Никаких вопросов

Мико закрывает за Димой дверь, бросая на брата многозначительный взгляд. Она вряд ли пропустила момент приезда Архиповой и всей свиты Хольта в апартаменты, но на лице считывается лёгкое, едва уловимое кокетство касательно сцены, которую она застала. Август испытывает искреннее желание прикрыться, закутаться в халат так, чтобы его самого не было сейчас здесь. Но он просто выравнивается в кресле, вытягиваясь, морально собираясь. От разговора с сестрой невозможно убежать, как бы он этого не хотел. Он игнорирует её бегающий озорной взгляд.       — Когда ты решила вернуться в Амстердам?       — Отец сказал, что я нужна ему там, — почти безэмоционально говорит Мико, проводя рукой по спинке кресла у стола, что всё-таки выдаёт её волнение.       — Он хочет, чтобы я тоже начала вникать в бизнес-процессы компании, — Мико поднимает взгляд на Августа. Они оба понимают, что это значит. Август сжимает сильнее кулаки на столе, глубоко вдыхая. Отец не будет ждать, он уже считает, что Август не справится. Он ставит на нём, как на наследнике, жирный крест этим жестом.       — Не уезжай, мы решим этот вопрос позже...вместе, ты же можешь отказать ему, — голос слегка хрипит от эмоционального скачка. Девушка смотрит на Августа строгим взглядом.       — Могу, но не хочу, — Мико сжимает резную спинку кресла, встречаясь глазами с ошеломлённым взглядом брата.       — Ты не представляешь, во что ввязываешься, — предупреждает он.       — Август, мне не три года, я понимаю.       — Он тебя сломает, — Август устремляет пустой взгляд куда-то на вазу с фруктами в центре стола, смотреть на сестру от чего-то страшно. Мысли сами собой возвращаются к отцовским наставлениям, к его приказному тону, к его "обучению". Он старается сохранить самообладание, но мысленно корит себя за то, что всё же не смог уберечь Мико от этого.       — Как тебя? — младшая Хольт слегка наклоняется вперёд, стараясь перехватить его взгляд. Август, не сразу, но реагирует на её приближение, поднимая взгляд на неё, не успевая скрыть отпечатавшуюся в глазах боль. Мико кажется ему сейчас такой взрослой: в её взгляде столько понимания и сочувствия, которого он никогда не видел в глазах других людей. От этого ещё больнее ощущается чувство вины, ещё болезненней отпускать её. Мико делает несколько шагов к нему, присаживаясь на стул рядом.       — Тебе нужна поддержка, ты не вывозишь один, я это вижу, — голос Мико дрожит, а в глазах предательски собираются слёзы.       — Ты делаешь это чтобы мне помочь? — горько усмехается он, чуть подаваясь вперёд.       — Я хочу, чтобы у тебя появился человек, которому ты можешь доверять в делах, — она смотрит на него, протягивая к нему руку по столу, осторожно, будто боясь его спугнуть, — чтобы не только на твоих плечах лежал груз ответственности. Я тоже Хольт. И тоже должна нести этот груз. Август грустно ухмыляется, беря руку сестры в свои. Он испытывает смешанные чувства: грусть от того, что сестра стала такой взрослой, благодарность за её поддержку, страх за её будущее и желание защитить её.       — Ты не обязана. Это отнимает много времени и ресурсов. Ты потеряешь себя в этом!       — Август, я не маленькая девочка. Я всё это понимаю, это взвешенное решение. Я давно думаю об этом, даже уже присмотрела себе программу по бизнесу в университете. Наивность сестры даже немного смешит его.       — Хольт Интернешнл работает немного по иным законам, Мико.       — Это я и хочу исправить, — Мико смотрит на него с вызовом, в глазах горит тот самый пресловутый юношеский максимализм.       — Отец не даст тебе это сделать, — Август встаёт, начиная ходить по комнате взад и вперёд, нервно потирая виски.       — Август, он сейчас уже не тот, кем был в твоём детстве, он даже в моём детстве уже был другим, — Мико следит за каждым действием брата. А ему определённо сложно представить отца другим, не тем, которого он видел только манипулятором, только жестоким, только безапелляционно требовательным. Ему кажется, что на Мико напала какая-то блажь, что она живёт в какой-то детской иллюзии. Он бросает на неё внимательный взгляд с сомнением: разве она не помнит, как Фердинанд с ними обращался, как она сама злилась на отца, как огрызалась на него, как заступалась по детской наивности за брата, не получая никакого эмоционального отклика от отца? Хольта начинает колотить изнутри от мысленного падения в котёл с не столь давними воспоминаниями.       — Нет, он не меняется! Я не пущу тебя!       — Он мой отец, а с тобой меня юридически даже ничего не связывает.       — Вот как ты заговорила? Ты, кажется, стала забывать за всеми его болезнями и появившейся немощностью, кто он на самом деле!       — Ты всю жизнь пытаешься доказать мне, что он монстр, но сейчас ты кажешься мне большим монстром, чем он! Август замирает, сбитый с толку, что-то в груди болезненно ухает вниз. Он смотрит на сестру сначала с лёгким сомнением в правильности того, что услышал, а потом его обуревает внутренняя обида. Самая настоящая, детская, та, от которой хочется лезть в драку или плакать. Он нервно сглатывает, сжимая кулаки, чтобы сдержать электрический заряд, бесконтрольно вырвавшийся из позвоночника, чувствует, как кожа и вены почти горят, но эта боль заставляет его собраться.       — Если ты так думаешь, — говорит он тихо, опуская взгляд в пол, — то, возможно, тебе на самом деле стоит провести с ним чуть больше времени тет-а-тет. Мико уходит в сторону двери, кажется, лишь на секунду мешкая, проходя мимо, но потом скрывается за дверью, не проронив ни слова. *** Дима сидит в такси у входа в небольшое кафе на Кронверском проспекте, не решаясь уже третью минуту покинуть его, чтобы погрузится в атмосферу праздника. Таксист терпеливо ждёт, когда гость покинет его автомобиль, не торопя его, видя его напряжённость. В руках у Димы небольшой букет полевых сухоцветов, потому что за живые срезанные цветы он бы от Веры получил нагоняй, и аккуратный свёрток из трёх книг какой-то очередной фентезийной саги, от чтения которых Вера не отказалась, даже став старше. Дима достаёт телефон, чтобы проверить, не написал ему чего Игорь. Дубин делает это уже третий раз за последние тридцать, минут, но на экране всё также пусто. Он надеется, что Гром сможет всё понять, что Архипова сможет всё объяснить так, что Димино общение с Хольтом не будет выглядеть как предательство в глазах друга. Стук в боковое стекло заставляет Диму резко убрать телефон в карман плаща и обернуться. У окна стоит улыбающаяся мама и машет ему рукой, чтобы тот выходил.       — Ты чего тут сидишь?       — Да я только приехал. Женщина бросает на Диму многозначительный оценивающий взгляд, по которому явно заметно, что она уже какое-то время наблюдает за ним в машине.       — Это ты из-за работы? Давай, надо переключиться, — мама хватает его за плечи, пытаясь растрясти его. Дима неохотно в лёгком смущении улыбается ей, замечая несколько любопытных взглядов прохожих на себе. Лилия подхватывает Диму под руку, нежно подталкивая его вперёд в сторону входа в заведение.       — Видел уже фото нового члена семьи? — спрашивает она.       — Что?       — Адам подарил Вере собаку. Точнее, они вместе забрали его из какого-то приюта.       — Не очень ли быстро они такие решения принимают? — взволнованно проговаривает Дима, ощущая как его начинает гложить какое-то неприятное чувство: за заботой о благополучии сестры Дима прячет зависть. Собака для них с Верой — мечта детства, которую она наконец-то смогла воплотить в жизнь. Мать замечает настороженное серьезное лицо Димы.       — Ой, ладно тебе, ты его как увидишь, сразу всё поймёшь!       — Щенка? — выдыхает он с непонимающей ухмылкой.       — Нет, Адама, — смеётся мать, двигаясь сквозь людей.       — Так я видел его, — бросает Дима маме вслед, но та уже его не слышит. Она убегает вперёд, находя сразу глазами Веру среди её студенческих друзей. Дима на мгновенье замирает у входа, он испытывает внутреннюю тревожность от всей этой праздничной суматохи. Ему мысленно хочется быть совсем не здесь, а в участке. Внутренняя вина перед горожанами, перед Архиповой, и особенно перед Игорем съедает его изнутри. Вера оборачивается на него с лучезарной улыбкой, когда мама показывает на него рукой. Дима натягивает на лицо мину доброжелательности, делая несколько нерешительных шагов через толпу. С ним здороваются уже ставшие общими знакомые Веры со студенчества, он кивает им в ответ без особого энтузиазма.       — Я уж и не думала, что увижу тебя до того, как вы с терактами разберётесь, — бросает ему Вера, заключая в объятья, в голосе скепсис, а в объятьях ощущается накопленная тоска по брату.       — Я же обещал, — тихо хрипато отвечает ей Дима, испытывая приятное тепло от объятий сестры. Вера отстраняется, смотря внимательно на его лицо, а затем понимающе ему улыбается. Её и без того белые зубы на фоне тёмно-алой помады кажутся какими-то неестественными, но она очень красивая. Дима не уверен, что когда-нибудь видел её такой, и дело даже не во внешней красоте, а в каком-то внутреннем свечении, которого он раньше в ней не замечал. Дима отдаёт ей букет сухоцветов, который та с удовольствием нюхает, наслаждаясь травянистыми ароматами лаванды и чабреца, а потом с улыбкой принимает свёрток из книг. Она держит его за бечёвку, вопросительно приподнимая бровь. Дима не сразу замечает её, так как отворачивается, чтобы снять и повесить свой тренч. А когда оборачивается, он немного пугается взгляда сестры.       — Мне сказали, что такому книголюбу, как ты, должно понравится, и что ты вряд ли успела их прочитать, потому что они вышли буквально неделю назад, — Дима поджимает губы в смущённой улыбке. Вера смеётся, отставляя подарок к другим подарочным пакетам и коробкам на краю барной стойки у стены.       — Спасибо, Дим, на самом деле главный подарок — что ты... — она не успевает договорить, когда её перебивают.       — У них закончилось белое вино, — слышится уже знакомый Диме низкий мужской голос из-за спины.       — Не может быть такого, я же просила придержать ящик.       — Адам, здравствуй! — Лилия Андреевна улыбается своей самой приветливой улыбкой, пока Адам пожимает Вере в ответ плечами, выказывая своё недоумение касательно вина. Лилия пробирается к нему для объятий, ехидно добавляя:       — А я думаю, где мой будущий зять!       — Мама! — одергивает её смущенная Вера, а Адам смеётся, бросая на неё понимающий взгляд, приобнимая «будущую тёщу». Фраза мамы заставляет покраснеть даже Диму, который с чувством испанского стыда оборачивается к мужчине за спиной. Адам переводит заинтересованный взгляд на него, размыкая объятия.       — Дмитрий, неужели официальное знакомство! — Адам протягивает ему руку, в глазах загорается искренняя радость от встречи, располагающая к себе.       — Да, Адам, курьёзно у нас с вами получилось тогда, как будто знакомы, но не так, как хотелось бы, — он пожимает руку своему собеседнику, она сухая и тёплая, рукопожатие крепкое и добродушное. Но почему-то Диме очень некомфортно смотреть Адаму в его холодные голубые глаза, есть в них что-то отталкивающее, хоть и скрытое за добродушным прищуром.       — Можно на ты, я не любитель этих формальностей, — говорит ухмыляясь тот, — мы ведь не последние друг другу люди.       — Да, конечно — Дима смущенно улыбается, переводя взгляд на довольно улыбающуюся мать по правую руку от Адама. Она определённо была им покорена, взгляд полный такой гордости на себе в последний раз Дима помнит в прошлом году, когда она увидела кусок его макушки в какой-то местной газете со статьёй о поимке Чумного Доктора. Вера тоже кидает взгляд на мать, продолжая смущаться её восторженности.       — Вы пока поболтайте тут, а я пойду узнаю, как так вышло с вином, — она скрывается в шумной компании своих однокурсников, уводя за собой и маму. Дима непонимающе смотрит ей вслед, а затем, почёсывая затылок, поворачивается к своему собеседнику.       — Слышал, что ты подарил ей собаку, — он опять нервно поджимает губы, — серьёзное решение.       — Да, но она очень хотела, не думай, что я принял это решение единолично. У них с Бимбо была любовь с первого взгляда, — ухмыляется Адам, задумчиво смотря на несколько растянутых над их головами бумажных гирлянд, а потом поворачивается к Диме, облокачиваясь локтями на барную стойку позади, — Вериного правда, он тогда ещё слепым малышом был.       — Бимбо?       — Да, она его так назвала, не спрашивай почему, я сам не знаю. На Диму набегают детские воспоминания о Вериной плюшевой игрушке с таким именем: небольшой вислоухий желтовато-коричневый пёс с тёмным, почти чёрным, пятном на глазу, уходящим на ухо. У него на бирке было написано "Бимбо", она особо и не заморачивалась, но любила она его сильнее любых других игрушек, да и спала с ним в обнимку лет до пятнадцати. Дима невольно добро улыбается этим воспоминаниям.       — Вера его с первых дней его жизни знает, мы тогда в мою первую смену в их клинике ездили на роды в питомник, — продолжает рассказывать про щенка Адам.       — Хочу теперь с ним тоже познакомиться, — растягивается в улыбке Дима, представляя маленького щенка, внешне похожего на игрушку из детства. Они с Верой всегда мечтали о собаке, но мама всегда находила очень убедительные отговорки, поэтому все их собаки были дворовыми. Некоторые целыми стаями караулили их у подъезда, ожидая, когда Дубины вынесут им какие-то мясные потроха и обрезки. Самые смелые и преданные гордо сопровождали Веру и Диму до школы. Зимовали собаки по договоренности Димы в подвале их дома. Адам после короткого наблюдения с мягкой улыбкой выдёргивает Диму из воспоминаний.       — Успеешь ещё. Нам иногда помощь нужна, когда оба на смене, или как сегодня. Он пока совсем малютка, мы его на улицу не водим, одного стараемся на долго не оставлять.       — А ты к Вере уже перебрался? — интересуется Дима, немного смущаясь этого вопроса из своих уст, ему кажется он излишне прямолинейным, но собеседник реагирует на него с пониманием.       — В процессе.       — А что не к тебе?       — От неё на работу ходить ближе, — усмехается Адам, — да и неприятный осадочек остался от того, что соседа снизу взорвали. Вдруг и меня такой настигнет.       — Ты с преступниками близко не сходись, и всё ок будет, — выдыхает Дима с лёгкой полуулыбкой, Адам заразительно смеётся, будто бы услышав очень смешную шутку.       — Да я не собирался как-то. Правосудие мне как-то ближе. А с этим соседом как-то всё равно стрёмно.       — Да, не самое приятное воспоминание. Значит, теперь ты там не живёшь?       — Завтра сдаю ключи.       — У Веры не тесно?       — С чего бы? — смеётся Адам, его короткие светлые волосы забавно двигаются на голове, каждый раз, когда он растягивается в широкой улыбке или напрягает скулы, — Я только кажусь большим и страшным. А вообще я очень даже компактный. А ты, смотрю, совсем замученный, тебе бы в отпуск.       — Вот подрывника поймаем, так сразу и пойду. Сейчас никак нельзя.       — Как бы ты к тому моменту совсем не осунулся, а то даже с нашей последней встречи синяки от недосыпа у тебя знатно так увеличились.       — Да, скоро уже все закончится. Мы уже знаем, кто это, осталось дело за малым. Адам бросает на Диму слегка удивлённый взгляд, а затем широко улыбается ему.       — Правда что-ли? — в голосе слышится лёгкая насмешка. Диме не впервой слышать её по отношению к полиции.       — Не ожидал такой оперативности?       — Не знаю даже, не привык к такому в Санкт-Петербурге.       — А ты не местный?       — Я в прошлом году в Питер с концами перебрался. А до этого на родине жил, в основном в Кракове.       — Поляк значит? Хороший у тебя русский.       — Так языки-то похожи, да и друзей много всегда было русских.       — Какими же судьбами к нам из Польши ветхирурга занесло?       — Ааа... Меня сюда по работе раньше отправляли, а потом... Просто большая любовь с городом. Тут полгорода таких...       — Это да, я вот в своё время не смог уехать, слишком я петербурженец, наверно, — Дима снова выглядит задумчивым. То ли из-за того, что давно ни с кем, не связанным с делом, не болтал, то ли из-за того, что атмосфера кафе с уютными старыми торшерами и книгами навевали ему воспоминания о детстве, он наконец-то расслабился.       — Пьёшь чего? — спрашивает его Адам.       — Пока ничего, да и не знаю, стоит ли.       — Выпей, тебе нужно, — улыбается Адам, подзывая к себе бармена, — Против виски ничего не имеешь?       — Можно и виски, — всё также задумчиво говорит Дима. Бармен возвращается с двумя стаканами виски со льдом.       — За знакомство, — довольно скалится Адам.       — За знакомство, — слегка кривится в улыбке Дима, звонко чокаясь. Через буквально пару минут к ним возвращаются остальные Дубины, а потом подходят Верины друзья. Праздник, на удивление, перестаёт быть для Димы таким тревожным, он ощущает, как виски почти сразу бьёт в голову на полупустой желудок, потом он, конечно, съедает и салат, и пару кусков шашлыка, но они уже не могут предотвратить щекочущую лёгкость от алкоголя. На несколько часов Диме удаётся забыть и о терактах в городе, и о Волкове, и об Игоре с его пьяными выкриками, но в голове почему-то то и дело всплывают мысли о Хольте. Особенно часто, когда он видит воркующих Адама и Веру. В заднем кармане брюк вибрирует телефон. Дима быстро достаёт его, надеясь увидеть там сообщение именно от Хольта, но там сообщение от Игоря:

Почему ты сразу не сказал мне, что это Волков?

ГРОМ

Дима набирает быстро ответ, эмоционально для себя самого: А что бы это изменило? Я бы перестал быть предателем? ДИМА В ответ ничего не приходит ни спустя минуту, ни спустя пять. Диму это злит. Он хватает с вешалки свой бежевый тренч и выходит в поздний вечер Санкт-Петербурга. Улица встречает его сигаретным дымом и смехом людей. Он не собирался уходить, но сейчас эта праздничная весёлая атмосфера на него заметно давит. До набережной минут десять спокойным шагом, его вряд ли кто-то потеряет за это время. Погода в Санкт-Петербурге заметно портится, бабье лето уступает место промозглой осени, ветер в переулках уже сильнее завывает, на улицах становится заметно меньше туристов, но город ещё продолжает сохранять своё обаяние. Где-то вдалеке от Финского залива уже тёмное вечернее небо, ползут большие дождевые облака. *** Днём после встречи Август изматывает себя на тренировке. Бенуа даже несколько раз делает ему замечание, чтобы тот не был столь агрессивным, но он эмоционально не способен себя сдерживать после разговора с сестрой. В каждый удар он будто вкладывает злостно ответ: «Я не монстр! Я никогда не буду таким как отец!», но где-то внутри болезненно понимает насколько близко он подошёл к этой границе, которую обещал себе никогда не перейти. Эта сделка становится с каждым днём для него всё более личной, всё больше он ощущает раскол внутри себя.       — Август, могу я задать вопрос касательно наших сегодняшних гостей? — спрашивает его Бенуа, когда они возвращаются под вечер в комнату Хольта для того, чтобы обработать его ушибы и синяки, оставленные взрывом и новый от удара Грома. Хольт непонимающе щурится.       — Есть вероятность, что я раньше где-то видел Дмитрия? Его лицо кажется мне до жути знакомым. Август заметно напрягается, слегка хмуря брови.       — Не думаю, только если в газетах. Бенуа смотрит на него очень красноречиво осуждающе.       — Зачем вы задаёте мне этот вопрос, если сами знаете на него ответ? — вздыхает Хольт, откидываясь на подушки. В теле есть приятная ломота от физических нагрузок.       — Я просто подумал, что мне могло показаться, и я рассчитывал на вашу честность, Август.       — Ты знаешь, что я не самый честный человек.       — Так я прав, что Дмитрий был тогда у метро, когда... — он немного заминается, подбирая слова, — пятнадцать лет назад, я помню его взволнованное лицо среди толпы любопытных зевак. Август закрывает глаза, ощущая болезненный укол в районе сердца от осознания того, что пришлось пережить Диме в тот вечер, а он ведь был даже младше Мико тогда.       — Мы познакомились тогда на улице, он провожал меня до метро, а потом всё это случилось. Я решил не говорить отцу.       — В таком случае мне не стоит просить от вас тотальной честности, ведь ложь бывает во благо, — голос Бенуа звучит очень задумчиво, когда он накладывает на один из синяков какую-то мазь.       — Я боялся за него, и... возможно за себя. Я бы не смог с ним сделать то же, что сделал с тем парнем в переходе. Это бы точно окончательно меня сломало.       — Не знал, что вы так быстро привязываетесь к людям.       — Он слишком хороший, чтобы к нему не привязаться, — задумчиво говорит Хольт, открывая глаза. Бенуа с любопытством рассматривает его лицо, на секунду замерев на очередном синяке.       — Вы с ним сегодня встречались с утра? — с лёгким подозрением и какой-то несвойственной ему усмешкой в голосе спрашивает Бенуа.       — Возможно.       — Пытаетесь сохранить загадочность?       — Нет, хочу чтобы ты от меня наконец-то отстал, старый дурак. Бенуа смеётся, закрывая банку с мазью. По его глазам видно, что он определённо себе что-то надумал сверх меры. Август старательно игнорирует загадочную улыбку на его губах, ощущая, как неумолимо краснеет. Когда Бенуа оставляет его одного, Хольт берёт в руки телефон. Он открывает сначала переписку с сестрой, надеясь получить от неё хотя бы оповещение об успешном прилёте, а потом заходит в пустой чат с Димой. Он долго думает, что у него спросить, о чём написать, но мысли возвращаются постоянно к сестре, а жаловаться опять совсем не хочется. Он с громким выдохом возвращает телефон на прикроватную тумбу, кода тот подаёт сигнал о входящем сообщении:

Не хочешь прогуляться по набережной?

ДИМА