Сокровище для защитницы

      Мез’Баррис не чудовище вроде жриц, под которыми вечно кто-то умирает, а Хецка… Хецка не такая, как Мез’Баррис! И не такая, как жрицы! Она просто чудовище, без всяких оправданий.       Разносторонняя личность, между прочим! Вчера наёмница, сегодня разбойница, завтра налётчица… Настоящие кошмары этого мира возят Хецку мордой по пещерному дну: реквизируют её самцов, выкручивают ей соски, плюют ей в лицо, а чаще и вовсе проживают жизнь, ни разу не услышав этого имени… Но то «кошмары мира», а маленькие браэринские девочки визжат младенчески-тонкими голосками от восторга при виде такой героини!       Мез’Баррис «девочка» не маленькая и даже не браэринская, но как могла она пройти мимо столь знаменательной личности, не заведя с ней знакомство? Сперва, правда, пришлось внутренне примериться с риторическим вопросом… «Хецка». Это имя какое-то… Неправильное. Не местное. Нездешнее… Будто даже, богиня упаси, иблитское! Рожа, пусть и кошмарная, но не иблитская, а имя иблитское. Да и что за предыстория у этой падали: то она драконица, то демоница, то вообще такое, чему названия даже Мать Бэнр не знает! Эта недосягаемая Мать Бэнр, с которой Мез’Баррис за всю жизнь по одной улице не пройдёт!       И всё-таки, как приятно отдохнуть от роли центра бытия, слушая истории о подвигах, а не толкая речи! Подвигов у Хецки много, историй и того больше, а уж как развязывает ей язык во время попойки за чужой счёт!       И в этот раз тоже.       — Ты знаешь Плесень? — деловито начинает Мез’Баррис, будто для матроны чего выведывает. Какая-то дрянь с этим прозвищем имела её прелестного мальчика! Слава богине, Мез’Баррис явилась как раз вовремя, вспомнив о своём сокровище случайно и вечность спустя.       Хецка расплылась в гнилозубой улыбке, кося подбитым глазом и почёсывая плешивую макушку. Загадочная история! Мез’Баррис знает лишь то, что скальп этой падали пришлось пришивать заново, а рядом не было никого с прямыми руками.       — Плесень! — Хецка сияла пуще огонька фейри. — Это моя девчонка! У нас даже шлюхи общие! Того гляди, рожу от неё!       За соседним столом загаженного кабака заржали, синхронно, всем телом, развернувшись в сторону этого разговора. Ещё одна такая реплика, и кучка помятых самок да раскрашенных неоновой краской самцов направится за их с Хецкой стол, может быть даже не вставая с табуреток.       — Такая же, как ты?! — Мез’Баррис все силы вложила в фальшивый одобряющий оскал.       — А то! Знаешь, как сошлись?       Мез’Баррис уж очень хотела зажать уши, а лучше поднять задницу да набить кому-нибудь лицо. С какой стати — непонятно!       — Ты уж поведай, чтоб я знала, — дежурно ухмыльнулась она вместо всего.       И началось… Десяток историй, совершенно не по теме. Мораль тут одна: перед Хецкой дрожит весь Браэрин, а кто не дрожит — те просто ей завидуют. Особь чересчур наблюдательная могла бы заметить, как меняются детали этих легенд о великих деяниях с каждой новой встречей… Хецка не только овладела всеми самцами и покалечила всех самок! Среди поставленных на место жертв многозначительно затесается то солдатка Армго, то матронья проныра, то жрица под прикрытием!       — Ангрин знаешь? — ни с того ни с сего осведомилась Хецка, да с таким видом, будто без этой истории встреча зря пройдёт.       Драук побери эту падаль! Очередная проверка на «свою», тест на знание местных головорезок и барыг? Мез’Баррис, конечно, своя в доску, не чета зазнавшимся принцесскам из по-настоящему знатных Домов… Но не обязана же она знать всех в Браэрине!       — Мутная баба была, — Хецка трактовала реакцию как неумолимую жажду знаний, и вещала теперь, с удвоенным энтузиазмом заливая в себя пойло и закусывая огромным грибом. — Разное делала, говорят. Что — непонятно. Не знает никто. А я знаю, но не скажу!       И тут она вскочила с места, схватив Мез’Баррис за воротник пивафви и дыша гнилью вперемешку с перегаром в самое её лицо.       — Я ж вижу, — страстно зашептала падаль, — что ты не просто, ну, кого ты из себя строишь! Вот и спроси кого надо! Бэнров своих, или кто там у тебя!       Сперва Мез’Баррис дала ей по роже. Затем представила картину: подходит наследница ничтожного Дома Армго к абстрактным «Бэнрам» и спрашивает, не помнят ли они какую-то браэринку. Тут же, однако, сообразила, почему Хецка до сих пор отягощает материальный план своим пребыванием… Будучи ровесницей семидесятилетней Мез’Баррис! Возраст, когда девочки расстаются с подростковыми комплексами! В Браэрине столько не живут!       И всё-таки, эта сволочь знает, когда надо прикусить язык, и какие соображения надо держать при себе.       — Мы всё ещё говорим про Плесень? — уточнила Мез’Баррис, больше для того, чтобы перевести тему.       — А, ну да! — опомнилась падаль.       А дальше следовали часовые восхваления добродетелям Плесени — вполне заурядного браэринского быдла.       Мез’Баррис, «здоровая» во всех отношениях, рисковала отрубиться прямо на столе от выжранного ими пойла. Сколько кружек они пропустили? До стольки не сосчитает и Мать Соулез — учёная дама, между прочим!       — Ну, мы и завалились к этой бабе, — между тем вещала Хецка, уминая очередной сочный гриб и стараясь, чтобы брызги во все стороны летели. — Ну как, это… Ангрин же это самое! Даже я на неё в одиночку не пойду! А кто пойдёт со мной? Наша безотказная Тварь, она за бухло на кого хочешь пойдёт. Ай’сса, что Заточкой себя звала… Сопля совсем, а хочет как я стать, великой то есть, ну вот и не посмела она отказать мне. Элькарине… Зельица, так сказать, почитает. И порошки. И, ну… Сама знаешь, что да какое. На всё за это дело готова! Бабам за дозу лижет!       Все вокруг опять заржали, Мез’Баррис даже, кажется, проснулась.       — И Пле-есень! — сладко добавила Хецка. — Все поколели уже, кроме нас с Плесенью!       Прорычав что-то неопределённое, Мез’Баррис вернулась к алкогольным полуснам, не желая участвовать в новом раунде восхвалений падали. Хецку это совсем не смутило.       — Я шла мстить Ангрин за малую свою, — продолжила падаль с безысходной, подавленной яростью. — Лет через шесть после, когда слух пошёл, что у Ангрин халупа полна золота… Но золота там не было, только свитки какие-то. Толкнули мы их, свитки эти, жрицам набежавшим, а они не торговались, представь себе! На кой жрицам с хлыстами свитки, это ж не золото! Костёр что ли разжечь больше нечем?! Ещё сами искали нас, вызнавали, что мы продали, что нет ещё… Зачем-то цену уточняли: «сколько-сколько?! Серьёзно?! Да коне-ечно, даже монетку сверху накинем!». Это, как его… Моцион, что ли, невиданной щедрости, говорят… Ну, что-то на ихнем, на жреческом. И ржали над нами ещё, тыча пальцем, хотя это они дуры, что растопку за такие деньги покупают!       — Да когда начнётся уже?! — не выдержала какая-то тварь прямо над ухом захрапевшей Мез’Баррис, и тут же получив в морду макушкой Армго.       Хецка вся приосанилась, и чересчур сообразительная особь наверняка догадалась бы, что грядущая история — хит заведения… Если бы в глазах не троилось от выпитого.       — Врываемся, короче, дверь выносим. Ангрин сидит, по-домашнему, с грудями голыми, и свитки свои читает с рожей суровой. Ублюдок её, которого она себе на хозяйство оставила, похлёбку ей бодяжит, песенку свою ублюдочную на заказ мамаше исполняет. Ну, рожей Ангрин мы и потушили костерок, она даже опомниться не успела!       — А с «ублюдком» что?.. — спросила окосевшая Мез’Баррис, не понимая даже, почему ей это интересно.       «Как что?!», — будто донеслось отовсюду. Будто бывает как-то по-разному.       — Ну его мы самцом взрослым сделали, что ж ещё? — Хецка снова приосанилась, вызвав всеобщее одобрение. Особо впечатлённые готовы были аплодировать, да вот беда, руки от лобка не отрывались! — Орал ублюдок, дрался! Ну мы его по очереди, посменно, так сказать. Связывать бесполезно было, а спать-то надо когда-то!       Возникла у Мез’Баррис совершенно неуместная мысль. Нелогичная, притянутая за уши догадка! Нет ни единой причины думать о таком… Кроме интуиции, взывающей к ещё менее уместному собственничеству. Схватить бы Хецку за оставшиеся косма да сделать этот рассказ последними её словами!       Мез’Баррис отмахнулась от странных мыслей, слушая рассказ, где вдруг появились мечтательные интонации:       — Нас пытался зарезать, себя пытался зарезать, но с нами не забалуешь! Мамашу свою сволочную будил, а она уже разлагалась! Я кусок-то от неё отрезала, чтобы сожрать для статуса, но как-то, это… Не моё это! Ну он всё равно её звал, ублюдки — он ж такие, не соображают совсем. Прятался под ней, ну, как это… как она его обнимает и в обиду бабам пришлым не даёт! Ты хоть раз видела самку, что защитила бы, а не со всеми шлюх раскладывала, а?! Ну и серьгу с неё стащил, единственную, и себе на ухо прилепил. Мы думали, дорогая серьга, отобрать пытались, а оно, ну… Просто. Дрянь какая-то. Просто потому что от мамаши сволочной осталось.       — Кончилось чем? — вдруг, совсем не к месту, Мез’Баррис вспомнила, что настоящие кошмары этого мира возят Хецку рожей по пещерному дну.       — Вышвырнули на улицу, ну и всё. Мы мрази что ли, такую дрянь к себе тащить?       Дальше было что-то о судьбе лачуги, вроде бы отданной какому-то проституту, и отобранную у тупого самца не менее тупыми самками.       — Лет ему сколько было? — вопрос сам напросился. Сам на ум пришёл, сам с языка сорвался.       — А по ублюдкам поймёшь?! — Хецка развела руками, не понимая претензии. — Ростом как самец готовый… Почти. А ревел как младенец! Ничё кроме «мама» и «мама, проснись» мы от него не услышали! Ну, член подняли, значит можно всё! А ныл, потому что не заплатили! Дал — значит сам хотел, а если не хотел, то оно и хорошо! Самцы все такие, сами в слёзы, а член встаёт, если придушить и мордой по полу повозить!       Откровения о самцовом лицемерии продолжались вечность, и все вокруг поддакивали: насильницы — со знанием дела, проституты — по одной им понятной причине. Мез’Баррис присоединилась бы к разговору, но… Не её это! Тот малолетний выродок, очевидно не вполне чистокровный, всё-таки… Как это работает у полуиблитов? Они рождаются сразу взрослыми и на всё готовыми, или у них есть что-то вроде эльфёночьей стадии развития? Если так, то… Должны же быть какие-то берега! Что ты за самка, если не можешь добыть себе взрослого и на всё согласного? Выйди на улицу и упрёшься грудями в лицо давальца, на всё готового за умеренную плату! Ну, если денег нет, то… Ладно, в конце концов, насиловать самцов — дело богинеугодное, да они и сами ломаются больше для виду, и так оно у самцов работает, что ничего они не хотят, а в процессе втягиваются, и, но…       Мез’Баррис никак не могла закончить пьяную мысль, забывая уже и про как-там-её-звали, с которой начался этот разговор, и про Хецку, и про кабак, полный её единомышленниц и их шлюх…       Никому ничего не объясняя, она просто встала изо стола, закуталась в пивафви и, невидимая в цветовом спектре, забилась куда-то в угол, выдавая себя лишь осуждающим храпом.

***

      Ну не нравилось это Мез’Баррис. Что-то тут не то! Не оставляет её эта история!       И, поскольку наследнице благородного Дома заняться в жизни нечем, решила Мез’Баррис вопрос прояснить.       Кое-как протрезвев и закинувшись зельем для опохмела — единственным, чей рецепт она удосужилась изучить, — Мез’Баррис вальяжно ввалилась в Зверинец, как к себе домой.       — Я третий раз тут эту рожу холёную вижу, — шушукалось что-то с чем-то. — Может, налогом Урода обложим?       Мез’Баррис, даже взгляд не скосив, выписала кому-то убойный подзатыльник. Судя по воплям, кому-то, кто вообще не при делах.       Её связанного и замученного мальчика объезжала какая-то падаль, попутно ноя о своём и грозя помочиться ему на лицо за то, что все шлюхи платные.       Бровь на брутальном лице поползла вверх, а рука сама схватила худосочную конкурентку за шиворот, наваляв нищенке, что едва ли достанет ей макушкой до грудей, по самое не балуй.       — Этот подстилец, — зарычала Мез’Баррис так, что у самой уши прижались, — мой.       Падаль, что болталась в её хватке, левитируя безо всякой магии, пыталась возразить, заныть о неподъёмной сумме, которую откладывала на шлюху категории «для нищенок», что-то промямлить о засилье амбальш, гораздых отнимать последние коврижки у простых работяг…       — Я тебя не слышу! — глаза Мез’Баррис застилала кровавая пелена. — Претензии имеются?!       — Э! — отозвалась очередная гнилозубая вышибала, рассвирепевшая оттого, что придётся поднять задницу и выполнять свою работу.       Немая сцена длилась всего ничего. Сейчас начнётся драка между… Вышибалой, совсем небольшой, но явно борзой. Великаншей, способной сорвать честную женщину с насеста и трясти её за ворот навесу. Заморенной хилячкой, на чьём лице написано «избейте меня, я не смогу дать сдачи»…       Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кого поколотят великанша с вышибалой, наверняка закончив в каком-нибудь кабаке, отмечая там начало дивного союза!       — Я, это… благодарю вас, госпожи, — промямлила падаль, переходя на писклявый мужской тембр, — что объяснили мне, как я неправа!       Мез’Баррис поставила её на пол, проследив, чтобы та удрала, спотыкаясь, и на всякий случай обвела всех вокруг свирепым взглядом. Не то чтобы кто-то вообще заметил разборку… Наверняка обычное дело в таком месте!       И тогда, опомнившись, Мез’Баррис направилась к связанному Утегенталю и без лишних разговоров заняла отвоёванное место.

***

      Вопросы терзали ещё недавно хмельную голову… Столько вопросов! Мез’Баррис не могла отрешиться от мыслей, свирепо объезжая большого мальчика, уставившись сурово на его побледневшую, почти серую мордашку с кляпом в редких, острых зубах. Ну, этот, по крайней мере, не ныл, когда она дерзнула выказать непочтение к тонкой мужской натуре — насадиться на гарант его выживания не только вагиной, но и задницей.       Да он слова сказать не смел! Даже пискнуть! Даже после того, как она вырвала кляп! Грязный обрывок чьих-то минималистичных штанов, гульфиковая часть, запихнутый ему чуть ли не в самую глотку!       — Ты меня за некрофилку держишь?! — рассвирепела она от такой безответности, вскочив с насеста и сорвав перевязку с члена, затянутую совершенно садистски. И как у него самое ценное от этой тряпки не распухло?!       А может, на то и был расчёт?       — Нет! — возмутился он, искренне и до дрожи в стенах. — Госпожа слишком сильная, чтобы сношать трупы!       «Что я только что услышала?», — Мез’Баррис содрогнулась, но пока не в оргазме.       — Сейчас мы сделаем всё, как надо, — она снова села на его освобождённый от оков член… мягко, вагиной, максимально уважительно. — Я получу удовольствие, а ты… Хотя бы сделаешь вид!       Не зная, куда деться от полного подозрения взгляда, Мез’Баррис не придумала ничего лучше, чем склониться над Утегенталем, намереваясь куснуть его за чувствительное ушко. Вот ведь незадача, с таким большим мальчиком ей не пришлось сворачиваться в три погибели, достаточно было…       Да что там, ей пришлось лечь на него, чтобы достать до прелестного ушка! Сначала лечь на него, затем вспомнить, что имеет она дело с крохотным, слабым и хрупким созданием!.. Ну, в душе-то он должен быть таким, он же всё-таки самец?       Гигантская самочья лапища нашла опору на полу, лишь бы не давить на измождённое, наверняка познавшее все пытки тельце, а зубы потянулись…       Нет. Губы! Губы потянулись к его… Для начала, личику. Уши пусть ждут своей очереди.       Медленно, мягко скользя на в кои-то веке огромном члене, Мез’Баррис старалась не делать лишних движений, поймав себя на противоестественной мысли. Ну допустим, она знает, что делать, чтобы самец под ней не умер… А как сделать, чтобы он испытал что-нибудь, кроме боли?       Шлюхи поудачливее уверяли, что для этого не будет лишним сжиматься. Не так резко, чтобы сломать член, не с такой интенсивностью, будто пытаешься исторгнуть из себя дитя, проталкивая массу на выход… В общем, не так, как это делают самки. А ещё, кажется… Член должен быть в эталонном своём состоянии: не распухший от садистских перевязок, без рубцов, уж тем более незалеченных, без свежих ожогов… И прочего, что самки называют прелюдией.       Без всего, чем обзаводится всякий самец, расставшись с юнственностью.       И как эти далёкие от жизни знания помогут Мез’Баррис сейчас?!       — Ты хоть вид сделай, что тебе нравится!       — Орать? — Утегенталь уточнил совершенно буднично, соизволив даже приоткрыть глаза. Сейчас, не дай богиня, озвучит цену за подвиды симуляций. — Отбиваться? Рыдать?       — Ты знаешь, что значит «нравится»?!       Он крепко задумался, разве только не мыча в мыслительном процессе. Слишком отстранённо и правдоподобно, будто и впрямь ничего не чувствует! Даже известного всем самцам желания избавиться от позорного недуга — эрекции!       «Что эти сволочи с тобой сделали?..», — Мез’Баррис внутренне содрогнулась от неведомого доселе ужаса, с какой-то стати ощущая себя одной из тех самых сволочей. Чем она отличается от остальных самок, кроме вечных отговорок вроде «я не чудовище, я же не жрица!».       Не сбавляя темпа, чтобы не растерять остатки самочьего самоуважения, Мез’Баррис осторожно, без привычного остервенения, принялась целовать его прелестное личико. Заострившиеся, широкие скулы, сломанный костлявый нос, разбитые пухлые губки… Даже усталые глаза, которые мальчик, конечно, услужливо прикрыл!       Самочий гонор вовсю протестовал! «Что ты сделаешь дальше? Поклянёшься больше не оскорблять непорочное тело грубой самочьей похотью?! Поднимешь его на руки и понесёшь в счастливое будущее?! Предложишь прекратить бессмысленное, варварское спаривание и отведёшь любоваться дивным видом остывающей Нарбондели?!».       — Да ладно, — бормотала она, оправдываясь, не уверенная, говорит ли это вслух, — может самка разок побыть извращенкой? Взять самца мягко!.. Щадяще!       А затем, забыв о вагине, которой она явно не достойна, Мез’Баррис всё-таки добралась до его прелестных ушек… Драных, шрамированных ушей, истыканных дешёвыми железными кольцами! Наверняка самодельными. Некоторые выдирали с мясом. Мез’Баррис даже не знала, что бы впечатлило её больше! Калечил он себя сам, в порыве самоненависти, ведь самец, дающий всем, обязан себя ненавидеть?..       А может, эти драные уши — следствие очередных самочьих… Прелюдий.       Какого-то драука, почти не чувствуя вагину от неуместных дум, она поймала себя на мысли, что… Рассматривает серьги браэринского иблита! Вот, чем занимаются настоящие самки, пока варварски дерут самцов! Теперь, значит, так это делается!       Мез’Баррис не стала доводить до осознания, что ищет ту самую памятную серьгу, снятую пущенным по кругу мальчиком с трупа его разлагающейся рядом матери. Только этого не хватало!       Тут же придя в себя, вспомнив, что она всё-таки самка, сообразив до кучи, что на неё сейчас во все глаза пялится полборделя, домыслив полный презрения взгляд проститута под ней, Мез’Баррис мигом отрастила прежнюю лютость, объезжая теперь жертву со всей свирепостью, на какую вообще способна. Сжимая его бёдрышки своими ногами, будто он неукрощённый ездовой ящер! Рыча и вцепившись ему в косма, приложив его головой о пол! Глядя ему прямо в глаза с такой яростью, будто он не личное сокровище принцессы Армго, а браэринский проститут, дающий каждой, что отсыплет коврижек в котелок на входе!       А ведь он такой и есть. Ублюдок, дающий нищенкам!       Мез’Баррис насиловала его так жёстко, как его, хотелось бы ей верить, никогда не имели. Она целовала его только затем, чтобы рвать его губы зубами, вцепилась в его ушко, чтобы отвернуть его голову на бок и не видеть это продажное шлюшье лицо, вгрызалась зубами в плечо, лишь бы не перегрызть ему горло, сжимала вагинальные мышцы не столько ради своего удовольствия, сколько в надежде увидеть боль на его усталом лице.       Её вагинальные мышцы сокращались в оргазме, а руки на находили покоя.       Её руки всё-таки нашли покой, предпочтя кое-что своим маленьким, жёстким грудям и клитору.       Её руки сами собой сомкнулись на его мощной шее.       Он дёрнулся, подался навстречу, и Мез’Баррис сжала его член так сильно, как только могла, позволяя ему кончить, наверное, от боли.       Нет, Мез’Баррис вовсе не чудовище, она вовремя разомкнула хватку, проследив, чтобы давалец захрипел и принялся откашливаться!       Но она не развязала его. Даже не сказала ни слова.       Она просто сбежала, как последняя трусиха.       Сбежала, сама не зная, от чего, и твёрдо решила навечно оставить эту историю, бросив браэринских шлюх на растерзание браэринкам.