Богоматерь цветов

Вот правда о том, каково быть богатым: это охуительно. Это словно быть супергероем, только круче.

Сериал «Наследники»

За окном скользил незнакомый ему пейзаж. Он побывал в разных уголках Парижа, от одной из масштабных окраинных мусорных свалок до богемного Монмартра (посреди артистической жизни возвышался офис иезуитов с черным солнцем на фасаде, как язва на белом теле), но этот квартал не знал. Они проезжали уродливые многоквартирные новостройки, облепившие спальные районы, как струпья. В небе запыхтели заводские трубы, и все окрасилось тлением дыма. Он понял, что они едут за город, в так называемый «экологически чистый» район, название которого начиналось с приставки «нео». Это были почти отдельные городки с собственной инфраструктурой — храмы, больницы, торговые центры — но засаженные зеленью, в отличие от старых кварталов. Богатые бегут из Парижа, где с каждым годом труднее дышать. Он не бывал в других мегаполисах, но ему представлялось, что все они пахнут дымом. Из-за промышленного загрязнения растет количество болезней и падает продолжительность жизни. Наш прогресс — тяни-толкай: мы придумываем все новые способы создавать деньги, но медицина и фармакология стоят на месте. Спасибо, что хотя бы Церковь разрешила исследования сифилиса, разросшегося с прошлого века до эпидемии, потому что презервативов нет, и его не лечат ртутью, как в старину. Говорят, последняя модификация болезни — это даже не сифилис, а новый вирус, поражающий иммунитет. Но добрым прихожанам не велят о нем беспокоиться: им болеют только содомиты, которых карает Господь, копая им могилу в собственном разрушенном теле, а у вас, уважаемый семейный мужчина, всего лишь отвалится нос, если будете бегать к шлюхам. По асфальтовой кромке громоздились киоски со снеками, газетами, газировкой и прочей мелочевкой, которую покупают автомобилисты, когда выскакивают на светофоре. Магазинчики принадлежали рэкету, а рэкет принадлежал… Может быть, Церкви или Гизам, которым принадлежал похоронный бизнес. Возможно, самому королю. Неважно, кто сидит наверху. Мафия многоголова и монолитна, потому что встроена в систему. — Куда мы едем, ваше высочество? — спросил он. — В стрелковый клуб. Там неплохой арсенал и есть зал фехтования. — А в Лувре нет фехтовального зала? — Есть, но я не люблю бывать дома, — сказал герцог с безличной искренностью. — И пострелять там негде. — Я не взял свое оружие. — Со своим оружием каждый сможет. Я хочу посмотреть, как ты справляешься с чужим. Он согласился про себя и приоткрыл рот, чтобы спросить о клубе, когда телефон герцога разразился песней про извращенную девушку, которую не стоит знакомить с мамой. Анжу взял трубку. По ту сторону проводов излилась женская мелодичность. — Да? Нет, я не в Лувре, — голос взлетел на октаву и обзавелся вихляющей манерной походкой. — В клубе для господ. «Красная шапочка». Я же говорю, для господ, дамам вход запрещен, кому вы, кошелки, нужны. Нет, его не закрыли благодаря моим усилиям. Да, представляешь, я приложил к чему-то усилия. Взятку дал мэру, ну, и еще кое-что дал. Много ты знаешь о Монморанси. У них у всех жены. Жены, любовницы, дети, собаки… Потом все стоят у меня под окнами и умоляют, чтобы я не разбивал семью, — он резко, визгливо расхохотался. — Естественно, сестра моя Офелия, что еще я могу делать? Если я на колени не встал, день прожит зря. Вот прямо сейчас нюхаю кокс с члена. Я не думаю, что ты женщина, которую можно шокировать. Это был комплимент. Комплимент, Марго! Он выбил сигарету из пачки и закурил, не дожидаясь обслуживания, вновь в нимбе полнейшего одиночества: — Не знаю, когда я с колен поднимусь. Вместе со страной. Потому что я не твой мальчик по вызову! Да, я мамин мальчик по вызову. Завидуешь? Кровь Христова, что в этом такого важного? На самом деле важную вещь скажу я, а не ты о твоей дурацкой свадьбе, как будто этим фарсом можно кого-то обмануть. Правильно Шарль тебя отделал, когда узнал про твои шашни с Гизом. Ну может, неправильно, что он побил тебя, это недостойно… Ногами? — Он нахмурился, тряхнул волосами. — Слушай, я, конечно, этого не одобряю. Но что мы можем сделать? На него иногда находит. Помнишь, как он зарезал свинью в Лионе в передвижном зоопарке? Франк обмочился от страха, а мне до сих пор это снится… Но по сути он прав, Марго! Неужели ты не понимаешь, почему герцог бегает за тобой даже сейчас, когда собирается жениться? Его интересует только… — Иди ты, Анри! — так громко крикнула принцесса, что услышал Шико. — Если ты собираешься меня оскорблять… — Я говорю правду! Гиз не любит тебя! Он холоднее мертвеца! Подожди, Марго! Ты можешь попросить герцогиню Неверскую передать ее сестре?.. — Возвращайся к своим членам! — Принцесса бросила трубку. Супер. Я ничего не хотел знать, а тут мне на голову выплеснули ушат информации. Он специально все это сказал в рамках нашего «собеседования», проверяя упругость моих реакций, или настолько безбашенный? Но я решил, что мне стыдно, да? Осуждать, корчить рожи, тайно думать о безнравственности, чувствуя, как обрастаю густой седой бородой, одновременно возвышаясь в собственных глазах. Это его личное дело, а я не филистер, чтобы презирать его за вкусы. Принц сердито выдохнул дым. Не глядя на него: — Окно открой. — Ловко отщелкнул сигарету на трассу, сморщил нос от загазованного воздуха, вломившегося в салон. — Шампанского подай. У водителя. Опять повелительная интонация, сопровождаемая эмоциональностью обращения к мебели. В Древнем Риме господа ссали, срали, блевали и трахались на глазах у своих рабов, не обращая на них ни малейшего внимания, как на стул или мраморную колонну. Трудновато сохранять независимость, когда периодически тебе дают понять, что ты — пустое место, и даже не со зла или мелкого садизма. Ничего личного, это просто иерархия. Они на самом деле относятся так к тем, чья генеалогия не восходит к строительству Ноева ковчега. Из-за этого французский двор облил мадам Екатерину озером ледяного дерьма. Ее предками были не благородные бароны, разграбившие Иерусалим, а очень умные флорентийские финансисты, выдумавшие в своей биографии некоего рыцаря Аверардо. Вопреки мнению черни, в семье Медичи не было врачей; ее интерес к медицине и химии — ее собственный, выросший из свободомыслия флорентийских неоплатоников, художественных открытий, превзошедших античность, и долгих столетий республиканского правления, которое поощряет идеи, а не душит их в зародыше, как тирания. Другое дело, что ее мысль расцвела сочным ядовито-черным цветом. Говорят, Нострадамус предсказал всем ее детям золотые короны и золотые плащаницы. Насчет венцов не знаю, а насчет саванов я бы не особо беспокоился: неглубокая могила ждет всех, и императоров, и нищих, и даже философов. Все там будем. Он соорудил на лице благожелательный интерес, намереваясь все же спросить о клубе, когда телефон Анжу снова зазвонил. Не глядя на него, герцог протянул ему руку с пустым бокалом. — Да? Нет, я не в Лувре, — лениво сказал он. — Неважно, где я. Чего вы хотите, сударыня? Принц слушал, сомкнув зубы. Один раз приоткрыл рот. Закрыл. Кажется, собеседница не давала вставить ему ни слова. Шико задумался над обрывками предыдущего разговора Анжу. Король поднял руку на принцессу Маргариту. Помимо того, что король был страстным любителем кровавого спорта — охоты — о неуравновешенности его величества давно ползли слухи. Недаром все удивлялись, что Гиз без предварительных ухаживаний и церемоний собрался жениться на Екатерине Клевской, с которой его даже не видели в свете, иначе папарацци поведали бы об их романе в деталях. Должно быть, герцог пытается оградить себя от королевского гнева. Лотарингские дрозды хотели влететь в семейство лилий Валуа и хорошенько их поклевать. Парочка-другая несчастных случаев, которые преследуют эту семью, и у нас будет король Генрих III Гиз, который истребит всех гугенотов, и даже робкие штрихи примирения, которого добился Карл, сгорят в камине истории. Анжу с раздраженным видом закинул одну ногу на другую и наконец заговорил: — Мадам, я не собираюсь устраивать ваших новых любовников. Наше короткое замыкание не дает вам никаких оснований для подобных просьб. Я даже не помню, как это происходило. Я был под кайфом. Да, я ничего не помню о всей вашей внезапной страсти ко мне, кроме тусклого освещения и фаллоимитатора, что было умно с вашей стороны. Попытайте удачу с моим братом Франсуа, он любит доедать мои остатки. И не звоните мне больше, я вас все равно заблокирую. Всего наилучшего. Я никогда в жизни не видел фаллоимитатора, подумал Шико. Это то, о чем я подумал? Нет, нет, нет, я отказываюсь об этом думать. Даже представлять не хочу. Глазея в окно, он увидел, что они подъезжают к границе Парижа. Вдалеке поднималась серая бетонная стена, на трех уровнях которой маячили темные точки — фигуры автоматчиков; он видел их, когда только приехал в город. Он провел в очереди на въезд трое суток: проверяли документы, фотографировали на пропуск, делали дактилоскопию, осматривали вещи, допрашивали, лезли с фонариком в зад. Если бы он не отслужил два срока в армии, его вообще не пустили бы в город, но пролитая за короля кровь имела свои привилегии. Париж — государство в государстве: самый чистый, благополучный, с самыми высокими зарплатами. Город отлично охраняется не только на земле, но и с воздуха: с начала войны установлен купол ПВО, на поддержание которого сразу ввели налог, оставивший большинство парижан без штанов. Принц залпом допил шампанское и снова вытянул руку. — Как мы будем с вами фехтовать, если вы напьетесь? — сказал Шико. — Для меня это как вода. — У вас уже рука неровная. — Ну, ма-а-м, — он сотворил умильную гримасу, которая выглядела на его лице невероятно чуждой. Помахал бокалом. — Мне не нужен воспитатель. У меня их было много. — Жаль, они не научили вас не пить прежде чем вставать в позицию, монсеньор. Принц вздернул бровь. — Я дал вам задание, которое вы должны выполнить, месье. — Я не буду драться с пьяным. Я слишком сильно уважаю себя для этого. — Тогда вы попали не в ту компанию. Здесь уважают только меня и все мои прихоти, даже если я захочу спеть «I Will Survive» голым и покрытым блестками на крыше собора Парижской Богоматери, а потом спрыгнуть вниз. Шико откинулся на сиденье и скрестил руки на груди. — Ваше высочество, меня не очень впечатляет ваш подростковый бунт. «Запрети мне носить Stone Island», вот это все. И если вы сейчас залезете сюда, — он кивнул на руку Анжуйского, зазмеившуюся в карман брюк, — вытащите кокос и испачкаете нос, я тоже не буду с вами драться. — Это то, что я делаю, — резко сказал принц, в его ладони появился пакетик порошка. — Как и другие вещи, которые вы, вероятно, не одобряете. Не вам ставить мне условия. — А это то, что я делаю. Мои условия такие. Лицо принца затемнил гнев. — Я тебя сейчас выкину на шоссе. Или я даже найду место, где нашел тебя, и оставлю тебя там. Шико неэлегантно пожал плечами. — Похуй. Анжу поморгал на него мультипликационными расширенными глазами (это выглядело забавно) и громко, без истерического звона, расхохотался. — Tu sei qualcosa. , — сказал он, как будто плечом толкнул его плечо. — Со мной так никто не разговаривает. — Привыкайте, монсеньор, — довольно сказал Шико. — Откуда в тебе эта… честность, или наглость, или глупость? Я пока не понимаю. — От природы. — Ты знаешь, что ты действительно беспрецедентно дерзок? Он снова пожал плечами, на этот раз в новом, плавном, а не обрывистом ритме. — Вам это нравится. Несколько секунд летали искры и ползали мурашки. Он действительно похож на колдуна, способного навести сглаз. Ага, и зелье варит с летучими мышами. Не увлекайся мистикой, друг мой Шико. Это обычный избалованный мальчишка с причудами. И чертовски пухлыми губами, но я уже начинаю к ним привыкать. Посмотрю еще немного и перестану замечать, как приятен глазу его высочество. И, конечно, я не буду думать о том, как он целуется этими самыми губами. А о фаллоимитаторе особо думать не буду. — Ладно, ты прав, — Анжу положил кокаин обратно. — Действительно, перед фехтованием не стоит. Но мне нужны развлечения. А я до сих пор играю в куклы. В детстве я отбирал их у моей сестры Маргариты, пытаясь обменять на своих солдатиков. Так получилось, что я не люблю солдатиков. Куклы лучше. Поэтому мы тебя оденем. — В каком смысле? — насторожился Шико. Анжу лукаво засверкал в экран. — Я передам тебя своему персональному шопперу, который подберет тебе одежду. Шико затосковал. — «Я не смотрю на моду, в этом моя свобода», — пробормотал он. Ухмыляющийся принц набрал номер. — Привет, рыба моя! — Голос снова взлетел и стал жеманным, но это звучало на удивление естественно и задорно. — Приезжай сегодня во «Франк Савой» к четырем. Нет, — он провел рукой по волосам, — давай к пяти. У меня новый человек, которым нужно заняться. Через два дня прием у короля и я хочу, чтобы он был красивым. — Он посмотрел на Шико; в глазах искорки. — Очень высокий, даже выше меня. Цветотип тоже зимний, как у меня. Но не яркий зимний, а темный. Темная кожа, черные глаза, черные волосы. Нет, не загар, как у Шомберга, по поводу которого, по правде, я до сих пор не уверен. Хотя, может, ты и права, с его платиновыми волосами получился потрясающий контраст. Но мой новый друг… Подожди, я тебе фотку скину. Он запечатлел ошеломленного Шико и подмигнул ему. Сдвинул палец на сенсорном экране и весело сказал: — Да, вполне. В жизни даже лучше, а то лицо у него сейчас дурацкое. Он, видите ли, мной недоволен. Колючка. Интеллектуал. Не любит гламур. Не знаю, что любит. Хамить мне. Гангста-рэп. Нет, боже упаси, он не Можирон, никаких цепей. Ничего вызывающего. Fendi, Celine, Lora Piano… Волосы слегка подстричь, просто придать форму… Никакого окрашивания, он должен остаться в своих цветах. Эти цвета нельзя трогать. Ни в каком смысле. Да ладно, что я тебя не знаю? Эпернон до сих пор вспоминает тот случай в примерочной. Так что руками его не трогаем, поняла? Ой, дура, только одно на уме! Он раскатисто, игриво расхохотался; в трубке раскатисто, игриво расхохотались. Шико заскрипел зубами до крошева. Анжу совершенно сознательно дразнит его. — Хорошие часы, — болтал принц, продолжая беззастенчиво разглядывать его, как настоящую куклу, которой он хочет завязать хвостики. — TAG Heuer со стальным браслетом. Не нужно, говорю тебе, ничего лишнего. Я считаю, что украшения вообще не нужны. Подожди, — он внимательнее прищурился на его область шеи. — Цепочка с крестом. Tiffany с сапфирами? Лучше Bulgari из мужской коллекции, у него самый простой дизайн. Ну и минимальный набор для красоты, насколько он будет способен… — Нет, монсеньор, — резковато сказал Шико. — В чем дело? — сказал Анжу; его решительную ясность расписало насмешливое высокомерие. — Крем для лица оскорбляет ваши интеллектуальные способности? — Я имел в виду крест. Хотя насчет крема для лица… Анжу вздохнул. — Что с крестом, капризуля? Никто в его жизни не упрекал Шико в капризности; ему стало немного смешно. — Я не ношу эти украшения, ваше высочество, — сказал он. — Я не верю в Бога и считаю, что это было бы лицемерием. Кроссовка герцога очутилась близко к его ноге; он придвинулся вперед, рассматривая его с недоумением, даже с недоверием. Да, признаваться в подобном не совсем безопасно. — Вы были крещены католиком? — Да, — ответил Шико. — Вы ходите на мессу? На исповедь? У вас есть духовник? Шико отрицательно покачал головой. — А что, если это проблема? — спросил принц. — Мои люди должны быть такими же религиозными, как все остальные. На меня смотрит весь королевский двор. Вы можете быть неверующим и при этом сохранять видимость. Просто приходите со мной на мессу, стойте там и проигрывайте в голове свои любимые мультики. — Извините, монсеньор, — он ответил искренне, без вызова. Он не хотел проблем для Анжу. И ему не очень хотелось, чтобы тот выбросил его на шоссе. — Ладно, ты сама все увидишь, — рассеянно проговорил Анжу в трубку, не отрываясь от его лица. Он смотрел, как зачарованный, без умозрительного любопытства, как будто видел что-то, чего не видел в себе сам Шико. Он заставил его застыть, а потом покачал головой и сказал: — Che ragazz ostrano sei. , — и его голос опять был глухим и нежным, словно из книги воспоминаний, сообщая всему происходящему прозрачность сна. — Non capisco nemmeno cosa fare con te. Forse dovrei innamorarmi di te? Ma sono già innamorato. «Мне нужно начать учить итальянский», — решил Шико, когда они въехали в охраняемую зону, где сразу брызнуло зеленым в глаза. Посреди аккуратных кустов и деревьев выделялось эффектное черно-красное здание стрелкового клуба; сквозь затемненные стеклянные стены поблескивал неон; название полыхало над крышей двойным пламенем: «Линия огня». Водитель остановился перед самым входом, где выстроилась целая толпа встречающих сотрудников. Из «Хаммера» вышел Дю Га и пара охранников, готовые стать шлейфом принца. Шико первым выбрался наружу. В салоне помаячила замшевая кроссовка и белая брючина. — Не подашь даме руку? — проговорил Анжу капризным тоном. Немного растерявшись, Шико протянул ему ладонь. — Я пошутил, — рассмеялся принц и обрел лицо. — Ты глупо выглядишь. — Ха-ха, — кисло сказал Шико (его обуревали мысли об обеде). — Я смотрю, вы не повысили уровень своего остроумия, монсеньор. — А твои шпильки затупились. — Это потому что я голоден! Анжу довольно быстро стряхнул с себя хоровые приветствия персонала, и они отправились в стрелковую галерею, получили наушники, очки и оружие — два одинаковых пневматических пистолета. Просторное помещение оказалось очень необычным: большие экраны на стенах, какая-то машинерия по углам, состоящий из многочисленных стальных пластин пол и совсем удивительные два мотоцикла. Если он и догадался о поле, то всего остального никак не ожидал. Без предупреждения на экранах вспыхнуло изображение вооруженного нападения на город, загрохотали гранатометы (он невольно пригнулся на мгновение), едко запахло химикатами, плиты пола задвигались под подошвами его кроссовок, и среди хаоса грохота и пиксельных взрывов он не сразу увидел движущиеся мишени размером с монету. Анжу уже прицелился, его пришлось догонять, переживая превращение в автоматон: ни одной мысли в голове, ты становишься упрощенной пустотой, доверяющей единственному на свете — собственной мелкой моторике. Когда они стреляли из карабина, лежа на подвижной поверхности, а электронные взрывы раздергивали его зрение на части, он все еще был официальной частью военной органики, но, когда они перебрались на мотоциклы с дробовиками «Фэт Боб», ему стало весело. Краем глаза он поймал обращенную к нему ухмылку Анжуйского, на которую ответил улыбкой. Игрушечная, мальчишеская, бескровная война, война-дискотека, была отличным развлечением, но, надо признать, и очень хорошей тренировкой: если регулярно посещать это заведение, одолевая множество искусственных препятствий, позволяющих почувствовать себя героем боевика, он постепенно восстановит свои старые армейские навыки, которые, будем надеяться, ему не понадобятся. Все закончилось так же внезапно, как и началось. На экране замелькали сравнительные показатели: из ста пятнадцати выстрелов Шико попал в цель девяносто пять раз, а принц — восемьдесят девять. Он вспомнил, как видел принца в очках; судя по всему, он слегка близорук. Он решил убедиться. Принц кивнул: — Я в линзах. Забавно, подумал Шико, возможно, его манящий прищур Мэрилин Монро объясняется тем, что у него проблемы со зрением. Вообще, когда стреляешь с ним по мишеням, а он валяет свои ангельские белые крылья по железному полу, а на лбу у него, между идеальными бровями и над верхней губой, блестят кристаллы пота, он особо не отличается от короля Наварры: свой парень, которого можно похлопать по плечу, завалиться с ним в ближайший кабак и посмотреть матч. Бабы, водка, гармонь и лосось. Не будем забывать, что это иллюзия, и еще он меня не предупредил, какое веселье вот-вот начнется: он снова меня испытывает. Интересно, обидится ли он, что я прострелил больше мишеней, чем он? Я бы обиделся. В фехтовальном зале ему пришлось намного тяжелее, и это даже было не особенно весело. У него все еще болела нога, которую он повредил, спасаясь от молодчиков герцога Майеннского. Через десять минут он обливался семью потами, колено отчаянно пульсировало, а электрофиксатор уколов раздражающим шумом сообщал ему, какой по счету удар рапирой нанес ему принц. Анжуйский был очень хорош, хотя это не должно было удивлять. Всю высшую аристократию обучали фехтованию; вероятно, даже неуклюжий толстяк Майенн был способен заколоть врага на дуэли, просто он предпочел прибегнуть к более постыдному способу. Подавив досаду и панику, он решил прибегнуть к хитрому, почти подлому удару, которому научил его Антуан, дравшийся, как разбойник с большой дороги. Вложив всю силу в замах, он хлестнул герцога по ноге и уколол его в икру. Тот упал от неожиданности на резиновую циновку, хотя не выпустил рапиру, и в его взгляде сквозь маску взметнулось детское удивление. Вероятно, его не учили грязным приемам. Рисуясь, Шико нанес ему удар клинком в сердце. — Убиты, монсеньор. Герцог выругался по-итальянски себе под нос, стянул маску и отбросил в сторону. Шико протянул ему руку и в последний момент убрал ее; наивное недоумение принца было слишком большим искушением. Принц грохнулся обратно на пол, и все его возмущение внизу склона поднялось на склон. — Я подал даме руку, — сказал Шико. — Я могу приказать ее отрезать, — пробормотал принц. — Извините, ваше высочество. Но вы же дразнили меня, верно? Он помог принцу подняться на ноги. — Я этого не забуду, — сказал Анжу. — Надеюсь на это, — сказал Шико. — Иначе это было бы нечестно. Он жив после избиения, а значит, он человек без чести. Для других, но не для себя. И, похоже, не для герцога. Какой он странный, и этот маковый цвет на его щеках после тренировки выглядит слишком ярко; кожа такая белая и прозрачная, он краснеет как девчонка… Чудесно, я перешел от его губ к его коже. Может быть, он мне действительно нравится? В этом самом смысле. Нравится, не нравится, забудем эту фантасмагорию. — Вы совсем неплохи, — снисходительно-официальным тоном заметил принц, пока они направлялись в душ. — Кто учил вас? — Мой брат Антуан. А потом Пьер. Анжу поднял брови в почтительном удивлении. — Пьетро Баренцо? — Просто Пьер. Мой слуга. — Что ж, я выпью шампанского за его здоровье. — Он уже умер. Когда я служил второй срок. Принц, казалось, обдумал его слова. — Жаль, — сказал он. — Возможно, он мог бы меня чему-то научить. Ты научишь меня тому, чему он научил тебя. — Но вы лучше, — честно сказал Шико. — Я ограненный бриллиант, а ты нет. После огранки ты будешь сверкать ярче. Это было, пожалуй, больше приятного, чем Шико слышал за всю свою жизнь. Он застопорил шаг. Принц шагал в белой форме, и на нем смыкался свет. Он не носит при мне защитные оболочки, подумал Шико. Или я не понимаю его оболочек. Он и впрямь красивый. Что со мной творится? Он открыл Анжу дверь в душевую, последовал за ним и с удивлением заметил двух молодых людей, низко поклонившихся герцогу. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это слуги, которые должны были их раздеть. Он неловким жестом отогнал своего, когда с герцога стягивали перчатку. — Я пойду, — он неопределенно махнул рукой в ​​сторону дальней кабинки. Он был не готов к ухмылке Анжу, над которой парил взгляд Мэрилин Монро. — Я думал, ты видел в армии голых мужчин. Действительно, я это видел. Почему мне должно быть стыдно в этом случае? От этой чертовой игры кипит мозг! — Личные границы, — сообщил он и ретировался. Без малейшего смысла он вымылся очень быстро; что-то бултыхалось в его голове бледным отражением. Он еще быстрее вытерся и оделся; мимо него плыл пар. Он пошел на улицу, дохнул глубокой июньской жары под блестящим синим небом. Недалеко от входа стоял Дю Га в каменной позе, рядом его мальчики в костюмах цвета отполированных покрышек. Все они ждали принца. Именно это нам и нужно помнить: он хозяин, мы его слуги. Это никогда не изменится. Это не может измениться. Видишь цветочную полянку на газоне перед клубом? Наслаждайся привилегиями, которые дает его мимолетный интерес. Завтра, однажды, он посмотрит на тебя и не узнает. И ты услышишь: «Всего наилучшего» тусклым тоном, который вернет тебя на место. Анжу появился примерно через сорок минут — в чем-то ярком, с художественно уложенными волосами и накрашенными губами, которые ловили солнечный свет. Город пахнет гарью, экологический район несет его дальний след, хотя тут клумба взбирается на клумбу. Анжуйский пахнет цветами и гарью, он — воплощение нашей дисгармонии. Он приблизился и заявил: — Ты можешь восхититься моей особой, как должен делать воспитанный мужчина, который разговаривает с дамой. Шико пропустил «даму» мимо ушей. — Ваша особа провела там целый час. — А ты думаешь, я такой утром с постели встаю? — фыркнул принц, направляясь к машине. — Еще скажите, что красота требует жертв. — Чего красота точно не требует, это жертв. — А чего она требует? — Денег. Лучи метнулись прочь от «Мерседеса» и бриллиантов герцога. Шико открыл ему дверь, застыв с рукой на отлете. За их спинами стояла толпа персонала, замершая, как для позирования. — Не подашь даме руку? — сказал Анжуйский отвратительным голосом.