История, в которую Вы не поверите

      Темнота. В ней было так спокойно, но Геллерт оставался настороже, ожидая какого-то подвоха. Он слышал чей-то чужой голос, однако не обращал на него никакого внимания. Судя по лёгкому акценту и приятному тембру, это была Винда. Она будто бы пыталась достучаться до Гриндевальда, но тот всё сильнее погружался в темноту, которая затягивала его глубже и глубже, словно вязкая чёрная жижа. Стоило бы испугаться, но почему-то что-то внутри шептало: «Все хорошо».       И вот отголоски слов Розье совсем затихли, оставляя лишь тишину, приносящую упокоение. Сначала даже казалось, что Геллерт находится в какой-то аномальной области, в которой не существует гравитации, не существует ничего, кроме него одного и темноты. Только постепенно что-то яркое и светлое подбиралось всё ближе к Гриндевальду, заполняя собой пространство, словно перенося его из одного измерения в другое, столь плавно и нежно, с такой осторожностью, будто бы боялось навредить.       Но вся эта плавность исчезла в один миг, когда Геллерт почувствовал, что находится в странном месте и стоит на ногах. Ему пришлось открыть глаза, щурясь от потока света. После непроглядной темноты это действие явно доставляло дискомфорт. Хотя стоило отметить, что в этом месте не то, чтобы было светло. Вокруг создавалась атмосфера серости и блёклости, возможно, из-за тёмных грозовых туч, заполонивших всё небо.       Помимо мрачных свинцовых облаков, на землю опустился густой туман, который окутал собой всё пространство. Невозможно было даже рассмотреть деревья вокруг, лишь их силуэты. Это всё напоминало дорогу через лес, где посередине пролегала тропинка, ведущая путников дальше, вглубь. Можно было бы и пойти по ней, но что-то останавливало Гриндевальда.       Геллерт попытался нащупать в кармане свою палочку, однако её там не оказалось. Удивительно, но в кармане был только портсигар и нечто небольшое и твердое. Когда Гриндевальд достал всё содержимое, то внимательно рассмотрел чёрный камень в своей руке. Понять, что это за предмет, не составило труда для Геллерта, ведь совсем недавно он внимательно его рассматривал.       Воскрешающий камень было сложно спутать с чем-то другим. Геллерт знал, что тот не может вернуть к жизни мёртвых, лишь призвать их души, но, кажется, артефакт обладал и другими свойствами. Эта догадка пришла в голову, стоило лишь обратить внимание на то, что в этом месте не чувствуется холод, дуновения ветра словно проходят сквозь самого Гриндевальда, а в лесу так тихо, будто всё живое умерло в один миг.       Геллерт слышал про грань миров. Грань между жизнью и смертью. Некая тропа, ведущая путников в загробный мир, но не возвращающая оттуда. Это совершенно не понравилось Гриндевальду. Чтобы он так неожиданно скончался, практически на ровном месте, ну не могло такого произойти!       — О нет, ты не мёртв, — голос раздался откуда-то из леса. Геллерт тут же обернулся в ту сторону, откуда исходил звук, но никого не увидел из-за тумана. — Ты уже бывал здесь пару раз. Просто забывал это, — кто-то приближался. Гриндевальд сразу же напрягся, собираясь использовать хотя бы невербальную магию, но что-то удерживало его. Казалось, что этот голос был знакомым. — Проклятый камень... нечего живым тут находиться, но иногда заглядывают благодаря этому артефакту.       Из густого тумана прямо на тропинку вышел человек, который скрывал своё тело и лицо плотным плащом чёрного цвета. Геллерт пытался почувствовать хотя бы ауру этого незнакомца, но ничего не получалось. Вероятно, так на восприятие влияло это проклятое место.       — Кто ты? — Гриндевальд не сводил взгляда с собеседника, словно ожидая какого-то удара с его стороны. Незнакомца же такая реакция только позабавила, он даже не попытался сдержать смех, вызванный глупым вопросом. И этот смех... Геллерт до этого не смог распознать голос, но его узнал сразу. Всё тело мгновенно расслабилось, а рот даже приоткрылся от удивления. — Ты?..       — А кто ещё к тебе придёт? Покойный отец? — когда капюшон спадает с головы, становятся видны светло-русые волосы, слегка растрепавшиеся. Ярко-зелёные глаза смотрели с какой-то хитринкой, но на лице была добрая улыбка. — Давно не виделись, дорогой друг, — Гриндевальд и правда думал, что больше не услышит этот голос и не получит упрёк в свою сторону от его обладателя.       — Интересно, кто же из нас двоих нарушил правила загробной жизни? — Геллерт слегка усмехается и подходит ближе. — Хорошо выглядишь для мёртвого. Старость теперь тебе не страшна, — Гриндевальд протягивает руку и касается чужого плеча. Пусть это прикосновение и не особо ощущается, но всё же до призрака можно было дотронуться. — Здравствуй, Август, — Ред грустно улыбается, смотря на руку Геллерта, и тяжело вздыхает.       Смотреть на Августа было непривычно. Столько лет Гриндевальд игнорировал вопросы и избегал разговоров о Реде, а тот сейчас стоял прямо перед ним. Самое главное, что не такой, каким он был в их последнюю встречу, когда его глаза медленно потухали, а кровь окрашивала снег, унося вместе с этим последние крупицы жизни. Геллерт проклинал в тот день всё возможное, но со временем вина и чувство собственного бессилия прошли.       — Я бы с радостью ответил тебе про старость, но у нас катастрофически мало времени, — Август развернулся, направившись дальше по тропинке. — Ты слишком многое натворил за это время. Как и мой муж, которого проще закопать за племянников... — Ред как-то раздражённо вздыхает. — И если я смог принять твою революцию, то за Луи не прощу.       — Он уже взрослый омега и был совершенно не против одной ночи, — Геллерт следует за Августом, замечая, что они выходят к озеру. Сложно рассмотреть окрестности из-за тумана, но Гриндевальд всё равно узнаёт это место. Геллерт понимает, что подобное может происходить в его подсознании, поэтому они и находятся на самом знакомом ему месте. Это где-то на территории его семьи, куда он уже давно не заглядывал.       — Да, только ты забываешь, что моим племянникам промыла мозги их семья. Каждый пошёл по тому пути, который для него выбрали. Вильям стал чёрствым хлебушком, — Гриндевальд даже бровь приподнял на такое сравнение. — Луи продают, как дорогой товар. Один лишь Йен смог вырваться, — Ред сел на землю, наблюдая за водной гладью. — Хотя, стоит отдать должное, Луи стал вырываться из лап правил и закона, — что-то вызвало улыбку на лице Августа. Он даже хитро посмотрел на Геллерта, который сел рядом и закурил, хоть это и было бесполезно. — Всё ещё терпеть не можешь рыжих?       — Я не пойму, — Гриндевальд делает затяжку, но ничего не чувствует. — Ты мог бы упокоиться с миром, но вместо этого следишь за нами с того света? Я понимаю, здесь нет чего-то интересного, но мог бы хоть отправиться на покой. Разве ты этого не заслужил? — Ред тихо смеётся, а после устраивается поудобнее, чтобы положить голову на плечо Геллерта. Тот не возражает.       — Я отправлюсь на покой, когда у вас всё будет хорошо и когда мой муж будет со мной. Ну или хотя бы забудет меня, — Август говорит с грустью, Гриндевальд и сам всё понимает. Такой любви и правда можно позавидовать. — А так как до этого ещё далеко, то я готов подождать и подоставать старых друзей, которые любят поирать с опасными штучками.       — Бернард никогда тебя не забудет. Никогда не посмотрит на другого, как смотрел на тебя. Никогда больше не отдаст всего себя, — Геллерт ненадолго задумывается, а после добавляет. — Я не понимаю этого. Скорее всего, никогда и не пойму, но, по крайней мере, буду знать, что такое возможно, — Ред хмыкает и тянет свою руку к руке Гриндевальда, чтобы провести пальцами по кольцу, которое тот начал носить совсем недавно.       — Поймёшь. Ты уже вступил на этот путь. Хоть сначала и поступал настолько подло. Если бы не детская наивность и способность твоего омеги любить, то ты бы был не лучше своей матери, — Август поднимает голову, чтобы рассмотреть лицо Геллерта. — Ты уже не мальчик, не юноша, ты мужчина. В тебе больше нет того безумия, нет глупых суждений, что любовь делает человека слабым. Ты понимаешь, что тебе это нужно. И ты понимаешь, кто может тебе это дать.       — Есть моменты, которые важнее любви, — Гриндевальд до конца не признаёт столь глупые теории. — И всё же меня пугает мысль, что я уничтожу его. Раздавлю, как птенца, который ещё не научился до конца летать, — Геллерт замечает, как впереди картина становится всё более размытой, но не понимает в чём дело.       — Он не птенец, Геллерт. Он уже птица, что не просто летает, но и защищает себя. Ты даже не представляешь, насколько великого человека ты встретил, — Ред встаёт, с грустью смотря на горизонт. — Он будет ошибаться, как и ты. Вы будете ругаться, будут обиды и злость, но, Геллерт... не смей играть с его чувствами снова. Иначе у тебя появится ещё один враг.       — Забавно, что ты пришёл ко мне, чтобы сказать подобное, — Гриндевальд тоже встаёт. Он понимает, что времени и правда было мало. — Не волнуйся за нас. Бернард в норме, хоть ему ещё и больно. Джозеф с Деем всё так же ругаются по мелочам. Твои племянники под строгим надзором Джозефа и Альбуса, поэтому вряд ли с ними что-то случится. К тому же, теперь один из них уже родитель, — Август опускает голову, сдерживая свои эмоции. — А я и правда уже не мальчишка, так что справлюсь.       Ред делает шаг навстречу и крепко обнимает Геллерта, хоть они оба особо ничего и не чувствуют. Август куда ниже Гриндевальда, так что утыкается тому носом в ключицы. Возможно ли плакать в загробном мире? Кажется, да, потому что по щекам Реда бегут слёзы, пока Геллерт поглаживает его по голове. К сожалению, это единственное, что он может сделать, пока вся обстановка вокруг становится всё мутнее.       — Спасибо тебе... — Гриндевальд чувствует, как какая-то сила словно тащит его обратно, и из-за этого голос Августа становится всё тише. — Спасибо, что в последний момент был со мной, — Геллерт не хочет вспоминать, но яркая картина окровавленного тела, что сам же Гриндевальд держит на руках, всплывает в голове. Кажется, Геллерт даже благодарен, что смог вновь взглянуть на Реда, который, хоть и сквозь слезы, но улыбается. — Береги себя и его.       Резкая вспышка, и Геллерт открывает глаза. Ему кажется, что он только что вынырнул из воды, сумев сделать долгожданный вдох. Гриндевальд чувствует, как его сердце сильно бьётся, а в висках пульсирует, отдавая неприятной болью в затылке. Геллерт даже хватается за голову, но замирает, когда из его руки прямо на пол падает воскрешающий камень.       — Герр Гриндевальд, всё хорошо? — Винда подходит ближе к Геллерту, но тот особо не обращает внимания на ее слова. Сейчас ему важнее понять своё местонахождение и что с ним произошло. Стоило лишь осмотреться вокруг, как сразу же появляется осознание, что он в одном из временных убежищ. Кажется, Гриндевальд не смог бороться с усталостью и уснул прямо на диване. Можно было бы подумать, что всё происходящее было сном, но вот камень не давал покоя.       — Да. Просто призраки буянят, — Геллерт встаёт с дивана и подбирает с пола камень, чтобы после спрятать его шкатулке, хранящей в себе опасные артефакты, которую он всегда возит с собой. Розье же не поняв, о чём он сейчас, всё-таки решает не уточнять. — Ты выполнила моё поручение? — Гриндевальд разминает шею, замечая, что та затекла после долгого сна.       — Боюсь, что возникли некие трудности, — Розье видит недовольный взгляд, но сохраняет хладнокровие. — Бернард уже отправился на переговоры, но такое чувство, что это всё подстроено, — Геллерт уже готов рычать от раздражения, но поскольку это вряд ли как-то поможет, он направляется ближе к Винде, чтобы выяснить, в чём же дело. Правда, напоследок он вновь кидает свой взгляд на шкатулку, и в голове мелькает мысль: «Даже с того света меня достал».

***

      Пока все наслаждались благами зимы, кто-то не выходил из своей комнаты, желая побыть наедине со своими мыслями и привести их в порядок. Альбус хотел хоть ненадолго остаться один и обдумать всё происходящее, но каждый раз кто-то заходил к нему. Казалось, только Луи понял, что лучше его не беспокоить. Дэвид же пару раз врывался раздражённый и возмущался, что ему всё рассказали в самый последний момент. Джозеф так вообще заходил каждый час, чтобы узнать о самочувствии, принести лекарства и обругать «эгоистичного альфу», который пропал на четыре дня.       Дамблдор стал уставать от этого шума. Он даже перестал приводить себя в опрятный вид: не надевал костюм, отдав предпочтения рубашкам и штанам, и прекратил собирать волосы. Вся его комната тоже напоминала сущий кошмар. Множество разбросанных книг, которые были открыты на страницах с информацией о связи альфы и омеги, а так же метке. Старые письма теперь лежали прямо у ног Альбуса, который решил, что сидеть на полу неплохая идея.       Дамблдор уже ничего не читал, лишь молча сидел, облокотившись о стену и смотря в потолок. Он хотел проанализировать всю серьёзность ситуации, но неожиданно для себя наткнулся на старые письма, что хранил в любой книге по магии. Все эти послания были от Геллерта. Забавно было снова их перечитать, почерпнуть некоторые детали и осознать, что с каждым новым письмом Гриндевальд флиртовал всё чаще.       Дамблдор подобрал самое последнее, пришедшее до трагичного случая с меткой. До сих пор было обидно, что цветок засох, но цепочка сейчас была в руке у Альбуса, который пытался взвесить всё происходящее и дать нужный ответ хотя бы самому себе. Дамблдор тяжело вздыхает и опускает голову на свои колени. Желание провалиться в сон сильное, но Альбус не позволяет себе поддаться этой слабости.       Тихий стук отвлекает от размышлений. Хотелось бы проигнорировать, но всё же Альбусу страшно, что кто-то из друзей ворвётся со страхом, что Дамблдор упал без сознания и умирает. Поэтому приходится сказать, что открыто. Так как сам Альбус почувствовал следы ауры омеги, то подумал, что к нему в очередной раз решил заглянуть Джозеф. Поэтому Дамблдор уже не оборачивается, лишь пытается собрать письма в одну стопку.       Альбус даже не подумал о том, что не слышит стука трости о пол, что шаги тихие, но уловимые для слуха. Гость ничего не говорит, но явно стоит возле двери и будто бы ждёт, когда Дамблдор обратит на него внимание. Альбус же всё так же не собирался поворачиваться, решив сложить письма по дате, да ещё и столь аккуратно.       — Джозеф, со мной всё в порядке, правда, — Альбус достаёт книгу и прячет листы в неё. — Я даже не жгу его письма. Хотя когда-то такие мысли и возникали, — Дамблдор вспоминает, как желал избавиться от всего, что связывало его с Геллертом, но рука так и не поднялась уничтожить такие дорогие воспоминания.       — Неожиданные подробности, — голос, очевидно, принадлежал не Джозефу, что заставило Альбуса удивиться. Он тут же подскочил, выронив книгу из рук. Из-за этого письма разлетелись по всему полу, заставляя Дамблдора зажмуриться от некой неловкости. — Кажется, я снова Вас напугал, — Николас попытался подавить улыбку. Кажется, ему доставляет удовольствие вот так подкрадываться к людям.       — Всё нормально, правда. Я просто не ждал Вас. И простите за беспорядок, по окончании моего пребывания всё будет в норме, — Альбус совсем растерялся, так что попытался привести комнату в порядок, но как-то не учёл, что стоит использовать магию. Баум смотрел на это пару минут, а потом не выдержал, и все письма поднялись в воздух, книги захлопнулись, поднимаясь к полкам, а чашки и чайник опустились на столик, который стоял возле дивана.       — Не сжигаете её, и уже хорошо, — Николас так же позаботился и о волосах Дамблдора, которые теперь были собраны в хвост. — Расскажите мне историю о письмах? Кажется, они Вам дороги, — Баум не стал даже смотреть на текст, но по смущённому взгляду Альбуса сразу же всё понял. Тот даже сначала не решался ответить, Николас же удобно устроился на диване, заваривая чай. Он будто бы всем своим видом показывал, что уходить не намерен.       — Можно сказать, что это история моего знакомства с Геллертом, — Дамблдор постарался подать информацию более завуалировано, но судя по хмыку со стороны Баума, тот всё понял. — И я бы не посмел сжечь комнату, — Альбус обратил внимание, что Николас снова в чёрной одежде. Тот же в свою очередь заметил, как покраснела метка, пусть её было видно и не полностью. — Позвольте сразу же сказать, что Зимний бал был прекрасен. Это было самое красивое мероприятие, на котором я бывал.       — Позвольте тогда ответить дерзостью, — Николас подал чашку с чаем Дамблдору, который на секунду замер. — Я никогда не был приверженцем светских разговоров. Меня утомляют официальные обращения. Мы не в гостях у знатных семей, а всего лишь две омеги, один из которых давно овдовел, лишился руки и как-то старается избегать этой дряной политики. А второй же сидит сейчас с покрасневшей меткой, пытаясь сделать выбор, пока его альфа уже четвертый день где-то пропадает. Ещё и при этом готов орать на каждом шагу: «Свободу омегам!».       Альбус внимательно слушает, как Баум рассуждает о подобном в спокойном тоне, понемногу отпивая чай. Сначала Дамблдор хотел возразить, но потом понял, что Николас прав как никогда. Это вызвало смех со стороны Альбуса, который, кажется, и правда расслабился.       — Хорошо, думаю, нам можно обращаться друг к другу не столь официально, — признает Дамблдор, на что Николас довольно кивает. — Но мне и правда понравился бал. Хоть многие и шептались, что это скорее поминки... твоего, — Альбус делает паузу, но не получая возражений, продолжает. — Мужа. От этого стало не по себе.       — Это правда. В тот день моего мужа не стало. Хоть он и был гораздо старше меня, но всё равно молод для того, чтобы покинуть этот мир, — Баум берёт сладости, которые до этого приносил Джозеф.— Многие были против того, чтобы я очернял подобным такое знаменательное событие. На что я всегда отвечал, что раз меня насильно выдали замуж, то теперь мне вряд ли кто-то будет указывать.       — Ты так говоришь будто бы между вами не было любви, — Дамблдор делает глоток чая, но чувствует лёгкую тошноту даже от жидкости. На сладости и смотреть то тошно. — Хотя, многие шепчутся о другом. Некоторые восхищаются вашей любовью, а некоторые спорят, что именно ты его отравил, чтобы заполучить богатство.       — А меня устраивает каждая из версий, — Николас даже не удивлён. — Я его и правда не любил в начале. В юности я мечтал о свободе, мечтал стать художником, чтобы все восхищались мной и моими работами. Только семья была против. Тогда-то меня и выдали за мистера Баума. Человека, который никогда не применял силу, никогда меня не ограничивал и лишь ждал, когда я сам подпущу его к себе. Более достойного альфы я и не знал, — на секунду Альбус и правда заметил грусть в глазах Николаса. — Поэтому мне несложно было полюбить такого мужчину. Куда труднее было потерять.       — Я прошу прощения, — Дамблдор хочет посочувствовать, но видит упрёк со стороны Баума, который явно этого не желает. — Теперь я понимаю твои слова о Геллерте. Кажется, для тебя он и правда недостойный альфа, — Альбус чувствует, как у него сильно дрожит правая рука, но он старается скрыть это.       — Геллерт лишь частично такой. Да, он будет защищать, не станет принуждать к чему-то, он будет одаривать и выполнять прихоти, если нужно, но к себе он редко подпускает. Если же подобраться и ранить в слабое место, в нечто ценное, то он и шкуру спустить может, — от подобных слов Дамблдор вздрогнул, вспоминая все свои наказания. — Меня хотя бы радует, что с тобой он помягче.       — Вот поэтому я и могу уйти, — Альбус опускает голову, обдумывая один из вариантов. В этот момент всплывают все совместные сцены, особенно те два дня в уютном домике и последний их поцелуй. — Забыть всё, как прекрасно-ужасный сон. К тому же, теперь у меня есть цели и есть целые сообщества, которые помогут мне осуществить задуманное.       — Я рад, что ты не сдаешься. Уверен, что ты сможешь добиться результатов, — Николас видит насколько же трудно Дамблдору сделать хоть какой-то выбор, но совсем не осуждает и не пытается склонить на правильную сторону. Альбусу вряд ли сможет хоть кто-то помочь, кроме самого Геллерта.

***

      Когда чашки опустели, а сладости подъели, Николас покинул Альбуса, снова оставляя наедине со своими мыслями. Тому вновь надо было заняться изучением фальшивых меток, но силы медленно покидали Дамблдора. Невыносимо хотелось спать, а с каждым разом бороться со сном становилось всё труднее. Теперь этот процесс занимал у Альбуса почти весь день.       Поэтому Дамблдор всё же оставил все свои дела и удобно расположился на одном из кресел, которое стояло возле окна. Альбус прикоснулся лбом к холодному окну, чувствуя, как от этого касания становится легче. Мало того, что мысли путались в голове, так ещё и тело к вечеру будто бы отдавало жаром. Словно в Дамблдора и правда влили яд, который не может обезвредить ни одно противоядие.       Кроме этого, Альбус прокручивал в голове всё сказанное Николасом, а так же, странности, что творились в доме. Казалось, что все что-то скрывают от Дамблдора. Ругают Геллерта, но не уточняют где именно он, что с ним произошло и почему задерживается. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, что те дела вызвали серьёзные неприятности. Эти догадки вызывали жгучее и неприятное пощипывание в районе метки.       — Обещал ведь на день, — Альбус усмехнулся тому, что уже говорит сам с собой. Он совсем сжался в кресле, обхватив колени руками и уложив голову на спинку кресла. Сил становилось всё меньше, да и они уже были ни к чему. В глубине души Дамблдор знал, что не найдёт никакую информацию про метку. Своё же решение он не сможет принять до конца, пока не услышит хотя бы причины самого Гриндевальда закрепить метку.       Резкий стук в окно заставил Альбуса вздрогнуть и подскочить. Сначала он подумал, что ему послышалось, но затем стук повторился. Дамблдор выпрямился и заметил сову, что своим клювом билась в стекло. Альбус тут же открыл окно, впуская не только птицу, но ещё и холодный воздух, который тут же проник под одежду, и сразу же заставил съёжиться.       Сова вальяжно стала ходить по подоконнику, но дальше не улетала, будто бы ждала чего-то. Дамблдор и не понял сначала, ведь у неё не было никакого письма в клюве, но зато потом увидел, что всё же что-то было прикреплено к её лапке. Это явно было какое-то послание, которое Альбус сразу же снял, раскрыл и пробежался глазами.       Всего лишь два предложения, но и так было понятно от кого они. Дамблдор совсем недавно перебирал письма, поэтому узнать этот почерк было несложно. Что-то внутри отдало теплом, а неприятные ощущения, хоть и ненадолго, но успокоились.

Только дождись меня. Я скоро вернусь.