Богоматерь цветов

Она была непреодолимо соблазнительна. Будь моя воля, я бы сделал из нее рокового героя, на свой вкус. Роковой для меня — это такой, от которого зависит судьба всех тех, кто в оцепенении смотрит на него.

Жан Жене. Богоматерь цветов

Аромат духов вертится во всем пространстве, куда бы он ни пошел. Шел по лестнице — духи, стоит в лифте — духи, шагает по коридору — духи. Мрамор, сталь и бетон угловато и резко благоухают кожей, а другие грани переливаются чем-то обманчиво нежным, цветочным. Посреди всего царит запах полыни (в городе, где они остановились на квартиры во время его второй армейской службы, росли целые поля этой серебристой горечи; там располагалось производство лекарственных травяных сборов). Анжу, будучи в одном из особенно глянцевых настроений, собрал их и предложил угадать: каким ароматом овевает себя наша августейшая матушка. Из всех названий Шико запомнил: — «Bandit», — предложил Келюс. — Любимые духи русской балерины Плисецкой. Анжу был под кайфом (не под кокаином, он принял какие-то таблетки) и воздухоплавно засмеялся: — Никто из вас не угадал, господа. Моя мать никогда не пользуется тем, что могут купить другие. Этот парфюм был создан специально для нее мэтром Рене. Ага, подумал Шико. Мэтр Рене, который создал еще один особый аромат для другой королевы, Жанны д’Альбре, пропитав духами замшевые перчатки, которые мадам Екатерина прислала ей в подарок в Беарн. Он видел мэтра Рене при дворе, окруженного красавицами, которые выпрашивали у него что-нибудь особенное, только для них, соблазнительное, сводящее мужчин с ума. Он отвечал добродушно, как снисходительный папенька. Невысокий и коренастый, похожий на хирурга в сверкающем халате. Лицо непритязательной масти. Шутка: почему вы не нарядились на Хэллоуин? Я нарядился серийным убийцей — они ничем не отличаются от остальных людей. Принц посмотрел на Шико (многоцветные глаза были похожи на серебряную пыль): — Знаете, что ценится больше всего? Уникальность. Но я ведь не уникален, не так ли, ваше высочество? Версия 2.0. Копия копии (что-то было сказано о детской влюбленности в фотографию). Я узнал это из подслушанного разговора. Хотя догадался раньше. Как вы это разглядели, когда подбирали меня на дороге? Я отсвечивал в желтизне фар, блистая распоротыми швами. Создание, глазу не завидное, но не для ценителя. Какие-то чувства ниже пояса я тормошу. Знаете, как это называется, ваше высочество? Фетиш. Держу пари, вы были увлечены и своим будущим братом Наваррским, и вас злит не только его популярность, но и тот простой факт, что он женится на вашей сестрице Марго. Никто никогда не женится на вас, сколько бы вы ни наряжались в платья. У вас кое-чего не хватает, кое-каких половых признаков. Можешь притворяться женщиной сколько угодно, противоестественная, извращенная, порочная тварь… Ярость шипит в жилах, лишая его аппетита. Пошла эта ваша любовь нахуй, пишется слитно. Из-за нее я пропускаю завтрак. Я бы променял любовь на пирожок с вареньем. На пирожок с капустой. С луком и яйцом. На омлет с беконом, помидорами и грибами. На уличную девку с большой задницей и сиськами. От всего этого гораздо больше толку. Гнусная, отвратительная, проклятая любовь! Как она в меня просочилась? Как заполнила мой костный мозг, мою кровь, мои мысли? Я бы избил ее, утопил ее, сломал ее шею. Я хочу вернуть себе свободу. И я намерен ее получить. Если принц не захочет меня отослать, я заставлю его это сделать. К Анжу он зашел с крепко сжатой улыбкой, разрезавшей лицо, как бритва. Принц у себя в спальне, говорит ему лакей. Извольте проследовать. В спальне. Изумительно. Замечательно. Он проследовал. В этот самый момент желудок зазвонил, как телефон. Он захлебнулся бессильной злостью. Пот остыл на коже лоснящейся пленкой; рубаха нараспашку; организм выделывает клоунские коленца, как на арене: алле-гоп! Его коммуникативные навыки с миром тоже подкачали: нигилизм, цинизм, сарказм и оргазм. Все это не доставляло проблем, пока он был в здравом уме и твердой памяти. Но он не в здравом уме. Он глядит на Анжу, лежащего на постели в платье, и хочет упасть к его ногами и страстно, истово, может быть, даже в стихах умолять его (он не совсем уверен, о чем). Ноги Анжу, изломавшиеся под прямым углом, покрыты черным нейлоновым блеском; юбка такая короткая, что я вижу нагую кожу между кружевными полосками чулок и… тем, что выше. Я не уверен, есть ли у него член. Он больше похож на девушку, чем я когда-либо его видел. Он сияет, сверкает, переливается. Его руки изогнуты, как нити жемчуга. Он потребует на смертном одре, чтобы его губы намазали, и скажет этому своему Богу, в которого я не верю: зачем ты забрал меня, когда я не накрашена? А еще он умножается надвое под зеркальным потолком своей спальни, где к стене приколочен его портрет — абстракция средней паршивости, где среди хаоса черного, белого, красного смутно узнается его лицо. Принц на кровати, принц в зеркале, принц на картине. Три принца. Слишком много для меня. На лаковом столике у его постели распылен белый порошок и лежит золотая трубочка, чтобы он всасывал химический кайф в свои вырезанные иголкой ноздри. И задирал свою юбку почти для каждого желающего. Это все, что он хочет делать в жизни. Он сам мне так сказал, я не могу упрекать его в лживости. Он украшение. Элемент дизайна. Я не могу любить его, не могу… Нет, могу. Он — святилище древних богов, единственное, что не осмеливаются осквернить варвары, когда берут город, оставляя его в руинах. Портьеры на окнах опущены, отрезая комнату от дневного света и сланцевой тяжести города. Пронизанную электричеством тишину обрамляют зеркала, бархат, дерево драгоценных пород, непорочный хрусталь, солнечно-розовые фрезии в прозрачном фарфоре. Тявкает Нарцисс. Тявкает, тявкает, тявкает. Не дождавшись внимания, обиженно уходит в гостиную, чтобы грызть кисточки на шторах. Лай становится радостным. Падают капли секунд. Падают, падают, падают. Шико наконец отводит глаза от своей любви и смотрит на принца. — Что, у вас не хватило денег на платье подлиннее, ваше высочество? По лицу герцога Анжуйского промчалась неопределенная рябь. — Почему вы вчера ушли без моего позволения? — Я был в плохом настроении. Звенящий голос, близкий к его самому противному регистру: — Вы на службе. Вы не можете быть в настроении, на которое я не давала вам разрешения. — Жаль, что моя нервная система не в курсе. Даже ваш венценосный брат не имеет власти над чьим-либо настроением, если только он не приложит усилий, чтобы повлиять на него. — Почему вы заставили меня ждать вас так долго? — Опять было дурное настроение. Вы знаете, как это бывает. — Вы собираетесь сегодня быть неприятным? — Я не знал, что бываю приятным. — Иногда это вам удается. — Я все еще могу сделать «колесо». Это вам угодит? — А, понятно. — Многознающая усмешка. — Вы намерены раздражать меня. — Ну, это несложно. Я уверен, вы бы заплакали, если бы ваш ноготь сломался. Ой, кажется, у меня снова плохое настроение. Стабильности в мире не хватает, я полагаю. От собственной едкости щипало во рту. Шико подтянул к себе ближайший стул и без спроса сел. Расставил колени, чинно положил руки. Герцог безмолвно наблюдал его манипуляции и внезапно переключился, разбавив церемонную цветочность нежнейшей акварелью. Прозвучала понимающая, околочеловеческая улыбка: — Хорошо, настроением управлять трудно, я действительно это знаю. Начнем сначала. — Звенящие ноты обломались о томные: — Вы можете наконец сказать мне, как я прекрасна, искупив свою прежнюю дерзость подобающей придворному обходительностью. Он что, за дурака меня держит? Или он привык так разговаривать со всеми хахалями? И они это жрут, разумеется. Шико забросил ногу на ногу и перевил руки на груди. — Зачем вам мое мнение, когда весь мир — ваш гинеколог? В спектре глаз Анжу высветились искры. — Ой, я совсем забыла. Вы приехали из провинции, с неотесанного Юга, как ваш любимый король Наваррский. У вас, наверное, не принято говорить девушкам приятные вещи. — Да, мы сразу бьем их дубинкой по голове и тащим в нашу пещеру, без цветистых речей. — Бедняжка, вы просто не умеете делать комплименты. — Он слегка сменил позу, оставшуюся малопристойной. — Я вас научу. Просто описывайте все, что видите. — Я вижу драгоценности, которые могли бы целый год кормить небольшой город. Свет вскарабкался по лицу принца, поднявшегося на постели. Он изогнул губы (гримаса капризной кокотки). — Ах, у нас тут борец за социальную справедливость. Они самые скучные люди в мире, вы когда-нибудь замечали? Вот что с вами случится, если вы продолжите проповедовать другим. Шико пожал плечами. Принц прищурился с росчерком растерянности. После паузы Шико встал, чтобы нависнуть над ним. — Но не будем ссориться, — Анжу опустился обратно, укрепив кулаком висок; черные тени фальшивых волос избороздили лицо. — Вчера, месье, вы были образцовым слугой, который предвосхищает желания хозяина. Мне действительно пошла на пользу поездка в кино. Хотя вы и обязаны мне служить в любом случае, я ценю в людях талант и хочу что-нибудь сделать для вас. Вы можете попросить меня о чем угодно в пределах разумного. Он лежит и смотрит на меня снизу вверх. Я нависаю, а он все равно смотрит на меня, будто я слишком мал. Может, мне стоит его использовать? Все так делают. Я мог бы попросить его передать мой вызов герцогу Майеннскому, который не посмеет отказать брату короля. Я бы убил Майенна и отомстил за себя. Семейка Гизов достанет меня из-под земли и разорвет на тысячу маленьких Шико, но я бы восстановил свою честь. Это уникальная возможность. Чего стесняться. Мы при дворе, в мерзлом пространстве, где люди передают друг другу кусочки льда. — Ну, поторопитесь с вашими желаниями, — раздраженно сказал принц. — Я жду гостя, а вы меня задерживаете. Гость. Еще один любовник, для которого он влез в юбку. Должно быть, вчерашний. Или новый. Он не может прожить и дня, чтобы идиоты не поклонялись ему. Он, должно быть, отсосал больше членов, чем уличные девки-минетчицы. Он должен брать деньги не только за советы модным журналам. Не сомневаюсь в его уровне профессионализма. К черту его. — У меня есть очень скромное желание, которое вам ничего не будет стоить, — сказал Шико; злорадство полоскалось на языке. — Я хочу навестить короля Наваррского и хочу задать вам пару вопросов, чтобы не попасть впросак. — Что? — зашипел Анжуйский, вздергиваясь на кровати. Шико улыбнулся, улыбнулся и улыбнулся еще. — Видите ли, я думаю, что он самый сексуальный парень в мире. Он пробудил во мне что-то. Ступил, так сказать, туда, где не ступала нога человека. Человека с членом, я имею в виду. Его улыбка… Божечки, мне снятся эротические сны… Вы знали его в детстве, монсеньор, не так ли? Так вот, я хочу узнать: ему нравятся мальчики? И как мне себя вести, чтобы оказаться с ним в постели? Написать ему стихотворение или схватить его за задницу? О нет, я не могу схватить его, он король! Мне отрежут руку. Видите, я не знаю, что делать. У меня мало опыта с мужчинами. Я подумал, что никто не сможет дать мне лучшего совета, чем вы. Анжу опустил ноги на пол, взбудоражив высокими каблуками персидский ковер такой красоты, что по нему было жалко ходить. Его жемчужные руки сверкнули, щелкнув застежкой ожерелья на шее. — Вот, корми этот чертов город! Его колье полетело к Шико, и он едва успел поймать его в воздухе. Он повертел в ладони небольшое состояние и швырнул его в принца. — Корми его сам! Я подачек не принимаю! Бриллианты заструились на пол, в толстый, мягкий, цветастый коверный узор, создавая прелестную картину, которая бы отлично смотрелась в романе Сен-Мегрена, если бы бедняга был жив: «В роскошной комнате с деталями дорогой обстановки были разбросаны драгоценности. В воздухе разносились тонкие нотки жасмина. На талии графини лежала чужая рука. Маркиз шептал ей запретные слова любви, и сердце блондинки билось от неистового восторга». Спрашивайте бестселлер во всех книжных магазинах страны. Благословите обывателя, Бог католиков и Бог протестантов. Над кем бы мы смеялись, если бы не этот коллективный идиот? Анжу вытаращился на него с выражением такого удивления, как будто глаза ему расширил спецэффект. — Кровь Христова! — Он внезапно сотрясся в визгливом смехе. — Ты гордый, как Люцифер! Может, поэтому ты так плохо делаешь минет. Это так унизительно — сосать член, не правда ли? Челюсть отвисла и щелкнула; в организме пробудились все органы; Шико почувствовал стыд как мелкую боль. — Что? Как ты…? — Опешил он. — Откуда ты это взял?.. Анжу нехорошо улыбнулся всеми точками лица. — А ты не очень сообразителен, да? Конечно, Жорж мне все рассказал. О твоих неудачных попытках. Шико моргнул. — Кто такой Жорж? Недобрая улыбка принца расширилась. — Не очень вежливо кончать парню в рот и не знать его имени. Его зовут Георгом. Ты соизволил спросить об этом, когда ложился с ним в постель? — Его лицо распахнулось другим чувством, без имитаций: — Шомберг покинул свиту моего брата Алансона, потому что Франсуа называл меня «педиком». Он вызвал своего бывшего друга Ливаро на дуэль, когда тот оскорбил меня. Его семья отреклась от него, когда он принял католичество. Он боится лошадей, а в детстве ударился головой об угол дивана, сам того не осознавая. Очень смешная история. У него на лбу остался небольшой шрам. Ты это заметил? Ты что-нибудь о нем знаешь? Нет, ты его слишком презираешь, не так ли? У него свело челюсть. Он распустил мускулы и проворчал: — Ну, теперь я его точно зауважаю. Учитывая, что он обсуждает за моей спиной. Хотя чему я удивляюсь? Он оправдывает свой имидж сучки с крашеными волосами. — О, какой шок! — воскликнул принц. Он снова рассмеялся, но смех вышел тихий и уверенный: — Ты попал в определенный круг. Не самый худший! Здесь не насилуют детей, не издеваются над крестьянами и не призывают к смерти всех гугенотов. Мы просто спим с другими мужчинами! И у нас есть свои темы для разговоров. Здесь можно поговорить о том, как ты впервые влюбился в мальчика и какую анальную пробку выбрать, чтобы растянуть свой анус. Ох, как ты сейчас морщишься! Тебе противно, да? А вот моим друзьям нет! Есть горстка людей, которые мне преданы и с которыми мне не приходится притворяться! Что ты мне рассказывал о важности человека? Для таких умников, как ты, интерес к людям существует только в теории. Тебя ужасают нищета, жестокость и война, но ты не видишь своего ближнего в упор. Шомберг прав, ты лицемер! Раздражение, и любопытство, и стыд покинули здание. В него вломился гнев. До белых пятен перед глазами. Он не выносил, когда когда-то пытался преподать ему урок. — Ну, я заметил кое-что в своем ближнем. — Сквозь стиснутые зубы он всосал дыхание. — Тебе нужно, чтобы люди пели осанну твоей красоте, потому что без нее ты не считаешь себя интересным и достойным внимания. Ты человек в костюме обезьяны, но такими темпами, особенно если ты продолжишь употреблять по килограмму кокаина в неделю, — он кивнул на белый порошок, — этот костюм прирастет к тебе. Ты превратишься в то, чем ты только притворяешься сейчас. Смазливую тупую пизду! Анжу перекосился и шагнул на него (угрожающий наклон корпуса вперед). — Как ты смеешь говорить мне такие вещи? Я принц! — Ты хотел, чтобы я говорил тебе правду. Кровь Христова, где твое самоуважение? — Он растряс волосами тени. — Ты боишься, что мужики перестанут за тобой гоняться? Не бойся, в нашем мире они готовы совать члены в мягкие фрукты, чтобы получить удовлетворение. А ты так охотно снимаешь трусы. Если вообще их носишь. Или они затрудняют легкий доступ к твоему телу? — Засунь свою правду в свою нетраханую задницу! — завопил принц. — Кто ты такой, чтобы поучать меня? Ты хочешь поговорить о страхах? Даже если ты продолжишь встречаться с парнями, ты будешь делать вид, что никогда в жизни не сосал член. Ты не какой-то там «дырявый», в отличие от сучек с крашеными волосами. Ты не выносишь стереотипов, но ты ходячий страх того, что подумают другие. Ты можешь грубить мне, потому что знаешь, что я спущу тебе это с рук, но не дай Бог, чтобы люди назвали тебя «педиком»! — Да, я нормальный мужик! Если я иногда кончаю с парнем, почему я должен называть себя в женском роде? Почему я должен ходить с значком «Я педик» и собирать косые взгляды? Хватит с меня этого дерьма, посмотри на мой цвет кожи! Глупо бросать перчатку, вызывая на дуэль, которую ты не сможешь выиграть. А это война со всем миром, Анри! Рука принца стукнулась о воздух, заблистали крупные камни его колец. — Так ты трус, Бастьен? Тогда я храбрее тебя и всех твоих «нормальных мужиков» вместе взятых! Потому что я появляюсь на публике в своем платье, с моими украшениями и макияжем! Я не хочу и не собираюсь ничего скрывать! Я буду носить то, что захочу, и сосать, кому захочу, пока я могу ходить и вставать на колени! Шико сложил руки в пародии на аплодисменты. — И такую футболку сделай! Крутой манифест для принца! Твой приятель де Гиз только и ждет, когда ты споткнешься. Политик должен формировать общественное мнение. А ты портишь репутацию своего дома, мне все равно, намеренно или нет. Когда в стране все висит на волоске, и даже мир с гугенотами еще не заключен! — Иди со своим общественным мнением нахуй! — заорал Анжу. — Пишется слитно! Я не хочу вмешиваться в политику. Может, ты этого хочешь? Ну что ж, очень жаль. Потому что ты никто, понял? Я нашел тебя на дороге и могу вернуть в любой момент, неблагодарная ты свинья! Шико расхохотался. — Мы его на помойке нашли, от очистков очистили, а он нам «фиг вам» рисует! Я о тебе думаю, дура! Кто тебе все это скажет, кроме меня, когда все тебе жопу целуют? Всю эту правду, что я тебе говорю, тебе еще надо заслужить, я тебе ее авансом даю. Потому что сейчас ты избалованная, капризная примадонна! И ты выглядишь как блядь! Тебе осталось проглотить ебаную камеру, если ты хочешь, чтобы мы увидели больше! — Mascalzone! Удар шарахнул его по скуле, второй — в челюсть. Он пошатнулся, поворошил пальцами пустоту и упал. Комната запульсировала перед глазами, в висок долбился гул. Вспыхнула щека. Нижнюю губу разъело соленым. Он поймал обрывок мысли: кольца. С огромными камнями… Из пятен вырвалось лицо принца. Заморгав, Шико увидел его белую руку. — Вставай, — сказал Анжу. У него сильно кружилась голова, он автоматически пошарил, ища протянутую ладонь, снова наткнулся на пустоту и свалился обратно. Очень злая ухмылка. — Я же говорил, что не забуду. Помнишь, как ты помог мне подняться, когда мы в первый раз фехтовали? Анжу завис где-то рядом, над ним, но не в полный рост; должно быть, он опустился на корточки. Шико проверил кончиком языка зубы: они, похоже, не шатались. Он толчком приподнялся, и его затошнило. Он провел по губам тылом ладони; киноварно размазалась кровь. — Тебе не следовало так со мной разговаривать, — сказал принц. Шико повернул к нему голову — висок просверлила боль. — Ваше высочество, вы ударили дворянина. — Слова во рту как тесто. — Вы думаете, после того, как герцог Майеннский уравнял меня с мужичьем… Он слишком резко дернул шеей, висок снова взорвался; опухшая губа мешала говорить; щеку пекло. Сквозь пульсацию он увидел, как на лице Анжу проступил ужас. — Я… — Принц схватился за свое горло рукой. — Я просто не подумал! Я не хотел… Он попытался встать на ноги, боль дважды взорвалась в голове. С неожиданной силой Анжуйский поднял его; стук в ушах на мгновение оглушил его. — Я не могу больше оставаться у вас на службе, — промямлил Шико. Он несколько раз моргнул, его ресницы были как чугун. — Прощайте, монсеньор. Он повернулся к двери. Анжу схватил его за руку. — Постойте… — Он громко сглотнул. — Хотите, чтобы я даровал вам титул? Я могу сделать вас бароном. Может быть, даже виконтом. Шико сдержал поползновение покачать головой (больно было страсть). — Ты не в своем уме, Валуа, — он попытался вырвать руку. Принц крепче сжал его запястье; его огромные глаза метались. — Ну, хотите, я попрошу у вас прощения? Я никогда ни перед кем не извинялся, и я попрошу у вас прощения. Вы этого хотите? Кровь запеклась на губе и захрустела, когда Шико приоткрыл рот. — Наверное, мне действительно не стоило так с вами разговаривать, — неуверенно произнес он. — Не потому, что вы принц, а потому, что… Губа растрескалась и увлажнилась. Его глаза немного слезились, он потер их кулаком. — Пойдем, — Анжу потянул его за руку к кровати. — Ложись и… полежи немного. В полубреду он почувствовал, как его опускают на мягкое. Анжу светоносно помаячил над ним, облизнул свою нижнюю губу и опустил свое лицо к его лицу. — У тебя кровь идет, — хрипло прошептал он. — И царапина. Щека немного опухла. Тебе нужно приложить к ней лед. Думаю, твою губу нужно зашить. Я знаю, как, нас учила мать. Давай я буду твоей Флоренс Найтингейл, как в начале. Его накрашенные малиной губы были очень близки. Вес его тела овевал теплотой. Шико вытянул руку, просунув ее под фальшивые пряди волос, перебрал пальцами по его гладкой шее. — Я не могу тебя коснуться, правда? Ты же принц. — Он повернул голову и поморщился от тупой боли. — Такое странное существо… Я не понимаю, что ты со мной сделал. — Боже мой, это невыносимо, — пробормотал Анжуйский, и его рука тоже двинулась, пересекая грудь Шико. — Я всегда так делаю. С самого детства. Я даже не могу это контролировать. Это просто случается с мужчинами. Шико в замешательстве нахмурился: — О чем ты говоришь? Чем ты занимаешься с детства? Принц взглянул на него с мукой: — Ты такой чистый, — прошептал он. — А ты грязный? — Меня имели мужчины, лиц которых я даже не помню. Я шлюха. Ты был прав. Шико попытался приподняться, но шелковое покрывало на постели отказалось сотрудничать, и он съехал назад. — Прости меня, — сказал он. — Обещаю, что больше никогда не буду тебя так называть. — Назовешь. Если не вслух, то про себя. Каждый раз, когда ты… — Он коснулся своего горла астеническим движением полупрозрачной руки. — Ты хочешь поднять мою юбку, не так ли? Мальчик в платье. Это всех возбуждает. — Да, хочу, — Он снова потер глаза кулаком, вызывая размытого принца в зримую реальность. — Но дело не в юбке, а в тебе. — Я ошибка природы. — Нет. Я же говорил. Ты уникален. Принц повторил по-итальянски: «Боже мой. Это невыносимо», — и поцеловал его. Поцелуй с привкусом помады и крови растер его по кровати. Он тихонько зашипел в губы принца. — Больно? — выдохнул Анжу. — Все в порядке, — попытался он сглотнуть. — Анри, я хочу… Плечи и грудь Анжуйского плотно прижались к нему, пальцы стискивали его плечо, накладные волосы скребли его распухшую щеку. Он сказал, что соблазняет мужчин с детства. Абсурд. Не может быть. Никто так не делает в детстве. В детстве он искал радуги и единорогов в окне, спасаясь от извращенной ситуации в своей семье (его отец сделал его матери десятерых детей, не вылезая из постели любовницы). Он смотрел фильмы с мертвыми кинозвездами, которые ему показывал его странноватый учитель, и играл в протестантов с принцем Беарнским. Может, он играл с ним в «доктора», я бы не удивился. Беарнец приехал из провинции с простыми нравами, храня под матрасом журнал с силиконовыми мадоннами, который ему тайком от строгой матери подсунул его веселый дедушка, научивший его выживать на природе. Он дитя природы, от него не распространяется скверна, единственное, что здоровее его, — это лекарство от всех болезней, я бы дал руку на отсечение. У меня есть кое-какой личный опыт. Я был ростом с табуретку, когда впервые заметил кобеля, взбиравшегося на суку. Я спросил Антуана, что они делают, и он мне доходчиво объяснил. Ничего особенного. Антуан, когда ему было одиннадцать или двенадцать, кого-то облапал, получил по морде и гордо ходил, показывая всем свой синяк под глазом, как орден. Простой, естественный натурализм. Вещи, которые не скрывают, не грязны. Анжуйский, конечно, не имеет в виду… Это одно из его драматических представлений? Серебряная пыль замела мир вокруг. Язык Анжу вошел в его рот и переплелся с его; Шико перестал думать. Он почувствовал, как принц расстегивает его рубашку; пятна светлого лица маячили за переплетением его ресниц. Что-то, казалось, шло не так, и Анжуйский дернул ткань с такой силой, что оторвал пуговицу. Голова Шико дернулась назад, он застонал сквозь зубы, от боли или возбуждения, он и сам не понимал. Накрашенные помадой, скользкие губы Анжуйского прижались к его ключице, опустились ниже, крепко схватили его сосок и сжали. Его язык тер его, тер еще больше; крошечные прикосновения проникали в него и заставляли его тихо вскрикивать. Он пошарил рукой, чтобы найти голую теплую кожу; наткнулся на выступ предплечья, где розовел оттиск сведенной татуировки. — Что у тебя здесь было? — пробормотал он. — Мультяшная утка, — ответил принц, не поднимая глаз. — Врешь, Валуа? — Вру. В груди у него внезапно раздался рык, и он схватил принца за плечи и дернул его к себе, соединяя их рты, целуя его с головокружительным, неустойчивым рвением. Его губа снова начала кровоточить, но он заставил себя не обращать на это внимание. Его язык ткнул внутреннюю часть верхней десны Анжу, найдя слишком гладкую полоску, слегка отделенную от горячего, влажного неба. Имплантаты, изумился Шико. Неужели он буквально поймал пулю зубами на войне? Вот что я нашел в нем несовершенного, у него вставные передние зубы. И где-то есть перламутровый шрам, который я хочу увидеть… Аромат духов Анжу наполняет его ноздри, а его рот пузырится медно-металлической и малиновой слюной. Анжу целует его грудь и живот, высовывает розовый влажный язык и между короткими поцелуями долго, дразняще лижет. Шико пытается удержать его за плечи и поясницу, но принц продолжает ускользать, словно торопясь. Он расстегивает его брюки, молния взвизгивает, и этот звук посылает в его живот электрический разряд похоти, такой сильный, что он ощущается как ярость. Кровь, долбившая висок, обрушивается вниз к его паху. Лицо принца парит над ним, он тянется к нему полуоткрытыми губами и целует его, шумно, почти звонко. Шико снова не может его удержать, Анжу скользит вниз по его телу, устраиваясь между его раздвинутых ног. Всего через мгновение длинные, гладкие, льдистые волосы и более мягкое дыхание щекочут кожу его живота, и это поражает его, как мир, окутанный серебряной пылью. Принц собирается отсосать его член. Все происходит слишком быстро, и… он не совсем понимает, что происходит. — Подожди, подожди, — выдохнул он, пытаясь схватить Анжу за руку. — Что? — Почему мы это делаем? — Тебе обязательно все анализировать? Даже сейчас? — Нет, но я… Восхитительный розовый язык высовывается, как у кошки, Анжу поднимает лицо и смотрит ему в глаза потемневшим, сверкающим взглядом. Призраки рациональности изгнаны, оставляя только видимую физическую реальность его губ, языка и пальцев. Принц целует его член, как целовал его рот: долго, чувственно, почти благоговейно, а затем его невероятные губы охватывают головку. Шико никогда не видел человека, который не выглядел бы глупо в этот момент, потому что вряд ли природа предназначила разумному существу держать хер во рту — это нелепое зрелище. Анжуйский выглядит… как будто молится: глаза полузакрыты, тени скул резко очерчены, в нем витает некий поэтический дух, вдохновение или порыв, не столько физическая страсть, сколько внутренняя, из самых глубин его существа. Он никогда не был таким настоящим — даже с этим его лицом, нарисованным поверх лица, с фальшивыми прядями угольно-черных волос, в платье, взятом напрокат у женской версии его самого, из мира, где он родился другим. Шико, скованный со всех сторон (съежившиеся на коленях штаны, впившаяся в плечо рубашка, боль сжимает голову шлемом), тянется рукой к его шее. — Боже, Анри, — шепчет он, задыхаясь. — Боже мой, ты… У него был план А, Б и В. У него был план гордо уйти, не дожидаясь, пока принц выгонит его под благовидным предлогом. У него не было плана на тот случай, когда герцог Анжуйский будет сосать его яйца. Никто в жизни не сосал его яйца. Ему стыдно, и это сводит его с ума. Внутри ботинок поджимаются пальцы ног, сладкий озноб градом катится по хребту. В организме происходит новое кроветворение, и жар лижет его щеки, кончик носа, грудь и крестец. Стыд и срам переплавляются в мучительное удовольствие. Он хватает свой член и грубо тянет себя несколько раз, чтобы отвлечься от затопившего его наслаждения, но уже поднимается новая вязкая волна: кольцо губ опускается на чувствительную головку, а затем ниже. Член скользит по упругому языку, к рыхлым миндалинам, и он тонет в глубине свой плоти. Вскинув бедра, роняя по бокам руки, он издает долгий, беззвучный стон, комкая в пальцах шелковое покрывало, и кончает так сильно, что почти теряет сознание, его вышвыривает в темноту, где на исподе век болтается серебряная лямбда луны. Оргазм в предвечном лесу, где только он и тишина опустошенного тела. Первая мысль: может, у него там и правда была мультяшная утка. Мысль вторая: он проглотил. Я смутно видел, как сжимается его горло, как крепко зажмурены глаза, как перламутровая плоть туго натянута на скуловых костях. Он отсосал у меня и проглотил мою сперму. Хотя я даже думать не хочу, что он сосал. Это было произведение искусства в физическом акте. Он — Леонардо. Как я мог позволить себе такие мерзкие мысли? Шлюха, ему бы стоять с одурманенными пидорашками на берегу Сены, ему бы брать деньги за свои услуги… Из игры сумерек, золотого света и тени, из какого-то пылающего пламени вылепилось лицо. Тихая улыбка в уголке его размазанных губ, словно он ел малину у себя на даче. Он, наверное, никогда не ел малину с куста и не знает, какой это кайф. Бедный мой, как ужасно быть принцем, окруженным толпой гувернеров, воспитателей, учителей… Фотографы ослепляли его фотовспышками с младенческих лет. Его учили стоять, улыбаться, сидеть, справлять малую и большую нужду (только его дед Франциск I отменил обычай короля срать на людях; это показывали по телевизору). Если бы я узнал тебя раньше, я бы увел тебя в зелень под бешеное южное небо и научил тебя воровать яблоки из соседского сада. Ничего бы не изменилось, Анри, я бы просто полюбил тебя раньше и возился бы в первый раз на сеновале с тобой. Он задумчиво смотрит на меня, и время не осмеливается дрогнуть. Я так люблю его, что готов кричать. Я снова сжимаю кулаки на покрывале. — Тебе понравилось? — спросил принц грудным, переливающимся голосом. Лицо из литого серебра. Из чистого золота и аромата роз. Голос, похожий на ноту виолончели. Я бы молился ему, как святому, хотя я никогда не молюсь. И он считает себя грязным? Шико посмотрел на себя вниз, где вокруг его вялого органа вихлялись складки одежды. — У меня на члене помада. — Он прищурился. — И блестки, мне кажется. Анжу тихо рассмеялся: — Сударь, вы смеете жаловаться? Счастье парализует, как и горе; у Шико сдвинулась с места только улыбка, расколовшая лицо. Он так улыбался, что у него лопались щеки. Его губа тоже немного растрескалась. — Ой, тебя нужно зашить, — переполошился Анжу и подвинулся на кровати куда-то в сторону. — Подожди. — Шико положил руку на его бедро, а другой рукой потянулся к подолу платья. — Дай я сначала… Под юбкой принца все плоское, как у женщины. Ему будет любопытно посмотреть, где он прячет свои мужские гениталии. Если они у него действительно есть, он не совсем уверен. Или, что более вероятно, у него есть и то, и другое. Анжуйский говорил о гермафродитах, хотя, возможно, это была метафора. Ну, сейчас узнаем. Божечки, пронеслась молния предположения, а что если у него на самом деле есть и то, и другое? Это было бы потрясающе. Это было бы… Черт, сексуальная сказка! Я бы любил его и как девушку, и как парня. Я бы лизал его сладкую розовую киску и сосал его сладкий розовый член. Я бы проникал в его зернистые складки, пока он трахает мой кулак. Я бы брал его в попку и ласкал его влагалище пальцами. Я бы… Блин, у меня бы рук не хватило для всех этих фантастических возможностей. Но он бы одновременно испытывал столько удовольствия и кончал бы весь день от моего языка, пальцев, хуя… Нет, весь день не получится, мне же придется работать. Тогда всю ночь. К черту его Польшу, и, конечно, мы не останемся здесь, ему это вредно, я его увезу. Пусть он все-таки научится готовить, хотя бы самые простые вещи, я один все не потяну… И пусть пылесосит иногда дом между походами в салоны красоты и этой его мессой. Господи, я только что мысленно женился на нем и отвел ему роль отчаянной домохозяйки. Лежу тут, улыбаюсь как идиот, губа капает на подбородок… Что он со мной делает, а? Анжу взял его за запястье, останавливая его движение, и мягко проговорил: — То, что у меня под платьем, нелегко снять и надеть. Этого он не ожидал. — Я думал, у нас есть время, — сказал он нежной улыбке. — Бастьен, давай сделаем это в другой раз. — Голос был еще мягче. — Помнишь, я сказал, что жду гостя? Он сел и смятенно поежился. — Ты все еще ждешь гостя? — Он уже давно меня ждет. Шико вытянулся на кровати, напружинил лодыжки, подтянул трусы, застегнул молнию брюк и встал. Он едва мог поверить своим ушам. Гул снова застучал в виске. Он повернулся к принцу, взмахнул рукой и закричал: — Зачем?! Скажи мне, почему ты так со мной поступаешь? Зачем ты надо мной издеваешься? Тебе просто нравится? Или ты… — Он опустил руки, задохнулся, поднял руку и коснулся щеки. — Это потому, что я не белый? Поэтому ты надо мной смеешься? Потому что я похож на шута? Ты думаешь, это смешно? Глаза принца расширились и заблестели. — Что? О чем ты говоришь? — Каблуки его тяжелых туфель грянули об пол. Он поднялся в ссутуленной позе. — Ты правда думаешь, что я когда-нибудь, даже на секунду…? Рев заполнил его череп изнутри, отчаяние и ярость завладели его дыханием. Анжу размазался в цветные пятна, маячившие между белыми вспышками. Он больше ничего не слышал. Однажды начав кричать, он не мог остановиться, пока не выкрикнет все. — Моя мать была рабыней из Африки! Вот почему я так выгляжу, ясно? Я не дьявол или что ты там выдумываешь, придурок! Она была самой удивительной, самой умной женщиной в мире, но она была рабыней, ясно? Ее купили в Алжире и продали во Францию. Приятель моего отца отдал ее ему в уплату долга. Отец потерял деньги и разорился, но никогда не жалел об этом. Он освободил ее и женился на ней. Да, я еще и сын рабыни, можете над этим тоже посмеяться, ваше высочество! Принц шагнул к нему, протягивая руку. — Бастьен, пожалуйста, послушай меня… — В его голосе обнажились итальянские модуляции, блеск в глазах разлился. — Я бы никогда… Шико отмахнулся от его руки. — Не трогай меня! С меня хватит! Принц взмахнул волосами; по его щекам и шее расползлись пятна жара. — Я бы никогда не подумал о тебе плохо из-за цвета твоей кожи! Ты… Ты знаешь о кузене моей матери, в честь которого она назвала меня Александром? Его мать была африканской рабыней, а его отец папой Климентом VII. Он сделал Алессандро герцогом Флоренции. Там… — Задыхаясь, он потянулся к своему горлу. — Они смотрят на это не так, как во Франции. — Рад за них, — Шико скрестил руки на груди. — Но мы во Франции, монсеньор. И вы французский принц. На щеках Анжу заблестели извивы слез. — Святая Мадонна, что мне сделать, чтобы ты мне поверил? Ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо встречал! Ты поразил меня в тот момент, когда я тебя увидел. Ты слышишь меня? Дело никогда не было в этом! Шико зло расхохотался, смех обернулся шипением: — Сын испанского посла, версия 2.0. Тебя это заводит, да? Горячий шоколад, как говорят твои дружки. Ты можешь меня трахнуть, но не можешь быть со мной, да? Нищий, черный, битый дворянин… Тебя весь двор засмеет. — Он потер лоб кулаком, пытаясь стряхнуть кружение искр перед глазами. — Ладно, осушите слезы, монсеньор. Можете не трудиться ничего объяснять. Я все понял. Анжу топнул ногой по полу, наверняка сбив люстру с этажа ниже своей шестнадцатитонной туфлей. — Ты ничего не понял! — Знаешь, — Шико посмотрел в истошно-зеленые глаза. — Мне уже все равно. Я бы кормил тебя своим мясом в том подвале, где сидел с братом, если бы у нас не было моего кота. Я бы вылизывал дерьмо из твоей дырки. Я бы умер за тебя. Но если так… Оборвав себя, он пошел прочь из спальни. Что-то лопнуло внутри и громоздко передвигалось вместе с ним. Он подумал, что еще не знал утраченных чувств, но уже понимает, как это будет больно. За ним грохотали шаги. Анжу шагает, как гребаная статуя командора. Плата за его игры в женщину — ношение ужасающе тяжелой обуви. Почему она такая тяжелая? А, чтобы выдержать вес мужчины. Должно быть, внутри подошв и каблуков железо. Шаги приблизились, когда он протянул свой ключ-карту к сканеру. Анжу обнял его со спины за плечи, соединив руки в замок на его груди. Остановка сердца и времени. — Я не могу быть с тобой, потому что я хочу быть с тобой больше всего на свете, — прошептал принц. — Это не обычные прелюбодеяние и блуд, за которые я могу покаяться. Я не смогу раскаяться за тебя даже на смертном одре. Такие, как я, должны хранить целомудрие или хотя бы попытаться измениться. Если я буду с тобой, я не смогу измениться. Я не захочу этого делать. Ты понимаешь почему, или мне сказать это вслух? Сердце боднуло грудь, время все еще вязло. Он сглотнул, от чего стиснулись зубы, и кивок вышел резким. Анжу скрючил свои пальцы, объятие из теплого стало неуютным. — Я погублю свою душу и твою. Вот почему я говорил о дьяволе. Я поддамся его искушению, оно никогда не было таким сильным. Я хочу жениться на Марии, потому что, может быть, это меня спасет. И тогда я не погублю тебя. Я ведь тоже дьявольский соблазн. Это нельзя преодолеть, потому что это лежит за пределами рациональности. Но он тоже должен хотя бы попытаться. — Дьявольский, — выдохнул Шико. — Разве ты не веришь, что Бог создал тебя таким? И ты думаешь, что он тебя за это ненавидит? Он почувствовал, как Анжуйский внезапно улыбнулся. Опустив лицо в его волосы, принц поцеловал его. — Мой духовник говорит то же самое. Он иезуит, они очень умные. — С ума сойти, — хмыкнул Шико. — Никогда не думал, что соглашусь с иезуитом. — Mio caro, non seid'accordo conluisu tutto . — Принц снова поцеловал его волосы, еще крепче переплел пальцы, прижался к нему всем телом. — Lui diceva che avrei dovuto lasciarti andare. Ma non voglio, non posso lasciarti andare. Voglio tenerti tra le mie braccia per tutta l'eternità. Пунктир света мелькнул под ресницами. Он открыл глаза и пошевелился. — Анри, открой мне дверь, пожалуйста, — устало сказал он. Он вышел, не оглядываясь, его шаги широко татуировали ковер в коридоре покоев принца. На полной скорости он чуть не врезался в человека, поправлявшего галстук перед зеркалом. Человек повернулся к нему, словно подсвеченный сзади. Не сын испанского посла, а сам испанский посол. Высокий, худой, смуглый, черноволосый, в дорогом костюме песочного цвета. Насмешливое недовольство скользнуло по его резко очерченному лицу с высокими скулами. — Месье, смотрите по сторонам, — сказал он. — И на вашем месте я бы не выходил в таком виде. В нем нестойко пошатались остатки злости. — Месье, вы должны хотя бы представиться, прежде чем давать советы незнакомцам. — Если я представлюсь, мы уже не будем незнакомцами, не так ли? — усмехнулся тот. — Элементарная формальная логика, молодой человек. Вас что, больше таким вещам не учат? Он отчаянно заморгал на это поддразнивание (оскорбление?). В голове тяжелая неуклюжесть. Ухмылка мужчины разрослась; он отвесил ему небрежный поклон: — Рене де Виллекье к вашим услугам. Вам было приятно с его высочеством? Можете не отвечать. Все ясно по вашему виду. У Шико отвисла челюсть. Дверь в покои принца бесшумно отворилась, и вышел лакей. — Месье Виллекье, его высочество не будет готов принять вас по крайней мере в течение часа. — Что ж поделаешь, — вздохнул мужчина. — Я подожду. — Он отошел от зеркала, указывая Шико на сияющий диск. — Я уступлю вам свое место, месье. Но это ненадолго. От интонации в последних словах ему стало не по себе, его почти затошнило. Возможно, это были последствия удара и американских горок, на которых он прокатился. Человек достал телефон, прислонился спиной к бежевому шелку обоев и погрузил взгляд в экран. Из зеркало на Шико ринулось пугало с всклокоченными волосами и разбитым ртом, с пухлой багровой полосой на скуле и лихорадочными кляксами глаз. Половина пуговиц на рубашке оторвана. Он выглядел так, как себя чувствовал. Он прижал карточку к сканеру и вывалился в дворцовый коридор, словно из чистилища.