Со страниц книги

Больно. Йеджи больно, и боль эта, вероятно, самая сильная за всю ее недолгую жизнь. Она пытается сделать вздох, хрипло втянуть в себя воздух, и удивляется, как это теперь трудно. Йеджи переводит взгляд на лицо парня перед собой. Оно наклонено вниз — парень смотрит на последствия своего действия, а потом неумелым движением поворачивает нож вбок, и Йеджи скулит. Парень переводит взгляд на нее. Черты его лица размываются — Йеджи никак не может сосредоточиться, — а потом странно, неуловимо меняются. Пропадает морщинка между бровей, глаза становятся шире. Спустя пару секунд нож исчезает из тела с громким хлюпом. На затворках разума остатки мыслей формулируются в вопрос: а будет ли он жалеть, если она умрет? Йеджи прижимает непослушные пальцы к ране и чувствует теплую кровь. Ее кровь, размазанную по одежде и прилипающую к пальцам. Доля секунды у Йеджи уходит на то, чтобы понять, что ранили ее чуть ниже правого ребра. В печень. И такую же долю секунды она осознает, что не «если она умрет», а «когда она умрет». Она умрет. От раны в печень умирают примерно через пять минут. Ее отец учил ее этому — перед глазами всплывает его сосредоточенное лицо во время уроков о самообороне. Недаром же говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Перед смертью? В поле зрения резко возникает темный силуэт, раздается хруст. Йеджи щурится, смаргивая вставшие перед глазами слезы. Рюджин стоит перед ней, сжимая кулаки; парень ладонью прикрывает нос. Раздается тишина, а колени Йеджи подгибаются, и она падает на землю. — Йеджи! — голос ударяет по ушам, отчего Йеджи морщится. Ее перехватывают за плечи и аккуратно прижимают к чему-то теплому. Холодеющие ладони чувствуют жар чужой кожи. Йеджи вдыхает. Легкие напоминают две сморщенные губки, от которых нет никакой пользы, и функцию свою — доставлять кислород в тело, — они выполняют с трудом. — Йеджи, ты меня слышишь? — она вилит два больших темных глаза, смотрящих на нее. Это Рюджин ее обхватила? Тогда неудивительно, почему так тепло… — Я умираю, Рюджин, — говорит она. Голос тихий, говорить трудно. — Нет! — вскрикивает та с такой яростью в голосе, что Йеджи хватает сил ухватить ее за запястье. — Ты не можешь умереть, — повторяет Рюджин уже тише, но тверже. Ее рука аккуратно освобождается из хватки Йеджи и ложится на рану, стараясь ее зажать. — Это бесполезно, — шепчет Йеджи, закрывая глаза. Боль становится привычной — она будто обволакивает ее пленкой, отгораживающей от реального мира, и у Йеджи нет сил этому противиться. Кажется, Рюджин говорит что-то еще. Кажется, нажим на рану усиливается. Кажется, к ее голосу примешивается еще чей-то, но Йеджи уже не может это разобрать: чужие голоса превращаются в беспорядочный навязчивый шум, и она остается наедине с собой. Но снаружи что-то все же меняется. Тепло исчезает. Если бы у Йеджи были силы, то она бы недовольно заворочалась, но, увы, с каждой секундой ей все хуже и хуже. Потом на рану ложаться прохладные руки, и ее наполняет странное чувство. Это боль, но боль не от ранения, а живительная, лечащая боль, будто… будто бы все мышцы и ткани срастаются заново. Йеджи недоумевает: это ли чувствуют люди при смерти, когда готовятся отправиться на небеса? А потом Йеджи вздыхает и открывает глаза. Небо синеет над ней своим бесконечным полотном, а Йеджи просто лежит и наслаждается бегущим по венам кислородом. Ладонь поднимается и ложится на рану поверх незнакомой руки. Крови нет, боли тоже. Странно. Она умерла? Но разве умершие люди могут дышать? Над ней кто-то нависает. Йеджи смаргивает неожиданно вставшие на глаза слезы и опознает Рюджин. Та внимательно взглядывается в ее лицо, будто желает убедится, что все в порядке. Потом руки с раны пропадают, и Йеджи поворачивает голову, стараясь разглядеть незнакомца. Незнакомку. Рядом с ней сидит девушка. Ее черные волосы растрепаны, под глазами разливается синева, а губы бледные-бледные, ровно как и она сама. Девушка беззвучно что-то шепчет. Рюджин подсаживается к ней и обнимает, кладя подбородок на плечо. — Спасибо, — говорит Рюджин. Девушка улыбается как-то несмело, робко, но Йеджи видит в ее глазах почти что счастье. — В этот раз успела, — отвечает она. Рюджин, аккуратно придерживая девушку за плечи, прислоняет ту спиной к ближайшему дому. Йеджи присаживается. Она чувствует себя так, будто бы только что очнулась от долгого сна, и моргает, стараясь вернуть четкость зрения. И прямо перед собой видит большой цветок с розовыми лепестками и тонким стеблем. Это… странно. Сейчас же зима, цветов быть не должно. На ее плечо кладут ладонь. Йеджи оборачивается. Снова Рюджин. — Ты в порядке? — спрашивает она. Йеджи кивает. — Это Юна, — говорит Рюджин, указывая на сидящую у дома девушку. — Она такая же, как мы. Она может исцелять людей даже от смертельной опасности, принимая на себя их боль. О, так вот почему та девушка так плохо выглядит. Йеджи отмечает, что ее надо будет поблагодарить, но вновь переводит взгляд на цветок перед собой. — Почему тут цветок? — спрашивает она. Ладонь тянется к тонким лепестам, желая убедится, что это не иллюзия, и пальцами гладит нежное растение, ощущая его мягкость. — О, — с губ Рюджин слетает смешок. Она со сдерживаемой улыбкой смотрит куда-то вперед, в толпу. Йеджи следит за ее взглядом. — Кажется… мы нашли пятого. Там стоят двое. Йеджи сразу распознает Черен, стоящую в стороне со скрещенными руками, а вот человека рядом с ней она узнает не сразу. Только после того, как тот громко вскрикивает тонким девичьим голосом, Йеджи с удивлением узнает в нем Джису. Но еще большее удивление вызывают заросли каких-то растений, в котором растерянно болтаются парни из толпы. На лице возникает улыбка. — Я пойду, посмотрю, что у них там происходит, — бросает Рюджин и легкой походкой напрявляется к ним. Йеджи смотрит ей вслед. От прошлой напряженности не остается и следа. Теперь всю ее переполняет почти что беззаботная легкость. Йеджи встает. Собственные ноги послушно подчиняются, и она наслаждается энергией, струящейся по ее телу. Хотя… не стоит забывать, благодаря кому эта энергия досталась ей. Йеджи оборачивается на Юну, все также опирающуюся о стену дома, подходит к ней и садится рядом. — Спасибо тебе, — говорит она. Юна оборачивается, и на ее бледных губах возникает слабая улыбка. — Мне бы… не хотелось умирать так рано. И так глупо. Йеджи не уверена, что это подходящие слова для такой ситуации, но Юна улыбается еще шире. А еще ее сил хватает на то, чтобы похлопать Йеджи по плечу. — Всегда пожалуйста, — отвечает Юна. — Хнаешь, если бы ты умерла… то не думаю, что моя сестра была бы рада. — Сестра? — переспрашивает Йеджи, и немного подумав, продолжает. — Ты о Рюджин? — Ага, — отзывается Юна. Она смотрит вперед, туда, где происходят основные события. — Помоги мне встать, — внезапно обращается она к Йеджи, протягивая руку. Та аккуратно подхватывает ее под плечо, и Юна, покачиваясь, встает на ноги. Одна ее ладонь лежит на боку — там, куда ранили Йеджи. Она хмурится, когда они идут вперед, хрустя зимним снегом подошвами ботинок. — Тебе очень больно? — спрашивает Йеджи. Юна сжимает губы. — Не особо, — признается она. — Первые пять минут да, больно очень. Потом боль постепенно утихает… Йеджи кивает. Она по-прежнему поддерживает Юну за плечо, когда они доходят до остальных. Теперь-то у Йеджи есть шанс рассмотреть всех получше. Непонятных зарослей больше нет, однако повсюду лежат порванные листы растений и пробиваются цветы прямо сквозь снег. То, что несколько минут назад было грозной толпой, сейчас только беспомощно сидят на снегу, отряхивая с себя остатки стеблей. Йеджи видит на их лицах недоумение, граничащее со страхом — и оно усиливается, когда взгляды перемещаются на подошедшую Йеджи. — Ведьмы! — выкрикивает кто-то из толпы и тут же замолкает — Джису грозно делает шаг к нему навстречу. — Я неясно выразилась? — говорит она, и в ее голосе столько плохо скрываемой ярости, что Йеджи удивляется, как ее может вмещать в себя милая и добрая Джису. — То есть, вы сначала тыкаете ножом в почетную гостью из столицы, а виноваты в этом мы? Она почти что шепчет. Йеджи отпускает Юну, которую тут же подхватывает очень кстати подошедшая Рюджин, и аккуратно дотрагивается до ее плеча. — Эй? — тихо зовет она. Джису оборачивается, и Йеджи прикладывает усилия, чтобы не ошатнуться под ее взглядом. Однако он меняется, когда та осознает, кто перед ней стоит. — О, — срывается с губ Джису. Она переводит взгляд вниз — туда, где должна быть рана, но видит только разорванную одежду. — О. Йеджи неловко улыбается. Воцаряется тишина. — Ты жива, — наконец выдыхает Джису. Она поспешно отводит взгляд в сторону. — Я думала… когда я пришла, ты была вся в крови и лежала на снегу. Я… я думала, ты уже… все. — Я тоже так думала, — говорит Йеджи и кивает на Юну. — Но мне кое-кто помог. Та подмигивает. Вкупе с ее бледным, по цвету почти что сливающемся со снегом лицом это смотрится несуразно, но у Юны хватает сил даже на то, чтобы наклониться, сорвав какой-то цветок, и на вытянутой руке приподнести его Джису. Та принимает его с неверием во взгляде. — Откуда тут цветы? — спрашивает она. — Сейчас же зима… Йеджи улыбается шире, а затем неожиданно смеется — громко, во весь голос. Возможно, что смех этот больше истерический, но легкие распирает от ощущения внезапно нахлынувшей эйфории. Вместе с ним из Йеджи выходит что-то темное и искореженное, и ей на мгновение становится хорошо. А потом остальные тоже начинают смеятся. Юна хихикает, Джису прикрывает рот ладонью, даже Черен перестает хмурится. А Рюджин… такой широкой улыбки у нее Йеджи не видела ни разу с момента их знакомства. Рюджин смотрит на них, и от выражения радости на ее лице в груди будто что-то тепло щекочет. — Долгая история, — говорит Йеджи, когда сил для смеха уже не остается. Джису растерянно хлопает ресницами. — Мы все тебе объясним. Но… чуть позже. Джису кивает и косится на толпу, половина из которой уже убежала под шумок. Вероятно, они расскажут об этом другим, но сейчас Йеджи этого не боялась — главное, что она жива, а в их небольшую компанию добавился новый член. И что на лице у Рюджин цветет широкая улыбка. — Слушайте, — Йеджи делает шаг к толпе. Ее пронизывают чужие взгляды, в которых есть и подозрение, и откровенный страх, и чуть ли не благовение. Но она стойко выдерживает все эти взгляды. — Есть уговор. Толпа молчит и переглядывается между собой. — Вы можете рассказать о произошедшем другим, но больше не пытайтесь нанести вред кому-нибудь из нас, — слова изо рта вылетают легко — будто бы Йеджи заранее знала, что нужно сказать. — Мы уедем из вашей деревни… — Завтра после полудня, — неожиданно вступает Черен. Она кидает на Йеджи такой взгляд, что та сразу же понимает, что Черен знает, о чем говорит. Толпа нестройно кивает. — Погодите, вы уедете? — вмешивается Джису. Она выглядит растроенной. — Да, — спокойно отвечает Черен. — И ты поедешь с нами. — Куда? — она недоуменно хлопает ресницами. Йеджи вопросительно поднимает брови: она хочет задать такой же вопрос. На губах Черен появляется улыбка, не предвещающая ничего хорошего. — В столицу.