Твой мир обречён

And I'm never, never, never gonna change

So stop asking why I'm acting awful strange

You'll love me tonight

You'll hate me tomorrow

Gonna let you down

Ацуши не понимает, почему сердцебиение настолько сильно ускорилось, почему в висках застучал быстрый гулкий пульс. Он просто... заглянул в эти красные глаза, не причастно смотрящие с экрана. Но уже через секунду оказался будто не здесь. Будто в тёмной комнате, в которой нет ни окон, ни дверей. Точнее, одна дверь есть. И она прямо перед Ацуши. Огромная, расписная, окутанная плотным голубым туманом. От неё тянет зловещим холодом. Морозом, от которого по предплечьям ползут мурашки, а с шеи скатывается одинокая капля холодного пота. Накаджима никогда её до этого не видел. Или ему просто кажется, что он её не видел? — Эй. Юноша неосознанно дёргается, когда на его кисть ложится сверху маленькая рука. Жёлтые зрачки перестают бегать из стороны в сторону и останавливаются, с ужасом смотря на Кёку. Девочка нахмурила брови в озадаченности, когда одёрнула ладонь. — Ты в порядке? Ацуши приходится сглотнуть вязкую слюну, и только потом вспомнить, где он находится. Вокруг всё ещё слышны напряжённые перешёптывания. Фукудзава всё ещё зло стучит ручкой по столу, рассматривая фотографию Коллекционера, Куникида всё ещё стучит папкой по руке в задумчивости, Идзуми всё ещё смотрит на него в ожидании ответа. Ему стоит чуть большего труда, чем обычно, натянуть на себя улыбку. — Да... Не обращай внимания. Возможно, Кёка хотела ещё что-то спросить. Это видно в её серых глазах, блестящих переживанием, но она просто не успевает сформулировать фразу, потому что стул Юкичи скрипит об паркет, когда он поднимается с места. — Вооружённое Детективное Агентство исполнит эту просьбу, — оглашает он могущественно, и все тут же встают за ним в знак уважения. Даже Ранпо скидывает ноги со стола, чтобы почтить директора этим жестом. Встают все. Кроме одного человека. Фукудзава запинается, когда Йосано хмурится, дёрнув Накахару за локоть. Тот промаргивается, быстро пробегая глазами по помещению, и как только замечает, что все взгляды обращены к нему, откашливается, слишком резко встав на ноги. Он упирается руками в столешницу, чтобы это сделать, и низко опускает голову, скрыв лицо за полями шляпы. Даже Акико не находит в этом ничего странного. Казалось бы, просто задумался, с кем не бывает. Но только Кёка снова сводит брови к переносице, остановив на нём задумчивый взгляд. Ей показались до ужасного похожи их реакции с Накаджимой. И если первый сказал, что всё в порядке, то ко второму она может даже не подходить. — Непосредственные жертвы этой серии — эсперы, — как ни в чём не бывало продолжает Фукудзава, — Чтобы обеспечить безопасность сотрудников, — то есть, вас всех, — и сохранить стабильность общества, которое больше всего страдает от этого, я заявляю, что ВДА начинает расследование в отношении этого мужчины, Шибусавы Тацухико, и направляет на это все силы. Прошу прощения, господа, но на этой неделе работаем без выходных. Обещаю, что непременно покрою их к концу дела. Подготовьте примерный план действий, поручаю это Ранпо и... — он запинается, хмуро оборачиваясь вокруг своей оси, и напряжённо выдыхает, — и Куникиде с Накахарой. Накахара! Останься на одну минуту. Все остальные свободны. Эдогава закидывает руки за голову, до этого в шуточной манере отсалютовав президенту, и направляется к выходу, прихватив с собой свой злополучный сейф. Только после него все тоже стекаются к проходу, а Куникида выключает проектор, кинув последний взгляд на Чую и быстро кивнув Юкичи, и последним выходит, тихо прикрыв за собой дверь. Лишь когда в помещении остаются только два человека, Фукудзава поднимает взгляд на Накахару. Тот уже расправил спину, хрипло прочистив горло, и в ожидании сложил руки на груди. В его мимике нет ничего необычного. Но президент всё равно напряжённо выдыхает. — Не думай, что я считаю, будто ты его собака-поводырь или что-то ещё в этом роде, — опасливо начинает он, — но только ты можешь дать мне вразумительный ответ. Где Дазай-кун? Чуя не меняется в лице. Хотя... Хотя уголок губы пошёл вверх в полуулыбке. Он не задумывается ни на секунду, тут же сухо отвечая: — Понятия не имею. Вы правильно подметили, я не его собака-поводырь. Юкичи серьёзно смотрит в его глаза через весь стол, пытаясь найти хотя бы намёк на шутку, на утаивание, на враньё. Но не находит ничего. Снова пробегается взглядом по его лицу, но снова ничего. Ничего, кроме этой неуместной полуулыбки. Но такого же не может быть, верно? — Куникида-кун мне все уши прожужжал о том, что твой напарник пренебрегает своими рабочими обязанностями уже неделю, — всё же настаивает он, — Неужели ты ничего об этом не знаешь? Или всё же что-то промелькнуло? Было ли это то, что Фукудзава так искал? — Абсолютно нет, — спокойно отвечает Накахара, медленно обходя стол по кругу, — Вы же знаете, что он всегда такой. Всегда себе на уме. Никому не по силу узнать, что там творится в его идиотской башке. Даже Ранпо говорит, что он чересчур непредсказуем, — он останавливается прямо напротив директора, смело вскинув голову, — Если даже Ранпо это не по силу, то куда уж мне? Юкичи чуть прищуривается. — Меня это не интересовало, больше скажу, — продолжает Чуя, — Мне лучше, когда его наглой рожи нет рядом. Так что нет, к сожалению, если Вы считали, что я единственный, кто может дать Вам вразумительный ответ на этот вопрос, Вы ошиблись. Прошу прощения, что не могу помочь. Он смотрит на него очень долго. Возможно, чуть дольше, чем нужно смотреть на человека, который сказал, что он ничего не знает. Но Накахара спокойно выдерживает этот взгляд. Он знает, что Юкичи долго работал с Мори, и должен уметь различать враньё за километр. Возможно, этот талант распространяется только на самого Мори. А на его учеников — нет. Потому что Юкичи тяжело вздыхает, зажмуриваясь и потирая уставшие глаза. — Ладно. Прости, что задержал. И за вопрос тоже. — Ничего страшного, всё хорошо. Я могу идти? — Конечно. Удачи, Чуя. И он действительно склоняет голову в уважительном поклоне, отворачиваясь в сторону двери. Но только тогда, когда дверь за его спиной захлопнулась, возможно, яростная улыбка стала немного более откровенной, чем была. Возможно, из лёгких вырвался истеричный смех. Блять, и всё равно он оказался втянут. И всё равно пришлось врать. Чёртов Дазай. *** — Так а делать-то что будем? — Не надо смотреть на меня такими глазами, — хмурится Ранпо, — Откуда ж я знаю, что вы будете делать? Подайте запрос в Международное Розыскное Агентство, встретитесь с этим... Агентом из спецслужб, или как его... Короче, мне сказали составить план действий, а не что-то делать. Куникида закатывает глаза, оборачиваясь к Чуе. Тот сегодня был поражающе молчалив, хотя в обычное время, бесспорно, вступил бы с Эдогавой в долгий словесный конфликт на повышенных тонах. А сейчас уже с пятнадцать минут просто сидит на месте, рассматривая улицу за окном с непричастным выражением лица, будто задумался о чём-то. Сначала в голове Доппо промелькнула мысль, что он мог настолько остро воспринять тот утренний звонок, но сам прекрасно знал, что Накахара никогда не держит обид. Значит, это что-то личное? Если так, то лучше в это не лезть. — А ты что думаешь? — решает хоть как-то растормошить коллегу Куникида. Чуя сначала медленно моргает один раз, видимо, поняв, что обратились к нему, а потом переводит пустой взгляд с Эдогавы на Доппо, пожимая плечами. — Я не знаю. Думаю, то, что сказал Ранпо ранее, будет единственным нормальным вариантом. А что ещё мы сейчас можем сделать? У Куникиды чудом не отваливается челюсть. Чтобы Накахара взял и согласился со словами Ранпо, так ещё и настолько спокойно? Вообще такая функция была у него до этого? Эдогава щёлкает двумя пальцами, пододвигая к себе сейф поближе. — Ну вот. И ещё, — он вскидывает голову, переходя на громкий крик, чтобы его услышал весь офис, — Всем быть аккуратными! Злым светловолосым дядям двери не открывать, по улицам тёмной ночью одним не ходить! Йосано со своего стола усмехается, а Танидзаки роняет с испугу подставку под ручки, шёпотом выругавшись себе под нос. Пока Доппо качает головой, тяжело вздыхая, Чуя прослеживает взглядом, как катятся по полу карандаши и ручки, а Наоми с улыбкой на губах опускается на колени, чтобы их поднять. Одна из них закатилась под стол, и девушке приходится долго поелозить там рукой, параллельно ухватившись пару раз за голень брата, судя по его покрасневшему лицу. — Это всё? План составлен, я могу идти домой досыпать? Куникида хмурится, придвинув очки ближе к переносице. — Ты не пойдёшь со мной на встречу к спецагенту? Накахара разводит руками, уже поднимаясь с места. — Прости, давай сегодня без меня. Возьми с собой кого-нибудь более коммуникабельного и лояльного. Я же не на другой континент уезжаю, буду на телефоне если что. А так тут делать больше нечего. Наверное, Доппо хотел ещё что-то сказать. Может, привести ещё один аргумент, почему он должен остаться, или пригрозить каким-нибудь штрафом или лишением, но только Чуя уже его не дослушивает, отворачиваясь к выходу. Он же знает, что Дазай ушёл вчера ночью. А значит, сегодня вечером тот самый спецагент, к которому они так спешат, будет уже мёртв. Но он не может сказать это ответственному Куникиде. Не может он сказать и никому другому ничего из того, что знает. Ему блевать хочется от одной мысли о том, чтобы принять участие в этом спектакле. Ведь Осаму на это и рассчитывал, когда умалчивал всю неделю обо всём. Хуя с два, ублюдок. Чуя пальцем о палец не ударит. Он заворачивает немного по кривой, одновременно мысленно дав себе пощёчину и с вырывающимся интересом сузив глаза. Ацуши и Кёка, у стола которых он остановился, с настороженностью и каким-то испугом смотрят на него снизу вверх. — Где ты нашёл Дазая сегодня? — упирается Накахара руками в столешницу. Идзуми тоже задумчиво оборачивается на сглотнувшего Накаджиму, что начал нервно перебирать пальцами. Юноша несколько секунд смотрит старшему в глаза, но, когда не находит там усердно подавляемой агрессии или твёрдости, заметно расслабляется, расправив плечи. — На кладбище с северной стороны Йокогамы. Он сидел на могиле своего друга, под раскидистым дубом. Даже не знаю, почему меня потянуло туда зайти... Но Дазай-сан ушёл оттуда вместе со мной. Правда, куда он направился, я точно сказать не могу. Чуя быстро кивает, поджав губы, хлопает руками по столу, заставив Накаджиму неосознанно дёрнуться, и кидает короткое "Ясно. Спасибо". Бинго. Десять попаданий из десяти. Ранпо провожает его фигуру, вихрем унёсшуюся из помещения, весёлым взглядом, пока Ацуши с округлым вопросом в глазах переглядывается с такой же озадаченной Кёкой. Он понял, что Чуя знает. Он понял, кого он неосознанно покрывает. *** Ему не нравится здесь находится. Этот переулок вызывал слишком много противоречивых эмоций. Эта вывеска вызывала слишком много непрошеных воспоминаний, как тёплых, светлых, в которые хотелось окунуться с головой, так и тёмных, тех, о которых стоило забыть. Как и всегда, ночь налегла на улицу мягким лунным светом, прохладным летним воздухом, запахом алкоголя. Но Анго же здесь не для того, чтобы придаваться чувствам? Он здесь по самому что ни на есть отвратительному поводу. И он действительно надеялся, что это окажется неправдой. Больше всего на свете он бы хотел, чтобы это оказалось неправдой. Дверь со скрипом открывается, и фигура в бежевом плаще медленно выплывает наружу, оборачиваясь спиной по направлению к противоположной улице. Внезапно в горле одного из самых влиятельных работников Министерства и Отдела По Делам Эсперов встал неприятный ком. — Дазай-кун, — хрипло окрикивает Сакагучи, и фигура замирает на месте, остановившись на полушаге. Отсюда Анго не может видеть, какие эмоции играют на его лице. — А, Анго, — протягивает незаинтересованно он, не оборачиваясь, — Пришёл выпить на прежнее место? Яркая красная вывеска с неприметной надписью "Lupin" тускло мерцает в ночной мгле. Мужчина сглатывает. — Нет. Я работаю, не могу. — Ах, работаешь, — понимающе кивает Дазай, шаркая ногой, но всё ещё не показывая лица. Это ещё больше разжигает огонь сомнения в голове Сакагучи. — Да. Кстати, об этом. Он слышит, как громко щёлкают, отдаваясь эхом от стен переулка, предохранители на пистолетах стоящих за его спиной агентов. Ещё двое выходят из тени впереди него, отрезая Осаму путь к выходу. — Тем, кто пригласил Шибусаву Тацухико в город, был ты? Я ведь прав? — Анго придаёт своему голосу больше твёрдости, сводя брови к переносице, когда решает сразу перейти к делу. Он слышит, как Дазай издаёт тихий смешок, видит, как с сомнением хмурятся двое мужчин, стоящие перед ним. Юноша не торопится с ответом, вскидывая голову к небу. — И что же ты будешь делать? — повышает тон Сакагучи, начиная выходить из себя. Ему не нравится отсутствие информации, ему не нравится мысль о том, что он может оказаться предателем. Так быть не должно. Ему хочется, чтобы это всё оказалось ложью, чтобы он вернулся в офис, дал по затылкам каждому сотруднику разведуправления, выдал им всем выговор и наконец вздохнул спокойно, ему хочется, чтобы Дазай рассмеялся ему в лицо, злорадно похлопал по плечу и сказал: "Что ж, хорошая попытка, попробуй ещё раз, злой-презлой Анго". Но сейчас Дазай просто стоит, молча отвернувшись от него, — Ты что, правда в этом замешан? Ты что, правда собираешься устроить массовые самоубийства эсперов?! Он снова ничего не отвечает, и Сакагучи уже правда был готов, наплевав на все правила безопасности, подойти и резко дёрнуть его за локоть, как вдруг по переулку разносится резкий громкий звук, а в его лицо устремляется сильнейший поток ветра, чуть ли не сбивая с ног. Мужчина зажмуривается, прикрыв глаза рукой, слышит, как парни по обе стороны от него закашливаются, неосознанно опуская дула пистолетов. Гравий под ногами хрустит, когда Дазай всё-таки делает шаг назад, поворачиваясь к нему лицом. И теперь Анго может видеть яркую насмешку на его губах. — Ты правда думаешь, что сможешь нас поймать? И теперь последняя надежда на мирный исход рассыпается в его руках, когда он широко распахивает глаза, замечая за спиной Осаму высокую фигуру с длинными белыми волосами и красным пугающим взглядом. Коллекционер. Что ж. Уже ничего не изменить. Дазай действительно связан с этой историей. Более того, скорее всего, он является её инициатором. Здесь уже ничего не попишешь, теперь Анго всё видел своими глазами. Другого варианта не остаётся. Прости, Одасаку. — Огонь! Град пуль свистит мимо его ушей, обращаясь на два силуэта, утонувшие в белом тумане. *** Удар. И ещё удар. В глазах двоится, а на щеке оседает жар боли в том месте, где она встретилась с грубой большой ладонью. Ацуши кажется, будто его впечатало лицом в раскалённую сковороду, а не дали пощёчину. Он падает на спину, больно ударяясь копчиком, на холодный бетон. — Кому-то вроде тебя нет места в приюте, — цедит сквозь зубы холодный мужской голос, склоняясь ниже. В челюсть приходится ещё один удар, но теперь уже с ноги. Накаджима просто не удерживается на месте, отлетая на несколько метров. Что-то солёное оседает на языке. — Тебе нет места ни в приюте, ни где-либо ещё в этом мире. Ацуши со злостью проводит рукой по губам, стирая с них кровавую дорожку. В голове укладывается стойкое непонимание "А за что?" Почему? Чем он заслужил такое отношение? Что он сделал за свою короткую жизнь не так? Все эти вопросы настолько перманенты, они выбиты чёрными чернилами внутри его черепной коробки, словно татуировки на теле заключённых, вышиты красными нитями вдоль рук, отдаются синим текстом под веками при очередном ударе. Это вопросы, на которые он никогда не получит ответов. А всё потому, что у него просто не хватит смелости их задать. Юноша поднимает взгляд на ненавистную фигуру воспитателя. На его лице никогда не было ничего, кроме ненависти и отвращения. Это тот заученный вид, который он наблюдает каждый чёртов день. Какой смысл смотреть на это ещё раз? Глаз цепляет большую расписную дверь, находящуюся за спиной воспитателя. Не ясно, почему, но ему кажется, что он не видел её раньше. Хотя в этой комнате он находился, кажется, бесконечное количество часов. Как же она здесь появилась? Почему она, такая красивая, огромная, очень старинная, никак не вписывается в скромное убранство приюта? — Будет лучше, если ты сдохнешь где-нибудь под забором, — продолжает вещать всё тот же холодный голос, чёрным ядом проникая в его мозг. Но Ацуши уже не смотрит на человека перед собой. Он смотрит за его спину. Боль будто бы ушла, оставив после себя лишь неприятный холодящий осадок. Почему эта дверь кажется ему настолько притягательной? Почему ему кажется, что она будто зовёт его к себе? Но одновременно кажется, что она так сильно его отталкивает? Есть в ней что-то... гнетущее. Одновременно хочется и не хочется увидеть, что она в себе таит, что будет, если он заглянет внутрь? Кажется, будто это знание может его убить. Почему он вообще думает об этом в момент, когда его бьют? Только сейчас он замечает, что на ней изображён огромный красивый тигр с горящими голубыми алмазами глазами. Внезапно из щели начинает тянутся белый плотный дым. Он заполняет собой всё пространство, тянется из глубин такого же белого тигра, стелится по полу, вздымается к потолку. Ацуши широко распахивает глаза, начиная опасливо пятится на локтях к двери. Где-то вглуби подсознания загорается мысль о том, что он может причинить ему вред. Что он может разъесть его изнутри. Эхо огромного зала заполняет неясный шум, и уже через секунду даже фигура воспитателя со сложенными за спиной руками и ненавидящим взглядом тонет внутри этого дыма. Его тоже поглощает туман. Он тянется белыми струйками к его ногам, и Накаджима тут же их одёргивает. К груди подкатывает паника, учащая сердцебиение, заставляя подняться волосы на загривке от ужаса. В жёлтых глазах застыл страх, а конечности будто онемели. Он не может пошевелить и пальцем, он может только смотреть, как туман застилает взгляд, подползает к нему всё ближе и ближе. Кажется, он может поглотить его целиком. Крик сам застывает в горле. Вопль ужаса, слабости, беспомощности. Ацуши не осознаёт, как резко качается вперёд, снова обретя чувство контроля над собственным телом, и быстро садится на постели, распахивая глаза. Только сейчас к нему возвращается понимание того, где он находится. Дыхание участилось, по лицу скатываются холодные капли пота, серая пижамная футболка прилипла к телу. Ещё секунду пространство двоится, но потом сходится в одной точке, и Накаджима узнаёт свой спальный уголок в шкафу. Грудь резко вздымается раз за разом, а самого его бьёт мелкий озноб. Господи, это был всего лишь сон. Юноша зажмуривается, потирая лицо. Очередной кошмар о его прошлом. Конечно, он тысячу раз обдумал всё, что с ним случилось. Конечно, он перестал жалеть себя. Но иногда воспоминания возвращались, как бы ни хотелось, и обретали тёмные очертания в его снах. От них никуда не денешься. Сколько ни пытайся, сколько ни погружайся в светлое настоящее, сколько ни беги в коридорах разума. В себя его приводит тихий стук сбоку, и Ацуши быстро проводит рукой по волосам, растормошив светлые пряди. — Я открою? — раздаётся приглушённый озабоченный голос Кёки снаружи. Он откашливается, вспоминая, что, вообще-то, умеет говорить. — А... Э... Д-да. Да, конечно… Деревянная дверь отъезжает в сторону, и в глаза врезается яркий свет потолочной люстры, а перед ним оказывается обеспокоенное лицо Идзуми. Она сама одета в светло-розовое кимоно, волосы заплетены в две длинные косички, а тёмные пятна на веках указывают на то, что она тоже только что проснулась. — Ты в порядке? — тут же спрашивает она. — Я тебя разбудил? — виновато бурчит Ацуши, протирая глаза и вспоминая свой крик, оборвавший связки на границе сна и реальности, — Прости, я не хотел. Мне просто приснился кошмар, всё хорошо… Кёка внезапно удивлённо вскидывает брови, придвигаясь к нему чуть ли не вплотную. Накаджиму немало пугает такой напор, тем более, спросонья, и он мгновенно отодвигается назад, ударяясь лопатками о стену. — Да чего ты? — поражённо выпаливает он. — В твоём кошмаре был туман? — выдыхает она, сосредоточенно изучая его лицо. Мысли всё ещё спутанные после резкого пробуждения и не самого приятного сна, но одно слово активирует кнопку экстренного включения сознания. Туман. Юноша подрывается с места, отодвигая в сторону всё ещё замершую Идзуми, и подбегает к окну, выглядывая наружу. И теперь руки неосознанно сжимают подоконник, мелко дрожа на кончиках пальцев. Ночную улицу, крыши домов, узкие переулки, запутанные коридоры вокруг, трубы заводов, очертания многоэтажек и даже луну, зависшую высоко на усыпанном звёздами небосклоне, укрывает плотный белый туман, растёкшийся вокруг. Абсолютно всё поглощено им, и появляется неосознанное желание закрыть створку, чтобы не дай бог не дать ему просочиться внутрь их комнаты. — Это тот самый туман, из-за которого эсперы совершают самоубийства? — Накаджима нервно сглатывает, делая шаг назад, — Но как так быстро? Мы же буквально сегодня об этом говорили. Почему… — Нам нужно срочно идти в Агентство, — твёрдо произносит Кёка, уже поднявшись на ноги и прикрыв дверцу шкафа. Ацуши резко распахивает глаза. — Какой смысл? В такое время? Там никого не будет! Давай хотя бы позвоним для начала Куникиде-сану… — Связи нет, — распахивает раскладушку с маленьким брелоком, лежащую у её футона, Идзуми, показывая полное отсутствие сети на экране. Её лицо не выражает и грамма испуга, но он знает, что в глубине души она тоже безумно опасается всего происходящего. Никто не знает, чем действительно опасен этот туман. Никто не знает, что он в себе несёт. Никто не знает его природу. Куникида и Танидзаки должны были узнать про этого Шибусаву на встрече со спецагентом, но если туман уже поднялся… Паника, вызванная столь неожиданным открытием и такой схожестью с кошмаром, застилает все мысли, но Накаджима упорно её игнорирует, пытаясь рассуждать логически, пока Кёка уже стягивает резинки с волос, расплетая косички, и тянется рукой к своему красному кимано. — Подожди! Чёрт, — он зажмуривается, потирая виски, — Мы же в общежитии. Давай сначала найдём остальных! Разбудим Кенджи, постучимся к Ранпо-сану и Дазаю-сану. Они же должны знать больше нас, в конце концов. Сейчас опасно выходить на улицу. Мы же не знаем, что может случится. Девочка смотрит на него в упор несколько секунд, накручивая резинку на палец, а потом всё-таки понимает, что рубить сгоряча действительно не самый лучший вариант, и нехотя кивает. — Ладно. Но потом сразу в Агентство. Ацуши облегчённо выдыхает, но полностью расслабиться ему не даёт резкий бросок рубашки в лицо и хмурое "одевайся". Господи, неужели в Мафию существует неофициальный отбор по признаку такого тяжёлого характера? Быстро просунув ноги в штанины и зашнуровав ботинки, он даже не успевает толком выцепить свой телефон из-под тонкого футона, потому что уже готовая и горящая идеей спасти мир и разобраться в ситуации Кёка уже хватает его за локоть, буквально вытаскивая в коридор. Они быстро взлетают на третий этаж, потому что в приоритете, конечно, найти поддержку в лице Дазая и Накахары, но ни настойчивое стучание, ни громкие просьбы открыть не срабатывают. Им никто не отвечает. И пусть из разговоров Накаджима и знал, что Чуя спит как убитый, как минимум Дазай точно должен был открыть. Но и там снова тишина. Когда Идзуми не выдерживает, доставая из волос шпильку и под осуждающим вперемешку с поражённым взглядом Ацуши вскрывает дверь, вспомнив все мафиозные техники, которым её когда-либо обучал Гин, перед ними предстаёт полное отсутствие кого-либо. Даже вещей, указывающих на то, что здесь кто-то живёт, попросту нет. Постель заправлена, а на покрывале лежит тонкий слой пыли. Абсолютно то же самое со всеми остальными поверхностями в помещении. Дазай давно не ночевал в своей же комнате. И теперь не ясно, как он отреагирует на то, что двое обеспокоенных подростков вскрыли его жилище. Но Кёку, видимо, это не очень интересует. Для неё главное, что никого живого в помещении нет, а значит, что-то точно не так. Выйдя обратно в коридор, она несколько секунд крутит шпильку между пальцев, задумчиво смотря на соседнюю дверь, но всё-таки приходит к выводу, что ей ещё дороги её руки, так что закидывает её в карман. На стуки и крики не отзываются, а значит, скорее всего, там тоже никого. А как Накахара отреагирует на то, что его комнату вскрыли — уже не такой уж и секрет. Следующая остановка происходит на втором этаже. Перед дверью Ранпо такая же картина. Сколько ни стучи, сколько ни кричи — ответ один и тот же. А именно — тишина. Либо Эдогава тоже спит настолько крепко, либо его попросту там нет. И вот теперь Ацуши действительно понимает, насколько глубоко они влипли. И даже не факт того, что никто из старших не может сейчас помочь им, пугает настолько сильно. Гораздо хуже другой вопрос: если никого нет, то куда они все могли подеваться? Куда мог деться посреди ночи Ранпо, который абсолютно всегда верен своему режиму? Почему они пропали именно сегодня, в ночь, когда на город навалился тот самый туман, способный заставить эсперов совершать самоубийства? На первом этаже стоит такая же тишина. Но когда они проходят по коридору, с ужасом понимают, что дверь в комнату Кенджи распахнута настежь. Ацуши испуганно переглядывается с Идзуми, которая тут же выуживает из рукова острый клинок, перехватив его в ладони поудобнее, и медленными бесшумным шагами направляется ближе. Как бы Накаджиме ни было стыдно идти за спиной маленькой девочки, он осознавал, что у неё есть оружие и мафиозные рефлексы, да и она сама по себе в силу своего характера не пустила бы его вперёд, хотя он, вообще-то, обладает регинерацией. Ему всё равно ничего не будет. Видимо, её это не очень интересует. Она аккуратно выглядывает изо двери, осматривая комнату, и уже через секунду выдыхает, складывая клинок обратно на его законное место. Ацуши хмурится, делая шаг вперёд и тоже заглядывая внутрь. Там также никого. Пастель расправлена, одеяло откинуто в сторону, мягкая игрушка отброшена к стене. Вещи немного разбросаны, правда, не ясно, можно ли это считать признаком быстрых сборов или борьбы, а не следствием юношеского беспорядка. Но и тут ясно: Миядзава отсюда ушёл. Был здесь, но, видимо, проснулся раньше и ушёл. Почему же не разбудил их? Ситуация оказывается ещё хуже, чем казалось на первый взгляд. Кажется, они абсолютно одни в общежитии. Кажется, все остальные просто испарились. Накаджиме бы очень хотелось верить, что это всего лишь очередной кошмар. Но, к сожалению, он очень чётко чувствует боль на своей руке, когда впивается в кожу ногтями. Это реальность. Это самая что ни на есть отвратительная реальность, с которой им придётся столкнуться сегодня. — Нужно идти в Агентство, — констатирует Идзуми, обернувшись через плечо, — Происходит что-то странное. И вот теперь, несмотря на переполняющий голову страх, юноша не может с ней не согласится. У них просто нет другого варианта. Конечно, желание остаться здесь до самого утра и не высовывать носа из комнаты кажется гораздо сильнее, чем воля к помощи товарищам, которые могут быть в беде, и интерес к тому, чтобы разобраться в этой ситуации. Но он стойчески берёт себя в руки, серьёзно кивая. И Кёка тут же оборачивается, направляясь к выходу. Сомнения одолевают ещё сильнее, стоит им выйти на улицу. Белая полудымка окутала ночной сумрак, скрыв в углах все тени и всё остальное, что хотело бы там скрыться. А они теперь на раскрытой ладони. Выходи нападай кто хочет. Он не чувствует себя как-то по-другому, когда с опаской вдыхает холодный ночной воздух вместе с убивающим туманом. Как минимум, не хочется сейчас же создать тигриные лапы и отрубить себе голову. Значит, наверное, всё не так плохо. Или просто кажется? Тишина давит на уши противным гулким вакуумом, и сколько бы Ацуши ни пытался воспользоваться своим кошачьим слухом и уловить хоть какие-то звуки, впоть до падения капли дождевой воды со сточной трубы, всё оказывается тщетным. Он не слышит привычных звуков города, свиста колёс по дороге, не видит света автомобильных фар. Единственные ориентиры в этом белом океане — одинокие холодные мерцания фонарей да освещения городских магазинов и кафе. Но людей внутри нет. Нет людей и на улице. Не слышно смеха, крика, разговоров. Абсолютная. Тишина. И это действительно страшно. Мало того, что они не понимают ничего в этом чёртовом тумане, так ещё и кажется, словно они совершенно одни в этом городе. Самый что ни на есть ужасный сон. Они не говорят друг с другом, лишь ошеломлённо оглядываясь вокруг себя. Вдруг Идзуми останавливается, резко вздохнув, и Накаджима тут же оборачивается, прослеживая её взгляд. Прямо посреди дороги в фонарный столб врезалась чёрная машина. Капот смяло в кучу, и из-под него продолжает валить чёрный дым. Колесо всё ещё крутится, зависнув над тротуаром. Они оба подходят ближе, заглядывая в салон через лобовое стекло. Но внутри снова никого не оказывается. Место водителя, пассажирское, задние сидения пустуют. Дежавю. — Что, чёрт возьми, происходит? — выдыхает Накаджима, оставляя на стекле тонкую плёнку от своего дыхания. Но Кёка уже не слушает его. Она завороженно уставилась на проезжую часть, дёрнув его за рукав. И, о боже, это зрелище действительно достойно отдельной сцены в фильмах про постапокалипсис. Машины столкнулись в одну кучу посреди дороги. Где-то двери распахнуты, где-то закрыты, где-то снесло зеркала заднего вида, где-то торчат, причудливо изгибаясь, словно рога оленя, дворники. Проходя мимо них, проводя ладонью по крыше очередного автомобиля, Ацуши замечает оставленную кем-то в салоне маленькую детскую игрушку в форме зайчика. Губы неосознанно поджимаются, а руки обхватывают предплечья, будто ёжась от холода. Все люди исчезли. Будто все вымерли. А в голове продолжает звучать эхом отдающийся от висков голос воспитателя, декларирующий по слогам: «Про-ва-ли-вай». Это действительно страшно. Это действительно, чёрт возьми, тяжело. Внезапно Идузуми замирает на месте, прислушиваясь к окружению, и резко метается вправо. Блуждающий глубоко в своих мыслях Накаджима от неожиданности дёргается, лишь крикунув вслед: — Кёка! Куда ты?! — Я чувствую чью-то жажду крови, — кидает она через плечо, переходя на быстрый бег. И всё. Её силуэт тонет в полудымке тумана, скрываясь из виду. Ацуши стоит в ступоре несколько секунд. И что это вообще должно значить? Он ненавидел, когда девочка поступала настолько необдуманно и своевольно. Как будто не понимает, что они находятся совершенно одни в абсолютно опустошённои городе, который окутал туман, убивающий эсперов. Они не знают, почему исчезли все люди и их коллеги. Они не знают природу этого тумана. Они даже не знают, что вообще происходит. И именно в этот момент она решает отделиться только потому, что почувствовала "жажду крови"? Она всегда дейсвует так, как считает нужным. Она никогда не прислушивается к его мнению, считая, что он всего лишь трусит. Как удивительно. Теперь размышлять рационально — трусость? Зачем кидаться с обрыва в реку за упавшим куском доски? Зачем прыгать в горящий котёл за бутылкой воды? Ацуши этого никогда не понять. Как можно настолько безответственно распоряжаться своей безопасностью? Нельзя сказать, что сам Накаджима — тот, на кого можно равняться в этом плане. Но... Зачем? Он резко цокает языком, зажмуриваясь, и уносится за ней следом, оставив это на потом. Ацуши не знает, сколько он пробежал. Мимо мелькают фонари, дома, улицы, пока он сбивает дыхание, пытаясь догнать маленькую девочку, которой, судя по всему, сил и рвения досталось больше, учитывая такое большое расстояние и такую скорость. Пару раз он огибает окаменевшие посреди дороги автомобили, единожды в прыжке перелетает через капот, мягко приземляясь на ноги и продолжая свой путь. Бежать беззвучно трудно, но неосознанная опасливость не даёт сделать громкого выхода. Им нельзя разделяться. Ни в коем случае. Спустя пару кварталов, когда глаза уже неосознанно заблестели влагой от летящего в лицо встречного ветра, а сердце забилось чаще от страха, что Кёка могла просто куда-то свернуть и потеряться в городских коридорах, окутанных туманом, из белой полудымки появляются знакомые очертания невысокого замершего силуэта, и от неожиданности Накаджима почти врезается в него, но вовремя тормозит подошвой об асфальт, чудом не потеряв равновесие и не сломав нос. Идзуми не оборачивается, казалось, не обращая внимания на только-только догнавшего её друга, и лишь мотает головой в разные стороны, пытаясь выцепить взглядом что-то, что понятно только ей. Ацуши уже был готов разразиться долгой тирадой о том, что он думает на счёт всей этой ситуации и скверного отношения девочки к своей безопасности, уперевшись руками в колени и пытаясь выровнять дыхание, но только поднимает голову, как тут же тоже замирает в одной позе. Перевернувшись на бок и, судя по всему, до этого перекрутившись пару раз, перед ними лежит обычный автобус, зияя пустыми оконными проёмами. Стекло раскрошилось в песок, а крупные осколки разбросаны по всей улице. И как раз под ним, будто стекая с трупа бездыханного и вряд ли подлежащего восстановлению транспортного средства, в серый асфальт впитывается густая красная кровь. Лужа огромная, занимает по площади всю проезжую часть, а от неё, будто нити на паутине, тянутся кровавые следы в сторону тёмного переулка. Страх пережимает глотку. Эта картина неосознанно заставляет коленки мелко задрожать. Теперь ужас полностью оправдан. — Господи, что здесь произошло?.. — сконфуженно выдыхает Накаджима, нервно потирая затылок. Кёка молчит с минуту, впервые показывая напряжённость за всю эту ночь, потирая локти. — Здесь тоже были самоубийства эсперов, вероятно, — сглатывает она, — Но... трупов ведь нет… И правда. Намного больше ужаса вызывает именно то, что тел нет. Есть только огромная лужа, определённо крови, разбрызганной ещё и по боку кинутой неподалёку легковушки. Кто вообще мог совершить такое зверское преступление? Судя по количеству крови, человека могли просто разорвать на части. Мог ли такое вообще сделать человек? Внезапно из тёмного переулка, куда тянулся длинный кровавый след, слышатся громкие удары, похожие на то, если бы металлические листы гнули один за одним мощными ударами кулака. Или... лап? Они оба резко оборачиваются на звук, и Идзуми неосознанно делает шаг назад, потянувшись к клинку в рукаве. Накаджима дёргается от неожиданности, будто сжатую до предела пружину резко отпустили, и сжимает кулаки, пытаясь вглядеться в непроглядную черноту ночи. Страшно даже дышать. Что бы то ни было, скорее всего, то самое "это" совсем недавно разорвало человека на куски, буквально выжав из него все соки. И прямо сейчас оно двигается по направлению к ним, потому что звуки приближаются. Возможно, будь это самый обычный вечер, услышав такое из переулка на улице, Ацуши бы не придал этому значения. Но сейчас, когда все люди просто пропали и за несколько кварталов им не встретился ещё никто, слышать сейчас это равносильно получить "будь здоров" в своей пустой квартире, когда живёшь один. Ещё и этот туман... Ничего, чёрт возьми, не видно. Кошачье зрение не справляется, а терпкий нюх атрофировался, и юноша с ужасом понимает, что ничего не чувствует. Даже привычного чутья присутствия кого-то иного нет. Это безумно странно. Но думать об этом сейчас — не самое время, потому что через секунду из переулка раздаётся утробный злой рык, а в темноте, отражая свет фонарей, заблестели два жёлтых звериных глаза. Это точно не человек. Кёка ахает, когда, проделав ровную дугу в воздухе, прямо между ними выпрыгивает огромная фигура тигра. Его силуэт кажется полупрозрачным, отдаётся совсем слабым голубым свечением, а сам он будто соткан из теней. И его размеры... Примерно с половину автобуса, чтобы не соврать. Мягкие подушечки лап бесшумно приземляются на асфальт, что странно, учитывая его предположительную массу. Спина по-кошачьи выгибается, а изо рта торчит два чёрных клыка. Зверь скалится, в несколько пряжков преодолевая силу гравитации и, цепляясь острыми когтями за бетон, забирается на противоположный дом, зависнув там на высоте восьмого этажа и угрожающе блестя глазами. Им остаётся только заворожённо наблюдать, от шока распахнув рты. Снова тигр? Какое удивительное совпадение. — Кёка, назад! — вскрикивает Ацуши, приходя в себя. Здесь уже ничего не попишешь. Не важно, насколько они близки в царстве животных. Этот чёрный тигр настроен крайне агрессивно, и Накаджима просто не может позволить пострадать Идзуми. Поэтому остаётся только один вариант: проглотить ком страха, засевший в горле, и сжать кулаки, активировав способность. Судя по резкому выдоху через нос сзади, девочка пришла к абсолютно такому же выводу, обхватив рукоять клинка плотнее. Ацуши выпускает когти, осклабившись, но… Но ничего не происходит. Зверь Лунного Света не приходит. С секунду юноша не понимает, в чём проблема, остолбенело уставившись на свои вполне человеческое руки, а потом в ужасе оборачивается на Кёку. Та застыла абсолютно так же, в пустом непонимании оглядываясь вокруг себя в поисках Снежного Демона. Но и его нет. Они беззащитны. Тигр сверху злорадно рычит, вцепившись когтями в бетон и распространяя по поверхности стены глубокую паутинку трещин. Его хвост качается из стороны в стороны, как у кошки, наблюдающей за пищащей мышью. У них просто нет времени даже прийти в себя, когда он уже ослабляет хватку, резко срываясь с высоты и в мощном толчке прыгая на них. Их способности не активировались. Только сейчас Ацуши понимает, насколько пусто внутри него. Ранее, когда внутренности переполняли страх и паника, он даже не пытался прислушаться к внутреннему зверю, не пытался услышать его гулкое сердцебиение, послушать манящие изнутри инстинкты. Оказалось, их просто нет. Потому что тигр покинул своё законное место, оставив в груди зияющую дыру. Так вот, почему он ничего не чувствовал. Так вот, почему он ничего не слышал. Так вот, почему он не видит так хорошо, как обычно. Тигра нет. А вот сейчас он вполне есть. Летит на полной скорости прямо на них, растопырив лапу с длинными когтями, готовясь разорвать их на куски так же, как и прошлую жертву. Вдруг кто-то резко хватает его за запястье, буквально с силой отрывая взгляд от завораживающе ужаснесшей картины, и резко дёргает в сторону. Накаджима даже не понимает, как не запутался в ногах, переходя на бег. Идзуми с силой сжимает его руку, активно утаскивая подальше отсюда. Сзади он слышит, как от сильного удара переворачиваются машины, слышит, как зло дышит кошка, промахнувшаяся лапами мимо добычи и с ненавистью наблюдающая, как мыши скрываются в норке. Единственное, что знает Ацуши, это то, что надо бежать. Не важно, куда. Он и не видит, куда. Кёка буквально тащит его за собой, проносясь мимо улиц и переулков. Но перед глазами он всё ещё видит два горящих фиолетовым по краям жёлтых зрачка. Те зрачки, которые он часто видел, стоя после душа поздно вечером перед зеркалом. — Почему способности не активировались?! — на бегу выкрикивает Идзуми, второй незанятой рукой ухватив болтающийся на шее шнурок от телефона, — Это очень странно! У меня никогда такого не было! У Ацуши нет ответов. Лишь сбившееся от долгой пробежки дыхание и два горящих жёлтых зрачка. Сзади слышатся громкий грохот, удары, рычание. Когда Накаджима оборачивается через плечо, он замечает, как высоко в небо взлетела смятая в кучу машина. — Он преследует нас, — обеспокоенно произносит он, пытаясь ещё больше ускориться. Но только поздно понимает, что носок ботинка о что-то ударяется, нога зацепляется о другую, и юноша, резко выдохнув от неожиданности и поняв, что находится в свободном полёте, кубарем падает на асфальт, всё-таки разбивая нос о твёрдые камни и неплохо проехавшись щекой по гравию. Что-то, обо что он споткнулся, громко шипит сквозь зубы, а Идзуми, в отличие от спутника смотрящая под ноги и вовремя замедлившая скорость, удивлённо вскрикивает. Чтобы прийти в себя и успокоить кружащееся перед глазами пространство, Ацуши требуется какое-то время, но он всё-таки справляется, втягивая носом солёную и пахнущую металлом кровь, и поднимает голову, широко распахивая глаза. — Куникида-сан! Юноша просто не может поверить своему зрению, явно повреждённому галлюцинациями после такого удара, когда Доппо, разлёгшийся посреди дороги и ставший причиной такого неприятного приземления, с протяжным стоном садится на месте, придерживая рукой бок. Светлая жилетка окрасилась в красный, а с пальцев капает густая кровь. Очки съехали с носа, волосы растрёпаны, на лбу виден длинный тонкий порез, перемазанный грязью. Он сначала тоже с удивлением хлопает глазами, но потом, видимо, шок от такой неожиданной встречи затмевает боль, и он жмурится, склоняясь к земле. Радость от того, что сегодня они наконец-то встретили хоть кого-то, что Агентство вполне может быть в порядке, что Куникида теперь им обязательно поможет, сменяется ужасным страхом за старшего, выглядящего таким несвойственно для себя несобранным. — Откуда эти раны?! — восклицает Накаджима, подползая ближе и даже на секунду забывая о дикой боли в области переносицы. — Я в порядке, — уверяет Доппо, плохо маскируя боль под маской спокойствия, — я вытащил пулю, всё хорошо. Это никак не делает ситуацию лучше. Он ранен. Кто вообще мог стрелять в Куникиду, если других людей попросту нет? Он оглядывается на такую же замершую с открытым ртом Кёку, проходится по ней долгим взглядом на предмет видимых повреждений, но сам себе кивает, когда ничего не находит, и кладёт руку на плечо оторопевшего Ацуши. — Сейчас важнее другое, — серьёзно произносит Куникида, — Я нашёл причину серийных самоубийств. Накаджима распахивает глаза в ожидании, в голове ликуя и считая, что это определённо путь к разгадке и концу этого ада, и Доппо уже открывает рот, чтобы продолжить, как вдруг сзади снова раздаётся утробный рык, и всем троим приходится в ужасе на него отвлечься. Тёмный силуэт тигра расположился на крыше автомобиля, придавив её весом к сидениям. Два жёлтых глаза сужаются, и Ацуши нервно сглатывает. Всё-таки нашёл. Однако Куникида не выглядит и в раз таким удивлённым, коими выглядели Идзуми и сам юноша, впервые увидевшие это огромное чудище, когда с тихим "чёрт" сквозь зубы выхватывает пистолет из кармана, быстро пробегаясь глазами по местности, и, целившись не больше секунды, стреляет в бок машины. Из образовавшейся дыры вырывается опасная струя бензина, разливаясь по асфальту. И тогда Доппо стреляет ещё раз, но уже по лакированной поверхности. И одной этой искры хватает, чтобы прозвучал оглушительный взрыв, а плотный оранжевый огонь, поднявшийся, казалось, до небес, охватил фигуру тёмного существа, разразившегося злостным рёвом боли. Больше медлить нельзя. — Бежим! — орёт Куникида, чуть кренясь в простреленный бок, когда с трудом поднимается на ноги, хватая за шкирку окаменевшего Ацуши. *** На высоте шестнадцатого этажа не видно практически ничего. Окна заволокло белой полудымкой тумана, и сквозь стекло он будто наблюдает серые бегущее по экрану неисправного телевизора помехи, разбиваемые разве что мелкими с такой высоты огнями уличных фонарей и оставленных горящими окон других домов. Совсем вдалеке мигает красным единственный ориентир — прожектор на крыше северной башни Портовой Мафии. Чуя в который раз уводит взгляд от окна, сжимая и разжимая кулаки. Всю квартиру обволокла тишина и залегающая чёрным в особо дальних углах темнота. Юноша наворачивает тринадцатый круг по площади зала, сжимая и разжимая кулаки. С Куникидой и остальными всё будет в порядке. Он в этом не сомневался ни капли. Все эти люди невероятно сильны, им хватит силы перебороть себя, даже, в каком-то смысле, действительно побороть себя. Часть себя. Свою способность. Каждый должен справиться с ней самостоятельно, и он даже не думал о том, что кто-то взаправду может сдаться. Его помощь не потребуется. Они спокойно справятся и без него. Сейчас самый лучший вариант — остаться здесь до утра и сделать вид, что он тоже активно сражается со своей Смутной Печалью. Накахара усмехается уголком губы, когда достаёт из кармана монетку, одним щелчком пальцев подкидывая её в воздух и прослеживая её полёт взглядом, пытаясь сосредоточится на её силе притяжения, заставив её упасть на потолок. Но, очевидно, эксперимент оказывается неудачным, и уже через пару мгновений Чуя ловит её снова, сжимая в ладони. Что ж, интересно, как там поживает его одинокая бродящая по улицам Смутная Печаль где-то там, в белых комьях тумана. А вот Арахабаки чувствует себя вполне комфортно, продолжая теплиться в его груди плотным кольцом жара. Ещё бы он куда-то делся. Ни одна способность не заставит само Божество покинуть своё излюбленное место. Проверять действием его присутствие он, конечно, не станет. Накахара не собирается ничего делать. Не собирается подыгрывать в этом никчёмном цирке, не собирается принимать участие во всём этом фарсе, который устроил Дазай. Тот, наверное, ожидал, что Чуя без оглядки бросится к нему на помощь, очевидно, поступив так, как этот мудак продумал в своём конченом плане. Да ничего подобного. Возможно, чуть раньше, когда мнимое доверие ещё существовало между ними, он бы так и сделал. Сделал бы он так и тогда, если бы Дазай действительно повёл себя впервые в жизни как нормальный человек и рассказал бы всё заранее. А теперь пусть справляется сам. Всё ради спасения мира. Всё ради спасения Йокогамы. Да не верил он ни разу в этот бред о том, что Осаму действительно заодно с этим Шибусавой. Очевидно, опять собрался всех спасти своей шедевральной актёрской игрой. А вот теперь пусть попробует спасти самого себя. Единственное, что хотелось сделать, — это со всей силы въехать ему в челюсть. За всё, чёрт возьми. Тацухико Шибусава. От одного воспоминания об этом имени рука неосознанно сжалась сильнее, и Чуя резко выдохнул через плотно стиснутые зубы от боли в костяшках. Всё вокруг вызывало ненависть. Безудержную, нерушимую, ярую ненависть. И в какой-то степени Накахара даже благодарил Смутную Печаль за то, что сегодня его квартира останется без особо сильных повреждений. Пять лет назад именно этот человек стал причиной смерти тысячи людей. Пять лет назад именно это человек стал причиной смерти шестерых его друзей — в который, блять, раз. Сегодня этот человек находится в этом городе снова. Сегодня этот человек, скорее всего, сидит за одним столом с Дазаем. Какая удивительная подлость. Со стороны последнего, ясное дело. Не предупредить о таком... это то, что называется перебором. Это то, что называется предательством. Внезапно экран телефона, лежащего на столике у дивана, загорается, разрезая темноту. Чуя кидает на него злой взгляд, прикидывая в голове, насколько он хочет заглянуть в него. Связи нет. Это одна из тех вещей, которые он знал наверняка. Значит, сообщение пришло с такого канала, которому всё равно на отсутствие сети. И Накахара знает только один такой канал. Истеричная улыбка сама рождается на искусанных губах. Боже, это правда какое-то издевательство. Он специально отворачивается, тяжело выдохнув, чтобы успокоиться, и упирается взглядом в стену. Только этого ещё не хватало. Он не собирается принимать в этом участия, он, блять, даже не думает о том, чтобы вписаться в этом чёртов план. Но интерес сильнее гордости. Но что-то внутри сильнее ненависти. Чуя хочет самолично оторвать себе руки, когда резко разворачивается на пятках обратно, хватая со столешницы телефон и быстро откидывая крышку. В глаза врезается яркий синий свет с дисплея, а с экрана — всего одна фраза: «Пришло время вернуть Мистеру Очкарику долг». Он сверлит взглядом это предложение несколько секунд, а когда до него доходит, разражается неконтролируемым приступом смеха. Что ж. Раз так. Конечно, он не был уверен в своей ненависти до конца. Конечно, он навязал себе эту ебучую разъедающую изнутри гордость. Конечно, он понимал, что просто ходит вокруг до около, занимая себе бессмысленным отрицанием того, что его уже вытолкнули на сцену и дали главную роль. По-другому этот придурок и не мог. Какая знакомая картина. Кажется, такое уже было. Кажется, как раз пять лет назад. Конечно, у него был призрачный выбор. Между тем, чтобы принять свою участь и просто, чёрт возьми, покончить с этим, и между тем, чтобы развести руками, поклонившись на бис, и сбежать обратно за кулисы. Конечно, он знал, что выбора на самом деле не существует. Дазай оказался сильнее. Значит, сегодня Чуя сыграет эту роль. Значит, сегодня Чуя даст ему то, чего он так хочет. А потом заберёт всё, в этот раз уйдя навсегда. Он хватает с комода в прихожей перчатки и ключи от мотоцикла, накинув на плечи чёрный портовый плащ. *** Пять лет назад — Дазай? Блять, где этого придурка носит… Чуя захлопывает дверь их общего кабинета, ещё раз набирая знакомый номер и прислушиваясь к длинным гудкам на том конце провода. Очевидно, как и в остальные одиннадцать раз, это не приносит никакой пользы, и уже через секунду юноша снова закидывает телефон в карман куртки. Он не хочет сильно пугать пролетающую мимо девушку, видимо, бегущую нести документы боссу, учитывая то, что она нажала на кнопку верхних этажей, поэтому сдерживает злой рык, оттолкнувшись от стены и направляясь в комнату отдыха. Каблуки туфель отбивают быстрый ритм, и как бы Накахара ни пытался сбавить темп, сделав вид, что он просто спешит по делам, переодически он всё равно срывался на бег. Грёбаный мудак. Вот когда не надо, он всегда под рукой со всеми своими отвратными шутками, раздражающими подколами или привычным "Чуууя, мне так скучно, станцуй мне собачий вальс". А когда впервые действительно понадобилось серьёзно поговорить, а не биться на камень-ножницы-бумага, кто сегодня пойдёт курировать портовый отряд нападения, его и днём с огнём не сыскать. Как жаль, что Мори оторвёт ему голову, если он сломает Дазаю шею посреди непрекращающегося конфликта, растянувшегося на два с половиной месяца. — Дазай, мать твою! Он с силой распахивает дверь, сдув с лица выпавшую рыжую короткую прядь, и сводит брови к переносице, недовольно взирая на эту прескорбную картину. Осаму лежит на диване, который, понятное дело, не предназначен для того, чтобы на нём разлеглась такая шпала, поэтому ему приходится перекинуть ноги через подлокотник, оставив их болтаться в воздухе. Это в пятнадцать они ещё вдвоём могли спокойно поместиться на этом диване, а сейчас, когда без пяти минут правая рука Огая прибавила не менее двадцати сантиметров в длине, даже он один недовольно кривит губы от боли в спине, но из принципа не встаёт, видимо, считая выше его достоинства встать и выбрать другое место, на котором будет удобнее пинать хуи в рабочее время. Руки сложены на груди, один единственный здоровый глаз закрыт, грудь равномерно вздымается и опускается при каждом вдохе и выдохе, и Чуя уже почти бы поверил в то, что юноша действительно спит, если бы не знал его так хорошо или не увидел бы ещё горящий пропущенным экран телефона на столе. Накахара специально утяжеляет свои шаги, превращая их в топот слонов, не меньше, когда подходит ближе, испепеляя ненавистную фигуру в чёрном пиджаке с идиотским галстуком злым взглядом. — Алло, работник месяца, у тебя совесть есть? — повышает ещё больше голос он, — Я за тобой ещё бегать должен? Почему босс до тебя дозвониться не может, и я должен тратить ради тебя жизненную энергию, передавая его приказы? Чуя не верит и секунды в правдоподобную актёрскую игру, когда Осаму морщится, усиленно делая вид, что только что проснулся. — Шумно, — недовольно хрипит тот, двумя пальцами прочищая уши, — Если бы передо мной поставили свору собак, я бы всё равно узнал твой отвратный голос. Что ты там лаишь со своей высоты, ничего не слышу, — Дазай переворачивается на бок, склоняя голову к полу, — Подожди, сейчас микроскоп возьму. Ладно, с микроскопом это что-то новенькое. У и так раздражённого Накахары разве что дым из ноздрей не пошёл, когда он с силой сжимает кулаки, окончательно выходя из себя. Сколько бы лет ни прошло, а всё равно каждый раз работает как в первый. — В следующий раз я действительно спущу на тебя свору собак, чтобы хоть они сделали всё за меня и наконец разорвали тебя нахуй! Нашёл, блять, время, чтобы веселиться и прикидываться мёртвым! Ты хоть примерно понимаешь, в какой заднице мы сейчас все находимся? В истории Портовой Мафии... Нет, в истории всей Йокогамы это — самая жестокая битва! — Всё-всё, сбавь децибелы, — поджимает губы Осаму, наконец-то приподнимаясь на локтях и оборачиваясь к напарнику, — Это ж насколько надо сильные голосовые связки иметь? Не надо мне читать нотации, с этим прекрасно справляется Огай. Знаю я всё это, знаю. Смирившись с тем, что отдохнуть несчастному семнадцатилетнему гению теперь не предоставляется возможности, Дазай садится на диване, хрустнув шеей и тяжело выдохнув через нос. Чуя смотрит на него сверху вниз, борясь с диким желанием взять его за шкирку и пустить полетать по всей башне. — Среди четырёх крупнейших организаций восемьдесят процентов членов зарубежной группировки Штамм были убиты, — Осаму говорит это вполголоса, без особого интереса крутя между пальцев свою чёрную шахматную фигуру, которую подобрал с доски, стоящей перед ним на столе. Кажется, они вчера не закончили эту партию. Он слишком долго пытался поставить Накахаре детский мат, каждый раз искренне удивляясь тому, что напарник не ведётся с его-то "скудными способностями", поэтому игра затянулась, — Глава организации Такасэкай был убит, и командование вышло из-под контроля. Все остальные организации тоже на волоске от гибели. Ненависть, месть, подозрения породили кровавый шторм, — юноша меланхолично взмахивает рукой, откидываясь на спинку дивана. Он видит, как скула Чуи дёрнулась от напряжения, а сам он резко поджал губы, отвернувшись к стене. Ого, похоже, нашего маленького защитника Портовой Мафии так сильно беспокоит эта прискорбная ситуация. Даже как-то жаль его. — Да не переживай ты так, — ухмыляется Дазай, — Если все умрут, то всё закончится. Накахара резко распахивает свои идиотские красивые глаза, качнув головой в его сторону. С минуту он пытается считать улыбку на губах напарника, но с ужасом не находит там шутки или привычной насмешки. — Ты это сейчас серьёзно, придурок? В отличие от тебя, никто в этом городе не хочет умирать. Я не понимаю, чего ты ломаешься, раз у тебя так много свободного времени, чтобы спать. Мы вдвоём спокойно могли бы положить конец этой заворушке. Или тебя это совершенно не интересует? — Бинго! — щёлкает двумя пальцами Дазай, — С каждый днём ты всё лучше и лучше в анализе людских намерений. Скоро сможешь понять по плачущему ребёнку, что он растроен. Да и... Зачем подливать масла в огонь? Нам сейчас нужно быть начеку. Чуя уже был готов снова перейти на крик от такой наглости, но последняя часть фразы заставляет его закрыть рот снова, пытаясь понять, что она значит. — Ты это о чём? — он решает отложить показательный урок о том, как он поймёт, что напарнику больно, когда он начнёт орать из-за того, что ему ломают руку, и обращается в слух. Осаму снова вздыхает, делая вид, что делает это только в виде одолжения, когда тянется к нагрудному карману на пиджаке, доставая из него лист бумаги. — Взгляни. Движением кисти он переворачивает его в сторону Накахары, и тот подходит ближе, склоняясь над протянутым фотоснимком. — Труп? — вскидывает тонкую бровь он, — И что мне это даст? Кто это? — Полковник, — спокойно отвечает Дазай, будто в этом нет ничего такого. А вот Чуя широко распахивает глаза, ещё раз проходясь взглядом по размазаной фигуре, в которой трудно вообще узнать человека, и отшатывается назад. — Действующий Исполнитель?! Этот старик мёртв? Это невозможно! Он ещё раз поднимает взгляд на Дазая, но снова не находит там и намёка на розыгрыш, поэтому подсобирается, становясь ровно. Да быть такого не может. Почему Мори пока об этом ничего не знает, зато знает этот придурок? — Кто это сделал? Юноша молчит с минуту, даже на какое-то мгновение становясь действительно серьёзным. Накахара довольно редко видел его таким. Хотя бы относительно того, сколько он видел его с этой идиотской улыбкой на губах. — Белый Кирин, — наконец произносит Осаму, ставя своего чёрного ферзя напротив белого слона, — Незнакомец, который внезапно появился в Йокогаме несколько дней назад. Он без всякого предупреждения нападает на замешанные в конфликте организации, пытаясь взять над ними контроль. Он словно демон. Нам до сих пор неизвестно о его способности. Но, вероятно, чем больше он убивает, тем сильнее становится. — Что за?.. — хмурится Накахара, — Получается, для него этот конфликт — всё равно что богатые охотничьи угодья. Он задумчиво потирает подбородок, размышляя над этим человеком. Причин не доверять Дазаю просто нет. Значит, дела действительно обстоят именно так. Эспер, который усиливает свои способности с каждым убитым на своём пути. Такой дар невероятно опасен, особенно в руках человека, который нацелен заполучить власть. Его нельзя оставлять просто так, тем более, когда он уже вмешивается во внутрение дела организаций Йокогамы, когда он представляет угрозу для Портовой Мафии и уже убил одного Исполнителя. — И что мы будем с ним делать? — в конце концов спрашивает он, взирая на напарника. Осаму широко распахивает глаза, пару раз моргнув, будто это был совершенно неожиданный вопрос или Чуя вдруг перешёл с японского на итальянский, и уже через секунду теряет всю свою серьёзность, будто вновь надевая маску, и нахально ухмыляется. — Нет же, Чуя, ты неправильно мыслишь. Зачем нам вообще что-то делать? Так ведь мы можем стать кандидатами на пост главы, так? Теперь место Исполнителя свободно. Верно? Смена настроя в голубых глазах происходит настолько быстро, что Дазай просто-напросто не успевает её уловить, уже через секунду получая тяжёлый удар в челюсть. На мгновение взгляд застилает красным, а во рту появляется знакомый солёный привкус, когда его голова качается назад. Накахара хрустит костяшками пальцев, прожигая его обозлённым огненным взглядом, когда резким движением поправляет полы кожаной куртки. Щёку невероятно саднит, а фотоснимок сам выпадает из рук, плавно спускаясь по воздуху к дорогому паркету. — Какой неожиданный удар, — без особого энтузиазма произносит Осаму, проводят пальцами по линии челюсти, а языком по ровному ряду зубов, — Ты меня напугал. Никак не могу привыкнуть к тому, что периодически тебя переклинивает на избиение котят. Я что, по-твоему, боли не чувствую? — Сказки тут не рассказывай, — выплёвывает Чуя, — Скажи спасибо, что не прибил вовсе, — он последний раз проходится по согнувшейся к коленям фигуре долгим взглядом, а затем отворачивается к двери, кидая через плечо: — Сам как-нибудь разберусь с этим подонком. А ты можешь дрыхнуть здесь сколько хочешь. Надо было сразу понять, что пользы от тебя не будет, расчётливый мудак. Дверь в комнату отдыха захлопывается с одного мощного удара ноги, и хоть Дазай и знал, что так и будет, всё равно морщится от громкого звука. Ох уж эта честная и справедливая душонка. Прям сама невинность. Юноша упирается локтями в колени, отмечая, что удар действительно был слабым и импульсивным, раз рот даже спокойно открывается без противного щелчка, и опускает взгляд на шахматную доску. Ему требуется около десяти секунд, чтобы понять, что он только что поставил мат. Он ухмыляется, протягивая руку и щёлкая пальцами по верхушке белого короля. Фигура падает со стола, прокатываясь по полу и останавливаясь в мягком ковре. — Как страшно, — шепчет Осаму в пустоту, вскакивая с дивана. *** — А вот и вы… Мори лениво подпирает подбородок рукой, без особого интереса взирая на них со своего стола, будто прямо сейчас за окном не слышно грома десятка выстрелов. Чуя складывает руки за спину, выпрямив спину, и Хироцу делает точно так же рядом с ним, потратив секундную заминку на то, чтобы выпустить пронёсшуюся мимо Элис в коридор. По пути девочка показала язык Огаю, который с улыбкой попросил не выходить за пределы башни (по возможности, конечно), и озорно подмигнула Накахаре, когда он в приветственном жесте провёл рукой по светлой макушке. Но и Чуя, и Рюро одновременно подсобирается, когда вспоминают, по какому поводу здесь находятся. Прошло несколько дней с того момента, когда Накахара последний раз видел Дазая. Ему было абсолютно всё равно на этот факт, так как сейчас он был полностью поглащён рабочей обстановкой. А дела действительно обстояли совсем не радужно. Белый Кирин, который и впрямь оказался довольно сильной проблемой на пути к решению разногласий, объявил войну всем организациям, сражающимся против него. Конфликт между несколькими организациями перерос в настоящую войну, и теперь улицы напоминали поле боя. То там, то тут гремели взрывы, многоэтажки падали не хуже, чем спичечные коробки, а обычным обстрелом жителей Йокогамы уже не удивишь. Конфликт Драконьих голов уже вошёл в историю, ещё даже не завершившись. — Ситуация и вправду не самая приятная, — пожимает плечами Огай, зевая, но сразу переходя к сути дела. Сейчас нет времени на разглагольствования, — Будь это обычный конфликт, то противниками выступали бы многочисленные организации. Их действия опасны, но их можно просчитать. Я бы мог их предсказать, но не манипулировать ими. Но Белый Кирин — нечто совсем иное. Настоящая загадка. Его цель, способность, абсолютно всё, и даже местонахождение спустя две недели после объявления войны так и остаются неизвестными. Создаётся впечатление, словно мы сражаемся в густом тумане. Остальные четыре организации, за исключением Портовой Мафии, почти уничтожены. Но и мы потеряли большое количество опытных Исполнителей, некоторые бойцы пропали без вести. В их числе — Дазай-кун. Мори раскачивается в своём кресле, подняв взгляд на Чую, но с удивлением не находит на его лице и грамма удивления или страха за напарника. Такое ощущение, что последняя фраза пролетела мимо его ушей. Даже Хироцу, который, конечно, знал об этом, сочувственно выдыхает носом, а вот в реакции Накахары нет ничего. Совершенно пусто. И казалось бы: чему тут удивляться? Со стороны казалось, будто эти двое юношей совершенно далеки друг от друга и пересекаются только потому что надо, на самом деле презирая другого с лютой ненавистью. Но, как известно, то, что кажется со стороны, редко оказывается правдивым. Тем более, то, что кажется со стороны этих двоих. Поэтому сейчас Огай, наверное, даже действительно удивлён. — Но мы же всё равно должны помочь остальным нашим людям, — хмурится Чуя, но потом, будто что-то вспомнив, закатывает глаза, — Кроме этого придурка Дазая. Мори лишь разводит руками. — Если они ещё живы, разумеется… Он вскидывает брови в сторону потускневшего Накахары, но решает не развивать эту тему, оборачиваясь ко второму посетителю. — Хироцу-сан, есть ли новая информация о противнике? — Да, — кивает капитан, — Это всего лишь слухи, но... Похоже, способность Белого Кирина не столько загадочна, сколько обманчива. Как бы то ни было, все, кто сражались с ним, оказались не способны совладать с его силой и покончили с собой. Мори задумывается на пару секунд, теряя свою сонливость. — А есть ли что-то об исчезновении Дазая-куна после того, как здание штаб-квартиры обрушилось? Чуя показательно закатывает глаза, всем видом показывая, что это — последнее, что он бы хотел обсуждать по этому делу. И почему босса интересует самое малозначимое из списка? — Я проверил три раза, но не узнал ничего нового, — качает головой Хироцу, — Однако я нашёл всего одну улику. Не знаю, нужно ли вообще об этом упоминать или относится ли это вообще к его пропаже. Вряд ли это даст нам хоть что-то полезное, но, похоже, он купил новый микроскоп, однако на нём нет никаких признаков того, что им пользовались. Огай внимательно наблюдает за реакцией Накахары, когда он резко распахивает глаза, опустив взгляд в пол. «Что ты там лаишь со своей высоты, ничего не слышу. Подожди, сейчас микроскоп возьму». Новый микроскоп купил, значит. Вот же мудачьё. — Где он?! — быстро оборачивается он к старику, отчего Рюро на секунду теряется, удивлённо отшатываясь назад. Он вообще слабо осознавал, что такую реакцию вызвала его незначительная фраза про инструмент научных исследований. — В его комнате… — Ну и ублюдок! — зло всплёскивает руками Чуя, уже его не дослушивая и толкая тяжёлую дверь рукой, — Отведи меня туда. Вырвал бы с корнем всё, что помогает ему трепать языком. Хироцу сконфуженно наблюдает, как парень вылетает из кабинета, уже не обращая внимания ни на вежливое прощание в сторону босса, ни на рабочие вопросы, которыми был так увлечён последнюю неделю, ни вообще на что-либо. Когда мужчина абсолютно потеряно обращается к Мори, видимо, надеясь найти там поддержку своего замешательства, к своему удивлению находит там лишь победную улыбку. — Что и требовалось доказать. Если бы поспорил с кем-то, сейчас обогатился бы, — усмехается Огай, — Не надо на меня так смотреть, Хироцу-сан, я сам ничего не понял. Просто отведи его туда, куда надо. Это что-то за рамками нашего понимания, раз дошло только до него. Старик ещё секунду просто хлопает глазами, а затем кивает больше сам себе, когда тоже покидает кабинет, пытаясь догнать уже наворачивающего круги у лифта подопечного, и то только после того, как Мори ещё раз указал ему ладонью в сторону выхода, напоминая, что он должен сделать. Чуя терпеть не может этого барана. А сколько понту было о том, что ему это совершенно не интересно и он скорее захлебнётся собственной слюной, чем хоть пальцем о палец ударит. Хоть бы раз сказал хоть что-то заранее, а не строил таких хитрожопых схем. И обязательно надо, чтобы понял только Накахара, и потом летел на всех порах принимать участие в уже придуманном и, главное, уже приведённом в действие плане Дазая. У него никогда нет выбора. Либо он идёт на это, либо всё летит к чертям собачьим. Если бы не желание помочь товарищам и раздавить этого напыщенного Кирина, Чуя бы даже не подумал о том, чтобы спасать напарника. Там ему самое место. В глубине души он очень надеялся, что там ему уже успели выбить пару зубов и шибануть хорошенько головой об асфальт. А если нет, то Чуя с удовольствием сделает это за них, когда доберётся до этого мудака. Интриган паршивый. За свои семнадцать лет и два года работы в Мафии Накахара ещё никогда не встречал настолько расчётливого и бессовестного человека. — Вот он... — опасливо кивает на стол Хироцу, кидая на юношу косые взгляды. Чуя не сомневается ни секунды, когда быстрым шагом подходит к определенно дорогому, явно новому микроскопу, хватая одной рукой и со всей дури швыряя в стену. Осколки разлетаются по всему полу, а швейцарское стекло в линзах противно хрустит под подошвой. Старик был готов к чему угодно, но, судя по всему, точно не к этому. Он вообще плохо понимал, что привлекло подопечного в этой простой детали и почему всю дорогу сюда он бурчал себе под нос непрекращающиеся проклятья на всех известных языках. А теперь уничтожил единственную улику, оставшуюся от потерянного напарника. Неужели настолько сильно не хочет, чтобы его нашли? Что за инфантилизм? Тем более, от вспыльчивого, но рационального Чуи? — Зачем ты его разбил? — поражённо выдыхает Рюро, от ужаса даже выронив перстне. Накахара совершенно не чувствует своей вины, присаживаясь перед осколками на корточки и с хмурым выражением лица указывая в середину без доли сомнения. — Взгляни сюда, — он зажимает указательным и большим пальцем небольшой чёрный кусочек пластика, поднимая его с пола, — Вот, что было внутри. Хироцу вскидывает бровь, приглядываясь, когда юноша вновь поднимается на ноги, а потом из его лёгких вырывается удивлённый выдох. — Это же… — Устройство связи и передатчик, — спокойно констатирует Чуя, переходя на чёткий приказной тон, — Отслеживайте ту частоту, что передаёт этот прибор. Этот ублюдок никуда не пропал. Он предугадал действия врага и нарочно дал себя найти. И этот передатчик показывает, что прямо сейчас он находится рядом с Белым Кирином. Рюро оторопело сжимает в руке устройство, когда Накахара подкидывает его в воздух, уже прямым шагом направляясь к выходу. — Все данные передать сразу мне. Я еду за ним прямо сейчас. Ещё с минуту мужчина просто смотрит ему в спину, а затем отходит, подрываясь в серверную. Дазай продумал всё с самого начала, сделав так, чтобы его цель мог найти только Чуя. Он подверг свою жизнь риску, прекрасно зная, что этот риск оправдан и напарник определённо ему поможет. Чуя понял всё за долю секунды, ни капли не сомневаясь в своей правоте и сразу поняв, что от него потребуется. И после этого они оба продолжают с пеной у рта доказывать, что единственное, что их объединяет, — работа и ненависть? Хироцу знает их два года. Хироцу знает, что это далеко не так. *** Рёв двигателя заглушает шум летящего в лицо встречного ветра. Накахара ещё ниже сгибается над мотоциклом, прибавляя газа. Стрелка счётчика неумолимо двигается к цифре "двести пятьдесят", но юноша не обращает на это никакого внимания, прекрасно оценивая свои возможности и умения в езде. Свет фары разрезает ночную мглу, мимо мелькают многочисленные трупы, дома, бегущие с автоматами люди, для которых он — всего лишь пронёсшаяся за долю секунды малиновая точка. Он мягко огибает оставленные посреди дороги разбитые в хлам машины, петляя по улицам наизусть заученной дорогой. Передатчик в ухе раздражает своим противным скрежетом и свистом помех. Но он совершенно не обращает внимание на что-либо. Он видит перед собой только одну цель. Сегодня полная луна, замершая на небосводе голубым кругом. «Дазай, где ты?» Ох, Чуя знает этот голос. Одасаку, вроде, так? Вживую, конечно, они ни разу не виделись, но юноша был более чем наслышан. Тот самый друг Дазая? Интересно, что же там за добродетель, добровольно терпящий этого урода. Кажется, скрежет был не таким уж и раздражающим. Это Накахара понимает только тогда, когда в ухе раздаётся этот отвратный голос, который он не слышал уже неделю. И не слышал бы ещё лет тридцать, будь его воля. «Одасаку, я всё понимаю, но тебе лучше убраться отсюда как можно быстрее. Скоро здесь станет довольно опасно». Пошёл на хуй. В свете фары мелькает бежевый плащ и спина мужчины с тёмными короткими волосами, держащего на руках какого-то ребёнка. Он удивлённо оборачивается на рёв двигателя, прижав девочку к груди. — С дороги, шестёрка! Красная точка проносится мимо с такой скоростью, что в ушах застывает свист, и Сакуноске поражённо смотрит вслед Накахаре Чуе, о котором тоже был вполне наслышан. Вот и познакомились, наверное. Ода усмехается уголком губы, подбирая ребёнка поудобнее и быстрым шагом уходя с проезжей части. «О, Чуя! — вскрикивает обладатель отвратного голоса на том конце провода, — Раз уж ты всё равно под прицелом врага, не мог бы ты ради меня словить пару пуль?» Если бы Накахара мог, он бы выдрал этот жучок из уха с корнем. — Рот закрой! Мне ещё есть, что тебе сказать. Я непременно врежу тебе, дождись только. Дазай мелодично смеётся, отключаясь, и Чуя хмурится сильнее, прибавляя газа. С крыши многоэтажек, на которых стоит примерно с десяток мужчин в белых масках и накинутых на голову капюшонах, прилетает две гранаты, но юноша вовремя уворачивается, проезжаясь по тратуару. Петлять между взрывов, находясь под градом пуль, становится чуть труднее, и у любого человека, наверное, давно бы закружилась голова. Но Накахара прослеживает взглядом их траекторию, точными плавными движениями выворачия руль то вправо, то влево. Для этого требуется много концентрации, и в конце концов дорога перед глазами размывается, и в фокусе остаются только маленькие опасно близкие точки в воздухе. Он жадно ищет взглядом то здание, на котором нападающих больше всего, чтобы понять, где находится этот придурок, поэтому почти пропускает, как один мудак кидает гранату прямо перед ним. Одним резким рывком Чуя поднимает мотоцикл на заднее колесо, взлетая в воздух. В животе заворачивается плотное кольцо от ощущения свободного падения, но уже через секунду шины скрипят, встречаясь с асфальтом снова, пока он выворачивает руль в сторону, разворачиваясь на девяносто градусов. Нашёл. Пятнадцать человек наставили на него автоматы, а перед ними, расставив руки в разные стороны, стоит другой, угрожающе смотря на него сверху вниз. Значит, сюда. Из рук мужчины вырывается разряд тока, разрезая ночную темноту синей вспышкой, и машина рядом взрывается от мощного удара молнии. Эспер, значит. — Идиот, — цокает языком Накахара, совершенно не впечатлённый такой примитивной атакой. Весь мотоцикл охватывает красным свечением, когда он меняет силу притяжения, выезжая на стену противоположного дома. Колесо опасно кренится в сторону, но он не уделяет этому должного внимания, слушая, как сзади один за одним гремят удары электричества. Если попадёт, поджарит, как яичницу. Разразился настоящий шторм. Стёкла окон вылетают, а кирпечи падают вниз один за одним. — Увлёкся-то как, — бурчит себе под нос Чуя, примериваясь для броска энергии. Проехать мимо не выйдет, так как потом будет слишком опасно двигаться прямо в лоб граду пуль. Он будет как на ладони, став сплошной красной мешенью. Да и скорости не хватит, чтобы продолжать эти догонялки. Значит, нужно действовать прямо сейчас, так, чтобы они даже не поняли ничего. А это проще, чем кажется. Он в последний раз прикидывает в голове расстояние и снова выворачивает руль в другую сторону, вдавливая тормоз и мысленно извиняясь перед ни в чём не повинном мотоциклом, с огромной скоростью рванув вниз. Импульса должно хватить, чтобы это сработало по технике трамплина. Главное — правильно распределить силу. Ещё один взрыв гремит за спиной, когда он разгоняется до максимально допустимой скорости, не больше чем за пять секунд достигая верхнего этажа. Пыль и бетонная крошка летит из-под колёс, когда Накахара чуть приподнимается корпусом, описывая в воздухе ровную дугу прямо над головой того самого эспера. Тот поражённо прослеживает его путь взглядом, и пусть Чуя не видит его лица из-за маски, он уверен, что тот даже не понял, что произошло. Что сказать. Идиот — он и в Африке идиот. Юноша в последний раз меняет силу притяжения, плавно тормозя по крыше здания, и отставляет одну ногу в сторону. Мужчине требуется ещё секунда, чтобы понять, как его так надурил какой-то сопляк из этой чёртовой Портовой Мафии, и со злости выставить руки вперёд, выпустив в него сильнейший импульс статического электричества. Звучит громкий взрыв, и всю крышу заполняет плотный чёрный дым. Дазай лишь ухмыляется уголком губы, слыша, как звякнул в руках солдата за его спиной предохранитель. Тот поражённо мотает головой из стороны в сторону, пытаясь найти взглядом не то врага, не то своих боевых товарищей, в страхе вглядываясь в клубы дыма. Минуты две проходят в мучительном ожидании, а потом кто-то топает ногой в пол, разгоняя удушливую черноту. И тогда мужчина с ужасом видит, как перед ним твёрдо стоит на ногах тот самый рыжий парень, сурово сложив руки в карманы брюк. На его теле нет абсолютно никак повреждений, а на лице нет и грамма усталости или напряжения, лишь призрение, с которым он нахально смотрит даже не на своего врага, а на мальчишку, сидящего у него в ногах. Юноша не обращает внимания даже на автомат, рефлекторно вскинутый и нацелившийся прямо ему в голову. Демон. — Было бы здорово умереть от удара молнии, — разочарованно бурчит Дазай, повесив подбородок и звякнув металлом наручников, обтянувших тонкие перебинтованные запястья. — Когда ты уже, сука, закроешься? — закатывает глаза Чуя, — Я здесь по твою душу, идиот. Осаму усмехается ещё шире. — Как это мило. Вот только ты опоздал на пять минут. Мужчина в непонимании смотрит на него, но даже не успевает ничего сообразить, как в его челюсть врезается острая пятка начищенных туфель, а сам он отлетает в сторону, ударившись головой об твёрдый бетон. Сам Дазай же описывает ровную дугу в воздухе, преспокойно приземляясь на ноги и отряхивая руки. Накахара лишь вскидывает бровь, когда он ровным шагом подходит ближе, одним щелчком пальцев снимая те самые наручники, которые, наверное, держал только для красоты. Юноша со скучающим вздохом разминает пальцы, встряхивая головой. — Из-за этого у меня три лишних синяка, — совсем грустно произносит он, будто это — самая большая катастрофа в истории человечества, когда поднимает взгляд на напарника в поиске сочувствия и хотя бы наигранной поддержки. Чуя поражённо ахает, хватаясь рукой за сердце. — Оу, мой несчастный мальчик. Хочешь, я продолжу там, где он закончил? Осаму не может скрыть улыбки, вырвавшейся за этой фразой. — Не думаю, что стоит тратить на меня силы. Накахара хмурится, но тут же схватывает на лету, когда улавливает топот нескольких десятков ног, выбегающих с лестницы. Без особого интереса он оглядывает всю эту толпу, их окружившую, а Дазай так вообще вешает голову, чуть ли не простонав от концентрации скуки. Примерно с сорок автоматов в полной боевой готовности направлены на них. Кажется, это ровно в два раза меньше их рекорда. Ничего впечатляющего. — Окей, — вздыхает Чуя, — Но я бы не был на твоём месте настолько самоуверенным, если ты думаешь, что после тебя у меня не останется сил на них. — Да закончи уже просто с этим и пошли, — взмахивает рукой Осаму, разворачиваясь на пятках в сторону выхода. Чуе два раза повторять не нужно. Через секунду воздух наполняется звенящим в ночной тишине напряжением, а оружие в руках мужчин начинает трястись, стремясь упасть на бетон. Они в непонимании смотрят друг на друга, пытаясь нажать на курки, но в который раз терпят поражение, не сумев совладать со своим же телом. Ноги будто приросли к полу, и не представляется возможным даже пальцем пошевелить. Дазай в ожидании смотрит на напарника, и голубые глаза в последний раз сверкают, оглядывая каждого, а когда закрываются снова, на крыше высотки звучит сильнейший взрыв. Светлая лунная ночь на мгновение превращается в день, когда яркая вспышка озаряет ближайшие несколько кварталов. А ещё спустя секунду единственное, что остаётся, — двое юношей, уверенно шагающих к выходу, да сорок тел, придавленных беспощадной силой гравитации в лепёшки, замурованных на веки в холодном камне. По пути Накахара зло сплёвывает под ноги, переступая через изуродованный труп. Дазай закидывает руки за голову, когда проводит их по запутанным тёмным коридорам, явно выученным за время пребывания в плену, — а может, ещё раньше, кто знает, что там у него на уме. Они спускаются по лестнице на несколько пролётов в абсолютном молчании, прислушиваясь к каждому шороху. И в конце концов Осаму замедляет шаг, когда перед ними в огромном зале, потолок которого придерживают несколько огромных тяжёлых колонн, вырастает небольшое разноцветное строение. Оно находится прямо внутри другого здания и будто сделано из стекла, светящегося изнутри. Оно переливается совершенно всеми цветами, которые только можно себе представить, а возле арки, явно служащей для него входом, разложилась куча драгоценных камней. Никто из них не впечатляется и на грамм. — Он здесь, — произносит Дазай, становясь ровно, — Белый Кирин. Его имя… — Оно меня не интересует, — обрывает его Чуя, не обращая внимания на удивленный взгляд сбоку, — Я здесь только для того, чтобы помочь товарищам. Весь его отдел пропал без вести. И Накахара был уверен, что именно этот мужчина приложил к этому руку. Осаму ничего не отвечает, как-то странно скосив на него взгляд. Тот уже этого не замечает, хмуря брови, когда услышал голос из глубины алмазного замка. — Получу... Не получу… Каждое слово сопровождается звоном, будто что-то стеклянное упало на дно металлического ведра. Они подходят ближе. Точнее, Чуя делает несколько шагов вперёд, а Дазаю просто приходится идти за ним, чтобы не отставать от напарника. — Получу... — металлический звон, — Не получу... — металлический звон, — Получу... — металлический звон. Голос звучит удручённо и как-то скучающе, будто его обладатель занимает себя бессмысленной игрой, чтобы скрасить реальность. Перед ними на табуретке сидит мужчина в светлом костюме и с белой накидкой на плечах. Его руки, обтянутые чёрной тканью, с длинными чёрными ногтями, смотрящемися странно в контрасте с мертвенно-бледной кожей, перебирают те самые самоцветы, рассыпавшиеся у его ног. Белые длинные волосы закрыли лицо, а его фигура склонилась над металлическим ведром, в которое и падают с каждым словом разноцветные камни. Внутри ведра горит огонь, и именно этот свет и создаёт иллюзию светящегося изнутри стекла. Он определённо слышит их шаги. Он определённо знает, что они пришли для того, чтобы его убить. Он определённо знает, что все его люди мертвы. Но не отрывается от своей считалочки, продолжая эту бессмысленную игру. — Не получу... — металлический звон, — Получу... — металлический звон, — Не получу... — металлический звон, с которым падает в огненные объятия последний камень. Пламя вздымается выше, чуть ли не достигая пепельных, будто седых прядей, и Чуя разве что ведёт бровью, когда мужчина тяжело вздыхает, поднимая голову и элегантно складывая руки в замок. Его лицо выглядит молодо, а тонкие черты будто очерчены искусным ювелиром. Высокие скулы, острые брови, тонкие губы, скучающий и ничего не выражающий взгляд кровавых глаз. Накахара представлял его немного по-другому. Как минимум, старше. И уж точно не настолько эпатажным и безразличным. Странно допустить мысль о том, что именно этот человек держит весь город в страхе последний месяц и объявил войну всем конфликтующим организациям. Странно подумать о том, что именно он так жаждет власти, разрушая одну жизнь за другой ради собственной выгоды, и именно его способность настолько могущественна, что любой эспер, находящийся рядом, совершает самоубийство под его гнётом. Чуя не чувствует себя опьянённым его могуществом и силой. Ему совершенно всё равно. Ровно так же, как Дазаю. — Какое огромное огорчение, когда гадание сбывается, — подаёт свой заунывный певучий голос Белый Кирин, устремив на них взгляд, — Даже создание организации не помогло мне заполучить то, что я хотел... Накахара в непонимании оборачивается на напарника с вопросом в глазах: "Он правда думает, что нам интересно и мы станем его слушать? Некому душу излить что-ли?" — и Осаму разве что плечами пожимает, медленно моргая: "Я понятия не имею, но всё равно никуда не тороплюсь". Мужчина совершенно игнорирует их переглядку, будто обращается даже не к ним, а куда-то сквозь них, витая в облаках. — Однажды я встретил ребёнка, весело играющего с какой-то железякой. Почему же он играл именно с ней? Так банально... Чего он ожидал от этой игрушки? Дети такие безнадёжные, ломают свои игрушки ради мнимой власти. В такие моменты я ощущаю себя ребёнком. — Да плевать мне, — закатывает глаза Чуя, наконец подавая голос, — Ты забрал то, что тебе не принадлежит. А именно — отдел Портовой Мафии. Белый Кирин удивлённо смотрит на него, будто впервые сфокусировав взгляд и поняв, что его монолог с самим собой кто-то подслушал и нахально вторгся, и лишь ухмыляется уголком губы, ставя подбородок на сцепленные тонкие пальцы. — Добро пожаловать, скудные гости. Вряд ли вы сможете дать мне желанное. Так что умрите, как и все они. Представляете, весь отдел Портовой Мафии покончил с собой. Все до единого, можете себе представить? С них было нечего взять. Как же бессмысленно и бесполезно... Скучные люди скучны и при жизни. Сердце Накахары пропускает удар, а из лёгких вырывается порыжённый вздох. Снова. Это снова происходит. Он знал этих людей. Многие из них сопровождали его на миссиях, с некоторыми они просто иногда встречались в коридорах, с некоторыми могли поговорить, стоя в конце рабочего дня в курилке. Они были хорошими людьми. Но теперь их нет. А всё из-за того, что какому-то напыщеному ублюдку этого захотелось. Они умерли бессмысленно, только потому, что какому-то подонку стало скучно. И они определённо этого не заслуживали. Кровь переполняет жгучая ненависть, в ушах застывает звон пульса, зубы, казалось, могут раскрошиться от того, насколько плотно он стиснул челюсти. Кожа перчаток скрипит, когда он с силой сжимает кулаки. В который раз люди, которых он знает, которых уважает, умирают. Просто потому, что кому-то этого захотелось. Просто потому, что он не успел. Он разорвёт его на куски, чего бы ему этого ни стоило. Он сломает каждую кость в его теле, сотрёт навсегда с губ эту заносчивую ухмылку. Быстрая смерть — последнее, что он заслуживает. И если бы Накахара мог, он бы растянул эту пытку на долгие недели. Как жаль, что времени нет, а руки готовы переломить трахею в одно мгновение. Кажется, он не сможет сдержать себя слишком долго. Будет очень и очень больно. Но это то, что он готов перетерпеть ради сладкого укола мести. Конечно, это их не вернёт к жизни. Конечно, это не окупит их потерю. Конечно, это не залечит ноющую рану вины. Но это всё, что он может сейчас сделать. Это всё, что так сильно хочет сейчас его душа. Мужчина не двигается с места, даже когда воздух начинает звенеть, а фигуру мальчишки перед ним охватывает яркое ослепляющее свечение. — Не смей останавливать меня, — шипит Чуя, стаскивая зубами перчатки с пальцев. Дазай смотрит только на него, усмехаясь и делая короткий шаг назад. — И в мыслях не было. Это последнее, что слышит Накахара перед тем, как прорычать слова мантры. Блеск карих глаз и удивление в красных — последнее, что он видит перед тем, как по коже поползли кровавые рисунки, позвоночник прострелило знакомой невыносимой болью, а всё вокруг взорвалось воем ветра. Злость, всепоглощающая ненависть, отчаяние — всё, что чувствует в последние секунды перед тем, как Арахабаки с дьявольской улыбкой занимает своё почётное место в его сознании. Тацухико Шибусава. Он узнал это имя на следующий день, когда очнулся в палате подпольной мафиозной больницы, а Осаму, сидящий на стуле и безучастно мотающий ногами из стороны в сторону, объявил, что Белый Кирин смог сбежать, а конфликт Драконьих Голов завершился. Он запомнил это имя раз и навсегда. Через неделю Дазай стал Исполнителем Портовой Мафии, войдя в историю как самый молодой лидер организации. Он занял место того самого почившего Полковника. Чуя был следующим кандидатом, и Мори с улыбкой заявил, что и его очереди не стоит ждать так долго. И был прав. Не прошло и месяца, как Накахара также сел в это кресло. Первое, что сделал юноша, обретя власть, — это сократил свой отдел до минимально допустимого количества и стал курировать абсолютно любые их действия собственноручно. А на самое дно последнего ящика рабочего стола положил толстую папку с подписью "совершенно секретно", в которой лежала информация только на одного человека. *** Наше время Кенджи не знает, сколько метров он так пролетел. Может, с десяток, а может, и всю сотню. Он вообще мало что чувствует, кроме резкой боли в области груди, куда и пришёлся очередной удар. Наверное, расстояние, всё же, было приличным. Потому что за то время, что Миядзава находился в свободном падении, он успел и потерять сознание, и снова оклематься, и вовремя понять, что до встречи с полом остаётся какая-то секунда, и быстро сгруппироваться, уже готовым приземляясь за крышу какой-то машины. Времени на то, чтобы перевести дух, просто нет, поэтому он тут же поднимает взгляд обратно, туда, откуда, скорее всего, и прилетел. Юноша даже не ожидал, что его способность окажется настолько сильной. Он даже не ожидал, что она отделится. Ещё несколькими часами ранее он преспокойно спал в своей постели, как вдруг оконная рама вылетела с одного мощного удара с улицы, и до смерти перепуганный заспанный Кенджи даже не успел ничего сообразить, пулей вылетая из здания. А на улице его уже ждал неожиданный гость, так нагло ворвавшийся в его покои, и он не собирался ждать, в то же мгновение ударяя мальчика сорванным с улицы дорожным знаком под колени. Миядзава не понимает, что да как. У него нет времени на это. Единственное, что точно ясно — он должен победить того, кто так уверенно хочет его прикончить. И вот уже с часа три просто пытается нанести хоть одно попадание, но раз за разом терпит поражение. Не Уступая Дождю сильна. И не собирается ждать, когда он примериться глазами для взмаха кулаком. Он же всего лишь четырнадцатилетний мальчик. Что он может сделать своему дару? Кто он без него? Кенджи шмыгает носом, наконец находя глазами полудымчатую фигуру в синем комбинезоне и с дорожным знаком, перекинутым через призрачное плечо, и стирает рукой грязь с кровью со щеки, неуверенно поднимаясь на ноги и выставляя вперёд блок. Танидзаки замахивается из последних сил, разрезая призрачную фигуру перед собой обломком арматуры. Но та рассыпается прямо на глазах, превращаясь в серые хлопья снега. Снова призрак. Оказывается, он не так уж и хорошо знает свой дар. Или же просто недооценивает. Юноша сплёвывает, зло оглядываясь вокруг себя. Окружив со всех сторон, став в плотное зажимающее кольцо, его окружает с десяток таких же Танидзаки с повязанной на поясе кофтой. Джуничиро совершенно теряется, не зная, где же искать его настоящую способность. Он не думал, что когда-то случится день, когда Мелкий Снег захочет убить своего хозяина. Но, оказывается, ждать пришлось не долго. Короткая заминка стоила ему шанса на победу. Юноша совершенно забыл о своей слепой зоне, а вспомнил только тогда, когда изо спины его горло обхватывают две сильные руки. Кусок арматуры выпадает из ладони, и Танидзаки рефлекторно хватается руками за удушающие тиски, уже поднявшие его в воздух. Ноги болтаются снизу, не достигая асфальта. Он оглядывается назад из последних сил, наконец замечая своего настоящего врага — парня с такими же рыжими волосами и красным горящим во лбу кристаллом. Это то, что отличает его от остальных призраков. Но приглядеться получше не выходит, потому что глаза застилает тьма. Кислорода катастрофически не хватает, и Джуничиро может разве что жадно открывать и закрывать рот, пытаясь вдохнуть хоть на секунду. Пальцы на шее сжимаются сильнее, и кровь отливает от лица. Вокруг падают серые хлопья снега, и иллюзия рассыпается. Неужели это конец? Неужели он, — человек, привыкший всегда скрываться, позволит себе скрыться навсегда? Йосано идеально отмеряет глазами расстояние, одним точным взмахом тесака отрубая призрачной девушке, вблизи выглядящей точно так же, как и она сама, руку по плечо. Та прыгнула на неё, тоже замахнувшись своим топором, но в мгновение теряет равновесие, упав на землю. Акико делает несколько шагов назад, переводя дыхание. Эта чехарда неплохо её извела, особенно посреди ночи. Как не крути, а размахивать огромным тесаком уже минимум час к ряду трудно, стоит признаться. Уворачиваться, отпрыгивать в стороны, рассчитывать каждый раз силу и правильную траекторию такого увесистого оружия — то, чем она занимается уже, кажется, вечность. Ведь на кону стоит её жизнь. Дыхание участилось, чёлка прилипла ко лбу, перчатки окрасились в красный на швах, и Йосано стаскивает одну зубами, прикладывая два пальца к шее, и отчитывает удары пульса. Так недалеко и приступ словить. В это время Не Отдавай Жизнь Свою совершенно не скучает. Она принимает обоюдную передышку, приподнимая с земли свою отрубленную конечность, и другой рукой приставляет к месту, где видны рваные лоскуты кожи. Не проходит и секунды, как ночь озаряется яркой вспышкой, а разрыва больше не видно. Призрак разминает пальцы новой руки, самодовольно взмахивая своим топором, и пусть девушка не видит её лица, она уверена, что там бы была яркая издевательская усмешка. Акико лишь вскидывая бровь, касаясь того места под рубашкой, где на ребре саднит длинный порез. Сто двадцать в минуту. Возможно, страх. Возможно, потеря крови. Возможно, адреналин. Возможно, усталость. А на самом деле — всё вместе. На губах расцветает истеричная кровавая улыбка, а в глазах заблестел блик помутнения рассудка. Это ещё далеко не конец. Она не позволит этой сучке взять верх. Это её способность. Но… — С тобой будет очень хлопотно, — шепчет девушка, обхватывая рукоять тесака, готовясь к очередной атаке. Улицы города напоминают гладиаторские бои. Никто не слышит криков, звона, скрежета, взрывов. Каждый слышит только собственные удары пульса и гул в голове. Звёзды украсили небосвод своим блеском. Туман струится тонкой паутинкой вдоль домов, запутывается в листве деревьев, тонет в море и вздымается клубами выше, к крышам и телевизионным проводам. Йокогама наполнилась звуками, и вакуумная тишина покинула ушные раковины эсперов, оставшихся единственными свидетелями этого беспорядка. У здания Агентства снова слышны выстрелы. Между кварталов слышен рёв двигателя. Очередной тихий хрип вырывается из лёгких задыхающегося. В Йокогаме судная ночь. *** Дазай видит, как туман окутывает всю площадь Сурибачи, как тонкие струйки тянуться к небу, смешиваясь с облаками, как они тянутся к его окну. Он помнит этот район другим, когда на страже порядка здесь ещё была угрожающе-наглая группировка с пугающим неизвестным лидером. Такое ощущение, что совсем скоро весь город утонет в этой траурной вуали, совсем скоро небо озарится яркой вспышкой, и для Йокогамы не останется и шанса. Почему-то Осаму не чувствует жалости по отношению к этому факту. Наверное, потому, что уверен в том, что не даст этому случится. Он поджимает губы, смотря в никуда. Кажется, он слишком сильно ушёл с головой в размышления. В нынешней ситуации так поступать нельзя. Хоть на секунду потеря нити сегодняшней встречи — и абсолютное поражение. Было бы не плохо не стоять сейчас вот так, дыша на оконное стекло и отвернувшись спиной к окружающей обстановке. Но тогда будет перебор. Достаточно просто сконцентрироваться на реальности. Юноша прикрывает глаза, выдыхая носом. Получается с трудом. Его фигуру окутало множество запахов. Совершенно разнообразных, начиная изысканной розой и заканчивая пылью от штукатурки. Это, понятное дело, здесь не случайно. Всё для того, чтобы гости не ушли раньше времени. А гости и не думают сбегать. Помещение, в котором он находится, огромно. Разноцветные витражи, бесконечные уходящие вверх колонны, дорогая гранитная поверхность пола. Любой шорох отдастся от стен так, что эхо ещё долго будет стоять в ушах. Наконец завязанный так, как нужно и как требует положение, галстук перекрывает доступ к кислороду, и ему стоит огромной выдержки не схватится за удушающую петлю, ослабив эту пытку. Вся его одежда кажется безумно неудобной, и не ясно, из-за приталенного кроя, или из-за этого странного ощущения под кожей, вызванного ситуацией, которая его окружила. Хотя, стоит признать, этот белый костюм выглядит действительно изысканно. Отросшие волосы пришлось заправить за уши, а то как-то некультурно даже. Он ощущает тяжесть телефона в кармане. Сейчас он, конечно, не полезней ржавой банки из-под селёдки, но Дазай всё равно заглядывал в него буквально тридцать минут назад. Возможно, чтобы просто занять чем-то руки. Его не волновали пятьдесят три пропущенных от Куникиды. Его не волновали тринадцать пропущенных от Ацуши. Его не волновали даже два звонка от Фукудзавы, пять от Анго и одно короткое сообщение от Ранпо. Его волновало только то, что Чуя не позвонил ни разу. Он всё понял. В этом сомнений нет. И теперь Дазай не знает, почему от этой мысли становится настолько не по себе. Из-за того, что их разногласия могут привести к срыву плана? Или это... О боже, неужели это и называется "совесть"? Осаму слышит за своей спиной шаги задолго до того, как они достигают зала. Но не оборачивается, продолжая бороздить взглядом белое море перед собой. Он знает, кто это. Но ему совершенно не интересно удостоивать его вниманием. Хотя, если быть честным, он знает, что первый акт начнётся с минуты на минуту, и этого не избежать. Спокойствие покинуло тело. Но не ясно, было ли оно вообще. — Не скучно ли тебе наблюдать за всем этим? Шибусава говорит это спустя три минуты пустой тишины, всё это время просто разглядывая спину своего гостя. Дазаю не нравится этот взгляд. Ему вообще мало что нравится в Шибусаве. Особенно этот безучастный и вечно возвышенный тон. Безучастные люди обычно молчат. В этом их прелесть. Но Тацухико не такой. И это его не главный, но значительный минус. Не главный только потому, что из всего перечня Дазаю сложно выявить главный. Он хмыкает, продолжая смотреть сквозь стекло. Осаму знает, что такие люди, как Шибусава, любят внимание к своей персоне. Поэтому специально не уделяет его в той степени, в которой тому бы хотелось. — Скучно? — назло переспрашивает он. — Всё-таки скучно, — отвечает сам себе Тацухико, проходя в центр, — белым-бело, сплошное небытие. Мир несовершенен. Если бы в отражении окна его собеседник не мог бы увидеть его лица, Дазай бы раздражённо скривил губы. — Сегодня все способности эсперов Йокогамы станут моими. Даже не видать тех, кто превзойдёт мои ожидания и мой ум. Ох уж этот извечный нарциссизм. Эта самодовольная, но скучающая интонация вызывает невероятное желание рассмеяться. То, насколько он уверен в своей исключительности, даже удивляет. Осаму ненавидит таких людей. Не говори "оп", пока не перепрыгнешь. Не опускай дуло, пока не выстрелишь. Не утверждай, что ты гений, пока не дашь верного ответа. — Действительно, скучно, — с сарказмом отвечает Дазай, прекрасно зная, что Шибусава не уловит его в безразличном голосе. Чем-то он напоминает ему девочку в пубертате, которая прочитала "Портрет Дориана Грея" и решила, что теперь она возвышенная леди, слишком образованная для того, чтобы общаться с недостойными одноклассниками. Как жаль, что уже в шестнадцать эта девочка, вспоминая тот период, будет раздражённо потирать виски, называя себя идиоткой и моля Бога о том, чтобы он стёр ей память от этого позора, а Тацухико за все свои года так и не понял, насколько глупо звучит со стороны, — Когда-то мне тоже было скучно. — И как же ты с этим справился? — даже с какой-то надеждой спрашивает Шибусава. Дазай наконец отворачивается от окна, проходя к круглому столу по центру зала. На нём стоит хрустальная ваза с яблоками, а вокруг — три стула. Весело смеяться над инфантильным человеком, который за серьёзным выражением лица не понимает, что над ним смеются. — Меньше трепи языком и действуй. От стен отражается громкий скрип деревянных ножек о гранитовый пол, когда Осаму отодвигает свой стул по середине, усаживаясь на него и закидывая ногу на ногу. — Ты даже не понимаешь моих истинных намерений, — с усмешкой заявляет он в лицо удивлённого Тацухико. Даже кровавый взгляд как-то смягчился, — Помогу ли я тебе? Или использую, заведомо предав? Может, у тебя уже есть мысли на этот счёт? Шибусава смотрит на него пару секунд, рукой с длинными чёрными ногтями откидывая длинный пепельный локон за спину, а затем улыбается. — А ты убеждён в том, что прочитать твои мысли невозможно. О да. Дазай в этом убеждён. Как минимум, он убеждён в том, что это не по силу человеку, который даже свои мысли не понимает до конца. Он похож на слепого котёнка. Только к нему Дазай не испытывает никакой жалости. — Тебе действительно нужно спасение, — констатирует тот. Тацухико вскидывает бровь. — И кто же меня спасёт? — хмыкает он. Осаму лишь безразлично пожимает плечами, положив руки на подлокотники. — Не знаю, — честно отвечает он, — Быть может, ангел? Или же демон? Усмешка спадает с губ Шибусавы, когда он сужает веки на его расслабленную позу. — Позволь высказаться. Дазай слышал третью пару шагов ещё задолго до того, как этот человек вошёл в просторный зал. Поэтому не тратит сил на изумление, делая вид, что очень удивлён его появлением. Голос всё такой же. Кажется, словно он льётся не изо рта с тонкими сухими губами, а откуда-то сзади мужчины. Острые нотки режут слух, как и всегда. — Твои истинные намерения ясны, — ухмыляется Достоевский, — Используя подобную ложь, хороший спектакль не сыграть. Публика не будет удовлетворена. Тёмные фиалковые глаза впиваются в него, и Дазай не скрывает дёрнувшейся от раздражения скулы. Фёдор это замечает, улыбаясь ещё шире. Широкие плечи укрыл белый полушубок, будто здесь действительно холодно, все те же высокие сапоги до колен с тонкой подошвой отбивают размеренный ритм шагов, руки в чёрных перчатках расслабленно качаются вдоль тела, тёмные волосы по плечи по прежнему прикрывает белая странная шапка ушанка. Настолько острую улыбку Дазай не видел ещё никогда. Даже его внешность кажется обманчивой. Не такой, как в тени безлюдного бара. Если Шибусава вызывал в Осаму лишь желание выйти из помещения и насмешку, то Достоевский вызывал полное отторжение. Весь его образ, все его повадки, даже его голос пробуждал настороженность и опасливость. Он знает, что этот человек опасен. Он и является Демоном, по сути дела. И именно поэтому при одном его виде просыпался давно забытый интерес. Такой, какой Дазай ещё не чувствовал никогда по отношению ни к одному человеку. Но это не мешало каждый раз чувствовать такое количество ненависти. Всё нутро выражает явный протест. Достоевский всегда приносил в помещение холод. Даже если бы зашёл в парилку. Даже его взгляд окутан тьмой. — О, Фёдор-кун, — вздыхает Шибусава, — И тебе уготовлена своя роль, как моему товарищу. Осаму прыскает, усмехаясь. Наверное, он не встречал человека наивней. Находясь рядом с Демоном, нельзя даже моргать, от греха подальше. Как же смело назвать его именно так. — Товарищу? Несмотря на то, что осознаёшь большую вероятность его предательства? Достоевский награждает его насмешливым взглядом, усаживаясь в соседнее кресло. Неосознанно хочется отодвинуться подальше. — Да уж, и впрямь, — даже не скрывает тот, складывая руки в замок на столешнице. Шибусава качает головой, поправляя полы своего плаща, и занимает последний свободный стул перед круглым одиноким столом посреди просторного мраморного зала. — Ещё не было такого человека, действия которого я не смог бы предсказать, — заявляет Тацухико, — Я возлагаю на вас надежды. Ох, Дазай знает, что с радостью их оправдает. — Все населяющие этот город эсперы жалкие, — припечатывает Фёдор, — Неважно, кто из нас троих выживет и победит. Все остальные всё равно умрут. Он игнорирует заранее самодовольный вздох Шибусавы, обращаясь к Дазаю. Два острых кинжала впиваются в череп, но он с радостью ловит их одной рукой, бросая в ответ свои. В эту секунду фиалковые и карие глаза впервые пересеклись по настоящему. Достоевский ухмыляется шире. Осаму смотрит на него с презрением, скрывая в зрачках блик азарта. Он знает, что этому не суждено случится. Как минимум, сегодня. Что ж, первый кон. Игра началась. *** Ацуши ещё толком не успел отойти от езды Кёки, которая мало чем отличалась от способностей в вождении машины Дазая, а его уже снова переворачивает в воздухе, лёгкие прилипают к позвоночнику, желудок ударяется об и так ноющую селезёнку, а и так отёкший нос вжимается в череп. Он в последний момент группируется, пытаясь хоть как-то облегчить удар об асфальт, но защищает преимущественно лицо и живот. Спину прошибает вспышкой боли, затылок немеет, под веками рассыпаются фейерверки, когда он проезжается по холодному камню, стирая бок в кровь. Сознание чуть замедлилось, когда юноша опёрся локтями в землю, пытаясь отдышаться. Он постоянно забывал, что регенерация покинула его вместе с тигром, и теперь все повреждения невероятно саднит. Ни разу в своей жизни он не чувствовал ничего подобного. Пусть способность и мирно спала вплоть до его совершеннолетия, но все ранки, ободранные коленки, пощёчины, переломы и синяки, полученные от воспитателя в детдоме, заживали в течении суток. Конечно, Накаджима чувствовал всю боль. Всегда чувствовал. Но последствия заживления не были ему знакомы. Не были ему знакомы шрамы, обработки ран. Ему не была знакома боль, пока разорванная рука кровоточет, а перелом в гипсе ноет по ночам. Он никогда не беспокоился об этом. А сейчас... Сейчас это всё останется с ним ещё надолго, всё, что он получил в ходе этого сражения. Но времени на то, чтобы справиться с потоком неприятных ощущений, просто нет. Он помнит, как машину разрезало огромной снежной катаной. Он помнит, как Кёка вытолкнула его из окна едущего на полной скорости автомобиля. Он помнит, как Куникида с пулевым ушёл сражаться со своей способностью в одиночку. Он помнит, что в эту ночь нельзя выпадать из реальности. Это может стоить тебе жизни. Поэтому стискивает зубы, переворачиваясь на спину. Видимо, в то время, как в ушах стоял звон и гулкие удары собственного пульса, над улицей прогремел взрыв. А он и не заметил. Теперь он полными ужаса глазами смотрит, как машина, в которой вполне могли быть они с Идзуми, если бы у девочки не осталось мафиозных рефлексов, пылает ярким огнём, освещая весь переулок, словно ночное солнце. Она врезалась в здание напротив. Из расплавленного салона валит чёрный удушливый дым. Он слышит, как рядом с ним кто-то быстро выдохнул, а когда быстро оборачивается, чтобы проверить, в порядке ли Кёка, она уже стоит на своих двоих, стирая с лица асфальтную грязь и перебрасывая клинок в другую руку. Видимо, ей досталось меньше, ведь приземлились они, в первую очередь, на Ацуши, и только потом раскатились в разные стороны. И теперь она уже стоит, жадно вылавливая взглядом что-то. Лёгкие сплюснулись, не позволяя Накаджиме даже вдохнуть спокойно, не то что спросить. Юноша заходится в кашле, сплёвывая в руку что-то жидкое, а когда опускает глаза на ладонь, лишь тяжело дышит, вскинув брови от страха. Кровь. Это нормально? На это нет времени. Кёка становится в боевую стойку, рыкнув от боли в локте. И тогда Ацуши вспоминает, что именно заставило их покинуть транспортное средство. Уже через секунду над головой свистит катана, а потом слышится звон металла, когда Идзуми отбивает удар своим лезвием, перехватив рукоять двумя руками. Белая фигура с красным кристаллом во лбу замахивается снова, но девочка отклоняется назад, ныряя вниз и разбивая призрачные полы кимано. Но Снежному Демону ни горячо, ни холодно, потому что он лишь сверкает фиолетовыми глазами, нанося ещё один удар. Кёка отражает и его, но от силы противника в блоке отъезжает пятками назад. По асфальту скрипит её подошва, а из горла вырывается вымученный крик. Накаджиме уже всё равно на кровь и боль. Он тоже поднимается, слегка пошатываясь, и оценивающе смотрит на них. Снежный Демон пытается пробиться дальше, но Идзуми держит сильно, не давая отпустить лезвие. Если он всё-таки сможет это сделать, то ей конец. На такую оборону уходят все силы, и девочка вскрикивает от усилия, яростно распахнув глаза. Мысли всё ещё зудят в черепной коробке, словно пчёлы в закрытой банке, поэтому он не сразу вспоминает о лежащем в кармане пистолете. Он не хотел его принимать, когда Куникида поручил ему оружие. Но другого выбора не было. Альтернативы нет. Застрелить его — единственный из возможных вариантов. Ацуши быстро выуживает блестящий серебром пистолет, наставляя дуло на Снежного Демона. Но их позиция настолько шаткая, что можно легко промахнуться, попав в девочку. Тем более, с его нулевыми умениями в стрельбе. Но маленькие ноги всё больше отъезжают назад, а со лба Кёки скатывается капля холодного пота, поэтому он зажмуривается, пытаясь сфокусировать взгляд, и быстро прицеливается, нажимая на курок. Он не стреляет. Он нажимает ещё. И снова. И ещё. Но ничего не помогает. Ацуши никогда не держал в руках оружие. Тем более, огнестрельное. В детдоме как-то не предоставилось возможности, а в Агентстве он привык справляться своими силами, своей способностью, своим Зверем Лунного света. Юноша и нож-то в руки взял впервые в восемнадцать, когда пришлось готовить себе самому поесть в общежитии. А с пистолетом не умел обращаться совершенно. А здесь ещё такой адреналин и страх, бушующий в венах. Поэтому вспоминает о том, что существует предохранитель, только тогда, когда и шестой выстрел не происходит. Он рычит сквозь зубы от злости на самого себя и свою тупость, когда защёлкивает этот несчастный ручник. Но тут до его ушей доходит сдавленное: — Уходи… Накаджима поднимает голову снова, в неверии уставившись на Кёку. Та упёрлась лбом в перекрестившиеся руки, из последних сил упираясь ногами в пол. — Быстрее! — выкрикивает она. Лезвие скипит громче, и кажется, что от напора оно скоро поломается. Ацуши не может поверить своим ушам. Неужели она и вправду думает, что он может её бросить здесь? После всего, что он сделал для того, чтобы она попала в Агентство? Неужели она думает, что он настолько никчёмный? Это совершенно не так. Он просто не сможет так поступить. Но такая фраза ранит намного больше любого ножа, пистолета или даже бомбы. Накаджима стискивает челюсти до хруста, наперекор поднимая дуло снова и придерживая повреждённый бок. Теперь он целится быстро, не применяя особых усилий. Зрение тигра будто вернулось, и палец скользит по курку, чтобы произвести решающий выстрел. Но… Тело Снежного Демона отлетает назад, когда в него что-то врезается. Не ожидав такой резкой пропажи давления, Идзуми по инерции падает на колени, изумлённо уставившись в сторону. Замедленный травмами Ацуши сначала даже не понимает, что произошло, так и оставшись с выставленной вперёд рукой. Только услышав громкий грохот, он промаргивается снова, оборачиваясь туда, куда улетел их враг. Белый силует куда-то испарился. Зато чья-то чёрная тень скользит по асфальту, прокатываясь по обломкам, а потом поднимает голову, сплюнув себе под руку с тихим "сука". Идзуми требуется чуть больше времени на осознание, чем Накаджиме, и второй с силой сжимает пистолет в руке, рефлекторно наставленный на не пойми откуда взявшегося человека, который, судя по всему, прилетел с другой стороны перекрёстка. — Акутагава! Да какого чёрта снова ты?! Кажется, он копил кислород в лёгких только для того, чтобы это выплюнуть прямо ему в спину. Рюноске поражённо уставляется на него в ответ, без интереса моргнув серыми глазами, а затем тяжело вздыхает, медленно вставая и отряхивая пальто. Видимо, его неожиданная встреча не сильно впечатлила. — Ты украл мою фразу, — вскидывает куцую бровь юноша, складывая руки по обыкновению в карманы, и оценивающим взглядом проходится по всё ещё направленному на него пистолету, — Хиленькое у тебя оружие, тигр. Точнее, уже не тигр. Накаджима, всё ещё переполняемый замешательством и гневом от одного взгляда на ненавистного "недонапарника в прошлом", машинально опускает руку, всё равно процедив сквозь зубы: — Для тебя в самый раз. Акутагава лишь вскидывает ладонь, одновременно качнув головой в сторону в немом "как страшно". Оба даже забывают о всё ещё сидящей на коленях Идзуми, широко распахнутыми глазами наблюдающей за своим бывшим наставником. — Ты меня недооцениваешь, — прыскает Рюноске, отворачиваясь к нему боком, — Твой игрушечный пистолет бесполезен и против меня, и против него. Он указывает большим пальцем на дорогу, и только тогда Ацуши нехотя отрывает от него взгляд, тоже смотря перед собой. Ну, Расёмон он представлял немного по-другому. До этого он видел только тигра, который отличался от его собственного разве что призрачной полудымкой и синей аурой, Снежного Демона, который отличался от обычного только красным кристаллом во лбу, и Поэзию Доппо, который выглядел точно так же, как и сам Куникида. Если быть честным, Накаджима очень сильно за него переживал. До дрожи в коленках он боялся за него, потому что с тем ранением, которым его наградила его собственная способность, быстро передвигаться он не мог. А это верная смерть в данной ситуации. Но тот всё равно не показал и капли волнения или страха, не показал, насколько сильно болел простреленный бок, взял себя в руки и даже смог передать им всё, что знал, связаться с Анго и дать им какое-никакое оружие. Доппо — тот, на кого всегда стоило равняться. Он был невероятный в умениях, верности идеалам и стойкости человек. Пусть и ругающийся по пустякам и кричащий за несоблюдение рабочих обязанностей. Но ни один человек не мог бы быть идеальным полностью? Он завоевал безграничное уважение Накаджимы за те короткие три месяца, что ему пришлось его знать. Поэтому сейчас все мысли были заполнены тем, как он там один. И тем, как там Дазай. В целом, он не ждал от способности Акутагавы чего-то особенного. Это же способность Акутагавы! Что там может быть такого устрашающего? Маленький чёрный щенок на поводке с белым пятном на оттопыренным ухе? Но Расёмон далеко не был щенком. И если у него и был бы поводок, то в ошейнике был бы сам Ацуши. В темноте улицы возвышается устрашающе огромная тонкая фигура, где-то под два метра ростом, сплошь состоящая из перевязанных чёрных лент. Тонкие конечности, узкая талия, широкие острые плечи, искрящиеся красным дьявольские глаза и несколько лент на голове, переплетающихся в что-то наподобие рогов. Если бы у "ужаса ночи" было физическое воплощение, он бы определённо был Расёмоном. Накаджима поражённо выдыхает, сглотнув ставшую вязкой слюну, и Акутагава скашивает на него глаза, ухмыляясь сам себе. Внимание Кёки привлекает утробный знакомый рык слева, но от того, чтобы снова встретится глазами с вышедшим с перекрёстка тигром, её останавливает звон металла, с которым Снежный Демон за её спиной обнажает свою катану. Оба юноши тоже это заметили, и Рюноске разве что присвистнул от вида огромного дикого животного. Идзуми поднимается на ноги, и теперь они стоят друг к другу спинами, каждый смотря на свою способность. — И что теперь? — шепчет Ацуши, сведя брови к переносице, когда тигр сжал когти, хрустнув камнями под собой. Кёка только набирает кислорода в лёгкие, чтобы ответить, как вдруг Расёмон, который до этого уничтожающе прожигал своего хозяина злым взглядом, вдруг выпускает из рук ленты, хватаясь ими за фонарный столб, и в один прыжок взлетая в воздух и направляясь прямо к Рюноске. Тот с готовностью выставляет одну ногу вперёд, уже собираясь с силами для рывка, как вдруг... Зверь Лунного Света отталкивается задними лапами, проделывая ровную дугу в воздухе, и сжимает клыки на рвущейся чёрной материи. Тот даже моргнуть не успел, как его способность уже впилась в чужую, и по кварталу разнёсся злостный разгневанный рёв. Ацуши, который даже не понял, что произошло, удивлённо уставляется на эту картину, запустив пальцы в волосы. А вот Акутагава, придя в себя, усмехается, снова выпрямляясь. — О как. Интересно собственными глазами увидеть, чья же способность сильнее. Накаджима в шоке оборачивается к нему. — Ты совсем долбоёб? Тот пожимает плечами, прослеживая взглядом, как тело Расёмона отлетает на несколько метров. За их спинами раздаётся визг металла, и они оба дёргаются, замечая, как Кёка, вновь став серьёзной, отталкивает лезвие призрачной катаны одним ударом. — Где-то поблизости находится здание Портовой Мафии, — выпаливает она, отражая удары, — к нему должен быть секретный путь. Акутагава схватывает на лету, казалось, только сейчас заметив её присутствие, и раздажённо цокает языком, кинув раздосадованный взгляд на только набирающую обороты драку Расёмона и Зверя Лунного Света. — Ладно, пошли, тигр! Юноша срывается с места, и Ацуши провожает его удивлёнными глазами, не понимая, что ему вообще нужно делать. — Иди! — вскрикивает Кёка, отпрыгивая в сторону и падая на колени, чтобы замахнуться получше, — Я догоню вас! Просто иди! Снежный Демон сурово отклоняется назад, поняв, что его надурили, и взлетает в воздух уже в атаке. Накаджиме будто отключили сознание. Всё происходит настолько быстро, что он даже не успевает ничего сообразить. Сначала эта идиотская ночь, потом способность отделилась, потом ранение Доппо, потом информация о том, что Дазай у Шибусавы, а теперь ещё и не пойми откуда на голову свалившийся Акутагава. Он просто в ступоре. Это не назвать иначе. Единственное, что он знает наверняка, — так это то, что он не хочет оставлять Идзуми тут одну так же, как Куникиду. Им нельзя разделяться ни в коем случае. Но здравая часть мозга, ещё не затронутая тупой болью и страхом, трубит о том, что нужно уносить ноги. Никто не знает, сколько продлится эта спонтанная бойня Расёмона и тигра. Совсем скоро они оба могут переключится на него. И тогда пистолет ему действительно не помощник. Но из длинного коридора размышлений и сомнений его выдёргивает холодная рука, с раздражённым вздохом обхватившая за запястье и буквально утаскивающая в сторону. По инерции Накаджиме просто приходится бежать вслед за Рюноске, но он всё равно оборачивается через плечо, наблюдая, как Кёка красиво огибает ставшую от скорости полёта круглой катану, свистящую по воздуху. Она справится. Она их догонит. Она знает, где находится это самое здание. А он нет. Она сильная и работала в Мафии. Она лучше всех знает, как скрываться. Поэтому коротко выдыхает через зубы, наконец тоже переходя на бег и догоняя Акутагаву. *** Анго надвигает очки ближе к переносице, опираясь ладонями на столешницу и в который раз заглядывая в огромный монитор во всю стену. Никаких изменений. На карте всё стабильно. Туман окутал всю площадь Йокогамы и примерно двадцать один процент пригорода, но дальше не распространяется. Связь со спутником оставляет желать лучшего, поэтому иногда экран идёт серыми полосками помех. Офис наполнен только наполовину, так как все люди исчезли, и сейчас в помещении сидели только эсперы. Все они были по горло в работе, продолжая попытки связаться с другими коллегами и разведать обстановку за стенами. Выходить никто не решался. Помещение Министерства даровало хотя бы мнимое чувство безопасности, защищённости. Сюда способности не могли проникнуть. Здесь они могли продолжать заниматься своей работой. Сакагучи тяжело вздыхает. Ничего решить мирным способом уже не выйдет. Конфликтным — тоже. Ситуация вообще, казалось, априори не имела решения. Сейчас всё зависит не от них. Единственное, что они могут делать — продолжать быть обычными наблюдателями, быть зрителями в театре трёх актёров. Но на этом всё. Он был прагматичным человеком, для которого правда и логика всегда стояли на первом плане. Но в груди всё равно что-то продолжало колоть от одной мысли, что Дазай предатель. Эта простая истина до сих пор не укладывалась в его голове. Он определённо в неё верил. Он всё видел своими глазами. Просто неприятно разочаровываться в людях. На этом всё. Ничего большего. Только один человек сейчас может повлиять на исход событий. Но Анго очень сомневался в том, что тот захочет с ним сотрудничать. Как назло, этот человек — самый своевольный из тех, кого Сакагучи только довелось знать. Почему-то с самого начала их общение не заладилось. И вряд-ли заладится сейчас. Но он единственный, кто может что-то изменить. И он единственный, кто может просто отказаться, даже не прочитав сообщение. Анго не знал, что ожидать от него. Но он слышит, как в привычной тишине, прерываемой разве что голосами его подчинённых и тихим писком компьютеров, раздаются глухие удары снаружи. Поэтому в неверии оборачивается ко входу, сразу понимая, кто это. За бронированной дверью продолжает звучать грохот, и все с ужасом замирают на месте, даже не представляя, что может издавать такие звуки. — Пришёл всё-таки? — Сакагучи, кажется, даже искренне удивлён. Темноволосый парень из разведки оборачивается на его голос, пару раз нервно сглотнув. — К-кто? Анго не отвечает, дожидаясь, пока последний удар не согнёт очередной металлический лист, и предусмотрительно делает шаг назад, отходя подальше. В ту же секунду стокилограммовая бронированная по всем канонам Министерства дверь слетает с петель, пролетев добрые десять метров и врезавшись в противоположную стену. Мужчины в панике вскрикивают, подскакивая с кресел. Сакагучи не ведёт и бровью, хмуро взирая в открывшийся проход. — Надо же, какие мы смелые через свои правительственные каналы, — доносится насмешливый голос из проёма, — Вызвали по телефону, как доставку пиццы. Один из охранников в чёрном костюме, как раз обязанный стоять у двери в серверную, тихо стонет от боли в позвоночнике с пола. Чуя лишь кидает на него раздражённый взгляд, качая головой. Они давно не виделись лично. А Накахара достаточно изменился. Точнее, его изменило Агентство. Вот только эта высокомерность во взгляде и тонких поджатых губах осталась всё та же. Остались и аристократически расправленные плечи и прямая спина. Остались и руки в чёрных перчатках. И шляпа даже на голове всё та же. Как и чёрный портовый плащ, струящийся по телу. А вот его он не ожидал увидеть. Юноша высоко вскидывает подбородок, размеренным шагом заходя в помещение, и тот самый брюнет удивлённо икает, схватившись рукой за спинку своего стула. А5158. Мирного диалога не получится. Хотя на что тут можно было надеяться? — Господа, думаю, вам стоит подождать снаружи, — вскидывает руку Сакагучи, не отводя взгляда от стоящего перед собой. Накахара продолжает прожигать его полным злости взглядом, но ничего не говорит, дожидаясь, пока все действительно последуют совету. Никто, если честно, особо и не горел желанием остаться. Особенно когда увидели, что случилось с теми, кто стоял в коридоре. Поэтому в течении минуты быстро покидают свои места, кидая на незнакомца опасливые взгляды. Только когда далёкие шаги снаружи стихают и остаётся лишь надоедливый писк компьютера, Анго откашливается, разрушая тишину. Он не знает, насколько Чуя осведомлён о ситуации. Он не знает, уведомлён ли он в том, что его напарник — предатель. И быть гонцом с плохими вестями в нынешнем положении не очень хочется. Особенно сейчас, когда помощь Накахары — необходимость, а не прихоть. — Это государственный объект. Думаешь, тебе позволено так делать? Тем более, как члену дружелюбного ВДА. — Я сам решаю, что мне позволено, — усмехается Чуя, медленно подходя ближе. Сакагучи не нравится эта усмешка, — никак не ты. — Ты передо мной в долгу, — решает сразу пойти ва банк тот. Ухмылка Накахары становится шире. Только сейчас Анго замечает тонкий белый шрам на светлой брови, когда тот её изгибает. — Оу, как это мило. Только так-то наоборот. Сакагучи недоверчиво прищуривается, когда между ними остаётся каких-то три метра расстояния. — О чём ты? Чуя молчит пару секунд, останавливаясь на месте. Оглядывается вокруг себя, кивает на монитор, поправляет плащ на плечах. Что-то кажется неестественным. Будто он уже знает, зачем сюда пришёл. — Думаешь, я ничего не знаю? — в конце концов произносит он, — Не знаю о том, что пять лет назад именно правительство развязало конфликт "Драконьих Голов"? Или, может, я не знаю о том, что задумал Дазай? Вот тут уже очередь Сакагучи замолчать и глухо выдохнуть через нос. Чуя улыбается уголком губы. Голубые глаза горят огнём. Всё намного хуже, чем можно было себе представить. Будет очень и очень больно.