Переходя к практике

***

— Ребят, давайте перейдем к действительно важным вопросам! Кто на прошлой неделе оставил носки в этой аудитории? — То ли шутит, то ли всерьез спрашивает преподавательница. Затем, правда, кивает в сторону батареи, на которой лежат те самые носки, и становится ясно, что это не шутка. — Носки? Это как можно было оставить? Сидеть на паре босиком? — Усмехается Андрей. — Ну, мало ли из сумки у студента выпали. Вы не стесняйтесь, ребят, носки очень хорошие.       Никто вообще-то не стеснялся. Лиза, например, в принципе преподавательницу не слушала, витая в облаках. Алиса заметила, что подруга в последнее время ведет себя странно. Румянцева практически круглосуточно находилась в состоянии нервного истощения. Надо отдать должное, с ее любовью сидеть над учебниками допоздна, она и раньше слабо походила на энергичную и беззаботную, и все-таки было что-то не так. Лиза куда чаще пренебрегала неспешными разговорами, отдавая предпочтение навислой тишине. Впрочем, Алиса собиралась это прекратить. — Лизок?       Румянцева лениво оборачивается на источник звука. Вообще-то тот факт, что она услышала ее с первого раза уже было победой. Последние дни Куликова то и делала, что возвращала подругу из ее мыслей. — У тебя все хорошо? — Встревоженно спрашивает Алиса, на что получает непонимающи взгляд. — Ну да. — Может, — начинает девушка, не зная, как подступиться. Она начинает чувствовать себя глупо. Вдруг, ей показалось и с Лизой все хорошо? — Ты хочешь что-то обсудить?       Было ли все действительно хорошо у Лизы? Студентка ненадолго задумывается. Наверное, да. Хочет ли она что-то обсудить? Наверное, тоже да. Вопрос стоял лишь в том, с чего бы начать. То ли с истории о дурацком, будь он проклят, холецистите, который девушка хоть и определила, но не смогла назвать. То ли с просьбы, чтобы Алиса сегодня ночью прикрыла Румянцеву. То ли вообще с рассказа о том, как удалось увидеть целующуюся Эмму. Лиза останавливает поток сознания, в юбилейный раз мысленно возвращаясь в тот злополучный шкаф, который сумел открыть девушке вид на что-то очень запретное и интимное. Эмма казалась бесчувственной до мозга костей, целиком пропитанная цинизмом и грубостью. Таким людям нежность не свойственна, наверное, даже чужда. Почему тогда оставляла на коллеге чувственные поцелуи? Какой бы всезнайкой не была студентка, были вещи ей непонятные, и это расстраивало. — Лиз? — А? — Девушка замечает, что ее вновь одолели уже такие раздражающие размышления. — Слушай, мне нужно сегодня ночью поехать в больницу на дежурство к Эмме Викторовне. Я могу сказать маме, что ночую у тебя? — Ну, можешь, но это же твоя мама, она вряд ли лишит себя возможности это проверить. — Знаю, поэтому и предупреждаю тебя. — Ладно, — Алиса коротко пожимает плечами. — У нас с Андрюхой скоро год, я хотела пойти по магазинам и вообще-то рассчитывала на твою помощь, но, так понимаю, у тебя планы?       Румянцева могла бы помочь подруге, хоть и считает, что помощь ее весьма бесполезная — что люди дарят своим вторым половинкам на годовщины она представляет слабо. Однако сегодня у нее последняя попытка доказать что-то Эмме, и эту возможность упускать нельзя. У нее будет несколько часов, чтобы провести их за учебниками, и она знает, что проведет. — Нет, ребят, ну мне это надо что-ли? — Возмущается преподавательница, заметив, что в аудитории стало шумно. — Да мы же слушаем вас, — зачем-то решает себя закопать Золотой. — Да? И что же такое дистрофия, молодой человек? — Ну… — Встаньте.       Золотой нехотя встает, жалея о том, что вместо извинений решил наврать Жуковой. Он вообще ее не слушал, впрочем, как почти вся группа. — Дистрофия, это когда, типа… — Без типа. — Ну, энергия на нуле, питательные вещества не поступают и типа… — Сядьте, не могу это больше слушать.       Пара заканчивается, за ней вторая. Лиза вновь едет домой, абсолютно не торопясь, потому что разговор с мамой хочется откладывать до последнего. Девушка отрепетировала заученный диалог о том, что им с Алисой нужно подготовить доклад по топографической анатомии, но едва ли это заставит Румянцеву-старшую отпустить свою дочь.       Лизе двадцать лет, а она до сих пор ни разу не была на ночевках у друзей. Ее мама всегда боялась, что на таких мероприятиях Лизу очарует какой-нибудь молодой инфантильный парень, который знает, как доставить девушке удовольствие, но не знает, что такое презервативы. И в лучшем случае девушка получит нежелательную беременность, в худшем — сифилис. Ирина не знала, что пугало ее больше, тот факт, что ее дочь прервет обучение в медицинском, поставив под сомнение свою карьеру, ведь аборт — страшный грех, который нельзя брать на душу, или если Лиза останется без носа.       Обстановка дома была и без того неспокойной. Ирину сегодня практически довели до нервного срыва ее восьмиклассники. Женщина была раздражительной, и девушка быстро смекнула, что итог их разговора предрешен. В таких случаях Румянцева обычно шла за поддержкой к отцу, но сейчас тот все еще на работе.       Лиза выбрала выжидательную тактику. Пару часов она сидела в своей комнате, надеясь, что ее мама успокоится. Надо отдать должное, Ирина действительно пришла в себя. По крайней мере, она больше не ходила по квартире, приговаривая, какое испорченное поколение сейчас растет.       Через пару часов, когда пора бы уже начинать одеваться, Лиза собирается с духом и заходит в родительскую спальню. Ирина вполне расслабленно лежала на кровати, читая какую-то школьную литературу, в силу своей специальности делала это частенько. — Мам? — Лизавет, ну ты же видишь, что я читаю, что-то срочное? — Извини, просто я хотела спросить… — нерешительно мнется девушка.       Ирина откладывает книгу и складывает руки у груди. Ее взгляд кажется слишком пытливым, Лизе очень хочется передумать — развернуться и убежать, но желание оказаться на ночном дежурстве сильнее страха. — Меня Алиса позвала к себе на ночевку, нам нужно сделать доклад. — У тебя дома своего нет что-ли? — Кривится женщина. — Доклад можно вместе и в библиотеке сделать. — Да, но так удобнее. — Удобнее шарахаться по чужим квартирам? Нет, Лиз, это даже не обсуждается.       Вполне себе ожидаемый ответ, правда, от этого не менее неприятный. Ирина вновь открывает перед собой книгу, демонстративно показывая, что разговор окончен.       Но Лиза не уходит.       Это замечает и ее мама, что ее только сильнее раздражает, она не была в восторге от людей, которые любят стоять над душой. Тем не менее, ей было важно показать непоколебимость собственных решений: нет, значит нет. Пусть Лиза стоит здесь сколько угодно, наблюдая за чтением ее мамы, та не станет вновь начинать бесполезный разговор в поисках компромисса. Это очень быстро доходит до Румянцевой-младшей, и она наконец прерывает тишину: — Я хочу пойти, — голос твердый, не свойственный девушке, но все еще совершенно не решающий в этих стенах. — Я тоже многого хочу.       В комнате еще пару минут было тихо, на самом деле в семье Румянцевых это тот еще предвестник бури. — Я пойду собираться, — произносит в конечном счете девушка, равнодушно пожимая плечами. Надо отдать должное, ей непросто дается сохранять решительность.       Лиза действительно разворачивается и уходит в свою комнату, но, к ее сожалению, не без сопровождения. — Лизавета! — Что? — Ты не можешь уйти! — Вообще-то могу: у меня же есть ноги.       Девушка закрывает за собой дверь, желая переодеться без свидетелей, но губу очень быстро закатывает: ее рассерженная мама привыкла заходить к дочери без стука. Лиза старается игнорировать ее присутствие, быстро натягивает на себя вещи, понимая, что выходить на улицу нужно как можно скорее, пока ее не успели запереть. — Вот так мы заговорили! Может, тебе вообще уже ни родители, ни этот дом не нужен?!       Лизе хочется попросить сбавить драматизма, но родительница в опасной близости: шанс отхватить пощечину слишком высок, а идти с красной щекой в больницу хотелось едва ли. И не потому что девушку будут волновать заинтересованные взгляды окружающих, а потому что это прекрасный повод для очередной, до ужаса уморительной шутки Эммы. — Мам, прекрати.       Лиза оглядывается в попытках узнать, не забыла ли она что-то. Убедившись, что все взяла, выходит в коридор, минуя Ирину. — Если ты сейчас уйдешь, то можешь завтра не возвращаться! — Ладно, — пожимает плечами девушка и выходит из квартиры.       Уже в лифте, когда она осталась наедине с собой, у нее затряслись руки и покраснели глаза. Она достойно отыграла бесстрастие, а теперь позволяет себе проявить минутную слабость. Лиза не знает, что ей теперь делать, но просит себя сосредоточиться на настоящем, а все проблемы оставить до завтрашнего дня.       Время было еще недостаточно позднее, но на улице успело стемнеть. Впрочем, чего удивляться: на дворе октябрь, дни становятся все короче.       Зато в больнице было как прежде. Все та же суматоха, которая к вечеру, кажется, только усилилась. Студентке был знаком уже практически весь коллектив хирургического отделения. Кого-то знала только в лицо, кого-то по имени, а кого-то… — Пришла все-таки?       Куда ближе, чем хотелось бы.       Лиза вздрогнула, услышав позади знакомый, совсем не греющий голос. Она медленно обернулась, чтобы подтвердить собственную догадку — Ворон собственной персоной. Иногда девушке казалось, что у Эммы самая подходящая для нее фамилия. Эти птицы ведь те еще демонические персонажи, обладающие высоким интеллектом и эмоциональностью. Воплощение нечистой силы и предвестники чего-то плохого. Очень давно, когда Лиза была совсем маленькой, ей рассказали о поверье: если над головой прокричал ворон — не миновать скорой гибели. Девушка не знала, относится ли это к людям с птичьей фамилией, да и врач вроде не кричала над ее головой, однако после встречи с ней все действительно пошло наперекосяк. — Здравствуйте, — робко произносит девушка. — В какой шкаф сегодня планируешь залезть? Или душа требует разнообразия? Ну, скажем… Под стол?       Эмма в очередной раз без стеснений смеялась над девушкой. Лизе безумно хотелось ответить, спросить, с какой медсестрой та сегодня планирует уединяться в складских помещениях. А, может, душа Эммы требует разнообразия? Ну, санитары — тоже неплохой вариант. Или встает только на девушек?       Лиза промолчала, стыдливо отведя взгляд в сторону. У нее все еще было недостаточно смелости противостоять этой девушке, но она верит, что когда-нибудь обязательно это сделает. — Пойдем в смотровую, тебя там уже ждет один очень интересный молодой человек. — Меня? — Удивляется Лиза. — Ну не меня же!       Врач задачу решает усложнить: теперь с пациентом общается Румянцева, и до момента пока Лиза не вошла в смотровую, она совершенно не понимала, почему та так поступила. Тем не менее, потом все встало на свои места. — Чувихи, родненькие, помогите уже, блять, — без доли стеснений просит больной.       Это был совсем молодой человек, сидевший на кушетке. Он разговаривал сквозь зубы, держась за левый бок. Лиза быстро смекнула, что тому больно, но это не помогло оправдать пациента в том, как некрасиво он разговаривал с девушками. — Что вас беспокоит? — Наконец спрашивает Румянцева, заметив, что Эмма не спешит ей помогать. — У меня кризис, малая. Больно пиздец как, прям нереально. Живот… Как будто петарда внутри меня расхуярилась. Тошнит и рвет… Отстой короче. И жрать ничего не могу! Умираю, малая, помоги по-братски.       Поток слов пациента, который хочется назвать словесным недержанием, вызывает у студентки ужас. Она смотрит на Эмму, пытаясь найти в ее лице поддержку, но там не было ничего кроме тотального равнодушия. Ну, ладно, Ворон отвернулась на пару секунд, когда не смогла сдержать улыбки, но затем вновь стала походить на бетонную стену.       Лиза замечает на тумбе какие-то бумажки, берет в руки и разглядывает — повышенные лейкоциты, амилаза и липаза. Девушка кладет результаты исследований на место и поворачивается к врачу. — Острый панкреатит?       Эмма усмехается, а затем поворачивается к пациенту: — Готовьтесь к операции, — она забирает бумажки и подходит ближе к Лизе, наклоняется прямо к ее уху, чтобы никто больше ее слова услышать не смог. — Ты тоже готовься.       По телу проходят мурашки. Близость оказалась слишком волнующей, а шепот жарким. На секунду Лизе показалось, что Эмма с ней флиртует, но последняя так просто и стремительно вышла из смотровой, что Румянцева тут же все нехорошие мысли прогнала. — Э, малая, а че вообще это за панкреатит? — Я вам не малая, — только и отвечает студентка, а затем следует примеру старшей и уходит.       В операционной собрались все, кто только возможно. Эмма, еще одна хирург, которую Лиза уже видела один раз, но так и не узнала, как ее зовут, анестезиолог и операционная медсестра. Все были заняты делом и только Рямянцева стояла в стороне, как бедная родственница. Никто не обращал на девушку внимания, предпочитая делать вид, что ее не существует. С ней не общались, ей не задавали вопросов. Лиза знала, что ей ничего не разрешат трогать, но верила, что Эмма будет комментировать ход операции, однако та обсуждала вещи, к делу не относящиеся совершенно. — Давление в норме, — произносит анестезиолог. — Я и без тебя вижу, обязательно комментировать очевидное? — Недовольно бурчит Эмма. — Мне надоело сидеть без дела! — Ляжь.       Лиза наблюдает, как врач рассекает стенку желудка, а вот дальнейшее происходящее ей непонятно. В голове крутится звук работающих приборов, глаза бегают по помещению в попытках подавить интерес. В операционных Лиза раньше не была, и ей было интересно абсолютно всё здесь находящееся. — Эмма! Так нельзя делать! — Вдруг возмущается другая хирург, прерывая недолгую тишину. — Почему? У меня же получилось. — Я больше ассистировать к тебе не пойду! — Ой, кто тебя спросит.       Студентка спокойно выдержала первый час, но затем, в какой-то момент она чувствует, как ее начинает бросать то в жар, то в холод. У нее перестало получаться концентрироваться на операции, так как весь фокус ушел на собственные ощущения. Лизе душно, но жаловаться она не имеет права. Не для того она так отвоевывала место сейчас здесь стоять.       Еще через пару минут она сжимает руки в кулаки и ловит себя на том, что руки чувствует слабо. В ушах появляется противный писк, перед глазами мушки, но Лиза стоит, терпит.       Эмма обменивается шутками с коллегой, затем мимолетно, скорее случайно, смотрит на студентку и что-то ей в ней не нравится. Вообще-то неприязнь — это стандартная для них ситуация, но сейчас Ворон приостанавливается, вновь поворачивается к Лизе и видит, что взгляд той направлен в никуда. — Елизавета, все нормально?       Румянцева не отвечает. Не из вредности или привычного ей нежелания разговаривать с Эммой, а просто потому, что ту не слышит. Все, что удается уловить — звуки собственного дыхания, которые сейчас особенно громкие. — Дашка, ты закончишь сама? — Да, а что случилось?       Эмма не отвечает, передает что-то коллеге, снимает перчатки и выкидывает их в мусорку. Вовремя подходит к Лизе, которая уже начала шататься, подхватывает и выводит ее из операционной.       Румянцева резко дергается, почувствовав неприятный запах аммиака. Она открывает глаза и видит перед собой сидящую возле нее Эмму, которая подносит ей к носу ватку с нашатырем. Интересно, почему выбрала именно такой способ приведения девушки в себя? Лиза усмехается: Ворон похожа на любительницу хлестать людей по щекам. — Всё, всё, — бормочет Лиза, отворачиваясь от неприятного запаха.       Девушка лежала на каком-то диванчике в небольшой комнатке, не похожей на остальные. Здесь был стол, на котором стоял чайник, небольшой холодильник и даже телевизор в углу. Комната отдыха? Комната приведения в чувства? — Извините, что я доставила неудобства… — Ты ела сегодня? — Строго спрашивает врач. — Да. — Когда в последний раз? — Утром.       Эмма делает глубокий вдох, стараясь сдержать агрессию. Если честно, Лиза сама не знает, как так вышло. За весь день она не почувствовала голода, видимо, замоталась. С последнего приема пищи прошло больше десяти часов, а это не мало. — Я всё больше начинаю сомневаться в твоих умственных способностях, — уже тише произносит Эмма, прежде чем встать с дивана. — Ладно, поезжай домой.       Лиза резко принимает положение сидя, что вызвало не только резкое головокружение, но и удивление врача. Домой ей было нельзя, конечно, она знает, что мама погорячилась и обязательно ее впустит, но остатки гордости не позволяли сейчас этого сделать. Тем более, время совсем уже позднее, автобусы не ходят, только если ночные, ждать которые можно долго, а на улице холодно и страшно, в общем, ехать домой сейчас не вариант. — Я не могу домой. — Почему?       Эмма, скорее, делала вид, чем искренне интересовалась. Она знала, что на сегодня той хватит впечатлений и делать в больнице ей больше нечего. В ее голову совершенно не приходила мысль о том, что такой юной девушке не стоит по ночам гулять одной. Ворон не привыкла за кого-то волноваться и не любила, когда кто-то беспокоился о ней, поэтому ни одна возможная причина, почему девушка не торопится домой, в ее голову не пришла. — Я далеко живу, автобусы не ходят, — выдает первое пришедшее в голову Лиза. — Ну, сиди здесь, — пожимает плечами Эмма и уходит к двери. Правда, не дойдя пару шагов, останавливается и оборачивается. — Здесь, а не где-то еще. — Я поняла.       Эмма оставляет девушку совсем одну, и именно в этот момент студентку одолевает жуткий сон, противиться которому она не стала. Свернулась калачиком на диване и спала до утра, то и дело просыпаясь, когда кто-то заходил к ней.       Утром девушку разбудил далеко не будильник, а голос одной весьма непростой блондинки, которая с девушкой не церемонилась и плавного пробуждения не предлагала. — Вставай, надо ехать.       Лиза еле-еле разлепляет глаза, пару секунд борется с ярким светом, а затем смотрит на причину ее нарушенного сна. Девушка впервые видит Эмму…такой. Не в халате или хирургичке, а в самой обыкновенной одежде — темных брюках и рубашке, поверх которых черное пальто. Волосы девушки распущены, небрежно лежат на плечах. От врача приятно пахло, кажется, она не пользуется духами во время работы. Очень зря, этот аромат очень располагает к себе. — Куда? Что? — Все еще не осмысляет происходящее студентка.       Эмма запрокидывает голову назад и громко стонет, медленных людей она не любила еще больше, чем глупых, а Лиза сейчас умудрилась собрать комбо. — У меня смена закончилась, я хочу домой, а тебе здесь без меня делать нечего, поэтому поднимай свою задницу и переодевайся, у тебя есть минута!       Лиза садится на диван и молчит, тратя десять секунд из шестидесяти. Она медленно переваривает услышанное, затем смотрит на время и резко вскакивает. Не потому что решила послушаться Эмму, а потому что рискует опоздать на пары. Изо всех сил бежит в раздевалку, кое-как натягивает на себя одежду, кидая в рюкзак смятый хирургический костюм, а затем возвращается к врачу, которая, облокотившись о стену, всем видом показывала, как сейчас недовольна.       В голове студентке возникают опасения, что сейчас ей придется ехать домой вместе с той, с которой хотелось бы держать дистанцию минимум в километр. Они молча едут в лифте, также молча выходят из здания и также молча подходят к воротам. Лиза поворачивает направо, желая двинуться к остановке, но голос старшей ее тут же останавливает. — Нам не туда.       Нам? Не туда? Это Эмме не туда, Лизе очень даже туда! И все-таки студентка не спорит, послушно следует за девушкой на парковку, быстро складывает два плюс два и приходит к логичному умозаключению — Эмма собирается ее подвезти. Но зачем? А главное, за какие заслуги? Может, Ворон головой ударилась, иначе как объяснить, что она добровольно планирует еще какое-то время находиться с Лизой в неприятной близости. — Я могу добраться сама, — девушка делает попытку себя спасти, но едва ли она венчается успехом. — Можешь. В машину садись.       Если быть честным, происходящее было для Эммы не жестом доброй воли, а попыткой спасти свою жопу, в случае если Румянцева снова грохнется в голодный обморок где-то по дороге. Ей не хотелось бы проблем, потому что студентка — и так одна большая проблема, которая так неудачно свалилась на ее голову. «Лучшая студентка курса» — хмыкает про себя Ворон. И что в ней такого исключительного? Раздражающая скромность? Привычка быть для всех удобной? Неумение собраться в нужный момент? Или, может, слабохарактерность? Она даже не может отстоять право ехать в автобусе, хотя, Эмма уверена, последнее, что той хочется — ехать в машине с врачом.       Лиза садится на переднее сидение, о чем тут же жалеет: нужно было назад, так ей не пришлось краем глаза наблюдать за вождением старшей. — Адрес говори. — Набережная, дом шесть. — И это ты называешь «далеко живу»? — Недовольно спрашивает Эмма, вбивая в навигаторе только что озвученный адрес. — Я не хотела говорить правду. — А что такое? — Тон девушки вновь приобретает язвительный тон. Долго же она в этот раз продержалась. — В тебе проснулся подростковый возраст, ты нагрубила любимой мамочке и громко хлопнула дверью?       Лизе становится неприятно, и если бы они не успели набрать скорость, девушка вышла бы из машины, но сейчас она рискует попасть под колеса: Эмма этого точно не стоит. Кстати о ней, кажется, ей хотелось получить какую-то реакцию от Лизы, потому что после недолгой тишины она решила продолжить: — Хотя, ты на такое не способна. — Почему? — Лиза спрашивает быстрее, чем успевает подумать. — Ты бесхребетная. — Какая? — Мягкотелая. Амебоподобная. Выбирай любой синоним, который тебе больше нравится.       Ни одно из произнесенных слов Румянцеву не впечатлило. Скорее, разочаровало. Она пыталась убедить себя, что субъективное мнение какой-то самовлюбленной девушки, которая, по воле случая, стала ее наставницей, не должно ее волновать.       Но волновало.       Лиза и без Эммы справлялась с самокопанием. Девушка знала, что не умеет отстаивать себя и свои интересы, и это злило. Она также знала, что сейчас дома будет просить у мамы прощение, хотя чувствует, что не должна. Лиза не виновата, что родилась в семье учителя, которая воспитала ее удобной и тихой девочкой с синдромом отличницы. Лиза также не виновата в том, что ничего не может с этим сделать. Ей и так было непросто, яд врача сейчас не уместен. — Я же не говорю, какая вы, — Румянцева предпринимает слабую попытку дерзости, прекрасно зная, что бой не равен. — Какая?       Девушка молчит, хотя около сотни прилагательных сейчас проносятся в ее голове, и ни одно из них она не может назвать приятным. Она совершенно не стесняется перебрать их всех. Какая Эмма? Что же, она самодовольная, наглая, с ужасной любовью к собственной персоне. Она бойкая на язык, но в ее случае это далеко не плюс. Какая еще Эмма? Не знающая сочувствия и эмпатии. Не терпящая возражений, стремящаяся поступать исключительно по-своему. — Ну, какая? — Переспрашивает врач, не получив ответа.       Стервозная. Как едкий дым, как пагубная привычка, как синоним к слову насмешка. У Лизы не на шутку разыгралась фантазия, ей кажется, что в оскорблениях она еще долго способна не останавливаться, но почему-то составляет врачу характеристику исключительно у себя в мыслях и не позволяет им выйти за их пределы. — Вот видишь, ты не можешь. — Просто я воспитанная. — А мне просто есть, где ночевать.       Оставшиеся несколько минут дороги они ехали молча, по прибытии Лиза коротко поблагодарила Эмму, что та ее подвезла, и вышла из машины. Студентка сделала глубокий вдох и вошла в подъезд. Вообще-то ей не хотелось идти домой, и в любой другой раз она бы обязательно помедлила, придумала бы себе кучу оправданий, стояла бы и мерзла у подъезда. Сейчас на нее давит приближающая пара по топографической анатомии, и девушка вынужденно поднимается на свой этаж. Впрочем, мама девушки оказалась отходчивой и видеть Лизу была рада. Ирина уже успела пожалеть о небрежно брошенных словах и счастлива, что девушка вернулась. — Лизаветка! — Встречает в коридоре свою дочь Румянцева-старшая. — Слава богу! Я волновалась. — Привет, мам. — Извини, что я вчера так, но я же переживаю за тебя. Я желаю тебе только лучшего, ты же знаешь. Еще мои вчера так довели… Ай! Неважно, это все уже прошло. Как вы с Алисой? Доклад написали?       Лиза находу придумывает тему доклада и историю о том, как они половину ночи сочиняли с Алисой подобие научного сообщения. Пользуясь тем, что опаздывает на пары, девушка быстро собирает вещи и убегает из квартиры, пообещав родительнице рассказать все вечером. На самом же деле, Румянцева надеется, что ее мама к вечеру обо всем забудет. В любом случае, у нее есть несколько часов, чтобы придумать что-то правдоподобное на случай, если мама попросит доклад зачитать.       На пару успевает, влетает в последнюю минуту, чем очень удивляет Алису, которая привыкала, что всегда приходит позже подруги. — Лизок, где тебя носило? На сообщения не отвечаешь, на пару опаздываешь, еще и выглядишь такой…помятой. — Я же на дежурстве ночном была. — Не спала? — Обеспокоенно спрашивает девушка. — Спала… В этом и проблема. Эмма утром разбудила и подвезла до дома, так бы вообще не успела. — Оу, она уже просто Эмма, так еще и подвозит тебя до дома?       Лиза закатывает глаза и сдерживает рвотные позывы, последняя девушка, с которой она бы начала встречаться — Ворон. Студентка уверена, свести ее с Эммой может только душевнобольной. — Да с ней… Да я никогда! — Громче необходимо говорит Лиза, чем вызывает вопросы у рядом сидящих одногруппников. — Почему? Ей не нравятся девушки? — Нравятся… — Серьезно? И откуда ты знаешь? — Лисси, давай все после пар.       Куликова обижается, конечно, что ее подруга все это время не рассказывала ей о происходящих интересных событиях, но терпеливо ждет конца пар, чтобы осыпать девушку не только упреками, но и расспросами.       Пока преподавательница рассказывает об операциях, проводимых на сосудах, Лиза без устали прокручивает слова подруги в голове. Как можно было подумать, что у девушки что-то с Эммой? Интересно, насколько это возможно? Каков шанс, что в один из дней, когда девушка приедет в больницу, Ворон позовет ее в какой-то пустой кабинет, чтобы уже ее прижать к стене, а не какую-то очередную медсестру? Лиза очень быстро приходит к выводу, что это невозможно — Эмму не привлекает Румянцева, а Румянцева ни за что в жизни не даст Эмме, тем более свой первый раз.       Не достойна.       По окончании пар девушке не удалось избежать вопросов подруги, и она смиренно пошла в кафе вместе с Алисой, чтобы рассказать все от начала и до конца. На самом деле она была совсем не против наконец-то поделиться с кем-то историей общения с самой ядовитой змеей на планете, и пусть герпетологи не врут, что такой является тайпан Маккоя, который сложит свои полномочия сразу после знакомства с коллегой по яду — Эммой Ворон.