — Антон слово и сам не был уверен, но отвечал искренне. — Могу попробовать тебе помочь, если хочешь. Арсений пристально всматривался в открытый и бесхитростный абсолютно взгляд Антона, которого такой длительный зрительный контакт смешил, несколько долгих секунд. А потом кивнул. * Они не общались почти всё лето, Антон был то ли в деревне, то ли на даче, откуда вернулся ещё более длинной версией себя, с выбеленными солнцем волосами и удивительно смуглой кожей. Не то чтобы Арсений представлял, каким будет Антон первого сентября. Просто, ну, не такой загорелый и улыбающийся — кто вообще радуется первого сентября? Макаров пытался вернуться на своё место: их с Алёнкой отношения не выдержали проверку летними каникулами. Арсений замер оленем в свете фар несущейся фуры, и фура эта — необходимость вслух сказать, что с Антоном ему сидеть понравилось больше. Момент был настолько напряженный, что Арсений был готов встать и пересесть к Алёне сам. — Макар, ну чё началось-то? — протянул Антон, а сам опустил рюкзак. — Я не хочу пересаживаться снова. У нас с Арсеном уже всё на мази. Арсений аж воздухом подавился. Макар протянул: — А-а-а! Ну, так бы и сказали. И ушёл на пятую парту, чтобы сесть за Сережей и Данилом. Проводив его взглядом, Антон сел на своё место и потянул Арсения за рубашку к себе: — Не смотри на меня так охуевше. Или ты хотел снова с ним сесть? — Не хотел, — выдавил-таки из себя Арсений. — Но он же подумал… — Арсений чувствовал, как горели его щёки и видел, как улыбался шаловливо Шастун. Альфы — абсолютно невыносимые существа. — Ты, Шастун, говнюк. Он улыбнулся снова, но иначе — словно мягче, и взгляд у него стал такой… Арсений не удивился бы, услышь он тогда «да, говнюк, но я тебе нравлюсь»; одна только мысль об этом напугала пиздец как сильно. К счастью, Антон ответил: — Ага. И я твой друг. Тебе же история нравится? — А? — Вода ушла, и на реке баржа всплыла, — он тараторил, пытаясь, очевидно, успеть до звонка рассказать всё. Провёл пальцем по экрану телефона, открыл галерею, — во, вот такая. И там были бочонки, — следующая фотка; тёмное дерево, много обломков вокруг, торчащие рыжие куски металла, которые так и скандировали «столбняк! столбняк! столбняк!». Арсений уже готов был начать возмущаться тем, что это вот всё — небезопасно, и не поранился ли кто во время этой псевдоархеологической экспедиции. — Вот. Подумал, тебе понравится. Монета. Антон протянул ему потускневшую монету, размером сильно больше современных. С одной стороны она даже чуть блестела, словно бы её пытались почистить от тёмного налёта. Арсений протянул руку и продолжал бояться, что Антон ладонь сожмёт в кулак и рассмеется в издёвке, пока монета не оказалась в его пальцах. Быстрый взгляд на Антона — Шастун кивнул, мол, да, он не против совсем. В потускневшем профиле легко угадывался Николай Второй. Не совсем древность, конечно, но Арсений вертел монетку в руках весь приветственный классный час, а дома потом приспособил для хранения бархатную коробочку из-под маминых серёжек. Антон угадал: ему понравилось. ** Арсений и не заметил, как, но дружба с Антоном стала чем-то привычным; и оттого удивительнее было то, как один из приятелей Шастуна, Зинченко, вдруг снова выплюнул презрительное: — Нудист. Смешки раздались совсем редкие. Арсений только головой покачал, не собираясь на этом циклиться. Не собираться, впрочем, было делом одним, а вот действительно не переживать — совсем другим. Шастун толкнул его плечо своим, а потом, придвинувшись ближе, прошептал: — Ты молодцом держишься. Они перебесятся и забудут. Помнишь, как меня обзывали? — Тебя дразнили? — Арсений нахмурился, пытаясь вспомнить, но в голову ничего не шло. — Совсем не помню. — Вот. И про тебя забудут, только кажется, что всем не пофиг, — Антон улыбнулся поддерживающе и вернулся к переписыванию в тетрадь упражнения по русскому. Арсений дописал страницу и перешёл на следующую, локоть пишущей руки лежал на парте, точнее, на половине Антона. Чуть вбок — и Шастун поднял глаза, среагировав на прикосновение к локтю: — Как тебя дразнили? Не смогу перестать об этом думать, — сбивчиво прошептал Арсений. Сжав губы, Антон едва сдержал смех. — Чебурашкой. Причины понятны: уши у Антона топорщиться не перестали, но он сменил прическу, выбрав регулярно получать нагоняи от учителей за чёлку и растрепанные волосы. И ещё причина была в запахе, конечно. Апельсиновый аромат даже сквозь блокаторы проступал. — Они тебе просто завидовали. Зинченко может сколько угодно пиздеть, что пахнет землёй после дождя, но на самом деле он пахнет как компост. На смешок Антона обернулись сидящие впереди — и его вызвали к доске. Он справился с ответом, получил «отлично» в журнал и строгое: — Не болтайте, рассажу! Сев на место, Антон открыл последнюю страницу тетради — и на верхней строчке написал: «Тебе тоже завидуют». Арсений считал, что завидовать нечему — но всё равно смутился. * Всё сложилось очень тупо и очень смешно, но в плохом смысле — Арсений смотрел на таблицу на сайте Решу.ЕГЭ и истерически смеялся, потому что набрать восемьдесят после трёх лет подготовки… Было пиздецом. Ему не нужно было видеть конкурсные списки, чтобы понять: ни в зелёную, ни в жёлтую волну он не поступит. И никакого ему Финского залива, разве что выбрать набережную Парка 300-летия Петербурга местом, где он будет топиться. А топиться он точно будет. Антон позвонил спустя пару минут. По голосу было слышно — подтвердил свою олимпиадную квоту, радостное облегчение даже за искренним волнением за Арсения отлично различимо. — Арс. Уже посмотрел? — Посмотрел, — Арсений поднял глаза к потолку, но толку-то — потолок расплылся, и голос слушаться перестал. — Хуево все, Антох. Восемьдесят. Антон в трубке судорожно выдохнул, начал бормотать, пытаясь слова подобрать: — Арс, Арс… Тише, не переживай, придумаем что-нибудь. Всё… И его искренняя забота вдруг выбесила. Потому что: — «Придумаем»? Да нихера мы не придумаем! Уже, нахуй, придумали! — он не кричал, орал по-настоящему, срываясь на хрип, хотя на кухне мама готовила завтрак, а в ванной собиралась на свидание сестра. Не сбрасывая вызов, он швырнул телефон — получилось кинуть через всю комнату, прямо в стену над кроватью, чуть левее плаката My Chemical Romance. Драматичнее не придумаешь. Телефон, кажется, разъебался. Но Арсению в моменте — поебать + похуй + поебать. У него разъебалась жизнь. Лишь одно из жизненных испытаний, сука. Он обессиленно опустился на пол и обхватил руками плотно прижатые к груди колени. На ноутбуке, очевидно, был включен звук — Арсений услышал и проигнорировал рингтон входящего звонка в телеграме. Мама без стука не вошла бы, но он, видимо, его не услышал. Она здесь, обняла крепко, тоже на колени опустившись. Из-за слёз Арсений ничего толком не видел, но её тепло помогло замереть — и сделать несколько вдохов ртом. Нос от истерики заложило к черту. — Арсюш, ты чего так убиваешься? — Не поступлю. В Питер — точно. Родная рука мягко опустилась на макушку, погладила. Уголки губ маминой улыбки предательски опустились, но она старалась: — Ничего, куда-нибудь в другое место. Всё образуется. Арсений ей совсем не поверил, но и перечить не стал. Кивнул и попросил оставить его в одиночестве. Мамин взгляд был полон искренней тревоги, она сжала его в объятиях ещё раз, повторила шепотом, какой он молодец, и вышла, прикрыв дверь. ** Помимо Антона, досталось ещё и Артёму — тот, конечно, тоже дозвониться не смог и пришёл под подъезд. Домофон ему мама открыла, пришлось выйти на лестничную клетку, и, от чужих ушей подальше, во двор. Дневная жара спала, стоял приятный вечер с легким ветерком, но Арсению было ни горячо, ни холодно — он чувствовал только, насколько погано на душе. Артёму было на ЕГЭ плевать, он для корочки поступал на факультет физической культуры, а на самом деле большую часть времени, как и раньше, собирался посвящать футболу, только уже в новом клубе — переходил играть в Зенит. Он не мог Арсения понять в его тревогах и переживаниях, но сейчас смотрел с искренней тоской, прижимал к себе крепко, носом уткнувшись в висок: — Мне так жаль, малыш. Я уже представлял, как мы будем жить вместе, — его рука неосторожно соскользнула с поясницы на верхнюю часть ягодицы Арсения, но тут же снова вернулась на талию. — Вдвоем. Ты и я. — Я смогу приезжать. И есть ещё каникулы… — Правда? Ты будешь? — Артём отстранился, чтобы взглянуть в лицо Арсения. — Охуенно. И пока я не уехал… Хочу побольше времени провести с тобой. Арсений почувствовал, как внутри всё сжалось в предвкушении: он соскучился. Отчасти, конечно, по возможности спать больше четырех часов и не сидеть всё время над тестами и теоретическими пособиями, но и по Артёму тоже. Он кивнул, соглашаясь — и Артём его поцеловал, притянув к себе ближе. Это у них всегда получалось лучше разговоров. * Антон [20:19] Вы с родителями обсудили уже? Антон [22:40] Арс, не притворяйся, что не видишь мои сообщения Антон [00:19] Арсений блять Антон [02:43] Я погуглил, мы оба можем пройти в Нижний на бюджет Арсений [02:54] Ты можешь куда хочешь, ты же не облажался Антон [02:55] Ну наконец-то Я уже был готов звонить твоей маме И ты не облажался, хватит уже Арсений [02:57] Я не знаю, что делать. Питер точно нет. Антон [03:12] А если в Москву? ** Вписаться в обучение на контрактной основе, пусть и с семидесятипроцентной скидкой, его убедил Антон. Арсению это казалось безумием, и вообще, план-скам такой: поступайте, вы почти на бюджете — но это же всё до первой сессии, а дальше, будьте добры, выложите все шестьсот тысяч плюс ежегодное увеличение стоимости с поправкой на инфляцию. К Арсову удивлению, схему оценил его отец. Антон, напросившийся в гости, всё в деталях ему расписал, чуть ли не жизнью клялся, что Арсений не слетит со скидки. И сейчас этот самый Антон играет в очередной шутер, лежа на кровати, пока Арсений дрочит реферат. Он же — одна из двух аттестаций, поставленных на осеннюю сессию. Как водится, сдавать нужно во вторник и в пятницу, поэтому арсеньевские планы дрочить что-то кроме учебы в эту сессию тире каникулы переносятся на Новый год. Арс, впрочем, заебся — ему больше и не надо; Дзюба, правда, явно расстроен, даже нюдсы не просит уже третий день. Антон шумно ругается и тут же поднимает виноватый взгляд на Арсения. Арс улыбается уголком губ и качает головой: ему нормально. Он всё равно думает, что получается хрень полная, а ему надо как минимум девятку получить. — Арс. Оставь его в покое, утром перечитаешь. — И зевает, жопа такая. — Ты хоть начал? — Завтра и начну, — легкомысленно бросает Антон, а потом снова сникает. — Мне так жаль, что ты с этим заебываешься. — Ха! — гаркает злобно Арсений. — Я заебываюсь только пока кто-нибудь, такой вот, как ты, не проебется. И я р-раз — на его тёплое бюджетное место. Вжавшийся в стену Антон сглатывает: — Иногда мне реально за себя страшно. Арсений фыркает только и встает с кровати; она поскрипывает — у него трещит позвоночник и хрустят плечи, когда он потягивается. Симфония. — Помять тебя? Ещё раз наклонив голову влево, Арс заканчивает разминать шею. На пробу опускает и поднимает плечи, заключает: — Давай. Ноутбук Антона отправляется под кровать, он хлопает по одеялу рукой — и Арсений ложится на его кровать, носом утыкаясь в пропитавшуюся апельсином подушку. Запах сильный, но от него не свербит неприятно в носу, только на языке ощущается сладковатый привкус, фантомное что-то. Как Фанта. Фантомная Фанта. В моменте Арсений вдруг понимает, что не извинился за ту свою истерику — они просто, как два взрослых человека, не обсуждали произошедшее, а потом Антон пришёл уговаривать Сергея Александровича на платное. И вёл себя так, словно ничего не произошло. Арс переворачивается на спину, прямо под мнущими его руками. Антон механически, видимо, руку опускает ему на живот, — чуть выше тазовой косточки. — Шаст. Я понял, что не попросил прощения. — Это за что ещё? Ты опять слопал мой йогурт? Руку не убирая, Антон смотрит внимательно, с легкой полуулыбкой. — Ты часто говоришь, как тебе жаль, что я учиться должен больше. Но это же не твоя вина. Ты мне готовиться не мешал и на свиданки бегать не заставлял, я сам себе придумал, что надо жить моментом. И вообще, если бы не ты, работал бы я сейчас в «Русском аппетите». Упоминание любимого фастфуда заставляет Антона рассмеяться. Но от темы он не уходит, плечами пожимает и объясняет: — Арс. Вспомнишь тоже… Я никогда и не обижался. Переворачивайся давай обратно, я тебя мну. Массаж Антон делает так себе, больше гладит, давит на больные точки у шеи, проходится рельсами-шпалами до пояса пижамных брюк — и снова мягкими поглаживаниями вверх. Но Арсения это всё здорово расслабляет, он мычит что-то в благодарность — и отключается. * Для человека, который и в школе-то английский не слишком любил, иметь в университете и «Английский для юристов», и «Английский для подготовки к IELTS» — мягко сказать, не предел мечтаний. В программе «Английского для юристов» никакого осеннего экзамена нет, но с Шепсом связываться — себе дороже. Взгляд – в душу, тяжелый всегда и сегодня особенно: не пожалел подводки для усиления устрашающего эффекта. Про него даже слухи не распускают: боятся. Они разбились на группы по четыре человека, Арсений идёт сейчас, Антон — в замыкающей. У Арса ухо горит от микронаушника, но к экзамену нужно было зазубрить двадцать монологов, основанных на известных решениях ЕСПЧ, и Арсений уверен, что забудет вообще всё, как только увидит билет. Билеты разложены на столе, лицевой стороной вниз. Шепс не дает тянуть — вытягивает сам, перед этим проведя над разложенными листами каким-то кулоном-маятником. Ноги едва Арсения слушаются, но он идёт к столу. Протягивает руку — и вокруг его запястья смыкаются пальцы Шепса. Он тянет Арсения на себя, зачем-то приставляет к виску пальцы и словно сканирует лицо Арсения. Было бы легче, если бы он улыбнулся хоть немного. Но его лицо остается беспристрастным, а взгляд — пронизывающим, когда он говорит: — Арсений, вам это не нужно. Вы готовы пройти испытание самостоятельно. — Я… Шепс, смотревший вбок (на то самое ухо, в котором в микронаушнике матерится сейчас Антон), снова смотрит Арсу прямо в глаза. Дыхание спирает, словно под действием черной магии. — Бросьте, Арсений. Ни к чему эти хитрости, у вас уже есть всё, что требуется, — и снова пальцы к виску поднимает. Микронаушник в ухе начинает жечь слуховой канал изнутри — кажется, буквально, но такого же не бывает? Вот это психосоматика, бывает же… Арс кивает. — Мне выйти? Я не смогу его снять здесь. — О, это не потребуется. Он не будет работать — и не будет вас отвлекать. Приступайте. Арсений проходит к месту, на которое Шепс ему указал. Заяц идёт тянуть билет, запинается о собственные ноги, заикается на фамилии (или просто Арсению кажется, что звучит она как-то странно). Шепс усмехается: — Максим, а что это у Вас в заднем кармане? Макс белеет, даже не пытается отшутиться, просто сдается: понуро опускает голову и вытягивает из кармана целую пачку миниатюрных, подозрительно аккуратных, шпор. Шепс выглядит отвратительно довольным, когда вручает-таки ему билет. Арсений сдает экзамен более чем достойно, справляется даже с дополнительными вопросами. Шепс смотрит на него с одобрением, кивает: — Не сомневался в наличии у вас дара. При должном старании… У вас есть потенциал. Арсений кивает мелко-мелко, благодарит — и сваливает нахрен, потому что по ощущениям, в нем разглядели потенциал к оккультным искусствам, а не к английскому. ** Усач-заведующий чуть не подпрыгивает от радости, когда Арсений говорит, что ему нужно занять одну из одиночных комнат. Вынимает из ящика ключ, с полки достаёт комплект постельного и галантно берёт Арсения под локоть, словно бы Арс может прямо тут хлопнуться в обморок. — Идёмте-идёмте, вы же в первый раз? Кивок. Первая у Арсения течка с августа, на две недели раньше, чем он ждал. — Ничего, голубчик, не бойтесь, у нас тут всё — по высшему разряду! Заходите, смотрите. Лучше бы Арсений не смотрел, тогда, может, и поверил бы на слово в то, что здесь комфортно. В сравнении с их комнатой наверху это ближе не то что к дешёвому хостелу, а сразу, блин, к тюремному карцеру. — Не робейте, дружок, смелее. Кровать, постельное, окно открывается, холодильник, микроволновка… Упс, микроволновка отсутствует. Поправим. Арс сжимает в руках пакет с вещами. Сглатывает шумно и думает, может, просто вернуться к себе… Но на этот случай в правилах, разумеется, тоже есть пункт, который нельзя нарушать. Во избежание, так сказать, увеличения числа проживающих в общежитии. — Тут есть розетки? — Разумеется, разумеется! — сколько же в нём энергии; Антон наверняка мог бы сказать, что и в самом Арсе не меньше — но сейчас вот эта бурность реакций не вызывает ничего кроме головной боли. О-о, нет, ещё голова начинает кружиться. Заведующий показывает розетки, которые прикрыты шторой, а потом его усы приподнимаются в широкой улыбке: — Кавалер-то имеется? Или попросить медсестру приносить вам еду? — Мне поможет сосед по комнате, спасибо. Удовлетворенный ответом, дедок ему кивает и протягивает ключ, добивает унизительным «только без шалостей тут, кровати на такое не рассчитаны!» и оставляет Арсения в одиночестве. Приседая, Арсений понимает, что дедок не соврал — уровень безопасности колеблется ниже отметки «олимпийская деревня»: даже его собственного веса хватает, чтобы кровать и заскрипела, и ощутимо прогнулась в области сетки, которая здесь вместо надежной реечной системы. Воздух в комнате спертый и сухой, в горле тоже пересыхает моментально. Арс приоткрывает окно и поднимается, чтобы застелить постель, пока на это есть силы. * Под ладонью он чувствует только ребристую поверхность стекла. Оно ещё и мутное, вместо Антона виднеется только его размытая тень. — Арс, сильно хуевит? В этот раз сильнее, чем во все прошлые; наверное, потому что он не дома, и ему не нравится это безликое старое помещение. Ему просто больно — и он не уверен, что может разделить боль физическую и ментальную, которая взялась не пойми откуда. — Такое. Антон вздыхает. — Я в Караваевых взял тебе медовик и круассан. И как умудрился только: Арс ходил на той неделе трижды, ни разу на медовик не попал. — Спасибо, но это ты зря. Холодос тут сломался, похоже. — Ага, давай сделаем вид, что ты не съешь его сразу. Мысленно Арсений уже щелкает пластиковой коробочкой. — И ещё фрукты и овощи. Мытые. — Мой герой. Спасибо тебе большое. Завтра можно не приносить ничего, думаю, не захочу есть. Со своей стороны Антон тоже ладонь опускает на стекло. Арсений это прикосновение почти чувствует; легко воспроизводит в памяти ощущение того, как Антон, успокаивая, рукой проводит по его плечу и как придерживает на месте под локоть, когда Арс готовится рвануть на пешеходном переходе, чтобы успеть перейти в последние секунды. Антон уходит наверх, Арсений ждёт ещё несколько минут, открывает дверь изнутри и забирает пакет. Снова на ключ закрывается. Чувство голода уже притупилось, уступая место другим желаниям, но медовик из Караваевых — это медовик из Караваевых. Под фруктами и овощами в пакете оказывается и толстовка Антона. Обострившееся обоняние сразу подсказывает – ношеная. Запах яркий, словно Антон в ней сегодня спал. Арсений лицом прижимается к воротнику и вдыхает поглубже. Он скидывает свою майку и надевает толстовку прямо на голое тело, прижимает её к себе руками, обнимая себя за плечи. В этих глубоких вдохах он задерживается, чувствуя, как отступает беспокойство и как легче становится голова. И появляются силы встать, включить маленький чайник и вскрыть упаковку с медовиком. * Толстовку Арсений не снимает до утра. А ещё — не звонит Артёму. Они никогда не проводили вместе течку и гон, да и кто бы позволил это школьникам? В августе, впрочем, Артём тоже не предложил, хотя его родители уехали на море, и он жил один. И вместо обиды и разбитых ожиданий Арсений неожиданно ощутил облегчение. Словно бы это стало большим и серьёзным шагом, а вместе с приближающимся переездом и поступлением его уже тошнило от принятия важных решений. Артём всегда был про эксперимент; не большие чувства, но что-то приятное и лёгкое. Он умел дарить хорошие подарки, не забывал уточнить, добрался ли Арс до дома, если не успевал проводить, не стремался отсосать и не был груб. И даже когда они разъехались, Артём не предложил сразу закончить, напротив, всегда был рад, если не занят тренировкой, подрочить на камеру. Подрочить на Арсения. Это льстило и заводило — особенно в течку было приятно вспоминать, как Артём ощущается внутри и как Артём распаляется, пока к нему, ещё одетому, притирается Арсений. Сейчас Арсений мог бы вверх поднять толстовку, чуть прогнуться в спине и прихватить пальцами сосок — торчащий и потемневший от возбуждения. Красивый получился бы кадр. Но ему не хочется даже просто на сообщения Артёма отвечать. Не вчитываясь в очередное уведомление из их диалога в телеграме, Арс блокирует телефон и откидывается обратно на подушку. Накрывается с головой капюшоном, и его самого накрывает — запахом апельсиновым и жаром. Аромат стал только сильнее, словно в ней снова спал Антон, а не потел предтечными метаниями по кровати Арс. И сегодня он ощущается иначе, потому что вместо умиротворения приносит тянущее чувство в животе — хорошо знакомое, но никогда прежде его причиной не становился Антон. Не снимая толстовку, Арсений ведёт руками по груди, гладит себя и надавливает в районе сосков. Это хорошо — и становится только лучше от мысли о том, что Арсению вот так делать совсем нельзя. Нельзя стягивать пижамные штаны только для того, чтобы вставший член головкой задел пояс Антонового худи, нельзя натягивать его ниже, чтобы фиолетовой тканью себя обхватить. Ткань мягкая, но недостаточно, прикосновение выходит скорее грубым, но приятным на каком-то внутреннем уровне — потому что Антон. Потому что можно закрыть глаза и представить, что он — с Антоном. Наваждение проходит, когда он кончает — додрачивает со смазкой, даже вводит два пальца внутрь. Кажется, стонет, плохо себя контролируя на этом этапе и не переживая за слышимость, ни о чём вообще не переживая, полностью концентрируясь только на апельсине, ощущающемся цукатной сладостью на языке, и давлении кольца сомкнутых пальцев. Белесые капли на животе, резко двигающемся в заполошных вдохах-выдохах, немного — на подрагивающих разведенных в сторону бедрах и на его пальцах. И на толстовке. Арсений не знает, что хуже: то, что Антон поймёт, чем он занимался в его толстовке — или то, что Антон понимал, но всё равно подложил её в пакет? Надеялся, что Арсений просто уснёт без кошмаров, согретый альфьей заботой? * Кажется, Антон всю жизнь копил чувство такта для этого момента — Арсения он даже не подкалывает, просто улыбается понимающе, когда тот, отчаянно краснея, говорит, что толстовка в стирке. Арс хотел бы сказать, что всё забылось и потерялось в температурном бреду течки, но он помнит. Смотреть на Антона, как раньше, кажется невозможным, и вместе с тем, блин, никак иначе он смотреть на Антона не хочет. Обсудить произошедшее — хуже всех ночных кошмаров сразу, и Арсений молчит, загоняется и третирует сам себя. В моменте хочется, чтобы Антон рубанул с плеча, как умеет иногда, и просто сказал что-то типа «ну подрочил и подрочил, чего теперь, вешаться?» Но он такого, конечно, не говорит. Просто продолжает вести себя как обычно: просыпать пары, забывать даты дедлайнов, гречку сжигает так, что срабатывает пожарная сигнализация и их всех выставляют на улицу (Арсения — прямо после душа, и он материт Антона незаслуженно много, зато выпускает эмоции). Со второго модуля начинаются пары Шастумника, и за его скоростью лекций угнаться невозможно, поэтому Арс их на диктофон записывает и переслушивает на 0,5х. Опросы у него отвратительно сложные, учить приходится ещё больше — и Арсений благодарен, потому что это отвлекает. У него практически получается себя убедить, что ничего страшного не произошло. Антон-то вот, рядом, лежит и рыгает от безалкогольного пива… А, нет, это — уже банка обычного. — Шастун, ты в курсе, что завтра на пары? — Арс, ну йоба. Я помню, — Антон смотрит на него поверх ноутбука, даже не нажимая пробел — и продолжает смотреть сериал. Спасибо хоть, что в наушниках. Арсений кидает в него плюшевым котом. — У нас опрос. — Ну, Арс, — он делает грустные-грустные глаза, — может, это, отсос за опрос? Воздух застревает где-то внутри — Арсений закашливается. А потом решительно встает с места, поднимает банку с пивом и переставляет ее на свой стол. Под испуганным взглядом Антона залезает под его кровать, вытягивает початую упаковку, в которой ещё пять банок — и ногой задвигает под свою кровать. — Объективизирующие шутки — говно собачье. Верну, когда выучишь. — Я, может, реально предлагал… — А я реально их тебе не отдам! И вообще, ты Огуревича видел? Вот, у тебя тоже такой живот будет. Антон руку кладёт себе на живот. На Арсово счастье, вслух он никак не комментирует то, что Арс за его живот переживает. Мнёт себя задумчиво — хотя сейчас там если что и есть, то складка кожи от того, что он опять согнулся буквой зю. Арсению тут же становится жаль и стыдно, потому что да, может, его и подбешивает Антону помогать, но ему не так и сложно, на самом деле, и вообще, многое Антон делает сам. И в шутке ничего такого не было — просто задевает сильно, попадая по невысказанному секрету. Ай, похуй. — Ай, похуй, — озвучивает мысль вслух Арсений и тянет к себе банку, которую отобрал у Антона. — Я заебался. Ты вот имеешь что-то против животиков? — Я бы… — Антон спешно замолкает, но уголки губ опустить не может — и сдавленная улыбка отражается в глазах. Арсений в три глотка допивает пиво, облизывается и встает. Антон, забитый бедняга, пятится к стене. Они друг друга щекотят и смеются до тех пор, пока уже Арсений не рыгает. Антон от этого ржёт только громче. Неузнанным остается, что конкретно Антон хотел сказать — «я бы посмотрел на твой животик» или «я бы сделал тебе животик», но в том, что это было про него (и в том, что это было кринжово) Арсений не сомневается. * Антон может даже запитчить с презентацией список причин, по которым ему нужно созваниваться с Ирой настолько часто, но Арсений всё равно не проникнется. И не только потому, что в презентации скорее всего будут проблемы с переходами и будет произвольно удаляться со слайдов текст. У них целый курс прошёл по цифровой грамотности и презентационной деятельности, но не сказать, что это помогло: Дибров спросил на первой паре, хотят ли они писать конспекты, чтобы ничего не забыть — порядочные первокурсники покивали, приготовившись конспектировать в электронном виде. А он только руками развёл, мол, сами выбрали писать конспекты, значит, теперь он ждёт конспекты в конце модуля. И они действительно писали под диктовку: после первых двух лекций из ста человек с потока в аудиторию приехало только семнадцать. Уголки губ у Диброва чуть приподнялись, словно его это позабавило — и он раздал ответы на первые три вопроса в контрольной работе. На следующей лекции людей стало больше, а сообщать ответы Дибров продолжил. Только на контрольной выяснилось, что всем, кто пропустил первые лекции без уважительной причины, Дибров давал ответы неправильные. Сдали предмет в итоге все: кто-то из ушлых студентов отключил во время экзамена роутер, и пока Дибров ходил к техникам, чтобы разобраться с загадочным исчезновением интернета в компьютерной аудитории, студенты активно пользовались интернетом мобильным. Оценок выше семи, впрочем, было немного — без ключей было сложновато ответить на вопросы теста с витиеватыми формулировками. Вернувшийся в аудиторию Дибров навязчиво предлагал помочь, но никто уже не вёлся на его подсказки, кроме Арсения, который тест закончил — и ему стало просто любопытно, скрываются ли под «Тайной комнатой» коды для Питона. Оказалось, что эта подсказка давала возможность выйти в туалет с телефоном. Арсений, раз уж выбрал, ей воспользовался — и закидал личку Антона рилсами, чтобы тот хоть раз почувствовал себя на его месте: Арс так каждое утро разгребает последствия бессонницы Антона и бездонности ленты в инстаграме. К ноябрю у Арсения ни сил, ни желания гулять по часу вечером нет. Да и вообще, Антон себе явно льстит — ну на кой чёрт ему час? Хотя вид у него после созвонов такой измотанный, что, возможно, он реально час не может кончить. Они дружат близко, но о таком Арсений спросить не решается и продолжает переживать. И его новая гениальная идея — созвон днём, например, сегодня, вместо семинара у Огуревича, Арсения тоже не радует. — Ну, нет. Он же отмечает. И вообще, три раза не ответишь — не допуск до экзамена. А у него и за одну пару можно столько набрать. Шастун зевает и даже рот не прикрывает рукой. — Арсен, да ему на самом деле пофигу. Назовёт меня — голос подай, он не посмотрит даже. Это ж глаза от списка надо поднять! Арс кривит губы. Антон, конечно, может, и прав, но: — Я не вынесу его вот этот вот «в чём смысл жизни?» заданный всем в аудитории трижды в надежде услышать разные ответы, если ты не будешь отвечать ему «в пиве» каждый раз. — Может, он сегодня что-нибудь новое спросит. — Про любовь? — Было, — Антон хмыкает, — авось перейдёт реально на философские категории. Спросит, например, что такое справедливость… — и падает обратно головой на подушку. Нависнув над кроватью Антона, Арсений пытается надавить: — Останешься без автомата, будет он там тебя одного вопросами мучать, а я — не помогу. У Антона глаза блестят весельем: — Думаю, я справлюсь — столько лет с тобой, практикуюсь в общении с нудными и заебанными… Между кроватями в их узкой комнате дай бог метр — для Арсения это один шаг, и он уже мутузит Антона своей подушкой. Антон отползает к стене, и Арс колено ставит на его кровать, чтобы зажать противника в угол и начать щекотать. Противник этому всему не слишком и противится, смотрит только хитро, ловя Арса за ладони: — Ещё немного — и опоздаешь. И вместе на экзамен поедем. Я, ты и Огуревич. Романтика, — и очень тупо двигает бровями вверх-вниз. Арс руки отдергивает, тут же вспоминая, что даже зубы ещё не почистил. В Огуревиче и слухах о том, что он никогда здание на Большом Трёхсвяте не покидает, есть что-то хтоническое. Если он окажется объектом SCP, едва ли кто-то на самом деле удивится. — Нет уж, обойдусь. Моя романтика на каникулы из Питера приедет, меньше экзаменов — раньше домой уеду. Антон смотрит как-то странно, но кивает. Говорит, что тоже хочет домой — но звучит абсолютно механически. Арсений уходит под переливчатую трель входящего звонка «Скайпа», основного саундтрека Антоновой личной жизни в последние месяцы. ** Куртки в гардероб они никогда не сдают, потому что Антон бегает на перекуры. Вот и сейчас, пальцы у него уже покраснели, но он снова обхватывает губами сигарету. Арсений замечает на них несколько свежих ранок — волновался из-за опроса у Шастумника, и спешно взгляд отводит, потому что появляется желание провести языком по своим губам. Так, просто проверить, не появилось ли на них корочек, не потрескались ли на морозе. — О, смотри. Танцор. Антон смотрит в сторону входа в корпус, от которого они отошли: охранники гоняют нерадивых студентов, которые курят возле крыльца. Возле остановившейся машины, массивного черного джипа, по цене наверняка как однушка в Воронеже, он замечает Па. Танцором его Антон величает потому, что Па ведёт секцию аэробики — на сайте среди её характеристик были «средний уровень сложности», «кардио-нагрузки» и «рекомендовано омегам». Кураторка их группы, Лиза, была от аэробики в восторге и всем её советовала, мол, надежный способ избежать сдачи нормативов в конце полугодия. На деле оказалось, что от тренировок с Па устаешь в разы сильнее, чем в зале — он чередует танцевальные связки с упражнениями из программы общей физической подготовки, от работы над мышцами кора переходит к упражнениям для закачивания спины и задней поверхности бёдер. Ещё, разумеется, уделяет внимание растяжке. Они пришли вместе, потому что Антон тогда был в периоде борьбы с собой и загонов: в Москве он резко перестал считать себя привлекательным. И вот, решил, что кардио ему понравится, и дальше будет легче в зал пойти, и вообще. К концу первой тренировки Антон не мог на Па даже смотреть — просто лежал на спине на коврике-пенке и постанывал, пытаясь подняться. Арсений чувствовал себя получше, но не слишком: Па оказался каким-то монстром двигательной активности. После полуторачасового занятия у него только волосы растрепались и заблестел пот на жилистой шее и на груди, завлекающей всех желающих смотреть на нее глубоким вырезом спортивного поло. Альфам, которые пришли просто на Па поглазеть, пришлось вообще не сладко — бегали на двадцать кругов больше и делали по дополнительному подходу каждого упражнения. Па обращался к ним не иначе как «мальчики» высоким заигрывающим тоном и обещал, что определит из них сильнейшего. Антона тогда эта участь миновала: Па решил, что они с Арсением вместе. Последним, что Па сказал, было: — Очень жду вас на следующем занятии! Будем проверять, как вы чувствуете ритм и понимаете мои движения, и можете ли двигаться со мной в одном темпе… Некоторых альф это, конечно, раззадорило, но Антон вышел и сходу сказал, что зачет закроет онлайн-шахматами, не настолько ему горит смотреть на омегу, даже если он красивый. Арсений уточнил: — Красивый? Прямо как я, если такую рубашку надену? — Слушай, ну, что-то общее в Вас определенно есть. Но ты не такой жестокий, мне это как-то ближе. Так и закончилась их эпопея с выбором спортивной секции. А наблюдать за Па продолжили больше по инерции: его сложно не заметить, и всем дико любопытно, с кем он встречается, но точно никто не знает. Вот и сейчас Па узнается легко. Он как всегда разгорячён: в минус пятнадцать на нём укороченные брюки и лофферы, между которыми легко угадывается светлая кожа лодыжек, тёмно-синяя рубашка расстёгнута до середины груди, а из верхней одежды на нём кожанка, но и та накинута на плечи больше для вида. Па распахивает дверь, легко внутрь запрыгивает — и машина срывается с места. — Интересно, мужик его? — задумчиво выдыхает сигаретный дым Антон. Арсений думает про себя, какой же этот Па пижон. Хотя осуждать незнакомых людей вообще не в его привычках, но Па… Словно нарочно себя на показ выставляет, чужим вниманием наслаждаясь. Безразличных к нему людей не существует. — Ну, едва ли он заказывает себе «Бизнес» и на переднее садится. Хотя мне, если честно… — И мне, — с подозрительным жаром поддакивает Шаст. Арсений усмехается знающе, ему эти все оправдания Антона — побоку вообще, его не касается. — Машина просто такая крутая. Я б такую себе купил. — Угу. Бампер задний особенно тебе понравился. Антон закашливается сигаретой, смотрит с явным неодобрением и отправляет-таки бычок в урну. — Вот я реально про машину же говорил. Пошли, я вторую не буду. Под комьями снега проглядывает наледь, и идти приходится медленно. Ну, и нет смысла спешить: последними парами стоит сдвоенный английский с Прайсом, который вовремя не приходит никогда, а иногда и вовсе не появляется, но предупредить забывает. Арсений по ступенькам на крыльце поднимается первый, Антон что-то бормочет сзади и в итоге чуть не наворачивается — успевает одной рукой ухватиться за перила, а вторая остаётся протянутой к вытянутой навстречу руке Арсения. — Если бы я за тебя схватился, мы бы оба навернулись, — замечает Антон. Арс ведёт плечами, выпрямляется. — Да, не подумал. В следующий раз не буду тебя спасать. Антон усмехается, а потом окидывает его взглядом снизу-вверх, останавливаясь в районе пояса брюк. Сдержать желание прикрыться сложновато, может, он ширинку застегнуть забыл или ещё чего… Сзади вроде всё сухо и никаких проблем не должно быть. — Куртка короткая, — поясняет Шаст, заметив его замешательство. — На Па посмотрел, подумал, вот он отбитый — холод ведь собачий. Но на тебя смотрю и ты не сильно лучше одеваешься. Ещё и курить со мной выперся. Уличённый, Арсений чувствует, что ему становится жарче — щёки гореть начинают. С Шастом покурить он бегает вовсе не почему-то там, а потому что ему не нравится их группа. Если Антон уходит в столовку или в туалет, или ещё куда (и они не слипаются постоянно, это всё — преувеличения недоброжелателей), к нему обязательно подойдет или Мягкова, которая зовёт на шашлыки со своим отцом и намекает сразу на помолвку, или Горбачёва, которая продолжает спрашивать про то, не расстался ли Антон со своей девушкой. Он отворачивается, чтобы скорее дёрнуть на себя входную дверь: — Я не мёрзну, я сибиряк, — и неважно, что родители из Омска его в пять лет увезли в чернозёмный Воронеж. ** Едва зайдя в комнату, Арсений слышит громкий стон Антона. Ненатуральный абсолютно — и совсем не в том смысле, в каком хотелось бы. Глаза у Антона закрыты, на ушах привычно надеты накладные наушники, он лежит и держит ноутбук на бедрах, а в руке у него банка с пивом. Антон снова стонет. Арсений как можно тише ставит на пол сумку, вытягивает из кармана телефон и набирает сообщение. Арс [14:36] Не ори, но я за твоей спиной Ты не запер дверь Антон поворачивается и показывает большой палец вверх: понял, принял, получается. Антон [14:37] Щас, почти всё Под Антоновы бормотания «да, да, мне очень хорошо», «да, я представляю это» и «быстрее, моя хорошая», Арсений вынимает из холодильника сосиски и сливочное масло, с полки берет гречку и пихает это всё в кастрюлю, чтобы дважды не ходить. Сосед-таец на соседней плите варит ролтон в сотейнике и с меланхоличным видом смотрит лакорн в оригинальной озвучке. Арсений ни слова не понимает, но начинает втягиваться, пока помешивает их гречку. — Ты самый лучший, знаешь же? — Знаю, но каждое напоминание радует мою маленькую тщеславную душонку, — Арсений поднимает глаза на входящего Антона. В руках у него кружки с уже закинутыми в них чайными пакетиками. Антон на его ответ недовольно цокает, но ничего не возражает. В смартфоне целуются персонажи лакорна; таец смотрит то на Антона, то на Арсения — интересно, кем они для него выглядят? Воды в кастрюле почти не остается — но гречка кажется суховатой на вид. Арсений шкрябает ложкой по дну и принимает неизбежное, подхватывая кастрюлю за ручки и поднося её к пурифайеру. Антон тут же нажимает на ручку под краником с горячей водой — кипяток льется в крупу. Перед тем как сесть, наконец, есть, Арсений тратит безбожно много времени, чтобы сообразить, как пожелать приятного аппетита на английском, пока Антон не парится: — Приятного аппетита! Таец отвечает с четко различимым акцентом съедаемых звуков, но явно их обоих понимает. Арсений чувствует себя неловко — и коварно переключается на другую неудобную тему сразу, как только неизвестный ему сосед по этажу покидает кухню, улыбнувшись им на прощание. — И что это было в комнате? Антон опускает глаза, кашу начинает перебирать без прежнего интереса к содержимому тарелки: — Соврал, что вебка сломалась. — Ого, — Арсений правда удивлён, немного даже восхищён. Выход из ситуации деликатный: если по твоему лицу прекрасно понятны все эмоции, сделай так, чтобы лица не было видно. — Осуждаешь? — Антон, кажется, действительно обеспокоен мнением Арсения насчёт лжи. Смешно даже. Арс легко качает головой в ответ: — Шаст, я тебя не осуждаю. Совсем-совсем, — Антона это успокаивает, он кивает и слабо улыбается, уже берётся было снова за ложку, но Арсений договаривает. — Но я переживаю. Сильно. — Арс, да ладно тебе. Она просто волнуется, что я найду кого-нибудь… — И превратилась в виртуального ебаря-террориста, чтобы больше ни на что у тебя сил не оставалось? — Тип того, — он пожимает плечами. Они едят в тишине — Антон успевает почти доесть. Арсений привычно ест медленнее: в кружках уже заваривается чай, когда он доедает вторую сосиску. Антона прорывает давно, кажется, наболевшим. — И я понимаю, что это не очень всё выглядит… Но вслух это проговаривать такой кринж. Меня совсем не заводит, мне стрёмно и хочется, чтобы связь оборвалась нахрен. А если ещё и с камерой, то у меня вообще ебашит тревога, что я работаю сразу и на Иру, и на дяденьку-майора… Он сокрушается искренне абсолютно, и смотрит на Арсения беспомощным взглядом. И только на упоминании сотрудника центра «Э» уголки губ приподнимает, привычно пытаясь за шутку спрятать то, что беспокоит. Тут же решает, что этого недостаточно, и до кучи просит прощения: — Сорян, что я тебя этим гружу, и без этого сейчас проблем… Арсений его ладонь накрывает своей, сжимает слегка — чтобы не говорил ерунды: — Антон, ты не грузишь. Просто я могу тебя только выслушать. Ну, еще поискать тебе хорошее текстовое порно, которое ты ей зачитывать будешь. — Да я и его зачитаю как рэп. Или как робот, — бурчит, дует на кружку с чаем, снова бурчит. — Разговоры по телефону могут быть очень горячие, — Арсений пытается звучать воодушевлённо, хотя если быть честным, то «горячие» в контексте Антона и Иры он бы никогда не хотел произносить. Ничего личного, конечно же, просто девушки Арсения совсем не привлекают. Антон смотрит на него так, словно по тону его голоса понимает всё неозвученное. Антон хмыкает: — Могут, если в них участвуешь ты, — и бровями поигрывает, наслаждаясь тем, что Арсения ошарашить смог. — Чего? Я уверен, ты голосом и так, и сяк можешь. А я как после стометровки задыхаюсь. А если с камерой, то не только придыхание в голосе нужно, но еще и рукой двигать. Пиздец как заебываюсь, а у меня от ее этих всхлипов даже не стоит. Сегодня хоть пива попил, холодненького — самые искренние стоны удовольствия за всё время получились. Вот это уже — интересные новости; хотя обсуждать это до чёртиков неловко, и Арсений задаёт сразу два вопроса, чтобы Антон мог ответить только на один; переспросить Арс вряд ли решится. — Ну, неужели она не понимает, что тебя не заводит? И как ты, кстати, отговорился от использования фронталки на телефоне? — Ты доел? — Антон кивает на тарелку, о которой Арсений забыл. Арс головой мотает и последние две ложки гречки заглатывает, не жуя: каша всё равно уже остыла и безвкусная. И двигает тарелку к Антону, который берёт обе и идёт к раковине. Открыв кран, понимает, что принёс не всё: — Арс, кастрюля ж ещё! Арсений подает ему ещё тарелку из-под сосисок, которую они и вовсе в микроволновке чуть не забыли; а вот кастрюля уже залита водой, стоит во второй раковине. На опыте. Шкрябая губкой тарелку, Антон объясняет: — Мы и раньше... Ну. У меня всё было медленно. Не то что не стоит, но я просто не очень её хочу, что ли? Не так сильно, как она меня. И не так часто. А сейчас думаю… — он замолкает. Ополаскивает тарелку, берётся за вторую, домывает и её тоже. Арсений не торопит, стоит, оперевшись о подоконник поясницей и внимательно на Антона смотрит. — Думаю, может, просто не очень люблю. Не понимаю, правда, её — или сам секс. — Он разводит руками, с них летят капли воды. Замирает, смотря бесцельно в слив, на уходящую в канализацию воду. — Даже домой, если честно, не хочу. Потому что приеду, а там опять — давай останемся вдвоем, давай целоваться, я так скучала, обними меня крепче. Он дышит глубокими вздохами, и голос у него подрагивает. Арсений подходит ближе, руку кладёт на плечо, чтобы Антона аккуратно от раковины отвернуть. Легко касается подбородка — и ловит глазами взгляд Антона. Обычно у них с красными и раздраженными глазами Арсений, но сейчас вот, опасно блестят глаза Антона. — Антон, нужно поговорить. Вам. Наверное, она чувствует, что что-то не так — и думает, что ты изменяешь. В нежелании сказанное Арсением принимать, Антон жмурится сильно-сильно и трясёт головой, переходя к медленным покачиваниям. Бормочет: — Нет, нет. Не сейчас. Увидимся — поговорим. — Открывает резко глаза. — Я — плохой парень в этой истории, да? Арсений оба плеча Антона находит руками, сжимает и встряхивает, заверяя: — Это так не работает. И для меня ты — лучше всех, ага? Улыбка у Антона кривоватая, но он хотя бы улыбается, когда кивает, соглашаясь. И они уходят с кухни, потому что тут вообще-то проходной двор и кто угодно может за кипятком зайти. * Задумчиво-подавленное состояние Антона действует на них обоих, как передающийся воздушно-капельным путём вирус. Арсений пытается не унывать без причины (и по причинам тоже), и в итоге его добивает сущая глупость. — Антох, а где мандарины? — Так это ж я покупал. Я доел, — доносится с кровати. Арс возмущается, не контролируя свой голос — получается очень высоко: — Каннибал ты несчастный! Я уже новые покупал! Антон садится на кровати резко и бьется головой об висящую слишком низко книжную полку. Трёт макушку с несчастным видом — и Арсений тут же про мандарины забывает. — Арс, прости, я задумался и сожрал. Давай схожу? — он смотрит на экран телефона, — до закрытия успею! — Не сильно ударился? — Да фигня, — Антон уже берёт со стула толстовку. Арсений ловит его руки своими, тормозит: — Всё норм, я завтра сам зайду. Ну, не идти же ради одних мандаринов? — Я не ради них, я ради тебя. — Румянец у Антона очень заметный. Очаровательно. Ещё милее то, что он, осознав, что именно спизданул, пытается спасти положение. — И ради себя. Ради нас и нашего уровня витамина C. — От цинги не умрём, не переживай, — улыбается Арсений. — Я правда не обижаюсь. Антон расплывается тоже, поверив в то, что его никто не собирается взашей за мандаринами гнать. — Если будем при смерти, есть грейпфрутовая балтика нулёвка… — и сыпется, дурачина. Вот это — Антон, с которым Арсению не грозит как минимум смерть от цинги, а как максимум — скучное существование. ** В комнате не горит свет и задёрнуты шторы, но Арсения не провести — он входит осторожно, готовый к тому, что Антон спит. Хотя уговор был, что Шастун ко второй приедет: Арсений готов в одиночестве выдерживать лекции, но на семинарах с перекрёстными опросами ему нужна моральная поддержка (и Антонова подписка на Консультант.Плюс, в котором ответы обычно большее доверие вызывают, чем просто на левых сайтах по типу адвокатскаяконторатверь.ру). Будить Шастуна не приходится. Арсений только успевает рюкзак опустить, как Антон шумно вздыхает и поворачивается на бок. Взгляд у него не заспанный, но заебанный. Арсений теряется: — Не спал? — Не смог уснуть снова, когда ты ушёл. — Он трёт руками глаза. — Билеты тоже не трогал. — Просто лежал? Антон угукает, глаза опускает виновато на собственную подушку. — Я знаю, что надо встать и сделать. Но это же надо, ну, встать и сделать. Я так не хочу-у-у, — протяжно-отчаянное его восклицание теряется, приглушенное подушкой: Антон утыкается в неё лицом. — Понимаю, но с билетами надо заканчивать. До экзамена четыре дня, в понедельник к Прайсу, а во вторник Огуревич. А эту ебанину ещё зубрить. — И кто вообще придумал сессию сразу после учебной недели ставить? — Скажи спасибо, что сдаем не в субботу. И не тридцатого. — Спасибо, нахуй, — Антон снова вздыхает. Поворачивается на спину, а потом садится на кровати. Не встает. — Ещё пять минут и точно встану. И сделаю. Арс усмехается, но не упрекает. Он бы тоже с радостью лег и не вставал, но формула итоговой оценки — с максимально уебским коэффициентом, экзамен весит аж 0,6. Завалить нельзя, потому что рейтинг, потому что скидка, потому что денег на его образование и так уходит слишком много. Родители не попрекают, но им и не надо, Арс прекрасно справляется сам. В этом замкнутом круге из тревожных мыслей Арсений замирает, механически потрясывая в руке пачку макарон. — Арс. Прием-прием, Земля вызывает Арсения. Антон рядом стоит, в его руках уже и кастрюля, и сковорода, и пачка бекона. — Яйца возьмёшь? Карбонара, мягко сказать, не самая здоровая пища, но сейчас хочется только углеводов побольше и поспать подольше, и если получится только быстро и сытно поесть — Арсений поест (потому что, конечно, опять не позавтракал). * — Всё равно не запомню. Это не выучить. Антон над билетами и двадцать минут не выдерживает, откидывается на стуле назад, наклоняясь слишком близко к стулу Арсения. Арс сидит прямо, подбородок даже не подпирает, не кремень, алмаз, он если не может гранит проклятой истории государства и права раскусить, так хоть его поцарапает. Не получив ответа, Антон снова садится прямо — стул опускается на пол всеми четырьмя ножками. Какое-то время стучат клавиши клавиатур двух ноутбуков. Антон вздыхает. Антон встаёт и берёт свою кружку с полки, а потом нависает над Арсением, уже всей высотой своей фигуры в бесформенном серо-черном, выцветшем от стирок, худаке. В общаге жарко почти во всех комнатах, но у них, разумеется, комната холодная. Не помогает даже то, что окна они заклеили еще месяц назад — сквозит из щели под подоконником. Арсению нормально, но Антон вот мерзнёт и носом шмыгает чаще обычного. — Чаю хочешь? В сентябре Арсений смог бы Антона поддеть, что тот интересуется для проформы, пока лезет в Арсову коробку с чайными пакетиками — Антон свой чай выпивает быстрее намного, пока на полке Арсения непочатая коробка пылится. Но то — в сентябре; сейчас у них уже всё, как у Кроша с Ёжиком, общее. Потому что так дешевле и хлеб не плесневеет, сложно только когда ни один в магазин идти не хочет. Спасибо Антону, что почти всегда, поломавшись, идёт он. И сейчас вот смотрит с искренним беспокойством, словно не о чае совсем интересуется. — Давай. Антон кивает и берёт в руки вторую кружку. У двери надевает тапочки: чайники в комнатах не положены, а до пурифайера тащиться через два коридора. — Тох, ты в этой толстовке как дементор. Капюшон хоть сними, напугаешь кого-нибудь. Хмыкая, Шаст головой ведёт, скидывая капюшон. — Дементоры бы у нас с голоду сдохли. Арсений вздыхает тяжко — че уж тут, это правда: никакой радости и, тем более, новогоднего настроения, только билеты и повторение, билеты и проект курсовой не забыть в учебный офис занести, билеты и конспекты с собой на экзамен. Никакой радости, только сессия, только хардкор. ** Простых путей Антон реально не ищет, поэтому научник для курсовой работы у него не абы кто, а сам Прайс. Толку от него такого — шиш, одни понты и золотистый пиджак, но он согласен взять первака на тему по сравнительному правоведению с англоязычными источниками, и Антону этого достаточно. Для всего остального есть (мастеркард) помощь от Арсения, который хоть и противится за ГОСТ пояснять, сам знает, что к весне оттает и поможет. Если бы они пользовались правилом пятнадцати минут, то пар с Прайсом у них было бы штуки три в этом семестре. Даже на экзамен он опаздывает уже на двадцать минут и даже старосте ещё не написал. — Как думаете, придет? — Да куда денется, просто опять спутал Большой Трёхсвят с Малым, — гогочет Заяц, который здесь на бюджете по квоте иностранного гражданина, и, хотя на русском говорит он так же свободно, как на родной белорусской мове, Москва для него чужая, а корпуса путать — вообще для всех база, спасибо хоть, что между ними всего два квартала. — Может, он отмечает Christmas Eve's Eve, — добродушно замечает Антон, — и принесёт на подарки всякой ерунды, будем стоимость отгадывать… — Да лучше бы он нам знания приносил, — возмущается Маша Маркова. — Маш, не нервничай, Лизка же сказала: оценки ниже восьми он не выводит, делать ему больше нефиг, как с нами возиться, — Антон к Прайсу со всем расположением: оно и верно, научник же. Арсений его локтем пихает: — А если реально в отпуск умотал? Как документы будешь подписывать? — Сам подпишу, хули, — Антон смотрит на него невозмутимо, — да придёт он, говорил же, что придёт. Дверь кабинета открывается, Прайс заходит непривычно бодрым шагом, ставит на стол черный портфель Prada, клацает застёжкой и вынимает свой MacBook Air. — Ребята, ребята, Guys, stop talkin’ please. I’m glad to see you all. У нас сегодня очень busy день, потому что вечером у меня самолёт… Мальдивы, Business классом лечу, понимаете? So… Let’s check ваши накопленные баллы за модуль, потом быстренько в ведомость занесём и отпущу вас пораньше, is it okay with you? Маша шепотом передразнивает заданный вопрос, намеренно коверкая слова карикатурным акцентом, но Прайс внимания не обращает — уже отвлекается на телефон, звонящий какой-то навязчивой попсовой мелодией, знакомой, но чересчур обработанной, вероятно, для радио. — Да, зай? Of course, я буду вовремя. Можешь меня забрать, я в uni. Да-да, pick me up, darling. Ты уже, но я люблю твой пикап. Всё, давай, you’re distracting me. Impossible. На первой парте Оля мечтательно поднимает взгляд к потолку — явно представляет себе самолет, на котором сама летит бизнес-классом на Мальдивы: — А вы ведь нам расскажете потом про ваш vacation? Прайс руку кладёт на живот — в глаза вдруг бросается, что, сев, он сразу расстегнул пуговицу, чтобы пиджак не давил. — Oh, sweetheart, я боюсь, it’s not gonna happen. Как носители говорим, сокращения, помните? Оценки мы сейчас выставим, но вы только не забывайте про vocabulary. Promise me! — Вас что, уволили? — уточняет Юля. Она очень милая и инициативная, но иногда подтормаживает. Маша аж назад к ней наклоняется, шепчет на всю аудиторию: — Беременный он. Pregnant, если тебе так легче. — О-о-о, — тянет Юля, очарованная этим откровением. Прайс хихикает — ему опять пришло какое-то сообщение. Что для него необычно, он тут же телефон откладывает и начинает по списку (часть фамилий — почему-то нараспев произнося) называть оценки. Меньше восьми и правда нет, а у Арсения и вовсе десятка. И он уже готов простить все опоздания, и то, что из лексики выучил разве что названия брендов одежды, в которой Прайс приходил на пары, и лексику, необходимую для того, чтобы вписаться в elite, которая имеет luxurious lifestyle. — Ну что, my sweethearts, вы satisfied with your results? Оценки всех устраивают? Гомон радостных голосов заставляет Прайса расплыться в широкой улыбке. Он всегда был весёлый (объяснимыми становятся даже те два занятия, на которых он проявлял неожиданную жесткость и напоминал, что на IELTS от них будут ждать не примерных ответов, а четких, и что там-то менять мнение по три раза за ответ будет нельзя — наверное, уже менялся гормональный фон), но теперь кажется мягче и каким-то необычайно удовлетворенным. Он поднимается с места — Антон рывком вскакивает тоже. — А как же я? И курсовая? И документы? — О, darling, ваша term paper… That’s a pity, really. Мне очень жаль, но я думаю, что заменяющий меня преподаватель сможет вам помочь. Я с ним поговорю, trust me, у меня есть insurance на случай, если он не захочет cooperate. Антон всё равно протягивает ему бумаги на подпись — со сменой научника разобраться будет проще в следующем году. Прайс подписывается так, словно всю жизнь этого ждал, но всё никак не выпадало шанса. Он выходит из кабинета с видом девушки, получившей корону королевы выпускного бала. Буквально — даже воздушные поцелуи посылает. Не хватает только букета роз. — Это ж сколько получает его папик? — задается вопросом Маша. — Ебать, он расписался на пол-листа и использует в подписи доллар, — Арсений в восхищении аж присвистывает. Антон улыбается, хотя беспокоится наверняка: теперь ситуация по учебе у него в положении куда более шатком. А всё потому, что кое-кто оказался в положении деликатном. — Там красная ламборджини, и второй мужик в блестящем костюме, — замечает наблюдательный Гаус. — Ой, смотрите, золотые розы! — восхищенно лепечет Юля. Всего Прайсу хватает, короче. Арсений вздыхает: кому-то — Мальдивы, а кому-то — сессию сдавать. И не то чтобы ему хочется на острова, просто не хочется экзамены сдавать. ** Огуревич ставит автоматы вообще всем, даже тем, кто на парах не появлялся ни разу. С тем только отличием, что пропускавшим он выше семёрки не выводит. Староста Варя пытается возразить, но оказывается поставлена на место снисходительным взглядом над очками и ёмким: — Дорогая моя, я преподаю дольше, чем этот университет существует. Не вам меня учить выставлять оценки. — Но формула!.. — Я тут и формула, и правила выставления оценки, — Огуревич над бедной Щербаковой нависает. Она вздрагивает и кивает, давя из себя улыбку. Оценками довольны далеко не все, но спорить бесполезно. Арсений дотянул свою оценку до девяти — но Антон, которому автоматом выставили шесть, улыбается гораздо шире. Потому что ещё вчера доказывал, что всё будет хорошо. Арсений пихает его в плечо, чтобы не так довольно улыбался, хотя на самом деле рад: за Антона он переживал больше, чем за себя. Антон смеется и лбом утыкается ему в плечо — Арсений, задумавшись, ведет рукой по его волосам. * На экзаменационном бланке остается длинный росчерк — Арсений пытался писать до последнего, и Шастумник листок бумаги из его рук буквально выдирает. Арсений в содеянном не раскаивается, это ему ещё смелости не хватило бланк на себя в обратную сторону потянуть! А стоило, пожалуй. Маша Маркова стоит со слезами в глазах, восклицая таким же ошарашенным подругам: — У меня с детства высокая скорость чтения, но это что вообще было? Семьдесят вопросов на тридцать минут и половина открытых — это на кого рассчитано? Арс с возмущением солидарен, потому что надеялся, что после жопных семинаров экзамен, для баланса, окажется посильным. Как бы не так, конечно. — Плакал наш рейтинг, — сокрушается Оля. — Плакали наши мы, — поддакивает Олеся. — Так, девочки, ёпрст, мы все в равных условиях были — если мы в жопе, то мы там все, — прекращает общую панику Катя. — А формула оценки какая? — о животрепещущем вспоминает Маша. — Экзамен – 0,6, — загробным голосом напоминает Варя. — Ну что, кто помнил постатейно Наполеоновские кодексы? — Мне кажется, я спутал Александра I и Александра II, — чешет подбородок Заяц. — Не уверен… — Макс, ну ты даешь… Я, конечно, понимаю, что у нас всю жизнь один Александр, но других-то для разнообразия можно было выучить? — Шевелев Максу щелкает по лбу. Антона с шутки про батьку выносит, он ржёт, пихая Арсения в бок и, пытаясь шептать, говорит: — Видишь, я не один такой! Гаус бьет Шевелева по руке — чтоб неповадно было Максиму последние мозги вышибать щелбанами — и бросает на Арсения полный сочувствия взгляд. Арс ему кивает, уже представляя, как прочитает Антону очередную нотацию про вред самоуничижительных шуток. * Они всей группой пришли на кафедру, чтобы получить зачеты по физре — единственные, которые выставляются при личном присутствии, хоть и в электронную зачетку. Не хватало только белорусов, ну, и самого препода. — Гляньте, бегут, — ахает Варя. И все, забив на сформированную очередь, подходят ближе к окну. По снегу, увязая в нём по середину голени, бегут в расстегнутых пуховиках четверо — Макс, Артём и Серёжи. Шампур в снег не полез, стоит на трибунах с секундомером. — Господи, бедные, хоть бы на лыжах бегать заставил, — морщится Маша. — Подумаешь, на автомат не набрали… — Оля морщится и головой качает. — Да он их за другое гоняет. Они у препода, который введение в криминалистику ведет, украли чемоданчик с реагентами. А он денег стоит — дохрена! И вообще, говорят, не университетский, а это-самое. Ведомственный, — Мягкова говорит с таким бахвальством и уверенностью, словно это абсолютная истина всё и ей лично рассказано было участниками событий. Влезать в разговоры Арсений не любит, но сдержаться он не может: — Ты сейчас серьезно говоришь, что Научпопов — секретный агент? — Не знаю, какой он там агент, но вон как за него физрук впрягся. — Бедные... — снова вздыхает Оля. — Ну, убить он их не может, это — главное, — бодро замечает Варя. — Ждём, скоро закончат. — Это пока. На третьем курсе он ведет углублённую криминалистику, курс про экспертизу холодного и метательного оружия, баллистическую экспертизу и трасологию, — Арсений перечисляет, загибая пальцы. Олеся одними губами произносит «трасо-что?», и он поясняет: — И выследит, и прирежет, короче. — Вот кто точно — секретный агент. Он на полставки тут, кстати... — сгущает краски Ирка. — Смотрите, он же издевается над ними! Шампур показывает пример упражнения, а парни за ним повторяют. — Это не издевательство, это пистолетик, — Арс приседает на одной ноге, вторую оставляя прямой, и выпрямляется. Девочки смотрят с восхищением. — Арсений, а ты откуда знаешь? — Катя выглядит удивленной, — про третий курс и Шампура. — А вы учебный план не читаете? — на Арсову минутку самодовольства все дружно реагируют закатанными глазами: а вот зря не читают, зря. — Тогда у меня ещё новость есть: Шепс с января ещё и латынь вести будет. Не выдержав общего настроя грустных охов и ахов, Антон подает голос: — А хорошие новости есть у кого-нибудь? — У меня! У меня! — Дарина поднимает голову от телефона: на экране какой-то диалог на белом фоне, а иконка вверху похожа на трёхцветную «Авито». — Я нам дом на Новый год нашла! * Чтобы найти дом под студенческую вечеринку в конце декабря, нужно было реально заебаться, и кроме Дарины заниматься этим никто не хотел. Арсений думает, что вот и не надо было — посидели бы в общаге. И Арсений не оказался бы сейчас в одних трусах рядом с Зайцем (на котором футболка есть, а вот трусы — отсутствуют), в пустой гардеробной. На вешалках и в ящиках нет абсолютно ничего, а Арсений сейчас не побрезговал бы и чужое надеть. И даже ношеное. Терять уже нечего — когда Арсений повернул голову ужратого Максима вбок, переживая, как бы тот не захлебнулся рвотой, за альтруизм ему воздалось тёпленьким на груди и животе. И, боги, Арсений хотел бы видеть золотистый дождик только на ёлке, под гирляндой и игрушками. А Зайцу пофигу, Заяц ссытся и даже не просыпается. Арсений вздыхает, принимая неизбежное, и набирает Антона. Вызов идёт, но Шастун трубку не берёт. Живот начинает стягивать подсыхающей жидкостью, а здесь нет даже штор, потому что это — чертова гардеробная. А могли бы быть в стенах родной уже общаги, прекрасного коридорного типа, с пурифайером, который уже две недели не ломался, и тремя табуретками в девичьей четвёрке на шестом этаже, но посидели бы спокойно и на кроватях, и на подушках, и пронесли бы бутылки — с Треуголычем договориться легко, всего-то вложить аккуратно косарь в карман. Чуть приоткрыв дверь, Арс выглядывает в спальню — и тут же закрывает ее обратно, в последний момент вспоминая, что хлопать ей нельзя. Его одежда — джинсы и футболка, толстовку он ещё где-то внизу скинул, — лежат около зеркала. А в зеркале отражаются Стас и Дарина, которая облизывает лысину своего ненаглядного с остервенением кошки, добравшейся до пластикового пупса. Арс [22:34] Шаст Шастун ёб тебя Не перезванивай Поднимись на второй этаж, первая дверь после ванной Направо от лестницы Мне нужна одежда и влажные салфетки Вторая дверь в гардеробной выходит напрямую в коридор, мог бы случиться идеальный побег, но в одних трусах Арсений туда не выйдет. Он готов подождать. Дверь открывается резко, без стука — Арсений даже руками прикрыться не успевает. Антон начинает пораженное: — Еба... — и осекается, когда сверкающий зло глазами Арс прижимает к сомкнутым губам палец. Шаст кивает, молчит, но брови его от удивления всё равно ползут вверх — разглядел Макса. — Потом, — сбивчиво шепчет Арс. — Салфетки принёс? Антона хватает только на мотание головой — обрабатывает информацию. — Бумага туалетная пойдёт? Тебе зачем? — Бумага?.. — Арсений рукой дотрагивается до живота. — Не, уже не надо. Толстовку давай, я замёрз. Антон не танцует — и всё ещё в своем вечном худаке, который ещё и пахнет им так, что потом нужно будет гелем с блокатором отмываться, но лучше так, чем светить вставшими сосками. Шаст сдергивает кофту без вопросов и отдает её, взгляд от надевающего ее Арсения отводя. Толстовка, к счастью, не та же самая, в этой он не дрочил — но делу это особо не помогает. Арсений всё равно начинает чувствовать пусть не полноценное возбуждение, но что-то вроде будоражащего предвкушения, неуместного абсолютно. Его аромат становится резче, но Антон или списывает на нервозность, всё-таки рядом валяется полуголый Макс, положение щекотливое и компрометирующее всех троих, или же он снова дышит через рот, потому что носом может только сипеть и швыркать. Арсений к такому привык — иначе не смог бы нормально спать, но сейчас вслушивается в дыхание Антона. Вроде, обычное. Значит, просто не обращает внимания. Арсу это удивительно: собственный запах он не ощущает, но знает — гвоздика, пряная, резковатая, чуть ли не с горечью, если переборщить, а ошибиться очень легко. На любителя, короче. Он как-то Антону пожаловался, на что получил тычок под ребра и слова о том, что самому Арсу его запах нравиться и не должен, он — для окружающих. Комплимент странноватый, но окей. — Прости, но штаны не дам, — шепчет, ногтем колупая деревянную полку. Арсений толстовку одёргивает, натягивая чуть ниже — но даже так она короче самой неприличной мини-юбки, только край боксеров закрывает. — А мне твои и не надо. Достань мне лучше мои. — А они?.. — В спальне, — Арсений кривится, — там Стас и Дарина. Антон тяжело вздыхает: — Арс... — Что? Он твой друг. И я думаю, им сейчас будет похуй... Шастун тянется к ширинке собственных брюк: — Проще придумать, почему я без штанов. — Ладно, стой. Хуйня идея. — У Арсения тоже есть свои пределы, и сидеть полностью в одежде Антона, пока он рядом в трусах и футболке… Это та отметка, где он на самом деле ебнется. — Дождемся, когда закончат. Антон улыбается с явным облегчением, садится спиной к стене и хлопает рукой по полу. — Иди сюда, давай. Ты туда точно не хочешь. Расскажешь, как так получилось? Вы с Максом же не?.. Арсений закатывает глаза, своим плечом пихая в плечо Антона. Только сейчас, отогреваясь об Антона, понимает, как сильно успел замерзнуть. — Придумаешь тоже, я и Макс. Артём как обычно заладил «фотку, фотку». А тут они. Ну, я в шкаф залетел, про вещи не подумал. Запрокидывая голову, Антон широко улыбается и беззвучно смеется. Легко покачивает головой: — Во дурак. Ты же не любишь наспех это всё. Арсений плечами передергивает раздражённо: — Не люблю. Он так и не сфоткался: медлил намеренно, потому что не мог избавиться от тошнотного ощущения неправильности происходящего. Стоял перед зеркалом и не мог решить, надеть ли джинсы обратно, чтобы хотя бы какое-то ощущение интриги, переводящее обнаженку из разряда бездушных нюдсов в продуманную эротику, появилось. Смотрел на круги под глазами и посеревшую за последнюю неделю кожу: похудел и заебался, никакого счастливого блеска в глазах — хотя, казалось бы, на носу Новый год и возвращение к парню. Арсений нос почесал — никаких высыпаний, даже черные точки энзимной пудрой почти убрать получилось. Можно ли это трактовать как верный признак того, что в тебя никто не влюбился? А вот сам Арс, кажется, да. И не в Артёма же, не в его улыбки в видео-звонках и ежедневные сообщения, в которых эмоджи больше, чем слов. Ему противно стало от себя самого, от сомнительности собственных действий. Телефон провибрировал очередным сообщением от Артёма — и Арсений решил, что надо с этим всем заканчивать. В этот момент Дарина толкнула дверь, а ему пришлось ныкаться единственным доступным способом. Могло быть хуже: здесь мог быть просто шкаф, куда они с Антоном не влезли бы. Но он вот, сидит рядом, смотрит внимательно, и, чувствуя перемену в Арсовом настроении, кивает на Макса: — А Заяц? — Думаю, просто перепил и забыл, в каком порядке раздеваться. Шаст фыркает и кивает. Руку кладёт себе на коленку — и Арсений понимает, что его задержало. — А скотч на руках откуда? — Отказался целоваться с одной очень красивой девушкой. Ну, сам понимаешь. Арсений понимает. Неважно, что с Ирой всё сейчас непросто, измены — что-то совсем не про Антона. — И тебя связали? — Нет, Новый год же. Примотали к бутылке шампанского, пришлось пригубить, чтобы разрезали скотч, — Антон ухмыляется, и блеск в его глазах становится понятнее. — Так уж и пришлось, — с мягкой улыбкой говорит Арсений. Антон легко плечами пожимает и наклоняется к плечу Арсения, смотрит с хитрецой — и чешет свой нос об плечо Арса. — У тебя телефон не сел ещё? — И даже наушники имеются. * Утром их находит Макар. Максим от раскатистого смеха Ильи садится прямо на голую задницу и выглядит совершенно потерянным. Моргает крупно, смотрит в их лица — без толики узнавания в сонном взгляде — встает, и, почесывая задницу под недостаточно длинной для сохранения психики окружающих футболкой, уходит. — Чувствую, что этой ночью вы трое стали ближе друг к другу, — Макар поигрывает бровями. — Но мне насрать, на самом деле. Главное, что вы не съебались — и поможете с уборкой! У Арсения ноет поясница, но почти не болит шея: спать на плече Антона вполне комфортно. Засыпать они и не собирались, просто подождать. Арсений не уверен, но, кажется, отключился первый. Антон со сна растрёпанный, смущается, когда отдергивает от Арсения руку, которой во сне поддерживал его за бок. Арс стонет мученически и вспоминает, что, как и Макс, полуголый, а от открытой Макаром двери сквозит. —Ты спальню проверял? — Ещё нет. А чего там? — Наш шанс съебаться и поступить совершенно не по-пацански! — заговорщически шепчет Арсений и, еле удерживаясь от хихиканья, приоткрывает дверь в соседнюю комнату. Подлая еврейская музыка в голове играет в новогодней аранжировке, когда Арсений подбирает свои джинсы и футболку с пола, а с трюмо сцапывает красный с белым колпак. Его хватает на три аккуратных шага до гардеробной, дверь он за собой прикрывает тихо-тихо. Макар уже ушёл. Антон трёт в руках аккумулятор от телефона, надеясь, очевидно, его сейчас включить обратно. — Спят, — довольно заявляет Арс, быстро впрыгивая в джинсы, чтобы скорее дать по съебам. Подмигивает Антону — и бежит вниз, шлепая босыми ступнями по деревянным ступенькам. Оборачиваться не нужно: Антон шустро ногами перебирает тоже. У дверей они тормозят. Арсений ищет кроссовки, Антон — цитаты о дружбе, чтобы одной из них разжалобить Арса и уломать не оставлять здесь Максима одного. Кроссовки находятся быстро: обуви, не считая резиновых шлепанцев для гостей, осталось не так много — большинство уже убрались восвояси, чтобы не убираться после вечеринки. — Хочешь остаться и помочь, да? Антон хмыкает: — Скорее переживаю, как бы Макс себе яйца не отморозил. * В кухне они находят Иванченко. Она сидит на высоком барном стуле за стойкой, закинув ногу на ногу, и пьет из аккуратной фарфоровой чашечки кофе. — О, Олесь, доброе утро. — Оно не доброе и не утро. Уже двенадцать дня, — резковато отвечает Иванченко. Арсений решает, что кофе себе сделает сам, ну, чтобы в него не плюнули. Антон хмыкает. — Думаю, я даже знаю, почему ты в таком настроении. — Потому что жизнь моя полна препятствий, которые я сама себе чиню и мои попытки чего-то добиться тщетны? — О! Шастумник оценки скинул, что ли? Взгляд у Олеси из-под сведенных к переносице бровей получается убийственный; всё портят только слишком пухлые губы с не смывшимся до конца тинтом — эффект злобного бэмби получается. — Да если бы. Меня такой парень на свидание позвал... — она подпирает щеку рукой, вздыхает горько-горько. — А ты что? — А я пошла с бывшим расстаться. Ну, по телефону позвонить. Не лучший способ, конечно, но ехать к нему в Королёв отсюда — три часа в одну сторону! А мне надо было быстренько. Нельзя, не расставшись, в следующие отношения прыгать — не получится ничего, понимаете? — она смотрит сначала на Антона, дожидается кивка, а потом — на Арсения, который кивает тоже, про кофеварку в своих руках почти забывая, настолько проникновенный у Олеси монолог получается. Настолько Олеська, сама того не понимая, по больному бьёт. — Я возвращаюсь, а его нет. Пуф! — она руками в воздухе разводит, — растворился! И друзья не знают, куда делся. У меня уже ощущение, что я того, придумала себе всё... Вот, хожу по дому, запах чувствую, вещи собираю, а его нет. Так и буду теперь: чокнутая одинокая старушка. От вас вот тоже им пахнет. От тебя прямо сильно, — сощурившись, она снова смотрит на Арсения. Арс делает шаг ближе к раковине. — Максим, что ли, твой загадочный рыцарь? — доходит до него. Антон тихонько ржёт, не вмешиваясь. — Вы же не это самое? — у Олеси слишком близко к руке батон, помидор и нож. — Не переживай, твой Максим просто во сне ссытся, — миролюбиво отвечает Арс. — Вы с ним спали?! — никакой нож ей не нужен, там наращивание ногтей — запросто лицо расцарапает. — Технически, в одном помещении… — Арс чувствует, как вбивает гвоздики в крышку своего гроба. — Но трусы с него сняли не мы, — а Антон без лопаты их обоих закапывает. — Дохуя подозрительные вы, мальчики, — у Олеси в руке лопается помидор. — Блядская хуйня, — она трясет рукой, скидывая на разделочную доску помидорные ошмётки. — А сейчас Макс где? Арсений плечами пожимает, уступая ей место у раковины. Антон предполагает: — Думаю, ищет свои штаны наверху. Ты подобрала? Олеська улыбается очень широко, кивает бодро: — Да, они на диване лежали! И остальное тоже. Сейчас я ему отнесу… Антон хлопает себя по лбу: — Бля-я-ять, я понял! То дымовое шоу, которое они для тебя вчера устроили. Он не нажрался в одного, он надышался этой хуйнёй! Ладошками Олеся накрывает рот, ахая. Шепчет тихонько: — Ой, какой дурак… Врезавшись мизинцем в косяк, Макс матерится — и выдает свое присутствие. Стоит, натягивая свою зелёную футболку как можно ниже, переминается с ноги на ногу. На бедрах и предплечьях кожа покрыта мурашками. Он хрипит: — Выжрал я тоже не мало. Вода осталась? — Из-под крана только, — Арс трясёт пустой пятилитровкой. — Давай. Щас сдохну. Олеся к нему подходит ближе, держа в руках его вещи, сложенные стопочкой. Она не очень аккуратная, но зато — с душой. Даже оба носка на месте. Максу приходится перестать футболку держать, Олеся деликатно отводит глаза — словно никто и не помнит стриптиз от Макса на посвяте и все тут собрались приличные люди. — Я щ-щас. Быстро. — Давай-давай. Только не как в тот раз, — она улыбается мягко, несмотря на озвученную колкость. Арсений, наконец, ставит кофеварку на конфорку. — Самое романтичное, что я видел. Ты нашла его трусы. — Ой, Арс, иди нахуй, — отмахивается Олеся. И ближе подходит к Антону, который наливает себе воды. — А дым и вот это всё… Чего, правда для меня, что ли? — Правда. Понравилось? — Очень, — счастливо выдыхает она. — Для меня такого ещё не делали… Антон улыбается ей — и переводит взгляд на Арса. И от пронзительной нежности в нём что-то сжимается внутри. * — Смотри, пицца осталась, — Антон показывает на коробку, которую вынул из-за дивана. В ней лежат ещё три куска, а один он уже кусает за острый кончик. Делает это неизящно совершенно: крупный кусок помидора шмякнулся бы на диван, но Арсений подставляет под него ладонь, ловит и кидает в коробку. — Слабо утешает. И ты сейчас насвинячишь ещё сильнее. Рот Антона пиццей набит — он пытается ответить, но у него не получается. Продолжая жевать, он пихает коробку к Арсению ближе: — Фкуфная. Это нам за работу. Арсений приподнимает бровь и надеется, что в этом читается выразительное «ой ли, работу?» Потому что их хватило только на то, чтобы набить мусорный пакет стаканами, коробками от сока и бутылками. По-хорошему, надо еще хотя бы пропылесосить и протереть стол — он весь липкий и в разводах, кажись, кто-то уже пытался его вытереть, только сильнее размазав пролитое. — И мы не уехали на такси втридорога… — Утром было бы дешевле, — парирует Арсений. — Проводим время вместе, — Антон кусок пиццы подносит к его губам. Смотрит строго. — Ты опять кофе хлещешь на голодный желудок. Не дело. Гастрит… — От пиццы тоже будет гастрит, — ворчит Арсений, но кусок пиццы берёт в свои руки — если Антон запихнёт пиццу ему в рот, это будет уже совсем ни в какие ворота. Из разряда самых постыдных воспоминаний, которые не дают заснуть. — И вообще, нам ещё вещи собирать. Антон отмахивается и отодвигает штору, чтобы проверить подоконник. Мученически стонет: — Фу, сюда кого-то вырвало. Кусок пиццы встал бы Арсению поперек горла, но после общаги и распространенного среди ее обитателей своеобразного отношения к чистоте, чему сопутствуют и странные жидкости, и мерзкие запахи, он спокойно глотает. — Надеюсь, этот кто-то не ел перед этим пиццу. Предлагаю вызывать таксу. Разрешаю сказать, что мы из-за меня уехали. Типа раскапризничался и отказался убираться дальше. — Так это же и есть причина, разве нет? Арс показывает ему средний палец. ** Смысла возиться с упаковочной бумагой в Москве Арс не видит: всё равно же помнётся в чемодане. Подумав, и вовсе подарки родителям заказывает с доставкой сразу в Воронеж — если бесплатно, чего рисковать и таскать самому? Оттого удивительнее, что Антон покупает сразу два небольших рулона, голубой со снежинками и алый с рождественскими венками. Шастун объясняет, что задумался и забыл, что домой ещё ехать. На поезде, ага. Арсений губы поджимает, но не ворчит — не хочет Антона грузить своим волнением. И так, и сяк Антон прикладывает упаковку с серёжками к подарочной бумаге, оборачивает — и острые кончики тонкую бумагу протыкают тут же, пусть её и три слоя. — Нет, надо что-то подложить. Но че блин подложить, чтобы не выглядело задрипански? Не вату же внутрь пихать... Этот его монолог обращён, конечно, в абстрактную пустоту — мирозданию, от которого он ждёт знак. Мироздание отвечает голосом Арсения: — Купи коробку, да и всё. Они ж рублей сто стоят. — Увидит коробочку, надумает себе всякого... — с шумным вздохом он отодвигает неудавшийся свёрток подальше от себя. — Даже если ты их в носовой платок завернёшь, она будет надеяться, что на нём её инициалы — ну, с буквой твоей фамилии. Антон морщится. Арс, впрочем, солидарен — кто вообще в здравом уме ждет получить предложение в восемнадцать? — И вообще, хорошая ли идея дарить ей серёжки? — Не понял. Милые вроде, — Антон растерянно смотрит на прозрачные сережки в форме мармеладных мишек с глиттером внутри. — Если вы расстанетесь, она не будет их носить. — А обязательно расставаться? — он замечает, что не сколупал ценник и бодро начинает его снимать. Арсений не отвечает — хотя ему хочется, конечно, влезть. Но так нельзя, это не его дело вообще и о помощи его попросили, но только с упаковкой подарка, а не с делами сердечными. Из шкафа Арс вынимает упаковку цветных ватных шариков: у них, вообще, есть косметическое назначение, кажется, но Арс их держит для другого. Приятные по текстуре, они здорово помогают руки занять и расслабиться. И уже не так сильно хочется обколупать все заусенцы на пальцах. — Вроде и вата, а вроде и вполне себе фэнси, — Арсений открывает пакет и протягивает Антону два шарика. — Можно побольше положить, а-ля мягкие объемные конфетти из пакета вылетят. Антон комочки жамкает, подбрасывает на ладони и расплывается в счастливой улыбке. Кивает, поддерживая Арсову идею: — О-о, вот это прикол. И чтобы я без тебя делал, а? Пожимая легко плечами, Арс отчетливо понимает: да то же самое бы Антон и делал. Можно хотеть чувствовать себя значимым и имеющим большое влияние на жизнь другого человека, когда на самом деле оно не так и велико — и это только твоя проблема, если ожидания с действительностью расходятся. Прямо в щёку прилетает ваткой. Антон ойкает: — Блин, я в плечо целился… — Спасибо, что не в глаз! Антон подмигивает, не озвучивая ничего про вилку и жопу, но оно и так понятно. — Они на снежки похожи! И я вижу, что ты загнался. Чего такое? Арсений хотел бы хотя бы себе объяснить, чего с ним такое, но пока как-то тяжело с этим. Он улыбается виновато, и говорит о другом. Истина прописная, но её надо принять: — Ты не несешь ответственность за чужие ожидания. Даже если это Ира. Улыбаться Антон перестает, голову отворачивает: — Просто не хочу никого расстраивать. Подойдя ближе, Арсений ладони кладёт Антону на плечи, трясёт легонько: — Когда ты расстраиваешься сам, ты тоже кого-то расстраиваешь, — Антон приоткрывает губы, воздуха набирая, чтобы возразить, но Арс быстрее. — И да, это не совсем то же самое. Но это важнее, оно ведь про тебя. На губе у Антона выступает немного крови — опять корочку содрал, нервничает. Арсений гладит его по плечу еще немного и отходит, чтобы продолжить складывать свою сумку.