В шкуре героя

Не в его правилах было разводить сырость и опускать руки. Третья Мировая сделала свое дело, он многое повидал и многое, даже слишком многое, потерял. Но сейчас, пожалуй, опустить руки было с чего — ведь фактически теперь он поистине одинок. Все, для чего боролся — стерли, растоптали и зарыли так глубоко и далеко, как это только было возможно. Однако, несмотря на ужасающую реальность, которую ему преподнесли, все же было ещё для чего бороться — Саске Учиха, последний выживший из его клана (не являющийся международным преступником) и тот, кто, чуть не убив сокомандницу, покинул деревню в поисках силы. Шисуи вникал во все это довольно вяло. Конечно, зная картину целиком, он понимал, что Итачи, быть может, не так уж и виноват, что Саске напрасно поддаётся манипуляциям, и если они хотят хоть когда-нибудь возродить клан или подобие семьи — нужно со всем разобраться… но до чего же ему этого не хотелось. Выйдя из комы и узнав последние новости, всё, что он ощутил — это смертельную усталость, что так не вязалась с его повседневным жизнерадостным образом. Шисуи нравилась жизнь, нравилось находить хорошее даже в самой кромешной тьме, он любил и клан, и деревню, и как никто другой жаждал для всех мирной жизни. А что же по итогу? Вся его жизнь оказалась в пепелище. Спасение от этой странной апатии неожиданно пришло в лице аловолосой прохиндейки. Она была первым пунктом в его списке дел, ведь все же сидеть на одном месте, предаваясь самокопанию, было слишком уныло. Однако, решив использовать её как источник ценной информации, он не ожидал, что может быть настолько увлечен одним лишь разговором. Хотя, если быть откровенным, его больше занимала собственная реакция и эмоции, которые он испытал, а не собеседница в тот момент. Узумаки, пожалуй, была очень умна, даже в сравнении с некоторыми взрослыми. И то ли чувствовала его состояние, то ли просто решила, что он заслуживает правды, или же хотела облегчить собственный груз на плечах — итог был один: она вела диалог настолько грамотно, что Шисуи незаметно втянулся с головой, и хотя это было ужасно больно, Учиха наконец почувствовал себя живым человеком, а не прогнившим, но восставшим трупом. Пожалуй, одно только это чувство стоило новой встречи. Но он никак не ожидал, что эта девочка, прячущаяся за шутками и сарказмом, Джинчурики Девятихвостого, которая долгое время была одна, может быть… настолько сострадательной. Конечно, что-то такое проскочило и в их самую первую (которую помнил, по понятным причинам, лишь он) и во вторую встречу, да и было предположение, что это именно она его спасла, однако Учиха никак не ожидал, что она может дойти до того, чтобы забирать его боль себе. Просто так. Шисуи немного слышал про эмпатов, но что-то ему подсказывало, что забирать негативные эмоции на себя, а отдавать позитивные мог далеко не каждый. А даже тот, кто мог — не делал, потому что приятного в этом, должно быть, мало. Почему она была так добра к нему? Потому лишь только, что он родственник её друга, или были ещё какие-то причины, о которых он не ведал? С все большим просыпающимся интересом Шисуи кинулся в «бой». То, что его не рассматривают как объект влюбленности, стало очевидно почти сразу — подросток раздражалась при вторжении в свою жизнь, и чувства эти были неподдельные. В Саске тут тоже влюбленностью не пахло, он вообще не был уверен, что Наруто по кому-нибудь вздыхает, как почти все её сверстницы, потому что со всеми она вела себя одинаково ровно, и единственные, кто хоть как-то были выделены — это Шикамару и паренек из деревни Песка. И если с первым все было банально — дружили они со времен Академии, еще дольше, чем Узумаки знала его кузена, то мальчишка долго вызывал у него вопросы. Он все же решил, что нашел объект воздыхания аловолосой, однако на проверку дело оказалось в том, что он был таким же, как и она. Джинчурики. И она ему сочувствовала. Наблюдая за ней, Шисуи пришёл к выводу, что по какой-то необъяснимой причине Наруто была добра и участлива ко многим, несмотря на все остроты, которые любила отпускать. Это не было эгоистичным побуждением завести друзей, чтобы перекрыть собственное одиночество, потому что она сама могла прекрасно обходиться без других людей, наученная этому, очевидно, за долгие годы своего детства, однако это не мешало людям самим нуждаться в ней. Виной ли тому дар эмпата или же по злой шутке судьбы девочка просто родилась такой доброй — он не ведал. Но отчего-то был тронут до глубины души, находя в этом побитом, но не сломленном ребенке себя когда-то. Вскоре ему пришлось выйти на службу, после того, как курс реабилитации был закончен — необычайно быстрый благодаря Цунаде-саме и Узумаки, которая тренировалась за компанию и с удовольствием втягивала его в спарринги, иногда даже нисходя до того, чтобы притащить своего сенсея, с которым, как он понял, отношения у них были весьма напряженные — Какаши явственно винил себя за что-то, Наруто периодически втихомолку раздражалась и злилась на него, но обиженной, как он понял, не была, однако Хатаке явно этого не видел, что подростка веселило и при том сильно. В это он благоразумно лезть не пожелал, считая что забот, пожалуй, и так хватает. Жизнь постепенно налаживалась, и это было… приятно. Он внезапно понял, что очень привязался к объекту своего наблюдения и решил, что раз случилось — то ладно уж. Он правда хотел младшего брата, но младшая сестренка тоже вполне неплохо. Правда, заботиться о себе она особо не давала, но взамен легко могла окружить ненавязчивой заботой его. Однако самое главное — рядом с ней Шисуи мог почувствовать те отголоски домашнего тепла, которые ощущал раньше, глядя на Итачи и Саске. Боль от потери никуда не ушла, но он все же начал чувствовать, что снова живет. И это было прекрасно. Ровно до того момента, как эта дурная укатила в закат на тренировки с Жабьим Отшельником. Конечно, Саске, обучающийся у Орочимару, пойдёт далеко в развитии своих способностей, но раз уж так нужен был санин в учителя, она могла попросить Цунаде и остаться в Конохе. Да и он не так уж и прост, между прочим. Однако, он не стал отговаривать, понимая, что учитель её отца сможет достойно натренировать и её саму, плюс возможно даст этой одинокой девочке то, по чему она болезненно тоскует — родительское тепло. К тому же, благодаря освоенному хирайшину она появлялась в деревне, если было что-то срочное или важное от Хокаге, так что нельзя было сказать, что они совсем не виделись. Так он знал, что она месяца три возилась с командой генинов, проходивших по итогу Чунин Шинкен в Суне. Притом, он даже лично участвовал в парочке обескураживающих тренировок, которые не вписывались в жесткие рамки шиноби, однако все равно давали хорошие результаты, а так же позволяли детям… быть детьми. Наруто не давала им ложных иллюзий и надежд, что мир милый и пушистый. И когда доходило до серьезной части обучения, а не шутливой подготовительной, детально разбирала с каждым его ошибки, которые могли привести к смерти на задании. Она давала им очень много полезной информации и держала стабильно в тонусе, однако, между делом словно устраивала такие тренировки, как например «Битва на меткость» — в которой они в рамках полигона и части леса с ограниченным количеством водных бомбочек должны были и прятаться, и выбивать противника. Его самого втянули в эту забаву, когда Наруто решила, что этим троим стоит отработать командное взаимодействие, а потому они двое выступали в роли команды врагов, ища генинов по лесу и избегая их ловушек. Он признался себе самому, что девушка уже сейчас очень хороший сенсей для молодняка, к тому же она быстро росла над собой, да так, что даже он загорелся идеей самосовершенствования, а не просто поддержанием формы. Конечно, стоило быть осторожнее с Мангекё, потому что слепнуть ему не хотелось, но и тут Узумаки умудрилась сунуть свой нос и пихнула его под строгий надзор Цунаде. «— Этот идиот щурился, разглядывая вывеску Ичираку, — громко заявила аловолосая, втащившая его в кабинет Хокаге с применением хирайшина (и это было не лучшее ощущение в его жизни). — Проверьте ему зрение, а то у меня скверное чувство, что глаза с такой силой имеют не особо приятные последствия. Ну, или просто отсутствие мозговой деятельности пагубно сказывается на способности видеть — правильно, зачем глаза для получения информации, если обрабатывать её нечему? Серьёзно, Учиха, включай своё серое вещество в работу хоть изредка, а то оно застоится, потеряет свою гениальность и выветрится к чертям собачьим вместе с глазами. Кому ты такой нужен будешь, хм?» С тех пор стало намного легче, многое он мог делать сам, благодаря природной склонности к медицинским техникам, а потому падение зрения почти прекратилось, хоть и не остановилось окончательно, но он был рад и этому. А ещё он узнал, почему Узумаки не пошла учиться к Цунаде — из-за Лиса девушка хоть и обладала большим количеством нужной чакры ян, использовать её не могла — та попросту была ядовитой для всех, кроме самой девушки. Да и идеальный контроль с её постоянно увеличивающимся и итак немаленьким резервом виделся штукой крайне сложно выполнимой. «— Ты дурак или да? Мой максимум тебе кровь остановить и сустав на место вправить. Если думаешь, что я могу возложить на тебя светящиеся ручки и рана, вместе с прогрессирующим идиотизмом, волшебным образом исчезнет — вынуждена огорчить. Своими попытками я могу только добить из сострадания. Будь аккуратнее, взрослый уже лоб, в конце концов, а не дитё малое» И хотя забота о нем была очевидна, Узумаки все равно не скупилась на саркастические оскорбления, щедро приправляя ими каждую реплику. Он не обижался, потому что знал, что на самом деле она так не считает, к тому же сложно обижаться, когда кто-то так трогательно и старательно перевязывает тебе раны, невзначай вкладывает в руки перекус или делится чакрой в конце тренировки. Да и это было весело — вступать в шутливые перепалки, потому что Наруто тоже никогда не оскорблялась на любого рода подколки и задеть её можно было немногим. Не то чтобы он к этому стремился, но в его голове был сложившийся образ для любой женщины — и в его представлении с шутками о своей внешности и прочим они не ладили, тогда как Узумаки могла посмеяться и добавить насмешливым тоном пункты, которые он не упомянул. «— Конечно, я для тебя мелкая, шпала. Но ты учти, мы гномы народ злопамятный, а я ещё и девушка к тому же… ууу, знаешь, мне почти жаль тебя, Учиха. Ха, ну было бы, будь у меня сердце и намек на сострадание к ближнему своему.» Он бы соврал, если бы сказал, что не ловит с этого кайф ничуть не меньший, чем и сама девушка, которая, очевидно, достойного собеседника в своё распоряжение не получала довольно долго.