Золотые. Зелёные. Мёртвые

129 г. от З.Э., два месяца до гибели Лорента Тиррела, наследника Хайгардена.

— Что ты сделала с Певуньей? — С кем? — Моей канарейкой, Певуньей. Что ты с ней сделала? Пронзительный, полный мрачного обвинения взгляд заставил Элинару поражённо выдохнуть, а попавший под колесо кареты камень — неловко завалиться влево и захлебнуться возмущением. — Что, ты думаешь, я могла с ней сделать? Взгляд Лорента поверх небольшой книжицы стал ещё темнее, брови его сошлись к переносице, всё лицо приняло какое-то брезгливое выражение. Жар ударил в голову принцессы, и она сквозь зубы процедила: — Я выпустила её, конечно же. — Неужели он думал, будто она могла таким способом выместить злость? Элинаре стало дурно аж до тошноты. — Уж не знаю, кем ты считаешь меня, но… — Клетка валялась на дорожке. Ты могла выкинуть её из окна вместе с… — Я сказала, что выпустила её, Лорент! — Гневный восклик отдался болью в груди. Ощутив, как слёзы из-за несправедливых обвинений защипали в глазах, Элинара отвернулась, слепо уставившись в решетчатое окно кареты. — Как скажешь. День, начавшийся с первого поползновения лучей в утреннюю зарю, мягко перекатился за полдень и ввалился в вечер: синяя гладь подернулась оранжевыми и розовыми мазками, куцые высокие облака обмякли, подгорев по краям, солнце принялось ласкать золотыми гибкими пальцами верхушки деревьев, не тронутые за день ни единым порывом ветра. От измученной жарой земли словно поднимался пар. По крайней мере, в просторной карете благодаря занавесям на окнах было не так жарко, как снаружи. Прижимаясь виском к холодной части внутренней обивки, Элинара слышала кряхтение сопровождавших их солдат и, в особенности, Роя: «…лопни мои глаза! В такую жарь невозможно трястись на лошади, я сварюсь в этих доспехах!..» — повторял он каждый час. Принцесса прикрывала глаза в молчаливом согласии; пользуясь отсутствием чужих глаз, она распустила шнуровку на верхнем платье — тем паче, что даже Лорент давно уже бросил вариться заживо в своём бархатном камзоле и развалился на подушках в исподнем. Всю неделю пути они старательно отворачивались друг от друга в разные стороны. «Если бы он убавил свою спесь, — запальчиво думала Элинара, стараясь оправдать себя в собственных же глазах, — ему стало бы куда проще жить. Мы бы оба тогда сделали вид, словно ничего не было». Она ведь попросила прощения. Делать это ещё раз принцесса считала ниже своего достоинства, да и не умела этого: она в каком-то смысле была привычна к тому, чтобы отступить при первой же неудаче. Твоё пребывание здесь не имеет смысла… Распорядись с умом… Карета напоролась на камень — от толчка Элинара больно приложилась виском о стену, на которую опиралась. Нет, это в словах дедушки Отто не было никакого смысла. Даже если… Принцесса тайком бросила взгляд на Лорента, вновь вернувшегося к своей книге размером с ладонь. Даже если Лорент умрёт, это ведь ничего не даст им, верно? Значит, в этом, конечно же, не было никакого смысла. Успокаивая себя подобными мыслями, она провела несколько дней, пока приезд обещанного дедом мейстера не поднял их вновь, как прилив поднимает сор со дна. Патролла. Он приехал вечером. Лет сорока на вид, с чёрной, прореженной седыми волосками бородой, коротким горбатым носом и оливковой кожей; самым примечательным в его лице были глаза — о, именно они заставили Элинару в мельчайших подробностях вспомнить разговор с сиром Отто — это были желтоватые, ястребиные глаза. Разве может такой человек слушаться кого-то, кроме себя самого? Мейстерскую цепь Патролла прятал под серой мантией, так что Элинара не могла знать, какие премудрости он привёз в Хайгарден, но чутьё подсказывало: кольцо из свинца было среди прочих. Элинару передёрнуло: этот человек сопровождал их. На случай, если Лоренту вдруг станет плохо. Отдал ли дедушка Отто свои инструкции, или она должна объяснить всё сама? По вспотевшему затылку пробежала дрожь. Принцесса, подцепив пальцами занавесь, посмотрела на деревеньку, что они проезжали, похожую на поделку искусного резчика по дереву, только что выточенную по какому-то единому образцу. Вот двор с яблоней, и ещё один, вот мельница, вот ручей, у которого она построена. И вновь… Ей невыносимо было видеть его, она задыхалась в его присутствии. Но можно ли решиться на подобное преступление?.. Пытаясь вытеснить из головы дурные мысли, Элинара принялась исподтишка разглядывать крохотную книжку в руке Лорента, но никак не могла углядеть название: за неделю пути она уже вдоль и поперёк изучила собственный сборник сказаний о рыцаре Робхарте, от вышивки в условиях тряски быстро уставали глаза, а больше ей заняться было нечем. Что будет, если она прямо сейчас… Элинара поняла, что смотрела прямо Лоренту в лицо, лишь когда он перехватил её взгляд и посмотрел как-то прямо и просто, как будто вовсе безо всякого выражения. Принцессе вмиг стало не по себе — она неловко кашлянула, выразительно глянув на книгу. — Септон Амавис передал мне своё новое сочинение. — Бесцветно ответил Лорент на безмолвный вопрос. — Септон? — Элинара прислонилась к стене кареты спиной, чинно разгладив складки платья на бёдрах. — Надо же, я прежде не замечала, чтобы ты был ярым приверженцем веры. Она сдобрила слова приглашающей к разговору улыбкой, но вряд ли Лорент сумел это оценить. — Септон Амавис принимал участие в моём воспитании, я привык считать его своим… наставником. — Продолжал он тем же ровным голосом, и, хотя смотрел в книгу, глаза его не двигались. — Тебе стоит пообщаться с ним, у него бывают примечательные мысли касательно многих вещей. — Примечательные мысли? — Элинара увлечённо подалась вперёд: это был первый их разговор за две недели, состоявший более, чем из двух ответных реплик. — Главное, чтобы они совпадали с мнением Верховного Септона, не то Амавис потеряет свой священный пост… — Можешь не сомневаться, в отношении общеизвестных положений их мнения едины. — Таких как?.. Сперва Лорент быстро облизнул языком бледные губы, а потом так медленно, значительно перевёл взгляд на её раскрасневшееся лицо, что Элинара тут же прикусила язык. — Таких как прелюбодеяние и кровосмесительные связи, например. Ловко. Это было как щелчок ивовым прутиком по губам, хлёсткий и способный прожечь кожу до крови: Элинара стиснула зубы и прищурилась, чувствуя разраставшийся в груди гнев. В карете вмиг стало слишком тесно для них двоих. Цокот копыт, скрип колёс, голоса солдат — всё стало слышаться как бы издали, потерялось друг в друге. Не выдержав давящего взгляда Лорента, Элинара заполошно искала какой-нибудь достойный ответ, но смогла лишь злобно выдавить: — Это традиции Таргариенов. — И они не внушают любви лордам Семи Королевств. — Оставив её с удивленно раскрытыми губами и вздёрнувшимися бровями, Лорент безразлично пожал плечами да поёрзал на подушках, чтобы вернуться к сочинению септона Амависа. — Они терпят, покуда у вас есть драконы. Не станет их — терпение кончится, и многие захотят припомнить, от каких королей ведут свой древний род… Говорил он всё это так напевно и буднично, что Элинара даже не сразу сообразила, а сообразив, выпрямилась и вытянулась, как струна. — Что? — Недоверчиво спросила она, но, казалось ей, спросила всё равно, что у статуи или мертвеца, потому что Лорент уже не обращал на неё внимания, точно на надоедливую муху. — Как ты… Как ты смеешь?! Эйгон Завоеватель совершил невозможное, огнём и кровью сплавил все эти разрозненные земли в свою корону! У него получилось, потому что на то была воля всех богов, и старых, и новых. И мы… Мы — избранная семья, выше всех прочих! Уж точно выше Тиррелов… — Несомненно. — У него появился этот мерзкий довольный вид победителя. — Но у тебя, например, нет дракона… На мгновение у Элинары перед глазами точно вспышка мелькнула. Она чмокнула губами перед тем, как с открытым наслаждением протянуть: — Не переживай… Мой драгоценный старший брат всегда был рад прокатить меня на своём. — На щёках Лорента вспыхнули розоватые пятна, а челюсти напряглись. — И ты даже представить себе не можешь, насколько это было приятно… Она вывела его из себя, это точно. Лорент поднял от книги какой-то горящий, полный ярости взгляд — Элинара невинно улыбнулась в ответ и пожала плечами, как бы говоря «что такого?». Неужели он думал, что сможет переиграть её? Довольная собой, принцесса отвернулась от мужа; она услышала, как Лорент хлопнул по дверце кареты в знак того, чтобы та остановилась, а когда это произошло, вышел вон. Элинара только глаза закатила, досадуя на очередное промедление. Сколько можно ехать? В первый миг обрадовавшаяся возможности хоть куда-нибудь деться из Хайгардена, теперь она злилась на тряску, на жару и на компанию, с которой выпало провести столь долгую дорогу. Они ехали на северо-запад, в Плющевой Чертог, на свадьбу лорда Кидвелла и младшей дочери лорда Крейна — последняя, по слухам, была… «дурочкой». Ещё неделю в дороге… Тяжело сглотнув вязкую слюну, Элинара утёрла рукавом пот со лба и сползла ниже, надеясь уснуть. Вот бы проснуться, когда все проблемы решатся сами собой. *** Это оказался крепкий, по-своему красивый замок. Сперва они проехали по центральной улице городка Плющ — Элинара совсем раздёрнула занавеси на окнах, потому что воздух стал прохладнее и свежее — похожие друг на друга двухэтажные дома с вымазанными глиной стенами, несколько маленьких таверен, сапожная мастерская и много подоткнутых юбок да закатанных рукавов. Служанки Элинары, ехавшие за каретой в повозке, уже успели помочь ей обмыться в ручье да привели засалившиеся кудри принцессы в пристойный вид, — конечно, несмотря на их усилия, она мечтала о полноценной ванне и чём-то, что не напоминало бы на вкус вяленое мясо или угощения дорожных таверн. Словом, когда после резкого поворота они поехали по широкому мосту, и впереди, окруженный густыми кронами деревьев, показался Плющевой Чертог, Элинара выдохнула с облегчением. Ей показалось, выдохнул и Лорент. Встретивший их по приезде лорд Истон Кидвелл оказался гораздо моложе, чем принцесса ожидала: она со скрытым удивлением наблюдала, как её руку целовал почти что юнец с гладким, сердцевидной формы лицом и насыщенно, почти иссиня-чёрными волосами. В его глазах, смотревших весело и смолянисто блестящих, было что-то неправильное. Ей сразу захотелось спрятаться от его взора и отвернуться, так что Элинара невольно вцепилась в локоть Лорента смертельной хваткой. — Он так молод и уже лорд? — Забыв всякие недопонимания, взволнованно спрашивала она мужа, не в силах отделаться от странного чувства. Тот, если и был недоволен её поведением, виду не подал: — Старый лорд Кидвелл отошёл от дел, назначил новым хозяином своего сына. — Невозмутимо шептал Лорент, голос его и плечи немного подрагивали от усталости. — Не думаю, что завтра он долго просидит на пиру. «А мы?», — хотелось просить Элинаре, однако вместо этого она приняла невозмутимый вид, отцепившись от Лорента. Когда принцесса оглянулась, ястребиный взгляд Патроллы настиг её из вереницы слуг. «Распорядись с умом», — вот, что говорил он ей. …На стенах Пиршественного Зала золотые журавли на голубом фоне чередовались с чёрно-зелёными знамёнами Кидвеллов. Посередине возвышалась трёх-ярусная конструкция вроде стола, уставленная графинами с вином, головами зарезанных баранов с сохранёнными и обвязанными алыми лентами рогами, да прочими блюдами, венчал же конструкцию роскошный лебедь, запечённый в полном оперении. К пятой перемене из обещанных пятнадцати, что было в два раза меньше, чем на свадьбе принцессы Элинары Таргариен и Лорента Тиррела, музыканты и гости разошлись достаточно, чтобы танцевать в полную ногу и петь в полный голос. И Элинара прекрасно понимала, что связывало веселье до того, как вино притупило умы. — Зачем он женится на ней? Она с жалостью смотрела на невесту. Валлия Крейн улыбалась, и это была улыбка младенца, беззащитная, болезненно лёгкая. Кажется, ей нравилась музыка. — Крейны…ик!.. потомки королей. Гарде-денеров. — Язык у Лорента заплетался. Он уж слишком налёг на вино, опрокидывая один кубок за другим, так что Элинара с опаской поглядывала на мужа. Лорент моргнул несколько раз, точно пытаясь прояснить взгляд. Неужто он пытался залить свою нескончаемую обиду? — Только они последнее время… обе… обнищали, так то. А у этого Кидвелла водится золотишко… «Золотишко?» — Элинара поморщилась внезапному просторечию мужа и недовольно проследила за его рукой, вновь потянувшейся к кубку. — Её отец долго, долго искал партию… Перебирал. — Проследив за взглядом Лорента, принцесса увидела в толпе невысокого, округлого мужчину с тёмной бородой, наотмашь пересекавшей лицо. — Она его любимая дочь, знаешь ли! Да… видишь, этот Тони Кидвелл молод, красив… здоров. Небось тоже хочешь такого мужа, а? Последнюю фразу он выплюнул вместе с брызгами слюны чуть ли ей не в лицо — Элинара брезгливо сморщилась. Всё также непонимающе она вновь воззрилась на жениха и невесту, сидевших во главе зала на небольшом возвышении, и так погрузилась в свои мысли, что не сразу заметила тяжёлое, горячее и винное дыхание у своей шеи: — Или ты хочешь только своего брата? Элинара дёрнулась, как от пощёчины, и лишь приличие удержало её саму от пощёчины едко рассмеявшемуся Лоренту. Как он смел? Кровь в жилах вскипела от гнева. Видать, он молчал столько дней, чтобы теперь при каждой возможности пытаться уколоть её! — Хватит. — Рявкнула принцесса, украдкой глядя по сторонам, чтобы их перепалки не заметили. Но муж совершенно неучтиво откинулся на спинку стула, запрокинув голову, его зубы посверкивали в неприятной улыбке. — Ты выпил достаточно. Ещё пара кубков, и Патролле придётся тащить тебя по коридорам. Уже пьяный вусмерть, Лорент выпрямился и приподнял ладони в примирительном жесте, однако Элинаре показалось, будто в его глазах блеснуло нечто вроде слёз. Она снисходительно прикрыла веки, наказывая себе быть терпеливой, как бы он теперь не вздумал себя повести. Когда принцесса вновь открыла глаза, взор её так и тянуло к помосту новобрачных, к простому, блаженному лицу Валлии Крейн, над которой склонился отец: коротко кивнув новоиспечённому зятю, он опустил широкую ладонь с короткими пальцами на щёку дочери — та не сразу обратила на него внимание. Лорд Крейн сказал что-то — Элинара видела, как губы его шевелились — потом отошёл на шаг и выудил из глубокого кармана тёмно-голубой с золотым мантии небольшую коробочку. Спустя ещё несколько мгновений на крепкой, короткой шее Валлии Крейн, продолжавшей широко улыбаться, сверкало ожерелье с множеством мелких голубых и прозрачных, как стекло, камней в золотом обрамлении. Едва ли она могла понять красоту этого украшения. Она вряд ли понимала даже, что происходит, но её отец вился вкруг неё весь пир, грозил Кидвеллу пальцем, ни на миг не сводя с дочери влажного взгляда. «Она его любимая дочь, знаешь ли!..» Глаза короля Визериса не слезились на свадьбе Элинары. Она гадала порой, думал ли он хотя бы о ней? Иногда? Немного? У неё было кое-что, одно воспоминание… Правда, Элинара никогда не была уверена, происходило ли всё на самом деле. Вот она бежит по узкому коридору Красного замка — стены давят, своды слишком высоки, она как песчинка в пустынной буре. Она ещё совсем маленькая, ей пять лет или, может быть, всего четыре года. Она плачет — кажется, Эйгон спрятал ее любимую куклу из фарфора и дерева, очень красивую, с волосами из конского хвоста. Ноги бегут впереди всего тела. Элинара почти заваливается вперёд, но только спотыкается, не падает. Она открывает дверь — тяжело. Ныряет в узкое пространство и вдруг оказывается в неизвестной прежде комнате: стены изукрашены фресками, барельефами, солнце прямо смотрит в широкое, терассообразное окно до самого пола. Песчинки на полу похожи на крупицы золота. Комната пуста. Гордо выгибается пустой канделябр, отвернулся резной сундук. По стенам плывут разноцветные рыбы и дельфины, по волнам распускаются причудливые цветы. Элинаре страшно. Она одна. Она никогда здесь не была, не знает, как вернуться — она готова зарыдать вновь. Но дверь вдруг раскрывается, и в комнату заходит отец: его серебряные волосы похожи на мягкий пух, алая мантия струится с плеч. Он кажется великаном, окруженным величием. Он улыбается. Это её единственное воспоминание, где они вдвоём. Без матери, без стражников, без слуг и без мейстера Орвиля. Отец подходит к ней, поднимает на руки: мир подскочил перед глазами — он кажется Элинаре незнакомым и новым. Отец ничего не говорит, только улыбается, а дыхание его теплое и пахнет мёдом и целебными травами. Он подносит девочку к стене: завороженная, она тянет руку к резным завитушкам. Они чуть шершавятся под пальцами. Элинара в восторге. «Красиво!» «Конечно… Конечно, красиво. Славная девочка». Ей так приятно, что все мышцы сжимаются. Отец целует её в щеку: поцелуй шершавый, горячий, и немного мокрый, — от него остаётся след. Элинара видит лицо отца так близко, когда он показывает ей других искусно выточенных рыб! В его глазах отражается солнце. Оно нитями светится в волосах и делает его щеку немного золотой на вид. Как они вернулись? Элинара не помнила. Как могли няньки и септа отпустить её одну, да и где это они?.. Элинара не узнавала ни узоров на стене, ни барельефов, ни самой комнаты. Приснилось, наверное. Столько воды утекло. Она и не заметила, как притихла и упала духом. Но здесь Элинаре, конечно, никак нельзя было остаться забытой и незамеченной: здесь, в Плющевом Чертоге она была драконьей принцессой, частью легенды о волосах белого золота и фиалковых глазах, — даже не выспавшаяся и удрученная собственными мыслями, она сияла, как драгоценный камень средь береговой гальки. По левую руку от неё Лорент упрямо хлебал вино, чуть не давясь им. Место справа пустовало: сидевшая там леди Кордвайнер ушла собирать сплетни по залу. Окончательно решив, что в унылой компании захмелевшего Лорента ей станет только хуже, Элинара предпочла последовать её примеру и, подхватив свой кубок, украшенный самоцветами, вышла из-за стола. Оказалось, что там, где они с Лорентом сидели — ближе всего к помосту — гула празднества не было слышно, считай, что совсем. Теперь же Элинара как будто вошла на лесную опушку, и оказалась подхвачена круговоротом разноцветных птиц, или это блестящие рыбки вышли косяком из воды и затянули её. Конечно, эта свадьба не могла сравниться с пирами при королевском дворе: уж там никогда не встретить ни потёртого на плечах бархата, ни куцего меха (неужели это белка?), ни перекрашенного платья. Но зато дамы опускали в присутствии Элинары глаза и приседали в поклонах, как будто она была даже не принцессой, а королевой; стоило ей пройти, за спиной плескался шёпот. В конце концов, раздав положенные учтивые комплименты наиболее искусно прибранным леди (хотя цветы, вплетённые у многих в волосы, уже успели слегка поблекнуть) и покивав в знак внимания их мужьям и сыновьям, Элинара быстро устала от уж слишком переслащенной лести и отошла к стене, наблюдая за весельем со стороны. Начался танец, разрумянившиеся гости вышли в проход меж столами, Истон Кидвелл в противоположном углу беседовал с лордом Крейном. Сладковатое вино оставило приятный медовый привкус на языке. Не переставая улыбаться, Элинара пригубила ещё раз да устало прикрыла глаза: одна из шпилек неприятно оттягивала тонкую прядь волос, предзнаменуя ночную мигрень. Принцесса переступила с ноги на ногу, помня, что должна всегда держать осанку и всегда… — Ваше… Ваше Высочество? Она так резко дёрнулась, что вино чуть не выплеснулось на расшитый золотом и зелёным шёлком рукав; Элинара тут же поспешила исправиться — она степенно повернулась на голос. Молодой мужчина, едва успевший встретиться с ней взглядом, тут же приложил руку к груди и низко поклонился — так низко, как ей ещё никогда никто не кланялся. Румянец пополз по шее и щекам, как языки пламени. — Добрый вечер, лорд?.. — Сир, принцесса. — Говорил мужчина всё так же внизу, голос его почему-то дрожал. «От волнения», — решила Элинара, сочтя рыцаря ещё одним глупцом, надеявшимся получить её внимание. — Сир Ивар Блаунт. Я… Принцесса, если вы позволите… У меня есть просьба к вам… Просьба? Элинара живо встрепенулась: одинаково пролетевшие недели заставляли её радоваться всему, что нарушало привычный ход вещей. — Разумеется. — Милостиво, скрывая энтузиазм, кивнула она. Тогда сир Ивар Блаунт рывком поднялся, красный, как варёный рак, с пшеничными прямыми волосами, похожими на колосья и падавшими ему на лоб. Напряжение, сковавшее его лицо, вмиг заставило Элинару насторожиться да задаться вопросом, что за просьба могла быть у рыцаря средней руки к принцессе. Не успела она высказать своё подозрение вслух, как сир Ивар нервно оглянулся по сторонам, стиснув эфес меча. — Я слушаю вас, — принцесса, в свою очередь, с тревогой сжимала ножку кубка, — сир Ивар. Едва Элинара договорила, молодой рыцарь отошёл дальше, в угол, коснувшись её предплечья двумя пальцами, чтобы принцесса повернулась к залу полубоком, и они оба были спрятаны от глаз… От глаз тех, кто восседал на помосте. Что-то было неладно. — Я прошу, я умоляю вас помочь. — Намокшие глаза сира страшно выпучились. — Моя сестра умирает. Этот человек, Кидвелл, обещал сестре жениться на ней. Она понесла от него, от этого ублюдка, а он оболгал её! Нашёл себе корову с золотым выменем!.. — Говорил он так пылко и быстро, что каждое слово становилось похоже на удар топора. Элинара не успела возмутиться, как сир Ивар уже упал перед ней на колени и схватил за широкий рукав. — Он ужасный человек. Он оболгал мою сестру, чтобы не жениться на ней, она ни в чём не виновна, клянусь вам! — Слёзы капнули с его ресниц на вдруг побелевшие щёки. Боги, пускай никто этого не увидит… — Он пустил слух, будто Исса изменила ему, он запретил мейстеру, всем повитухам, лекарям приближаться к ней… Ре… Ребёнок застрял, она может умереть! Понимаете? И никому… никто не хочет, все боятся… Я умоляю вас! Семеро, зачем он стоит перед ней на коленях?! Элинара передёрнула плечами: — Я не повитуха и не мейстер, сир И… — Но с вами приехал мейстер! Прикажите ему, вы ведь… — Встаньте. — Махнула рукой Элинара, но сир Ивар продолжал смотреть на неё, словно на статую Матери в септе. На сердце сделалось тяжело. Тогда принцесса нервно прикусила губу, мельком глянув по сторонам, и сама дёрнула упавшего перед ней мужчину наверх. — Может быть, вы не всё знаете о своей сестре? Будь она невинна, с ней бы этого не произошло, как и если бы она была достаточно умна. То, о чём вы просите — нарушение воли вашего сюзерена… Если он так решил, вы должны смириться и… Она говорила заученные фразы, и говорила хорошо, хотя сама со страхом смотрела в истасканное, полубезумное лицо молодого рыцаря. — Ваше Высочество! — Горячо зашептал сир Ивар, послушно встав рядом, как будто они вели учтивую беседу. — Исса невиновна, я это знаю. Но она умрёт, если ей не помочь! Ваше Вы… — Если она невиновна, Семеро помогут ей. — Сказала Элинара то, что сказала бы её мать. А что сказала бы мать ей, узнай она всё? Королева Алисента истинно веровала, она жила, согласно закону и долгу — она имела право на подобные слова. Но разве, она, Элинара, могла укорить хоть кого-то в неправедной жизни или наставлять на истинный путь, в то время как сама и не думала ступить на него? О, если бы Семеро ведали, о чём она думала! Элинару бросило в холодный пот, взгляд сира Ивар казался подобен лезвию ножа, острым кончиком врезавшегося в щёку. — Семеро забрались слишком высоко, чтобы помочь! Принцесса, послушайте… — Он тяжело, как будто захлёбываясь, сглотнул слюну. — У вас ведь есть сестра. У вас есть братья… Представьте, что вы попали в беду, а они равнодушно молчат, бездействуют! Боги не накажут нас с вами, если мы поможем моей сестре пережить эту ночь… Я молю вас о помощи! Я верю… Я вижу, вы не жестокосердны, так помогите безвинно страдающим, молю вас… Она хотела было оборвать его, сказав, что никогда не оказалась бы в подобной беде, ибо она принцесса и мужняя жена, а сиру стоило бы поостеречься, но не смогла, смолчала. Остекленевшим взглядом Элинара смотрела вперёд, где за локтями и спинами над чем-то смеялся Истон Кидвелл и безмятежно улыбалась его слабоумная жена. «В детстве, — вспомнила вдруг Элинара, — я мечтала, что буду королевой из слоновой кости, хладнокровной и неприступной, как городская стена. Но я никогда не хотела быть несправедливой или жестокой». Да и от слоновой кости, прямо говоря, толку было мало. — Ваше Высочество… — Дребезжащим голосом, уже совершенно безнадёжно позвал сир Ивар. Этот смеющийся красивый лорд обрёк любовницу и своего бастарда на смерть ради того, чтобы жениться на бедной девочке, едва осознававшей саму себя. Сюзерен волен обращаться со своими вассалами, как ему заблагорассудится, да… Но разве воля принцессы не была превыше глупого приказа местечкового самодура? Да и кто осмелится наказать её, кто осмелится высказать недовольство? — Не плачьте. — Вздёрнула подбородок Элинара и одним глотком допила плескавшееся на дне креплёное вино. — Столь… Достойному мужу не пристало лить слёзы при посторонних. Не обращая больше внимания на круживших подле леди и лордов, Элинара направилась прямо к Патролле, маячившему, как тень, у выхода: стоило ей приблизиться, мейстер вперил ей в лицо цепкий, как орлиные когти, и столь же острый взгляд. — Ваше Высочество. — Сир Отто Хайтауэр сказал, что вы во всём должны слушаться моих приказов, это верно? — Глаза её сверкнули стальным отблеском. Она увидела на желтоватом, сухом лице Патроллы короткое замешательство, прежде чем тот согласился. — Тогда предлагаю начать прямо сейчас. *** От стремительного шага роса слетала с травы, рассыпаясь жемчугом. Элинара рада была ускользнуть с пира: она приказала Лире и Нире проследить, чтобы их лорд дошёл до выделенных покоев и мирно допил там своё вино. Вырваться из-под его надзора стало настоящим освобождением. Пока они шли к небольшому флигелю, сир Ивар рассказывал про своего рыцаря-отца, про то, как раньше они жили в марка, как его единственная старшая сестра, Аварисс, заботилась об умирающем отце и про его меч, и про яблони, и про глубокую могилу. Солнечное пятно, горевшее у самой земли, стало похоже на вскрытый нарыв, вокруг которого растеклись алые и золотые облака; из замка слышались звуки музыки, откуда-то впереди — отзвуки крика. Рядом с Элинарой, накинувшей тёмный плащ Лорента, ступал Патролла: он шёл молча, сцепив ладони, немного наклонясь вперёд и как будто разрезая воздух острым носом. Ей хотелось проследить, как он выполнит приказ. Ей хотелось опробовать свою власть. Вот, зачем на самом деле они здесь. — Помните, — шепнула она мейстеру, когда сир Ивар подбежал к тёмной двери флигеля, в окне которого даже света не было видно, — он просил сохранить жизнь женщине. Вы должны спасти только её. — В этом деле нельзя угадать. — Пророкотал Патролла: его голос был похож на перекатывание булыжников где-то в горах. Он резко взглянул на Элинару и так же, порывистым, пружинным шагом прошёл внутрь вслед за сиром Иваром. Она осталась снаружи. Глубоко вдохнув посвежевший воздух, в котором слышался аромат полевых цветов и сырости, принцесса запрокинула голову: в неоднородных тканях неба, тёмно-синих и фиолетовых, подёрнутых сероватыми облаками, вспыхивали красные отблески заката. Без умолку стрекотали цикады. С тоской Элинара подумала о Хелейне и гусенице в ладонях младшей сестры; недавний образ улыбавшейся Валлии Крейн всплыл из ниоткуда, но принцесса запретила себе размышлять над её судьбой. Отсюда до Королевской Гавани полторы недели пути. Из флигеля раздался отчаянный, болезненный крик. Правильно ли она поступила? Элинаре захотелось, чтобы рядом оказался кто-то, кому можно всё рассказать, и уже привычное одиночество навалилось ей на плечи, отгородив от всего мира. Ветер скользнул по щекам, отбросив упавшую на щёку прядь. В похожую погоду Эйгон взял её с собой на Солнечном Огне, но тогда ветер смахивал с лица солёные капли; они глотали холодный, мокрый воздух чуть выше облаков, а потом приземлились на берегу Черноводного Залива, на высоком холме, за которым гнездился Королевский Лес. От влаги у них обоих волосы распушились и подвились кольцами. Прикрыв глаза, Элинара наяву представляла и вкус золотого дорнийского из фляги, и вкус… — … Высочество! Она дёрнулась, застигнутая врасплох. В тёмном дверном проёме застыл Патролла, опиравшийся на косяк локтём — рука его до запястья была вымазана кровью. Он стремительно подскочил к Элинаре, от страха чуть не споткнувшейся о мелкий камень. — Покажите руки. — Принцесса недоумённо вытянула ладони, которые мейстер оценивающе осмотрел, а после на его лицо вернулось недвижное восковое выражение. — Снимите кольца… Идёмте. Что ему нужно? Она не собиралась входить туда, да и где видано, чтобы принцесса оказывала подобную честь какой-то рыцарской дочке, к тому же опозоренной? Но даже мать утверждала, что Элинара с детства была любопытна: было время, когда она приказывала служанке искать странниц в городе и водить в Красный Замок, чтобы те рассказывали свои небылицы… Одно за другим снимая с пальцев кольца, ведомая тайным интересом, принцесса последовала за мейстером. Может, так будет легче распоряжаться им потом… Верно, их свяжет общий секрет. По короткому опрятному коридору они прошли в дальнюю комнату, откуда слышались уже хриплые стоны. Внутри, на узкой койке, сбив тёмно-красные и блестящие от крови простыни, скрючилась женщина: она сжимала бока огромного живота, к иссиня-бледному лицу её налипли мокрые тёмные волосы, — сир Ивар держал женщину за плечи, а заметив вошедших, вскинул голову. Вид у него был встрёпанный и отчаянный. — Я не брал в дорогу необходимые инструменты по… очевидным причинам. — Давал отчёт Патролла, взяв ещё чистый отрез сероватой ткани и методично разрывая его на полосы. — Моя ладонь слишком широка. У вас ладони узкие, должно получиться… — Должно получиться что? — Едва закончив вопрос, Элинара и сама всё осознала. — Нет. Нет, этого не будет… Она попятилась в сторону выхода, но тяжёлый взгляд мейстера остановил её. — Я только слушаюсь вашего приказа… миледи. Патролла как будто хотел продолжить: «… прикажите, и мы сейчас же уйдём». И кем она будет тогда? Намёк на слабость заставил принцессу поджать губы. «Если отступлюсь, он сочтет меня малодушной», — решила Элинара. А она хотела казаться этому человеку кем угодно, но не трусливой вздорной леди, не способной выдержать последствий своих сиюминутных желаний. Она принцесса драконьей крови и будет делать то, что посчитает нужным. Она посчитала это нужным в зале, и теперь не должна отступать, — хотя больше всего Элинаре хотелось выскочить вон. Она бросила взгляд на сира Ивара, тоже сплошь измазанного в крови — тот прижимался губами к виску сестры, мычавшей что-то несвязное сквозь зубы. «Пожалуйста» — прошептал он, взглянув на Элинару. Принцесса, помедлив ещё немного, неуверенно подошла к мейстеру, задрожавшими пальцами закатывая рукава: оказалось, что для этих простых движений ей понадобилось затратить всю смелость, какая ещё оставалась. — Я сделаю надрез. Вы просунете руку и обвяжете этой лентой голову ребёнка… — Патролла передал ей один из лоскутов длиной около пятнадцати дюймов. — Не волнуйтесь, он уже мёртв. Несчастная женщина зарыдала в голос, отбросившись на подушку, а Элинару словно ударили под дых: она подступила к окровавленной кровати, как во сне, едва осознавая свои действия. Если Патролла хотел испытать её решительность, у него получалось. Она только теперь поняла, что это значило, когда сир Ивар сказал, что Семеро «забрались слишком высоко», потому что в этой комнате не было богов. Их не было ни когда умирал Дейрон, ни теперь. Всю кровь и грязь что рождения, что смерти, они оставили на откуп людям. Чувствовали ли себя богами мейстеры, когда принимали новорождённых? Чувствовали ли себя богами воины, обагряя руки кровью врагов? Занемевшими пальцами она приняла льняную ленту из рук Патроллы, гаркнувшего женщине взять тряпку в зубы. В его пальцах сверкнуло лезвие ножа. На глазах Элинары мейстер деловито встал у изножья и откинул подол сорочки, сплошь покрытый кровью: принцесса тут же отвернулась, ей потребовалась пара мгновений, чтобы побороть брезгливость и стыд, потому что она впервые видела то, что находилось меж ног другой женщины. Патролла положил руку на вздутый живот, что-то нащупывая в самом его низу, повернулся на Элинару — вид его полубезумных волчьих глаз заставил её встрепенуться — и показательно занёс нож. Принцесса перехватила льняной отрез. Она опасливо подошла ближе. Септа Дирона говорила, что приняв решение, нужно всегда идти до конца. — Приготовьтесь. — С видимым удовольствием произнёс Патролла, а когда Элинара вскинула голову, то увидела в его глазах подтверждение своей мысли. Он специально позвал её сюда, чтобы проучить. Чтобы показать. — Начали. Когда острое лезвие опустилось к окровавленному влагалищу и от нажатия брызнула алая кровь, Элинару передёрнуло; всю её трясло, хотя она старалась не смотреть, когда Патролла направил её руку. Всё сопровождалось приглушённым визгом. Тошнота подступила к горлу едкой желчью. Её руку стиснуло влажным от крови жаром, и, когда Элинара попыталась протолкнуть ладонь глубже — она пыталась не думать о том, что делала — раздался неприятный чавкающий звук. Семеро, она ковырялась в живой человеческой плоти. Сознание начало заволакивать туманом. Кончики пальцев наткнулись на что-то твёрдое. Элинара отпрянула бы назад и тотчас выбежала вон, по дороге опорожнив желудок в кустах, если бы не твёрдая хватка Патроллы на её плечах. Женщина скулила. Её ноги дрожали от напряжения. Собрав остатки воли, Элинара раздвинула пальцы, меж которыми зажимала ленту и с трудом протащила её так, чтобы охватить голову ребёнка — пальцы проскользили по чему-то рельефному. По лицу, Семеро, по лицу мёртвого неродившегося младенца… Всё. Она не вытерпела ни секундой больше этой мерзости. Жалко вскрикнув, Элинара рывком вытащила руку, до запястья покрывшуюся слизью и кровью, её место тут же занял Патролла: он схватил концы льняной ленты и, одной рукой давя на живот роженицы, другой медленно тянул за концы. Элинара не могла ни смотреть на показывавшегося дюйм за дюймом сине-лилового младенца, ни вдыхать стальной сладковатый запах — она стремглав выскочила из флигеля на улицу. Тело пробило крупной дрожью. Принцесса вытерла руку об изнанку плаща Лорента, всё пытаясь сдержать рвотный позыв. Заставить её наблюдать вживую последствия своих решений — умно, умнее не придумать. Всё кажется игрой в куклы, пока не приходится самой принять участие. Патролла… Лицо почти перекосило от неконтролируемого отвращения. Щёки медленно остывали, обдуваемые лёгким ветром; во флигеле всё затихло, но Элинаре дела до этого уже не было, так сильно она оказалась ошеломлена произошедшим. Ощущение судорожно пульсирующей плоти вокруг ладони… Её вновь передёрнуло. Оставалось надеяться, что яркость воспоминаний пропадёт со сном. Из флигеля кто-то вышел, Элинаре не хотелось знать, кто и зачем. — Ваше Высочество… Едва она повернулась на голос сира Ивара, как тот упал на одно колено около её ног. — Я… Благодарю вас за милость. — Сверкающие глаза его стали похожими на звёзды, которых оказалось так мало в эту ночь. — Благодарю за милость, благодарю… Мой меч, моя верность — ваши. Глядя на то, как благоговейно он опустил голову навстречу её взгляду, как осторожно подцепил край платья и поднёс к губам, Элинара впервые ощутила это. Власть, точно вожжи, вложенные ей в руку — дёрни, и получишь всё, что пожелаешь. Упоительное ощущение отозвалось мелкой дрожью в предплечьях: принцесса почувствовала себя почти равной богам. Она ласково опустила ладонь на плечо рыцаря. Впервые за долгое время Элинара вновь задумалась о том, какой королевой хочет быть. Какой королевой станет. Нет, она больше не хотела быть слоновой костью, когда узнала, каково это — состоять из плоти и крови. «Распорядись с умом». Восковое лицо Патроллы показалось в окне и кивнуло. Что-то изменилось, сдвинулось внутри Элинары, как будто с глаз спала пелена, а кровь обратилась свинцом. *** — Где ты была? Им предложили небольшие, но светлые покои с низкой кроватью, окруженной синим пологом, расстеленными на полу шкурами и двумя гобеленами, изображавшими какое-то сражение. Лорент, сгорбившись над столом с единственной свечой, приподнял голову. Он был уже полураздет и смотрел совершенно мутным взглядом. Когда Элинара подошла ближе, внутренне гадая, что было ему известно, она заметила: шнуровка на высоких сапогах не была развязана даже до середины. Видно, Лорент заплелся в собственных пальцах, пытаясь стянуть сапоги. — Я думала найти тебя спящим. — Легко произнесла она. В комнате жутко воняло вином, и неудивительно — у кровати набок завалился пустой графин. — М-м! — Лорент пьяно рассмеялся. Он устремил на Элинару маслянистый взгляд, разведя руками: — Мне стоит бояться за свою честь, дорогая жена? «Идиот», — Элинара устало закатила глаза, но подошла к Лоренту, чтобы помочь с этими глупыми сапогами, пытаясь таким образом задобрить его хоть немного. Принцесса присела на пятки, нетерпеливо развязывая спутанные узлы. Для одного ставшая сродни воплощению Девы, для другого она была всего лишь не слишком преданной женой: приземление оказалось жёстким. — Или… — В тоне Лорента послышалась сардоническая улыбка. — Или ты испытываешь эту… особенную тягу только к?.. Смачный удар по щеке прервал его. Тяжело, сердито дыша, Элинара с чувством исполненного долга наклонилась и ловким движением ослабила шнуровку на левом сапоге, снизу вверх глядя, как Лорент рассеянно растирал заалевшую скулу. — Если ты так скучаешь по Эйгону, что же не напишешь ему? Он даже может ответить. — Правда? Тогда я буду ждать его ответа, как… Как соловей — лета! Он глупо захихикал; борясь с вдруг обострившимся чувством жалости, Элинара дернула шнуровку на правом сапоге — тогда Лорент вдруг схватил её за предплечье, не дав развернуться: — Я слышал, что сделал Тони Кидвелл. — Прохладная интонация, с которой это было сказано, заставила Элинару испуганно замереть. Лорент потер кончик носа, и вдруг посмотрел ей в лицо куда более осмысленным взглядом. — Я вижу, ты сделалась сердобольной? Элинаре хотелось, чтобы он отпустил её руку — уж слишком горяча оказалась хватка. — Поданные попросили свою принцессу о помощи. — С вызовом отвечала она. — Я отдала приказ, всё, что будет дальше — воля Семерых. — Да… Одна бесчестная женщина помогла другой, так будут говорить. — Они не посмеют. Как же она ненавидела, когда с ней обращались так! Лорент вновь показательно покачал головой, как будто соглашаясь, но смеялся её ответу. Он ничего не знал, не знал, как рамки допустимого сдвинулись в её голове. — Её ребёнок мёртв. — Устало проговорила Элинара, нисколько не смятённая речами мужа: после их происшествия он склонен был преувеличивать. — Тони Кидвеллу грозят лишь муки его совести. Ты… так сочувствуешь ему. Неужели смог бы поступить так же? Лорент отпустил руку, и Элинара отступила в сторону, чтобы развязать шнуровку на боку верхнего платья: спустя пару мгновений оно, тяжёлое и жаркое, кучей упало к ногам. Снова сгорбившись над столом да подперев лоб ладонью, Лорент молчал. Принцесса уже сняла украшения и легла в постель — ей не терпелось поскорее уснуть, чтобы пробудиться со свежей головой и новыми мыслями — а её муж всё сидел там, в тусклом желтом свете единственной свечи. Тут Элинара вспомнила, что за вопрос задала, и теперь его долгое молчание заставило её похолодеть. — Лорент? — Севшим голосом позвала она. — Ты смог бы поступить так же? Вот он медленно поднялся, чтобы, пройдя пять неровных шагов, боком опереться о высокий столбик в изножье. Сквозь рубаху виднелось его исхудавшее тело. Долгий, тёмный взгляд Лорента остановился где-то в волосах Элинары. Он замер. Потом медленно прошел к кровати и так тяжело завалился поверх покрывал, словно каждое лишнее движение доставляло боль. Элинара уже не знала, что и думать. — А твой брат смог бы? Наверное, ему не нравилось произносить имя Эйгона, как будто от этого его образ становился плотнее и мог воплотиться в явь, чтобы лечь между ними прямо сейчас. Вопрос заставил Элинару задуматься, ей стало ужасно неприятно, что она не могла дать ответ сходу. — Я думаю, что нет. — Она ненавидела сомнение в своём голосе. — Я… надеюсь, что нет. Принцесса посмотрела на мужа, ожидая, пока он выскажет своё мнение, но тот замолк, словно так и не отмерев до конца. Оставалось надеяться, это всего лишь последствие выпитого. Потому что иначе… Элинара неприязненно поёжилась. — Я прикажу собираться завтра в дорогу. — Вдруг произнёс Лорент. Белки его глаз тускло блестели в темноте. — Не хочу оставаться здесь. — Но завтра будет соколиная охота… Я думала, ты любишь её? Губы Лорента изобразили нечто вроде слабой улыбки, а Элинаре стало до жути странно от такого простого разговора. Ей показалось, это она перепила за столом, вовсе не Лорент: иначе откуда эти видения? — Я любил её… раньше. — Это значило «до болезни», — поняла принцесса. Пытаясь выказать свою готовность слушать и чувствуя, что Лорента, как и многих пьяных людей, потянуло на откровения, Элинара повернулась на бок к нему лицом. — Отец учил меня с детства, а все лорды — ты сама их разговоры прекрасно знаешь — утверждали, будто я стану лучшим охотником… Что ж, кем я стал, ты тоже прекрасно видишь, не так ли? Она тяжело сглотнула, не зная, что сказать: такому не учила септа, а от сердца ничего не шло. Лорент горько усмехнулся: — Когда лежишь в кровати неделю, месяц, год… — Он безвольно взмахнул рукой, продолжая рассуждение. — Много, о чём начинаешь думать, а потом мыслей становится так много, что их страшно высказать вслух. Вдруг все вывалятся друг за другом? Лорент тяжело, с присвистом выдохнул. С ним теперь, кажется, происходило именно то, о чём он говорил. — Это такая непримиримость, Элинара. — Сдавленно выпалил он. Ошеломленная тем, что муж назвал её по имени, Элинара смотрела, как он положил ладонь на лоб тыльной стороной, а уголки его рта задрожали. — Между тем, кто я есть и кем мог бы стать. Кажется, она начинала понимать, зачем ему нужны были все эти церковные сочинения. Элинара поджала губы, не зная, что должна сделать: неужели утешать в своих объятьях? Ей и самой стало невыносимо горько. Но это всё наверняка было лишь действием вина, и, когда Лорент протрезвеет, сам не обрадуется своей внезапной мягкости. Только вот ей вспомнился живой, весёлый юноша, каким Лорент был три года назад, и глаза увлажнились. Она легко могла поверить, что тот юноша мог вырасти лучшим охотником в Семи Королевствах. — Что… — Элинара осеклась тут же, споткнувшись об открытый, неожиданно доверчивый взгляд. «Это всё от вина». — Что думает септон Амавис по этому поводу? Лорент не отвёл взгляд, и она не стала отводить, и его следующие слова прозвучали тихо и плавно, явно заученные наизусть: — Что судьба берёт своё… Даже у тех, кто от неё бежит, однако грубее. В этом был смысл, который Элинара не хотела принимать. Это были опасные слова. Было ли судьбой той женщины умереть в родах из-за заражения крови? Но сир Ивар восстал против назначенной судьбы, а сама Элинара сунула руку в её чрево, чтобы вытащить ребёнка, которому судьба наказала сгнить в утробе матери. Почём Лоренту знать, что его истинной судьбой не была смерть в первый же день болезни и что не талант мейстера изменил её? — Ты не согласна. — Проницательно заметил он. — Ты думаешь, тебе было суждено стать королевой… Но глаза его были мягкими. — Я буду королевой. — Еле слышно прошептала Элинара в ответ, а Лорент улыбнулся и кивнул, только из уголка его глаза скатилась совсем мелкая слезинка, может быть, просто от того, что он долго не моргал. — Нам… Нам нужно спать, если ты хочешь завтра тронуться в путь… — Конечно…. Конечно. Как прикажет Её Высочество, — он действительно накрылся покрывалом и удобнее устроился среди горы подушек. Спустя какое-то время сиплое дыхание Лорента выровнялось, но Элинара уснуть не могла. По её ощущениям, прошли часы: за окном хлопали крыльями изредка пролетавшие птицы, порой из-за двери слышались звуки шагов, а когда свеча догорела, воск с едва уловимым шипением потёк на серебро подсвечника. Противоречившие друг другу мысли кипели и кипели в голове. Зачем Лорент всё это рассказал? Элинара уже даже не хотела злиться на него, вся охваченная невесёлыми представлениями о несбывшемся и неоправданном. Устав от своей вдруг обнаружившейся бессонницы, принцесса поднялась с постели. Подойдя к столу, она увидела сочинение септона Амависа — рука сама потянулась к книжице: зажмурившись, Элинара задала беспокоивший её вопрос и наугад раскрыла сочинение, отсчитав сверху тринадцать строчек. «Что, если меч убивает перо? Что, если бог убивает смертного мужа?» Она похолодела, выпустив книгу из пальцев.