Пламя дракона: И зимний цветок.

***

За эту ночь Дейлирис успела поблагодарить всех богов, какие только приходили на ум, за то, что она — наследница Драконьего Камня, а не Дрифтмарка. Казалось, каждый новый толчок волны добавлял в её бедный желудок ещё один клубок боли, а каждую молитву она произносила с чуть большей убеждённостью, чем предыдущую. — Спасибо вам, — прошептала она, едва поднимая голову над бортом, чтобы снова расстаться с остатками ужина, — что мои дни пройдут на твёрдой земле, а не на этих проклятых кораблях... Морская болезнь захватила её настолько, что уже сама мысль о кораблях вызывала тошноту. Рядом с ней, в своём зеленоватом и крайне жалком виде, страдал Люк, ощущавший все те же «прелести» морского путешествия. Его голова тоже свешивалась над ведёрком, а глаза с нескрываемым отвращением смотрели на волны, будто они были виновны во всех его мучениях. Дейлирис намеренно не подпускала его близко — мало ли, ещё и за борт свалится. На возмущённые протесты Люка, который считал, что вполне может обойтись без её опеки, она каждый раз отвечала со спокойной уверенностью: — И что я буду делать без любимого брата, а? Рыб кормить тобой? Желудок, наконец, немного притих, и Дейлирис с трудом подняла голову, пытаясь хотя бы немного насладиться видом звёздного неба. Морские звёзды были удивительно яркими, да и воздух казался даже свежим, если закрыть нос и не думать о собственных страданиях. Однако все её попытки насладиться мгновением мгновенно рухнули, когда Люка снова стошнило. Раздался такой глухой и глубокий звук, что на мгновение ей даже показалось, будто море ответило ему взаимностью. — Мы ведь не умрём, да? — хрипло выдавил из себя Люк, отрываясь от своего ведёрка и глядя на сестру с обречённостью, достойной приговора. Дейлирис собиралась ответить ему что-нибудь обнадёживающее, как вдруг новый приступ тошноты перекрыл все слова, и она, согнувшись, вновь «поздравила» море с очередной партией своего ужина. — Наверное, умрём, — мрачно ответил на свой же вопрос Люк, глядя на сестру. Он выглядел как-то особенно трагично — бледный, как мел, зелёный, как прелая капуста, и явно погружённый в созерцание своего незавидного будущего. Когда, наконец, сир Аррик пришёл забрать их и отвезти в каюту, оба выглядели так, будто были не людьми, а тенями, пережившими собственную смерть. Еле держась на ногах, они молча завалились в первую же койку, где буквально рухнули, даже не раздумывая о том, что окажутся на одной постели. Дейлирис, правда, уже через минуту об этом пожалела, когда от Люка, подвинувшегося поближе, повеяло таким «ароматом», что глаза слезились, а её пустой желудок снова забунтовал. — Дейли, а я и правда твой любимый брат? — пробормотал Люк, медленно поворачиваясь к ней, словно боялся, что любое резкое движение снова приведёт его к ведёрку. — Люк, просто, ради всех богов, не говори со мной… — простонала она, утыкаясь носом в подушку, как будто это могло её спасти. От его «аромата» казалось, что мир вокруг затуманился, а желудок снова закрутился. — Я тоже тебя люблю, — нежно прошептал Люк, притянувшись ближе, как будто его тёплая близость могла утешить. — Больше всех на свете, правда… — Люк... — простонала Дейлирис, пытаясь отползти подальше, но неверно рассчитала ширину койки и с глухим ударом свалилась на пол, разбудив, кажется, всех вокруг. На шум тут же вбежал Джейс. Услышав характерный грохот, он, очевидно, решил, что с Люком произошло что-то серьёзное. Но, увидев комичную сцену перед собой, застыл на пороге. На полу неподвижно лежала Дейлирис, издававшая тихие стоны, а Люк, зеленее вчерашнего, тоже выглядел как нечто между живым и мёртвым. — Дейлирис..? — осторожно позвал Джейс, надеясь, что сестра осталась в живых, но её тихое бормотание явно заставляло задуматься, не лучше ли было бы оставить её и Люка наедине с их заслуженной... вечностью.

***

— Просыпайся, мой маленький дракон, мы приехали, — едва слышно прошептала Рейнира, бережно скользнув пальцами по шелковистым прядям дочери. Её ладонь легла так мягко, как прикосновение самого ветра, и всё же с каждым движением сердце Рейниры наполнялось тревогой, которую она не могла подавить. Маленькая Дейлирис, её тайная драгоценность, её свет среди тьмы, спала так мирно и безмятежно, как будто ей не были ведомы ни скорбь, ни боль, ни страхи этого мира. Дейлирис улеглась у матери на плече, прильнув всем телом, словно стремилась навек слиться с её теплом и ни за что не отпускать. Когда сир Аррик, по просьбе девочки, перенёс её к матери, оставив кровать Люка, в душе Рейниры промелькнула горечь утраты, которую она не хотела ни показывать, ни признавать, но которая стала её постоянной спутницей. — Ещё немного… — сонно пробормотала девочка, обнимая Рейниру крепче, будто упрямо цепляясь за мимолётное чувство безопасности, которое могла даровать только материнская любовь. Это тепло, столь нежное и чистое, казалось, на миг притушило холодный обруч боли, сжимающий её сердце. Но Рейнира знала, что в этом мире не бывает вечного утешения. Когда сир Аррик привёл Дейлирис, Рейнира укладывала младенца Джоффри. Крошечный и почти невесомый, он спокойно сопел, как будто не ведал ни тревог, ни той тяжести, что нависла над их домом. Покой его сна должен был передаться и ей, но вместо этого Рейнира ощущала лишь бездонную пустоту, что поглощала всё её существо. Она знала, что этот холод — не случайный гость, а её собственная боль, которую она носила словно вечную тень. Этой ночью, оставшись одна, Рейнира позволила себе сдаться отчаянию. Наклонившись к подушке, она плакала молча, боясь, что любой звук может разбить хрупкое спокойствие её детей. Слёзы лились, горькие, как морская соль, разъедавшая её душу. Она чувствовала себя потерянной, затерянной в собственном дворце, где каждый угол напоминал ей об утрате. Её кузина Лейна покинула этот мир, оставив после себя пустоту, которую ничто не могло заполнить. Но куда болезненнее была утрата сира Харвина Стронга. Он был её тайной, её счастьем, её отрадой, человеком, который, возможно, единственный знал её настоящую — ту, которую она скрывала от мира. В её сердце осталось место, выжженное его утратой, и боль этого огня не утихала, а лишь становилась острее с каждым днём. Вдыхаемый ночной воздух, пропитанный солью и гарью, казалось, с каждым вдохом уносил часть её в пепел — остатки её любви, её утешения, её мечты. Сейчас боль в сердце Рейниры не давала ей покоя. Это была не только боль воспоминаний — это был страх и гнев перед предстоящей встречей. Встречей с Деймоном. Мужчиной, которого она когда-то называла своим. Мужчиной, который теперь стал воплощением её самых противоречивых чувств. Когда-то его голос звучал для неё как музыка, его прикосновения были для неё жизнью. Теперь же одна только мысль о нём вызывала горечь и ненависть. Ненависть не только к нему, но и к себе самой — за то, что даже в этой ненависти она позволяла себе любить. Его образ — живой, яркий, тёмный — преследовал её по ночам. Глаза, в которых когда-то плескалось желание, теперь для неё были омутом, из которого нельзя выбраться. Прошло десять долгих лет. Целое десятилетие, наполненное молчанием, скрытыми взглядами и неизбывной горечью разлуки. Но теперь, когда их пути вновь пересеклись, Рейнира не могла понять, чего она боится больше: увидеть холодное равнодушие в его глазах или почувствовать тот самый острый, неумолимый взгляд, которым он однажды проник в её душу. А может, ей страшнее всего было узнать, как он посмотрит на Дейлирис. Этой ночью, когда мягкий свет свечи озарял лицо её дочери, Рейнира не могла оторвать от неё взгляда. Казалось, всё в Дейлирис кричало о нём: тот же упрямый изгиб бровей, та же резкая линия подбородка, тот же взгляд, в котором смешивались огонь и лёд. Сердце Рейниры болезненно сжалось. Она любила эту девочку всей душой, но сходство с Деймоном ранило её так, словно кто-то заново вскрывал старую рану. — Нам пора, милая, — прошептала она, осторожно убирая выбившуюся прядь с лица дочери. Их волосы, смешавшись, образовывали причудливую картину, словно сами судьбы их связали в единое целое. Каюта, хоть и уютная, с каждым днём становилась всё теснее. Её стены давили на Рейниру, запирая в ловушке воспоминаний. Она жаждала воздуха, свободы, чтобы напомнить себе, что она всё ещё жива. Морской бриз, казалось, был единственной ниточкой, которая могла спасти её от погружения в пучину боли и сожалений. Сжимая крошечную ладошку Дейлирис в своей руке, Рейнира шаг за шагом выводила её из каюты. Узкие коридоры корабля были наполнены гулом моря и запахом соли, но каждый её шаг отзывался в сердце громким эхом. Она чувствовала, как с каждым шагом её страх смешивается с любопытством, а ненависть — с той самой любовью, которую она пыталась похоронить внутри себя. На горизонте была встреча с ним, и ни ветер, ни море, ни даже время не могли остановить её судьбу. Когда они наконец сошли на сушу, Дейлирис, несмотря на густой воздух порта, ощущала себя так, словно каждая её мысль и каждое движение были скованы холодом. Она крепче закуталась в своё пальто, словно это могло защитить её от мира, который казался чужим и слишком враждебным. На ней было чёрное платье — простое, но элегантное, как того требовал долг её семьи. Этот цвет, омрачённый трауром или традицией, сливался с одеждой других членов рода, превращая их в тени, гуляющие под пасмурным небом. Но Дейлирис была не совсем похожа на остальных. Её маленькая гордость, украшавшая прядь волос, — заколка с сапфирами, которую подарил ей милый дядя Дейрон, выделяла её среди строгого однообразия. Камни, казалось, мерцали на свету, словно напоминание о тёплых моментах их редких встреч. Но ещё важнее для неё был кулон с бледно-красным камнем, что мягко лежал на её шее. Дейлирис надела его втайне от матери, зная, что та сочтёт этот жест несвоевременным. Но она не могла с ним расстаться. Камень, блеснувший сейчас, когда она оказалась на суше, будто пульсировал своим тихим светом, как маяк её собственных чувств и воспоминаний. Каждая деталь её наряда говорила о том, кем она была. Она была дочерью своей матери, наследницей великих, но омрачённых страданием Таргариенов. Атмосфера вокруг была, мягко говоря, невыносимо тяжёлой. Шёпот, словно невидимые нити, заполнял зал, заплетаясь в удушающий кокон напряжения. Лорды, собравшиеся здесь со всех уголков королевства, стояли небольшими группами, изредка кидая взгляды в сторону Рейниры и её детей. Эти взгляды были настороженными, колкими, полными молчаливого осуждения. Они не скрывали своих мыслей, даже не пытались сделать вид, что не замечают их присутствия. Дейлирис, чувствуя это напряжение, сжала руку матери; её лицо выражало растерянность. В свои десять лет она ещё не могла понять, почему все эти важные люди смотрят на неё с таким вниманием, почти как на диковинное животное в клетке. Она посмотрела на Рейниру, пытаясь найти в её глазах ответ. — Мама, почему они так смотрят? — её голос был тихим, но в нём звучало беспокойство. Рейнира медленно перевела взгляд с одного из шепчущихся лордов на дочь. Её сердце болезненно сжалось. Дейлирис была ещё слишком юной, чтобы понять, какой груз лежит на их семье, слишком чистой, чтобы знать, как жестокими могут быть эти взгляды и перешёптывания. — Не обращай внимания, милая, — ответила она, пытаясь придать своему голосу мягкость, хотя её собственное сердце билось быстрее от гнетущего осознания. — Люди всегда шепчутся. Это ничего не значит. Но она знала, что это не так. Каждый взгляд, каждое слово, едва уловимое среди шёпота, было ядом, пропитанным сомнениями. Эти люди подозревали — нет, почти были уверены — что её дети бастарды. Что их кровь не была чистой. Для них это была не просто сплетня, это было оскорблением чести, ударом по её праву на трон. Дейлирис, не понимая скрытого смысла, лишь крепче прижалась к матери, черпая в ней успокоение. Но сама Рейнира, нервно крутя кольца на пальцах, едва могла сохранять хладнокровие. Слишком многое зависело от её поведения, от её умения выдержать этот испытующий огонь взглядов. Среди лордов её особенно раздражал взгляд одного из них — лорда Борроутона. Его холодные, оценивающие глаза задержались на Дейлирис дольше, чем следовало. Она почувствовала это и неловко одёрнула своё платье, пытаясь спрятаться за Рейниру. — Не бойся, моя девочка, — тихо шепнула Рейнира; её голос звучал мягко, но в нём был стальной оттенок. — Они могут смотреть сколько угодно. Это не изменит того, кто мы есть. Но правда была куда суровее. Она знала, что люди не только смотрят. Они запоминают, выносят свои приговоры, и каждый из них — угроза. Она чувствовала, что это только начало, что её дети — её самые дорогие сокровища — уже стали пешками в чьей-то игре. Шёпот за спиной усилился. Рейнира могла уловить обрывки слов: «...непохожи...», «...волосы...», «...Стронг...». Каждый из этих обрывков бил, словно клинок, но она не позволила себе дрогнуть. Она выпрямила спину, высоко подняв подбородок, и посмотрела прямо перед собой. — Мы сильнее их слов, — едва слышно проговорила она, обращаясь скорее к себе, чем к дочери. Дейлирис смотрела на неё с восхищением. В глазах девочки её мать казалась непробиваемой, как валирийская сталь, неподвластной никаким ударам. И в этом моменте для Дейлирис не существовало ни шёпота, ни чужих взглядов. Только тепло матери, её сила и уверенность. Когда все, наконец, заняли свои места, напряжение в воздухе стало почти осязаемым. Лорды и леди стояли с суровыми выражениями лиц: кто-то из них опустил головы в скорбном жесте, кто-то держался с ледяным спокойствием, словно не позволял себе показать никаких эмоций. Церемония прощания началась. Джейс и Люк стояли рядом с Рейнирой, словно два верных стража. Их маленькие плечи были выпрямлены, а лица выражали серьёзность, не свойственную их возрасту. Рейнира обвила их плечи руками, сжимая чуть сильнее, чем обычно, как будто их близость могла хоть немного унять её боль. Дейлирис же находилась в центре этой небольшой группы, её место было между братьями. Она крепко держала их за руки; её маленькие пальцы сжимали их ладони с детским отчаянием, словно это могло защитить её от страха, который пронизывал всё её существо. Спиной девочка прижималась к животу матери, чувствуя тепло её тела, которое становилось для неё якорем в этом море неизвестного. Её сердце билось так быстро, что казалось, каждый в зале мог его слышать. Ей было страшно. Она никогда прежде не сталкивалась со смертью. Она никогда не видела, как умирают люди, и уж тем более не была частью таких церемоний. И теперь перед ней стояла задача проститься с тётей, которую она видела так редко, что её лицо стало для неё лишь смутным воспоминанием, стёртым временем. Рейнира почувствовала, как дочь чуть сильнее прижалась к ней. Она опустила взгляд, заметив, как Дейлирис сжала губы, стараясь сдержать слёзы. — Ты в безопасности, моя маленькая, — шепнула Рейнира едва слышно, так, чтобы никто вокруг не заметил. Но её собственные слова звучали пусто. Она знала, что не может защитить дочь от того, что будет дальше. От грусти, которая пронизывает каждую такую церемонию. От взглядов, которые будут смотреть на них как на чужаков. От тайн, которые отравляют их жизнь. Гроб, украшенный валирийскими символами, был вынесен и приготовлен отправиться в море. Тихий плач раздался среди собравшихся. Дейлирис чуть вздрогнула от этого звука, ещё сильнее вцепившись в руки братьев. Она не знала, что делать, куда смотреть. Её взгляд блуждал по свечам, по земле, по серьёзным лицам людей, собравшихся здесь. Она хотела спросить, почему они здесь, почему все плачут, почему мир вдруг кажется таким серым и холодным. Но вместо этого она молча прижалась к матери, закрыв глаза, надеясь, что всё это скоро закончится. – Сегодня мы собрались у Морского престола, чтобы передать леди Лейну из дома Веларионов вечным водам, – проговорил Веймонд Веларион. Его голос звучал тяжело, словно каждая произнесённая фраза была подобна камню, утопающему в глубинах. Слова Веймонда, столь скорбные и торжественные, казались тяжёлыми не только для тех, кто слушал. Дейлирис украдкой посмотрела на своего дедушку, Корлиса Велариона. Его величественный облик, всегда вызывавший в девочке чувство восхищения и трепета, сейчас словно осунулся. После каждого слова Веймонда его плечи опускались всё ниже, а взгляд тускнел. Девочка почувствовала внезапное желание подойти к нему, обнять или хотя бы просто быть рядом, но, подняв глаза на свою мать, она не решилась заговорить. Рейнира стояла неподвижно, её лицо казалось высеченным из мрамора. Она сжимала плечи Джейса и Люка так крепко, что те инстинктивно выпрямились, пытаясь не выдать своей тревоги. Её взгляд был устремлён вдаль, в одну точку, и Дейлирис заметила, как её мать незаметно прикусывает внутреннюю сторону щеки, словно пытается удержать что-то внутри. Следуя за взглядом матери, девочка повернула голову и увидела мужчину. Незнакомец стоял чуть в стороне от общего собрания, наблюдая за церемонией с холодной отстранённостью. Он был высок, его фигура словно вырезалась на фоне серого неба, а длинные серебристо-белые волосы, развеваемые ветром, выдавали его происхождение. Дейлирис почувствовала, как её сердце ёкнуло. Несмотря на то что она никогда его не видела, девочка сразу поняла, кто перед ней. Его имя часто звучало в разговорах взрослых, обычно шёпотом, с примесью осуждения или страха. Это был Деймон Таргариен. Её... двоюродный дед? Мысль о столь странном родстве вызвала у неё замешательство. Этот мужчина, чьи глаза были такими же светлыми, как у неё самой, стоял с выражением абсолютного спокойствия, будто наблюдал за всем этим спектаклем со стороны. Но что-то в его позе выдавало напряжение. Она повернулась обратно к матери, но Рейнира, казалось, не замечала дочери. Вся её сущность была сосредоточена на том, чтобы сохранять хладнокровие. Но Дейлирис почувствовала напряжение, исходящее от неё, как струны, натянутой до предела. – Отправляясь в свой последний путь, – продолжал свою речь Веймонд, – леди Лейна оставляет на берегу двух законно рождённых дочерей. Тишина, последовавшая за его словами, оказалась оглушающей. Где-то в толпе послышались тихие ахи, словно люди были одновременно ошеломлены и удовлетворены тем, что кто-то наконец осмелился озвучить то, что у многих на уме. Веймонд, до этого пристально смотревший на Деймона, резко перевёл взгляд на Рейниру. Его глаза полыхали, словно он намеревался сжечь её одним только взглядом. Рейнира чувствовала себя словно под лезвием ножа. Она опустила взгляд, пряча лицо, словно её смирение могло хоть как-то утихомирить бурю. Её пальцы крепче сжали плечи сыновей, словно они могли стать её якорем в этой бесконечной волне осуждения. Но внезапно она почувствовала, как чья-то сильная рука легла ей на плечо. Это прикосновение было тёплым и обнадёживающим, словно напоминающим, что она не одна. Она подняла голову и, заметив перед собой Эдмунда Аррена, на мгновение позволила себе улыбнуться. – Дядя... – тихо проронила она, её голос звучал почти с облегчением. Эдмунд ничего не сказал, лишь слегка сжал её плечо, показывая, что она под его защитой. Затем он обнял Люка, который стоял ближе к нему, и его лицо приобрело угрожающее выражение. Его взгляд метнулся к Веймонду, и в этом взгляде читалась ярость. *Этот человек не понимает, что за каждое своё слово ему придётся ответить,* – подумал Эдмунд, позволяя себе на мгновение представить, как он отправляет Веймонда к тем самым "вечным водам", о которых тот так красиво говорил. – Не опускай головы, Рейнира, – произнёс он тихо, чтобы услышала только она. Его голос звучал как сталь, обрамлённая шелком. – Смотри так, чтобы они боялись поднять свои. Веймонда, похоже, это предупреждение не волновало. Его слова становились всё более острыми, как ножи, метко направленные в сердце Рейниры. – Несмотря на то, что их мать никогда не вернётся к ним, они навсегда связаны узами крови, – продолжил он, делая паузу и обводя взглядом толпу. Его глаза остановились на Рейнире, и в них читалось почти торжество. – Кровь Веларионов солона, словно морская вода. Она всегда густа, она всегда чиста. Дейлирис, стоявшая рядом с матерью, почувствовала, как её глаза наполнились слезами. Атмосфера была слишком напряжённой, слова Веймонда пробивали, словно удары плетью. Девочка знала, что отец стоит неподалёку, но всё утро не решалась к нему подойти. Сейчас ей показалось, что это её единственное спасение. Она осторожно выбралась из объятий матери и обхватила Лейона за талию. – Папа... – прошептала она, но тот, казалось, даже не услышал. Его взгляд был направлен в пустоту, словно он полностью отстранился от происходящего. Дейлирис крепче прижалась к отцу, но его равнодушие причиняло ей ещё больше боли. Веймонд, заметив это, лишь сильнее нахмурился. Его голос стал ещё громче, будто он пытался перекричать тишину вокруг. – И её чистоту никому не нарушить, – закончил он, делая акцент на каждом слове. Но прежде чем он успел добавить что-либо ещё, воздух прорезал звук... смеха. Это был низкий, насмешливый смех, который заставил всех присутствующих обернуться. Даже Дейлирис, дрожащая от напряжения, подняла голову, чтобы увидеть, кто мог так неуважительно прервать церемонию. Это был Деймон. Он стоял чуть в стороне, руки скрещены на груди, его плечи слегка подрагивали от смеха. Это был не весёлый, а холодный, едкий смех, будто он смеялся не над словами Веймонда, а над его жалкими попытками казаться значимым. Веймонд, дабы держать лицо, проглотил обиду. Он властно поднял руку, приказывая передать тело Лейны морю. Все взгляды устремились на процесс. Гроб с телом Лейны Веларион, украшенный традиционными символами дома, медленно опустили в воду. Море словно поглотило её, завершая последний путь леди. С глухим всплеском гроб исчез в глубине, а толпа ненадолго затихла. Когда гроб утонул, погрузившись в глубину, Деймон наконец позволил себе повернуться в сторону Рейниры. Его взгляд был бесстыдным, изучающим, словно он пытался проникнуть в самую глубину её души. Его глаза блуждали по её лицу, скользили по силуэту, задерживались на её руках, сжимающих плечи сыновей. Рейнира почувствовала этот взгляд физически, как холодный ветер, пробирающий до костей. Её пальцы невольно дрогнули, а в груди сжалось странное чувство. Страх? Неловкость? Или, может, что-то более сложное и неприятное? Она не могла определить. Рейнира опустила глаза, не решаясь посмотреть в ответ. Вдруг взгляд Деймона окажется осуждающим? А что, если он видел в ней что-то постыдное, что-то, что вызывало у него отвращение? Рейнира с трудом удержала себя от того, чтобы отвернуться. Она знала, что не может показать слабость, но этот взгляд был слишком тяжёлым, слишком обнажающим. Её мысли поневоле возвращались к разговорам, которые она случайно подслушала в коридорах замка. Служанки шептались за её спиной, их голоса были тихими, но ядовитыми. – Рейниру давно уже никто не воспринимает как отраду королевства, – говорила одна. – После четырёх детей её красота угасла. – Что с неё взять? – подхватывала другая. – Алисента, конечно, блистает рядом с ней, как звезда на фоне сумерек. Эти слова, хоть и были произнесены слугами Алисенты, всё равно оставили в её душе болезненный след. Рейнира пыталась не придавать им значения, но сейчас, под тяжестью взгляда Деймона, они оживали, становясь осязаемыми, как шипы, впивающиеся в её сердце. Она заставила себя глубоко вдохнуть, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями. "Я – Рейнира Таргариен, будущая королева", – напомнила она себе. Но даже это внутреннее утверждение не могло заглушить её неуверенности. Она рискнула поднять глаза, встретив взгляд Деймона. На мгновение ей показалось, что в его взгляде мелькнуло что-то другое – не осуждение, не отвращение, а нечто гораздо более сложное, странная искра в его глазах. Или это было просто её воображение? Лейнор, явно не в силах больше выдерживать обстановку, тихо сказал: – Дейлирис, милая, иди к матери. Не дожидаясь ответа, он развернулся и направился к берегу, оставляя за спиной шум толпы и тяжёлые взгляды. Дейлирис нерешительно смотрела ему вслед, но всё же послушалась. Она шагнула к Рейнире и, подойдя, обняла её за талию, прижавшись щекой к животу матери. Рейнира опустила взгляд на дочь, проведя рукой по её волосам, словно пытаясь успокоить её и себя одновременно. Но её внимание быстро привлекло другое. Она подняла глаза обратно на Деймона. То, что она увидела, заставило её внутренне напрячься. Он стоял, облокотившись на камень, его поза была расслабленной, но взгляд говорил о другом. Деймон смотрел на Дейлирис, и в его глазах читался неподдельный интерес. Этот взгляд не был угрожающим, но он заставлял Рейниру нервничать. В нём было что-то, чего она не могла объяснить. Его взгляд скользил от Дейлирис к Джейсу и Люку, словно он пытался увидеть что-то, чего раньше не замечал. Рейнира чувствовала, как её руки слегка дрожат, но старалась сохранять спокойствие. Она обернулась к детям, чтобы убедиться, что они не замечают напряжения. Однако её мысли были уже далеко. "Что он задумал? Почему смотрит так?" – мелькало у неё в голове. Деймон же, похоже, ничего не замечал. Его лицо оставалось сосредоточенным, но не выдавало ни одной эмоции. Лишь его глаза, задумчивые и настойчивые, казалось, искали ответы, которые знал только он сам. Неловкую ситуацию неожиданно разрядил Тириос. Из ниоткуда, как вихрь, он появился на церемонии, привлекая к себе внимание всех присутствующих. Громадный лютоволк с лёгкостью пробежал через толпу, заставляя лордов отшатнуться. Следом за ним, запыхавшись, прибежали служанки, бормоча извинения. – Простите, ваша милость, – одна из них нервно поправила фартук, – мы пытались удержать его в каюте, но он вырвался... Тириос же, казалось, не испытывал никакого стыда за своё поведение. Весело виляя хвостом, он добрался до своей хозяйки. Дейлирис, едва сдерживая радость, присела и обняла его за шею, уткнувшись лицом в мягкий мех. Рейнира, наблюдая за этим, только вздохнула. Она давно привыкла к огромному зверю, который всегда был рядом с её дочерью, несмотря на его устрашающий вид. – Похоже, он решил, что церемония не может пройти без него, – тихо сказала Рейнира, с лёгкой улыбкой глядя на дочь. Дейлирис подняла на неё сияющие глаза, а затем снова прижалась к Тириосу. – Он просто хотел меня поддержать, матушка. Он чувствует, когда я волнуюсь. Деймон, стоявший чуть поодаль, усмехнулся, наблюдая за этим. Тириос тем временем лёг у ног Дейлирис, с довольным видом положив голову на лапы, словно давая понять, что никуда больше от неё не уйдёт.

***

Огонь горел в груди Деймона, стоило ему впервые за долгие десять лет увидеть Рейниру. Её образ, словно вырезанный из прошлого, не давал покоя его взгляду. Она стояла в чёрном, её лицо было мрачным и сосредоточенным, но всё равно притягивало его внимание. Было сложно не смотреть на неё. Слишком сложно. Однако он заставлял себя отвести взгляд. Это был день, когда он должен был отдать честь своей покойной жене. Лейна заслуживала этого. Она была больше, чем просто супругой. Она была членом той небольшой группы людей, которых он мог называть другом. Деймон прикрыл глаза, вспоминая её смех, её силу и отвагу. Её яркая жизнь теперь угасла, но память о ней всё ещё жила в нём. И всё же, стоило ему снова открыть глаза, как взгляд вновь невольно возвращался к Рейнире. Он ощущал не только гнев от утраты, но и нечто более сложное – болезненную смесь тоски, сожаления и желания. Эта буря эмоций лишь усиливалась, когда он видел, как она нервно теребит пальцы или украдкой смотрит на него, будто пытаясь разгадать его мысли. "Чёрт возьми, Рейнира," – думал он, глядя на неё. – "Почему ты всё ещё так владеешь мной?" Когда тело Лейны скрылось в глубинах моря, Деймон словно утратил способность контролировать свои мысли и желания. Его взгляд, тяжелый и прожигающий, впился в Рейниру. Это был не просто интерес или восхищение — это была одержимость, которая пропитала его до самых костей. Он смотрел на неё так, как хищник смотрит на добычу, которую уже считает своей. Она изменилась. Прошли годы, и на месте юной девы, которая когда-то пленила его, теперь стояла женщина, воплощение силы и соблазна. Её формы стали мягче, женственней — округлые бедра, пышная грудь, мягкий изгиб живота. Всё это влекло его с силой, которую он едва мог сдерживать. Казалось, каждое изменение в её теле было создано, чтобы пробудить в нём желание. Желание настолько сильное, что оно казалось болезненным. Он не просто хотел её — он нуждался в ней. Каждый взгляд, каждый вдох, который она делала, казались ему непереносимо прекрасными. Она была идеальной, божественной, и эта идеальность делала его безумным. Рейнира, сама того не зная, держала его в цепях. В своих мыслях он уже был у её ног, подчинённый каждому её капризу, каждому её движению. Но в этой зависимости было нечто тёмное. Его желание было всепоглощающим, почти разрушительным. Он знал, что эта одержимость сделала его слабым, уязвимым, но он не мог и не хотел от неё избавляться. Рейнира стала его светом и его тьмой, его молитвой и его проклятием. В её присутствии он был ничем, но в её отсутствии — и вовсе пустотой. Деймон понимал: если он не получит её, он уничтожит всё вокруг. Но кое-что в ней вызывало у Деймона глухое раздражение, смешанное с непониманием. Её неуверенность. Он видел, как она опускала взгляд, как её пальцы машинально теребили ткань платья, как она, казалось, пыталась сделать себя меньше, незаметнее. Это не сочеталось с той Рейнирой, которую он помнил — гордой, величественной, вызывающей. Что могло сломить её уверенность? Она опустила глаза, будто извиняясь за себя, но это только подогревало его желание. Как можно стыдиться того, что создано быть предметом восхищения? Её тело было храмом, а Деймон чувствовал себя паломником, готовым поклоняться. Деймон напрягся, когда заметил, как она едва заметно сжалась под его взглядом. Он вслушался в тихий шёпот, доносящийся из-за спин гостей. Голоса дам были полны яда, как и их слова. Они обсуждали её формы, с лёгкой издёвкой упоминая полноту и утверждая, что Рейнира, "отрада королевств", утратила свою красоту. Тихий смех резанул его по нервам, как острое лезвие. Он нахмурился, и в его взгляде промелькнула тень тьмы. Эти женщины, не знавшие ничего, кроме злословия, посмели задеть её. Они не могли видеть, как он видел: мягкость её тела была не недостатком, а благословением. Каждая округлость, каждый изгиб вызывали у него желание, которое с трудом сдерживалось. Но больше всего его разозлило то, что она слушала их. Позволяла их словам проникнуть в её сознание, позволяла им сломить её. Он почувствовал странное, острое разочарование. "Она сжалась под их взглядом? Под моим взглядом? Они осмеливаются судить её? Она осмеливается верить им?" Эти женщины забудут свои насмешки. Рейнира забудет их слова. Он заставит её помнить только одно: что она идеальна. Не для мира. Не для людей. Только для него. И он никогда не позволит никому, даже ей самой, думать иначе. Воспоминания захлестнули его, как волна. Он помнил время, когда позволял себе ненавидеть её. Когда ложился спать с мыслью, что Рейнира — тварь, разрушившая его жизнь. Её дерзость, её амбиции, её способность манипулировать — всё это раздражало его до безумия. Он ненавидел её так сильно, что эта ненависть становилась почти такой же острой, как любовь. Были ночи, когда он уговаривал себя, что сможет жить без неё. Что найдёт утешение в другой женщине. Он помнил Лейну — её мягкий голос, её добрую улыбку, её терпение. Она была его другом, спутником, но никогда не могла заполнить ту пустоту, которую оставила Рейнира. Даже в те моменты, когда он пытался возжелать Лейну, забывая о своей первой любви, её лицо неизменно вставало перед его глазами. Лейна, конечно, всё поняла. Она не терпела его самообман. Её резкие слова и одна крепкая оплеуха заставили его открыть глаза. "Ты дурак, Деймон, — сказала она тогда. — Ты пытаешься забыть её, но она в каждой твоей мысли. Признай это, или терзай себя до конца своих дней". И он признал. Пусть поздно, пусть в больной и извращённой форме, но признал. Время не исцелило его, а лишь сделало эту зависимость сильнее. Теперь, стоя среди толпы, он понял, что все годы лжи и ненависти не значили ничего. Её одного взгляда хватило, чтобы оживить в нём эту жгучую потребность. Желание. Не просто обладать ею, а подчинить. Сделать своей. Навсегда. Деймон тяжело вздохнул, пытаясь успокоиться. Гул голосов лордов, шум прибоя и солёный запах моря, казалось, сдавливали его со всех сторон. Его взгляд машинально скользил по толпе, пока не остановился на уходящей фигуре Лейнора. Он наблюдал за ним всего мгновение, прежде чем перевести внимание обратно на Рейниру. Её фигура теперь была частично скрыта тоненькой девочкой, прижимающейся к ней с почти болезненной нежностью. Это должна быть она — Дейлирис. Он не знал своих племянников лично, не видел их никогда, но чувствовал, что это была именно она. Его взгляд остановился на девочке, и он заметил то, что бросалось в глаза сразу. Её яркая, почти сияющая валирийская внешность резко контрастировала с обликом её братьев. Светлые волосы, кожа, словно светящаяся изнутри, — она была точной копией их общей древней крови. Это было… неожиданно. Интересно. Похоже, что кровь Рейниры, её наследие, на этот раз не смешалось, а вышло победителем. Девочка была чистой. Настолько чистой, что это почти обжигало. Деймон не мог оторвать от неё глаз. Однако его интерес был больше, чем просто восхищение чистотой крови. Он смотрел на неё, и это порождало странное чувство. Почти одержимость. Если в мальчиках можно было сомневаться, то эта девочка была живым знаменем, кричащим о её матери. Это открытие укрепило его в намерении. Он не просто вернулся к Рейнире. Он вернулся, чтобы взять всё, что принадлежало ей — и теперь ему по праву. Тишина, которая окутывала похороны Лейны, была нарушена неожиданным вторжением. Лютоволк — кажется, его звали Тириос — выскочил из каюты, шумно виляя хвостом и бегая между людьми. Служанки пытались остановить его, но тщетно. Зверь, кажется, принес с собой облегчение напряжённой обстановке. Корлис Веларион, воспользовавшись моментом, поднял голос: — Леди Лейна достойна пира в её честь. Приглашаю вас почтить её память в зале. Слова Корлиса стали сигналом. Лорды начали расходиться, а вместе с ними и Рейнира. Деймон заметил, как она, услышав предложение, быстро подхватила детей за руки и поспешила к своей карете. Она двигалась быстро, как будто спешила покинуть это место. Она даже ни разу не обернулась. Это не укрылось от его глаз. **"Неужели так трудно хотя бы раз взглянуть на меня, Рейнира?"** — подумал он с холодным раздражением, которое тут же сменилось уколом боли. И всё же кто-то заметил его. Маленький Люк, ведомый детской наивностью, обернулся. Его карие глаза встретились с фиалковыми глазами Деймона. И неожиданно мальчик поднял руку, чтобы помахать. Этот жест, такой простой и искренний, заставил Деймона усмехнуться. Он слегка кивнул и подмигнул мальчику, чувствуя лёгкое потепление в груди. Дейлирис же, словно впитывая настроение своей матери, старательно избегала взгляда в сторону Деймона. Она не до конца понимала, что именно он сделал, но напряжение Рейниры передалось ей как по цепочке. Это была почти инстинктивная реакция — защитить мать, даже не зная всех подробностей. Внутренне она была готова противостоять ему, хотя её детское сознание ещё не могло понять, откуда берётся эта настороженность. Когда карета наконец остановилась, Дейлирис глубоко вздохнула с облегчением. Путешествие, наполненное напряжением, наконец-то закончилось, и её маленькая душа искала чего-то яркого и лёгкого. Едва ступив на землю, она, не сказав ни слова, миновала мать и братьев. Её ноги несли её вперёд, к тому, что сейчас могло принести радость. Увидев вдалеке знакомую фигуру Хелейны, Дейлирис тут же побежала к ней. — Тётя Хелейна! — прозвучал её радостный голос, заполняя пространство и нарушая давящее молчание, которое витало вокруг. Хелейна, погружённая в свои мысли, едва заметно улыбнулась, обратив взгляд на племянницу. Но Сир Кристон Коль сделал шаг в сторону, загораживая путь девочке. Его тёмные глаза смотрели на неё сверху вниз, наполненные холодом, который мог заморозить даже самых смелых. Он опустил руку на рукоять меча, слегка сжав её, словно хотел напомнить о своём положении и власти. — Принцесса Хелейна не примет гостей, — сказал он ровным, но твёрдым голосом. — Она устала. Ваше место рядом с матерью. Дейлирис нахмурилась, её маленькие губы дрогнули, а глаза вспыхнули детской решимостью, свойственной её матери. Она не привыкла к подобному обращению, особенно от тех, кто по статусу не имел права так с ней разговаривать. — Я просто хочу поговорить с тётей, — твёрдо заявила она, сжимая кулачки. — Я не сделаю ей ничего плохого! Но Кристон лишь склонил голову, будто высмеивая её попытки сопротивляться. — Принцесса, у вас ещё будет время. Сейчас же… возвращайтесь к своей семье, — его голос стал более холодным, а рука на рукояти меча чуть сдвинулась. Это движение казалось излишним, почти угрожающим. Дейлирис сделала шаг в сторону, надеясь обойти его, но он снова преградил путь, будто не допуская даже мысли о том, что она сможет настоять на своём. — Вы не понимаете, принцесса, — прошипел он, слегка наклонившись к девочке. — То, что вам хочется, не всегда имеет значение. Его слова резали по сердцу, и хотя Дейлирис не полностью понимала весь смысл, она чувствовала унижение. Её детское упрямство боролось с нарастающей растерянностью. — Вы просто рыцарь, — тихо, но чётко произнесла она, её маленькие плечи напряглись. — У вас нет права решать, что мне делать. Кристон прищурился, его взгляд стал ещё более пронзительным, словно наконечник кинжала, направленный прямо в её сердце. В этот момент он казался воплощением надменного презрения, человека, который привык судить и приговаривать, не задумываясь о последствиях. — Я защищаю принцессу Хелейну от всего, что может её беспокоить, — произнёс он медленно, каждое слово было пропитано ядом, от которого невозможно было укрыться. — Даже от маленькой любопытной дочери… шлюхи. Это слово прозвучало особенно громко, словно удар гонга, который отдался эхом в голове Дейлирис. Её глаза расширились от шока, дыхание перехватило, как будто её внезапно бросили в ледяную воду. На миг ей показалось, что мир вокруг неё замер: шум голосов, ветер, шорох одежды — всё это исчезло, оставив только жгучую боль от его слов. Она крепко сжала кулачки, её маленькие ногти впились в ладони, но она не замечала этого. Всё её существо протестовало против того, что она только что услышала. Её губы дрогнули, но она прикусила их, пытаясь удержать рвущиеся наружу слова. Она хотела закричать, хотела сказать что-то, что остановило бы его, но в горле стоял ком, а обида переполняла её, как набегающая волна. "Почему?" — этот вопрос крутился у неё в голове. Почему он так с ней говорит? Почему он так смотрит на неё, словно она грязь под его ногами? — Я… я… — её голос дрожал, слова прерывались, как тонкая нить, которую кто-то безжалостно рвал. Она искала в себе силы, чтобы ответить, но не могла найти их. Кристон усмехнулся, его лицо исказилось злобным торжеством, будто он наслаждался её слабостью. — "Я" может пойти поплакать в покои матери и не мешать мне делать мою работу, — бросил он с насмешкой, его голос был холодным и презрительным. Эти слова стали последним ударом, от которого у Дейлирис навернулись слёзы. Но она быстро заморгала, чтобы их скрыть. Она знала, что не может позволить ему увидеть, как он задел её. Не могла показать слабость, даже если всё её существо кричало от несправедливости. — Это не ваша работа! — выкрикнула она вдруг, её голос звучал неожиданно громко, но всё ещё дрожал. Её тонкие плечи поднимались и опускались от волнения, но взгляд оставался твёрдым. Дейлирис сделала шаг в сторону, решив обойти Кристона и последовать за Хелейной, но не успела пройти и нескольких шагов, как почувствовала резкую боль в запястье. Его рука, грубая и холодная, как железный капкан, сжала её так сильно, что девочка вскрикнула. — Я сказал: вернитесь к матери, — голос Кристона прозвучал низко и угрожающе, а его хватка не ослабевала. — Или я отведу вас сам. Дейлирис повернула голову к нему, её глаза горели смесью страха и ярости. — Отпустите меня! — потребовала она, пытаясь выдернуть руку. Но он лишь сжал её сильнее, заставляя девочку вскрикнуть от боли. Её губы дрожали, дыхание стало частым, но она не отводила взгляд. Он был взрослым, сильным, властным, но она знала: внутри него была злоба, которая никогда не победит её чистоту. И хотя слёзы скатывались по её щекам, она гордо подняла голову. — Вы не смеете… — прошептала она. Кристон усмехнулся, его глаза блеснули холодной радостью. — Я смею больше, чем ты можешь себе представить, — прошипел он. Его рука резко отпустила её, словно сбросила ненужную вещь. Дейлирис отступила на несколько шагов, обхватив пострадавшее запястье, на котором уже появились красные следы. Она не сказала больше ни слова. Только смотрела на него, стиснув зубы, пока в её голове бурлили мысли. В этот момент, несмотря на боль в запястье и унижение, которое она только что испытала, Дейлирис дала себе твёрдое обещание: однажды она заставит его пожалеть обо всём. Но вы думаете, что после того, как её несколько раз предупредили, что к Хелейне нельзя, она сдалась? Ошибаетесь. Дейлирис была дочерью своей матери, а в её жилах текла кровь Таргариенов, и она не привыкла отступать. Гнев и обида внутри неё вспыхнули ярким пламенем, сметая сомнения и страх. Она сжала кулачки и, бросив испепеляющий взгляд на Кристона, сделала шаг вперёд. Кристон, видя её решимость, напрягся. Его рука снова потянулась к рукояти меча, словно он собирался не только остановить её, но и пресечь её дерзость силой. Его глаза сузились, а губы исказились в презрительной усмешке. Но в тот момент, когда он уже собирался схватить девочку, воздух прорезал глубокий, спокойный голос, звучащий с холодной угрозой: — И что здесь происходит? Голос прозвучал громко, как гром, разрывающий тишину. Он остановил и Кристона, и Дейлирис. Оба одновременно повернули головы в сторону источника звука. Перед ними стоял Деймон Таргариен. Его фигура, обрамлённая заходящим солнцем, казалась грозной и величественной. Его лицо было бесстрастным, но в глубине глаз горел ледяной огонь. Он стоял ровно, как воины перед битвой, положив руку на рукоять своего легендарного меча, Тёмной Сестры. Взгляд Деймона скользнул по сцене, оценивая всё мгновенно. Он заметил следы слёз на щеках Дейлирис, красное запястье, которое она держала в другой руке, и напряжённую позу Кристона. — Ты, — сказал он, обращаясь к Кристону, его голос звучал насмешливо-угрожающе. — Решил поиграть в стражника, хватая детей? Кристон напрягся, но не убрал руки от рукояти меча. Он попытался сохранить достоинство, но слова Деймона были как удары молота. — Принц Деймон, — голос Кристона Коля был холоден, но в нём чувствовалась нотка осторожности, почти страха. Он знал, что играет с огнём, и тот, кто стоял перед ним, был пламенем, которое легко могло его поглотить. — Я лишь исполняю свой долг. Принцесса Хелейна нуждается в покое, а эта девочка… — Эта девочка, — перебил его Деймон, и в его голосе зазвенела сталь, такая холодная и острая, что даже Кристон, привыкший к опасностям, не посмел продолжить. — Моя племянница. Твоя будущая королева. Слова повисли в воздухе, как громовые раскаты, и даже ветер, казалось, утих, опасаясь потревожить принца. Дейлирис молча смотрела на дядю, её глаза, большие и блестящие, полные благодарности, почти облегчения. Она чувствовала, как её защита явилась в тот момент, когда она была на грани слома. Деймон шагнул вперёд, его сапоги громко отразились эхом в пустом коридоре. Он без усилий поднял девочку на руки, словно она была легче пёрышка. Он посмотрел ей прямо в глаза, его лицо озарилось смесью опасной нежности и привычной насмешки. — Скажи мне, принцесса, — протянул он, его голос был низким, почти мурлыкающим. — Если бы ты была королевой сейчас, что бы ты приказала? Дейлирис немного смутилась, но в её взгляде зажглась дерзкая искорка, наследие Таргариенов. Она склонила голову и, едва сдерживая улыбку, произнесла: — Казни его. Воздух словно взорвался. На мгновение наступила тишина, затем Деймон расхохотался. Громкий, глубокий смех, полный одобрения. — Казнить? — переспросил он, глядя на Кристона с искренним весельем. — Слышал, благородный сир? Поступлю ли я правильно, исполняя свой долг перед королевством? Свой долг перед будущей королевой? Он слегка коснулся волос Дейлирис, как бы невзначай поправляя непослушную прядь, его жест был удивительно нежным для человека, чья репутация была омрачена кровью и хаосом. Кристон напрягся, его лицо побледнело. Он прекрасно понимал, что каждый следующий шаг мог стать его последним. — Принц, — начал он, пытаясь сохранить хоть тень достоинства, — я не имел намерений... — Конечно не имел. — Деймон резко перебил его, его тон стал ядовито-насмешливым. — Я скажу те же слова на твоих похоронах. Дейлирис внезапно рассмеялась. Это был звонкий, почти детский смех, но в нём звучало что-то новое, ранее ей чуждое. Её забавляла сама мысль о смерти сира Кристона. Деймон, увидев её реакцию, ухмыльнулся. — Как тебе такая речь, сир Кристон? — продолжал он, наслаждаясь каждым словом. — "Сир Кристон был отважным воином, знающим свой долг, и боги были милостивы, дав ему право умереть по королевскому приказу." — Я... — Кристон замер, его губы дрогнули, но он так и не нашёл, что ответить. В этот момент Дейлирис не удержалась: — "Я" может пойти поплакать в покои Алисенты. Деймон засмеялся снова, его смех был громким, искренним, но в нём чувствовалась тёмная радость. Он был явно доволен, видя в девочке не только кровь Рейниры, но и свой собственный дух. — Вы слышали принцессу, сир? — его голос стал ледяным. — Уходи, пока она не передумала. Кристон молча поклонился и, бросив последний взгляд, полный ненависти, развернулся и ушёл. Дейлирис, казалось, впервые выдохнула спокойно. Деймон медленно поставил девочку на землю. Его взгляд зацепился за кулон, висевший на её шее, и в глазах мелькнула тень. Он опустился на одно колено, чтобы быть на уровне девочки, его пальцы осторожно коснулись украшения. — Откуда это у тебя? — его голос стал мягче, но в нём всё ещё звучала напряжённая нотка. Дейлирис ощутила, как дядя замер, словно пытаясь скрыть какой-то внутренний шторм. Она посмотрела на кулон, затем на Деймона и честно ответила: — Этот кулон мне подарила мама. Ранила. — Она сказала, что я должна его носить. Ранила. — Но на самом деле она сказала, что это кулон моего отца... Ранила. — Но когда я показала его папе, он сказал, что у него никогда такого кулона не было. Убила. Мгновение, полное гробовой тишины, растянулось между ними. На лице Деймона не отразилось ничего, кроме холодной улыбки, но в его глазах загорелся огонь, чёрный и всепоглощающий. Но прежде чем он успел что-либо ответить девочке, она, сделав несколько шагов, поблагодарила его, сказав те слова, что разъедали его душу. — Спасибо вам, дядя Деймон, но я пойду к отцу, — её слова, такие простые, такие невинные, впились в него, как когти. Она даже не оглянулась, даже не подумала, как они разорвут его на части. Деймон молча смотрел, как Дейлирис бежала к Лейнору, её лёгкий шаг напоминал танец, но каждое её движение резало его по живому. Он не мог отвести взгляда, будто её образ высекался в его душе заново, оставляя за собой огонь. Это была его дочь, его кровь, его плоть, но она принадлежала другому. Деймон застыл на месте, как хищник, который видит добычу, но не может приблизиться. Его руки дрожали от сдерживаемой ярости. Она должна была звать его отцом. Она должна была быть его во всём — его маленькая королева, его наследие. Вместо этого она бросилась в объятия другого. Его взгляд обжигал Лейнора, который обнимал девочку, словно это была его кровь. Этот жалкий человек, который всю жизнь бегал от ответственности, теперь смел называть себя её отцом? Каждый жест, каждое прикосновение к Дейлирис было, как пощёчина Деймону. "Это была её вина. Это Рейнира забрала у меня дочь. Она отдала её другому. И всё же я не могу ненавидеть её." Деймон закрыл глаза, пытаясь погасить пожар внутри. Он не мог ненавидеть Рейниру. Она была всем, чем он когда-либо желал. Её сила, её огонь, её дух — всё это затягивало его в бездну, из которой он никогда не хотел выбраться. Она была его губительной слабостью, его болезненным наслаждением. Он вспоминал её улыбку, её смех, как она смотрела на него в ночной тишине. Вспоминал, как их страсть разжигала ночи до белого каления. Она была его королевой, его женщиной. Он всегда знал это. И если бы он мог, он бы уничтожил весь мир, чтобы удержать её при себе. Но она отвернулась, выбрала другого. "Я позволил ей уйти. Позволил ей решить, что я не нужен ей. И теперь я расплачиваюсь за это." Его взгляд снова упал на Дейлирис. Она была доказательством того, что он принадлежал Рейнире, а она — ему. Они не могли разорвать эту связь, какой бы ложью ни прикрывались. Девочка была плотью от их плоти, огнём от их огня. Гнев бурлил в его крови. У него забрали Рейниру, теперь они пытались забрать и её. Но он этого не допустит. Он был Деймоном Таргариеном, и мир прогнётся под его волю. Его сердце разрывалось. Рейнира. Она отдала ему дочь, но лишила его права быть её отцом. Она, его королева, его всё, повернулась спиной. Но почему? Чтобы защитить свою ложь? Чтобы уберечь свою семью? Или потому, что она никогда не верила, что он сможет быть чем-то большим? Эти мысли жгли его, но, несмотря на боль, он знал: она всё ещё его. Всегда была. Всегда будет. И если потребуется, он сделает её своей снова. Лейнора можно устранить. Лжецов можно заставить замолчать. Он вернёт свою дочь. Он вернёт Рейниру. Деймон медленно развернулся, его взгляд обжигал землю под ногами. Он не мог больше стоять здесь и смотреть на эту ложь. Ночь придёт, и с ней придёт его решение. Он будет действовать. И если ради этого придётся утопить весь мир в крови — так тому и быть.