В шкуре героя

Птички пели, солнышко светило, я пыталась заставить двигаться своё мелкое неумелое тельце по нормальной траектории, но окружающий лес был не очень доволен такой вольности — ветки и прочий мусор постоянно путались под ногами. Вообще, я уже прошла больше, чем когда-либо прежде в этом направлении, да и людей похоже по близости быть точно уже не должно… Послышался тихий всхлип. Вселенной похоже нравится надо мной смеяться. Я неуверенно посмотрела в сторону зарослей, прикидывая варианты. С одной стороны это может быть ребёнок, которому нужна помощь — в эту часть леса обычно не суются. С другой стороны если даже меня — трехлетнюю писклю — воспримут всерьез, велика вероятность, что узнав в «спасительнице» демона спасаемый пропишет мне благодарственных побоев. У детей-то в отличии от взрослых вообще тормозов нет. А так как не знает меня в деревне только слепо-глухо-немой да груднички — вероятность отхватить на орехи сейчас высокая. Но все же… Этот человек плачет. Даже если и не ребенок — вряд ли из-за ерунды. Кто уходит тихо постенать в глухой лес? Тот кому действительно больно. И если есть хоть небольшой шанс помочь — не пристало мне отступать. В конце концов хоть телом мне три, в душе я взрослая и ответственная. И ненавижу, когда кто-то льёт слезы. В частности потому, что обычно не знаю как успокоить этого кого-то, но ещё и потому… что чужие страдания — это больно. Я шагнула на полянку, отодвинув ветки орешника и замерла под взглядом красных горящих глаз. На меня мангеке шаринганом — а перепутать знаменитое додзюцу клана Учиха с чем-то другим было сложно — уставился кудрявый паренёк лет десяти. По его щекам в перемешку со слезами текла кровь и Ками это был первый раз, когда я так перепугалась за обе свои жизни. Ни одна травма или мясорубка не оказывала на меня такого влияния, как этот маленький генин — а повязка об этом говорила довольно чётко — плачущий кровавыми слезами. Первый порыв — найти того, кто заставил его плакать и хорошенько проучить. Но, благо мозг сработал раньше тела, так что я никуда не побежала. Ну во-первых потому, что причина слез может быть и не человек — жизнь шиноби тот ещё прикол, а во-вторых — я в теле трёхлетнего ребенка, что вообще я могу сделать? Правильно, поделиться эмоциями и отвлечь. — Братик! — звонко и обеспокоенно вскрикнула я, видя, как Учиха уже открывает рот, чтобы что-то спросить. — Братик, тебе больно, да? Я подлетела к мальчику, обхватывая его лицо своими мелкими ладошками и обеспокоенно заглядывая в глаза. После чего торжественно вытащила бинт из кармана шорт — он же платок и он же моя старая майка — и со всей возможной для моей плохой моторики осторожностью начала вытирать кровь с его лица. — Не волнуйся, братик, я о тебе позабочусь! Если совсем плохо — уговорю Кохеру-сан. Она хоть и ворчит, но всегда меня лечит и тебя тоже вылечит! — уверенно и жизнерадостно продолжала я, прищурив один глаз и прикусив губу от натуги. Учиха картину оценил, погасив додзюцу с удивлением и долей зарождающегося смешка следя за мной. Ну да — сосредоточенная малявка втирающая тебе о том, что позаботится обо всем — это и правда забавно. К тому же сейчас я намеренно не контролировала мимику и корчила серьезные мины, что должно было смотреться по меньшей мере забавно. — Не нужно, — мягко возразил мальчик, перехватывая мою ручку на очередном заходе по его щеке, — мне уже не больно. Что ты здесь делала, малышка? — Гуляла, — буркнула я, якобы смутившись и для вида нахохлившись, поджав губы, — и почему ты врёшь? Потому что я маленькая? Но я уже знаю, что люди не плачут так, если им не больно. — Так глубоко в лесу? Твои родители будут волноваться, нужно вернуть тебя домой, — покачал головой Учиха, затаив улыбку в уголках губ. Похоже переводить тему — у шиноби профессиональное. Впрочем, мальчик все же в отличии от Какаши отвечает мне: — И я не врал тебе — боль прошла, как только ты, малышка, ко мне прикоснулась. — Нет, — буркнула я, выдирая ручку и засовывая окровавленную ткань вместе с ней в карман. — Нет? — не понял мальчик, подняв брови и выглядел при этом жутко эмоционально. Неправильный какой-то Учиха. Все, кого я видела раньше носили лучшие покер-фейсы, какие я только видела за обе жизни. — У меня нет родителей, так что волноваться никто не будет. Может, даже обрадуются, — последнюю фразу я сказала под нос, а потом подняла глаза на собеседника, внимательно вглядываясь в его лицо, ищя признаки того, что он притворяется. — Тебе правда лучше? Или ты из тех дураков, что считают будто бы плакать зазорно? — Дураков? — изумился Учиха. — Но ты сама не выглядишь, так словно часто плачешь. — Ну, мне не так уж и больно, — пожав плечами ответила я, почесав нос, — но если и становится — я плачу рядом со своим другом. Просто… если ты делаешь это один — легче особо не будет. Так я думаю. — Значит, ты ко мне вышла, потому что просто захотела, чтобы кому-то стало легче? — склонив голову на бок. Теперь у меня было чувство, что меня сканируют. — Конечно, — тоном «ну что за идиот» ответила я, — ведь если человеку долго плохо — он делается злым. А я не хочу, чтобы люди были злыми. Учиха нахмурился, сканируя меня взглядом. И мне не понравился этот взгляд — больно уж он был задумчивым. Так что я сделала то, что подсказывало моё детское нутро — просто шагнула и неловко обняла мальчика за грудь — насколько хватило рук. — Не хочу, чтобы ты был злым, — доверительно сообщила я шёпотом, сжимая ладошками клановую футболку, — у тебя глаза очень-очень добрые, братик. — Спасибо, малышка, — сдался-таки Учиха и обнял меня в ответ, — я очень-очень тогда постараюсь. Мы молчим ещё минут десять — парень задумчиво гладит меня по голове, а я аккуратно прощупываю его ментально, стараясь влить положительные эмоции — Курама объяснял как это делать и даже показывал на мне лично как именно — но дар эмпатии у меня пробудился недавно и лучше работал только на передачу негатива, да и я пока что слишком мала для таких сложных манипуляций, так что сделать могла совсем не многое. Однако глубокую скорбь и горе этого мальчика разбавить у меня получилось, чем, если честно я даже в тайне загордилась — было потрясающе помочь кому-то с помощью своих собственных сил. Пусть пока что они и не сверх-крутые. Я задумываюсь над тем, в каком состоянии был мой найдёныш и над его чувствами — наверняка потерял кого-то дорого, может быть, даже эта смерть произошла у него на глазах и тогда не мудрено совершенно, что парнишка пробудил Мангекё. Подавила тяжёлый вздох — не нравится мне этот мир, в котором детям приходится видеть смерть так близко, да ещё и не показывать свои страдания взрослым. Вряд ли бы юный шиноби здесь подвисал, если бы эти бесчувственные чурбаны проявили к нему терпимость и внимание. Мои недовольные и гневные думы прервал голос найдёныша. — Знаешь, малышка, думаю все же стоит вернуть тебя домой, что скажешь? — Учиха осторожно отстраняется, выпуская меня из объятий. Сразу становится очень холодно, но я только поджимаю губы и киваю, понимая, что мне нельзя светиться с представителем этого клана, да и вообще так далеко от положенной локации. Няньки-то вряд ли всполошатся, а вот АНБУ вполне могут. А мне усиление контроля без надобности. Учиха осторожно подхватывает меня на ручки и все что остаётся — это махнуть в нужном направлении, да расслабиться, с удивлением подмечая, насколько быстро и бесшумно движется мой транспорт.

***

Учиха направился в лес сегодня, пребывая в каком-то странном состоянии, но совершенно точно не собирался плакать. Как и встречать маленькую красноволосую девочку, с едва поджившими ранками на щеках. На днях у него умер дедушка — последний живой родственник. Умер не так, как это было принято у шиноби — на миссии или в бою — а медленно, день за днём до этого угасая на его глазах. Ему десять и он уже умеет заботиться и о себе и о других, но видят Ками — таких знаний ему приобретать не хотелось. На самом деле, у него ещё была тётя и два двоюродных брата — но именно дедушка был тем, кто заботился о нём, когда на войне погибли родители. А теперь дедушки не стало и ему…ему сделалось чертовски больно и одиноко. Говорят, что будучи шиноби ты привыкаешь к смерти, но…ему не хотелось привыкать. Да и он не думал, что действительно мог это сделать. Учиха переводит взгляд на свою ношу, уловив краем уха детские голоса за деревьями и подметив, как маленькая незнакомка помрачнела, и тормозит. Потом осторожно спускает её на землю, помогая обрести равновесие. И все же — до чего любопытная девочка. Ему, на удивление действительно сейчас куда легче, чем было пару часов назад. Однако… — Ну, я полагаю нам пора прощаться. Ребёнок кривится, закусывая губу и кивая. — Ты говоришь «прощаться», потому что не хочешь меня больше видеть, да, братик? — прижав голову к плечам, тихо спрашивает малышка. Она не поднимает на него глаз, не выглядит разочарованной — скорее немного расстроенной. Шиноби только сейчас задумывается над тем, зачем трехлетний ребёнок пошёл в самую рощу. И с удивлением даёт себе подзатыльник за невнимательность — то же мне, гений клана, единственную Узумаки в деревне, хранительницу Кьюби признать не смог. Это небольшое открытие удивляет его — все же, довольно странно, что ребёнок, которого почти вся деревня презирает и ненавидит так открыто стремится помочь другим. К сожалению, он не может о ней позаботиться — только лишить части проблем. Шисуи вздыхает, присаживаясь рядом с красноволосой девочкой и ласково поднимает её за подбородок. Им же обоим будет лучше, если об этой встрече никто никогда не узнает. Слишком много слухов об Учиха, слишком подозрительны старейшины, чтобы он мог позволить себе помощь маленькой красноволосой джинчурики. Хотя, ему немножечко жаль. Где-то на задворках души Учиха понимает, что у девочки были все шансы разбавить его одиночество. А у него — подарить ей заботу. — Малышка, — зовет он, чтобы девочка заглянула ему в глаза. Голубые блюдца доверчиво впиваются в него, словно предлагая передумать в последний раз, — Котоамацуками. Жаль, но их мир не сказка. И даже близко не похож.