Сокровище для защитницы

      Циклы Нарбондели тянулись один за другим. Утреннее свечение, ночная смерть, снова утреннее свечение, опять ночная смерть… Нарбондель — столб в центре бытия, и не её это вина, что время течёт не как надо. Это вина самца какого-то бэнровского, который заряд по ней пускает, чтобы все знали, сколько сейчас времени. Утегенталь понять никак не может, почему эту работу доверили самцу, если она такая важная! Наверное, самки бэнровские совсем обленились… Что, жрицы у них дома перевелись?! Будь Утегенталь самкой, он бы им всем показал! Пошёл бы в Арак-Тинилит вот прямо сейчас, доучился бы, получил шестиголовый хлыст фанатички и навёл бы в городе суету! Первым делом Нарбондель бы поджёг вместе с этим самцом бэнровским, который решает, сколько сейчас времени! Самец этот, видать, что-то напутал, вот и не идёт к Утегенталю госпожа. Не успевает дела свои делать, или не высыпается! Его госпожа страдает по вине бэнровского самца, да что делается-то?       Утегенталь молился циклами Нарбондели напролёт, совсем позабыв, что богиню не просить надо, а славить. Терзался он бедой своей неведомой, искал причины, за что же богиня его наказывает, раз госпожа всё не идёт… А может, прав циничный сосед по лежанке, и госпоже он попросту надоел? Так ведь Утегенталь не из тех шлюх, что ждут подарков и мечтают навязаться, он просто… Это другое! Не надо сравнивать!       Будь он слабым и жалким, как все остальные самцы, он бы давно уже катался по полу, давясь слезами и обретя славу зрелища, на какое из соседнего Чед-Насада приезжают поглядеть. А может, такова плата за грех рождения полуиблитом? Да, нагрешила его мать, талантливая извращенка с неведомой предысторией и мутными связями, но самцы на то и нужны, чтобы самочьи грехи искупать, вот сын Ангрин Ксенофилки и страдает за грехи Ангрин Ксенофилки! Самке такой грех простителен, а самцу вообще ничто не простительно! Или дело в том, что просит он богиню не в часовне, куда его вряд ли пустят, даже если хозяин так далеко уйти позволит?..       Надо сбежать.       Как в тот раз, когда подельник толкнул его в лапы вышибал, чтобы подшутить и получить удовольствие от воплей несозревшего мальчика в жадных самочьих лапах. Или как в любой другой раз, когда одно неосторожное слово заканчивалось пытками в цепях! Да ради богини, Утегенталь что угодно сделает, лишь бы цепи и он отныне существовали в разных мирах! Чтобы его больше никакой неведомой дрянью не поили и в член ничего не вкалывали для работы под лозунгом «пока не сдохнешь насовсем»!       И куда же ему бежать? Самец, да ещё в Браэрине… С рожей и габаритами, вопиющими даже в придачу к вагине и грудям! Попадёшь в первую же засаду и попробуй докажи, что ты чистокровный, а не игрушка для садисток.       Будучи проданным из первого борделя во второй, Утегенталь ничего для себя не понял. Также и после продажи в третий, за то что жрёт со своими габаритами, как самка, работая в убыток заведению. И в четвёртый, потому что загадочная «документация», и «надо найти крайнего», а никого тупее среди шлюх не оказалось. И в пятый, за излишнюю правильность (видите ли, клиенткам не понравились обвинения в несоответствии образу настоящей самки, а работникам — претензии за получение платы в столь богинеугодном деле!). На шестом, борделе с уродами, абсолютном дне, где за убийства шлюх компенсацию через раз взымают, Утегенталь понял, что надо быть тише воды, ниже поросли мха. Теперь он очень хороший мальчик!       Или плохой, если клиентка настаивает на сопротивлении.       Так что никуда он не сбежит. Будет сидеть смирно и молиться, тихо всех ненавидя.       Циклы Нарбондели сменяли друг друга, как клиентки, не слишком расстроенные оттого, что глаза его закрыты. Утегенталь уже не эльфёнок, чтобы брыкаться, просыпаясь в полной тьме из-за чужого лобка, вплотную прижатого к его лицу. Прежде чем открыть глаза, надо высунуть язык, так и глазам безопаснее, и всему телу. Лучше в таких делах вообще головой не вертеть, а то ведь шипами в щеках можно клиентке чего-нибудь распороть невзначай. Её это не остановит, а только злее сделает! Вот так дёрнешься лишний раз, и опять придётся наращивать зубы… Мать научила его регенерации, как знала, что сын бордельным рабом закончит! Ещё бы мать его умным родила, чтобы он эти самые зубы в нужном месте отращивал…       Пришла госпожа!.. но не та. Изнасиловала его с особым пристрастием, ещё и железные кольца из ушей подёргала вместе с мясом. Пришлось всё чинить, скуля, как самец какой-то.       Пришла госпожа!.. снова не та. Связала, назвала именем обидчицы, объездила и так избила, что вышибалы её с Утегенталя силком снимали, а он выл от боли, только бы не разреветься, как самец какой-то.       Пришла госпожа!.. и опять не та. Заставила напиться и что-то такое с ним в беспамятстве сотворила, что другие шлюхи и не донимали его, смотря с сожалением. Что взять с них, с презренных жалостливых самцов!       Сам хозяин дал Утегенталю отгул, позволив спать связанным и с перевязкой на члене, чтобы имели его щадяще, во сне. Сомнительная милость! Попробуй сначала засни, связанный, со стоячим членом! Но Утегенталь не такой, как эти вечно ноющие самцы, для него нет ничего невозможного.       Недостойные самки, каким он бы в жизни не дал, объезжали его, пока он бился в лихорадке и наверняка вёл себя недостойно, иначе не просыпался бы с кляпом во рту. Сны ему шли назидательные, обо всём, чего он так отчаянно просит, не усвоив урок. Разве может мужчина совсем один, без защитницы? Мужчина не может, а мальчик уж подавно. Вот и усвоил Утегенталь урок, что защитницу надо искать со знанием дела, а не ложиться под каждую, что рада воспользоваться.       Одна соблазнила мягко, погладив мальчика по ушкам и нежно направив его покорную голову куда-то между своих ног. Пришлось подчиниться, она ведь по-хорошему заставляла, не била даже! И в другой раз пришлось покориться, когда она «по-хорошему» приказала снять штаны и повторить манёвр, но теперь уже другим местом. А затем она стала грубее… но ведь она самка, что с неё взять! А там и сестрицам её пришлось услужить, всем сразу… Оказалось это действо проверкой на целомудрие, с треском проваленной, вот и остался едва живой мальчик ни с чем! Избитый, пущенный по кругу, оплёванный с ног до головы… Всё такой же голодный, нищий, бездомный и никому не нужный.       Другая брала свирепо, готовая пренебречь своим удовольствием ради его слёз. Совсем ещё юный Утегенталь терпел, ведь госпожа обещала взять его в наложники, под свою защиту! Жаль, что она передумала, когда жертве пришло в пустую голову робко напомнил об этом обещании много встреч спустя. Избила страшно, обвинив в самцовых истериках, изнасиловала напоследок, да и велела никогда впредь не попадаться ей на глаза.       Третья обещала ни много ни мало усыновить! Правда, сперва надо совершить ритуал, совершенно секретный, ей одной известный. Откуда мальчики берутся во тьму? Вот там и надо поработать! Символически: сперва языком, затем самым ценным… Утегенталь не настолько пропащий, чтобы в это поверить, но… Она обещала усыновить после этого! Не исполнила, разумеется, ведь где это видано, чтобы сын охотно отдался матери… Обидно было, но не так, как после расставания с тут же оседлавшей его благодетельницей. Откуда ей было знать, что создание размером со взрослого самца едва вошло в пубертат? Она, конечно, бросила Утегенталя, страшно его избив, едва узнала, сколько ему лет на самом деле… да оказалось это очередным предлогом не брать грязнокровку под свою опеку, только и всего! Всё она знала, затем и спала с ним, что он совсем дитя, как она и любит. Устав от невесть какой по счёту проверки на целомудрие, на умения в постели, которых почему-то в последний момент оказывалось недостаточно, от внезапных самочьих осознаний, что он рожей не вышел, и, кажется, не вполне чистокровный, что можно понять лишь получив бесплатный секс, Утегенталь решил, что с него достаточно!       А затем он оказался в борделе. Он даже не помнит, как именно это произошло, слишком часто он контактировал с сильным полом, охочим не только насиловать, но и самоутверждаться, видя под собой нечто по-самочьи огромное, способное дать отпор. Красавцев порой насилуют нежно, любуясь, а уродов-переростков имеют со всей ненавистью к миру, отыгрываясь за все свои комплексы, наверняка представляя на месте самца ту самую головорезку, из-за которой несчастная насильница не может на улицу выйти, не выхватив порцию побоев.       И вот Утегенталь, всё для себя осознавший, едва не хнычет от тоски по самой огромной из когда-либо виданных им самок, моля богиню о новом витке страданий. Верно говорят, умом самцовую особь не понять!       — Утегенталь! — зовёт его нечто обманчиво-мягким голоском, деликатно тормоша, будто опасаясь агрессии связанного существа, что способно всех убить, упав и устроив землетрясение. — На выход!       Совершенно опустошённый снами, боящийся открыть глаза, чтобы в них не натекло смазки очередной восседающей на лице клиентки, не смеющий почувствовать нижнюю половину тела…       Утегенталь открывает глаза, с ужасом не замечая никакого подвоха. Никаких оков, никакой перевязки на члене, даже никакого кляпа.       Лишь хозяин, оставивший подле него ржавую коробку неоновой краски для лица и тела — то, что надо дешёвым шлюхам, чтобы выделяться в заросшей грязью толпе.       Что же, стоило догадаться. Кто назовёт его по имени, кроме хозяина, довольного работой покорного мальчика? Такого покорного, что можно и на улицу ненадолго отпустить, чтобы тот привёл новую клиентуру, да ещё заведение прорекламировал.       — Без глупостей, — добавил хозяин грозно, насколько это вообще подвластно самцам.       Делать нечего. Размявшись после лежачей работы, оставив на себе ровно столько одежды, чтобы приличных особей хватил удар, раскрасившись с ног до головы, Утегенталь направился «на выход», стараясь ненавидеть свою жизнь чуть меньше положенного. «На выход» — это значит, тебя могут похитить, избить и пустить по кругу, не заплатив… либо ты сам присмотришь себе клиентку, и она вовсе не обязательно будет конченной сволочью!       Шлюхи смотрели на него, кто с завистью, кто с сожалением, а кто называя вслед хозяйским холуём, идейным мазохистом и продажной падалью, что не догадается сбежать и других беглецов сдаст за поощрительную порку. Ну ничего, с этими Утегенталь ещё разберётся… Они ему тёмную не устроят, он сам им тёмную устроит! Один против всех!       Пройдя через «портал» из сшитых друг с другом рофьих шкур, получив по отощавшей заднице от ржущей над своей выходкой вышибалы, монструозно хихикнув в ответ, он, наконец, выходит на свежий воздух! Вот он, Браэрин во всей красе! Работяги поджигают файерболами трупную кучу, пара ничтожеств никак не может вписаться в дверной проём кабака напротив, туловище неопределённого пола и возраста задыхается, лёжа лицом в канаве, быдланши мочатся на дальность стоя… Утегенталь горделиво заправляет прядку за истерзанное ушко, становясь чуть выгнувшись, чтобы и без того внушительный гульфик казался ещё больше. Нет предела совершенству!       — Покажи яички! — доносится с почтительного расстояния писклявый голосок.       Вот они, как всегда. Стайка малолетних полусамок, ещё не выскочивших из эльфёночьих штанишек. Утегенталь глядит на них искоса, как на низшую форму жизни, скрипя набором полунарощенных клыков, пока они, хохоча и краснея, то прячутся друг за дружкой, подначивая подойти к дяденьке и «отыметь» его, то совершают странные движения, кое-как имитируя спаривание.       — А если покажу?! — огрызается Утегенталь, уставший от этих сцен. — У ваших матерей есть столько денег?! Братьями будете хозяйке моей платить?!       Малолетки притихли, переглядываясь и отступая. Больше всего теперь они боятся, что дядя проститут уступит их мольбам! Да, они станут самыми статусными полусамками в своей ячейке, но матери, чьих сыновей из-за малолетних идиоток заберут в проституты… Ох и надерёт мамаша уши! А затем ещё чего-нибудь надерёт!       — Сколько стоишь?! — тут же докапывается ничтожество, поднявшее голову из канавы.       Прикинув, что не за этим контингентом его послали, Утегенталь цепляет на лицо рабочую сладенькую ухмылочку и уверенно шагает к пьяни… Чтобы наступить дырявым ботинком ей на голову и постоять так, пока охамевшая падаль не перестанет дёргаться. Затем надо бы пнуть пару раз по рёбрам для проформы и расхохотаться на весь Браэрин, чтобы еретички со страху уверовали!..       Всё-таки, не такой должна быть самка. Богиня сильный пол зачем создала? Чтобы они спрашивали согласие, пусть даже в такой форме? Чтобы валялись в луже, когда им дано всё для установления личной власти над миром? Чтобы в дряблости своей напоминали самцов, когда их самочья роль — хватать шлюх, перебрасывая слабый пол через плечо и заваливая, где придётся, да хотя бы в этой самой луже?       — Э! — окликает вышибала, сидящая на кортах у входа, с папоротниковой самокруткой в гнилых зубах. — Я всё понимаю, но ты это… Работать, короче!       Она сплюнула на пещерное дно, чтобы придать вес своим словам, и Утегенталь прижал уши, зачем-то поклонившись. Вышибалам его отдавали не раз, пока он не умел себя вести, и меньше всего хотелось ему вновь очнуться привязанным к столу в самой странной и неудобной позе. Или протирать спиной пол, пока наблюдающий за этим хозяин не решит, что с него хватит. Или узнать на себе, какого это, когда сзади тебя ублажают недопитой бутылкой, а спереди проверяют, как сильно надо тянуть, если хочешь оторвать шлюхе член. Странное это дело, орать от боли, кончая от удовольствия, а затем рыдать, молясь и каясь, ведь самцы не самки, чтобы получать удовольствие!       Не желая вновь каяться, Утегенталь кое-как взял себя в руки, наметив цель.       Вот она, огромная и наверняка очень сильная, околачивается возле кабака… Ждёт кого-то, закутавшись в плащ. Плащ не драный, значит богатая! И никакого пивафви, вот и не даст по роже за то, что навязчивый проститут ей миссию сорвал!       — Госпожа одна совсем?! — заходит он с козырей, подкравшись.       Весь Браэрин вздрогнул от монструозного вопля, но не «госпожа», которой он проорал это чуть ли не на ухо. Она неопределённо пожимает плечами. Странно как! Язык что ли за наезд не по чину оборвали? Ну, вроде не гонит прочь, значит не занята и щедрая сегодня. Но и в наступление не переходит. Да что с ней такое?!       Очевидно боясь спугнуть внеплановый секс, самка встаёт к нему вполоборота, как бы говоря «валяй, обольщай меня». Развернуться бы да уйти! Очередная браэринка возомнила себя матроной, будто у неё гарем дома, и шлюхи сами стелются перед ней за право ублажить! Ну ничего, Утегенталь и такому обучен, он всяких извращенок повидал.       — Если госпожа даст денег… — он подходит вплотную, со спины, пока не зная, куда деть руки. Говорить надо тише, когда мягко кусаешь самку за ухо своими прореженными клыками, это он усвоил на горьком опыте.       Тревожно ему стало за эту самку… Уж очень она растаяла, почувствовав мягкий укус его клычков! Ещё чуть-чуть, и обвалилась бы вся, и пришлось бы эту, полумёртвую, бросить и новую искать! А застонала-то как, губу закусывая… А какая она мокрая теперь, этого Утегенталь даже представить не смел. Наверное, как тот самый Донигартен — большая вода из рассказов матери, где рыбы клыкастые живут!       А может не в укусе дело? У неё давно не было самца, вот и млеет от всякого внимания?       — Если госпожа хочет поиметь плохого мальчика… — его руки скользят по её телу, останавливаясь на грудях и чуть их сжимая. Груди совсем не мягкие, но явно самочьи!       — Я мальчик плохой, а в постели хороший! — он жмётся к ней со спины, делая всё, чтобы она почувствовала эрекцию сквозь плащ. Сердце её так бьётся, будто она уже проверяет, кто тут хороший-плохой мальчик.       — Могу по-разному дать! — одна рука всё-таки решается скользнуть ниже, останавливаясь на еë рёбрах.       — И спереди, и сзади! И снизу лежать умею, и сверху, сам всё делать, чтобы госпожа отдыхала! И ротик у меня рабочий! Знаешь, как я смотреть буду, если ты меня на колени поставишь и в рот мне кончишь?! Могу с пещерного дна слизать, если доплатишь! А если побить хочешь или отшлёпать, то за это ещё доплатить надо! Но оно того стоит, я тебе точно говорю!       Самка хватает его лапищу и суёт себе между ног. Пальцы его намокли даже сквозь ткань её платья, и Утегенталь присвистнул бы, будь у него все зубы на месте. Она что, мокнет от разговоров? Это такие теперь насильницы пошли?!       — Ты можешь драть меня как захочешь, — продолжает он, надеясь отделаться малой кровью. Сейчас она кончит, даже не сорвав с него пародию на штаны, и всё будет хорошо!       — Ты схватишь меня за косма и в стену мордой впишешь! — он задвигал пальцами по её вульве, раздвигая половые губы прямо сквозь грубую одежду. — Я, конечно, буду сопротивляться, ведь вы, самки никак без этого! Я сопротивляться буду, но чуть-чуть совсем, потому что я плохой мальчишка! Я позволю тебе меня поиметь, но только тебе! Другим не дам, они не заплатили!       — Ты всем так говоришь? — подала она голос, едва не повергнув Утегенталя в шок. Она умеет говорить?! Хотя бы подозрительным полушёпотом!       — Нет конечно! — возмутился Утегенталь, счастливый оттого, что не видит своего чересчур честного лица. — Я что, на проститута похож?!       Самка умудрилась заржать. Всё так же, полушёпотом… Почему-то!       — А если проверю? — она прижалась к нему спиной, практически насадившись на член сквозь их одежды.       — Что я не всем так говорю?..       Вопрос был неправильный… а может наоборот, правильный, да ещё какой! Не желая ничего растолковывать, самка схватила его в охапку, разве что не перебросив через плечо, и затащила за ближайшую дверь. В кабак! На ходу сунув кому-то деньги! Расталкивая по пути всё живое! Запирая подсобку изнутри!       Утегенталь слегка запаниковал, не зная, чего ожидать. Не говоря ни слова, самка накинулась на него, повалив на пол, вжав лицом в грязь, срывая сто раз перешитые штаны, чтобы они болтались на уровне его коленей, мешая спастись бегством.       — Ты позовёшь сестёр?! — не выдержал он, вспоминая былое.       — На кой драук тебе мои сёстры?! — огрызнулась она в полный голос, заламывая ему руки и переворачивая на спину.       Этот голос! Это же…       — Я плохо обошлась с тобой в тот раз, — бодро заговорила она, лапая, как в последний раз. — Хорошо, что ты меня простил!       — Тот раз?! Плохо?! Почему вы!..       — Если спросишь, что за чары я применила, чтобы остаться не узнанной, я с тобой такое сделаю, что ты меня никогда не простишь!       Она села на его ноги, чтобы он не смог брыкаться под ней. Как будто он собирался! Утегенталь ей бы всё простил, уже хотя бы за факт предупреждения вместо немедленной кары. Как это самец может чего-то «не простить»! Да за кого она его принимает?! За этих вечно недовольных созданий, полных жалких самцовых обид, живущих, чтобы досаждать самкам и разводить госпожей на подарки, отлынивая от роли покорных шлюх?!       — Госпожа, это вы? — подал он севший невесть отчего голосок, чуть не всхлипывая от поистине эльфëночьего восторга.       — У тебя все госпожи! — с усмешкой ответила Та Самая, о чьём явлении он так отчаянно просил богиню. — Заткнись, Утегенталь. Просто помолчи.       — Да, госпожа! — обрадовался он на весь кабак, а может и на весь Браэрин.       Самки, конечно, извращенки, но то, что делала госпожа, не имело вообще никакого смысла. Она плюнула себе на ладонь, будто её смазки недостаточно, и мягко схватила его член, водя по нему рукой вверх и вниз. Крепкая хватка, но не такая, чтобы оторвать самцу залог его выживания. Странные движения, едва ли сулящие самке удовольствие… Подготовка, должно быть… чересчур затянувшаяся!       — Хватит! — он забился в панике, сообразив, наконец, что она делает.       Госпожа схватила его за горло свободной рукой, склонившись к самому его лицу.       — Не ври, тебе нравится! — она зловеще ухмылялась, жадно глядя ему в глаза, сжав хватку на члене самую малость сильнее и двигая рукой активнее. — Дёрнешься — убью!       Ему ничего не осталось, кроме как повиноваться, молясь, чтобы всякий намëк на позорное удовольствие отступил.       — Какого драука ты себе позволяешь, Утегенталь? — госпожа явно упивалась его «страданиями». — Я не слышу твоих стонов!       Нет, это уже слишком! Он, великий грешник, заслуживший каждое насилие в свой адрес, пошёл против воли самки, закусив губу!       — Целка из себя строишь?! Куда делся плохой мальчишка?! Сейчас ты…       — Я сказал хватит! — заорал он в полную мощь лёгких, применив всю свою силу, чтобы сбросить её и вмиг очутиться где угодно, лишь бы подальше.       А затем наступила тишина во тьме. Слишком темно, чтобы видеть дальше собственного носа. Недостаточно темно, чтобы перейти в инфракрасный режим зрения. Он забился в угол, в ужасе осознав, что эрекция больше его не тяготит. Это потому что он… Он закончил, не ублажив самку?       Утегенталь изо всех сил благодарил богиню за плохую видимость. Он умрёт от позора, если госпожа заметит слёзы страха и стыда в его глазах. Он умрёт от всего и сразу, если увидит своё семя на её руках, ведь это будет значить, что он не смог услужить самке — сделать то единственное, для чего был создан!       — Я даже не знаю, с чего начать, — заговорила госпожа как-то неопределённо. — Вы, самцы, странные создания. Так вам больно, не так — неприятно.       — Это слишком, госпожа, — только и мог пробормотать он, героически борясь с комом в горле и не смея двинуться, чтобы надеть штаны.       — Обычно, — госпожа будто и сама не сумеет выдержать тишины. — Обычно тут я говорю всё, что самец не озвучит от своей… Ммм… Невинности. А про тебя я ничего не знаю. Тебе было больно?       — Не надо со мной так! — отозвался он, дрожа всем телом. Даже голос его дрожал.       — А как надо? — она начинала закипать. — Ты мне объясни, я же не жрица, мысли твои слышать!       Утегенталь не знал, что на это ответить. Самкам надо что-то объяснять? Они разве не знают всё во тьме? Их и с самцами надо учить обращаться?!       — Хорошо, Утегенталь, — сдалась госпожа, понимая, что ничего не добьётся, — давай попробуем ещё раз. Я буду груба и эгоистична в постели.       — Ну слава богине! — ответил он. Может и не вслух. Может, она не поняла, что он пробормотал, пытаясь взять себя в руки. Может, он сказал вообще не это, ему вдруг стало всё равно!       Она щёлкнула пальцами, зажигая огонёк фейри, на миг всех ослепивший. Утегенталь сжался в комок, уши приросли к голове, и все свои силы он употребил на то, чтобы вернуть на лицо если не рабочую улыбку, то хотя бы нечто далёкое от выражения оскорблённой невинности.       Госпожа встала в полный рост, неуверенно подойдя и грубо намотав его косу на кулак. Утегенталь перебрался на колени и открыл рот, призывно облизнувшись.       — Языком и пальцами, — скомандовала она, дрожа от разочарования и яростно глядя сверху вниз. — Работай!       И он принялся демонстрировать лучшее, что умеет. Госпожа натягивала его за косу, двигая бёдрами навстречу, а он упоённо работал язычком, издавая звуки деланного удовольствия. Язык работает по клитору, пальцы, сначала один, а затем и несколько, по верхней стенке вагины. Госпожа тяжело дышала, под конец издавая звуки, которых испугалось бы даже дикое животное. Наверное, больше всего теперь она хотела разбить его и без того несимпатичное личико, разукрашенное паршивой краской, или хотя бы опрокинуть его и отполировать им грязный пол, чтобы с его спины слезла кожа от самых диких скачек.       Утегенталь то и дело вскидывал голову, глядя на госпожу так, будто он переживает лучшие моменты жизни и покорно заглядывая ей в глаза. А затем струя сквирта ударила в его лицо, и он принялся с упоением облизывать губы и пальцы, будто это он получил удовольствие, а она просто безучастно стояла рядом.       Не сказав больше ни слова, она зачем-то вытерла руки о его волосы, швырнула плату, слишком большую для его работы, и ушла, даже не вызвавшись проводить из кабака на улицу.       Утегенталь оделся и вернулся «домой», отдав ошалевшему от таких доходов хозяину все деньги без остатка. До самого отбоя Утегенталь лежал на своём месте, ни живой ни мёртвый, укрывшись дырявым плащом с головой и мелко дрожа. Все мысли разом терзали его, но была среди них самая тягостная, такая, что впору перестать строить из себя самку и броситься на улицу, повалившись на колени и следуя за невесть куда ушедшей госпожой прямо так, пока замертво от усталости не упадёшь. Что если она…       Что если она больше не придёт?! Никогда! Его защитница, та самая, сильная и не спешащая убить… Что если она исчезла навсегда?! Что если она вернётся, но не к нему?! Что если он упустил единственный шанс понравится, тот самый единственный шанс, данный богиней?! Неужели он не мог просто… потерпеть?       Утегенталь не смел даже молиться, ощущая себя самой спесивой тварью во всём Андердарке.