Переходя к практике

***

      Карие глаза неосновательно пробегаются по комнате, пытаясь за что-то зацепиться. Девушка открывает сумку и проверяет наличие в ней всего необходимого. Удостоверившись, что ничего не забыла, направляется к выходу из квартиры.       В ее планах было быстренько проскочить к лестничной площадке, не задерживаясь для каких-то напрасных разговоров, но внезапно появившаяся из кухни мама планы нарушила. — Уже уходишь, Лизавет? — Ага, — без энтузиазма говорит девушка, желая отвязаться. — Во сколько ждать обратно?       Ирина задает обычный вопрос. Тот, который звучал в этой квартире сотни, а может, даже больше раз. И впервые Лизу этот вопрос раздражает. Она чувствует липкий контроль, подозрительное отношение и докучливую опеку. Мама видится злой надзирательницей с излишним вниманием к студентке. Все это страшно нервирует. — Я у подруги переночую, — бросает девушка, а затем хватается за ручку двери. — Опять? Это уже ни в какие… Лизавета, стой!       Но Лиза не стоит. Весьма категорически покидает квартиру, выражая протест. Она не отпрашивалась, не советовалась и не вырабатывала единое мнение. Румянцева холодно ставила перед фактом, не обращая внимание на активные протесты родительницы.       Довольная собой, девушка выходит на улицу. Улыбается, вдыхая выраженный запах сырой земли и опавших листьев. Хмурое небо, пасмурные лица, а ей хоть бы что. Ноги собираются вот-вот сорваться с места и дойти до больницы, а душа просит еще немного постоять здесь, наблюдая за спорной красотой октября. — Лиза?       Румянцева рефлекторно дергается и оборачивается к источнику звука. Слева от нее стояла ее новая знакомая. Мила была сейчас похожа на героиню какой-то сказки: коричневая юбка из замши, криво надетый в тот же цвет скромный берет. Под строгим пальто светлый свитер, а руки сжимают небольшую сумочку. Лиза смотрит на Милу, затем на себя, а потом снова на Милу. Сравнение ее расстраивает: сейчас она видит себя той самой страшненькой подружкой, которую можно брать на свидания в качестве поддержки. — Привет, — кивает Румянцева. — Привет, а ты чего тут?       Мозг начинает бить тревогу: если девушка вот-вот не поедет в больницу, то точно опоздает, но внезапно появившаяся Циконицкая отчего-то парализует тело Лизы. Теперь ее ноги приклеились к асфальту и не собираются никуда студентку вести. Только что раздражалась пустой болтовне, а минуту спустя сама тратит на нее время. — А я тут…живу. В этом доме, — Лиза зачем-то кивком головы указывает на позади стоящее здание. — Правда? Так, мы практически соседи!       Вопреки своему имени Мила не была слишком миловидной, но обаятельной ее точно можно назвать. Ее добродушная улыбка вызывала симпатию, а очаровательный голос ласкал слух. Девушка умела строить глазки, изображать невинность и водить за нос. При этом всем любила показать характер. Все знали, что Мила, может, и мягко стелет, но спать потом все-таки жестко. Все.       Кроме Лизы.       Для Румянцевой Мила оказалась вовремя появившимся спасением. Той самой дружелюбной знакомой, которая никому не желает зла. Новая приятельница заинтересовала студентку, и девушке очень хотелось узнать ее получше. — Здорово, — произносит Лиза, неловко улыбаясь. — Слушай, ты же идешь сегодня вечером на вечеринку? Мой друг, который должен был помогать с организацией сейчас решает какие-то свои…личные проблемы. Может, ты сможешь мне помочь? Времени остается совсем немного, и я боюсь не успеть. Заодно познакомишься с классными ребятами!       Лиза смотрит на время, теперь она точно опаздывает, причем сильно. Можно ли опаздывать к Эмме? Может, тогда лучше вообще не приезжать? Может, лучше действительно посвятить этот день хорошей компании, у Румянцевой ведь и так не осталось друзей? — Ну же, ты же не хочешь меня обидеть? — Спрашивает Мила, замечая сомнения на лице собеседницы.       Манипуляция совсем нехитрая. Настолько, что Лиза ее не замечает, ведется на грустное личико Милы, как застланный чувствами парень. Что до Эммы? Придумает какую-нибудь отговорку потом. — Ладно, давай.       Момент истины. Поворотный пункт, после которого уже не будет как прежде. Кажется, словно Мила тоже это понимает. Губы расплываются в самодовольной улыбке. Так улыбаются победители. Что-что, а от скромности Мила не умрет никогда.

***

      Лиза оперлась о стенку: так легче стоять. От нее разит алкоголем настолько, что девушка словно по второму кругу пьянеет от спирта, только теперь уже от его запаха. Румянцева опухшая и криво накрашенная, что еще больше усугубляет ее внешний вид. На джинсах какие-то пятна, не слишком видные, но все-таки… Кофта мятая, а волосы… Даже после того, как девушка собрала их в хвост, едва ли это скрывает их неопрятность.       Где можно находиться в таком состоянии? На квартире у друзей, в баре или клубе, да много где. Только вот центральная больница под описание не подходит, но сейчас Лиза именно здесь, что еще комичнее: далеко не в качестве пациента.       С Верой Ивановной был уговор: явиться спустя две недели и поделиться впечатлениями. Они должны принять совместное решение по поводу дальнейшей судьбы Румянцевой в этом отделении. Дело было все в том, что Лиза об уговоре благополучно забыла, в отличие от заведующей отделением, которая сегодня утром обрадовала студентку звонком.       Лиза морщится, слыша противную трель, которая, кажется, будит только ее. Пытаясь дотянутся до телефона, девушка задевает пустые бутылки, которые одна за другой падают на пол, словно кегли в боулинге. Какой-то грубый мужской голос ругается сквозь сон. — Да? — Хриплым голосом спрашивает Румянцева, принимая вызов. Она даже не посмотрела на имя звонящего, но не потому что об этом не подумала, а потому что все равно не смогла бы его прочитать. Перед глазами все плыло и далеко не из-за недавнего пробуждения. — Елизавета, доброе утро, это Вера Ивановна беспокоит. Ты бы смогла зайти ко мне в кабинет к трем часам? Обсудим твои успехи.       Студентка хмурится, пытаясь вспомнить, кто такая Вера Ивановна. Вера Ивановна… Соседка? Нет, та Елена Ивановна, а это Вера. Вера, Вера… Еще и в кабинет к ней заходить надо. — Извините, а какие успехи? — Без особой внятности бормочет девушка. — Ну, как же? По практике!       По практике… Черт, Вера Ивановна!       Стоящий в нескольких шагах от нее кулер манит не по-детски. Пить хочется непреодолимо, но одна только мысль о том, какое расстояние ей нужно до него преодолеть, заставляет девушку стоять на месте и терпеть. Для трезвого человека дистанция пустяковая, для того, кто пил текилу еще пару часов назад — выше сил человеческих.       Рядом стоящая дверь кабинета открывается и перед Лизой возникает заведующая отделением. С этого момента начинается обратный отсчет до катастрофы. — Елизавета, вы пьяны?       Пить алкоголь девушке не хотелось, впрочем, как и сидеть в стороне белой вороной. Усугублялось все тем, что на столе стояло не шампанское, а агавовая водка, рядом с которой лайм и соль. Девушка призналась, что не умеет пить текилу, а сидящая неподалеку Мила заботливо согласилась ее научить. — Все просто, крошка. Сначала соль, потом текила, а потом лайм! Смотри!       Лиза наблюдает, как Мила последовательно выполняет только что озвученные ею действия и под общий смех выпивает первую стопку. — Видишь? Теперь ты!       Лиза неуверенно берет в руку стопку и смотрит на Милу. В конце концов, ничего не случится, если она просто попробует. Да и она заслужила немного веселья.       Вера Ивановна ответа не дожидается, опасливо оглядывается по сторонам, боясь, что кто-то успел увидеть пьяную девушку в ее отделении, а затем хватает Румянцеву за локоть и затаскивает к себе в кабинет.       Лизу усаживают все на тот же стул, на котором она сидела уже пару раз. Только тогда она производила хорошее впечатление, а сейчас… — Елизавета, что случилось?       Замятина была ошарашена. За всю свою многолетнюю практику подобное видит впервые. Нет, пару лет назад был сотрудник, который тоже пришел в состоянии опьянения, но это был охранник, которого быстро уволили. — Я не…не пья…ная, — Лиза делает слабую попытку оправдаться, но выходит у нее совсем уж плохо: сама понимает, но верит в лучшее.       Какое-то время заведующая молча за ней наблюдает. Она рассматривает Лизу, словно внешний вид девушки может дать ответы на ее вопросы. Да, студенты глупые и часто попадают в неприятности, но Лиза не была обычной студенткой. Она была той, на кого равнялись, о ком отзывались исключительно положительно. За все годы ни одного прецедента, ни одного замечания. Что же теперь? Явилась в нетрезвом состоянии в главную больницу города!       Вера Ивановна наконец перестает рассматривать девушку и берет в руки мобильный телефон. Пусть с этим разбирается тот, кто должен. — Алло, Эмма? А ты уже приехала? Зайди, пожалуйста, в мой кабинет. Да, это срочно.       Лизе кажется, что на имени Эмма она трезвеет. Появляется всеобъемлющий страх, который пронизывает ее кости. Вместе со страхом приходят силы, которых хватит, чтобы отсюда убежать. И все-таки что-то ее задерживает, прочно приклеив к стулу. Как минимум, звук открывающейся двери. — Что-то случилось, Вера Ивановна?       Лиза не видит Эмму, потому что та находится позади нее. И все-таки затылком чувствует, как кто-то прожигает ее взглядом. Не нужно гадать, кто. — Это я хотела узнать, что случилось. Почему ваша практикантка приходит в больницу нетрезвой?       Лиза прикрывает глаза и делает глубокий вдох. Эмма какое-то время молчит и не двигается с места. Наверное, она тоже случившегося не ожидала и не знает, как на такое реагировать. Румянцевой становится стыдно. Сейчас из-за нее попадет врачу.       Наконец, Ворон устает от анализа услышанного. Эмме кажется, что ей послышалось, потому что поверить в нетрезвость Лизы очень сложно. Вся из себя нравственно чистая, никогда ни в чем не замешанная. Беспорочный ангел, не способный на грех. И что теперь? Напилась как горькая пьяница, так еще и нашла в себе смелость явиться в таком виде в медицинское учреждение.       Эмма стремительно подходит к девушке, хватает ту за волосы и запрокидывает ее голову назад, чтобы посмотреть в глаза.       Захмелевшие.       Врач резко отпускает девушку и виновато смотрит на Веру Ивановну. Ей хочется оправдаться, напомнить, что Лизе она не мать и следить за ее личной жизнью она и не может и не хочет. И все-таки Эмма молчит. В такие ситуации раньше не попадала, да и не собиралась когда-то попадать. — Я ручаюсь, что такого больше не повторится.       Румянцева про себя удивляется, ей становится интересно, как Ворон может давать обещания, сдержать которые предстоит не ей, но в разговор не вмешивается. В ее ситуации лучше молчать — целее будет. — Я надеюсь, Эмма Викторовна, потому что в следующий раз мы не только с Елизаветой попрощаемся, но и поставим в известность ее деканат.       Девушки покидают кабинет заведующей, Лиза не без помощи Эммы: врач крепко держала девушку за локоть то ли из-за злости, то ли из-за опасений, что та самостоятельно не дойдет. Вероятнее всего, первое.       Они заходят в какое-то небольшое помещение. Ну, как заходят: Эмма заходит, а Лизу заталкивают. Ворон подводит девушку к ванной, включает душ и еще несколько минут умывает девушку то холодной, то теплой водой. Умывает без доли заботы, действия ее резкие и грубые, целиком пропитанные злостью, из-за чего не только лицо, но и одежда девушки становится мокрой. Тем не менее, Лиза недовольства не высказывает.       Не в том положении.       Наконец пытка заканчивается. Эмма выключает воду, бросает в девушку первое попавшееся полотенце и отходит куда-то в сторону. Лиза вытирается, наблюдая, как черные пятна от туши появляются на махровом полотенце. Она сидит на холодной плитке и смотрит на Эмму снизу, что делает врача еще более недовольной. Стыд теперь охватывает ее целиком, так как после контрастного душа разум начал медленно возвращаться в ее мозг. Не выдержав сурового взгляда врача, девушка отворачивается, что не укрывается от старшей. — Чего глаза прячешь, дура? — Ругается Эмма. — Пороть тебя надо, да поздно уже.       Ворон сует руки в карманы и запрокидывает голову, делает глубокий вдох, пытаясь справиться со злостью, но быстро обнаруживает, что ничего у нее не выходит. — Ну, кого ты хотела этим впечатлить? Поздновато для переходного возраста… Или влюбилась? Ни один мужчина этого не стоит. — А женщина? — Что женщина? — Женщина стоит? — А женщины умные, они такой дури не оценят.       Лиза поджимает ноги, ее отчего-то начинает знобить. Она не может поверить, что оказалась в такой ситуации, что сейчас именно она сидит на полу в таком жалком виде. Зачем она вообще приехала? — Поезжай домой, приходи в себя, а завтра жду тебя здесь после моей смены, поговорим. — Мне нельзя домой, — робко бормочет Лиза.       Дома она не появлялась уже несколько дней, и вряд ли после этого ее туда пустят. Она писала матери смс, что с ней все в порядке и получала в десять раз больше ответных. Как правило, гневного содержания, но еще была парочка умоляющих включить голову. Как бы не хотела Ирина, но даже в полицию пойти не могла. Ее дочь давно совершеннолетняя, ничего противозаконного не делает и остается на связи. Да, ночует не дома, но этого мало для написания заявления. — А что? Мама ругать будет? — Язвительно уточняет Эмма. — Передай от меня, чтобы тебя не жалела, в конце концов, ты заслужила.       Ворон вызывает девушке такси. Даже спускается с ней на улицу и сажает в машину. Благодарит себя, что сегодня решила приехать на смену пораньше и тем самым смогла решить свалившиеся на ее голову недоразумение.       А Лиза… Лиза впервые за последние четыре дня задумывается над происходящим. Ей наконец становится очевидно, что она свернула куда-то не туда. Ее поведение едва ли поддается объяснению. На четыре дня девушка выпала из жизни. Ради чего?       Все уже были пьяными. Настолько, что едва ли различали лица друг друга. Лиза была несколько трезвее, потому что старалась быть осторожной.       За окном непроглядная тьма, в лофте, впрочем, не сильно лучше — единственным источником света была неоновая подсветка, протянувшая по всему периметру потолка. Однако, даже учитывая плохое освещение и наличие нескромного содержания алкоголя в крови, девушке удалось добраться до балкона. Зачем вообще Мила выбрала помещение с балконом? Увеличить количество самоубийств среди студентов? — Тебе не холодно?       На балконе находился какой-то парень, держа сигарету в руках. Он явно был трезвым и смотрел на Лизу с каким-то едва скрываемым осуждением. Что вообще тогда тут делает? — Нормально, — бубнит Румянцева, подходя к нему ближе. — Дай закурить.       Вообще-то Лиза не курила. Никогда. Кажется, даже сигарету в руках не держала, но сейчас она думает, что это именно то, что ей нужно.       Парень безмолвно протягивает сигарету с зажигалкой. Без долгих прелюдий Лиза делает первую затяжку и заходится в кашле. Да в таком сильном, что пальцы, сжимающие сигарету, вдруг резко ту опускают, позволяя ей улететь куда-то далеко вниз. — Ты че? Первый раз что-ли? — Спрашивает незнакомец, наблюдая, как Румянцева утвердительно кивает головой. — Нахера?       Девушка пожимает плечами. Еще минуту назад ей казалось это хорошей идеей, но вкус гари во рту ее мысль опровергает. Зачем попросила — сама не знает, то ли хотела слиться с остальными, то ли в попытках расслабиться. — Такие вечеринки тебе не подходят. — Почему? — Потому что здесь люди пытаются отдохнуть, а ты от чего-то убежать.       Вопреки всему, Ирина свою дочь домой пускает. Более того, видеть она ее рада безмерно.       Лиза замечает, как на лице мамы появились новые морщины, и это заставляет ее еще больше усомниться в правильности собственных поступков.       Ирина задает много вопросов, но Лиза до того устала, что ее хватает только на то, чтобы доползти до кровати. Девушка проспит до утра следующего дня. Ее организм наконец-то восстановится, а алкоголь за это время полностью покинет кровь.       Девушка уже третий день подряд не ходит на пары, не открывает учебники и спит сколько захочет. Вообще-то ею особо никто не интересовался, только староста единожды написала, но ответ, что Лиза болеет, ее вполне устроил. Наверное, Кира совсем не знает Румянцеву, потому что та никогда не пропускала пары по болезни. Это не было для нее уважительной причиной. Для нее в принципе не существовало уважительных причин для пропусков пар.       В больницу ехать не хотелось. Больше всего было стыдно перед Верой Ивановной. Лиза не могла себе представить, как сможет еще хотя бы один раз посмотреть заведующей в глаза. С Эммой было чуть попроще, но тоже неспокойно. Румянцева знала, что перед ней виновата и должна извиниться. Наверное, та извинения не примет — гордость не позволит, но это уже было неважно. Главное, что совесть Лизы будет чиста и перестанет ее терзать, а пока… Пока девушка пытается справиться с гнетущей тревогой.       Когда Румянцева приехала в отделение, Эмма была уже на низком старте. Кажется, девушка не собиралась задерживаться на работе. Ворон была несколько уставшей, что не было сильно удивительно: все-таки целые сутки на работе. И тем не менее, все такой же безупречно красивой. Даже после многочасовых операций, даже не чувствуя под собой ног, Эмма всегда находила время привести себя в порядок и поправить макияж. — Явилась?       Врач даже не посмотрела на вошедшего в ординаторскую, откуда-то заранее знала, кто сейчас в нее зайдет. Эмма пыталась справиться с застежкой сапог, которая никак не хотела ей поддаваться, поэтому взглянула на Лизу совершенно мимолетно. — Здравствуйте, — голос Румянцевой застенчивый, но если честно, едва ли это из-за случившегося. Он и раньше не содержал в себе уверенности.       Наконец, молния сдается — Эмма победно улыбается и подходит к зеркалу. Пытается убедиться в собственном очаровании. Интересно, как часто любуется на свое отражение? Ежеминутно? — Поехали, — командует Эмма и выходит в коридор. Лиза впала на какое-то время в ступор, не понимая, куда они должны поехать. Из-за это девушке пришлось ее догонять. — Куда? — Как куда? Пока, Рит, — кивает Эмма медсестре и проходит к лифту. — Я есть хочу. — А я? — Даже младенцы знают, когда они хотят есть. Разберись с этим самостоятельно, пожалуйста.       Лиза хмурится и всю поездку до первого этажа молчит, потому что не знает, как интерпретировать слова врача. Только потом до нее доходит, что Ворон неправильно поняла ее вопрос. Ну, или сделала вид, что неправильно. Вряд ли она когда-нибудь упустит возможность посмеяться над студенткой. — Нет, я имела в виду… Просто вы сказали вчера, чтобы я приехала, а сейчас… — А сейчас ты поедешь со мной. Да и какая разница, где мы с тобой будем общаться, а так я убью двух зайцев одновременно.       Они садятся в машину. В ту, в которой Лиза уже успела когда-то побывать. Это начинает напрягать. Впрочем, напрягает не сильнее гнетущей тишины, которую Лиза очень хочет нарушить. Все-таки она приехала сюда далеко не для того, чтобы пообедать с Эммой, ей нужно принести извинения, и она их принесет, а затем поедет домой, чтобы еще раз извиняться. Только на этот раз перед мамой. — Эмма Викторовна? — Да, крошка?       Крошка. Наверное, у Эммы вырвалось и, наверное, далеко не от большой любви к Румянцевой. И все-таки Лиза расплывается в глупой улыбке. Через несколько секунд, конечно, вспомнит о изначальных целях диалога, и на лице вновь появится серьезность. Однако это теплое чувство, неожиданно поселившееся где-то внутри нее, останется с девушкой еще надолго. — Я хотела перед вами… — Тише, тише, — вдруг перебивает ее Эмма. — Не порти мне аппетит своими откровениями, у нас еще будет время поболтать.       Лиза смиренно кивает головой, и остаток дороги девушки проводят в тишине. Она сомневается, что ее извинения способны испортить Эмме аппетит. Наверное, Ворон просто не хочет сейчас обсуждать произошедшее. Как бы там ни было, Румянцева не спорит. Она не испытывала какого-то большого желания вспоминать то, что хочется больше всего на свете забыть.       Они приезжают в какую-то кофейню. Их встречает приветливый официант, который предлагает сесть за красивый столик у окна. Эмма поддается соблазну, а Лиза просто следует за девушкой. Она до сих пор не до конца понимает, что здесь делает. — Уже готовы сделать заказ? — Интересуется все тот же официант. — Да, я буду американо и сырный суп.       Эмма изучала меню меньше тридцати секунд, и Лиза приходит к выводу, что девушка тут уже была. Ну, или настолько голодна, что ей абсолютно все равно, что сейчас съесть. Озвучила первое, что удалось прочитать. — Ты что будешь?       Лиза не сразу понимает, что обращаются к ней, а когда понимает, еще несколько секунд безмолвно пялится на врача. Она не планировала что-то есть, поэтому даже не брала в руки меню, чтобы ознакомиться с ассортиментом. — Я? Ничего…       Эмма от услышанного громко цокает и закатывает глаза. Она ведь не спрашивала, будет Лиза есть или нет, она спрашивала, что та будет есть. — Мне не нравится, когда кто-то пялится на меня, когда я ем. Будь добра взять себе что-то. — Эм, ладно. Мне…то же самое. — Да, конечно, — улыбнулся официант, прежде чем забрать у девушек одно из меню и уйти.       Лизе сложно причислить себя к фанатке супов, да и крепкий кофе она никогда не любила. Однако что еще ей было делать, когда с одной стороны на нее давит официант одним своим присутствием, а с другой — Эмма, только уже словесно.       Они сидели друг напротив друга за небольшим столиком из светлого дерева. Здесь было уютно. Диваны чистые, словно только-только полученные из химчистки, а поверхности идеально блестят. Интерьер выполнен скорее в стиле минимализма, что придает обстановке еще большую опрятность. Лиза не заглядывала в меню и ей сложно угадать ценовой сегмент, но едва ли это похоже на эконом. Девушка просто надеется, что суммы на ее карте будет достаточно, чтобы расплатиться.       Пока студентка разглядывала окружающую ее обстановку, Эмма что-то активно печатала в телефоне и сейчас наконец откладывает его в сторону. Недолго смотрит на Румянцеву и решает, что пора. — Вообще-то я хотела услышать объяснения.       Лиза дергается, как ошпаренная. Она перестает разглядывать прохожих в окне и смотрит на Эмму. Девушка планировала извиниться, но сейчас ей кажется, что ее раскаяний будет недостаточно. Ворон хотела знать все подробности. — Простите, я не хотела вас подставлять, — виновато произносит Лиза. — Ну, — Эмма откидывается на спинку кресла. — Не хотела бы подставлять, не пришла бы пьяная в отделение, так что…не засчитано. Какого черта, тебе вообще не сиделось вчера дома? — Вчера утром мне позвонила Вера Ивановна и попросила приехать. — Зачем? — Она хотела поговорить. — О чем?       Лиза осекается. Быстро понимает, что сказала лишнего. Не может же она признаться Эмме, что нажаловалась на нее пару недель назад, а теперь они должны обсуждать с заведующей путь ее исправления. Едва ли это не взбесит врача. — Не знаю. — Ты врешь.       Румянцевой начинает казаться, что заведующая обещания не сдержала, рассказала об их разговоре Эмме, и та все знает. Просто хочет, чтобы Лиза во всем призналась сама, но Лиза не может.       На какое-то время повисло молчание. Ворон ждала ответа, а Румянцева пыталась придумать, как от него убежать. Она надеялась, что сейчас принесут еду и у нее получится выиграть время, но прошло слишком мало времени.       Эмма первая прерывает тишину: — Почему в твою одаренную головку не пришла идея соврать? Ну, к примеру, сказать, что ты плохо себя чувствуешь и не приехать. Или врать нехорошо? Ну да, куда лучше приходить нажравшейся в больницу.       Если еще пару минут назад Ворон была спокойной, то теперь была близка к бешенству. Она не краснела, ее не трясло, но зубами скрипела. Разминала руки, словно собиралась нанести удар и не отводила взгляда от девушки напротив, будто способна глазами ту испепелить. — Пойми меня правильно, я не отличаюсь хорошей репутацией и для меня нет ничего нового в том, чтобы постоять в кабинете руководства для получения выговора. Только вот одно дело, когда я получаю его за свое поведение, другое, когда за твое. Буду откровенна — мне не понравилось. — Мне, правда, жаль, но… — Лиза наконец-то подает голос. — Я была очень пьяна и не в состоянии адекватно оценивать свое состояние. Если честно, я плохо помню вчерашнее утро. — Ваш американо.       На столе оказываются две кружки с горячим ароматным кофе, но не одна из девушек на них не реагирует. Уставшая Эмма, которая все это время ждала порцию кофеина, кажется, больше не испытывает потребность во сне, а Лиза в целом, заказала напиток за компанию и пить его не хотела. — Что ты пила? — Текилу.       Ворон недобро усмехается. Она и раньше неоднократно говорила, что все восторженные речи о высоком интеллекте Румянцевой преувеличены, но сейчас убеждена в этом как никогда. — И зачем? — Не знаю, — пожимает плечами Лиза.       Она правда не знала, зачем напилась. Сначала пила, потому что было неудобно отказывать. Ей казалось, что она выпьет пару шотов, и от нее быстро отстанут. На самом деле, от нее действительно все отстали. Ребята напились не меньше ее и их волновало только одно: как бы попасть в туалет раньше остальных. Лизе хотелось получить то расслабление, о котором все так безустанно говорят. Хотя бы на один вечер почувствовать свободу. И она почувствовала. Да так ей понравилось, что она поехала на квартиру к каким-то ребятам продолжать веселье еще пару дней. Тогда девушка действительно верила в то, что больше всего на свете мечтает исчезнуть, хотя, на самом деле, куда больше ей хотелось, чтобы ее нашли. — В субботу почему не приехала? — Переходит к следующему вопросу Эмма, наконец отпивая обжигающий напиток. — По той же причине. — Так ты не просто напилась, ты ушла в запой? — Рассмеялась Ворон, вызывая у Лизы очередные муки совести и порозовевшие щеки. — А вы никогда не напивались?       Лицо Эммы меняется. Усмешка очень быстро покидает ее лицо, словно девушка вспомнила что-то нехорошее. Что-то, что когда-то очень сильно по ней ударило. Легко осуждать чужую жизнь, разобраться со своей — задачка со звездочкой. — Так бездарно точно нет. Да и мне не приходило в голову заявляться в таком состоянии в государственное учреждение.       Им приносят еду, и это позволяет уйти от неудобного разговора не только Лизе, но и Эмме. Последняя уже начала с удовольствием есть суп, а вот студентке один только запах портил аппетит. Нетронутое американо начинает остывать, и девушка в очередной раз ругает себя за поспешно сделанный заказ. Ради приличия съела пару ложек супа, но на большее ее не хватило. — И зачем было брать то, что не нравится? — Спрашивает Эмма, но ответа не дожидается. Тут же подзывает официанта и просит принести счет. — Вам совместный или раздельный? — Раз… — Совместный, — перебивает студентку Эмма.       От удивления у Румянцевой глаза лезут на лоб. Она понимает, что врач собирается за нее заплатить, и это последнее, чего бы ей сейчас хотелось. Для Эммы она никто, поэтому платить той за Лизу неуместно. Студентка будет еще долго чувствовать себя некомфортно, и она делает попытку это предотвратить. — Мне было бы удобнее за себя заплатить самостоятельно. — А мне было бы удобнее, если бы ты не приходила пьяной в больницу, но, увы, не все выходит так, как мы хотим.       Эмма не оставляет выбора Лизе и прикладывает свою карточку к терминалу, который так заботливо им вынес официант. Румянцевой становится интересно, откуда у той такое стремление заплатить за девушку. Потому что она сама заставила ее сделать заказ, хотя Лиза не хотела? Потому что Румянцева ничего не съела? Или это просто вежливый жест с ее стороны? Мол, смотрите, какая я воспитанная и великодушная. — Я скоро вернусь, — бросает Эмма и скрывается в уборной.       Удостоверившись, что врач ушла, девушка берет в руки меню и находит в нем сырный суп. Ее интересовала только цена за блюдо, хотелось удостовериться, что Эмма потратила на нее не слишком много.       Сначала девушка выжидающе сидела за столом, потом начала собирать вещи, а потом сама пошла в сторону уборных. Вообще-то ее не настигла внезапная нужда помыть руки или попудрить носик, но во время отсутствия Эммы девушка успела заскучать.       Лиза заходит внутрь и сразу же натыкается на врача. Ворон стояла у раковин и вытирала руки бумажным полотенцем. Она через зеркало взглянула на студентку и коротко улыбнулась. — Соскучилась? — А должна была?       Румянцева делает неуверенные шаги вперед, оказывается прямо возле Эммы, которая, не прерывая зрительного контакта со студенткой, выбрасывает полотенце в мусорное ведро. — Смело, — комментирует Ворон вопрос Лизы. — А я по-вашему трусливая? — Ты? Конечно.       Услышанное девушке не нравится. Она расстраивается, что производит на людей такое впечатление. Хотя, к черту людей — на Эмму. В голове запускается активный мыслительный процесс, как заставить Эмму передумать. В конце концов, Лиза делает шаг вперед и отдает свой первый поцелуй той, которая вряд ли это заслужила. Румянцева целует осторожно, словно чувствуя, как ходит по минному полю. Она знает, что в любой момент и без того непредсказуемая девушка способна выдать далеко не самую приятную реакцию. Однако Эмма бездействует. Позволяет чужим губам пробовать свои, но на поцелуй отвечать не спешит. Из-за этого Лиза очень быстро начинает чувствовать себя глупо и отрывается от Эммы.       Да, с придумками у Лизы так себе.       Румянцева честно не собиралась целовать врача. Еще минуту назад такой идеи не было даже в зачатке. Зато сейчас она стоит и едва ли не трясется. Сердце заходится в такой мощной тахикардии, что стук ударов эхом разносится в голове.       Эмма оборачивается, видит свободную кабинку и затаскивает туда девушку. Все происходящее кажется Лизе нереальным, хотя она собственноручно запустила этот необратимый процесс.       Дверная защелка запирает девушек внутри, и Лиза не успевает заметить, как оказывается прижатой к стене. Ее колени трясутся, трясутся так, что хочется за что-то схватиться. Она поражается отточенным движениям Эммы, словно та уже десять раз успела отрепетировать в голове происходящее сейчас.       Теперь целует Ворон, но далеко не так безобидно, как это делала студентка. Язык Эммы нагло проникает внутрь, а Лиза замирает от происходящего. Она все-таки не смелая. Ей тяжело сосредоточиться на собственных ощущениях или хотя бы ответить на поцелуй.       «Почему так просто?» — крутится вопрос в голове. Она все это время нравилась Эмме? Навряд ли, Эмме никто не нравится. Тогда почему та согласна так просто ее трахнуть?       Ворон переходит к шее, и Лиза понимает, что все размышления она оставит на потом. Низ живота начинает приятно тянуть, и Румянцева готова поклясться, что не испытывала этого ранее. Ее ноги подкашиваются с каждой секундой все больше, и девушка хватается за плечи старшей. — Я не могу…стоять, — тяжело дыша, шепчет Лиза. — Ну, ты уж постарайся как-нибудь.       Эмма не была щедра на долгие прелюдии, а, может, просто чувствовала, что студентка близка к пику. Она снимает пуговицу джинс с петли, расстегивает ширинку и проникает рукой под чужое белье. Лиза чувствует, как в нее без каких-либо проблем входит чужой палец, она также чувствует, как Эмма делает попытку добавить второй, но быстро понимает, что у нее ничего не выходит. — Ты что, девственница? — Изумленно спрашивает Ворон, словно это какие-то давно вымершие мамонты.       Лиза находит вопрос неловким и отвечать на него не спешит. На ее лице появляется смущение, и она отворачивается. Эмма быстро понимает, что к чему.       Время перестает бешено бежать, а вновь возвращается к своему привычному ритму. Куда-то исчезает пылкость, а Ворон выходит из чужого влагалища, про себя отмечая, насколько сильно оно было мокрым. Лиза тут же спускается по стене на пол, замечая, как старшая вытирает руки. — Я думала, в твоем возрасте уже все потеряли девственность. — Ну, я же не Маша-растеряша, — пытается отшутиться девушка. — В чем проблема? — В том, что первый раз не должен быть в туалете. — А где? На шелковых простынях, усыпанными лепестками роз? — Как вариант.       Эмма покидает кабинку и уходит мыть руки. Дверь она за собой прикрыла, но не заперла. Лиза, волнуясь, что кто-то может ее здесь застать, быстро вскакивает на ноги и застегивает джинсы. Ее дыхание выровнялось, а еще недавнее бурное возбуждение как рукой сняло. Она выходит к раковинам и тоже моет руки. Коротко взглянула на Эмму, которая о чем-то задумалась и совершенно не смотрит на нее в ответ. — До свидания, — бросает Лиза и двигается к выходу. — Я подвезу тебя. — Не стоит.       Наверное, в любой другой ситуации Эмма не дала бы Румянцевой возможности с собой поспорить. Все ведь всегда должно быть так, как скажет Ворон. Однако сейчас врач не стремится лишний раз находиться с Лизой в опасной близости. Хотя, куда уж теперь ближе.       Лиза покидает кафе стремительно, боясь, что Эмма ее может догнать. Румянцева была похожа на тех, кто сбегает на утро после секса из отеля. Главной проблемой девушки было то, что она не могла смотреть в глаза Вере Ивановне, и она ехала на разговор к Эмме в том числе для того, чтобы решить этот вопрос.       Решила.       Теперь она не знает, как смотреть в глаза еще и Эмме. Да чего уж там, как в целом существовать с ней вместе. Практика должна длиться полгода, прошло всего две недели. Будет сложно все оставшееся время избегать друг друга.       На счастье Лизы, кафе находилось не очень далеко от ее дома, буквально пятнадцать минут пешком, и она на месте. Там, где живет еще одна женщина, перед которой она виновата. В конце концов, там, где все началось.       Девушка открывает дверь самостоятельно, потому что не хочет начинать разборки на лестничной площадке, впрочем, дальше коридора ей все равно не удалось уйти. Услышав звук открывающей двери, Ирина тут же бросила проверку сочинений и вышла из спальни. — Лиза? — Привет, — отвечает дочь. Отвечает сухо, чувствуя огромное желание сделать вид, что ничего не было. Что все эти дни она ночевала дома, а не шаталась от квартиры к квартире, в перерывах глотая высокоградусное пойло. — Сейчас опять уйдешь куда-то шляться? — Нет, — мотает головой девушка, садясь на тумбу. — Больше никуда не уйду.