Золотые. Зелёные. Мёртвые

По напрягшемуся в ожидании — даже флаги перестали шевелиться на ветру — Роговому холму пронёсся облегчённый выдох, стоило золотому чудовищу усесться под стенами, когда незваные гости наконец вышли в ворота крепости. В настороженном молчании леди Тарли заправила под капюшон плаща выпавшие пряди, и, досадуя о том, что опоздала ко встрече и о том, что никто не желает ей разъяснить произошедшее, удалилась в замок, не глядя на супруга. Ещё какое-то время никто из челяди и хозяев не смел пошевелиться — пока дракон не взмыл в небо вновь, разорвав облака протяжным криком. Тогда-то во дворе началось копошение. Тускло горели узкие окна септы. — Что за весть принёс ворон? — Проскрипел лорд Тарли, окинув собравшихся мрачным взглядом да недовольно прицокнув. Мейстер, нависавший над плечом, чуть распрямился, но только затем, чтобы тут же согнуться пуще прежнего. — В Хайгардене… — Замельтешившие вокруг слуги стали ступать нарочито тихо. Поломойка косила блестящим глазом, двое стюардов ненавязчиво подошли ближе. — Пишут, мол, у покойного Лорента Тирелла родился сын… не далее, как днём назад… — Н-да? — Круто обернулся лорд Тарли. От резкого движения досужие до сплетен зеваки отлетели, точно мухи, в разные стороны. Глаза милорда сощурились. — Что же мы не поздравили?.. Прорычав последнее слово, лорд направился к септе, сердито чеканя каждый шаг — ещё немного, и полетели бы искры. Столпившиеся поодаль подняли шум, шёпот, похожий на шелест моря в ненастный день. С грохотом затворилась за милордом дверь, и шёпот усилился, как будто валы, один за другим, хлестнули на берег. — Что здесь было? — Грянул гром вопроса. Молодой септон, не вздрогнув, точно погруженный в потусторонний транс, продолжал пальцами тушить свечи на алтаре. Тонкие струйки дыма рассеивались, мешаясь друг с другом. Каждый шаг милорда казался шагом великана, тем паче, что тень его, плывшая по стене, разрослась десятикратно. Исполин достиг своего слуги, и тот поднял бледное, какое-то блаженное лицо. — Милорд, — кротко мурлыкнул он. Глаза оставались туманны. — Что здесь было, я спрашиваю! Мы слышали хор… Если здесь произошло то, на что Верховный септон и король не давали позволения, — пальцы септона чуть дрогнули над пламенем ближайшей свечи, и оно оставило на коже багряный след, — они должны будут знать об этом. Ты услышал меня, мальчик? Глаза милорда страшно выпучились, тёмные и сверкающие, щёки раскраснелись. Но септон смотрел как бы сквозь. Ничего конкретного не было в выражении его лица или его голосе: — Уважение большее, чем к вам, милорд, и королю, я питаю лишь к Верховному септону, нашему духовному отцу. — Покладисто произнёс он. — Однако и оно — лишь мелкая сошка в сравнении с той пламенной преданностью, с которой я служу Семерым. Септон повернул лицо к алтарю и одними губами прочитал начало традиционной молитвы. — Не думайте, милорд, что хоть бы одним словом я отступился бы от своей священной миссии… — И что это за миссия? — Рявкнул лорд Тарли. — Чтить высшую волю, служа вам. — Наклонил голову септон, и в этом движении скрылось то острое, опасливое, что теплилось на дне глаз. Милорд отошёл на шаг, брезгливо сморщившись. Он крутнулся на пятках, глядя вокруг, а после спросил уже куда спокойнее: — Что им было нужно от нас? Лорд Тарли оперся рукой о край алтаря. — О… Сущая мелочь, милорд. — Полушёпотом начал септон. — Мне пришлось разбудить мальчиков, они попели немножко… Вы знали, что у Простора появился новый наследник? — Он мягко улыбнулся. — Её Светлость соскучились по дому, мой лорд. Они желали бы вступить в союз и просили нас отслужить праздничную заутреню, мой лорд. Коли не верите мне, будет ли вам угодно допросить мальчиков? «Допросить?» — выплюнул лорд Тарли едва слышно, крякнув, он оттолкнулся от алтаря и вновь приблизился к септону, глядя на того недоверчиво и раздражённо. — Если ты врёшь, — он ткнул в грудь септона мясистым пальцем, — полетят головы. И милорд развернулся так резко, что не увидел глубокого поклона, способного скрыть не только выражение глаз, но и всего лица. Лицо криво усмехалось. Лицо болезненно дёрнулось от скрипа петель. Лицо вновь поднялось, и губы горячо зашептали слова молитвы. *** Королеве не было покоя. Третью ночь подряд она просыпалась среди мокрых скомканных простыней, не в силах успокоить лихорадку в груди. Не помогали ни снадобья мейстера, ни уловки Талии. Визерис считал, сны могут посылать Старые боги Валирии, Верховный септон настаивал, что это Семеро подсказывают дорогу ищущему; с недавних пор Алисента уверилась, что её сны были ниспосланы из самых глубин Седьмого Пекла — как иначе объяснить их? Растянутый на раме гобелен не радовал глаз. Изящными движениями кисти Алисента вновь и вновь продевала иглу и вытягивала розовую нить. «Тревожиться не о чем, — говорила она самой себе, — всё идёт, как прежде. Всё идёт, как обычно». Как обычно, Хелейна была у себя в компании септы. Как заведено, Эймонд в это время дня упражнялся на площадке с лучшими королевскими гвардейцами. Ничего удивительного не было и в том, что от Эйгона ни слуху, ни духу. Согласно порядку, сир Кристон нёс пост у покоев королевы, а сир Отто беседовал с лордом Джаспером или сиром Ланнистером. Из окна открывался славный вид на город с его красными и бурыми крышами, извилистыми улочками, складывавшимися в причудливый узор. Как жаль, что вблизи Королевская Гавань теряла всякое очарование! Вблизи она душила вонью, оскорбляла глаз, всюду обнаруживались подтёки и пятна, и нищие с протянутыми руками, поеденными лишаем. Алисента скучала по Староместу. По светочу маяка, к которому корабли плывут, точно дети под руку матери, по Звёздной септе и Цитадели, глядящим друг на друга с разных берегов Медовички. — Передайте, пусть готовят карету. — Не глядя на рисунок гобелена, королева воткнула иглу точно в голову вышитого белого голубя. — Я желаю посетить Септу. Вездесущая вонь просачивалась во двор замка. Никто, кроме Её Милости, казалось, не чувствовал её, а королева шла, прижимая надушенный платок к носу, и острый лавандовый запах почти жёг ей ноздри. Привычный, умиротворяющий лязг доспехов сира Кристона раздавался позади. Алисента слышала его шаги, совпадающие с её, на почтительном расстоянии трёх футов, уверенные и твёрдые. Она могла легко представить выражение его лица, вовсе не нужно оборачиваться: губы сжаты, брови нахмурены, тёмные глаза сощурены и смотрят по сторонам, чутко следя за каким бы то ни было движением. Правая рука на эфесе меча, левая — сжата в кулак. Если кто обратится к сиру Кристону сейчас, тот ответит напряжённым и густым голосом. — Старомест? — Звонко уронив заветное слово, королева едва повернула голову к рыцарю. — Нет известий, Ваша Милость. — Именно так, как она представляла. Пальцы сложили шёлковый платок пополам, а потом ещё, так, чтобы синие цветы Флорентов оказались на виду. — Хайгарден? Королева замедлилась, дождавшись, пока сир Кристон окажется в коротком шаге позади правого плеча: запах железа смешался со стойкой сладостью лаванды. — Ответа нет. Алисента заметила, что задержала дыхание, лишь когда обнаружила себя напряжённо застывшей напротив приготовленной кареты. — Подобная небрежность возмутительна. — Голос в голове, неустанно напоминавший о беде, зазвенел металлом в висках. Встревоженно королева переглянулась со своим верным рыцарем, подавая руку. — Полагаю, будет уместно выехать в Хайгарден в ближайшее время. — Разумеется, Ваша Милость. Когда Элинара разрешится от бремени и будет сыграна свадьба Хелейны и Эйгона, придёт время задуматься о новом браке для старшей дочери. Уже полгода Отто поддерживал переписку с Грейджоями, но, хотя союз с ними и давал надежду на флот Пайка, подобное панибратсво с лордами, сроду не гнушавшимися грабежом, могло бы показаться оскорбительным всем тем, чьи земли подвергались вероломным набегам железнорождённых. Кроме того, на Железных Островах не было недостатка в наследниках, а готовы ли они вести войну не только за право Эйгона, но и за права железнорождённых сыновей Элинары, если те появятся? Едва ли этот новый бой окажется хоть на йоту легче… Уж лучше, в таком случае, обратить взоры на извечных соперников Пайка, Талли. Внук правящего лорда, Эльмо, лишился жены в минувшем году — та не смогла оправиться после четвёртых родов и вскоре умерла, так и не встав с постели, оставив двух сыновей и дочь. Новорожденный мальчик пережил мать ровно на два дня. Эльмо не был стар. Эльмо, однако, не был решителен или амбициозен. О нём говорили, будто эта рыба проглотит собственную икру, но не покинет родных вод. Однако Талли непрочно сидят на своих стульях и могут упасть, если вассалы, превосходящие их доблестью и числом войска, вдруг надумают выйти из-за общего стола. Если Элинара теперь родит сына, в союзе с Простором можно будет не сомневаться, но Речные Земли… Голова королевы вновь разболелась. Карета наехала на камень, заставив Алисенту дёрнуться — служанки тут же подались ей навстречу, словно она начала падать в обморок. По взмаху руки девушки смущённо отсели обратно. Она знала, сир Кристон ехал впереди: женщины бросали на него улыбающиеся взгляды, мужчины завистливо косились на ладного коня в узорчатой сбруе. Посреди очередного витка напряжённых размышлений о будущем державы Алисенту отвлёк драконий крик. Чуть не путаясь в юбках платья, она пересела к окну и, открыв створку, посмотрела наверх. Верно. Золотой, переливающийся в солнечных лучах дракон вынырнул из-за облаков и стремительно пронёсся над городом. Слава Семерым, тёмное пятно всадника виднелось на его спине. — Принц Эйгон, Ваша Милость? — Нерешительно подала голос одна из служанок, переглянувшись с товарками. И, удовлетворённая, Алисента кивнула и уже хотела вернуться на прежнее место, но вдруг глаза её расширились от увиденного: следом за Солнечным Огнём появилось размытое насыщенно-синее пятно. Оно приближалось, разрастаясь, и вскоре выросло в раскинувшего крылья дракона, чуть менее крупного, чем Солнечный Огонь. Она не видела Тессарион ни разу после смерти её милого сыночка. Сердце забилось чаще, неприятной пустотой захолодело в груди. Алисента проследила за полётом драконицы, пока та не взвилась в облака, показав стальные пластины на брюхе. Бедный, славный малыш Дейрон… Да упокоят Семеро его душу. …Сквозь решётчатые высокие окна витражей в красноватом свете истекающего дня служанки ходили, как будто погружённые в сон: не раз можно было заметить, как подсвечники и блюда опускались не совсем туда, куда задумывалось движением руки, а на лицах тупое замешательство соединялось с каким-то запоздалым непониманием, как же это вышло. По крайней мере, так казалось королеве Алисенте. Тень стола в оранжевом свете расползлась в огромного кривоногого паука. Комната казалась засахаренной в меду, служанки — мухами, случайно угодившими в мёд, такими навязчивыми, неприятными пятнами, увидев которые, добропорядочная леди отодвинет пиалу, хотя и не выскажет недовольства вслух. Ведь в этом весь секрет, весь секрет… Не озвучивать ничего, что покажется неучтивым и невежливым, но дать понять, что промах был замечен и оценен по достоинству. Эймонд вошёл быстрым шагом, точно вовсе не останавливался перед дверью, похожий на клинок, такой же прямой и резкий. Каждый день приближал мальчика к мужчине. Вот заострившийся угол челюсти, особенно видный, когда он повернулся полубоком. Ставшая шире линия плеч, так хорошо подчёркнутая новым дублетом. Вот кожу царапнула лёгкая, мягкая щетина, когда Эймонд поцеловал матери руку. Волосы его стали жёстче, утратили детскую нежность: так было и с Эйгоном, а потом с Элинарой, так будет с Хелейной. Когда они перестают быть детьми, то становятся фигурами на доске неизбежной войны. Как жаль, что они перестают быть детьми так скоро. Вплыла Хелейна в сопровождении септы, одетая в нежно-голубой шёлк, расшитый серебристыми бабочками и кузнечиками. Нежная улыбка играла на ещё не лишившемся детской припухлости лице, взгляд из-под пушистых ресниц казался одновременно ярок и тёмен. Её драгоценная девочка. Её нежное, невинное дитя. Если бы Алисента могла, она никогда не отдала бы её замуж, никогда не выпустила бы её в этот злой, колючий мир, что так больно ранит трепещущие крылья. Когда спустя совсем короткое время появился сир Отто, за столом осталось пустым лишь одно единственное место. Оно зияло между Алисентой и Эймондом, точно лунка вырванного зуба во рту придворного кожевенника, бросавшаяся в глаза всякий раз, как тот принимался говорить. На спинку стула мрачно, выжидающе смотрел сир Отто, на неё косился Эймонд, рассказывая о своих удачах в боевом искусстве. Алисента мало, что разумела во взмахах мечей и полётах стрел, и возможно именно оттого, спросила несколько невпопад: — Где твой брат Эйгон? — Младший сын осёкся на полуслове. В единственном глазе полыхнуло укором и раздражением, и он ответил странно сжатым голосом: — А я ему разве сторож? — Сир Отто неодобрительно кашлянул. — Не знаю, где он, матушка. — Валла, — от стены отлепилась смиренно ожидавшая девушка и приблизилась с низким поклоном, — ступай и напомни принцу Эйгону, что его ждут. Пускай хотя бы сегодня соизволит почтить нас своим присутствием. Робко пробормотав: «Да, Ваша Милость», — служанка удалилась. Не обращая внимания ни на что вокруг, Хелейна увлечённо рассматривала новое кольцо с выгравированными пчёлами и россыпью мелкого янтаря. Каменно-тяжёлый взор отца настиг королеву. — Из Хайгардена по-прежнему нет новостей. — Алисента деловито расправила несуществующие складки ткани на коленях. Она пригубила вина, не заметив вкуса. — Милостью Семерых, я желаю в ближайшее время начать сборы. — Весьма разумно, моя королева. — Кивнул сир Отто так, словно она спрашивала его дозволения или одобрения. — Поданные должны лицезреть единство королевской семьи. Десница короля поднял бокал, все последовали его примеру. — Помимо прочего… — Наклонил он голову, глядя хитро, точно охотящийся лис. — По случаю грядущей свадьбы будет уместно выслать особые приглашения для лорда Грейджоя и его старшего сына. — Что ж, — сверкнула глазами королева, — в таком случае столь же особые приглашения должны быть высланы грандлорду Речных Земель и его наследникам. — Талли? — Насмешливо переспросил сир Отто, со снисхождением улыбнувшись дочери. Раздражённо Алисента бросила короткий взгляд на детей, в присутствии которых не желала обсуждать столь трепетный вопрос. Однако она не сумела вполне удержаться и холодно и быстро проронила: — Я уже говорила, отец. Я не отдам дочь на поругание пиратам. — Не «пиратам», а древнему роду с впечатляющей родословной. — Железо забряцало в тихом голосе сира Отто. — Ханжество здесь ни к чему, Ваша Милость. Тут же он обратил внимание на Хелейну и, встретившись с той взглядом, ласково улыбнулся: так, как никогда не улыбался родной своей дочери. Глаза сира Отто вмиг потеплели, лишившись былой жёсткости. Королева Алисента же захлебнулась желчным духом противоречия, ведь она уж не была девицей, которую так запросто можно заткнуть да отодвинуть в сторону. Чего стоила корона, положенная ей на голову? Чего же она стоила, когда отец и теперь не желал предоставить ей решающий голос? А ведь она была не менее догадлива и не менее изощрена, и, может, понимала даже поболе его. Нет, она сумеет добиться своего: если потребуется, встанет перед Визерисом на колени, но ни один из её внуков не будет сыном поганого пи… Но тут воротилась отосланная к Эйгону служанка. Едва отойдя от двери, девушка нерешительно подняла полный страха, влажный взгляд. Этого хватило, чтобы противное щекочущее предчувствие оплело Алисенту. — Ваша Милость, принц Эйгон… — Служанка стрельнула глазами в сторону десницы короля, потом уставилась в пол. — Говори. — Королева подняла голову, готовая лицом к лицу встретить любую новость, сколь бы мерзкой она ни была. — Он просит передать, что не придёт на ужин. Тишина загустела. Взгляд сира Отто сделался пронзительно-прозрачным, острым, как кусок стекла: он взрезал им щёку дочери. Сухие пальцы замерли в дюйме от столового ножа. «Продолжай», — натянуто велел он. Когда Алисента встретилась с отцом взглядом, в его глазах появился тот же укор, что отразился в них в день, когда из её рук вылетело и разлетелось на части материнское ожерелье. — У принца Эйгона есть причина или это, как водится, его обыкновенная дурость? — О-он сказал, мол, с этого дня на-начинается его медовый месяц и… — Чем больший бред исторгался из уст, тем сильнее Валла втягивала шею в плечи. — И он… То есть, принц Эйгон не… не желает покидать своих покоев без… без сопровождения жены. — Что? — Глухо проронил сир Отто. Это был звук, с каким в тёмное бурлящее море обрушивается кусок скалы, разбитой молнией. Алисента молчала, от удивления и злости утратив дар речи. Жены? Взгляд её метнулся к Хелейне, равнодушно глядевшей на деда, стремительно растерявшего всякую краску в лице. — Простите! — Сорвался голос служанки, бухнувшейся на колени с громким звуком. — Я… Говорю лишь то, что мне передали, Ваша Милость! Слово в слово! — Неужели твой сын женился на потаскухе из Блошиного конца, Алисента?.. О Боги, какой позор? Ну почему они так охотно открывали ей новые и новые глубины стыда? Королева Алисента ощутила жар ужаса, жар ярости, такой, какой только может испытать мать из-за своего ребёнка. Не слушая более, что за слова продолжал цедить сир Отто, королева поднялась — от резкого движения подскочило её позолоченное блюдо — и казалось ей, каждый шаг должен оставить оплавленный след на камне. Долго же она терпела! Нет, нет это уже слишком… Слишком! Эту шлюху выволокут голой на площадь и проведут по улицам, чтобы знала своё место, а Эйгон… Что ж, и Эйгон узнаёт, каково оказаться в совершенной немилости матери. Подобная распущенность, такая расхлябанность, совершенное неуважение к семье — всё это будет наказано в должной мере. Кровь шумела в ушах так, что Алисента не слышала ни шагов сира Кристона, своего извечного спутника, ни лепета слуг. Сладостные картины наказания пуще разжигали душевный огонь. Когда королева остановилась у дверей в покои сына, она ощутила, как высоко вздымалась и резко опадала её грудь, и как от сбившегося дыхания саднило в горле. Кулак занёсся над дверью и твёрдо, звучно ударил три раза — так сильно, что показалось, кожа треснет. Расправив плечи, царственно подняв голову, королева Алисента ожидала; гневливые слова копились в ней, стремились поскорее угодить в намеченную цель сотней заточенных игл. Наконец — секунды казались ей нестерпимо долгими — по ту сторону послышался мерный лязг ключа. Когда дверь двинулась, Алисента не ждала ни мгновением дольше. — Что за выходки, Эйгон?! Ты лишился… Она оборвалась на полуслове, как будто уверенно шла вперёд, не глядя на дорогу, и вдруг упала в обрыв. Все собранные, точно хворост в горящий до неба костёр, слова вдруг смешались, разлетелись прочь, оставив Алисенту с открытым ртом. Как? Она моргнула, не веря своим глазам. Не помогло. В совершенной звенящей растерянности королева смотрела на свою старшую дочь: волосы собраны наполовину, как будто Элинара не успела завершить причёску, её губы замерли в призрачной, неуверенной улыбке, а глаза смотрели ледяно и жёстко. Лихорадочный румянец покрывал её щёки и шею, и верх груди в треугольном вырезе льняного платья. Взгляд королевы метнулся ниже, и, не обнаружив выпуклости живота, вернулся к лицу. Молчание затянулось и натянутая нить его истончалась, готовая разорваться в любой момент. — Элинара? — Сорвалось с губ потерянно и тускло. — Я не… Что это значит?!.. В груди сделалось тесно, а руки неловко дёрнулись в желании то ли обнять, то ли дотронуться до плеча. Но она не сделала ничего: ни единого жеста. — Матушка. — Изломанная улыбка перерезала рот Элинары, когда та присела в поклоне. — Я рада вновь увидеть вас. *** Королевская Гавань с высоты полёта казалась городом-призраком. Был ли вон тот островок косо насаженных домов, лезущих друг другу на плечи, прежде? А вон та извилистая дорога соединяла ли прежде два соседних квартала? Всегда ли волны так рьяно бились о берега, было ли столько кораблей раньше, стал ли острее рыбный запах порта и сделались ли громче голоса торговцев? О чём говорили они? В воздух звуки поднимались уже смешанные, сплетённые один с другим и своей нечленораздельностью напоминали крики чаек над морем. Шум, которого не было слышно в небе, полился со всех сторон, стоило ступить в город: шипящие и рычащие акценты, хриплый смех и зазывания к торговым палаткам, горячный шёпот матрон, прячущихся за углом, чтобы передать из уст в уста свежую сплетню вон о той Джудит, которая десятого дня явилась в отчий дом за полночь, а может и вовсе с утра, а некоторые говорят, мол и не вернулась вообще… Здесь не было ни единого камня, что стоял бы смирно да молча: всё говорило, всё хотело рассказать свою байку. Кривые дома, часто обезображенные замазанными трещинами в стенах, затянутыми холщевиной отверстиями, выполнявшими роль окон, этажами, косо наставленными друг на друга и державшимися лишь чудом да волей Семерых, постепенно сменялись другими. Эти новые жилища были ровнее, горделиво они приосанивались над уродливыми братьями. Наконец, у подножия холма, на котором возвышался грозным, величественным надсмотрщиком Красный Замок, появлялись дома откровенно богатые — то были резиденции тех знатных, кто по делам часто навещал Гавань, и глав гильдий. Наконец, Красный Замок — самый грозный из призраков. Он внушал суеверный ужас любому из простецов, всю жизнь наблюдавшему его издалека, когда тот случайно оказывался слишком близко. Зачем замок строили цветом, точь-в-точь, как кровь, когда её трижды старались вывести с белой подушки? А эти острые, частые углы башен, привезённые из Валирии? Не было ничего удивительного, что горожанам замок в ночи казался лютым зверем, ощерившим зубы. Но Эйгон повёл сестру не через главные ворота. С тоской Элинара оглянулась на них. Она помнила, как въезжала через них в день свадьбы с Лорентом. Вот сидит она, в вызывающе, отвратительно алом платье с белой внутренней подкладкой, по которой изящно были выведены светло-зелёные завитки. Зелёно-золотой плащ придавливает её к сидению открытой колесницы, вот-вот и придавит прямо к днищу. День солнечный, но руки принцессы холодны. Вот сидит тот, кого Верховный септон назвал её мужем. Его лицо по-восковому серо, даже лёгкий румянец не исправляет общей картины. Чёрный цвет плаща заставляет его выглядеть почти несчастным. Пальцы Лорента только держат ладонь невесты, но не сжимают её нисколько, равнодушные к мелкой дрожи. Белые лепестки кружатся в воздухе у их голов, пока не падают наземь и их не притаптывают копыта лошадей и колёса не вдавливают в грязь и камни. Оглядываясь, со стороны Элинара наблюдала саму себя, всю эту призрачную процессию, пока последний гвардеец, нёсший знамя Тиреллов, не скрылся в воротах. Они шли тайными ходами Мейгора: склизкие стены, давно забывшие, а может, никогда и не помнившие о свете, то сужались, то вдруг расходились далеко друг о друга. Оказалось, Эйгон ориентировался в темноте с помощью неких засечек, оставленных им или кем-то до него на стенах; когда глаза Элинары привыкли к темноте, она стала стараться тоже запомнить их, повторяя прикосновения брата своими пальцами. Однако разум её оставался помутнён — едва ли она запомнит хоть что-то. Когда казалось, что вечным переходам и лестницам не сыщется конца, они очутились у узкой неприметной двери. Элинара оглянулась, с трудом пытаясь понять, откуда именно они только что вывернули: три совершенно одинаковых коридора ответвлялись в разные стороны, — но Эйгон уже потянул её за руку. «Ну, видишь, ничего не изменилось.» Так ли и ничего? Ничего не изменилось для того, кто покинул родной дом четыре дня назад и вернулся в комнату, где всё лежало в точности так, как было оставлено. Элинара же вовсе не могла уже припомнить, как всё было раньше. Сидя у окна в своей светлице в Хайгардене она часто думала о доме, и Красный Замок представлялся чем-то вроде яркого пятна, богато расшитого гобелена. Она закрывала глаза, видела замковый сад и чардрево, расписанный цветами потолок своих покоев, и все недоразумения и обиды были забыты. И вот теперь она смотрела вокруг и видела лишь бледные тени своих собственных воспоминаний. Сиюминутное желание спрятаться, сбежать обратно ужаснуло Элинару, и она постаралась затолкать его поглубже. Каменные плиты вот-вот норовили выскользнуть из-под ног, разверзнутая, полная пламени глотка Тессарион ещё стояла перед глазами, однако на смену азарту уже пришёл ледяной ужас. С этого дня не могло быть пути назад. Элинара смотрела, как Эйгон по-хозяйски кинул плащ на спинку одного из стульев и плеснул в оба кубка воды. Она пыталась разглядеть в лице брата то же тяжёлое и скользкое, что повисло у неё на шее, но тот самоуверенно улыбался. «Они не убьют нас», — многократно повторял он во время пути, перекрикивая ветер и срывая голос. Воздух пах льдом. «Они не убьют нас», — верещало сознание, когда Элинара смотрела на вытянувшееся в искреннем потрясении лицо матери. Ей чудился душный, тёмный аромат трав в горнице, где остался новорожденный мальчик. Наверное, теперь леди Алерия берёт его на руки и ищет в личике младенца черты своего мёртвого сына, не зная, что никогда не сумеет их отыскать. Какой кошмар. В воздухе пахнет кровью. — Ты не должна быть здесь. Элинара, как это вышло? — Королева тряхнула головой, как бы отгоняя дымку сновидения. Она снова неверяще уставилась на дочь, щурясь, твёрдо сжимая губы. — Разве… — Будет лучше, если вы зайдёте, мама. — Слова Эйгона прошелестели мимо волос Элинары. Она с дрожью наблюдала, как матушка и впрямь вошла внутрь, но так медленно, словно кто-то силой подталкивал её или дёргал за нити. — Эйгон? — Обратилась королева к сыну, требовательно воззрившись с немым вопросом. — Ты должен объяснить мне, что… Тот с наигранной раскованностью пожал плечами, лицо его было покрыто льдистым и серым туманом. Прежде, чем Эйгон успел раскрыть рот, Элинара сумела найти в себе силы и отошла от двери. — Я исполнила свой долг, матушка. — Сипло произнесла она. Ноги делались ватными, а тонкие брови матери заняли ещё более высокое положение на красивом лице: королева усиленно соображала что-то своё, непрерывно окидывая дочь взволнованными взглядами. — Я сделала то, ради чего вы отправили меня в Хайгарден. Я… родила наследника. — Боги, ну зачем она запнулась?! Не зная, как вывести матушку из остолбенения, Элинара приблизилась к ней и взяла за руку, влажную и прохладную. — Наследника? Но… Когда? — Зрачки королевы расширились. — Я не… не знаю. Может быть, два дня назад. Я… — Элинара запнулась; губы королевы беззвучно повторили «два дня» несколько раз. — Мы назвали его Дейроном, матушка, в честь нашего брата. — Её голос начал дребезжать готовым разбиться стеклом. — Разве это не то, чего вы желали от меня? Единственное, чего вы желали от меня? Я выполнила, матушка, и… — Тут Элинара не смогла подобрать верных слов и растерянно обернулась на Эйгона. — Я… — Брось, Элинара. — Тот тут же подступил ближе, улыбаясь с вызовом и нагло. Их с матерью взгляды скрестились, стало очевидно, как сильно они похожи меж собой лицом. — Служанка всё им передала. Они знают. Лицо королевы стало похожим на каменную маску. Осознание поразило её стрелой, и оно сделалось серым и сухим, мрачным, с отпечатком омерзения и гнева. Она выдернула свою ладонь из рук Элинары — слезы тут же обожгли глаза принцессы. — Нет. — Вырвалось у королевы. — Не может быть. Ещё сколько-то мгновений она смотрела на дочь, ища подтверждения: так разглядывают порой комок червей, ища начало одного и конец другого. Жалко и умоляюще Элинара смотрела на мать. Ничего ей не хотелось более, чем прижаться к матушке и разрыдаться на её плече. Но внезапно принцесса обнаружила, что та больше не смотрит на неё. Вдруг королева сделала упругий, широкий шаг, а после — такое стремительное, резкое движение, что Элинара не успела и опомниться, как раздался звонкий, смачный звук пощёчины. Голова Эйгона мотнулась в сторону от силы удара. Он пошатнулся. Когда принц вновь поднял голову, капля крови алела на разбитой губе. Но Эйгон нахально усмехнулся и вздёрнул подбородок. «Прекратите!» — хотелось крикнуть Элинаре. Она так устала, она хотела спать и чтобы кто-нибудь расчесал волосы, хотела, чтобы мягким тёплым голосом леди Исса читала ей баллады. — Как ты посмел? — Сдавленной пружиной звенел голос матери. Лицо её сделалось страшно. — Отвечай мне! Как ты посмел решиться на такое?! После всего, что я… — Мама, я прошу… — Королева тут же вскинулась и повернулась к Элинаре, в её взгляде принцессе привиделось едва удерживаемое в узде презрение. — Ты должна сейчас же вернуться в Хайгарден, Элинара. И больше не позорить семью. Ты вернёшься в свой замок. — Она тяжело сглотнула, как бы беря себя в руки, продолжив уже тише. — После этого ты должна вновь выйти замуж. — Нет! Нет, прошу! Решение сформировалось молниеносно. Сделав рывок к брату, Элинара вытащила из коротких ножен на поясе кинжал и, пока мать не успела опомниться, упала перед той на колени. Левой рукой принцесса схватилась за юбку материного платья, отчаянно вцепившись пальцами в ткань. — Матушка, я умоляю вас, не делайте этого! — Всхлипнув, принцесса подняла кинжал и уперла в основание шеи между ключиц. Королева отпрянула. Горячие слёзы струились по щекам Элинары, слёзы изнеможения и страха. — Я прошу… — Картинка размывалась перед глазами. — Я клянусь вам, я не пойду за Грейджоя — я лучше выброшусь сегодня в это окно, если вы заставите меня! Я умоляю вас! Я сде-сделала всё, что было нужно, мама… Пожалуйста! Она содрогнулась, но боли не ощутила. Тем временем насыщенно-алые капли катились из-под кончика кинжала и опускались на ворот, раскрашивая светлый лён алыми цветами. Горячий, больной ком отчаяния жёг живот. — Прошу тебя, мама… — Элинара подняла затянутый слезами взгляд на мать, оторопело застывшую. — Лучше умереть, чем!.. Она уродливо подавилась слезами и слюной и закашлялась. Жалобный вой скоблился в горле, сводил зубы, от него немел язык. Ей больше не было дела до долга, не было дела до чести. Хотя бы раз, всего один раз она должна добиться своего! Она больше не будет глупой рыбиной, целующей ладонь рыбаку. Теперь, когда последняя цепь с лязгом спала с рук… — Хватит. — Донеслось из темноты под зажмуренными веками. Матушка опустила руку и мягко отцепила пальцы дочери со своего подола. Элинара не видела её выражения. — Вы оба… Оба должны прийти на ужин. Сейчас же. И шагов матери она не слышала, ни шагов, ни шелеста платья, только стук собственного сердца в ушах и каждой части напряжённого тела. Элинара ощутила, что королева ушла: воздух стал легче, свободнее. Кинжал выпал из обессилевшей руки, гулко стукнувшись об пол. Через мгновение Элинара ощутила, что Эйгон подошёл к ней и присел рядом. Он подобрал кинжал, присвистнув: — Слушай, может всё-таки улетим в Эссос, пока не поздно? На твоём таланте можно сколотить состояние, а? — Он шутливо подтолкнул сестру плечом, но улыбка сползла с губ, когда Элинара не сумела сдержать так и рвавшихся наружу слёз. — Ты… Ты чего?.. Принцесса наклонилась к полу, скребя ногтями по груди, в области сердца, и спутанные волосы завесой скрыли её лицо от брата. *** Рука Эйгона тяжёлым железным поясом лежала вокруг талии, когда они вошли. Хорошо, что сперва сир Кристон встретил их: хотя бы он потрудился сказать, как рад возвращению Элинары, и сумел изобразить добрую улыбку и лучистый взгляд, даже если те и оказались бы на поверку ложными. Но едва двери в покои королевы открылись, их встретили острыми, холодными штыками взглядов. Тем страшее казалась широкая улыбка, растянувшая губы деда. Элинара ощутила, как пальцы Эйгона конвульсивно сжались. Скрипнули дверные петли, закрыв путь ко всякому отступлению. С надеждой принцесса смотрела на мать: та не подняла взора, сидя прямо и молчаливо, лишь иногда как-то долго, с сомнением поглядывала на профиль Хелейны. Что было в её голове? О чём думала она теперь, утих ли в ней гнев? Элинара увидела, что сир Отто поднялся и направился к ним, её пробрало ужасом. Чем ближе он подходил, тем яснее становилась притаившаяся в зрачках льдистая ярость. — Элинара! Раньше, чем мы думали. В Хайгардене кончились птицы? — Её звучно поцеловали в щёку, сухо и жёстко, всё равно, как если бы дали пощёчину. Принцесса пошатнулась. — Моя драгоценная внучка. Сир Отто перевёл тяжелый, многообещающий взгляд на Эйгона — он скользнул к следу на припухшей губе. Рот деда на миг скривился. — Правнук здоров? — Вновь обратился он к закостеневшей Элинаре. — Д-да, сир. — Шепнула Элинара. — Благодарю. — Прекрасно. — Он сухо хлопнул в ладони. — Прекрасно. Жестом он пригласил внуков пройти к столу, и, глянув по сторонам, Элинара увидела замерших у стен слуг и женщину, одетую наряднее и лучше, должно быть, одну из фрейлин. Послушная ходу представления, принцесса ступила к Эймонду. У него было пустое, блёклое выражение. — Эймонд, дорогой брат. — Элинаре пришлось самой сделать последний шаг и встать на полупальцы, чтобы мазнуть губами по его щеке. Это оказалось унизительно. Принцесса повернулась в сторону младшей сестры почти с облегчением: — Хелейна, моя милая сестра. Она протянула руку, коснувшись шёлкового рукава, а Хелейна встретила сестру мягкой, ласковой улыбкой, бормотнув что-то одними губами. — Прелестно. — Заключил тогда сир Отто. — Вся семья в сборе. — Он продолжал разыгрывать радость встрече. — Элинара, займи своё место за столом. Её место обыкновенно было там, где теперь сидел Эймонд, но теперь новый стул поставили рядом с Хелейной. Элинара с Эйгоном тревожно переглянулись, но сир Отто ждал, его пальцы непрерывно сжимались и разжимались, показывая высшую степень раздражения. Принцесса покорно прошла, однако опустилась на место не сразу, замешкавшись на пару секунд. — Оставьте нас. Вереницей понурых птиц слуги выскользнули прочь, и повисла неприятная, гнетущая тишина. Сидя напротив друг друга, Эйгон и Элинара одинаково сжали челюсти, сложив руки на коленях под столом; Эйгон отмер первым. Как будто вспомнив о чём-то, он тихо кашлянул и подался к столу, увлечённо принявшись накладывать перепелиные тушки, запечённые в меду и сыре с овощами себе на блюдо. Затуманенные неизвестной думой, глаза матери провожали каждый жест его рук. Все остальные сидели недвижимо. Что-то нехорошее блистало во взгляде Эймонда. Наконец, Эйгон потянулся к графину вина и, плеснув себе, занёс сосуд над кубком Элинары, глядя той прямо в лицо: — Жена? — Левая его бровь дерзко приподнялась. Холодный пот выступил на лбу, ощутила Элинара, а когда она слегка двинула кубок навстречу, пальцы её мелко подрагивали. Словно один удивлённый выдох пронёсся над столом. — Какой позор. — Выплюнул сир Отто сквозь стиснутые зубы. Теперь белки его глаза сияли, словно у бешеного животного. — Ты сегодня же вернёшься туда, откуда приехала. Это не… — М-м, я так не думаю. — Всё больше смелея от повеявшего ветерка безнаказанности, всегда одувавшего Эйгону щёки, принц хлебнул из своего кубка. — Видишь ли, тебе не всё рассказали. — Почти истерический смешок вырвался из его горла, верно, он должен был звучать совсем иначе. — Так бывает, дедушка… Элинара смотрела со страхом на его самодовольное лицо. Как может он говорить так легко? Она до дна осушила чашу. Она усердно напоминала себе обо всём, что было совершено ради этого момента, обо всём, чем она запятнала себя, чтобы вновь сидеть здесь; обо всём, отчего пришлось отвернуться, закрыв глаза. — Действительно? — Сир Отто издевательски наклонил голову. На свою старшую внучку он уже не смотрел вовсе, как будто забыв про неё. — И что же мне забыли рассказать? Он ждал ответа от Эйгона. Что-то происходило между ними всё это время, что Элинары не было в столице, теперь это казалось ясным, как белый день. И может быть… Может быть, пришло принцессе в голову, Эйгон и женился на ней лишь из противоречия деду. Так ли это? «Чтобы щёлкнуть по носу», — так ли говорил сир Отто, был ли он прав? Принц и десница короля неотрывно, не моргая, смотрели друг на друга. — Я… Я оседлала Тессарион. — Выпалила Элинара. Слова обожгли ей язык, она услышала судорожный вздох матушки справа от себя, и ей стало горько и стыдно за свой поступок. Тессарион… Но что более упоительно: свист свободы в волосах или прочная клеть материнской любви? Принцесса продолжала говорить, хотя во рту у неё сделалось кисло и сухо. — Дракон в пользовании Железных Островов не входит в наши интересы, ведь правда?.. Потянувшись за кувшином, Элинара хотела налить себе вина и переборщила: алая, как кровь, лужица расплылась по скатерти, тонкие струйки бежали по инкрустированному драгоценными камнями золоту. Рывком, так, что вино потекло и по пальцам, капая на платье, она поднесла кубок к губам, опустошив одним крупным, болезненным глотком. Казалось, щёки сира Отто ввалились глубже, а тени на лице потемнели. Матушка застыла, прикрыв рот ладонью. Глаза деда неподвижно остановились на Элинаре. Сама она не могла на него смотреть. Ей казалось, посмотрит — и сгорит от жестокого разочарования, огнём жгущего ей щёку. «Ты предала меня. Предала семью.» — говорил его взгляд. «Это ты предал меня первым», — шептала принцесса про себя. Разве не он воспользовался её слабостью, не он превратил объятия в хватку хищника на шее? — К слову, — с деланной беззаботностью встрял Эйгон. Его напряжение выдал надсадный скрип ножа по блюду, когда принц принялся за перепёлку. — Нас поженил септон, если вам всё ещё интересно. Так что… — Это ещё ничего не значит! — Отрезал сир Отто. — Без дозволения церкви, без согласия Верховного септона это ничего не значит. Вы настолько глупы, что.! — Да? — Вскинул брови Эйгон, не закончив пережевывать кусок перепёлки. — Как думаешь, а это значит что-нибудь для лордов, которые получат наши письма?.. — Письма? — На удивление тихо произнесла королева, наконец отняв ладонь от рта. Уголки её губ были скорбно направлены вниз. — Да, мама. — Зря Элинара мазнула взглядом по Эймонду, потому что на бледном лице его резкими линиями было прочерчено искреннее злое негодование, а ноздри широко раздувались. Неужели он совсем не был рад? — Мы велели одному из септонов Простора разослать письма в замки с новостью о… Об этом. — Смято закончила она, замешкавшись перед самым главным. Матушка на неё не смотрела. Она вновь глядела мимо, на безмятежное лицо Хелейны, игравшейся с кулоном в виде цветка. — Верховный септон не дозволит. — Бесцветно молвила королева, крутя одно из колец на пальце. Что-то было такое в её тоне, в том, как колко королева поглядывала на сира Отто, как на лбу её прорисовывались то и дело морщины раздумий, — что-то, внушившее Элинаре надежду. — Но ведь вы сумеете заменить его тем, который дозволит, матушка? — Заговорщически спросила она. И, почти ликуя, увидела, как взор матушки соскользнул ей на шею, туда, где краснела отметина от кинжала: видно, не только в сухих строчках выражалась её прохладная, невесомая любовь. Королева неопределённо качнула головой и сложила пальцы, уперевшись на них лбом. — И… — разулыбался Эйгон, — разве вы хотите, чтобы мы все стали… Как же это? — Он притворно задумался, щёки его порозовели от вина, придавшего дерзости. — Выглядеть ненадёжными? Так ведь вы говорили, да? Это ровно то, что Отто говорил о Рейнире. Ненадёжная. Своевольная. Непредсказуемая. Для лордов это значило лишь одно — она опасна, она не подходит для престола. Узнав собственные слова, дед нахмурился, глаза его налились раздражением: — Считаете себя умнее всех? — Рыкнул он. — Самонадеянные идиоты. Глупцы! Вы лишили нас преимущества в… — Но теперь у нас есть ещё один дракон, разве это плохо? — Уже обнадёженная сомнением, запавшим в душу королевы-матери, Элинара расправила плечи. — К тому же, не кажется ли вам, что лорд Грейджой не?.. — Драконы! — Слюна брызнула, сир Отто хлопнул ладонями по столу. — Я вижу, и ты стала одержима этой глупой идеей, достойной Деймона Таргариена? — То ли шипел, то ли рычал дедушка, и Элинара в этот раз действительно испугалась его гнева. — Ты и впрямь веришь, что драконы — это всё, внучка?! Искры алели в его глазах. Принцесса сдавленно выдохнула: — Нет, но… — Достаточно. Эйгон? Тот насупился, коротко глянув на сира Отто исподлобья. — Нет. — Хорошо! Эймонд? Хелейна? — Всё больше распалялся сир Отто, щёки его наливались цветом, чего Элинара прежде не видела. Каждая морщинка пришла в движение. — Наша власть держится на вассалах, на союзах, которые мы заключаем и договорённостях, которые мы стараемся соблюдать. — Каждое слово он подкреплял ударом указательного пальца по столу. — Кто вы, если вас скинуть с дракона? Кто? Вы никчемные, избалованные, разнеженные вашей матерью ничтожества! — Королева вставила предупредительное «отец», но сир Отто продолжал. — Вы ничего не понимаете в делах государства, ровным счетом ничего. Вы бесполезны, хуже того, вы не даёте другим быть полезными! Что вы будете делать, если король умрёт, а я не?.. — Довольно, отец. — Отрезала королева Алисента. Её лицо странно заострилось. — Мы не властны над волей Семерых. Сощурившись и стиснув собственное колено под столом, подала голос Элинара: — Но мы ещё не нарушили ни одной договорённости, если мне не изменяет память, дедушка. — О, она прекрасно помнила ту единственную гадкую договорённость. Но что он теперь сможет сделать, не навредив при том самому себе? Лебезить перед лордами, заверяя в досадной ошибке, или приковать Тессарион цепями в подземельях? Отражение той же мысли Элинара увидела во взгляде деда и повернулась к матери. — Ведь так, матушка? Вот оно. Королева в упор смотрела на сира Отто и нечто, схожее с превосходством, которое бывает у победителя, притаилось в глубине её глаз, прямо под тенью длинных ресниц. Они не успели договориться меж собой, поняла принцесса. Они сами не успели договориться, и в этом было её спасение. — Нет, Элинара. — Отчеканила королева Алисента. — Не нарушили. — Вновь она мельком глянула на красную отметину на шее дочери, следом — на свою драгоценную Хелейну. Потом прикрыла веки. — Как… недавно заметил сир Отто, подданные должны лицезреть единство королевской семьи. Сир Отто раздражённо цокнул и отвернулся. Его указательный палец продолжал бить по столу, отстукивая похоронный, медленный ритм. Он покачал головой и при этом рот его двинулся, точно извергнув беззвучное ругательство. — Не станем же от этого отступаться. — Едва слышно заключила королева Алисента. Элинара онемела, не поверив своим ушам. Неужели? Сердце билось так гулко, что удары его казались стуком шагов, однако вместо облегчения меж рёбрами зависла тягучая, больная тяжесть. *** В долгих переговорах, перемежаемых молчанием да напряженным сопением, продолжился ужин. На следующий день было объявлено, будто принцесса Элинара вернулась в замок раньше, чем предупреждала в письме, однако, разумеется, семья с нетерпением ждала её приезда и безмерно обрадовалась столь счастливой случайности. Письмо с горячими извинениями было отослано в Хайгарден, уже к полудню замок наводнился письмами от лордов Простора, недоумевавших, отчего новости о брачном союзе приходят из Рогова Холма и отчего же они не были приглашены на празднования. Под диктовку королевы фрейлины старательно выписывали объяснения с благодарностями: брак не был ещё заключен, наречённые поспешили, воспользовавшись наивностью молодого служителя Семерых, однако уважаемые лорды и леди, разумеется, приглашены на свадьбу. Ещё день спустя, когда Его Милости стало лучше, принц и принцесса поднялись в покои больного отца-короля, и говорили, будто там случилось нечто странное, потому что когда те вышли, принцесса Элинара была бледная, словно увидела призрака, а принц Эйгон смеялся. Позже одна из мейстерских служанок уверяла, мол, когда принцесса приблизилась к королевскому ложу и наклонилась, чтобы поцеловать отца в щёку и испросить благословения, тот вдруг назвал её именем королевы Эйммы, после чего сделал некий неприличный жест. Разумеется, служанка была поднята на смех, хотя слух и распространился по замку необычайно быстро, как всегда с такими слухами и бывало. Для службы в Королевской септе был вызван из Рогова Холма рыжий септон. Прибыл он, разложил вещи в новой своей светлице, но выйти на службу несчастному не выпало: тем же днём он был осуждён тайным церковным судом за измену. Другие, впрочем, говорили, будто судили незадачливого септона за воровство. Однако сразу после загадочного исчезновения сестра его, такая же рыжая и со смешными конопушками на носу, была призвана ко двору и пожалована во фрейлины принцессы Элинары, из-за чего в королевской семье вновь случился раздор. Спустя месяц король Визерис не то чтобы совершенно выздоровел, однако вернулся к лучшему своему состоянию за последние годы. С безразличием воспринял он столь скорую смену невесты для своего старшего сына и даже будто бы припомнил, что так и хотел поступить много лет назад, до того, как принцесса стала женой Лорента Тирелла. В конце концов, и Совет, прикормленный с рук королевы и десницы, признал, что пусть и резкое, решение пойдёт всем на пользу. Однако напряжённое, нехорошее молчание пронизывало королевскую семью все два месяца вплоть до самой свадьбы, куда король запретил звать нынешних обитателей Драконьего Камня, уже третий год тая обиду на любимую свою дочь и брата. Говорили, что в самое утро торжества с Драконьего Камня прилетел ворон с письмом от принцессы Рейниры, наследницы Железного трона, своему отцу. На серебряном блюде внесли его в залу и подали Его Милости, точно самое изысканное в мире блюдо. Говорили, будто слёзы текли по лицу короля Визериса. Говорили, будто он не видел ни танца молодожёнов, ни разгульного пиршества. Ибо накануне появился на свет принц Визерис, второй сын Рейниры от Деймона, Порочного принца.