Золотые. Зелёные. Мёртвые

Ветер, пахнувший сладко, холодный и звонкий, свистел в ушах. Так свистит сталь над ухом, когда увернёшься в последний миг, так свистит взмах рукой для удара, пролетевшего мимо — и от этого свиста кровь так ярко, так резко ударяет в голову, что взгляд подёргивается пеленой. Подгоняемый всадником, Солнечный Огонь поднялся сразу ввысь, и с каждым взмахом крыльев всё дальше становились хайгарденские огни: ветер высек слёзы на глазах Элинары — крупные капли сорвались с её щёк стеклянными бусинами, когда принцесса обернулась. Пальцы её быстро затекли от крепкой хватки, а назад — назад, ей чудилось, что-то вроде крепкой нити тянуло оглянуться ещё. Нет. Нет, больше никогда. Она стиснула пальцы так, что волна боли распространилась по телу, принцесса подалась вперёд и прижалась щекой меж лопаток брата. Далёкие звёзды плыли мимо. Горячий дым, испускаемый Солнечным Огнём при каждом выдохе, пах костровищем и углём, чем-то похожим пах плащ Эйгона, а её собственная одежда ещё хранила аромат жжёных трав и благовоний, которыми окурили ложе роженицы. Какая же слабость в ногах… После стремительного рывка вперёд, как можно быстрее и дальше, мышцы нещадно ныли, а тяжёлые веки то и дело закрывались. Что-то было в её волосах, кололось за ухом… Неважно. Уже ничего не важно. Но случайно брошенный взгляд вперёд заставил Элинару встрепенуться и вынырнуть из лёгкой дрёмы: — Эйгон! — Встревоженно крикнула она. Принц тут же повернул голову, а лицо его при этом побелело. — Красные горы должны быть у нас по правую руку! А они… Тот же вдруг рассмеялся похожим на лай смехом — глаза плутовато блеснули, и Эйгон круто повернулся к сестре, но больше ничего не сказал; с возросшим вниманием Элинара глядела вниз, где то тут, то там возникали рассыпанные ракушками на берегу деревни, отбившиеся от общего стада усадьбы, тёмные зубастые стены отдалённых замков. Позади остались Белая роща и Звёздный Пик, усевшиеся с северной стороны гор, и светлая клякса Рогова Холма — недалеко от замка виднелась свежая проплешина в лесу. Пытаясь заставить свой ум хоть немного напрячься, Элинара принялась вспоминать, что за замки ждали их впереди, и зачем нужно… Ясноводная крепость, замок их бабки по матери. Бандаллон, известный лишь тем, что король Джейхерис однажды посетил его. Старомест. В груди Элинары похолодело, и одновременно с этим она ощутила, как намокла ткань в области сосков — жар ударил по щекам красным цветом. От внезапной ноющей боли принцесса съёжилась, а потом низ живота вдруг потянуло с такой остротой, что она даже застонала сквозь зубы, ненароком сильнее прижавшись к Эйгону со спины. Тот что-то крикнул своему дракону, что именно, Элинара уже не смогла услышать. Она пыталась отвлечься от отвратительной боли, распространившейся от живота до самых бёдер и поясницы, когда ощутила неожиданный, резкий рывок вниз, от которого все внутренности точно перекувыркнулись, да так и не вернулись на место. Элинара зажмурилась, накрепко вцепившись в Эйгона; только невероятной силы толчок, когда Солнечный Огонь взрыл землю когтями, заставил её самую малость отпрянуть назад. Дурнота подкатила к горлу. Ничего вокруг себя не замечая, Элинара ощутила лишь, как брат отвязал ремни с её подрагивавших ног и талии, а Солнечный Огонь прижался накалённым брюхом к земле. Трава вокруг почернела от жара. — Давай, — Эйгон потянул её за плечи, неловко помогая слезть с узорчатого седла, но едва принцесса коснулась земли, колени её едва не подогнулись. Она тотчас же схватила предложенные руки и с отчаянием заглянула брату в лицо, по которому проходили то ли волны, то ли тени. — Где мы? — Сумела шепнуть Элинара, всё пытавшаяся найти в себе крупицу силы, чтобы встать самостоятельно, без опоры. Она бегло оглянулась по сторонам и, не узнав ни местности, ни селений поблизости, готова была расплакаться. Ну вот, глаза уже начало щипать. — Недалеко от дороги… Вон там, — Эйгон неловко двинул локтём в сторону, улыбка на его губах подрагивала, — должен быть постоялый двор. Ты… Он вдруг осёкся, как-то виновато облизнув губы. — …плохо выглядишь. — Почти беззвучно окончил Эйгон, и Элинара даже сумела сдавленно хохотнуть, от чего внутри вновь коротко полыхнуло болью. Она согнулась едва ли не напополам перед тем, как плавно выпрямиться и улыбнуться, хотя подозревала, что последнее вышло из рук вон плохо. — Как мило с твоей стороны. — Она заметила краем глаза какое-то неясное движение, а в следующий миг Эйгон одним резким движением накинул капюшон ей на голову. Солнечный Огонь недовольно фырчал, плотные струйки дыма вились у его головы, и вскоре он свернулся на опалённой им же земле, подобно огромному коту, даже из полусна наблюдающему за происходящим вокруг: он проводил удалявшегося хозяина внимательным золотистым взглядом и широко раскрыл пасть в угрожающем рыке, когда один из крестьян дёрнулся в сторону принца. Выбежавшие на звуки драконьего рёва и хлопков крыльев, люди застыли коленнопреклонны, напуганы: они опасливо поглядывали на «огненное чудище» и клонили ниже головы, когда всадник с неизвестной спутницей проходили мимо. Один из мужчин, оказавшийся подогадливей, шепнул соседям, мол, на золотом звере старший принц летает, и, сперва неловкие, приветствия окрепли и стали громче да отчётливей. Элинара шла следом мелкими шажками, неузнанная. От края поселения они прошли глубже: в редких жёлтых оконцах домов появлялись и исчезали тёмные фигурки случайных зрителей. По земле стелился запах конского навоза, сена и пота, — и впрямь, спустя десяток шагов показался местный трактир: двухэтажное широкое, словно расползшееся, здание с пристроенной конюшней под боком и поскрипывающей вывеской: профиль свиной головы, пронзённый стрелой. «Весёлый хряк». Весёлый и, вестимо, мёртвый… За окнами, затянутыми мутным бычьим пузырём, виднелись скачущие силуэты да сквозь щели в грубо отёсанной двери долетали раскаты хохота вперемешку со словами разудалой песни. Брат и сестра переглянулись, а потом Эйгон решительно толкнул дверь и, не промедлив ни мгновения, прошёл внутрь, крепко держа Элинару за руку; та сгорбилась от не прекращавшейся боли, зажав бархатную ткань плаща свободной ладонью. Она чуть не споткнулась о чью-то ногу, а после едва не врезалась в обтянутый муслиновой рубахой вздутый живот: обитателям трактира явно не было никакого дела ни до драконов в небе, ни до пары в наглухо застёгнутых плащах. Кто-то перевернул пустой бочонок и, установив его меж ног, отбивал заводной ритм. Звуки ударяли Элинаре прямо по нервам, от изнеможения капля пота противно проползла по виску. В горле сделалось сухо до невозможности, а глаза на пару мгновений заволокло дымкой… Наконец, они остановились. Эйгон обратился к кому-то развязным, весёлым тоном: — Хозяин! Выдели-ка нам комнату получше, с большой кроватью. — Его пальцы судорожно сжались на похолодевшей ладони, и принцесса постаралась выровняться. — Моя леди хочет отдохнуть. Лица хозяина Элинара не видела, лишь слегка заляпанные сапоги до колен, простые, но не истёртые штаны, длинную подзасалившуюся рубаху на завязках под кожаным жилетом: на поясе виднелся хитро прикрепленный ножичек и кошель. Принцесса осторожно выглянула из-под капюшона, когда мужчина начал говорить: — Гм… Побольше? — Она не видела, но чувствовала цепкий блестящий взгляд, скользнувший по плащу и сцепленным рукам. — У господина… гм… есть деньги? Есть пара комнат с окнами, да и… Но это будет… гм… если господин может платить… — Господин может платить. Элинара увидела, как легко слетел капюшон, и как спутанные ветром волосы сверкнули золочёным серебром, когда Эйгон приподнял подбородок. В тусклом свете закутка, где они стояли с трактирщиком, его глаза казались почти чёрными. Руки мужчины суетливо задёргались. — В-ваше Высочество, к-конечно, Ваше Высочество. Я… А… — Наконец, трактирщик сумел подобраться и прижал руки к бокам. — Кхм. Сью минуту, Ваше Высочество. Мизи! Сейчас же перестели нашу... э-э... ту комнату. Живо! Я… Э… Трактирщик запнулся, его красные ладони вновь поползли вверх, а потом вдруг резко нырнули за спину и там, вероятно, крепко сцепились пальцами. — Ваша леди изволит желать что-нибудь ещё? — Изволит. — Внезапно Эйгон отпустил её руку, отчего Элинара чуть не оступилась, и, взяв трактирщика за грудки, приблизился к его уху. — Приведёшь сюда повитуху. — Звякнули монеты. — Тихо и незаметно, понял? — П-понял, Ваше Высочество. *** Почти ровные выбеленные стены с красно-зелёной росписью крупными цветами, шутливый гобелен, изображавший юношу, проваливающегося в пруд, широкая кровать с четырьмя подушками и скромным покрывалом без узора; крепко сколоченный стол и четыре стула, каждый с разной спинкой — вот и всё убранство лучшей из комнат «Весёлого хряка». Кроме того Мизи — или Мисси, или Мази — втащила ширму, украшенную двумя птицами, нещадно краснея и без того пятнистым лицом. Отойдя к почти прозрачному узкому окну, Элинара считала минуты да всё гадала: когда их хватятся, пошлют ли погоню? Сообщат ли сразу в столицу или постараются обойтись своими силами, дабы не позориться перед королевой и десницей? Принцесса неприязненно поморщилась, заслышав стук шагов позади себя — это вместе с Эйгоном вошёл трактирщик, лепеча что-то на грани слышимости. Нельзя, чтобы в столице узнали так рано. Как же кружилась голова… Опираясь одной рукой о стену, Элинара повернулась к вошедшим, обнаружив трактирщика согнувшимся над очагом: ругательства так и вылетали из его рта, приглушаемые чирканьем огнива. От макушки его расходилась блестящая лысина, посверкивавшая капельками пота, длинный мясистый нос покраснел, а глаза то и дело возвращались к фигуре принца, прислонившегося рядом. «Я не вернусь туда, — пронеслось в голове Элинары вместе с волной боли, — я ни за что не вернусь туда». — Милейший, — хрипло позвала она, но трактирщик едва дёрнулся на звук, — принесите перо и пергамент. Однако вместо того, чтобы с учтивостью кивнуть и выполнить просьбу, трактирщик поднял голову и поглядел на Эйгона: — Ваше Высочество?.. Превыше, чем обычную нерасторопность, вдова Лорента Тирелла не терпела, когда её настоятельные просьбы игнорировались: горячий ком ярости скрутился под грудью, и, резким жестом сдёрнув капюшон с головы, Элинара повторила ещё раз, тоном, вводившим в страх несчастных служанок Хайгардена: — Я велела тебе принести перо и пергамент. — Сперва замерший, трактирщик медленно обернулся и тут же стремительно побледнел. — Ва-ва… — Он бестолково попятился, а жёлтые блики разгоравшегося огня бешено танцевали по восковым щекам. — Сью минуту. С немыслимой прыткостью трактирщик выскользнул прочь. — Нужно написать леди Иссе, — пояснила Элинара, встретившись с Эйгоном взглядом, — пускай проследит, чтобы письма из Хайгардена не были отправлены в столицу. Голова вновь пошла кругом, и ноги почти подкосились, так что принцесса не заметила, как брат уже оказался рядом и отщёлкнул застёжку на плаще — застёжку в виде стрелы, обвитой розой: такая была на плаще Лорента. Да, верно… Вот и золотая вышивка у рукавов в виде шипастых сплетений. Тяжесть всего произошедшего вдруг вернулась, выплеснулась потоком ледяной воды на голову. Плащ соскользнул с плеч, но легче не стало. — Эйгон, — неровно выдохнула принцесса, взяв ладони брата, — я не хочу оставаться здесь. Тяжело сглотнув, тот кивнул, вновь бледный: только что-то появилось в его глазах, что-то болезненное и острое. — Хорошо. — В его голосе звучал страх. Через час в дверях комнаты появилась женщина, почти старуха, с мутными глазами, затянутыми прозрачной плёнкой, точно у раненой птицы — Элинаре вспомнился Патролла, и дрожь пробежала по затылку. К тому времени принцесса уже лежала на постели, почти обессилев, и мутные образы вились перед её взглядом. Она не слышала, что говорила старуха, лишь сам её голос, похожий на карканье ворона в хмурый день. Вспомнился вдруг вид той равнины и то озеро, где купался Лорент, как день стоял недвижимый, засахаренный и сладкий от запаха цветов, а ей было душно от слёз. Ядовитый тис шумел над головой. Тис?.. Когда губ коснулся холодный край чаши, Элинара послушно приоткрыла рот и до дна испила горькое, вяжущее язык пойло. Её руку приподняли и что-то стянуло запястье; бормотанья над головой она разобрать не смогла, но вдруг глубоко вдохнула дым, остро вставший в пазухах. В считанные минуты принцессе стало лучше: взгляд её прояснился, ноги и руки налились силой, даже сердце, казалось, забилось с новой силой; не теряя времени, щедро отплатив и трактирщику за услуги, и старухе, так и не назвавшейся по имени, брат и сестра спустились вниз. Золотой зверь издал радостный крик перед тем, как нетерпеливо взмахнуть крылами и подняться в небо. Обведённые чёрным глаза старухи проводили его до кромки леса, над которой дракон взмыл выше и почти исчез в облаках. Иссушённые временем пальцы любовно огладили состриженный с головы королёвой дочки локон. Совсем скоро и неожиданно для Элинары, жадно глотавшей холодный воздух, Эйгон скомандовал Солнечному Огню спускаться: из-за завесы тумана прорезались башни Рогова Холма, казавшиеся естественным продолжением гор, покрытых вереском да укутанных лесным покровом. Дракон подлетел к самой стене, встревожив стражу. — Эйгон? — Растерянная, Элинара вновь смотрела, как брат снимает ремни и поворачивается к ней с предвкушающей улыбкой. — Пойдём. Чувствуя себя почти запьяневшей от неизвестного пойла, принцесса сползла с чешуйчатого бока, едва не упав на брата: впервые за долгое время она счастливо рассмеялась, пойманная им. Стоило им приблизиться к воротам, те раскрылись, выпустив в ночную тьму, прорезанную светом луны, лорда Тарли со свитой. Из-под плаща милорда выбивалась белизна ночной сорочки. — Ваше Высочество? — Выкрикнул он, идя гостям навстречу, а Элинара ступала позади брата. — Мы не… — Лорд… Тарли, — прервал Эйгон хозяина замка, не останавливаясь на пути, — мы желали бы воспользоваться вашей септой. Мейстер вышел из-за спины лорда Тарли, принялся что-то шептать тому на ухо, и с каждым словом густые брови лорда опускались всё ниже. Солдаты опасливо поглядывали на дракона, вытянувшего шею в их сторону и зорко следившего, не решится ли кто совершить хоть одно резкое движение в сторону Эйгона. Пахло зарождавшимся в утробе Солнечного Огня пламенем. — Мы всего лишь помолимся, лорд Тарли. — С нахальной улыбкой бросил Эйгон, за руку притянув Элинару ближе. — В столице так… шумно. То ли дело у вас! В подтверждение его слов Солнечный Огонь приблизился, раскинул крылья и издал громогласный рёв, обнажив острые зубы и гортань, в которой теплился пламенный плевок. Посерев лицом, лорд Тарли кивнул. Мужчина выпятил грудь да откашлялся перед тем, как с предельным радушием указать рукой в сторону замка: — Конечно. Прошу, Ваша Светлость… Обернувшись, Элинара увидела, как степенно закрылись ворота и как Солнечный Огонь взмыл над Роговым Холмом мрачным обещанием; на заплетавшихся от волнения ногах принцесса шла за Эйгоном, когда порыв ветра снёс капюшон с её головы. Меж слугами, выбежавшими на улицу, пронёсся шепоток. Рогов Холм не мог поразить изяществом или изысканной красотой Хайгардена: внушительный замок был словно построен великаном, сотворившим его как будто из единой каменной плиты. Септа Рогова Холма оказалась круглым зданием с примыкающей высокой колокольней и узкими витражными оконцами, высоко поднятыми над землёй. Птицы, растревоженные драконом, взмыли с башен замка и закружили в небе, складывая спирали и кольца. Веточка розмарина, вплетённая Элинаре в волосы, соскользнула вниз, на узкую ступень септы; плащ Лорента Тирелла послушно волочился вслед за ногами. Внутри уже готовились к заутрене: тени дрожали на расписанных стенах, когда мальчишки-воспитанники зажигали масляные лампады и укладывали пушистые золотарники у алтаря. Семеро умиротворённо взирали со своих витражей. Слуга шмыгнул в боковую дверь, а вернулся, ведя за собою септона. Это оказался на удивление молодой и живой человек: лицо его было подвижно и при виде нежданных гостей тут же изобразило удивлённую гримасу в лучших традициях бродячих ярмарочных театров. Светло-каштановые волосы септона полыхнули пламенем. Серая ряса развевалась в такт каждому его движению, а голос мужчины оказался неожиданно звонок, когда тот заговорил: — Ваша Светлость, какая честь для нашего скромного пристанища воли Семерых! — Септон поклонился, не поленившись отвесить ещё один поклон для Элинары. Та молчала. Щекочущее кончики пальцев волнение захватило её. Неужели и впрямь? Губы принцессы растягивала глупая, сумасшедшая улыбка; встретившись с нею взглядом, септон забавно зарделся. Он открыл было рот, но тут же сомкнул губы под ожидающим взглядом Эйгона, и только тогда окликнул сновавших вокруг мальчишек, повелев тем убраться по комнатам. «Хорошо, что он так молод, — решила Элинара, — он должен быть амбициозен и не так ещё чужд внешнему миру, как некоторые из старцев». — Как тебя зовут? — В голосе Эйгона слышалось то же дребезжание, что было в её душе. — Септон Ворос, — откликнулся тот, идя следом за принцем, — Ваша Светлость. — Откуда ты? Простор? — Лицо септона вновь дрогнуло, казалось, точно мышцы его лица двигались вовсе без влияния на них какой-либо воли. Эйгон крутнулся на пятках и просиял, поняв, что догадка была верной. — Да, по тебе видно — у вас здесь какие-то особенные носы, я сразу угадываю! Послушай, септон Ворос… Он понизил тон и подошёл к септону вплотную, поглядывая на сестру, остановившуюся между витражами Девы и Матери. — Поженишь нас сегодня, и можешь просить, что захочешь. — Ласково начал принц, панибратски положив ладонь на плечо септона. Лица последнего Элинара не видела. — Откажешься или сделаешь глупость — и я скормлю тебя моему дракону. О… Слышишь? Он голоден. Снаружи и впрямь раздался драконий рёв, окончившийся протяжным свистом. Хлопнув септона по плечу, Эйгон отошёл на шаг: — Ну что? Ворос оглянулся на Элинару, напрягшуюся в ожидании да всё не верившую, что всё происходило на яву, на самом деле: что они не повернули назад и что Эйгон и впрямь… Она кивнула септону, сама не зная, зачем. Словно сквозь толщу воды она услышала, как тот соглашался и просил сундук серебра своей сестре в приданое. Взамен брат просил разослать новость о свадьбе во все концы, кроме столицы и Староместа. Сделка была совершена. Ворос окликнул слугу из-за дверей и велел ввести мальчишек на хоры, кроме того он приказал принести алтарное вино и книгу для записи: словно призраки прошедших дней воспитанники септы восходили наверх по крутой лестнице, полусонные, прикрывавшие рты руками. Повинуясь кивку головы, Эйгон и Элинара подошли ближе и опустились на колени перед алтарём. Шум прекратился. Хор выстроился и застыл. Принцесса повернула голову влево, и ощутила, как горячая волна нежности плавила её подозрения и сомнения: не обращая внимания на напевную речь септона, славившего богов, она двинула рукой так, чтобы коснуться мизинца Эйгона своим. Отражения свечей блестели в его глазах. — Перед лицом Семерых я сочетаю браком этих двоих, да будут они едины отныне и навеки. Взгляните друг на друга и произнесите обеты. Повисла тишина: переглянувшись, брат и сестра легко рассмеялись, совсем позабыв, кто должен начинать клятву. Улыбка пробежала по лицам мальчишек в хоре, тронула широкий рот септона. Румянец расползся по щекам Эйгона, в этот миг так похожего на себя же лет пять назад, что от умиления слёзы встали в глазах Элинары. Одновременно зазвучали их голоса, сплетаясь в пахнувшем воском и золотарниками воздухе, тёплом и мягком. — Я — её, и она моя… — Я — его, и он мой… Они закончили в унисон: — …с этого дня и до конца моих дней. Стоило последнему слову опуститься, подобно перу, как вступил хор: звонко разнеслись по сводам септы голоса мальчиков, старательно выводящих каждое слово, — свадебный гимн, прежде показавшийся Элинаре заунывным и скорбным, подходившим для похорон равно как для свадьбы, в этот раз звучал радостно и легко. Вопрос лишь в том, чем была куплена эта мимолётная лёгкость… Лёгкие точно на миг забило тиной — это призрак прошлого подошёл сзади, чтобы шепнуть на ухо своё последнее слово. Дрожью пронзило руки и холод проник в сердце, сумев отвоевать себе место. Когда гимн начал затихать, септон подал брачующимся знак подняться - они встали, держа друг друга за руки. — Что дальше? — Шепнул Эйгон одними губами. Элинара широко улыбнулась, хотя игла холода никуда не исчезла, жаля настойчиво и глубоко. — Этим поцелуем, — в лицо ударил жар, — я клянусь тебе в любви и признаю тебя моим лордом и мужем. Фиалковые глаза Эйгона мягко светились восхищением и довольно сверкнули, когда Элинара закончила говорить. — Этим поцелуем, — повторил он игриво, почти смеясь, — я клянусь тебе в любви и признаю тебя моей леди и… женой. Он сделал шаг к сестре, но вместо того, чтобы поцеловать в губы, дотронулся поцелуем сперва до одной щеки, а после — до другой. Септон приблизился к ним, воздев руку с семигранным кристаллом над головами: — Пред ликами богов и людей торжественно объявляю Эйгона из дома Таргариен и Элинару из дома Таргариен мужем и женой. Одна плоть, одно сердце, одна душа отныне и навеки, и да будет проклят тот, кто станет между ними. Хор пропел «Да будет так», — и церемония была окончена.