История, в которую Вы не поверите

      Каждое время года было по-своему прекрасно. Весна приносила первые лучики тепла, открывала удивительные свойства перерождения природы, когда одинокие и, казалось бы, безжизненные деревья словно оживают, порождая первые зеленые почки. Лето радовало своим теплом, ярким солнцем и зеленью, которая окружала всё вокруг. Казалось, что именно в это время года жизнь бьёт ключом. Мелкие насекомые, птицы, звери просыпались, покидая место длительной ночлежки, и радовали глаза людей. Осень же окрашивала мир в желтые тона, создавая иллюзию ностальгии. Первые холода подбирались, но от них расплывалось некое тепло в душе.       И также одним из самых прекрасных и волшебных времен года можно было по праву считать зиму. Чего только стоит первый снег, который падает с небес, застилая всё вокруг, словно белоснежное полотно. Когда на него попадает свет, все улицы начинают сверкать, напоминая бриллианты. Ранее безжизненные деревья покрываются белыми шапками, как зеленая листва. Ветер иногда стряхивает снег с веток, унося его подальше, но создаёт невообразимую картину.       У каждого времени года есть свои особенности. Вместе с зимой приходит невыносимый холод, который может быть очень суровым. Казалось бы, затяжная осень всё так же будет огорчать жителей, но всё оказалось куда хуже. Однако за одну ночь всё изменилось. Погода стала портиться на глазах. Температура падала всё ниже и ниже, заставляя жителей получше отапливать свои дома, а снег, который считали прекрасным, обрушился на города, заслоняя всю видимость. Даже всё это было не так страшно, как холодный и пронзающий ветер: его свист было слышно в домах, он пробирался сквозь щели. Чтобы согреться, людям приходилось укутываться в теплую одежду.       Целых три дня бушевала непогода. Рабочие не могли выйти из дома, чтобы убрать снег с дорог, из-за сильного ветра и мороза пальцы отказывались слушаться, теплые варежки не спасали. Всем было страшно выйти на улицу: никакая одежда не спасёт от ветра, который мешал видеть дорогу. Даже подходящее заклинание не помогало: если получалось согреть тело, то вот бороться со снегом, который окутывал все и заслонял видимость, было гораздо сложнее.       Последняя ночь была особенно тяжелой, чем все остальные. Камины и печи не согревали, а входы в дома были заметены снегом. Оставалось только надеяться, что зима смилуется. Было удивительно, когда с рассветом ветер стал успокаиваться. Снег, который застилал вид вдалеке, стал редеть, а холод постепенно отступал. Однако температура так и не поднялась достаточно высоко, чтобы белоснежные сугробы растаяли.       Во всём этом можно было увидеть положительные стороны. Юные волшебники определенно их заметили. Как только наступало утро, дети выскакивали из дома, чтобы поиграть в снегу, начать свои игры, заставляя взрослых с ужасом наблюдать за этим. В большом саду, который находился на территории поместья, начались настоящие битвы в снежки. Было даже приятно наблюдать за этим, так как в этот момент детям было безразлично, с кем играть – будь то альфы, омеги, беты, из какой они семьи или какое положение в обществе занимает их противники или союзники. Им было важно наслаждаться игрой.       Дэвид с умилением и грустью наблюдал за этими играми из окна. Он видел, как Люсиан бегает по саду, пытаясь слепить небольшой снежок, чтобы кинуть его в противника. Леон, который был уже, как он думал, достаточно взрослым для таких игр, всё же присоединился к брату. Ответ на это был прост: у них был достойный соперник. Вильям, по своей глупости, согласился провести этим утром время с племянниками. Несмотря на то, что Луи никак не возражал, но слишком хитро улыбался.       Дэвид уже долгое время не отходил от окна. С одной стороны, ему было радостно наблюдать, как Вильям, который обычно ходил хмурый, улыбается и смеётся, но с другой стороны… Кэлли даже не хотел об этом думать. Он лишь положил руку на живот, слегка сжимая белоснежную рубашку. В любом случае сейчас ему было не до таких мыслей, поэтому он постарался переключить внимание на что-то другое.       — Кажется, Леон с Люсианом скоро засыплют моего мужа в снегу, — Дэвид отошел от окна и, проходя вглубь комнаты, сел в кресло. Рядом с ним сидел Генри, который не обращал никакого внимания на омег, он был слишком сосредоточен на очистке апельсина. — Признайся честно, ты был рад спихнуть своих детей на брата.       — Естественно. Я чуть с ума не сошёл за эти три дня. До этого можно было хотя бы погулять в саду, а тут сидишь в комнате, пока на улице такая метель. Мне кажется, что я наизусть могу рассказать около десяти сказок, — Луи расположился на стуле возле большой кровати. Он каждый раз элегантно подносил чашку с чаем ко рту, чтобы сделать глоток. Внешний вид двух омег из одной семьи слишком различался. Луи как всегда выглядел безупречно, даже утром его одежда была в идеальном состоянии, будто бы он не торопился в эту комнату. Дэвид же был сильно взлохмаченным, его темно-русые волосы немного торчали в разные стороны, а одежда казалось надетой наспех. — Малыш Генри, — Луи перевёл взгляд на Шмидта, который не отреагировал, но тут же зашипел, когда сок от кожуры брызнул и попал в глаз. — Интересно, если ты не можешь справиться с обычным апельсином, то как ты справляешься с омегами?       — Тебя так сильно волнует моя личная жизнь? — Генри взял салфетку, чтобы протереть глаз. — Мы, конечно, можем поговорить о ней, но не забывай, что я тоже могу завести интересную тему. Например, мы можем поговорить о Леджере, — Шмидт не смог скрыть хитрую улыбку. Ему понравилась реакция Кэлли, который сильно сжал ручку чашки. Даже взгляд Луи изменился в этот момент, стал более суровым.       — А ведь и правда, мы ничего не знаем о твоей личной жизни, — Дэвид видел реакцию Луи, поэтому постарался поддержать его. — Многие альфы полны загадок, но о тебе мы знаем мало. По крайней мере я, — Дэвида совершенно не волновала личная жизнь Шмидта, но он понимал, что прямо сейчас всё может вылиться в конфликт или очень неприятную ситуацию. – Я знаю, что ты воспитанник Гриндевальда, но неужели настолько?       — Верно, меня не интересуют подобные пустые разговоры, которые обычно ведут омеги, но… — Генри поймал недовольный взгляд голубых глаз, — некоторые омеги. Могу с уверенностью заявить, что меня куда больше волнует продвижение общих идей и дальнейшая судьба магов, - Шмидт постарался проигнорировать смешок со стороны Луи, который успел отобрать апельсин. Всего пару движений, и вот несколько долек он положил на тарелку и протянул её Кэлли в сторону кровати.       — Прекратите. Сегодня слишком хорошее утро, чтобы говорить о грустном. Генри знает, что дорог каждому из нас, как и его дальнейшая судьба, поэтому поделится с нами своими мыслями в случае необходимости, — голос был столь спокоен, а взгляд наполнен добротой. Шмидт не мог не улыбнуться, несмотря на то что в груди всё сжималось от увиденного. — Я так и не успел всех вас поблагодарить. Каждый из вас старался помочь мне, пока я был без сознания.       — Альбус, перестань, — Дэвид недовольно вздохнул, глядя на друга. Казалось, тот в полном порядке, как будто бы не провёл три дня в страшной агонии и не очнулся только несколько часов назад. — В конце концов мы должны были предвидеть, что тебя отравят, но я не понимаю, почему мне не доверили твоё лечение, — Кэлли нахмурился, потирая переносицу. В голове крутилось множество мыслей, и одна из них была: а с каких пор Генри стал ему дорог?       — Я не понимаю, как меня могли отравить, — сказал Дамблдор , отправляя одну из долек апельсина в рот и пытаясь обдумать сказанное. — Мне стыдно, что я заставил всех так волноваться, — Альбус перевёл взгляд на тумбочку, стоящую возле кровати. На ней лежало то самое письмо и цепочка с цветком, и Дамблдору стало грустно, что за это время он успел завять. — Последнее, что я помню, это разговор с мистером Баумом, а потом хотел что-то почитать. Дальше всё как в тумане. Сначала меня мучила боль, какие-то кошмары, а потом… всё резко прекратилось и стало спокойно, — Альбус пытался вспомнить что-то еще, но голова начинала болеть, поэтому Дамблдор отбросил эти мысли, приложив пальцы к вискам.       Генри как-то странно напрягся, не замечая, что Луи смотрит на него ехидным взглядом. Шмидт не хотел выдавать своё состояние, поэтому встал с кресла и подошел к окну. Альбус на это только вытянул шею, пытаясь с кровати разглядеть, что происходит на улице. Ему невыносимо хотелось почувствовать холодный ветер, прикоснуться к снегу и вдохнуть свежий воздух полной грудью.       Можно было бы выйти на балкон, но Дамблдор знал, что слишком легко одет. Его светлый пижамный костюм и халат не смогут спасти от холода. Однако Альбус медленно поднялся. Дэвид сразу же оказался рядом, придерживая друга за руку. Дамблдор благодарно улыбнулся, но всё же дальше пошел сам, ощущая под босыми ногами мягкость ковра.       — Как хорошо на улице, — Альбус прикоснулся к оконной раме, наблюдая, как дети резвятся, особенно Леон с Люсианом, которые практически одолели Вильяма. — Давайте прогуляемся? Свежий воздух полезен, — Шмидт хотел сразу же возразить, но не смог, когда увидел, с какой улыбкой Дамблдор наблюдает за происходящим. Генри хотел бы даже остановить момент, чтобы дольше наслаждаться этой картиной.       Шмидту всегда было комфортно рядом с Альбусом, когда тот был спокоен. Его аура, пусть и немного отталкивала, но будто бы создавала некий барьер вокруг самого Дамблдора, окружая всё спокойствием и умиротворением. Это было несравнимо со слишком манящей аурой у Луи или слишком яркой у Дэвида. Однако всё менялось, когда Альбус был серьёзным или злым, тогда она совсем не успокаивала. Был ещё момент: стоило только взглянуть на чужую метку, как внутри всё сковывало холодом. Пусть метка и была фиктивной, но аура Геллерта теперь следовала за Дамблдором, хоть и не в таком большом количестве.       — Ты с ума сошёл? Хочешь потерять сознание в снегу? Напоминаю все случаи, когда ты не думал о здоровье: в школе ты решил, что хорошей идеей перед важным экзаменом будет заняться своими изучениями и в результате на экзамене потерял сознание, — Дэвид стал загибать пальцы. — Потом ты решил, что искупаться в холодном озере это тоже хорошая идея, а затем заболел с лихорадкой. В Лондоне тебя отравили газом, и ты чуть не погиб. Почти год нормально не питался и не следил за своим состоянием. Недавно ты довел своё тело до такого истощения, что метка дала сбой. Теперь тебя отравили, а ты хочешь выйти на улицу?       Луи лишь отмахнулся от Дэвида и сразу же направился к гардеробу, чтобы выбрать одежду Альбусу. Кэлли отказывался слушать Дэвида и его угрозы о том, что привязать к кровати Дамблдора не такая уж и плохая идея. Куда больше Луи беспокоила реакция Генри, который не мог возразить, лишь стоял и смотрел на Альбуса, который тихо смеялся. На секунду Луи задумался, а догадывается ли Дамблдор? После же только усмехнулся. Ну конечно.

***

      На улице было действительно свежо. Яркий белый свет даже слепил глаза. Когда-то серый и тусклый сад превратился в настоящий волшебный мир. Леон не был так этим восхищён, как его брат, который бегал из стороны в сторону, норовя каждый раз упасть лицом в сугроб. К счастью, каждый раз его останавливал Вильям, слушая недовольное ворчание племянника. И вот в очередной раз Дюран предпринял новую попытку, но завис в воздухе. Люсиан тут же недовольно зарычал, сложив руки на груди.       — Дядя, я хочу в сугроб! — воскликнул Дюран, который три раза покушался на огромный заснеженный холм, но каждый раз не получалось. Вильяма забавляла такая реакция. Возможно, он бы и разрешил, но почему-то постоянно в голове звучал недовольный голос брата, который таким же недовольным взглядом, как и его сын, смотрел бы на Кэлли. — Это мой сугроб, дай мне его завоевать! — всего за секунду взгляд Люсиана изменился, когда он увидел, что к ним приближаются волшебники. — Папа!       Вильям даже не успел опомниться, как Дюран уже пробежал мимо него к Луи. Тот сразу раскрыл руки, чтобы обнять довольного сына. Кэлли посмотрел на всю компанию и лишь кивнул в качестве приветствия. Казалось, что Вильям был столь весёлым и расслабленным, но тут же снова стал прежним. Дэвид это заметил, но ничего не сказал.       — Мистер Дамблдор, вы пришли в себя, — к компании подошёл Леон, который сдержано улыбнулся Альбусу. — Рад, что вы поправились, мы все очень переживали, — Дамблдор каждый раз поражался разницей между братьями. Один сдержан, а второй словно ураган. Этот ураган сейчас ярко описывал Люсиан Луи: как они играли и дядя не разрешил залезть в сугроб.       — Благодарю тебя, Леон. Волнения были напрасны, меня сложно сломить, — Альбус не мог не ответить на улыбку, получше закутываясь в теплое пальто. Всё же на улице было холодно, даже несмотря на теплую одежду это ощущалось. – На улице просто сказочно, я рад, что вы смогли весело провести время с дядей.       — Мой дорогой одуванчик, я понимаю насчет сугроба, но… — Луи присел перед сыном, обхватывая его голые руки пальцами. — Я совершенно не понимаю, где варежки. У тебя ледяные руки, — Люсиан опустил взгляд на руки и задумался, пытаясь вспомнить, где на этот раз он оставил эту ненавистную часть гардероба. В этот момент Вильяму захотелось слиться с сугробом, что было практически невозможно из-за его теплой одежды. Был ещё вариант встать за Генри, который не понимал, как он оказался среди детей, но молчал.       — А, я их оставил у того дерева, — Дюран тыкнул пальцем в сторону дома, где рядом с ним стоял большой дуб, который был засыпан снегом. — Они мешали играть, — Дамблдор засмеялся, когда услышал подобное заявление, но куда больше его повеселил недовольный вздох Луи. Хотя тому и нравились подобные хлопоты, но было заметно, что он устаёт.       — Я схожу, не переживайте, — Альбус не стал спрашивать дозволения. Пусть его тело всё ещё было слабо, но он старался скрыть это. В конце концов он не считал себя бессильным. Друзья слишком за него переживали. К примеру, Дэвид: он хотел пойти за Дамблдором, но остановился, когда Луи положил руку на плечо родственника. Дэвид хотел возмутиться, но увидел, что Луи смотрит на него серьезным взглядом.       — Пусть он очнулся, но явно сбит с толку, — к счастью, никто не подслушивал их разговор, поэтому Луи говорил спокойно. Леон удачно занял двух альф разговорами, а Люсиан стоял рядом и махал в воздухе руками. Луи очень быстро надел на него свои перчатки, которые для ребёнка были огромны. — Дай ему вдохнуть свободы, думаю, что мы заметим, если он свалится в сугроб.       — Он слишком упрямый, чтобы признать, что пострадал, но… - Дэвид не знал, стоит ли говорить это Луи но после некоторого раздумья всё же вздохнул и произнес очень тихо: – Пусть мне разрешили осмотреть Альбуса только вчера, но я не нашёл никаких признаков отравления ядом. Даже сейчас, когда можно было бы что-то заметить, ничего нет. Тут что-то другое, — у Дэвида было странное чувство внутри. Луи мог бы отмахнуться, но знал, что в деле с ядами Дэвид был лучшим. — Я думаю, в этом замешан Гриндевальд. Ты сможешь что-нибудь узнать? — Луи лишь кивнул, желая прекратить разговор, пока их кто-нибудь не услышал.       Если бы Дамблдор услышал этот разговор, то ему точно было бы стыдно. Альбус понимал, что его здоровье требует отдыха, а он так глупо попался с отравлением. Но был один момент, который его беспокоил. Хотя Дамблдор никогда не сталкивался с действием яда, что-то ему подсказывало, что причина заключалась в другом. Подобные мысли начинали сводить с ума и заставляли сомневаться во всём.       Альбус подошёл к тому самому дереву, сразу же увидев около дуба маленькие варежки. Подняв их и отряхнув от снега, Дамблдор не мог не улыбнуться. Сейчас, смотря на улыбку Луи, слыша смех детей, Альбус был уверен, что совершил тогда правильный поступок. К счастью, пока что никто не пострадал из-за решения вернуть детей, даже сам Дамблдор. Встречи с Геллертом не приносили дискомфорта, а воспоминания о нём не вызывали ненависть, лишь в тоску в сердце.       Альбус и сам не заметил, как облокотился на дерево, вспоминая те дни, когда они с Гриндевальдом были только вдвоём. Пусть эти три дня Альбус провел во сне, но не мог скрыть, что скучает по Геллерту. В душе всё ныло, взывало снова увидеть до боли знакомые черты лица, увидеть лёгкую улыбку и услышать спокойный голос, который не был наполнен холодом. Дамблдор понимал, что Гриндевальду сообщили об отравлении, поэтому Альбус решил по возвращении в комнату написать письмо с благодарностью и самому рассказать обо всем.       — О нет, нет, ты точно издеваешься! — Дамблдор чуть ли не подпрыгнул, услышав разъяренный голос. Альбус сначала даже огляделся по сторонам, думая, что кто-то это сказал ему, но нет. Звук исходил из приоткрытого окна, которое находилось возле дуба. — Мне стоило ожидать, что твоё появление, а также появление твоих соратников вызовет хаос, но не настолько же! — Дамблдор готов был поклясться, что голос принадлежал Николасу.       Альбус знал, что подслушивать нехорошо, но все нормы слетели, когда Дамблдор вспомнил, сколько раз он нарушал правила и переходил границы, поэтому, пока Баум разъяренно осыпал оскорблениями собеседника, Альбус медленно подошёл ближе к окну, стараясь не издавать лишних звуков. Удивительно, конечно, что в такой холод кто-то решился открыть окно, но благодаря этому, Дамблдор смог даже увидеть Николаса, хотя его собеседника не было видно.       Баум по прежнему был одет в чёрное. Она сменилась, ткань была подобрана другая, но Николас не изменял себе в выборе гардероба. Вещи на нём сидели всё так же идеально, золотые украшения придавали яркость и изысканность Бауму, без этого чёрные наряды и бледная кожа придавали ему некую ауру смерти. Больше всего Альбусу бросилось в глаза, что Николас по-прежнему носил плащ, который закрывал правую сторону тела.       — Мне больше нравилось, когда ты осыпал меня проклятьями в совсем другой обстановки, — этот голос, этот тихий смех Дамблдор не мог спутать ни с чьим другим. Как только Альбус это услышал, его сердце сжалось. Сам Дамблдор не понимал причину такой реакции. — Ты же знаешь, что я не причастен к случаю с тем омегой. Что же касается Альбуса, то он скоро придёт в норму. Я даже не думаю, что его отравление как-то испортило тебе планы.       — Геллерт, не играй с огнём, — Баум практически прошипел эту фразу. — Я не глуп, для того чтобы догадаться, что ты и пальцем не тронул того омегу, я в состоянии. Куда важнее, что это сделал кто-то из твоих. Тебе лучше выяснить, какой альфа не может удержать свой член в штанах, пока я сам его не нашёл и не отрезал его любимую игрушку, — Дамблдор понимал, что ему лучше не слушать подобного, но не мог сдвинуться с места. — Что же насчёт твоего омеги… А, постой, твоего фиктивного омеги, то он и правда не нарушил мои планы, но это отравление вызвало у меня массу вопросов. Например, кто это сделал и как пробрался в мой дом. Если вспомнить, то я знаю лишь одного любителя ядов.       — Он тут не причем. Это сделал не он. Ты забываешь, сколько у меня врагов, — Альбусу показалось, что голос Гриндевальда стал суровее. — В любом случае Зимний бал пройдёт и мы уедем. Насчёт омеги не беспокойся, я найду того, кто это сделал, как и того, кто отравил Альбуса, — Дамблдор услышал, как скрипнул то ли диван, то ли кресло, а после Альбус увидел Геллерта, точнее, его спину. Он столь близко подошёл к Николасу, но даже и не прикоснулся к нему. – Но не забывай, мои отношения, а особенно отношения с Альбусом тебя не должны волновать.       — О, Геллерт, — Баум смеётся, а на лице появляется злобная улыбка. – Мне всё равно, как было и раньше, но мне жаль этого омегу. Хотя стоит отдать должное ему, на этот раз ошейник на твоей шее. Только помни, Геллерт, помни, что случается с теми, кто даже минимально связан с тобой. Они все несут то или иное наказание, — Николас резко сжимает пальцами ткань своего плаща и дёргает от себя. Тонкая цепочка не выдерживает, и ткань спадает на землю. Дамблдор знал, что под плащом не было руки, но он не ожидал увидеть совершенно пустой рукав рубашки. Он болтался от самого плеча, вызывая шок и ужас. У Альбуса даже закружилась голова, из-за чего он отшатнулся и, как назло, наступил на отвалившуюся ветку. – Кто здесь?       Дамблдор не думал, то ли инстинкт, то ли страх, то ли потрясение заставили бежать подальше. Альбус не смотрел вперёд, просто бежал. В его голове крылось столько мыслей, но ни одна из них не была лучше другой. Каждый раз, когда Дамблдор сближался с Геллертом, происходило нечто ужасное, что заставляло Альбуса отпрыгнуть, как от огня, и надеяться, что пронесёт.       Поэтому Дамблдор бежал, хотя на самом деле он старался сбежать от своих мыслей. Дыхание сразу же сбилось, холодный воздух обжигал лёгкие, а тело требовало остановиться. Альбус всё ещё не восстановился после отравления и долгого сна, так что нагрузка была слишком сильно. Ему пришлось остановиться возле одной из скамеек в саду. В тот момент Дамблдора не волновало, что она не очищена, поэтому сел на снежное покрывало. Тяжело дыша, Альбус запустил пальцы в волосы, пытаясь принять всю информацию. Неужели Геллерт и правда сотворил подобное с Николасом? Или как он был замешан в таком ужасном зверстве?       Хотя его руки дрожали, но Дамблдорм всё же смог достать нечто важное из кармана светлого пальто. Альбус не был заядлым курильщиком, но иногда позволял себе пропустить пару сигарет, не задумываясь о здоровье. Первые затяжки обжигали легкие. Дамблдор испытал приятную эйфорию, чувствуя, как голова кружится и перед глазами всё плывёт. Ход времени замедляется, а мир вокруг затихает. Альбус раз за разом подносит сигарету к губам, пока она не догорает полностью.       — Я знал, что ты бессовестно относишься к своему здоровью, но не настолько же, — Дамблдор не вздрагивает и не удивляется, стоило ожидать, что Геллерт сразу же догадается, кто стоял под окнами, а следы на снегу быстро приведут к тайному шпиону. — Бежать после недомогания, курить, а так же сидеть на холодном снегу. У меня скоро возникнет желание запереть тебя в комнате и не отпускать, пока ты не придёшь в норму.       Дамблдор поднимает взгляд на Гриндевальда, который остановился возле него в паре метров. Несмотря на то что ауру Альбус не чувствует, но видит по лицу Геллерта, что тот немного злится, но внешне и расслаблен. Он остановился возле одного из деревьев, облокотившись плечом. На расслабленном лице Гриндевальда негодование выдавало лишь взгляд – он был готов прожечь Дамблдора.       — Помнишь, ты однажды сказал, что я не знаю, почему я не могу тебя ненавидеть, — Альбус наклонился, опираясь локтями в колени, его руки были сложены, а пальцы едва касались носа. — Ты был прав, что я не могу ответить на этот вопрос. Ответ где-то рядом, но я не могу его найти. Как мне забыть про всё это и расслабиться, как я узнаю новую, столь ужасную информацию о тебе? За что ты так жесток с теми, кто тебя любит или любил?       — Жесток? — Геллерт смотрит куда-то вдаль, наблюдая, как где-то вдалеке, в саду, всё так же развятся дети, а вокруг них бегают родители. — Я не жесток, Альбус. Несмотря на то что я не понимаю любви, но не наказываю за неё и при этом не даю надежды тем, кто любил меня. Наказываю я за проступки, за серьёзные проступки. Даже ты наказан за моё отравление, хотя это уже больше похоже на моё наказание.       — Да, верно. Ты не смог должным образом наказать меня, но Альфред расплатился сполна, — Дамблдор с содроганием вспоминал, какую картину увидел в той темнице. — Почему ты его не пощадил? И за что расплатился мистер Баум, лишившись руки? – Альбус даже не злится, просто не понимает., поэтому не протестует, когда Гриндевальд подходит ближе, смахивая весь снег со скамейки, чтобы сесть рядом.       — Так вот в чём дело, — Геллерт даже усмехается, наблюдая за серьёзным взглядом Дамблдора. — Забавно, что ты связал два факта, которые не связаны между собой. Частично я действительно виноват в том, что произошло с Николасом. Нас с ним связывали тесные отношения когда-то, они были построены лишь на желаниях, никакой любви, но уважение друг к другу имело место. Нам стало интересно проводить время друг с другом, открывать что-то новое, даже просто общаться, поэтому мы смогли построить подобие дружеских отношений, которые длятся уже долгие годы       Альбус слушал внимательно, он знал, что у Гриндевальда были особые отношения с Баумом, но всё же думал, что в них замешаны чувства. Неизвестно почему, но из-за этого Дамблдор почувствовал какое-то облегчение, но всё же ещё сидел, сгорбившись. Геллерт это видел и положил руку на его спину, пытался успокоить.       — К сожалению, не все это понимали и принимали, один человечек слишком жаждал обладать мной. В те годы я не признавал верность, да и чему? У меня никогда не было законного омеги, — Гриндевальд был спокоен, но стало видно, что те времена он не особо любит вспоминать. – Мои сила и влияние росли, дела отнимали много времени и год я не виделся с Николасом. Только потом я узнал, что в его доме произошла страшная трагедия. Кто-то преподнес ему отравленное украшение. Оно распространило яд по всей руке, вызвав гниение. Лекари не смогли ничего сделать, пришлось отрезать. Это окончательно сломило Николаса. Только спустя годы мы узнали, что посылка был от Альфреда.       — Но… — Альбус начинал вспоминать одно из писем Вернера, который обвинял Геллерта в уничтожении омег. — Почему тогда мне он не смог причинить вреда? Он излечил меня, мои шрамы практически не видны? Если ты напрямую не связан с этой трагедией, то почему мистер Баум общается с тобой с такой ненавистью?       — Ты был постоянно перед моим взором. Это было бы глупо. Хотя он сглупил и отравил меня, но это дело минувших дней. Что же насчёт Николаса, то у него весьма взрывной характер, через пару часов он будет со мной общаться как ни в чём не бывало. Он всегда был таким, сейчас даже тише, — Гриндевальд всё же протянул руку к Дамблдору, поправляя передние пряди волос. – Иногда меня забавляют твои перепады настроения, но сейчас из-за нездоровья ты перестаёшь думать адекватно. Может, в следующий раз спросишь напрямую, а не будешь убегать?       — Хорошо, — Альбус кивнул, взглянув в глаза Геллерта. Сейчас недопонимание обошло их стороной, так что Дамблдор вновь смог расслабиться, но внутри ещё чувствовал напряжение. Альбус не понимал: это из-за того, что Гриндевальд был слишком близко, или же потому, что ещё не до конца пришел в себя. — Тогда, у меня есть вопрос, — Геллерт даже приподнял бровь, наблюдая, как Дамблдор слегка нервничает. — Ты должен был заниматься своими делами и прибыть только к Зимнему балу, но ты здесь. Почему?       — Тебе явно нужно отдохнуть. Я понимаю, твоё тело и организм серьёзно пострадали. Другой причины, почему ты не воспринимаешь мои слова, которые я говорил примерно неделю назад, я не вижу, — Гриндевальд тихо засмеялся, когда Дамблдор слегка толкнул его локтем в бок, но после Геллерт всё же приблизился и слабо коснулся губами виска Альбуса. Кончиком носа он утыкается в слегка взлохмаченные волосы, вдыхая аромат каких-то трав. — Ты моё личное наказание и моя ответственность, я не мог не приехать, когда ты в таком состоянии.       Дамблдор почувствовал, как всё его тело пробирает до мурашек, как руки дрожат, а пальцы сжимают края уже тёплой скамейки. Хочется прижаться, быть ещё ближе. Альбус держит себя в руках, но всё же поворачивает голову из-за чего они с Гриндевальдом теперь смотрят друг другу в глаза, находясь слишком близко.       — Я не хочу отдыхать, — Дамблдор почти шепчет и замечает, как Геллерт едва бросает взгляд на его приоткрытые губы. Альбус всё понимает, но продолжает играть. — Я не хочу снова валятся в постели, пока другие наслаждаются прелестями зимы. Я так долго сам себя держал в тюрьме, что мне отчаянно хочется на волю, — Дамблдор понимает, что это заходит слишком далеко, когда чувствует пальцы Геллерта на своей руке.       — Я бы мог запереть тебя в комнате и не выпускать, пока лекари не скажут, но что-то мне подсказывает, что ты всё равно сбежишь, — Гриндевальд понимает, в какой омут его затягивают, но уже всё сложнее держаться, особенно теперь. Его удивляет подобное поведение Альбуса и смена настроения, но он не может прекратить смотреть в эти голубые глаза, наблюдать румянец на щеках, который возникает то ли от холода, то ли от смущения, и желать прикоснуться к этим губам. — Так что лучше снова быть злодеем и выкрасть тебя у лекарей.       — У меня ощущение, что вы заигрываете, мистер Гриндевальд, — Альбус не может подавить улыбку на лице, не понимая, почему его чувства меняются из раза в раз. Ухмылка Геллерта отличается, кажется, что от неё веет совсем не добротой, но и не злом. Это нечто другое. Всё же, единственное, что остаётся Дамблдору, это встать, чтобы наконец-то разорвать эту игру. — Тогда я буду ждать похищения, но сейчас мне нужно вернуть варежки одному мальчику. К тому же меня, наверное, потеряли.       — Это весьма важно, мистер Дамблдор. Мне тоже следует вернуться к делам, — Гриндевальд поднимается. — Но я уверяю, что сегодня мы ещё встретимся, — они даже сейчас продолжают игру, которая им обоим нравится. Альбус на подобное не знает, что ответить, поэтому уходит, лишь кивнув. Он не замечает, как в след ему смотрят обеспокоенно, с печалью.