Твой мир обречён

Appointment in Samarra

The blood is in your hands, the bodies on the ground around us, make no future plans, sever every bound that binds us

that ties us

Бинты неприятно липнут к коже в тех местах, где они пропитались чужой кровью. В волосах, чуть развиваемых ветром, что-то застряло. Может, песок, может, бетонная крошка. Не столь важно. Он кладёт пистолет в карман плаща, стирая пальцем грязь с лица. Разбитые окна фабрики с кое-где ещё торчащими стёклами словно выдавленные глаза пустынного здания с застывшими на веках слезами. Красное небо сливается с розовой водой реки, и единственное, что разделяет плавный градиент — мост, ведущий к другому берегу Йокогамы. Отсюда хорошо видны все портовые склады, отсюда лучший обзор на устрашающие башни. Он даже не смотрит на них, оборачиваясь через плечо на напарника. Куникида выходит следом, захлопывая в руке блокнот, вкладывая внутрь вырванную страницу. Его идеальный хвост растрепался, пшеничные петухи волос выглядят смешно на фоне до невозможности серьёзного лица, с которым он сплёвывает себе под ноги вязкую с кровью слюну. — Ты думаешь, они больше не тронут государственную собственность? — в голосе Доппо больше нет предвзятости и раздражения, кое замечал Дазай всё сегодняшнее утро. Таким ему Куникида нравился куда больше. Уставший, но вполне довольный выполненной работой. Даже не хотелось подколоть или съязвить, чтобы испортить момент. — А куда они денутся? — тихо отвечает тот, направляясь вдоль складов знакомой дорогой к городской улице, — Мы, вроде, всё доходчиво объяснили. Куникида усмехается, стягивая с головы очки и очищая их от пыли краем жилета. Он следует за Осаму, высоко запрокинув голову к вечернему небу. Лето выдалось жарким в свои первые дни не только температурой, но и количеством внезапно проснувшихся коррупционеров. Ни один из детективов не стал прислушиваться к раздавшемуся за их спинами из глубины фабрики измученному стону, граничащего с воем, удаляясь всё дальше и дальше. Дазай стягивает с плеч плащ, повесив его на сгиб локтя и чуть сбавляет скорость, чтобы Доппо смог его догнать и идти рядом. У того все штанины снизу окрасились в красный, а на подошву лучше вообще не смотреть. Сам Дазай выглядит не лучше, особенно его руки, где белые бинты приобрели тот же неприятный оттенок и пахли металлом. Куникида был хорошим человеком. Это он понял сразу, как только его увидел. Плохой человек никогда бы не стал приходить на работу вовремя, искренне кланяться директору без какого-либо подтекста, не стал бы нести за собой вину за смерть отца четырнадцатилетнего мальчика, звоня ему каждую неделю и прикрываясь тем, что ищет новую информацию для ВДА. Куникида был хорошим напарником. Сначала он даже не думал, что они смогут когда-нибудь сойтись. Но время и работа показали, что их уважение взаимно, а слаженность сможет стать неплохим фундаментом для начала спокойной коммуникации, не сопровождающейся постоянными криками. А ведь сначала Дазай был против, хоть и полжизни проработал в дуэте. Но о том времени лучше забыть. Как и о том человеке. С Куникидой было сложно. Сложно не выводить его специально из себя только чтобы посмотреть, как смешно у того съедут очки с переносицы. Сложно было делать вид, что он сидел на рабочем месте с восьми утра, а не пришёл только что, а то, что коллега его не заметил, — следствие плохого зрения и начавшегося заранее маразма. Сложно было снова начать работать с кем-то. Но уже прошёл год, и какими бы острыми ни были грани их коммуникации, они давно стёрлись, притупились, и больше не резали так сильно, как раньше. Они много говорили, когда не были заняты очередным заданием или долгосрочной ссорой на пустом месте. Доппо был очень образован, найти с ним тему для диалога было легче, чем обезвредить бомбу с двумя проводами: красным и синим. Поддержать диалог, однако, было сложнее. Как бы Куникида ни пытался показаться идеальным, его характер далеко не был таковым, а Дазай всегда знал, какой провод следует перерезать первым, а какой лучше не трогать, иначе взорвётся чуть сильнее, чем он предполагал. Доппо был прост, как открытая книга: у него был читающийся взгляд и складка между бровей, когда он волновался или действительно переживал о чём-то. Доппо был сложен, как замудрённый курс высшей математики за одиннадцатый класс: у него были свои скелеты в шкафах, свои глубинные секреты, в которые Дазай учтиво не лез. А сам Дазай не раскрывал своих. Не говорил, почему всегда брал пистолет сам, будто думал, что его напарник плох в стрельбе. Куникида чувствовал себя униженным, умея стрелять с любого калибра на любые расстояния, несмотря на очки, а Осаму пожимал плечами, всё равно машинально держа палец у курка. Их отношения, с поверхностной стороны, — со стороны простого паренька на улице, случайно заметившего одного странного блондина, держащего за горло другого брюнета, — могли показаться враждебными, противоречивыми, где один смеялся сквозь слёзы и кидал неоднозначные шутки в сторону любой проходящей мимо девушки, а другой с силой поджимал губы, кидая вслед той самой девушки извинения за придурка-напарника. Со стороны их коллег, к примеру, Йосано, что поначалу выходила из комнаты с высоко поднятыми руками, вроде "моя хата с краю, ничего не знаю, никого лечить в случае летального исхода не буду", было понятно, что это оболочка, за которой оба прячутся. Куникида не хочет признавать, что действительно воспринимает Дазая как равного себе в умениях и способностях человека, а Осаму — просто Осаму. Почему он себя так ведёт — не ясно никому. Ну, или почти никому. Даже Ранпо постоянно говорил, что не понимает, что у него в голове. В целом, Дазай отпустил своё прошлое. К счастью, уведомлённые упоминали о нём не часто, а не уведомлённые даже не думали в этом направлении. Кто подумает на специфичного работника Детективного Агентства, что три года назад именно он покинул должность одного из руководителей Портовой Мафии с таким скандалом? Никто. В этом и суть. Анго постарался на славу. Ну, в этом и заключался его долг. Он давно привык к ВДА. Давно привык к новой одежде, к новой должности, к новому материальному положению, графику работы (ну, почти), к другому напарнику. Так ведь? Он вдыхает морскую соль полной грудью, сцепив руки за спиной. Птицы, явно потревоженные случайными посетителями трущоб Йокогамы, с криком улетают прочь, стоит им пройти ещё один пролёт между складами. Куникида опускает взгляд на часы, подбрасывая на пальце ключ от машины. — Мы сегодня быстро, — констатирует он. — Вау, неужели, я хоть когда-то услышал эту фразу в мой адрес? — Фу, оставь меня без твоих пошлых комментариев. — Я имел в виду, что ты всегда гонишь на меня за отсуствующую пунктуальность. А то, о чём ты подумал, уже не мои проблемы. Доппо звонко цокает языком, но даже не старается дотянуться и дать напарнику подзатыльник, поэтому Дазай ухмыляется, вспоминая, как хорошо сегодня того приложили о стену. Даже как-то жалко его спину, раз даже руку поднять и сделать заученное действие — выше его сил. — Может, мне сообщить Йосано о том, какие у тебя травмы? — А тебе не хватило того, что ты позволил тому ублюдку меня ударить в живот лишние пару раз, только чтобы покрасивее его потом скрутить? — возмущается Куникида, — Пожалей хоть раз. — Я же беспокоюсь о твоём здоровье, — невинно восклицает Осаму, — или тебя не устраивает терапия нашего непревзойдённого доктора? — Даже если так, лучше ей об этом не знать. Доппо замирает на месте, услышав внезапный голос посреди пустынного пространства, где кроме них и полумёртвых контрабандистов уже за несколько кварталов отсюда в такое время не должно быть никого, и тянется уже обратно за пазуху за блокнотом, как вдруг из-за поворота выступает знакомая фигура, поглащённая тенью ближайшего контейнера. Дазай, уже готовый достать пистолет из кармана, снова роняет руку с красными бинтами вдоль тела с тихим смешком. Ранпо улыбается лишь шире, радуясь, что эффект внезапного появления удался. Он прислоняется плечом к стене, складывая руки на груди и довольно прикрыв глаза. Ноги скрещены, поза расслаблена, будто он действительно просто так решил прогуляться по запретной зоне перед сном. В восьмом часу здесь всегда была тишина. Неприкаянные зеваки сюда не совались. Все знали, как близко отсюда выход к портовым точкам и какой там контингент тех, кого можно встретить. Мафиозники разбираться не будут: три пули под колени в лучшем случае, а по всем канонам — прямо в сердце, приставив зубами в угол. А если не они, то убийцы и сумасшедшие, избравшие эту местность как кладбище своих жертв, уж точно не станут приятной компанией. У моста чуть дальше к реке была не самая лучшая репутация, и несмотря на вид, что открывался с него на закате, он особо не пользовался спросом посещения ни у туристов, ни у местных. Поэтому как только солнце хоть чуть-чуть катилось на убыль, здесь стояла гробовая тишина, прерываемая лишь приглушёнными выстрелами изнутри в редкие тёмные дни. Хоть ночью звуки стояли страшнее. Причём намного. Эта часть города даже не входила в зону влияния полиции. Всё, что хоть немного находилось близко к территории Портовой Мафии, не входило в зону влияния полиции. Вот и сейчас, когда небо стало кроваво-красным, будто ознаменовав тёмную встречу детективов с неудавшимися преступниками, закончившуюся для последних смертоносным поражением, — им не посчастливилось быть пойманными на радарах в смену одного из сильнейших дуэтов правосудия, — здесь стояло только три человека: тот самый дуэт, с ног до головы перемазанный кровью, и их коллега, решивший стать внезапным свидетелем этой прогулки. — О Господи, Ранпо, — выдыхает Куникида, чуть ли не хватаясь рукой за сердце, — Ты до ужаса меня напугал. — На то и был расчёт, — пожимает плечами тот, оборачиваясь к другому, — А вот Дазай-кун, видимо, на такие встречи имеет иммунитет. — Зачем пугаться того, что сам постоянно используешь? — с улыбкой вскидывает бровь тот, оглядываясь вокруг себя, — Что привело тебя в такое время в такое место? Не боишься, что злые-плохие маньяки схватят и утащат в ближайший амбар? — Это злым-плохим маньякам стоит бояться, что я здесь. Это может значить лишь два варианта: либо я напал на их след, либо я решил проведать своих любимых коллег. Эдогава говорит это с напускным самодовольством, хоть если знать его достаточно, можно понять, что это действительно чистая правда. — И какой же из вариантов верный? — удивляется Доппо. — Оба, — спокойно отвечает Ранпо, подходя чуть ближе, — Директор дал мне задание выяснить одну вещь, касающуюся Портовой Мафии, и по пути обратно решил заскочить проверить вас, но, к сожалению, застал лишь грязное обсуждение моей дорогой сестрёнки за её спиной. Теперь ваша жизнь в моих руках, товарищи, так что лучше бы вам со мной не спорить и приносить по мешку леденцов каждый день вплоть до конца календарного месяца. Дазай откидывает голову назад, усмехаясь, а Куникида, узнав о том, что их диалог был в наглую подслушан самым приближённым к Её Высочеству человеком, в мгновение теряется, выставляя руки вперёд в оборонительном жесте. — Мы ничего такого не обсуждали! — Как же, как же, — качает головой Эдогава, — Ей потом расскажешь, и посмотрим, кому она поверит больше. Доппо в панике разводит руками, смотря на Дазая как на последнюю надежду, но тот лишь пожимает плечами, ознаменовав, что тут он бессилен. Ранпо, видимо, налюбовавшись метаниями коллеги, хлопает его по плечу. — Да ладно, успокойся. Я сохраню твою жизнь при соблюдении нужных правил, не переживай. Он загадочно оглядывается вокруг себя, заприметив всё больше и больше темнеющий небосвод, и надвигает кепку на глаза, взмахнув плащом. — Ладно, вижу, на задании проблем не возникло, а значит, я могу дальше направляться по своим делам. Не потеряйтесь только тут, такие закоулки, знаете ли. Юноша последний раз кивает, а затем разворачивается на пятках, сложив руки в карманы брюк. Не обращая никакого внимания на так и оставшегося с широко открытыми глазами Куникиду, Дазай смотрит ему вслед, глубоко задумавшись. Он не знает, что именно его зацепило в этом простом диалоге и почему в груди проснулось давно забытое чувство азарта и недоговорённости, но одна единственная мысль, горящая в голове красным, намного более ярким, чем цвет его окровавленных бинтов, говорит, что это не всё. Это определённо не всё. Это знак. Это жест доброй воли, который ему принесли на раскрытых ладонях в закрытой чёрной коробке, закрученной в конфетную розовую обёртку, и он должен её разорвать, чтобы добраться до истины. С чего вдруг ему дали такое задание? Да ещё и тайное, учитывая, что он не слышал за последнюю неделю ни слова и Портовой Мафии? С чего вдруг он решил их так встретить и, ничего толком не сказав, резко развернуться и уйти восвояси? Ранпо всегда был очень непредсказуемым. Все его действия совершались хаотично и не подвергались никакой логической цепочке, но только в конце, только тогда, когда всё становится ясным, как белый день, всё становилось на свои места. Эдогава был словно айсберг, где ты видишь лишь верхушку, в то время как всё самое важное и устрашающее находится под толстым слоем воды. Дазай искренне восхищался, ступая по поверхности холодного айсберга голыми ступнями, когда в огромной глыбе льда вокруг него отражались сотни и сотни манящих улыбок. Ранпо был главной разгадкой всех тайн преступного мира, но также был самой главной загадкой Детективного Агентства. Каждый их диалог был как бальзам на душу. Каждая их встреча заставляла неосознанно улыбнуться. Дазай никогда ранее не встречал таких людей. Таких, как Ранпо. И вот сейчас, в очередной раз за тот год, что им посчастливилось работать вместе, Эдогава снова его зацепил. Это ещё не всё. — Я, наверное, прогуляюсь, — оборачивается он к Куникиде. Тот округляет глаза ещё больше, аж приоткрыв рот от шока. — Здесь? Ты что, с ума сошёл? Ещё и в таком виде. Да если тебя кто-нибудь увидит, ещё месяц проторчишь в полицейском участке до выяснения обстоятельств. Дазай пожимает плечами, выглядя максимально отстранённо и непринуждённо. — Я выйду через короткую дорогу к безлюдной улице и дойду по ней до общежития. Никто меня не увидит, уж поверь. Да и устал я за сегодня, надо немного мозги проветрить. Езжай без меня. Доппо ещё с минуту изучает его лицо глазами в недоумении, но потом, видимо, подбиваемый резким холодом, тянущим от моря и заползающим под ещё влажную одежду, смиряется, тяжело вздыхая на такое странное, но привычно странное поведение напарника. — Ты точно уверен? Я тебя подкину за минут десять. Переоденешься и хоть до утра гуляй. Дазай улыбается, умиляясь с такой резкой заботы, но не акцентирует на этом внимания, дабы не дай бог не спугнуть, и кивает. — Уверен. Давай, смотри, не слови пару штрафов, чтобы тебя ГАИшники не тормознули. А то ещё неизвестно, сколько бы ты в участке после такой встречи проторчал. Окончательно сдавшийся Куникида закатывает глаза, но стукает по протянутому кулаку в дружеском жесте, разворачиваясь и уходя в сторону припаркованной недалеко машины. Осаму ещё несколько секунд смотрит ему вслед, но когда замечает, как фигура напарника меркнет в опускающейся дымке тумана, сворачивает в ближайший переулок, следуя по когда-то в юности выученному наизусть маршруту. Он знает эти дороги. Он знает, куда должен выйти, чтобы срезать путь. Ржавые стены амбаров были знакомы одна за одной. Каждый правильно сложенный шифер, каждая дощечка помогала ориентироваться в бесконечном лабиринте одинаковых складов, не давая запутаться или потеряться в трёх соснах. Он аккуратно обходил места, где точно знал, что там находятся камеры и под каким ракурсом каждая повёрнута, и спокойно прогуливался, вспоминая, как ходил здесь раньше. Раньше было чаще. Раньше эти места были его владениями. Раньше он был тем, кого боялись встретить в тёмное время суток. Здесь не надо идти долго. Буквально через пятнадцать минут он выходит к реке, ограниченной со всех сторон ограждениями для неуклюжих подростков, и оборачивается в ту сторону, где она впадает в бескрайнее море, что постепенно темнело с каждым десятком минут. Через полчаса зажгутся фонари, и яркие огни города засияют на той стороне моста — на оживлённой стороне, где слышен свист проезжающих машин и шум людской суеты. А здесь... Здесь всегда была тишина. Которую Ранпо даже не удосуживается сохранить, выворачивая со своей дороги. Юноша совершенно не удивляется гостю, на первый взгляд неожиданно вставшему именно на это место, и громко шаркает ногами по бетонной крошке, подходя ближе. Дазай тоже не делает вид, что удивлён. Когда Эдогаве остаётся не больше нескольких шагов, он вдруг будто о чём-то вспоминает и тянется рукой в карман, что-то сосредоточено там ища, будто у него там припрятан и AR-18, если хорошо поискать, а потом улыбается, вытаскивая оттуда это что-то и кидая в сторону коллеги. Дазай ловит уже через секунду, нащупав пальцами что-то прямоугольное и очень плотное, а когда опускает взгляд, замечает у себя в ладони полную пачку сигарет. Он удивлённо вскидывает бровь, уставившись на Ранпо, который уже спокойно закинул руки за голову, оперевшись спиной на стену амбара рядом с ним. — Кури, — повелительным тоном заявляет он, бороздя взглядом бескрайние виды, открывшиеся перед ним. — Я давно бросил, — говорит Дазай, даже не задумываясь о том, как тот узнал, ведь не курил он ещё до того, как прийти в Агентство. Эдогава молча смотрит на него через плечо, и что-то в этом всезнающим взгляде заставляет Осаму повиноваться, раскрыв пачку и выудив оттуда заботливо оставленную внутри зажигалку и одну сигарету. Не сказать, что это стоило ему переступить через себя. У Дазая никогда не было зависимости. Он курил иногда, когда этого требовала скука или уставший мозг, но специально — никогда. Тем более, не тогда, когда ему с барского плеча вручают целую пачку и говорят курить. Но он не делал этого уже очень долго. Поэтому сейчас действует больше из интереса "а к чему вообще это всё?", так что спокойно поджигает сигарету, вдыхая ядовитый дым. Он просачивается не только в лёгкие, но и в кровь, в голову, во все органы и конечности, заставляя пространство чуть заметно качнуться перед глазами после долгого перерыва, а горло чуть не сводит судорогой с непривычки, но он стоически сдерживается, оставив кашель при себе. Дазай прикрывает глаза, наслаждаясь странной эйфорией, оставляя никотин в себе на несколько секунд, а затем выдыхает через нос, оставив сигарету дымиться между пальцев. Ранпо, который вообще никогда не курил и поливал грязными вычурными оскорблениями любого, от кого вообще чувствовал этот "отвратительный" запах, показательно морщится, махнув перед носом ладонью, будто сможет от себя отогнать эту вонь, которая может тебя убить, и отодвигается от него подальше. Такой реакции Дазай поражается ещё больше, учитывая, что именно этот активист против того, чтобы люди убивали себя таким изощрённым способом, и заставил его закурить. — И что это значит? Эдогава тяжело вздыхает, так и оставшись смотреть на другую сторону реки. — Я подумал, что это может тебе помочь. Уже жалею об этой идее, скажу честно. Как вы вообще терпите эту вонь? Осаму не может не улыбнуться, хотя первая часть высказывания его немало удивляет. — Не поверишь, раньше я тоже так говорил. И что значит: "это может тебе помочь"? Вроде бы, мне не надо помогать. Ранпо не реагирует, будто вообще пропустил эту фразу мимо ушей, но Дазай терпеливо ждёт чёрного ящика, раз он уже разорвал конфетную розовую обёртку, и через пять минут дожидается: — Ты же знаешь, что в Агентстве недостаточно кадров? Небо всё ещё горит, обжигая ярким светом. Одежда всё ещё неприятная, а бинты, пропитанные кровью, присохли в тех местах, где они соприкасаются с кожей. Дазай подносит сигарету к губам снова, втягивая в себя чёрные, как дымоходный дым, смолы. — Знаю, конечно. Руки пахнут кровью и сигаретами. Так же, как и тогда. Так же, как в семнадцать. — Ты слишком часто гуляешь в той половине города. Ты не боишься, что можешь с ним пересечься? — Я думаю, это уже моё дело. Воздух стал ощутимо холоднее. То ли от задувающего с моря воздуха, то ли от скоропостижного наступления сумерек. Что-то в груди бьёт разрядом тока. Будто то, что не надо было трогать, желательно, никогда, непристойно оставили обнажённым посреди оживлённой улицы. Это слишком личное, чтобы говорить об этом с кем-то. Тем более, с Ранпо. С человеком, способным обнажить ещё больший кусок его личности. И Дазаю не нравится то, что он испытывает по этому поводу. Это не привычное безразличие, скука, спокойствие. Это укол злости, это азарт, это странный интерес. К чему же он вообще ведёт? Сигаретный дым вздымается клубами, подхватывается ветром, мешается с запахом морской соли и криком чаек. Засохшие разводы крови он навряд ли сможет оттереть со своих светлых брюк. Это всё слишком личное, чтобы об этом говорить с кем-то. Конечно, он гулял в той части города осознанно. Конечно, он не просто так там гулял. Иногда, в редкие дни, он ловил взглядом проезжающую на полной скорости по улице тёмную спортивную машину, освещающую дома ярким светом фар. Иногда — яркий красный мотоцикл. Как когда-то осветивший тёмные узоры на обоях светом фары. Есть что-то, что лучше не стоит трогать. Что лучше не доставать из своего сознания, а действовать на автопилоте, не вдаваясь в подробности. Этот случай — один из них. — Конечно, только твоё, — соглашается Ранпо, чуть помолчав, — Просто теперь в твоей жизни есть люди, которым не всё равно на тебя. К сожалению или к счастью — решай сам. Во всех случаях — к счастью. В этом — к сожалению. Дазай никогда не сравнивал его и Куникиду. Это были абсолютно разные люди, хоть на первый взгляд могло показаться и по-другому. Чем-то они, конечно, походили в поведении. Но были совершенно разными. До такой степени, что даже подумать об этом было абсурдно. Он был другим. Куникида — лучший напарник и друг, которого Дазай только мог бы сейчас иметь. Но он — другое. Он давно уже не вспоминал о нём. Лишь иногда, уже по привычке проходясь по знакомой улице, где когда-то прогремел взрыв и одинокая машина, отличающаяся от других только более дорогой маркой, взлетела на воздух. Он давно уже отпустил своё прошлое. Он давно уже сжёг все мосты. Уже нет возможности всё обернуть назад. Изменить что-то, что-то починить, за что-то извиниться. Ему не жаль. Всё случилось так, как случилось. Всё встало на свои места, и если на этих местах у них разные дороги, значит такова судьба. Дазай не думал это этом дольше одной бессонной ночи раз в месяц. Сейчас руки снова пахнут кровью и сигаретами. Сейчас ему будто снова семнадцать. Он вдыхает полной грудью, заполняя лёгкие сначала морской солью, а затем — едким сигаретным дымом. Теперь стало понятно, чему это должно помочь. Такой хитрости Дазай просто не может не поразиться. Как умно. Как подло, на самом деле. — Я абсолютно доволен тем, что у меня есть сейчас. Возможно, будь у меня больше возможностей для того, чтобы побыстрее покончить с жизнью, я был бы доволен чуть больше, но и сейчас я вполне удовлетворён. Наверное, этот диалог очень странно звучит со стороны. Но много говорить и не нужно. С Ранпо иногда вообще лучше, наоборот, не говорить. В это не нужно лезть. Это слишком сложно. Настолько, что Дазай сам не лезет в такие дебри своего сознания. Своей личности. Своего прошлого. Фонари зажигаются постепенно, один за одним. Постепенно и в окнах начинает появляется свет. И пусть небо всё ещё светло, свет Йокогамы намного ярче. Намного ярче светит то самое окно в северной башне, на которое сейчас такой хороший обзор. В нём как раньше горит свет. В Дазае горит только кончик тлеющей сигареты. — Я рад, — наконец отвечает Ранпо, отрываясь спиной от своего места и делая шаг назад с таким же тошнотворным выражением лица, от которого Дазаю хочется улыбнуться, — Раз так, значит, всё отлично. Деньги за сигареты можешь не возвращать. Я запишу их в твой долг за то, что ты мне уже должен за тот разговор о Йосано. Он не прощается, надвинув кепку на глаза и устремившись в противоположную сторону, но на половине пути, уже чуть ли не скрывшись за углом, вдруг оборачивается, будто снова что-то вспомнил. — Ах да. Птичка нашептала мне, что завтра в Портовой Мафии поднимется бунт оппозиции. Это входило в моё задание от президента, кстати говоря. Все данные о месте и тому подобном будут на моём столе, к слову. Я думаю, не стоит говорить о том, что ты и так прекрасно знаешь, кто на него отправится. Он загадочно улыбается, не дав Дазаю и слова сказать, и всё-таки скрывается за углом склада, насвистывая себе под нос какой-то незамысловатый мотив. Осаму остаётся на своём месте, уперевшись взглядом в голубые огни на том берегу. Свет отражается в чёрном океане его зрачков, отражается в лёгкой улыбке на его губах. В сигарете, медленно тлеющей между пальцев, осталось ровно на одну затяжку. И он с жадностью делает её слишком долго, так, чтобы на языке осела противная горечь фильтра. Он стоит там ещё долго. Может, даже слишком долго для простого гражданина, случайно заблудшего в зону страшной Портовой Мафии. Не обращая внимания на то, что, может быть, где-то здесь прогуливается охранный пост той самой Мафии. Отсюда лучший обзор на устрашающие башни. Отсюда, к слову, лучший обзор на горящее на нужном этаже окно. В Агентстве недостаточно кадров, кстати. Но он не согласится, конечно. Конечно, ничего уже не исправить. Прошло очень много лет, утекло столько воды, пропала та связь, что когда-то была для них единственным сильным в их жизнях. Конечно, он слишком сильно проебался. Конечно, тот проебался не меньше. Конечно, они были просто глупыми подростками, не понимающими, не осознающими, насколько роковой станет та ужасная встреча в Сурибачи. Конечно, если бы можно было вернуть эту встречу, Дазай бы туда не пришёл. Он поступил правильно в тот день. Он сделал так, как должен был. Он сделал так, как посчитал в тот момент нужным. Он не совершил ошибки. А значит, нечего исправлять. Можно лишь чуть подправить настоящее, не стараясь изменить прошлое. Конечно, он откажется. Конечно, разозлится, конечно, будет кричать, бить, скорее всего, в челюсть. Но это, наверное, именно то, что Дазай заслужил. Что бы сказал Одасаку? Это представить сложно. Но одно Дазай знает точно: он бы ни за что не сказал, что это неоправданная попытка. Осаму закрывает пачку сигарет, пряча её в левый карман плаща, как раньше делал он, и спокойно уходит в сторону города. По тому самому мосту, не опасаясь ни грамма. Внутри уже подкатывает азарт. Интерес, не жгущий так сильно уже очень давно. Эмоции, которые случаются с человеком только перед той самой встречей, как тогда, в трущобах. И несмотря на то, что туда он бы никогда не пришёл, сюда он идёт с самым ярким предвкушением, кое только можно себе представить. Только потому, что в Агентстве недостаточно кадров. Удивительно, как много всего можно найти в чёрном ящике, скрытом под розовой конфетной обёрткой и протянутом на вытянутых руках. На руках Ранпо, конечно. Наверное, всё же стоит выполнить свой долг и приносить ему по мешку леденцов до конца календарного месяца. Конечно, по закону подлости, именно в тот вечер Куникиду, как назло, остановили ГАИшники и, застав такой странный вид детектива, полностью забрызганного кровью, мучали его весь следующий день допросами и бесполезными объяснительными. Именно поэтому, оставшись без работы на сутки, завтра Дазай уже стоял посреди зала на заброшенном заводе далеко за Йокогамой, сжимая в руке наконец пригодившийся пистолет. Тихое "сука, какой же ты мудак", сказанное севшим, но до боли знакомым голосом, стало самым громким, что Дазай слышал за последние три года. *** Если бы Дазаю сказали тогда, полтора года назад, что простой диалог на берегу реки закончится тем, что сейчас он приедет в офис к десяти утра на той самой чёрной спортивной машине из той самой квартиры, он бы, наверное, смеялся бы очень громко. Но, видно, такова судьба, раз всё сейчас происходит именно так. Дазай не верит в судьбу. Дазай верит в правильные и неправильные решения, в эффект бабочки, в силу разума и логики. Как же вышло так, что череда неверных поступков привела его сюда? В самый лучший исход, который только мог быть. Накахара придерживает больную голову рукой, когда заходит в офис, проигнорировав строгий взгляд Куникиды, и падает на диван, закинув ключи от машины в ящик своего стола. Доппо сканирует его помятое лицо взглядом, но, не заострив на этом внимания, сразу задаёт резонный вопрос: — Вы в курсе, что миссия должна была пройти ещё утром? Как вы собираетесь незаметно промелькнуть мимо Гильдии в полдень? — Разве не ясно, дорогой Куникида-кун? — подаёт голос Дазай, заливая в горло воду из бутылки, которую ему заботливо протянул Ранпо, ещё со вчерашнего заявления Йосано поняв причину такого внезапного плохого самочувствия сразу у троих, — Чуя не собирается вообще никак мелькать мимо Гильдии. Чуя внаглую всунул это задание мне. — Накахара? — оборачивается на него Доппо, сведя брови к переносице, — Это что за самовольство? — Скажи мне честно, ты прям на все задания с ним ходил, когда вы работали вместе? — вдруг отвечает вопросом на вопрос тот, массируя виски двумя пальцами. Куникида задумывается на секунду, но после встряхивает головой, открыв свой блокнот. — Да. Всё, что входило в наше расписание, было сделано. — Значит, я очень тебе сочувствую. К счастью, мне повезло, и в нашей жизни появился Ацуши-кун, которого Дазаю нужно тренировать. А значит, на один день я могу избавить себя от одной проблемы. Накаджима, услышав своё имя, высоко поднимает голову со своего стола, ища источник звука. Осаму лишь тяжело вздыхает, даже не обидевшись на высказывание про проблему, и передаёт бутылку напарнику. Тот благодарно кивает, будто перебросились они оскорблениями чисто для вида, и, сделав несколько глотков, прислоняет холодную воду к своему виску. — У них было всего несколько совместных заданий. Ацуши-кун всё ещё плохо подготовлен, а эта максимально простая хрень с кражей ребёнка из-под носа врага — очень хороший вариант научить его работе в команде и, что немаловажно, разведке, — Накахара сразу выставляет руку вперёд, когда на конце предложения рот открывает Куникида, — Да, да, да. Я должен был предупредить тебя, вся херня и тому подобные формальности. Уверен, Фукудзава-сан против не будет, а за то, что не посоветовался с тобой, извини, если тебе станет легче. Даже Дазай удивлённо открывает зажмуренные от яркого света глаза на такую тираду, чтобы, во-первых, изучить реакцию Доппо, а во-вторых, ещё раз поражённо посмотреть на напарника, чтобы удостовериться, что это вообще он сказал. Накаджима замирает в проходе, так и не дойдя до них, и в ожидании переводит взгляд с одного на другого, чтобы узнать, чем это закончится. Куникида смотрит на Чую долгую минуту, то сужая глаза, то хмуря брови, то постукивая корешком блокнота по подбородку, но в конце концов сдаётся. — Ладно, ты в чём-то прав. Дазай снова не верит своим ушам, даже приоткрыв рот от шока. Как вообще Накахара умудряется заработать такое место в коллективе, абсолютно плевав на все существующие тонкости коммуникации? — Но в следующий раз о таком надо хотя бы уведомлять заранее, а не ставить перед фактом, — всё-таки вставляет Доппо, и когда Чуя в согласии разводит руками, качнув подбородком, продолжает: — Тогда сегодня для тебя как раз будет занятие. Ранпо пришло интересное письмо от одного из членов Гильдии. Что-то вроде вызова. Ну, более подробно тебе уже расскажет он сам. Так что сегодня прогуляйся с ним, а то вдруг что. Ранпо радостно машет ему рукой со своего места, а Накахара тяжело вздыхает, уронив голову вниз. — Можно мы хоть чуть попозже пойдём? Не убежит же этот… — Не волнуйся, мы ещё Йосано подождём. Удивительно, но она себя тоже не очень чувствует, — улыбается Эдогава. — Так, а вы, — потеряв интерес к этим двоим оборачивается к Дазаю и Ацуши Куникида, — марш на задание. Вот ваша цель может и убежать. — Да куда он денется, — закатывает глаза Осаму, забирая у Чуи из-под виска бутылку и закидывая её к себе в карман, — Всё указывают и указывают. Я, может, себя тоже плохо чувствую. — Все в курсе, у тебя такое каждый день, — ухмыляется Накахара, уже расположившись на диване и укрывшись своим пальто. Дазай как может борется с желанием стянуть его с такого прекрасного места, с завистью оглядывая слишком удобную позу, и справляется, обойдясь лишь тем, что щёлкнул напарника по лбу двумя пальцами. Тот лишь отбивает его руку, но, видимо, с похмельем устраивать драку у него нет настроения, так что на этом перебранка заканчивается. Накаджима, ещё раз осмотрев все осмысленные лица в помещении, ещё больше удостоверяется, что совершенно ничего не понял. — Так что, мы с Вами идём за Кью в подполье Гильдии? — Да, вот такая вот жестокая судьба-разлучница в лице нашего уважаемого Куникиды-куна. Не волнуйся, я думаю, закончим мы не позже трёх. — Размечтался, — всё-таки вставляет Чуя уже в полудрёме, на что Дазай просто отмахивается, а Ацуши нервно сглатывает. — Вы уверены, что это хорошая идея? Это задание поручили вам с Накахарой-саном, а значит, оно достаточно сложное… — Это идея того самого Накахары-сана, так что в случае чего благодари его, — Осаму решает впервые в жизни поступить благородно и не брать так и манящие из открытой тумбочки ключи от машины Чуи (он просто подумал о том, что с ним сделают, если на дорогом чёрном лаке появится хоть одна царапина), поэтому в ожидании протягивает руку, в которую Доппо с тяжёлым вздохом и скребущими на сердце кошками вкладывает ключи от рабочей. Ацуши смотрит на это действо широко распахнутыми глазами. — Подождите. Вы снова поведёте? — Да. Будем надеятся, что эта поездка — самое страшное, что с тобой случится сегодня. Ранпо громко смеётся, когда Накаджима заранее чуть не падает в обморок от одного воспоминания о прошлой поездочке, пока Доппо ловит его с громким матом уже около пола. Накахара наблюдает за этим шумом-гамом одним приоткрытым глазом, который уже через секунду закатывает, снова провалившись в сон. *** Акутагава привык работать в одиночестве. Для него это было что-то в роде терапии. Спокойно, никуда не торопясь, устраняешь все существенные проблемы, следуешь давно продуманному плану, разбиваешь врагов единолично, словно дощечки в карате, и вот, дело уже сделано, можно идти домой. Не надо беспокоиться ни о том, что кто-то из твоего отряда пострадает, что-то сделает не так, случится какая-то проблема. За себя отвечать всегда гораздо проще. Плюсом, это неплохая тренировка для твоей силы духа и физической подготовки. В целом, он не ожидал подвоха, когда утром его вызвал Колас-сан и передал индивидуальную миссию по освобождению Кью. Ничего такого в этом не было. Это давно надо было сделать, и не удивительно, что это поручили именно ему. Он же на испытательном сроке, так ведь? Не удивило его и то, что во время диалога Купала-сан не издал и звука, сосредоточенно стряхивая пепел с сигареты с хмурым выражением лица. Рюноске кинул на него взгляд, но Колас-сан лишь молча покачал головой. Опять же, ничего удивительного. Конфликты бывают у всех. Даже у, казалось бы, такого сплочённого дуэта. И даже при условии того, что он знал их меньше полугода, он мог с уверенностью сказать, что как минимум в молодости у них были ссоры и похлеще ссор Двойного Чёрного. Акутагава не замечал подвоха совершенно. Всё должно было пройти по плану: проскочить мимо отряда Гильдии, если он вообще там будет; в случае нападения устранить все преграды; вытащить Кью из-под стражи; уйти восвояси к южной башне, где примут сбежавшего пленника обратно в камеру. Совершенно обычная миссия. Даже, вроде бы, вполне не сложная. Вряд-ли займёт больше четырёх часов. И это ещё с учётом дороги туда-сюда. Что может пойти не так? Молодой Исполнитель даже не думает об этом, следуя по знакомому лесу к небольшой постройке, замаскированной под домик лесника. Довольно хорошее место, учитывая, насколько глубоко в чаще оно расположено и насколько мало людей здесь гуляет в обычное время. Работать в полдень, а не на границе дня и ночи, хоть и было неприятно, всё же, именно тёмное время суток — время Портовой Мафии, но вполне сносно. Он цеплялся Расёмоном за ветви деревьев, скрываясь в их размашистых тенях и не выдавая своего присутствия ни единым звуком. Чему-чему, а тишины ему было не занимать. Он не чувствует подвох, прислушиваясь к тихому скрипу сучков под тяжестью его тела и раздражающей трели птиц. Не чувствует он подвох и тогда, когда на северо-западе от себя, примерно в той точке, где на координатах расположено то самое строение, слышит крики и грохот, обозначающий сражение. Что-то не поделили? Настолько глупы, что так выдадут себя? В любом случае, Акутагаву это не волнует. Он ещё сильнее втягивается плащом в древесную кору, ступая ногами по мягкому мху, что заглушает его шаги. Чем ближе он подходит, тем более ясно слышно чьё-то рычание, дикий людской вой и череду громогласных выстрелов. От одного звука Рюноске передёргивает, но он упрямо продолжает свой путь. Что может там вообще быть? Неужели Агентство всё же решили вставить Мафии палки в колёса и освободить Кью первыми? Неужели босс об этом не знал? Нет, такого просто не может быть. Почему тогда его никто не уведомил? Так или иначе, к первоначальному плану добавляется ещё один пункт, стоящий примерно после второго: разобраться с этим сраным ВДА, кто бы там ни был, и дело с концом. К положенным четырём часам добавляется ещё двадцать минут. Он останавливается за деревом, удостоверившись, что природная маскировка справляется на пять с плюсом, и сливается с окружающим полумраком, выглядывая на поляну. Её площадь окружают ползущие со всех сторон тонкие корни. Что-то похожее Акутагава уже слышал раньше. Вроде бы, именно такой способностью обладает Джон Стейнбек. Значит, Гильдия устроила засаду. Не повезло, конечно, хвалёному Агентству. Хотя, это с какой стороны посмотреть. Он чуть шугается, тихо выругавшись себе под нос, когда в пяти метрах от места, где он стоит, пролетает труп мужчины в по-американски приталенном костюме. Тело кряхтит, выкашливая пару сгустков крови, и Рюноске брезгливо наступает на его горло, одним движением ломая несчастному шею, чтобы меньше звуков издавал. Неужели Агентство впервые отправило на задание кого-то нормального? Лично Акутагава знаком лишь с теми школьниками, но их способностей и тупых мозгов не хватило бы на такое количество людей. Был ещё блондин в очках, но его книжка бы сейчас не помогла. Да ладно. Не уж то Накахара-сан почтил нас своим присутствием? Они не виделись с того самого февральского утра, и, если быть до конца честным с самим собой, Рюноске действительно жаждал его хотя бы увидеть. В Порту ходили легенды о тех переговорах от тех счастливчиков, которым удалось побывать на них. То, что сам юноша слышал от беларусов, значило только одно: Накахара-сан не изменился ни на грамм. Акутагава выглядывает из своего укрытия, разглядывая ещё одну груду трупов, и к его отвращению и самому искреннему удивлению, замечает белый силуэт, заносящий лапу для удара. Лицо Рюноске перекашивается от злости, а руки машинально сжимаются в кулаки. Что этот оборванец кошачьей породы здесь забыл? Ну что за напасть? Из всей кучки уродов ему достался самый противный. Юноша не по-детски радуется, когда кошак пропускает удар под дых, сложившись пополам. А потом ещё один, а за тем ещё один. Сказать честно, на избиение этого котёнка Акутагава бы смотрел вечно. Нет, он точно ни на что не годен. И как Дазай-сан вообще в его сторону посмотрел? Но в следующую секунду ноги, внезапно ставшие гигантскими тигриными лапами, выпрямляются, и Ацуши делает точный прыжок вверх, хвостом отправив своего оппонента в полёт. Но когда снова становится вертикально, Рюноске замечает краем глаза, как ещё один американец выходит из тени, обхватив нож двумя руками и уже приготовившись для удара в спину. Акутагава задумывается на три секунды. С одной стороны, возможно, вид на то, как ничтожеству ломают позвоночник, войдёт в топ его любимых картин, увиденных за жизнь. Но с другой... Они же пришли за одним и тем же? Возможно, разорвать засаду его лапами будет проще, чем марать руки самому. А потом можно будет его спокойно устранить, забрав Кью первым и оставив Агентство с носом. Хотя... О чём он вообще думает? Реально спасать шкуру этого примата? Ну уж нет, пусть помучается сам. Честно, Рюноске сам не понимает, как его плащ действует без его воли, уже скользнув вдоль поляны и обернувшись вокруг брюха того самого американца. Осознав, что произошло, но не поняв, какого хуя Расёмон решил сегодня по-самовольничать, юноша крепко сжимает зубы, про себя прокляв этот день всеми ему знакомыми ругательствами, что когда-либо слышал от Накахары-сана, а затем закатывает глаза. Он понимает, что уже поздно что-то менять, раз способность уже выдала себя, поэтому выходит из тени, приложив противника об ствол дерева, за которым стоял последние минут пять. Мужчина последний раз вскрикивает, видимо, даже не осознав, что произошло и что именно вызвало его преждевременную смерть, и с хрустом падает мешком на землю. Акутагава ненавидит каждую секунду этого дня, когда Накаджима оборачивается вокруг своей оси на звук, видимо, ожидая увидеть ещё одного нападающего, но вместо этого замечает знакомую тёмную фигуру. Господи, какое же у него тупое выражение лица, всё-таки. — Ты что здесь забыл?! — уже в следующее мгновение выкрикивает Ацуши, тут же краснея от агрессии, забурлившей в венах от одного взгляда, и понимания, что этот самый придурок-мафиозник его только что спас. Рюноске глубоко закатывает глаза. — Это мой вопрос, животное. Какого чёрта ваше Агентство лезет туда, куда его не просят? — Катись обратно к своей шайке, маленькая портовая псинка, — выплёвывает Накаджима. Акутагава уже хочет вырвать ему кадык, ну, или как минимум вылить весь ушат оскорблений, крутящийся у него в голове, но ровно в этот момент что-то сильное и твёрдое бьёт его прямо под колени, сбивая с ног. Он в последний момент пускает в землю Расёмон, оставаясь на своём месте, а затем машинально бьёт в сторону нападающего шипами. Но это не даёт никакого результата, потому что не менее сильный удар приходится уже по лицу, и юноша всё-таки не удерживается, отлетая в другую сторону. Прокрутив пару кульбитов в воздухе, Рюноске тормозит пяткой, оставляя в песке длинные борозды, и поднимает взгляд на столь наглого американца. Но следующее видение оказывается слишком странным, когда перед собой он видит длинноволосого мужчину, склонившего голову к плечу под слишком невероятным градусом. А из его тела растут длинные... Упаси Господь, это щупальца? — Спать... — кряхтит это нечто, хотя вообще не понятно, как оно может издавать хоть какие-то звуки, похожие на человеческие, — Хочу спать… Акутагава сглатывает, уверяя себя, что это дурной сон, но, когда замечает рядом с собой человека-кота, тоже уставившегося на это, что это ни было, с широко распахнутыми глазами и открытым ртом, к сожалению, понимает, что это всё взаправду. И то, что он посреди леса на одном периметре вынужден работать с этим дегенератом, так ещё и человек-осьминог существует, вполне ходит и достаточно болезненно бьёт своими щупальцами. — Так, даже не думай, что после него я не возьмусь за тебя, — выставляет палец вперёд он, скривив губы. Ацуши оборачивается через плечо, видимо, теперь тоже ущипнув себя и поняв, в какой жопе находится. — Ещё чего… — Прыгай. Рюноске абсолютно всё равно, услышали ли его благотворительный совет, уже увернувшись в сторону. Но Накаджима, видимо, только тупой, а не глухой, поэтому подлетает в воздух на метра два, в последнее мгновение избежав мощного удара этой чёрной белеберды. Более пропускать ударов Акутагава и не думает, поэтому разбегается, как может уворачиваясь от летящих один за другим плавников, и всё-таки достигает противника, обернув змейку вокруг его шеи. Через несколько секунд зафиксированного на месте Лавкрафта со всей силы бьёт в живот Ацуши, и юноша отпускает способностью, позволив американцу улететь в лес, проломив своим телом неплохой такой туннель. Рюноске смотрит ему вслед и, удостоверившись, что двадцать пять метров полёта и хороший удар об огромный камень — достаточное наказание для подводной нечисти, тяжело выдыхает, стирая с лица пыль. Тигр рядом упирается руками в колени, снова становясь похожим на человеческую особь с торчащими во все стороны белыми волосами. — Ты придурок? Даю тебе последний шанс исчезнуть с глаз моих, пока я не накрутил тебе хвост на голову, — огрызается Акутагава, отряхивая плащ. — Ой, ты ж моя неженка, пришёл на всё готовое, подержал три секунды щупальца — и всё, самый сильный и самый лучший? — отвечает в тон ему Ацуши, разминая скрипящие кости. Рюноске чувствует, как у него дёргается левый глаз и вздувается вена на лбу. — Если бы бродячие кошки не ходили туда, куда их не просят, я бы спокойно справился и без твоего участия. — И что бы ты сделал? Задушил бы их весом своего эго? Повторю ещё раз: гуляй лесом, а не лезь в мою работу. — Какая она тебе работа? То, что ваше никчёмное Агентство лезет в наши дела, не делает тебя работником месяца. Это моя миссия. — Это моё задание, которое мне дал директор! Остановить Гильдию и освободить Кью. — Ваш директор совсем из ума выжил. Каким хреном вы вообще причастны к этому делу? Кью чей сотрудник? Правильно, идиотская твоя башка, Портовой Мафии! — Я больше удивлён тому, что ваша хвалёная Мафия отправила на такое важное задание такого отброса, как ты. Вот тут уже Акутагава хватает его за ворот рубашки, встряхивая пару раз. — К твоему сведению, новая домашняя кошка Дазая-сана, я член Исполнительного Комитета. Ацуши совершенно не впечатлён, судя по тому, как тот откровенно смеётся ему прямо в лицо. — Ты? У Мори-сана там всё в порядке? Может, напутал что-то на старости лет? Я бы больше поверил, что уборщик стал боссом. Что-то во взгляде Рюноске меняется, и Накаджима это тут же замечает, с готовностью принимая боевую стойку. Ну всё, нервы на пределе. — Я клянусь, тебя никогда не соберут… Он не успевает договорить эту фразу до конца, потому что над поляной, спугивая усевшихся на ветки птиц, слышен тихий, но всё больше набирающий скорость звук хлопков. Оба юноши оборачиваются, и изо дома наконец-то выходит высокая фигура, облачённая в бежевый плащ. — Это было хорошее представление, — усмехается Дазай, продолжая аплодировать, — Очень похоже на оригинал, прям будто списали. Интересная у нас компания получается. Можно целый классный час собрать: бывший и настоящий ученики. Пока обоим двойки. За разговоры на уроке. Акутагава каменеет, приростая ногами к земле, и Ацуши от него тоже недалеко ушёл, распахнув ещё полностью не ставшие человеческими глаза. Ну нет. Этого просто не может быть. Почему именно сейчас? План, выстроенный Акутагавой ещё сегодня утром, идёт под снос сразу с фундамента. Это похоже на пытку. И почему именно сегодня? Почему именно на этом задании, во время его испытательного срока? Теперь Рюноске понимает, как, на самом деле, проебался. И где была его мафиозная интуиция? В голове всплывает и умалчивание на совещаниях о переговорах с Агентством, и хмурое лицо Купалы-сана сегодня утром, и то, что вся площадь поляны была пересечена длинными тонкими корнями. Как он мог не заметить, что они все исчезли? Как он мог не почувствовать опасности издалека? Неужели был настолько поглащён этим бессмысленным спором с Ацуши? Он сглатывает все слова, так и рвущиеся наружу, машинально выпрямляясь по струнке и сложив руки по швам. Он кое-как останавливает себя от того, чтобы по привычке не качнуть головой в поклоне, но вовремя вспоминает, где и при каких обстоятельствах они находятся. Нельзя дать слабину сейчас. Судя по всему, это и есть его главное испытание, через которое он должен перешагнуть, чтобы по праву занять своё кресло Исполнителя. Вот оно: озаряет его хищной улыбкой, отряхивая руки после драки, заглядывает прямо в душу, разрывает взглядом насквозь. Он привык ломать всё на своём пути, руша все преграды, что видел перед собой. Но с этой так не выйдет. С этой намного сложнее. Ацуши переводит взгляд с одного на другого, хмуро шмыгнув носом. Он впервые слышит из уст Дазая явное подтверждение тому, что Акутагава являлся его учеником. Да даже не нужно много слышать. Всё читается в тех взглядах, с которыми они смотрят друг на друга. Сначала в Накаджима просыпается явное злорадство, граничащее с ехидством, но после — что-то другое. Неприятное, густое. Будто смола, пристающая к его лёгким, закупоривая пути для крови в венах. Ревность? С чего вдруг? Не делает ситуацию лучше и то, как портовый пёс смешно пытается держать лицо. С одной стороны, скорее всего, с той, которая забыла о том, кто такой Акутагава, Ацуши даже его искренне жалко. Он понимает его, причём, наверное, так, как не понял бы никто другой. И именно это очерняет другую сторону: неужели они и впрямь чем-то схожи? — Я слышал, ты стал Исполнителем? — вскидывает бровь Дазай, всё ещё разглядывая Рюноске. Да, вот тебе и разница. Когда они встретились в темнице Мафии, он держался получше. Акутагава моргает несколько раз, прочистив горло, но всё-таки берёт контроль над своим лицом, высоко подняв подбородок. — Да. Он не хочет чувствовать того волнения, что следует в ожидании ответа. Осаму несколько раз кивает, дёрнув уголком губ, и юноша чувствует, как что-то пережало доступ кислороду. — Поздравляю. Наверное. Именно это же и говорят при повышении? — с какой-то вопросительной интонацией произносит он, и уже через секунду разворачивается полубоком, окидывая взглядом хижину. И это всё? Волна разочарования и злости накрывает всё тело Акутагавы, но он с упорством её подавляет, сжав зубы чуть ли не до хруста. Нельзя дать слабину сейчас. Ни перед ним, ни, тем более, перед человеком-тигром. А чего он вообще ожидал, если быть честным? — Мда. Ну, что ж, поздравляю, господа, — хлопает в ладоши Дазай, мастерски меняя тему, будто этого маленького диалога и не было, — сегодня мы с вами работаем вместе. Ацуши наконец приходит в себя, нахмурившись. — С ним? С чего вдруг? Рюноске тут же переключается на него, но уже более спокойно, специально держа всплеск агрессии внутри себя. — С того, что вас вообще здесь быть не должно. Это моё задание. — Видимо, молодой Исполнитель, Вас не поставили в известность, что освобождение Кью — наша прерогатива, — снисходительно улыбается Дазай. Акутагава распахивает глаза, бледнея ещё больше. Твою мать. То есть, настолько жалко он сейчас выглядит? — Но какой смысл сейчас спорить, если мы все здесь? — продолжает Осаму, будто не заметил такого замешательства на его лице, — Ацуши-кун, будь хоть каплю дружелюбен. Не ты ли был инициатором альянса с Портовой Мафией? — Если бы знал, что начнём мы именно с этого, несколько раз бы передумал, — бурчит себе под нос Накаджима, делая шаг в сторону от Рюноске, на что тот лишь закатывает глаза, — А не Вы ли были против альянса с Портовой Мафией? — А ничего не изменилось, — разводит руками Дазай, — Я и сейчас вполне себе против. Но раз таковы обстоятельства? Или ты предлагаешь сейчас бросить Акутагаву-куна посреди леса? — Я не беззащитный мальчик, — тут же рычит сквозь зубы тот. — Перед Фукудзавой-саном будешь сам отчитываться? И что ему скажешь? "Я не хотел с ним работать, потому что он кусается?" — как ни в чём ни бывало продолжает обращаться к Накаджиме Дазай. Тот сурово смотрит на него в ответ пару секунд, потом переводит взгляд на Акутагаву, у которого всё ещё руки крепко сжаты в кулаки, а затем всё же тяжело вздыхает. — Ладно. Одно задание. — Я ещё и уговаривать кого-то должен, — закатывает глаза Дазай, — Это мне что ли надо? Тебе же надо научится работать в команде, а не мне. Пропустим лёгкий уровень и перейдём сразу к невозможному. Он ещё раз осматривает два самых озлобленных лица, которые только можно себе представить, и прижимает большие пальцы к уголкам глаза, мысленно пожимая Хироцу руку за то, что он столько лет терпел Двойной Чёрный. Теперь ясно, насколько это было трудное испытание, особенно в его-то возрасте. — Ладно. Время не резиновое. Раньше начнём — раньше закончим, — успокаивает больше самого себя Осаму, не дожидаясь ответной реакции уходя в сторону хижины. Он кидает взгляд на вроде как не подающее признаков жизни тело Стейнбека, про себя вспоминая их первую встречу и учтивый совет, данный ему тогда Чуей. Как жаль, что он решил им не пользоваться. А совет-то действительно неплохой был. Когда его фигура меркнет во тьме помещения, юноши наконец отмирают. — Клянусь, как только мы с этим закончим, я тебя отпизжу, — без особого энтузиазма выплёвывает Акутагава, наставив на Накаджиму указательный палец. Тот пару раз хлопает глазами, высоко вскинув брови на такую быструю смену настроения. Он молчит, оглядывая оппонента-напарника-на-сегодняшний-день, а затем всё-таки не сдерживается: — Ахуел? Прям по лицам видно, как они горят желанием сотрудничать даже казённые десять минут. Не будь здесь Дазая, скорее всего, тут бы уже стояла пыль до небес. — Детский сад, — бурчит себе под нос Осаму, конечно, прекрасно услышав и этот обмен любезностями, и то, как юноши толкнули друг друга, решая, кто первым пройдёт внутрь. Судя по рыку за его спиной, выиграл Акутагава. Нет, конечно, тот вариант развития событий, в котором Мори захочет тайно проверить, возможно ли временное перемирие ВДА и Портовой Мафии, сделав вид, что не он причастен к этому, Дазай предполагал. Давно знакомая схема. Отказать с серьёзным лицом, в тайне заинтересовавшись. Но не к такому напарнику он был готов. Ящеры, Хироцу, да даже белорусы — пожалуйста, хотя с последними, конечно, было бы труднее. Однако Акутагава... Это было действительно неожиданно. Неожиданная персона, если быть точным. Но это не значит, что что-то может пойти не так. Поэтому он и ведёт себя непринуждённо, будто Мафия давно бегает за Агентством, помогая в бытовых делах, когда открывает плохо замаскированную под дощатый пол дверцу, ведущую в подвал. Достаточно интересная идея. Хотя Дазай даже не рассчитывал, что Кью будет сидеть за столом, болтая маленькими ножками и что-то сосредоточенно рисуя, пока ждёт, когда храбрые принцы придут и освободят его. Принцы, к слову, успокоились, остановившись за спиной наставника и разглядывая лестницу, открывшуюся перед их взглядами. — Ну что? Кто полезет первым? — спокойно опирается локтем на колено Дазай, рассматривая их. — Логично, тот, у кого в случае чего хвост отрастёт, — бубнит себе под нос Рюноске, осматривая обстановку. — А может, тот, у кого инстинкт самосохранения в погоне за признанием отсутствует? — огрызается Ацуши. — Кто бы говорил, спасатель. — Ясно, — вздыхает Осаму, отмахиваясь от них и перекидывая ногу вниз. Юноши наконец отвлекаются от чуть было не начавшейся драки, тут же столбенея. — Дазай-сан! Там может быть опасно! — вскрикивает Накаджима. — Поздно. Моя смерть будет на вашей совести, — без какой-либо интонации говорит тот, уже спрыгивая вниз. Акутагава молча наблюдает за этим действием, а потом переводит полный осуждения взгляд на Ацуши, будто он виноват во всех грехах мира. В ответ тот лишь хмурит лицо, и если бы хоть один член Агентства, ни разу не видевший его коммуникацию с Рюноске, увидел это выражение, то, наверное, испугался бы. Почему-то все думали, что у Накаджимы мимика не может выдать ничего кроме испуга, вины, радости и счастья. Происходило так только потому, что, видимо, именно мафиози пробуждал в юноше весь спектр язвительности и сарказма, который тот упорно хранил в себе. Когда Акутагава последним спускается вниз, оставив за собой открытым люк, Дазай уже стоит напротив огромного дерева, пробивающего ветвями потолок, являющийся для хижины полом. Здесь не так много пространства, но достаточно, чтобы у стены выросло что-то наподобие дуба. Тонкое тело ребёнка внутри, напоминающее по положению сердце, выглядело ужасающе. Бледное лицо с бегущей по скулам паутинкой лопнувших сосудов, посиневшая кожа в тех местах, где конечности удерживают корни, порванная одежда и погрустневшая шляпа в разноцветных волосах, низко подвешенная голова и неестественная поза. Если бы Рюноске не знал, что это — один из самых страшных эсперов столетия, наверное бы, подумал, что это давно охладевший труп простого ребёнка. Картина действительно была жуткая, будто здесь проводился какой-то ритуал жертвоприношения. И верх бесчеловечности — оставленный прямо перед деревом стул с сидящей на нём куклой. Даже вышитая улыбка казалась фальшивой. Гильдия действительно жестока. Но в этой войне все показали своё настоящее лицо. И ни ВДА, ни Портовая Мафия не уступали американцам в том, чтобы достичь своего любым путём. Ацуши как заворожённый застыл перед экспозицией, сглотнув ставшую вязкой слюну. Дазай стоит с минуту молча, постукивая пальцем по губам в задумчивости, а затем тяжело вздыхает, окинув сердцевину дерева пустым взглядом, и выставляет руку ладонью кверху. — Мне нужен нож. Акутагава-кун, у тебя есть нож? Этот вопрос выбивает Рюноске из прострации, и он моргает пару раз, откашлявшись. — Нет. Дазай смотрит на него слишком осуждающе, будто лыжник не взял лыжи на тренировку, а потом качает головой, обратившись к Накаджиме. — Ацуши-кун? — Вы не говорили ничего про нож, — пристыженно заявляет он, уронив взгляд в пол. — И что это такое, молодые люди? — всплёскивает руками Осаму, — Вы куда вообще собирались? Рыбу ловить или по лесу гулять? Если на Накаджиму такая фраза и сработала, то Акутагава как стоял с каменным лицом, так и остался стоять, сложив руки на груди. — Скажите спасибо оба, что я знаю, где Чуя хранит оружие, — в конце концов закатывает глаза Дазай, выуживая изо пазухи блестящий портовый клинок с чёрной рукоятью. Рюноске вскидывает бровь, но продолжает молчать. — Ацуши-кун, помоги мне. Подержи его тело. Накаджима тут же оказывается рядом, делая так, как его попросили, пока Дазай, не особо стараясь сделать всё аккуратно, разрезает корни один за одним, постепенно снимая Кью с его своеобразного распятия. Ацуши наблюдает за его движениями, задумавшись о чём-то, но потом всё-таки решается спросить. — Дазай-сан. Как вы думаете, оставлять Кью в живых — целесообразное решение? Его проклятие столько всего наворотило. Пострадали не только простые жители Йокогамы, но и Портовая Мафия и Детективное Агентство. — Определённо нет, — спокойно отвечает тот, отламывая ветвь, обернувшуюся вокруг детского запястья, — Но Мори ни за что не откажется от такого козыря в рукаве. Да и существование Кью — гарантия того, что Мафия меня не убьёт. Ацуши сводит брови к переносице, когда тело наваливается на него сверху, и ему приходится обхватить его поперёк груди, чтобы случайно не сломать всё ещё скованные ноги. — В каком смысле? — Пока Кью жив и находится в Мафии, разве не моя способность — единственная мера предосторожности? Следует небольшая пауза, пока Дазай избавляется от последних уз, связывающих Юмэно со способностью Джона Стейнбека, а Ацуши взвешивает, стоит ли это говорить, когда Акутагава находится буквально в нескольких метрах, испепеляя его спину полным ненависти взглядом. — Но это же не помешало Мори-сану... в прошлый раз… Последняя ветвь падает на бетонный пол, и дерево тихо стонет скрипом, а из лёгких мальчика вырывается тихий вздох. Дазай не спешит с ответом, заботливо протирая нож краем своего плаща и кладя его обратно на законное место. — В прошлый раз Мори надеялся на то, что взамен получит козырный туз, — всё-таки улыбается ученику он, и пока тот изумлённо хлопает глазами, пытаясь найти связь, уже оборачивается к застывшему у стены Рюноске, — Он весь Ваш, Акутагава-кун. Юноша откашливается, хмуро кивнув, и чуть ли не вырывает у Накаджимы тело. Пока они покидают подземелье, Рюноске несколько раз спотыкается о скользкие от плесени ступни, и когда Ацуши прыскает, не выдержав такого при условии до невозможности агрессивного выражения лица мафиозника, столько же раз на него кричит, выпуская накипевший пар. Дазай идёт первым, отрешённо насвистывая себе под нос какую-то мелодию, но когда они выходят к выходу из хижины, почему-то замедляет шаг, пропуская идущего сразу за ним Акутагаву. — Придурок толстолобый, видимо, тебе мозги тигриные достались вместо человеческих… Закончить изящное оскорбление он не успевает, потому что, будто воспользовавшись тем, что юноша был слишком увлечён подбором лучшего аргумента, его ноги обвивают щупальца, утаскивая вперёд. Он реагирует быстро, тут же переложив Кью со своих рук на землю, но не успевает пустить Расёмон вниз для опоры, всё же упав на спину. Ацуши реагирует так же быстро, выпрыгивая вперёд сразу с четырёх конечностей и одним движением челюсти перекусывая кандалы. На его зубах остаётся чёрная солёная жижа, по вкусу напоминающая морскую воду, а затем щупальца отступают, впитываясь обратно. Когда Акутагава наконец приходит в себя после столь неожиданной атаки и оба юноши поднимают взгляды туда, откуда тянуться длинные плавники, Лавкрафт уже стоит к ним спиной, скрутив шею на все девяносто градусов и смотря на них своими чёрными нечеловеческими глазами в перевёрнутом положении. — Я голоден, — его губы практически не двигаются, когда из гортани вырываются эти хрипы, мало похожие на речь, но будто троекратно усиливающиеся в ушных раковинах, — Я закончу работу и пойду домой. Спать. Я так хочу спать… Руки давно перестали быть руками, и теперь напоминали волосы гидры, где вместо змей — длинные щупальца, извивающиеся в разных направлениях. Пока Накаджима оторопело протирает рот от чёрной массы, пытаясь понять, какой именно инстинкт побудил его броситься вперёд и помочь человеку, которого он ненавидит всей душой, Рюноске кривит лицо в гримасе отвращения, оборачиваясь на него: — Что это за хрень? Ты же боролся с ним до того, как я сюда пришёл. Что это? — Откуда я знаю? — испуганно вскрикивает тигр, — Моей задачей были снайперы, и вообще до того, как ты сюда пожаловал, он выглядел не так ужасно. — Это его истинная форма, — подходит к ним сзади Дазай, успевший за некоторое время, что они были заняты, оттащить Кью обратно в хижину, и теперь с интересом рассматривающий нечто перед собой, в задумчивости склонив голову к плечу, — Сейчас на него не действует моё обнуление. По крайней мере, если я прикоснусь к щупальцам — точно. — Откуда Вы знаете? — Ацуши спрашивает это одновременно с надеждой, что раз хоть что-то известно, то станет понятно, как его можно одолеть, и одновременно с испугом от такого не оптимистичного прогноза наставника. — Я уже боролся с ним раньше. Правда, тогда он ещё не был так распалён и в основном за него брался Чуя, — Дазай постукивает пальцем по губам, — Сейчас я понятия не имею, что с ним делать. — Класс, — обречённо выдыхает Акутагава, всплеснув руками от злости. Осаму молчит ещё с минуту, прекрасно понимая такое опасение на лицах обоих, и уже хочет всё-таки набрать знакомый номер, вызвав подкрепление в виде того самого сидящего в офисе "на случай непредвиденной ситуации" напарника, как вдруг оборачивается через плечо, вглядываясь вглубь леса. В голове тут же загорается идея. Напарник. Точно. — Задержите его, — только и произносит он, срываясь с места. Ацуши оторопело смотрит ему вслед, а раздосадованный такими минимальными инструкциями Акутагава агрессивно щёлкает челюстью. — Что это должно значить? — Это должно значить: "Не выпускайте его с периметра и, по возможности, не убейтесь", — кричит Дазай через плечо. Рюноске уже хотел высказать что-нибудь матерное, подходящее под ситуацию, как вдруг на периферии слуха до него доносится встревоженное "Пригнись!", и, стоит ему исполнить совет, над его головой пролетает длинная дуга с такой скоростью, что удар о череп определённо грозил переломом. — Спать, — продолжает декларировать Говард, склонив голову в неправильном направлении так, что длинные чёрные волосы, больше напоминающие водоросли, касаются кончиками земли. Ладно. Задержать так задержать. Главное, чтобы это млекопитающее не лезло под руки. И тогда он сможет доказать, что гораздо сильнее, чем Дазай-сан думает. Чёрные ленты Расёмона расходятся из его плаща в разные стороны, практически скрывая солнечный свет. Лежащего за деревом Джона Осаму находит быстро, и, обрадовавшись, что тот удар не отправил его на тот свет и, слава богу, даже не вырубил, подходит к нему. Обессиленный американец, только пытавшийся подняться на четвереньках с травы, завидев своего оппонента тут же прижимает руку к земле, стараясь спровоцировать атаку, однако неправильно рассчитывает расстояние, и через секунду уже знакомая холодная ладонь ложиться на его шею, обжигая тело ледяным морозом. — Не так быстро, — ухмыляется Дазай, быстрым движением выуживая изо пазухи нож и приставляя к горлу Стейнбека. — С тобой побегаешь, как же, — нервная улыбка получается кровавая и дрожащая от бессилия, но от этого не менее пугающая. — Вот скажи мне на милость, — детектив расслабленно опирается локтем в его плечо, подставляя ладонь под подбородок, и сквозь жухлую крону деревьев наблюдает за атаками, что производят один белый и один чёрный силуэты вдали по незамысловатому Ктулху, — Мы с тобой уже столько знакомы. Целых два раза боролись, а я так ни разу не видел, чтобы твой напарник настолько разрастался. Скажи, долго он будет строить из себя хранителя Атлантиды? — Ты правда думаешь, что я тебе хоть что-то скажу? — поражается Джон под ним, стараясь абстрагироваться от холодного оружия, прижатого к его артерии, — После того, как ты натравил на меня сначала того рыжего, а потом и свою дикую кошку? — Не надо так концентрироваться на прошлом, — вздыхает Осаму, — Что было, то прошло. Накаджима делает ещё один переворот в воздухе, больше похожий на акробатический трюк, и делает выпад с тройной силой, пробивая лапами тело Лавкрафта. Тому, наверное, ни горячо, ни холодно, потому что щупальца продолжают атаковать Рюноске один за одним, пока Расёмон извивается между ними, стараясь хоть за что-то ухватиться. — Ты можешь действовать быстрее?! — рычит сквозь зубы Ацуши, когда ещё одна партия обвивает его лапы, стараясь вырвать с корнем. — Закрой пасть, — выкрикивает Акутагава с не меньшим гневом, маневрируя между ними, — Я с тобой сотрудничать не собирался. Когда Лавкрафту всё же удаётся сорвать с себя Накаджиму, будто надоедливый репей с одежды, и того откидывает на несколько метров, Рюноске решает, что это — лучший момент для его атаки. Чёрные ленты ползут вверх по многочисленным конечностям, раскрывая плащ почти полностью, но он не обращает на это никакого внимания, с силой сжав зубы. Сопротивление достаточное, однако слишком запоздалое, учитывая, что способность уже двигается вдоль тела врага, и мафиози задерживает дыхание, сделав финальный рывок. Уже через секунду туловище, покрытое когда-то белой тканью рубашки, раскрывается, словно цветок. Сквозь рёбра торчат острые чёрные шипы, кости выворачивает наружу, а из глотки Лавкрафта вырывается невыносимо громкий стон. Подержав так с минуту, чтобы удостовериться, что американец натерпелся достаточное количество боли, Акутагава отпускает способность, и впалые дырки, ещё секунду назад наполненные остриями Расёмона, разлетаются алыми вспышками, а тело падает на землю, уже не сдерживаемое ничем. Чёрные глаза, ставшие в мгновение мёртвыми, безэмоционально наблюдают, как опасность отступает, но уже слишком поздно, чтобы что-то менять. Здесь вывод один: летальный исход. Ещё ни один человек не смог выжить после такого. И ни один не сможет никогда. Рюноске облегчённо выдыхает, снова обращаясь в вернувшийся плащ, словно в броню, и устало, но довольно, смахивает со лба каплю пота. И что бы этот никчёмный тигр делал без него? Теперь препятствие свергнуто. Дазай-сан же видел, что Акутагава один смог справиться с таким противником? Накаджима ошеломлённо подходит ближе, широко распахнутыми в ужасе глазами наблюдая, как масса, бывшая недавно телом, истекает кровью. — Я же говорил, что мне не нужна иллюзия того, что ты что-то можешь сделать, — выплёвывает Рюноске, глядя на него. Ацуши молчит, не зная, что тут можно ответить. Интуиция подсказывает, что всё не могло закончиться так легко. Почему же Дазай-сан тогда куда-то делся, если выход был так близок и так прост? Но и неопровержимое доказательство он видит своими глазами. Здесь невозможно выжить. С такими повреждениями хоронят в закрытом гробу. В тот момент, когда он уже открывает рот для того, чтобы впервые в жизни, переступив через себя, принять победу Акутагавы, тело вдруг снова начинает хлюпать, возвращая его взгляд на место. Сам Рюноске тоже округляет глаза, наблюдая, как масса разжимается, в мгновение становясь больше, и с каждой секундой всё больше и больше. Ему приходится сделать шаг назад, так как это — что бы это ни было — не собирается останавливается, продолжая разрастаться и с каждым метром и принимая всё более и более мерзкие очертание. Высокая тень закрывает небо, когда огромная громада, в десяток раз больше их роста, занимает практически всю поляну, скрыв солнце за собой. Накаджима прикрывает рот, высоко задрав голову вверх. Наверное, это одно из самых мерзких зрелищ, которые он только видел до этого. Эта гора, состоящая из переливающихся синим, чёрным и фиолетовым щупалец будто вылезла из самых дешёвых фильмов ужасов, отдавая зловонным запахом сгнившей на берегу моря плоти. Она двигается. Всё это выдвигается. — Поздравляю, — только и смог выпалить он, — Доволен? Акутагава впервые не находится с ответом, замерев в точно такой же позе. — Ого, — единственное, что говорит Дазай, вскинув брови на рваные крылья из плоти, что вылезают из краёв этой кучи, и небольшую голову с красными глазами, расположившуюся на вершине. Стейнбек ухмыляется, а в его глазах загорается пламя азарта. — Ну всё, пиши — пропало. Теперь у вас абсолютно нет шансов. Это Осаму понимает и сам, наблюдая, как две фигуры нападают одна за одной, когда чёрные ленты ползут вверх, но расходятся по швам, когда куски плоти, вырываемые острыми когтями, прирастают обратно на место. — Всё ещё не готов к диалогу? — А сам как думаешь? — Джон, на удивление, даже не старается вырваться из хватки или использовать способность, будто уверен в своей безнаказанности. — А так? — Дазай знает, насколько остро Накахара точит свой нож, поэтому стоит надавить на кожу чуть сильнее, и на ней проступает тонкая красная полоса, а на лезвии — крохотные капли крови. Американец хрипло болезненно смеётся, но даже не поднимает руку, чтобы его остановить. — Ты не убьёшь меня, — уверенно произносит он, — Иначе вы проиграете. — Резонно, — соглашается Осаму, — Но какой мне от тебя толк, если ты продолжишь играть в молчанку и мы проиграем в любом случае? — Резонно, — тоже соглашается Стейнбек. Ацуши выдохся. Наносить удары становится всё труднее, а от цикличности кружится голова. Ничего не меняется. Чем больше сил он прилагает для атаки, тем более бесполезными они становятся. Он крутится вокруг этой массы уже добрые десять минут, маневрируя между летящими щупальцами, словно дикая кошка, но отчаяние и безысходность придавливают. Мотивации продолжать нет. Дазай-сан скрылся между деревьев минут двадцать назад и всё ещё не подал сигнал. Может, он зовёт помощь? Ещё и этот напыщенный Акутагава. Видит же, что ничего не помогает, а всё равно продолжает бросаться, как дворовая собака, обнажая клыки всё больше и больше. В каждом его движении читается то же отчаяние, перемешанное с агрессией. Невообразимый коктейль. А ведь юноша говорил, что на это задание надо было отправлять Накахару-сана и Дазая-сана. Они бы точно справились лучше них. Вырвав ещё один кусок и посмотрев, как на пустом месте уже через секунду вырастает букет из щупалец, чуть не ухвативший его за хвост, Накаджима останавливается, плотно сжав зубы. Нет, он совершенно не хочет этого предлагать. Да и вообще не хочет говорить с этим ублюдком, если честно. Но другого выхода просто нет, наверное. А один раз уже и можно переступить через себя. Он же делает это ради Агентства, верно? — Акутагава! Рюноске делает вид, что не услышал обращения, кидаясь вперёд с удвоенной силой. Накаджима цокает языком, но вспоминает, с насколько толстолобым и "самостоятельным" придурком имеет дело, поэтому откашливается, повторяя: — Акутагава! Остановись ты! Никакой реакции. — Акутагава!!! Рюноске тяжело дышит, уперевшись руками в землю. Всё его тело напряжено, волосы стали влажными от пота, а на скуле осталась грязь от недавнего падения. — Что тебе от меня нужно? — рычит он сквозь зубы, не поднимая головы. — Ты же видишь, что это бесполезно. — Бесполезно твоё существование. Ацуши уже хочет послать его далеко и надолго, но вовремя вспоминает, что если махнёт рукой сейчас, возможно, другим членам Агентства придётся это разгребать вместо него. Нет уж, увольте. — По отдельности мы не представляем для него никакого урона. Нам нужно нападать вместе. Акутагава всё-таки вскидывает подбородок, встречаясь с ним взглядом, полным отвращения. — Ни за что. Только не с тобой. Ну что за осёл. — Как будто мне сильно хочется это делать именно с тобой, — всплёскивает руками Накаджима, — Но, к сожалению, кроме тебя я тут никого не наблюдаю. Хоть раз можешь угомонить свои комплексы и сделать что-то не самолично? Поражением ты никому ничего не докажешь. По отдельности мы ничего из себя сейчас не представляем, а вместе нас будет уже двое. Рюноске даже столбенеет от такой долгой тирады на повышенных тонах, поэтому забывает даже возмутиться. — Тебе бы поменьше проводить времени в компании Дазая-сана. Он на тебя очень дурно влияет своими мотивационными речами. Обрывает его мощный удар в нескольких метрах от него, нанесённый щупальцей, размером с вагон поезда. Ацуши распахивает глаза, а Акутагава сглатывает, мысленно ненавидя себя за это решение. — Ладно! Чёрт с тобой! — Что они задумали? — вскидывает бровь Джон, наблюдая за вдруг замершими парнями. — Ты правда думаешь, что если бы я даже знал, я бы тебе сказал? — возвращает ему Дазай, в свою очередь тоже заинтересовавшийся внезапным кооперативом. Стейнбек закатывает глаза, зажав рану на шее рукой. — У них всё равно ничего не выйдет. Когда Лавкрафт такой, его нельзя уничтожить извне. Вот оно. Дазай распахивает глаза от того, насколько всё было, на самом деле, просто. Заметив заминку врага, американец наконец понимает, что сказал, и замирает на месте, выругавшись на английском. — Вот как? — улыбка блуждает на губах Осаму, пока он судорожно осматривает тело истинной сущности Говарда на предмет хоть чего-нибудь, что могло бы сгодиться для того, чтобы попасть внутрь. Но как назло, взгляд не натыкается ни на что подходящее. Плоть прерывается щупальцами, крылья скрывают щели, а красные глаза сбивают с толку. Но не может же быть совсем ничего? Хотя, если даже пробить его насквозь, он тут же регенерирует, отрастив недостающую часть, дабы закрыть проход. Судя по всему, именно поэтому он нарастил себе такую массу. Это как жировая прослойка у свиней — закрывает все жизненно важные органы, а именно — пустоту. Органы. Да, вся эта плоть напоминает огромные, увеличенные в размерах органы. Вот что-то похожее на кишки, вот лёгкие, вот кожа, сросшаяся в крылья, а вот — глаз. Глаз. Обычный глаз, увеличенный в размерах. Он находится на достаточной высоте от земли, примерно в середине остальной кучи так, чтобы его не было заметно. Но глаза самого чудовища находятся на голове. Они красные, круглые, с мёртвыми зрачками, светящиеся только для того, чтобы показать — это орган зрения монстра. А этот... Он выглядит по-другому. Дазай ухмыляется, убирая нож в карман и освобождая Стейнбека от угрозы, но всё ещё держа его рукой за шею, чтобы тот не посмел применить способность. Джон в ожидании поворачивает голову, с интересом глядя на него. — Ацуши-кун! Накаджима, до этого в чём-то прерикаюшийся с Акутагавой, оборачивается через плечо с надеждой, что привели подмогу и ему больше не придётся уговаривать противника на один день стать напарником. Но замечает лишь наставника, что всё это время стоял между деревьев. — Глаз! — повышает тон Дазай, кивая на чудовище. Ацуши сводит брови к переносице, будто не расслышал или даже не понял, что ему сказали. Глаз? Какой ещё к чёрту глаз? Но Рюноске, обернувшийся на голос одновременно с ним, хватает его за плечо, указывая на высоту примерно равную семи метрам над землёй. Туда, где пульсирует большой карий глаз. Акутагава говорит юноше что-то, неслышимое для Дазая, и Накаджима, с десять секунд посмотрев на него, как на придурка, всё-таки кивает, разбегаясь. Хватаясь за щупальца и высоко прыгая, удерживая свой вес когтями, впившимися в плоть, он выпрыгивает, ударяя кулаком в прямо дико вращающийся карий зрачок. Звучит громкий взрыв. Чудовище завывает, теряя ориентацию в пространстве и начиная в панике бороться всеми конечностями. Ацуши уносит взрывом, но он и не пытается задержаться там, приземляясь внизу на все четыре лапы и выгнув спину. Дазай с интересом наблюдает за ним, сощурив веки. Неужели действительно всё поняли правильно и сработают вместе? Акутагава ухватывается за летящую над его головой щупальцу Расёмоном, взлетая вместе с ней. — Шипы! — выкрикивает Накаджима снизу так, что даже Осаму его слышит. — Без тебя знаю, — огрызается Рюноске, отталкиваясь ногами от опоры и прыгая. Чёрный плащ за ним раскрывается, и ленты, связавшись вместе в сверло, ударяют прямо в центр глаза, прорвав путь. Под точной траекторией юноша влетает в него, и уже через секунду скрывается внутри. На том месте, где только что был проход, вырастает стена из плоти, оборвав единственный путь к выходу. Дазай задерживает дыхание. Сначала ничего не происходит. Лавкрафт продолжает выть, никак не меняясь в поведении, а Ацуши замирает на месте, в ожидании уставившись на него. На минуту поляну накрывает тишина, а потом, словно по команде, плоть со всех сторон раскрывают огромные чёрные шипы. Кожа рвётся, но никто уже этого не видит, когда звучит мощный взрыв. Осаму прикрывает лицо предплечьем от ударной волны, а Накаджиму снова сносит так, что он ударяется спиной о ствол дерева. Стейнбек ошарашенно смотрит вперёд, сжигая глаза яркой вспышкой, похожей на взрыв солнца. Вместе с ней сгорает его надежда. Она ознаменовывает очередную победу. Не его победу. Когда Ацуши щурится от боли в затылке, всё же открывая глаза, на месте чудовища остаётся лишь пустой кратер. На который, к слову, ему перекрывает вид чёрный силуэт, стоящий прямо перед ним. Акутагава брезгливо отряхивает руки, пока чёрные ленты постепенно возвращаются на своё законное место, снова образуя плащ. — Я не буду подавать тебе руку, ничтожество, — произносит он, но уже без особого желания конфликта. Накаджима вдруг улыбается, что совершенно сбивает Рюноске с толку, так что он просто сконфуженно отворачивается, наблюдая за итогом своей работы. В целом, план действительно был неплох. Но он скорее самолично свернёт себе шею, чем заикнётся об этом вслух. Джон даже не замечает, как холод отступает, а Дазай снова поднимается на ноги, отряхивая плащ. — Ну, что ж, — констатирует он, — У нас два-ноль, Стейнбек. Тот, сглатывает, становясь на колени ровно и всё ещё обескуражено смотря на пустынный кратер. — Вам просто повезло... — шепчет он. Хриплый смех снова приводит его в чувство, когда Осаму оборачивается через плечо уже по дороге к хижине. — Второй раз подряд? Да если бы всему Агентству так везло, может быть, мы бы уже давно были самой влиятельной организацией города. На будущее, я бы советовал всё же прислушаться к недавнему совету. Ради твоего же блага. — Ты снова оставишь меня в живых? — ошарашенно переспрашивает Джон, осматривая свои раны. Дазай пожимает плечами с меланхоличной улыбкой. — Да. Какой смысл мне убивать тебя? — Остаться в живых унизительнее. — В этом и суть. Он подмигивает ему, продолжая свой путь и насвистывая какую-то мелодию. Может, понести такое поражение действительно унизительно. Возможно, даже уничтожающе. Но Стейнбек вспоминает о своей семье. Вспоминает о том, что он должен вернуться, чтобы обеспечить им лучшую жизнь. Они ведь даже не знают, что он сейчас далеко за океаном, в далёкой Японии. Они ведь даже не знают, во что он влип ради них. Они ведь даже не знают, что был бы он на месте Дазая, он бы обязательно убил. Возможно, он сможет смириться с помилованием, с таким поражением. Ему снова подарили жизнь. Не важно, как. Важно, что он жив. Именно об этом он думает, поднимаясь с земли на дрожащих руках и, не оглядываясь и хромая на одну ногу, скрывается в глуши. — Поздравляю! — разводит руками Дазай, когда юноши оборачиваются в его сторону, — Сегодня мы полностью отработали работу в команде. Куникида будет очень рад, Ацуши-кун. Накаджима, видимо, не сильно радуется такой новости, потому что не ведёт и бровью, всё ещё пытаясь отдышаться. Акутагава рядом с ним лишь закатывает глаза, не приняв похвалу на свой счёт. — Слава богу, это закончилось. — Не радуйся раньше времени, Акутагава-кун, — улыбается Осаму, — Кто знает, что будет завтра. — Я знаю. Ни завтра, ни послезавтра, никогда больше я не буду работать с ним, — огрызается Рюноске, рыкнув на Ацуши: — Радуйся, что я слишком устал, чтобы браться за тебя. — Радуюсь, — кивает тот. Он смотрит на Накаджиму полным ненависти взглядом, а затем разворачивается на пятках, следуя ко входу в хижину. — Моё дело сделано, я ухожу. Ацуши облегчённо вздыхает, не в состоянии выдать ему что-то более язвительное и оскорбительное в ответ. Дазай смотрит ему вслед пару секунд, напряжённо закусив губу. В голове крутятся слова, не готовые ещё сорваться с его уст, но уже сформированные в полноценные предложения. Но он не говорит их, вместе этого крикнув: "Привет Мори-сану!". Внутри Акутагавы что-то хрустит, надломавшись, но он не подаёт вида, взваливая Кью к себе на плечи. Не сейчас. Небо давно стало оранжевым, и уже вставшая изо елей полупрозрачная луна зависла над лесом. Птицы смолкли, в страхе разлетевшись кто куда, и поляну накрыл вакуум тишины. Чтобы не спугнуть это приятное ощущение, Дазай придерживает Ацуши за плечо, неслышными шагами уводя его в противоположную сторону от Рюноске, который всё-таки оборачивается через плечо, последний раз тяжело вздохнув перед тем, как скрыться в знойной тени деревьев. Когда Накаджима устало падает на переднее пассажирское, несмотря на ноющую боль в медленно регенерирующих повреждениях, первое его действие — пристегнуть ремень безопасности. С Дазаем по-другому ездить невозможно, а если и возможно, то очень опасно для жизни. Сам Осаму, усевшись на место водителя и заведя машину, откидывается спиной на спинку кресла и оборачивается на подопечного. — В общем, у меня есть ещё дела, так что я подкину тебя до Агентства, а там ты уже за меня отчитаешься перед Куникидой-куном, примешь премию за лучшую битву столетия и все почести самолично. Или перенесём на завтра и мне везти тебя в общежитие? Ацуши поражённо хлопает глазами, смотря, как он абсолютно спокойно трогается с места, выворачивая по лесной дороге к шоссе. — Что у Вас за дела? — Меньше знаешь — крепче спишь, — пожимает плечами он, — Сейчас получше держись, начнутся кочки — тебя даже Йосано не соберёт. Накаджима, несмотря на столь интригующее заявление, тут же вцепляется всеми конечностями в сиденье, чуть ли не выпуская когти в мягкую обивку. Такое поведение абсолютно нормальное для Дазая. Он вечно что-то скрывает, вечно чем-то занят. Разбираться или лезть в это юноша не хочет и, тем более, даже не собирается. А даже если бы и захотел, ничего кроме фразочек с томным подсмыслом и мастерских увиливаний от темы бы не получил. Если есть дела — значит, так нужно. Но что-то в его интонации было не так. Чутьё тигра не давало покоя внутри, будто оно услышало больше, чем сам Ацуши. Но кто он такой, чтобы говорить что-то против? — Тогда до Агентства, пожалуйста, если это Вас не затруднит. — Ваш заказ принят, — улыбается Осаму, когда однообразный лесной пейзаж за окном сменяется привычным пыльным дорожным, где сквозь лобовое стекло видно далёкие серые многоэтажки Йокогамы. Накаджима тяжело вздыхает, будто выпуская в салон всё своё напряжение, накопившееся за столь долгий день, и прислоняется виском к окну, закрывая глаза и понимая, что наконец спокоен. *** Мда. Интересный, конечно, денёк выдался. Да настолько насыщенный, что Чуе даже трудно сконцентрировать на чём-то внимание. Что можно назвать самым запоминающимся? Ну... В целом, ручной енот того самого Эдгара По был первым странным событием. Но даже это не может переплюнуть то, что их втроём буквально, блять, закинули в книгу. Йосано пришлось неплохо так дать ему по затылку, чтобы он понял, что это не галлюцинации после похмелья, да и в этом мире вообще никакого похмелья нет. Как и Смутной Печали, к слову. Без Арахабаки он чувствовал невероятную пустоту внутри себя. Причём настолько гнетущую, что тело невольно пробивала дрожь. Прожить без способности несколько часов было настолько отвратительно, что когда сила снова вернулась к нему, он поначалу даже не смог с ней полностью совладать. Опыт, который он вряд ли захочет когда-нибудь повторить. Лучше умереть под действием порчи, чем ещё хоть раз почувствовать свои руки настолько холодными без знакомой кожи перчаток. Вообще он не особо разбирался в том самом деле, из-за которого они туда попали. Роли в этом спектакле им раздали ну просто прекрасные: Ранпо, кто бы сомневался, стал тем самым хозяином поместья с шёлковой накидкой на плечах; Йосано — доктором в строгих тонких очках, а сам Накахара, по странному стечению обстоятельств, — напарником убитого охранника в строгом костюме. Не студенткой на подработке — и на том спасибо. Эдогава чувствовал себя ужасно, а Акико просто металась из крайности в крайность, не зная, как бы ему помягче преподнести информацию о том, что его выдающийся ум — не следствие способности. Даже зная о том, что всё это — лишь спектакль, Чуя действительно испугался, когда её убило собственным топором. Зрелище было так себе, по этому он был полностью солидарен в подавленном состоянии Ранпо. Тем не менее, детектив справился с заданием с самой быстрой скоростью, в который раз поразив Накахару. Конечно, он и раньше испытывал к коллеге бесконечное уважение, но теперь — с утроенной силой. Только по-настоящему сильный и собранный человек может смириться с ужасающей правдой под гнётом смерти человека, ставшей для него младшей сестрой, и распутать дело, в котором просто нет правильного ответа. Ранпо действительно удивительный человек. Именно человек, а не эспер или одарённый. Хоть и со своими странностями. Но кто в Детективном Агентстве вообще полностью здоровый и адекватный? Дело, которое должно было длиться не более часа, растянулось на целых пять, хотя в той самой книге прошёл полноценный день. Сам Эдгар По показался Чуе с самого начала слишком странным. Его длинная причёска, скрывающая половину лица, так и провоцировала дать визитку нормальной парикмахерской, раз у самого американца руки кривые. Юноша имел хороший японский, нервную улыбку, старомодный, но при этом элегантный костюм, а также неплохой талант к писательству. Который, к слову, и стал причиной их пытки сегодня. Их отношения с Ранпо были... Странными. Чуя не был сплетницей, что разносит слухи и ловит глазами каждую деталь. Он вообще не любил лезть в чужие дела. У него есть своя собственная вполне себе ебанутая жизнь, которая требует к себе более острого внимания. Но Эдгар являлся их врагом, а Накахара ещё с Мафии привык не только изучать оппонента визуально, но и тщательно следить за любыми действиями, анализировать настрой, опасносность способности и отношения человека к противнику. И если на Чую и Йосано По кинул приветственный взгляд только в виде одолжения, то на Ранпо смотрел просто не переставая, разбрасывался странными фразочками о их прошлом, которые, наверное, понятны только гениям, судя по таким же непонимающим глазам Акико, как и у самого Накахары. А Ранпо вёл себя тоже немного... непривычно, наверное? Он вообще никогда не отличался тем, чтобы вдруг ни с того, ни с сего похвалить кого-то. Особенно, того, кто поставил тебя в такое сложное положение только из-за мести. В общем, ощущения остались смешанные. Но задумываться об этом дольше трёх секунд Чуя всё равно не собирался, так как был слишком уставшим, чтобы даже ударить американца за такую унизительную подставу. Он буквально пробыл целый день в роли простого охранника в доме с серийными убийствами без способности. И что теперь, благодарить его за это? Какие бы чувства ни питал к соратнику по гениальности Эдогава, Накахару всё равно передёргивало. Ну, главное, что они всё же получили самую важную информацию? Конечно, для этого Чуе пришлось неплохо так помучаться, Ранпо — смириться со своей природой, а Йосано — вообще умереть... Но главное же итог, верно? Ещё не понятно, кому сегодня досталось хуже: несчастной троице во главе с до странности воодушевлённым Эдогавой, или дуэту с сомнительным коллективом в виде невдупляющего тигра и суицидального неответственного наставника. Интуиция ещё на подходе к офису подсказывала, что что-то точно пошло не по плану. А удостовериться он смог уже через минуту, когда увидел стирающего с лица грязь Ацуши, а рядом с ним Куникиду, с чего-то наворачивающего круги вокруг подопечного с дикими расспросами. В целом, самый худший сценарий оправдался: мало того, что они по какому-то удивительному стечению обстоятельств пересеклись с Акутагавой, что имел абсолютно идентичные цели с ними, так ещё и действительно попали в ловушку Гильдии. Ну прямо чудо, да и только. Когда Накаджима, запинаясь, описал странного колхозника с деревьями, растущими из рук, и его напарника-осьминога, Чуя лишь закатил глаза, вспомнив его собственную драку с этой двоицей. Хотя коту, конечно, досталось похуже. Никакую кучу из щупалец, размером с пятиэтажный дом, Накахара не припоминал. Что действительно его поразило, так это то, что Рюноске сработал с Ацуши в команде. Чуя хорошо знал Акутагаву. Наверное, даже больше, чем сам себе отдавал отчёт. После того, как Дазай покинул Порт, почему-то Накахара почувствовал себя ответственным за паренька с поломанной судьбой, который пережил столько боли и страданий. Он стал для него что-то вроде... Младшего брата? Наверное, именно так можно это описать. Просто обязанным за ним приглядывать и помогать, если это требовалось. Именно Чуя понимал больше всех ту реакцию на уход наставника из его жизни. Так что хотел стать для него опорой, а не пытался кого-то заменить. Хотя бы на первое время, пока тот не свыкнется с травмирующим событием. Он видел, как Акутагава рос, становился сильнее, как стал тем, кем он является сейчас. Со всем его холодным характером и отталкивающей пустотой на лице. Чуя знал, что Рюноске никогда не работает с кем-то. Тем более не думал, что он сможет перебороть себя и встать плечом к плечу со своим объектом ненависти. Это было совершенно на него не похоже. Накахара не думал, что это произошло само по себе. Определённо, Дазай приложил руку. Но зачем? Зачем ему это было? Кстати о Дазае. Его не было в офисе во время рассказа. Чуя не видел его ни на коридоре, ни на на улице. Когда они успели с ним разминуться? Когда он спросил об этом Ацуши, тот только промямлил что-то про срочные дела, которые тому надо было решать сразу после задания. Он даже в Агентство на зашёл, как после сказал ему с упрёком Куникида, недовольно сложив руки на груди. Мол, подкинул Накаджиму, сдал рабочую машину, а потом тут же утопал в неизвестном направлении, и слова никому не сказав. Накахара лишь вскинул бровь, но ничего не сказал. Дела? Какие, блять, у него могут быть дела? Тем более, те, в которых он не уведомил Чую. Интересная получается ситуация. Но он слишком устал, чтобы думать ещё и об этом. Все ответы он получит уже завтра утром, когда они встретятся на работе. Тогда и появится шанс хорошенько ему предъявить. А завтра предстоит действительно трудный день, судя по белому конверту с информацией на руках Ранпо. Быстро попрощавшись со всеми, когда за окном уже стояла чернота ночи, а на улице загорелись жёлтые фонари, Чуя спокойно сел в машину, закурив сигарету и свесив руку в открытое нараспашку окно, и поехал в сторону квартиры. Дорога показалась мучительно долгой, словно двадцать минут растянулись в целые часы. Хотя всё ещё трудно было акклиматизироваться после того путешествия в книге, снова найдя своё время. Чуе казалось, что он пересёк на самолёте все часовые пояса разом, сдвинувшись сразу на все двадцать четыре часа. Но добило его не это. А то, что как по закону подлости, когда он поднялся с паркинга, у входа в подъезд замерла девушка, что-то настойчиво ища в своей сумочке. Сначала он не обратил на неё никакого внимания, остановившись рядом и первым открыв домофон таблеткой, распахнув перед ней дверь. И только когда брюнетка подняла голову, округлив глаза на странного незнакомца в такой поздний час, а на её губах вдруг расцвела довольная улыбка чуть ли не от уха до уха, Накахара понял, насколько полностью отвратительный сегодняшний день, начиная утренним похмельем и заканчивая поздней встречей. — Накахара-сан, добрый вечер! — восклицает Морита, тут же закрывая свою сумку и вешая её обратно на плечо, — Вы сегодня поздно. Мысленно Чуя закатил глаза, но вживую лишь кивнул головой, пропуская её вперёд себя, и с жалостью посмотрел в сторону улицы, надеясь сбежать и переночевать в машине, пока девушка стоит к нему спиной. Очевидно, он этого не делает, проходя за ней следом с усталым вздохом. Лифт открылся тут же, оставшись внизу на ночь, и Морита забегает внутрь, но Накахара даже не смотрит на кнопку, которую она нажала, уже прислонившись к стенке и прикрыв глаза, сделав вид, что едет в полном одиночестве. — День трудный выдался? — озабоченно спрашивает девушка, заправляя за ухо локон, достающий ей до талии. Чуя лишь в согласии мычит, думая, что теперь-то она, раз смогла сделать такой простой вывод, наконец отъебётся. — Может, я могу чем-то помочь? — Нет, к сожалению. Я просто очень устал. У неё очень мягкие черты лица, будто нарисованные маслом на полотне эпохи Ренессанса, что очень констатирует с её поражающе худощавой фигурой. Она вся настолько тонкая, что, казалось, любой порыв ветра может её сломать, словно спичку. Она действительно очень красива, стоит отметить. Даже удивительно, как девушка ещё не обзавелась кавалером, продолжая эти бессмысленные ухаживания за соседом сверху. — Вам стоит меньше надрываться и поберечь себя. Всё больше бледнеете. "Ты видишь меня второй раз за неделю, как ты смогла сравнить мой цвет кожи с тем, что было вчера? И если я перестану надрываться, твой родной город завтра атакует с неба огромный кит, размером с весь наш район, с американцами на борту". — Спасибо за беспокойство. Я учту Ваш совет. Звенит звонок, оповещающий о прибытии на нужный этаж, но когда Чуя открывает глаза, чтобы попрощаться и нажать на кнопку своего этажа, замечает на табло цифру "шестнадцать". — Ой, я, наверное, нажала за Вас, а про свой забыла, — произносит с придыханием Морита, но до неприличного слышно хитрые нотки в её голове. "Господи, ну давай не сегодня". Накахара отводит ворот водолазки, чтобы поглубже вдохнуть спасающего кислорода, и просто выходит, с ужасом слыша за собой стук каблуков. — По лестнице прогуляюсь, — объясняет она на его уничтожающий взгляд, прекрасно зная, что проход на лестницу находится в конце коридора, то есть, она буквально проведёт его до двери. — Морита-сан, правда... — начинает он, выставляя руки вперёд. — Давайте уже перейдём на "ты". Меня зовут Нана, — тут же смягчает она. Видимо, у неё неплохой эмоциональный интеллект, раз она по двум словам смогла понять, что её собираются отшить. Правда, неизвестно, куда она его девает, когда полное нежелание коммуницировать всегда написано на лице юноши, а она продолжает диалог. Оказывается, она не настолько глупа. Намеренно продавливает, всё понимая, но игнорируя. Интересное открытие. — Отлично, Нана, — тут же принимает её правила Чуя, лишь бы побыстрее скрыться за дверью, — я всё прекрасно понимаю, но сегодня… Пока Морита в ожидании распахивает глаза, видимо, желая узнать, что именно сегодня, в двери проворачивается ключ, привлекая внимание обоих. Накахары — от шока, что это его дверь, а Наны — с интересом, что происходит. — Добрый вечер, — произносит Дазай, стоя в проходе с высоко вскинутыми бровями и холодным взглядом, бегающим между ними. Чуя, как, собственно, и Морита, просто столбенеет, смотря на него с невообразимым количеством ахуя. — Что тут происходит? — всё-таки спрашивает Осаму, опираясь плечом на косяк. Накахара пару раз открывает и закрывает рот, то переводя взгляд на него, то на обстановку за его спиной, будто уверяя себя, что это точно его квартира, а не они ошиблись этажом и это какой-то мужик вышел из своего убежища, став галлюцинацией в усталом мозгу детектива. — Ты… — Услышал голоса, вот и вышел посмотреть, — без какой-либо интонации произносит Дазай, осматривая девушку с ног до головы и уже потеряв какой-либо интерес к продолжающему ахуевать Чуе. — А... Вы сосед Накахары-сана? — спрашивает Нана, чтобы сгладить столь неудобное молчание. — Что-то в этом роде, — изгибает уголок губы Осаму и, ещё раз пройдясь взглядом по слишком короткой юбке и худым ногам, вдруг обращается к напарнику, — А я не знал, что у нас гости. Чуя вообще впал в прострацию. Именно так лучше всего описать его состояние на данный момент. Поэтому продолжает тупо смотреть на него, совершенно не понимая, что этот придурок здесь делает и что сейчас собирается сделать. — Ох, нет, Вы не так поняли, — очаровательно улыбается брюнетка, — Я его соседка снизу. Ну, и Ваша, получается, наверное. Мы же с Вами пересекались вчера уже, верно? Челюсть Накахары не пробивает асфальт только потому, что он управляет гравитацией. Так это её Дазай описывал как "милую девушку", которая открыла ему дверь? — Всё верно, — кивает Осаму с таким видом, будто очаровательная улыбка Наны не произвела на него никакого впечатления, — Наверное, приятно познакомиться. Но всё же надеюсь, что с Вами мы больше не пересечёмся. Особенно, в такое позднее время. Он говорит это с настолько острой улыбкой, что Морита даже не понимает сначала, что ей нагрубили. А Дазай с ней уже закончил, так что просто хватает всё ещё оторопевшего Накахару за запястье. — Ты сегодня поздно, Чуя. Какие-то проблемы на работе? Уже заждался. Никто не успевает и слова сказать, как дверь уже закрывается, оставляя Нану обескураженно хлопать глазами, пытаясь проанализировать, что она только что увидела и услышала. Оказавшись в коридоре и наконец осмыслив всё, что только что произошло, Накахара вырывает свою руку из хватки, тут же уперев её в бок. Усталость как рукой сняло, если быть честным. — Так, — выпаливает он на резком выдохе, задрав голову и смотря в абсолютно невинные глаза Осаму, — По порядку. Начнём с вопроса, после ответа на который ты тут же вылетишь в окно, или с разминки? — Она твоя соседка? — вскидывает брови Дазай, полностью проигнорировав всю реплику напарника. — Сейчас моя очередь задавать вопросы, придурок, — Чуя тыкает указательным пальцем в его грудь чуть ниже ключиц, и когда тот очевидно морщится от слабой боли, сам решает, с чего начать: — Как ты сюда попал? Дазай тяжело вздыхает, опираясь локтем на комод и потирая ушибленное место с оскорблённым видом. — Я так понимаю, это тот вопрос, после ответа на который я вылечу в окно? — В точку. Осаму бы с удовольствием начал продавливать свою линию или упрямо увиливать от ответа во избежание очевидной реакции, но по лицу Накахары, искривленному в крайней степени возмущения, понимает, что и то и то приведёт к акту домашнего насилия. — Когда ты только сюда переехал... нам же было по семнадцать, да? Не отвечай, сам вспомнил. Так вот. Мы ещё работали вместе, если ты помнишь... Ну, я и сделал дубликат ключа. Пришлось его поискать конечно… — Ты сделал что? — выдыхает Чуя. — Дубликат ключа. Чисто для безопасности, не более. — Ты ебанутый? — В каком смысле? — Прямом, блять! — хлопает себя ладонью по лбу Накахара, стягивая с головы шляпу. То есть, ключи у него были всё это чёртово время? Шесть лет? — Хорошо. Окей. Я даже не хочу знать, какая нахуй безопасность побудила тебя это сделать. Ты понимаешь, что это подсудное дело? Осаму прыскает от смеха. — Ты издеваешься? На мне столько всего, что это покажется самым малозначимым из списка. На тебе, кстати, тоже. Или ты думаешь, что за все убийства, которые ты совершил даже уже будучи в Агентстве, тебе ничего не будет? — Ладно, — Чуя разводит руками в разные стороны, глубоко вдыхая, чтобы успокоиться, — Ладно. Ладно. Допустим. Что ты сейчас тут делаешь? Вот тут Дазай запинается, поджимая губы, но вовремя берёт себя в руки, почёсывая затылок. — Я забыл у тебя вчера бумажник. Тот смотрит на него как на идиота, хлопая глазами. — Бумажник, — тупо повторяет Накахара, — Ты его, блять, вчера даже в руках не держал. — Я выложил из кармана на комод в коридоре, пока ты утром обувался, а я ловил тебя, чтобы ты не грохнулся, — невинно объясняет Дазай, — Вспомнил, решил забрать. Не предупредил тебя, потому что подумал: "зачем, если у меня и так есть ключ?" Настолько тупой аргумент Чуе просто нечем крыть. По своеобразной логике, которая субъективна только для Осаму, здесь всё вполне закономерно. Даже такое поведение вполне понятно. Он бы по-другому в любом случае бы не поступил. — Предположим, — нехотя произносит он, прокручивая в памяти пустынную столешницу комода, когда брал утром ключи от машины. А может, просто не заметил из-за похмелья, — Забрал? Дверь показать? Она прямо за моей спиной. Даже на это находится оправдание. Хоть оно и добивает последний гвоздь в крышку недоверия Чуи. — Бумажник-то я нашёл, а вот денег там... А ты время видел? — Ты, сука, пошёл ко мне за бумажником, открыл дверь своим ключом, который сделал шесть лет назад без моего ведома, но забыл, что у тебя там нет денег и все эти махинации были бессмысленны? — вскипает Накахара, — Либо ты идиот, либо ты пытаешься сделать из меня идиота. Дазай только руками разводит, пожимая плечами в немом "как ты мог такое подумать? Мои намерения чисты и невинны". Чуя тяжело вздыхает, упирая руки в боки и опуская взгляд в пол. Вот это денёк. С любым может посоревноваться в ебанутости. Даже с тем днём, когда Чуя вступил в Мафию. — Ты собрался снова тут остаться? — уже как-то обречённо поднимает голову он после продолжительной паузы, — А вещи твои тебе совершенно не нужны? На губах Дазая всё-таки расцветает самопроизвольная улыбка от мысли о том, что Накахара сдувается в своей агрессивности. — У меня есть запасной моток бинтов, а значит, у меня всё с собой. — Ты реально хочешь, чтобы я поверил в то, что ты шёл сюда за бумажником, в котором не знал, что нет денег, и с собой решил прихватить бинты так, на всякий случай? Осаму уводит взгляд в потолок, но по его выражению лица понятно, что ответ утвердительный. — Пиздец. Ты специально подбираешь моменты, когда у меня нет сил с тобой бороться? — Нечестно заваливать меня таким количеством вопросов на пустом месте. Накахара бы с удовольствием поспорил с тем, насколько это место пустое, но лишь поднимает брови на уже открывшего снова рот Дазая. — Моя очередь, господин Следователь. Ты так и не ответил на мой вопрос. Чуя настолько был поглощён этим бессмысленным диалогом, в котором он, несмотря на полную решимость, всё равно оказался проигравшим, и совершенно забыл, что там этот долбоёб вообще говорил не по теме. Хмуря брови и смотря на ожидающее лицо напарника, он как может напрягает уставшие извилины, а когда вспоминает, лишь распахивает глаза. — А с каких пор я перед тобой оправдываюсь? Дазай разочарованно стонет, потирая переносицу. — Я уже сказал, хватит использовать мои же фразы против меня. — Поздно. Теперь мой вопрос. — С чего вдруг? — А мы теперь по очереди ебём друг другу мозг. — Ты вывалил на меня ушат с этим дерьмом как только переступил порог, когда я не смог сориентироваться! — Мой дом — мои правила, — настаивает Накахара, прищуривая глаза, — Раз ты сам вернулся к этой теме, то что это было с твоей стороны? Дазай закатывает глаза. — А что не так? По-моему, очень милый диалог получился. — Можешь кому угодно этим голову дурить, но не мне. Повыёбывавшись с минуту с лицом каторжника, ведомого на очередную пытку, Осаму всё-таки нехотя сдаётся, отворачиваясь к стене и произнося тихим голосом: — Она на шалаву похожа. Накахара изучает его профиль на предмет вранья или увиливания от темы, но когда не находит ничего и осознаёт, что это для него действительно весомый аргумент, чтобы играть в ревнивого мудака, вдруг говорит: — Она и есть шалава. Судя по звуку хрустнувших позвонков, с которым резко поворачивается шея, Дазай ожидал не этой реакции. Но Чуя уже спокойно скидывает с ног туфли, не обращая на поражённый взгляд никакого внимания. Ну, ладно. Несмотря на то, как это всё вообще было исполнено, он был даже благодарен Осаму за этот спектакль. У него-то язык так сказать, почему-то, не поворачивался, а у напарника вышло вполне легко и доходчиво. Непонятно пока, правда, насколько долгосрочным способом окажется такая социальная пощёчина Нане, но на сегодня сработало, и на том спасибо. А когда он будет в более бодром состоянии, разберётся с ней и сам. — Чего застыл? — поднимает на него глаза Чуя, снова выпрямляясь, — Давай, двигай дальше по коридору. Спишь сегодня там же, где вчера. Кормить я тебя, придурка, не собираюсь, тут тебе не санаторий и не оллинклюзив, что в холодильнике найдёшь — твоё. Я в душ и спать. Даже не успев обрадоваться тому, что очередной план, обречённый на реальный полёт из окна, снова увенчался успехом, Дазай уже открывает рот, но Накахара прикладывает палец к его губам, обрывая чуть не вырвавшуюся фразу. — Если ты сейчас пошутишь на эту тему, будешь спать на этаж ниже в постели Мориты, понял? Приходится проглотить, как бы ни хотелось, и с сожалением утвердительно кивнуть. Когда, казалось бы, буря прошла мимо, завернув за угол зала, и Осаму наконец выдохнул спокойно, обратно высунулась рыжая голова с написанной на лице озадаченностью. — Ах да. Что у тебя за дела сегодня были после задания? У Чуи длинный коридор. Это единственное, что спасает от на мгновение проползшей по лицу Дазая тени, когда он уже снова растягивает губы в наигранной улыбке. — Ты и был моим делом. Идти сюда пешком долго, так что решил заранее с этим разобраться. У Чуи длинный коридор. Только это спасает от всевидящего сканера голубых глаз, кажущихся в полутьме синими. Он смотрит на него ещё секунду, а затем, видимо, смиряется, пожав плечами и скрывшись за углом. Когда дверь в ванную хлопает, а за стенкой слышится шум текущей воды, Дазай отмирает, стирая со своего лица улыбку, и вешает плащ на вешалку, тоже уходя к своей комнате. *** Утром Ацуши стоит у двери, крутя пальцами в задумчивости. Танидзаки рядом выглядит не менее напряжённым, нахмурившись в сторону окна. Он оставил сегодня Наоми дома, потому что дело на сегодня им предстоит трудное. Таскать с собой девушку было ни к чему, учитывая, что, если она услышит всю сложность операции, обязательно рванёт за братом. Так что Джуничиро пришлось уговорить её остаться. Правда, пришлось нехило так постараться, чтобы угомонить её разгорячённый пыл. Они ждали, пока составление оперативного плана завершится, и им наконец-то кто-то скажет, что они сегодня будут делать. Пока ни Танидзаки, ни Куникида не смогли объяснить Ацуши, что там за информация такая, переданная Эдгаром По. Но и ежу будет понятно, что раз собрали всех, значит, там что-то конкретно страшное. Через пятнадцать минут дверь в переговорную всё-таки открывается, и в проходе появляется довольное лицо Дазая, а за ним и лицо Накахары с таким выражением, будто его били часов десять. — Ну ахуеть! — всплёскивает руками последний, но когда Осаму оборачивается на него с осуждающим взглядом, а Накаджима и Джуничиро замирают, в шоке хлопая глазами, откашливается в кулак, — Обалдеть. Поговорили так поговорили. Это был набор слов или полноценный разговор? — Для тебя — набор слов. Для нас — готовый план, — ухмыляется Дазай, уворачиваясь от тут же полетевшего локтя под бок, — Ты же всё равно всё понял. — Смутно, — хмурится Накахара. Почему-то во всех диалогах двух гениев абсолютно любой человек терялся, вне зависимости от степени эрудированности. "Горы?" — "Океан." — "Хорошо". — "Спецслужбы". — "Лампочка". И что это, блять? Хоть один адекват поймёт, о чём тут речь? Вот именно. Потому что ни Дазай, ни Ранпо полноценными адекватами не были. — Значит, разберёшься. Ты у нас умный мальчик, — пожимает плечами Осаму, — Объяснишь план детям? — Цитируя вас? Тогда они точно ничего не поймут. — Нет. Нормальным языком. — Перевести на человеческий ваши речи? — В точку. И проконтролируй всё, пока меня не будет. Через полчаса максимум я к тебе присоединюсь. Только следи за таймингом, сегодня он нам очень важен, — щёлкает пальцами Дазай. — Денег на цветы дать? — вскидывает бровь Чуя, кивнув на все наставления. — Где-нибудь найду. Удачи. Он похлопывает Накахару по плечу и, на удивление младших, даже не получает за это ни едкого оскорбления, ни удара, ни осуждающего вздоха, а затем отсалютовает двумя пальцами Ацуши, уже вприпрыжку шагая к выходу. Для Танидзаки и Накаджимы, если быть честными, их диалог тоже не был информативен и читался почти так же, как то перекрёстное забрасывание несовместимыми словами Дазая и Ранпо. Поэтому оба смотрят на Чую набрав в рот воды, ожидая, когда им хоть кто-то что-то нормально объяснит. Слава богу, наставник поручил это дело напарнику, потому что, судя по его загадочному настроению сегодня, возьмись за это дело он сам, у обоих в голове всё равно катилось бы перекати-поле. Накахара переключается на их невдупляющие глаза, смотрящие на него как на послание свыше, и тяжело вздыхает, складывая руки на груди. — Что ж, — произносит он, — У меня для тебя, Ацуши-кун, есть одна не самая хорошая новость. Ты готов? — А Вы думаете, я к ней готов? — тут же тушуется Накаджима. — Нет, — спокойно заявляет Чуя, реалистично смотря на вещи, — Но выбора у тебя нет, к сожалению. На эту миссию ты идёшь один. Танидзаки уже высталяет руки, чтобы если что словить оторопевшего коллегу, но тот лишь с трудом сглатывает. Видимо, вчерашняя стычка действительно неплохо так испытала его нервы, если он даже вполне достойно принимает такую ответственность. — По данным из нашей разведки, — начинает спокойно вещать Накахара, — сейчас Гильдия готовится нанести удар по наземным базам. Мы собираемся воспользоваться этим: прорваться сквозь воздушную защиту Моби Дика и попасть на него, чтобы взять контроль над ситуацией. — Выходит, что настолько важная задача будет лежать на моих плечах? — голос Накаджимы не дрожит, но по взгляду видно, насколько он напуган. Этому не может не поразиться Чуя. — С твоей способностью ты сможешь среагировать в любой момент, даже в случае непредвиденной ситуации. Но я не фанат таких замудрённых выражений, поэтому скажу откровенно: ты просто единственный, кто сможет эвакуироваться в случае чего. К тому же, ты уже бывал на Моби Дике, в отличие от меня или того же Танидзаки-куна, и имеешь какое-никакое представление о планировке, — Накахара опирается спиной о стену, а Джуничиро присаживается на стол, продолжая вникать в каждое слово, — Даже если что-то пойдёт не так, по расчётам придурка-Дазая и Ранпо, которым, к сожалению, я склонен доверять, даже если что-то пойдёт не так и операция провалится, а ты будешь пойман, Гильдии важнее схватить тебя, нежели убить. Короче говоря, оставив все эти красивые эпитеты, нет более подходящего кандидата, чем ты. А теперь я хочу, чтобы ты, услышав всё, что я сказал и что от тебя потребуется, ответил мне максимально честно. Ты сделаешь это, Ацуши-кун? Чуя смотрит на него очень серьёзно, так, как когда-то смотрел на своих подчинённых, рассказывая о плане переговоров с двумя неизвестными белорусами в лесу, ещё будучи Исполнителем Портовой Мафии. Танидзаки тоже оборачивается, поджав губы. В голове Накаджимы творится целая вакханалия. От понимания того, что если не он, то кто-то должен будет всё равно это сделать за него, но тогда план уже будет не такой оптимистичный. От понимания того, насколько это всё уже на словах звучит сложно, не говоря уже о том, каково будет через это всё пройти. От понимая того, что от него будет зависеть слишком много. Слишком много веса, который просто раздавит его тело в лепёшку, если он облажается в очередной раз. Над ним будто нависла огромная тень. Тень его страхов, неуверенности, никчёмности. Тень воспитателя в приюте. "Откажись, — скандирует он в его голове, отдаваясь сразу несколькими голосами в ушах, — Это слишком много для тебя. Ты до конца своих дней останешься бесполезным парнем из детского дома". Чтобы скинуть с себя это наваждение, в попытке сбежать от самого себя, Ацуши снова поднимает голову на Чую. Тот изучает глазами его лицо, и теперь те голубые глаза, которые в первый день в Агентстве так сильно напугали его своим холодом и осуждением, кажутся островом безопасности. Он знает, что Чуя ни за что не осудит его, если он откажется. Что если надо будет, сам пойдёт вместо него. Он действительно хочет знать ответ на свой вопрос. Не для того, чтобы надавить и заставить пойти, а для того, чтобы действительно понять: готов ли Накаджима к этому. Он готов. Он может доказать, что готов. — Я сделаю это, Накахара-сан. Детектив ещё с минуту просто смотрит в ответ, и да, в такие моменты кажется, что в его глаза действительно встроен рентген. Они выражают слишком много. Как только Дазай-сан терпит все эти взгляды с привычной улыбкой? — Хорошо, — в конце концов произносит Чуя, кивнув, — Я рассчитываю на тебя, Ацуши-кун. И знай, я верю, что ты меня не разочаруешь. Эти слова значат слишком много. Будто в глубине головы Накаджимы он действительно нашёл то, что нужно сказать. Но уже через секунду Накахара моргает, стирая с лица это выражение понимания, и снова становится отстранённым, разъясняя дальше: — Значит, всё-таки придётся исполнять план этого ублюдка. Итак. Танидзаки-кун, — оборачивается он к Джуничиро, и тот сразу с готовностью внимает каждому слову, — Ты на сегодня побудешь пилотом. Мне сказали, ты умеешь водить вертолёт. Станешь тем, кто доставит Ацуши-куна на Моби Дик. За одно и скроешь наше средство передвижения от ненужных глаз. На кита доставляют груз вертолётами, только в течении ста тридцати секунд их противовоздушная зона отключена. Вам нужно будет следовать чёткому таймингу без каких-либо конфузов. Понятно? Джуничиро быстро кивает, уже прокручивая в голове дорогу к вертолёту. — Общаться будем через прослушку. Я её настрою и установлю на вас. Связь будет у меня и у Дазая, когда он вернётся. Передашь, что ты внутри, как только попадёшь на корабль. Если хоть что-то идёт не так — тут же говоришь. Если ведёшь диалог с кем-то — называй по имени, если знаешь его. Действовать чётко по инструкциям и помнить, что от сегодняшнего дня зависит абсолютно всё. Но не держать это в голове слишком сильно. Главное сейчас — твоя собранность. А всё остальное предоставь нам. Вы всё поняли? — переспрашивает Чуя. — Да, Накахара-сан, — не хватает только руки, приставленной козырьком ко лбу, когда Танидзаки и Накаджима говорят это практически в унисон. Иногда всё-таки нужно вспоминать, кем был их коллега до того, как вступить в Агентство. — Отлично, — Накахара надвигает шляпу поближе к лицу, подходя к аппаратуре и закатывая рукава белой рубашки по локоть, — Что ж, удачи нам всем. *** Ну и забурились они, конечно, с этой своей государственной больницей для чиновников. Зато достаточно милые медсёстры. Улыбки натренированы, на коротких халатиках отглажена каждая складка, глаза добрые и спокойные. Если честно, выглядит так, будто они в ординаторской пьют чистый спирт в гранёных рюмках, чтобы держать нервы под контролем. В общем, полный дурдом. Но Дазай же здесь не для того, чтобы присматриваться к местному персоналу, верно? Когда невысокая девушка, еле достающая ему до плеча, с фамилией "Хаяси" на бейджике открывает перед ним дверь в одиночную светлую палату, он уже полностью теряет к ней интерес, с яркой улыбкой проходя внутрь. — Приветик, Анго! Как себя чувствуешь? Сакагучи, видимо, неожиданному гостю не удивлён. Да и не рад, в целом, судя по дёрнувшемуся нижнему веку левого глаза. Вся его голова туго перебинтована, шея придерживается медицинским бандажом, на руках многочисленные пластыри от уколов и капельниц, а правая нога так вообще в гипсе и привязана к стойке, вися в воздухе под правильным углом. Да, по сравнению с Дазаем ему досталось гораздо хуже. Йосано сняла с него швы пару дней назад, и сейчас он был как новенький даже без способности девушки. Чего нельзя было сказать об Анго. Но, с другой стороны, это даже на руку. Поняв, что диалог с больным придётся тянуть ему самому, Осаму оставляет только что купленный букет хризантем на столике у постели, рядом с ним — корзинку со всякими фруктами, которую он заставил утром собирать Чую, и оттаскивает от стены стул для посетителей, ещё ни разу за две недели не использованный. — А тебе идут бинты, надо заметить. Не скучаешь тут? Хотя ладно, по лицу вижу, что медсёстры на дают тебе заскучать. Они ничего. Ну-ну, не надо делать такое лицо, знаю я тебя. Я к тебе с хорошими новостями, — Осаму с улыбкой закидывает ногу на ногу, развалившись на стуле, — Детективное Агентство решило позаботиться о твоём лечении, тем более, ты пострадал от рук Гильдии. С гениальной способностью нашей непревзойдённой Йосано-сан ты живо будешь как новенький. Пришлось, конечно, протереть колени, ползая у неё по кабинету, но для старого друга ничего не жалко. — И какова же плата за это? — прищуривает глаза Сакагучи, блестя стёклами своих очков. Видно, что он не знает о том, через что ему придётся пройти, чтобы встать на ноги, раз считает это подарком. — Плата? Ты о чём? — восклицает Дазай, — Разве Министерство Внутренних Дел и ВДА не помогают друг другу? — А, — протягивает Анго всё с таким же неверием, ковыряя пальцем край пластыря на руке, — Так вот, в чём дело. Ты думаешь, мы поможем вам в войне против Гильдии? Дазай разводит руками с меланхоличной улыбкой. — Блин. Раз ты в это так веришь, то так оно и есть. На самом деле есть один член Вооружённого Агентства, которого задержала полиция. Перед нашей финальной битвой с Гильдией мы хотим её освободить. Сакагучи хмурит брови в задумчивости, а потом тяжело вздыхает: — Ах, так ты о той девочке, что убила тридцать пять человек? Осаму лишь кивает, уже сам открывая корзинку с гостиницами и самолично откусывая кусок яблока, раз больной не горит желанием принимать дар. Кёка Идзуми. Та самая девочка, из-за которой так переживал Ацуши-кун. — Я слышал, что её держат в специальном беспилотнике для таких опасных преступников, как она, — чиновник, видимо, не очень заинтересован в этой просьбе, судя по абсолютно беспристрастному тону. — Поэтому я и хотел, чтобы Министерство немного помогло нам, если вас это не затруднит, конечно же... Ну, так что? Анго смотрит на его распахнутые в ожидании глаза скептически, что-то прикидывая в своей перебинтованной голове. — В целом, в виде исключения Министерство действительно может заключить незаконную сделку, — протягивает он, поправляя бинты. По его лицу видно, что он сам этого не сильно хочет. Как был преданным моралистом, так и остался, — Но только если юная леди и вправду является членом Вооружённого Детективного Агентства. Ага. Дазай откидывается спиной на стул, сцепляя руки в замок и перебирая большими пальцами. Вот в этом и главная проблема. Если разобраться в этой теме, Кёка официально не является сотрудником. А всё потому, что ей так и не успели провести вступительный экзамен. Все были заняты немного другим в тот момент, поэтому о самом важном, как обычно, все забыли. Из поколения в поколение каждый член Вооружённого Детективного Агентства проходил вступительный экзамен, который и показывал, готов ли испытуемый отдать свою жизнь во имя спасения людей. Человек, отвечающий за проведение экзамена, принимает решение, подходит ли испытуемый для ВДА. Самому Дазаю удалось провести лишь одно испытание, а именно — Ацуши-куна. Как Осаму потом понял из того, что услышал от Коласа, Фукудзава был осведомлён о том, в чём заключается их претензия Портовой Мафии в феврале. Придя к этому простому выводу, можно сделать и ещё один: испытание Чуи было подстроено Ранпо, который прознал и про угрозу, и про то, что именно Накахару отправляют на задание, и про то, где это всё будет проходить. Попросил Юкичи отправить Дазая "для разведки", а на самом деле — для контроля ситуации. Очень, очень умно. Интересно, как отреагирует сам Чуя, когда узнает, что именно Эдогава стал его проводником в Агентство? Но подходит ли в принципе Кёка Детективному Агентству? Когда она загнана в угол, она, безусловно, ранит людей и сделает всё, чтобы устранить препятствия на своём пути, абсолютно так же, как Акутагава. Может быть, это и есть смысл её природы, о которой говорила Анэ-сан? Конечно, это совершенно не так. — Убийство есть убийство, — Анго аккуратно укладывается на подушки с придыханием от тугих перевязок, — На самом деле, ВДА и Министерство Внутренних Дел всегда помогали друг другу. Но с моими полномочиями я не имею права помогать не члену Агентства, тем более, за её плечами массовые убийства. Дело Накахары-куна я не беру в расчёт. На данный момент я готов лишь предложить совместную борьбу против Гильдии. Дазай беспристрастно смотрит на него, прокручивая в голове эти слова. Если Идзуми пройдёт вступительный экзамен, она автоматически сможет попасть в сферу влияния Анго, и дальше всё будет достаточно просто. Но как проверить её характер, пока она находится под стражей? — Не могу не заметить, — вдруг снова подаёт голос Сакагучи, уводя взгляд в потолок, — что ты стал более ответственным, когда связался с ВДА. Я не замечал, чтобы ты так вступался за своих коллег, когда был в Мафии. Это слишком громкая фраза, и Дазай невольно улыбается, зная, что тот на него не смотрит. Перед глазами встаёт вчерашний вечер.

Тёмные лампы незнакомого бара не дают и грамма нормального освещения. Трудно даже разглядеть, что сейчас налито в его стакане. Он заказывал виски.

Посетителей практически нет. Парочка, сидящая в самом углу и без стеснения прилипшая друг к другу, да трое офисных рабочих, забежавших выпить пива после тяжёлого рабочего дня. Бармен убежал куда-то внутрь технического помещения, скрывшись там.

Через три барных стула сидит мужчина. Тяжело сказать, сколько ему лет. Трудно даже сказать, как он выглядит. Свет будто не достигает его фигуры, а силуэт будто окутали чёрные тени. Пять минут назад он заказал одну рюмку водки, тут же выпив её залпом и оставив стоять перед собой, крутя между тонких пальцев.

— Странное место для встречи, — улыбается Дазай, тихо обращаясь ни к кому, но зная, что тот, кому эта фраза предназначена, всё равно её услышит.

— Зато какое удачное.

Его голос соответствует его образу. Спокойный, тихий, размеренный, плавный. С явной насмешкой. Будто слова льются из какого-то динамика за ним, а не изо рта. Будто не настоящий. Как и он весь.

Манера, до раздражения напоминающая самого Дазая.

— Слышал что-нибудь о том, что в город едет Дракон?

— Я знаю о всём происходящем в этом городе. Более того, я и был тем, кто пригласил Дракона посетить свои золотые закрома.

Осаму улыбается, чувствуя холод, окутавший помещение. Тьма скрывает их от лишних глаз, а медленная музыка — от лишних ушей. Действительно, довольно удачное место.

— Интересно, — произносит он, — Как насчёт того, чтобы обговорить наше сотрудничество?

Мужчина отзеркаливает его ухмылку, оборачиваясь полубоком на своём стуле. Дазай целенаправленно смотрит только перед собой, чтобы их взгляды не пересеклись. Его изучают. Пристально, долго, так, как коллекционеры изучают желанный антиквариат перед покупкой. Дазай терпит этот взгляд.

— А ты уверен, что действительно готов к сотрудничеству со мной?

— Нет. Но у меня нет выбора.

Он снова ухмыляется. Так, как бы ухмылялся сам Дьявол.

— Я знал, что ты сам найдёшь меня. Внимательно слушаю.

Всё нутро Осаму выражает явный протест. Но вместе с ним — такой же явный интерес. Азарт. Тот азарт, который испытывает человек, стоя перед тонким канатом, протянутым через пропасть. Тот азарт, который испытывает человек, стоя в одной клетке с тигром.

Его обглодают до костей. Его проглотит высота. Но он знал это, когда шёл сюда.

И поэтому начинает рассказ.

Если бы Анго только знал, насколько ошибается. — Что ж, спасибо, — всё равно произносит он, поднимаясь с места и передвигая стул обратно на его законное пустынное место, — Я ещё заскочу проведать тебя. Жди Йосано примерно к полудню. Когда Осаму уже открывает дверь, собираясь покинуть больницу и наконец присоединится к Чуе в контроле над ситуацией, Сакагучи вдруг снова подаёт голос: — Дазай. Ты пришёл сюда и попросил помощи взамен на лечение. Поэтому, пожалуйста, скажи мне правду. Когда мы были в моей машине и случилась авария, почему только моя подушка безопасности не сработала? Тот останавливается, закусывая губу в попытке скрыть самопроизвольную улыбку. *** — И как оно? — Никак, — Накахара откидывается на спинку кресла, снимая наушники с ушей и оставляя их висеть на шее, — Через минуту отключат противовоздушную оборону. Из Министерства передали, что они взлетели пятнадцать минут назад, но я не знаю, успеют ли они. — Значит, ждём сигнала от Ацуши-куна, — Дазай присаживается на соседнее место перед монитором, кинув взгляд на охранников, что приставили к ним. Это четыре крепких парня в строгих костюмах, замерших каменными изваяниями возле единственного выхода. Самого Осаму они смущают не сильно, так как это было одно из требований Министерства, когда они предоставляли им серверную, а вот Накахара, который терпеть не мог, когда его контролируют, из принципа сел к ним спиной, иногда закатывая глаза от раздражённости, — Они всё поняли? — Из того, что я им объяснил, надеюсь, да, — заявляет Чуя, переключаясь между доступными камерами, а затем оборачивается к напарнику, — Может, есть то, что ты решил утаить? — В каком смысле? — В прямом. Если есть что-то, что может пойти не так, или то, что ты продумал, но решил меня не уведомлять, — говори сейчас. Дазай поджимает губы, кинув взгляд на часы и отмечая, что оборона Моби Дика только что была отключена, и натягивает на себя наушники. — Есть парочка идей. Но ты всё поймёшь по ходу. — Прекрасно, — закатывает глаза Накахара, повторяя его действие, — Гори в Аду, мудачьё. Осаму решает оставить это без комментариев, подсаживаясь ближе и заглядывая в монитор напарника. — Кёка не является членом Агентства, — говорит он, пробегая глазами по бегущим строкам, — Мы не можем снять с неё обвинения сейчас. — У тебя есть хоть одна хорошая новость в арсенале? — оборачивается Чуя через плечо. — Есть. Я знаю, как это исправить. — Было бы славно. "Я на корабле", — доносится тихий шёпот в динамик. Накахара тут же теряет к Дазаю интерес, одобрительно кивнув сам себе и начав что-то печатать на клавиатуре, пока второй поправляет микрофон, отвечая: — Какова ситуация внутри? "Очень тихо". Связь оставляет желать лучшего, но голос Ацуши слышен терпимо. Слышится металлический звон палубы и тихие шаги, иногда прерываемые механическими помехами. — Озвучивай всё, что видишь перед собой, — напоминает Чуя. "Здесь никого нет", — слышно, как Накаджима открывает несколько дверей, проходя дальше по коридору, — "Так странно, куда все подевались?" Дазай снова поджимает губы, нахмурив брови, и Чуя это замечает, закрыв микрофон рукой. — Только не говори, что… "Практически все ушли". Голос в динамике настолько тихий, что трудно его различить на фоне завывания ветра и диких помех. Он не принадлежит Ацуши. Осаму склоняется ниже, прислушиваясь. "Эти маленькие людишки покинули Моби Дик на другом транспортном судне. Ты знаешь, почему, малыш?" — Это Герман Мелвилл, — произносит Дазай, обращаясь к Накахаре, — Владелец Моби Дика. "Сегодня наступит конец этой войне. Наш следующий шаг превратит всех врагов Гильдии в пепел. Как и Моби Дика..." "Пепел? Что это значит?" — даже можно услышать, как дрогнул голос Накаджимы на первом слове. "Конечно, вы хорошо поработали и смогли попасть на Моби Дик, но уже слишком поздно. Главные члены Гильдии уже не являются частью этой операции. Разве тебе не показалось странным, что тут никого нет? Взрыв разрушит и Вооружённое Детективное Агентство, и Портовую Мафию, и всю Йокогаму, — его тон наполнен грустью, но при этом какой-то обречённостью. Глаза Накахары расширяются от шока, — Мы уже начали снижаться. Менее, чем через час, мы врежемся в землю". "Если Ваша способность — управлять Моби Диком, Вы должны остановить падение!" — выкрикивает Ацуши. "Моби Дик — действительно моя способность... Однако его на семьдесят процентов модифицировали и превратили в оружие, я больше не в силах контролировать его". — Пиздец, — произносит Чуя, закрыв микрофон, — И что теперь? "Дазай-сан! Вы слышали? Нужно немедленно остановить бой и бежать!" — голос Накаджимы граничит с истерикой. — Ацуши-кун, я понял. Но план не меняется. Накахара поворачивается корпусом в своём кресле, полностью обратившись к напарнику с такой смесью интереса и ненависти, что воздух наполняется дымкой напряжения. — Только тебе под силу сейчас захватить контроль над Моби Диком и остановить падение. Единственный, кто остановит его, — это ты, находящийся уже непосредственно там. Даже предполагая такой вариант, я понимал, что ты единственный идеальный кандидат на эту роль. Ты справишься с этим? — не обращает никакого внимания на этот взгляд Дазай. — Ты ебанутый, — качает головой Чуя, — Это и есть твоё "разберёшься по ходу"?! — Это только первая часть. — Боже… "Что надо сделать, чтобы остановить падение?" — Какой наставник — такой и ученик, — всплёскавает руками Накахара, но, несмотря на возмущение, начинает переписывать в компьютере ход плана, отсылая остальному Агентству. "Ты можешь попытаться использовать кабину управления кораблём. Она находится справа по коридору. Но там очень сильная охрана". Слышатся помехи, а между ними — какой-то диалог между Ацуши и Германом, но слова уже не различить на фоне металлического скрежета. — Что бы ты сдох, Дазай. — Я тебя хоть раз подводил? — Мне сейчас вспоминать все случаи? — Нет, можешь только напомнить миссии, которые мы провалили. — Это не считается. Если бы ты умел открывать рот и вводить меня в курс дела раньше, чем когда пиздец уже наступил, возможно, меньше летал бы по северной башне. "Молодые люди." Накахара замирает, как, собственно, и Дазай. Первые десять секунд они тупо смотрят друг на друга, а на них — четыре охранника Министерства, уже с интересом следящие за ходом перебранки, но не понимающие, что привлекло их внимание. Такой диссонанс вызвало то, что "молодыми людьми", тем более, таким тоном, их называли во время ссор последний раз года четыре назад и только один человек, который, очевидно, здесь находиться не мог. Но вот он здесь, прямо в динамиках их наушников. Подключился к секретной связи Министерства Внутренних Дел. И, по невообразимому стечению обстоятельств, тот человек, который так их называл, по совместительству является единственным, кто может провернуть этот трюк. "Да, да, это я. Почти могу видеть ваши удивлённые лица. Смотрю, с годами ничего не меняется", — продолжает Мори с явной ухмылкой в голосе. Оба синхронно тянуться к кнопке отключения связи не сговариваясь, чуть ли не стукаясь локтями при этом движении. "Стоп, стоп, стоп! Не вешайте трубку", — такая чёткая осведомлённость об их реакциях поражает, будто у Огая действительно где-то здесь расположены камеры, и он сейчас следит за ними через них. — Что тебе нужно, Мори-сан? — Дазай перехватывает руку Чую, сжимая в своей и останавливая от того, чтобы отключить связь. Его выражение лица выражает озадаченность вместе с интересом, — Портовая Мафия и ВДА уже договорились не мешать друг другу. "Я как раз по поводу этого соглашения. Прошу прощения, что прервал вас, просто решил немного поностальгировать". Оба синхронно закатывают глаза, но следующая реплика бывшего руководителя вызывает уже совершенно другую реакцию. "Но согласно отчёту, который мне передали мои подчинённые, я боюсь, мы больше не сможем сдержать это обещание". Пока Накахара в непонимании хмурится, начиная что-то подозревать, в динамике раздаётся щелчок, с которым связь рассоединяется, а в ушах Дазая уже стоит голос Ацуши, выкрикивающий удивлённое и разорванное: "Акутагава!?" А затем: хруст помех и глухой звон. Чуя абсолютно теряется от такого количества новой и несовместимой с первоначальным планом информации, уже просто тупо уставившись на новую строчку, которую не дописал. Настолько стремительно всё ещё никогда не менялось на его памяти. Но Дазай берёт себя в руки раньше, склоняясь через его плечо и дописывая за напарника: "Акутагава-кун и Ацуши-кун находятся на корабле, план без изменений. Дальнейший исход событий зависит от них". В ответ тут же приходит впервые матерное сообщение от Куникиды, но Дазай уже закрывает вкладку, открывая примерную планировку Моби Дика, составленную по словам Накаджимы. Акутагава находится на корабле. Что вообще здесь можно оставить без изменений? — Стой, — теперь уже Чуя перехватывает руку Осаму, сжимая в своей, и тот просто смотрит на него, не двигаясь, — Ты хочешь, чтобы они работали вместе? — У меня есть много того, что мне бы хотелось. И это не входит в данный список. — Что тогда это значит? — неопределенённо кивает Накахара на монитор. — Это значит, что у них нет выбора. Либо они будут работать вместе, либо мы все погибнем. Дазай прислушивается к динамику, что-то соотнося в голове. — Он там, чтобы убить Ацуши-куна. — Супер, — кивает Чуя, — Тогда становится ещё непонятней, почему они должны в итоге сойтись в целях. — Ты сказал всё правильно. Сейчас идёт действие, а их совместная работа — итог этого действия. Просто доверься мне и делай то, что я скажу. Тот смотрит на него в упор пару секунд, оборачивается на хмурых охранников, на монитор, прислушивается к драке на том конце провода, но всё же закатывает глаза, понимая, что у него есть только один вариант. — И что же мне делать, сэр Дазай-сан? — Найди канал государственного беспилотника, на котором держат Кёку. — Причём тут она? — Давай вопросы потом. Чуя снова возмущённо выдыхает, но поворачивается обратно к монитору, натягивая на голову наушники. Осаму наблюдает за ним с минуту, а затем делает так же, откашливаясь. Ну, поехали. *** — Бабушка, когда мы уже пойдём за мороженым? — Жина топает маленькой детской ножкой. Застёжка на её розовой туфельке растёгивается, и Казуко-сан мягко улыбается, поглаживая девчушку по мягким тёмным волосам и наклоняясь с тяжёлым вздохом от боли в старой спине. — Скоро, милая, — женщина аккуратно обвивает пальцами тонкую щиколотку, застёгивая ремешок на втором отверстии. — Ты говоришь так целый день, — девочка чуть капризно хмыкает, теребя край платья и склоняя голову вниз, чтобы проконтролировать, что там коварная бабушка делает с её обувью. Казуко-сан улыбается, выпрямляясь и беря внучку за руку, ведя дальше по набережной к магазину. — Вот сейчас как раз и купим. Только давай сразу договоримся, что не больше одного шарика. У тебя совсем недавно прошло горлышко. — Оно прошло уже неделю назад, — Жина, наверное, очень недовольна таким унизительным для себя раскладом, но из любви к любящей старушке уже не хныкает, по-детски быстро вытерев нос рукой, — Ну хорошо, давай один. Только клубничный! — Обязательно, — женщина оглядывается по сторонам, выбирая, где бы лучше перейти дорогу к любимому кафе девочки, пока машины гонзают из стороны в сторону, сбивая её концентрацию и мельтеша в усталых глазах, не давая сориентироваться. Она берёт чужую руку покрепче, боясь проворонить момент, когда внучка увидит очередного голубя или бродячую кошку, и ломанётся к ней с наивным ребяческим смехом, не дай бог попав под колёса какого-нибудь джипа. — А ты какое мороженое будешь, бабушка? — Ох, я уже слишком старая, чтобы есть мороженое, детка. — Что ты такое говоришь? — хмурит тонкие, будто нарисованные на лице куклы, бровки Жина, дёргая бабушку за палец, — Ты совсем не старая! Мороженое могут есть и взрослые, и дети. Казуко-сан мягко смотрит на неё сверху вниз, пока девочка задрала голову повыше, высказывая всё своё негодование. — С возрастом люди перестают так любить сладкое, как дети. Жина в неверии распахивает глаза с длинными чёрными ресницами. В её маленькой головке просто не укладывается: как это кто-то может перестать любить сладкое? Что же это за безобразие? — Ну, а что тогда ты любишь? — как-то обречённо спрашивает она. Бабушка задумывается на секунду, поджав губы. — Я люблю жареную рыбу. Твой дедушка очень вкусно её готовит. Девочка удивляется ещё больше. Кажется, что целый мир перевернулся в её мыслях. — Тогда давай купим мне мороженое и пойдём поскорее домой! Я попрошу дедушку сегодня приготовить для тебя, и мы будем обе есть свои любимые блюда. Такая добрая фраза растапливает сердце старушки, и она целует внучку в макушку, замечая наконец успокоившееся движение на дороге, и перехватывает вспотевшую ладошку покрепче, переходя дорогу. Жина молчит, радостно топая за ней, но вдруг оборачивается через плечо, чуть замедляясь в шаге. — Бабушка, а что там в небе? — Жиночка, давай перейдём дорогу, и мы посмотрим на облака. — Нет, бабушка. Там что-то огромное, похожее на кита. У Жины всегда была очень богатая фантазия. Она любила рассказывать дедушке про то, каких воображаемых животных она видела по дороге на рыбалку, пока он отвернулся. Рисовала в альбомах причудливые рожицы, выдумывала самые невообразимые игры, давала всем своим куклам имена и придумывала долгие истории их жизни, а иногда и смерти, если насмотрелись документальных фильмов про убийства, когда дедушка засыпал в своём кресле и забывал выключить телевизор. А смотреть на облака было её любимым занятием с самого раннего детства. Лёжа во дворике на траве, девочка видела самые разные формы, каждое облако, кажущееся старой и реалистичной бабушке не больше, чем длинным продолговатым овалом, было для неё поездом, драконом, охраняющим замок, стадом овец, за которым идёт пастух с длинным посохом. Поэтому сейчас Казуко-сан не придаёт этой фразе никакого значения, тем более, они находятся посреди проезжей части. Женщина продолжает упрямо тянуть внучку через дорогу, и только тогда, когда они оказываются на тротуаре, а Жина продолжает смотреть на небо, она тоже оборачивается через плечо. И тут же прирастает ногами к полу, раскрыв рот и ухватившись рукой за сердце. Девочка чувствует страх родной, поэтому тут же обхватывает тонкими руками её талию, спрятав лицо в складке её кофты. Высоко в небе над бескрайним океаном в дымке облаков проступают очертания огромного кита. Его плавники, казалось, могут накрыть собой всю набережную. Он парит совсем низко, так, будто готовится вот-вот упасть в океан, накрыв весь город волной и смыв его с лица Земли. Он стремительно набирает скорость, а на его верхушке видны три точки, излучающие невероятное количество света: чёрная, зелёная и белая. Разница в их силе огромна. Будто Ацуши столкнулся со штормом в неравном бою. Фицджеральд борется неутомимо, показывая всё то, что сделало его главой Гильдии, — его решимость. И её слишком много, столько, сколько Накаджима не сможет познать никогда. Но если они проиграют, этот город умрёт. Падут не только высокие дома, банки, торговые центры. Падут жизни людей. Канут в небытиё те, кто даже не знает, не выглядывает из окна своей квартиры, чтобы увидеть огромного кита, ставшего их смертью. Если они проиграют, Ацуши больше никогда не увидит Детективное Агентство. Никогда не поговорит с Дазаем, никогда не посмеётся с их ссоры с Накахарой-саном, никогда не упрётся ногами в порог, лишь бы не идти в кабинет Йосано-сан, никогда не словит на себе всезнающий взгляд Ранпо-сана, его никогда не потреплет по голове Куникида-сан, Кенджи-кун больше никогда не угостит его свежим молоком, он никогда не покраснеет до ушей от непристойного заявления Танидзаки-младшей, пока Танидзаки-старший будет непричастно чесать затылок, ему больше никогда не улыбнётся Фукудзава-сан той самой редкой улыбкой. Они все погибнут в мгновение по воли судьбы, хотя они достойны совершенно другого расклада. Достойны стать героями этого города. Если они проиграют, он больше никогда не встанет рядом с Акутагавой. Все погибнут. А он останется. Именно это и называется решимостью, так ведь? Это то, что проснулось в нём в то мгновение, когда эта уничтожающая мысль просочилась в разум. — Акутагава! — Что? — Рюноске приподнимается на руках, откашливаясь в кулак. — Ты говорил, что я глупец, потому что хотел сбежать от боли прошлого. — Да, это глупо, — подставив колено, юноша встаёт на шатающихся ногах, уводя взгляд от яркого зелёного света, — Потому что боль прошлого уже давно не с тобой. Влага в глазах стоит от того, что порыв открытого ветра дует прямо в лицо, развевая белые грязные волосы? — Правда? — чуть слышно шепчет он, делая шаг вперёд, заставляя сделать себя ещё один, — Тогда я думаю, что Дазай-сан уже давно признал тебя. Это слишком много. Они не должны друг другу говорить столько. Но они уже сказали. Он не видит реакции Акутагавы, но слышит сухой кашель и глухие шаги за своей спиной. Они здесь вместе, и сейчас нет пути назад. Всё или ничего. — Вперёд! — Кёка-тян, если ты хочешь, я могу организовать всё так, что ты будешь убивать ради спасения людей, — произносит Дазай в микрофон, слыша, как Чуя рядом с ним звучно выдыхает через нос, слыша, как от нервов его нога топает по полу, а пальцы по столешнице выбивают ритм, пока он напряжённо смотрит в монитор, — Но ты не последняя, кто оказался в подобной ситуации. "Когда идеалы человека отличаются от реальности, что ты можешь сделать?" Ради выживания каждый человек всегда борется. Почему мы боремся? Как мы должны жить? У тебя нет того, кто знал бы ответ. Единственное, что у нас сейчас есть, — это хаос. Бежим бесцельно по краю обрыва, словно бездомные собаки, борахтающиеся в грязи. Только за тобой сейчас выбор, как поступить. — Они не справятся, — Накахара стаскивает с головы наушники, откидываясь спиной на кресло, — Времени слишком мало. Осталось двадцать секунд. Дазай нажимает на кнопку отключения связи. Он сказал всё, что хотел. Он сделал всё, что хотел. Действительно, сейчас только Идзуми может решить их дальнейшую судьбу. На плечах маленькой девочки и двух юношей на крыше огромного белого кита — спасение Йокогамы. — Они справятся. Не недооценивай наше будущее поколение, Чуя. Он смотрит на его профиль, о чём-то размышляя. Он уже не переживает так, как раньше. Сейчас в этом нет смысла. Что он может изменить? Куда им торопиться? — Ты ведь знал, что так случится, — Чуя произносит совсем тихо, не так истерично, как раньше. Он не зол. В его голосе лишь смирение. Он не спрашивает. Он знает. — Ты ведь знал, что Рю сюда придёт. Ещё вчера, когда поставил их вместе против Лавкрафта. Осаму тоже откидывается на спинку кресла, чтобы заглянуть в его глаза и спокойно улыбнуться. — Я же сказал, что ты всё поймёшь по ходу. — Если бы ты только знал, как сильно я тебя ненавижу. Стоит мужчине, стоящему посреди подвала перед десятком мониторов с огромным знаком крысы, нажать на одну кнопку, и все их старания обращаются в прах. В борьбе нет смысла, когда ты не знаешь, против кого ты борешься на самом деле, если не знаешь, кто на самом деле твой враг. Несмотря на то, что Акутагава в последний момент нажимает на кнопку, и на экране пульта высвечивается спасительное остановившееся время на "00:01", Моби Дик продолжает снижаться. Воздух звенит в ушах, ветер рвёт одежду на теле. Как же так? — Что-то случилось, — хрипит Рюноске, смотря в полные ужаса глаза Ацуши, — Нужно спуститься на мостик корабля. — Бабушка, мы умрём? — совсем не слышно спрашивает Жина. На её наивном лице нет испуга, нет страха, нет опасения. В глазах Казуко-сан стоят слёзы, когда она обвивает тело внучки ослабшими старыми руками из последних сил. Машины тормозят с громким свистом, стирая шины об асфальт. Мимо бегут люди, кричащие что-то, что совершенно нельзя разобрать в этой какофонии паники. Они не замечают две фигуры, приросшие друг к другу посреди тротуара так опасно близкого к набережной. С неба, будто огромная звезда Солнце, падает белый кит. Это и есть конец света? Женщине лишь жаль, что сейчас с ней нет мужа, дедушки Жины, который решил сегодня остаться дома, а не прогуляться с ними. С тех пор, как её дочь умерла в автомобильной аварии, он стал её единственной поддержкой и опорой. Он стал единственным мужчиной в семье, кормильцем, заботливым супругом, лучшим дедушкой и прекрасным рыбаком. И если небо действительно рухнет, она бы хотела, чтобы он стоял с ней рядом. Но, видимо, у Бога на них другие планы. — Какого хуя?! — выкрикивает Накахара, когда зло бьёт по столешнице так, что она тут же ломается под его тяжёлым кулаком. Охранников за спиной уже давно нет. Они испарились, как только под потолком замигала красным сирена, предвещающая опасность, — Почему он продолжает падать? Они же нажали кнопку! — Я не знаю, — говорит Дазай, оставшись на своём месте и смотря в монитор, — Видимо, какой-то сбой в системе. — Этого не может быть, нет, нет, нет. Они же всё сделали правильно. Осаму, твою мать, просто скажи, что это тоже входило в твой чёртов план. — Чуя, — он серьёзно оборачивается на напарника, — Я ничего не могу сделать. Наверное, мне всё-таки суждено умереть вместе с тобой. — Что мы можем сделать? — продолжает настаивать Накахара, метая молнии из глаз. — Можешь поцеловать меня в последний раз на прощание? — Я могу сломать тебе челюсть на прощание! Нет, я не верю. Ты, блять, знал об этом. Можешь даже не пытаться меня наебать. Я знаю тебя с пятнадцати, и ты, сука, ни разу не просчитался в плане. Осаму, какого хуя ты молчишь? Дазай чуть заметно улыбается, когда на радаре возникает небольшая красная точка, летящая по направлению к большой, белой. — Ну наконец-то ты это сказал, — он отклоняется назад, демонстрируя карту напарнику, и с удовольствием наблюдает, как разглаживается его лицо. *** «До сих пор я никогда не видела проблеска света. Но сегодня я поняла, что могу тоже принимать правильные решения. Если я пожертвую своей жизнью ради общего блага, тогда я пройду испытание и обязательно стану членом Вооружённого Детективного Агентства. Я ни секунды не колебалась в своём решении. Спасибо тебе. И прости меня за всё...» Ацуши кажется, что небо окрасилось в красный. Такой же красный, как цвет самой густой крови. Океан бушует, поглощая в своих водах тело огромного кита, а вместе с ним — небольшой беспилотник, врезавшийся в него на полной скорости. Это был тот беспилотник, на котором держали Кёку, это тот беспилотник, который стал её могилой. Как же несправедливо. В глазах пересохли слёзы. Из лёгких вырываются только рваные вдохи. Она отдала свою жизнь ради спасения города. Почему она это сделала? Почему? Почему сказала именно эти слова? Ради этого момента он переборол себя. Ради этого ощущения победы он встал плечом к плечу с Акутагавой. Ради Йокогамы он сделал слишком много. Но цена оказалась слишком высока. Накаджима понимает, что если бы она этого не сделала, то пострадали бы невинные люди. Он понимает, что это был единственный возможный вариант. Но почему тогда настолько больно? Она прошла вступительное испытание. Но так и не сможет стать членом Вооружённого Детективного Агентства. Почему в этом мире всё так несправедливо? Юноша уже не чувствует, как его за руку приподнимает с асфальта Герман. Всё тело будто онемело, все раны затянулись, всё перестало иметь значение. Внутри намного больнее, чем снаружи. Рюноске рядом поднимается на ноги, тоже смотря на бескрайний океан. Его волосы развивает ветер, а светлые кончики прядей у лица окрасились в красный. Тонкие, острые черты лица разгладились, а на языке больше нет едких оскорблений. — Если бы она подчинялась моим приказам, она бы осталась во тьме и не растрачивала свою жизнь впустую, — произносит он, и встречные ветер подхватывает эти слова, сотрясая и так больное нутро Ацуши. Рыдания сами подходят к горлу, и он не в силах их контролировать. Это очень больно. Настолько, что сладость победы тонет в горечи утраты. Они находятся на территории Портовой Мафии. Контейнеры, коридоры трущоб, слева — мост, пользующийся ужасной репутацией не только среди местных, но и среди туристов. Здесь нет ни души. Только ветер, морской холод, и три человека, замерших у воды. Или им только так кажется? — Успокойся, Ацуши-кун. Акутагава оборачивается через плечо, расширяя глаза в удивлении. Накаджима прослеживает его взгляд, тоже замирая. На секунду Рюноске кажется, что он попал в прошлое. Через контейнеры к ним идут два человека. Один — высокий, с меланхоличной улыбкой, в светлом плаще и отросшими тёмными кудрями. Рядом с ним, шаг в шаг, идёт другой — низкий, в тёмном пальто, накинутым на плечи поверх белой шёлковой рубашки, струящейся по телу, с руками в карманах брюк и в шляпе, из-под которой виден длинный рыжий хвост. — Дазай-сан, Накахара-сан... — шепчет в неверии Ацуши, склонившись к земле. — Кёка-тян придерживалась принципов настоящего Вооружённого Детективного Агентства и пожертвовала собой ради спасения города, — констатирует Осаму, — Она полностью исполнила свою мечту — Но почему она должна умереть?! — выкрикивает Накаджима, зажмурившись. — У неё были свои причины так поступить, — говорит Чуя, делая шаг в сторону. За его спиной стоит мужчина, о котором раньше Рюноске только слышал. Высокий, статный, с чёрной шёлковой накидкой на плечах и мощными сильными руками, сложенными в рукава. На его лице нет ни единой эмоции, только невероятное спокойствие. — Способность директора действует только на его подчинённых, — чуть заметно улыбается Дазай, — То есть, на членов ВДА. Все Люди Равны основана на подавлении, она сдерживает способности эсперов на том уровне, который они способны контролировать. Именно потому, что ты сотрудник ВДА, ты смог не полностью перевоплотиться в тигра, а задействовать только руки и ноги. И Кёка-тян, незадолго до столкновения, сдала вступительный экзамен. Накаджима распахивает глаза, боясь пошевелится. Боясь подумать, что дал себе ложную надежду. — Ты понимаешь, что это значит? Да. Но… Всё правильно. За его спиной слышится свист катаны, виден яркий белый свет, и когда юноша всё-таки оборачивается, видит перед собой тощее тело в грязном кимано, разметавшиеся по узким плечам чёрные, как смоль, волосы, блестящие глаза, светящие намного ярче Снежного Демона за её спиной. Этого не может быть. — Я использовала меч Снежного Демона, чтобы разбить цепи и сбежать. Она тоже плачет. Но на губах играет усталая улыбка. Она жива. Ацуши не осознаёт, как уже через секунду подлетает к Идзуми, из последних сил сжимая в своих объятьях. Девочка хлюпает носом, но утыкается лицом в его плечо, не высказывая недовольства. Прошло так много времени. Вряд-ли их кто-то сможет расцепить ближайшие пятнадцать минут. — Извините, что, заставили вас обоих понервничать... — потирает затылок Дазай. Чуя рядом с ним лишь закатывает глаза, борясь со всё ещё страшным желанием сломать ему челюсть. Охранники из Министерства ещё долго будут обходить его стороной, — Но если бы мы так не поступили, это нельзя было бы назвать полноценным вступительным экзаменом. Главное же итог, верно? Враг повержен, Кёка-тян стала членом ВДА. Хотя мы этого достигли не совсем мирным путём, я рад, что всё обошлось. — Я всё-таки откручу тебе язык, — рычит Накахара, но уже через секунду теряет к напарнику интерес. В нескольких метрах от него стоит Акутагава, и когда они пересекаются взглядами, и Чуя чувствует на себе удивлённые, поражённые, но до боли родные серые глаза, непроизвольно улыбается впервые за целый день, той улыбкой, которой улыбался только ему, — Привет, Рюноске. Дазай прослеживает его взгляд, столбенея на месте. На пару секунд образуется кромешная тишина, которую никто учтиво не разрушает. Будто весь мир схлопнулся до трёх персон, когда-то сражавшихся рядом. На один день это ощущение вернулось. Акутагава поджимает губы. Когда-то он думал, что никогда больше не увидит их вместе. Как тогда, стоящими рядом во тьме тренировочного амбара, когда впервые узнал, кто такой Накахара-сан. Как бы он ни ненавидел тот ужасный февральский полдень, забравший у него слишком много, он готов с ним смириться. Готов признать, что сейчас всё действительно на своих местах. Сегодня звучит победа не Детективного Агентства, а победа Портовой Мафии и Детективного Агентства, и Акутагава заслужил похвалы не меньше, чем Ацуши-кун. Чуя бы хотел много чего сказать, но понимает, что его речи можно отложить на потом, в то время как сейчас есть такой шанс. Поэтому пихает Дазая в бок, и когда тот возмущённо встречается с ним взглядами, говорит своим намного больше, чем когда-либо. Когда Осаму нехотя молча делает шаг вперёд, Рюноске каменеет, не может поверить своим глазам. А когда бывший наставник становится напротив, с мягкой улыбкой положив руку на его плечо, теряется абсолютно. — Ты молодец, Акутагава-кун. Ты стал сильнее. Чуя за спиной хлопает рукой по лбу, выругавшись себе под нос, но юноша уже этого не слышит. Сегодня действительно конец света? Вся усталость, весь шок пережитых событий и такие слова в мгновение наваливаются на его плечо с такой силой, что в глазах темнеет, а сам Акутагава просто не может справится с таким количеством информации, просто потеряв сознание. Дазай в шоке округляет глаза, когда тело ученика слабеет, падая у его ног. — Ого... — только и произносит он. — Ну ты и гений, — у Накахары вырывается нервный смешок, — Я знал, что у тебя плохо со словарным запасом, но чтоб настолько… — Я сделал всё, что мог! — возмущается Дазай. — Эй! Придурки! Это что было за сообщение посреди плана! Чёртов Дазай, ты хоть раз можешь не отклоняться от первоначального концепта?! — кричит вдалеке Куникида, взмахивая рукой. — Ура, — улыбается Чуя обернувшись к Осаму, — Готовься, у меня уже есть напарник, с которым мы будем вместе чистить тебе рожу. — За свою бы лучше переживал, — не остаётся в стороне Йосано. За ними идут остальные члены Агентства с широкими улыбками. — Это что, тот самый Акутагава? — округляет глаза Танидзаки, и Наоми, держащаяся за его локоть, кривит губы от воспоминания их первой встречи. — Ну хоть план не запороли, — вытирает испарину из-под лба Эдогава. — Привет, Кёка-тян! — машет весело рукой Кенджи. — Вы что все здесь делаете? А в офисе кто останется? — хмурится Фукудзава, складывая руки на груди. — Да ладно, директор, такое событие. Война закончилась, у нас пополнение в коллективе, всех спасли, все молодцы. За такое грех не выпить. — Ты вообще рот закрой, стратег. — Чуя, ты какой-то невесёлый. — Мне ещё Акутагаву в Порт тащить, а потом с тобой разбираться. Горечь утраты тонет в гомоне весёлых, злых, спокойных и встревоженных, но до боли родных голосов. Пристань наполняется шумом, и больше не кажется, что они здесь одни, на обрыве пропасти. За спиной всё ещё возвышаются высотки Йокогамы, город всё ещё живёт, дышит свежим морским бризом. Прижавшись к его груди и скрывшись от порывов всё ещё холодного ветра, стоит Кёка, смеясь сквозь уже пересохшие в глазах слёзы. Ацуши улыбается. Всё закончилось. ***

Обстоятельства банкета

К вечеру Йокогама смогла оправится от шока. Несколько человек всё же пришлось реанимировать прямо на улице, всё же, не каждый день видишь огромного кита, летящего прямо на тебя. Но всё обошлось. Власти выдали "правдивое" оправдание, людей успокоили, и к закату на город накатило привычные спокойствие и умиротворённость. Конечно, привычными они были только для простых граждан, а вот для членов ВДА, Портовой Мафии и Гильдии этот вечер стал первым за последний месяц, когда можно вздохнуть спокойно. Поднятием Моби Дика со дна занялся Порт, так как имел власть над тем водным пространством, где он и был похоронен. Но Министерство тоже не осталось в стороне, и теперь у причала стоит Сакагучи Анго, всё ещё нервно оттягивающий ворот рубашки после утренней "шоковой терапии", которая и помогла ему встать на ноги в такие рекордно быстрые сроки. В его руках папка с документами, а взгляд из-под тонкой оправы устремлён в глубокие воды, где несколько кранов, чуть кренясь в бок от неподъёбного веса, вытаскивают на поверхность белую тушу. Может, война эсперов и кончилась, но работа правительства только начинается. Поэтому Сакагучи и здесь. Одному богу известно, когда он сможет пойти домой и поспать. — Это, конечно, только наша забота... — произносит он, переворачивая листы в руках с грустной улыбкой, — Но если мы будем работать сообща, дело пойдёт намного быстрее, мистер Мелвилл. Мужчина сидит на лавке, возрузив локти на колени и устремившись в мыслях куда-то далеко. Под пышной седой бородой не видно, как он поджал губы, нахмурив брови. Его можно понять. Не каждый эспер может смириться со смертью своей же способности. А ведь когда-то Моби Дик был прекрасен, так же прекрасен, как и Гильдия. Как жаль, что ради могущества его подчинили в своих целях, и он больше никогда не поднимется в бескрайние небесные просторы, махнув хозяину плавником. — Я просто хочу побыть наедине с морем, — тихо произносит он севшим хриплым голосом. — Конечно, — пожимает плечами Анго, подходя ближе, — Но с Вашей поддержкой мы сможем поймать сбежавших членов Гильдии. — Вы хотите, чтобы такой старик, как я, стал вашим информатором? — поднимает уставшие глаза Герман. — Да, — улыбку на лице Сакагучи нельзя назвать злорадной. Она, скорее, сочувствующая, — Потому что Вы были одним из первых, кто присоединился к Гильдии. Старик уводит взгляд обратно к морю, о чём-то задумавшись. Он не плохой человек. Ни один из членов Гильдии не был плохим человеком. Он же помог Ацуши и Акутагаве, верно? Всё это — лишь работа чиновника. — Я не хочу, чтобы такой выскочка, как Вы, заставляли меня ворошить прошлое. — Пойдите нам навстречу добровольно и помогите уменьшить зону слепых поисков. В наручниках же... нет нужды, правильно? У него нет выбора, к сожалению, раз он даже не смог умереть вместе со своим созданием. Нести бренное существование до самой смерти — его удел. Мелвилл сцепляет руки в замок, повесив голову. — Мы можем... Посидеть тут ещё немного, Сэр? Анго не был жестоким. Таковым делала его работа. Но ведь даже она может подождать несколько минут скорби? Поэтому он молча присаживается рядом, оставив ненавистную папку лежать подле себя. Несколько минут отдыха не помешают никому. Тем более, в таком месте, в такой час, когда синие волны омывают тело белого кита, а солнце клонится за линию горизонта. На лавке у причала сидят два человека. Один — в своих мыслях о последующих действиях, о будущем города, о предстоящих делах. Другой — по своей воле погрузившийся в своё далёкое, но кажущееся таким светлым прошлое. И над ним, если присмотреться, можно увидеть фигуру белого кита в полудымке, как раньше плывущего по воздуху, касаясь плавниками макушек деревьев. На краю бетонной плиты чуть дальше по причалу, вне видимости, сидит три человека, тоже устремившие взгляды в море. Первый парень с торчащими во все стороны рыжими волосами сидит на корточках, рядом с ним второй, опирающийся на костыль, а чуть дальше — девушка в очках с аккуратной причёской на бигудях и тонким обручем. — Никогда не думал, что Моби Дик когда-нибудь разобьётся, — говорит с сожалением первый, снайпер, Марк Твен, подперев подбородок ладонью, — Там было не так уж и плохо… — На Моби Дике? — переспрашивает второй, Джон Стейнбек, с улыбкой. — Я говорю о Гильдии, — пожимает плечами Марк, — Босс упал с небес, и мы даже не знаем, жив он или мёртв. Без лидера люди, работающие на Гильдию, начнут сражаться за её ресурсы. Ты можешь думать иначе, но вся Гильдия держалась на Фицджеральде. Но, похоже, в этом представлении настало время поклониться на "бис" и достойно удалиться со сцены. Джон молчит несколько секунд, оглянувшись на его безмятежное лицо через плечо. — Да. Но наши жизни на этом не заканчиваются. — В этом ты прав, — соглашается Твен, с кряхтением поднимаясь на ноги, — Я собираюсь вернуться домой и там закончить "Дневник удач Твена". А вы, ребята? Третья девушка, Луиза Олкотт, грустно улыбается, поправив очки на лице. — Я... Я буду искать мистера Фицджеральда. Должно быть, он всё ещё жив. А если нет... Я возьму на себя ужасную ношу и расскажу всё его жене. И про дочь, наверное, тоже стоит поведать. Марк сочувственно кивает ей, в мыслях уважая такой смелый поступок бывшей коллеги. Она была прекрасным стратегом, пусть и ВДА с Портовой Мафией смогли её одолеть. И пусть юноша не знает, что на самом деле связывало её с боссом, он только рад, если тот действительно в порядке и они смогут встретиться. Он оборачивается к Джону. — Ну а ты, Стейнбек? Наверное, тебе нужно вернуться к семье, верно? Раз тут больше никто не заплатит. — Я не хочу уходить вот так, — тяжело вздыхает он, — Мне нужно разобраться со своим внутренним противоречием. Оглянувшись на изумлённые глаза обоих товарищей, он тут же спешит продолжить: — Ну, это противоречие скоро коснётся моей семьи. После того, как тот Дазай даровал мне жизнь два раза, мне нужно кое-что переосмыслить. Да и империя Фицджеральда падёт, если оставить всё так, как есть. Стейнбек отбрасывает в сторону бесполезный костыль, выпуская из руки тонкие корни, сплетающиеся вместе на месте оторванной в схватке ноги, образуя что-то наподобии протеза. Лиза прикрывает рот ладошкой от шока, а Марк лишь поражённо вскидывает брови. Это, наверное, самый необычный способ, как можно использовать способность. — Похоже, я ошибался, — произносит Твен, — Я думал, ты ненавидел босса. — Я и сейчас его ненавижу, — кивает он, надевая на голову бессмертную кепку с заломом, — Не люблю людей, которые используют деньги для контроля над остальными. Но тогда, в лесу, я понял, что тоже использовал деньги, чтобы помочь своей семье, как и он. Я почувствовал свою ответственность. Их внимание привлекают хлюпающие шаги за их спинами, и когда все трое оборачиваются, замечают высокую тень с длинными чёрными волосами и усталыми глазами. — О, Лавкрафт! — удивлённо, но радостно вскрикивает Джон, — Я не знал, что ты жив. — Контракт ведь, я полагаю, выполнен? — спрашивает он всё таким же скрипучим подавленным голосом. — Не сомневайся, — усмехается Твен. Говард резко кивает подбородком больше сам себе, подходя ближе к пристани. — Чем планируешь заниматься? — спрашивает Стейнбек, когда он проходит мимо. Мужчина останавливается на секунду и глянув на напарника как на полного придурка, который задаёт риторические вопросы. — ...Я буду спать. С этими словами он прыгает в воду, скрывшись под постепенно выравнивающейся водной гладью. Все трое переглядываются, а затем Марк издаёт нервный смешок, что все считают полноценным разрешением. И уже через секунду над набережной стоит весёлый смех трёх американцев, возможно, видевшихся сегодня последний раз, но за такое короткое время ставших друг для друга близкими друзьями. Прибрежный ветер подхватывает их голоса, но так и не доносит до ушей Сакагучи Анго, которому так нужно их поймать. *** — Что за бурду ты притащила? — Нормальное шампанское, в чём проблема? — Ты только позавчера пыталась у меня на столе станцевать, тебе же оно шибанёт в голову так, что забудешь, как тебя зовут. — А ты не бойся, я и сегодня на столе станцую, если захочу, и хрен кто-нибудь из вас меня остановит. И вообще, сегодня у меня есть повод. Чуя цокает языком, но воздерживается от комментариев, пока Йосано с видом полного победителя наполняет свой и его бокалы шампанским, которое принесла. В честь окончания войны в пользу ВДА и присоединения Кёки к коллективу тем же вечером организовали большой банкет. Фукудзава покачал головой положенные десять минут, но когда Ранпо отвёл его в сторонку, что-то упрямо говоря ему на ухо, в итоге закатил глаза, но разрешил, по совместительству наградив всех возможностью прийти на следующий день к трём вместо восьми. Как будто он не знал, насколько масштабно используют его подчинённые этот легальный шанс хорошенько выпить в компании друг друга. Но и сам был не против: всё же, они действительно заработали свой заслуженный отдых. К семи все компьютеры и документы были убраны в подсобку, а столы сдвинуты друг к другу, образуя прекрасную площадку для праздника на месте офиса. Кенджи даже повесил какие-то растяжки из гирлянд, купил хлопушки, и когда пришла сама Идзуми, уже отмытая и в компании Накаджимы, её встретили по всем канонам, так, как не встречали даже Дазая после аварии. Девочка поражённо хлопала глазами целую минуту, а потом вдруг прикрыла лицо рукавом своего кимоно, хлюпнув носом и сказав, что ей конфетти в глаз попало, наверное. По столам была расставлена закуска, на которую скинулись все, а вот алкоголь каждый приносил тот, который захотел. Куникида долго выслушивал оправдания Чуи, когда увидел бутылку вина, по цене равную примерно пяти зарплатам офисных клерков. А вот Дазай сказал, что не принёс ничего. Никто не удивился, мол, кто бы сомневался, что он зажмотится, но тот, пока никто не видел, задвинул под длинную скатерть стола чёрный звенящий пакет. Накахара лишь закатил глаза, потому что именно он был тем, кто тащил этот "дар с выше" из машины. Постепенно внутрь стекались все, и даже Фукудзаву Наоми смогла вытащить из его логова-кабинета, усадив если не за стол ко всем, то хотя бы рядом. Помещение наполнялось весёлыми голосами и приветствиями. Все были рады снова увидеть друг друга в строю, а кого-то здесь вообще увидели впервые. Например, Эдгара По, что тихо постучал в дверь, сказав, что Ранпо позвонил ему и попросил почитать его работы в оригинале. Бедняга даже не понял, как тут же был схвачен под руку тем самым Эдогавой и усажен рядом с ним. Ему даже не дали сказать про то, уместно ли ему здесь находиться, если он из вражеской организации, тут же сунув в руку бокал. Когда все были в сборе, а Дазай наконец смог оттащить Куникиду от уже перебравшего все аргументы Чуи, по стаканам полились напитки, а в ушах даже заболело от непрекращающихся дружеских споров и разговоров. — Что ж, предлагаю выпить за нашего нового сотрудника, Кёку Идзуми, и за официальное окончание трёхсторонней войны эсперов, к которому, конечно, я приложил руку, — поднимает свой напиток Осаму, образовав вокруг себя какую-никакую тишину. — Как скромно, — закатывает глаза Йосано. — Он совершенно страх потерял, мне кажется, — поддерживает Чуя. — Ханжам слово не давали, — с этими словами Дазаю приходится уклониться в сторону от уже летящих в него салфеток под смех остальных, — Я вкладывал в эту фразу, уважаемые обиженные, то, что мы все постарались, друзья. Так что… — Так что, перефразировав это в нормальную формулировку, мы пьём за нас и за то, что теперь "нас" стало на одного человека больше, — всё же перебивает его Накахара, и пока Осаму оскорблённо смотрит на него, все уже осушают свои бокалы. Вряд ли Ацуши чувствовал себя когда-то более счастливым, чем сейчас, сидя прямо здесь. Слева от него, отхлёбывая сок из стакана, сидит Кёка, горящими интересом глазами смотря на каждого. Справа — Танидзаки, обхваченный по талии рукой Наоми, которая о чём-то увлечённо болтает с сидящей рядом Харуно. Возле неё смеётся Кенджи, откусывая кусок яблока. Чуть дальше Йосано ещё пока элегантно, так как мало выпила, отклонилась назад, чтобы дотянуться до стола, за которым сидят Ранпо и По, а чуть дальше от них стоит у стены Фукудзава, оглядывая каждого с редкой улыбкой. Прямо перед Ацуши сидят Дазай и Чуя, и первый что-то говорит на ухо второму, пока тот хмурит брови, делая вид, что вообще не слышит, что он хочет, потому что оглох ещё пять лет назад. Куникида, сидящий как раз подле Дазая, что-то упорно пишет в свой блокнот, видимо, всё ещё занятый подсчётами, сколько стоила та злосчастная бутылка вина. Именно эти люди стали ему домом. Именно они спасли его в самый страшный период его жизни, подарили ему новую жизнь и прекрасную работу, к которой, как он может сказать сейчас, он действительно готов. И ту благодарность, что бушует в его венах, просто невозможно передать словами. — Я говорю, давай напоим Куникиду! — чуть ли уже не переходит на крик Дазай, и Чуя тут же закрывает ему рот ладонью, оглядываясь в поисках того, кто мог бы это услышать. — Ты что, сдурел совсем? Я с первого раза услышал, просто надеялся, что ты сдашься и перестанешь маяться этой херью. Он же нас убьёт. — Не убьёт, если не узнает, — улыбается тот, глядя ему в глаза. — А ты что, решил, что ему вдруг отключат мозг или вкусовые рецепторы? — скептически вскидывает брови Накахара. — Работаем по старой схеме, и всё будет отлично. Чуя смотрит на него в упор пару секунд, потом оглядывается на всё ещё занятого Куникиду, потом снова на него. — Дерьмо план. — Чуя, — улыбается Дазай, — Ты же сам сегодня сказал, что мои планы ещё ни разу не подводили. — Уже пожалел три тысячи раз, что сморозил такую чушь и не вырвал себе язык хирургическими щипцами. Слава богу, этого никто посторонний не услышал. Осаму склоняет голову к плечу, глядя на напарника с самым жалостливым выражением лица, будто от этого зависит вся судьба человечества. Выдержав этот взгляд целые две минуты, Чуя звучно закатывает глаза, и когда губы Дазая растягиваются в победной улыбке, тут же бьёт его по руке, нехотя поднимаясь с места. Но он это сделал не потому, что этот мудак попросил. Всё же, самому тоже было интересно, как коллега отреагирует на алкоголь, учитывая его идеальный образ. А тут, если что, можно будет скинуть на Дазая, типа он ни при чём. И никто ничего не докажет же, правильно? Хотя совесть, конечно, помучает. — Куникида, я тут вспомнил... Ты же говорил про отчёт, который Ацуши-куну нужно будет написать о битве с Акутагавой-куном... Я там насчёт деталей. Накаджима удивлённо вытягивает лицо со своего места, но стоит Накахаре кинуть на него короткий взгляд, и он тут же прикрывает рот, отворачиваясь в сторону. Кёка, тоже услышав эту фразу, лишь с интересом подпирает подбородок ладонью. — А чего это у тебя вдруг проснулась тяга к работе? Ещё и в такой момент, — смотрит на него Доппо, опустив очки на кончик носа. — Ну, работать никогда не поздно, ты же сам говорил, а я, всё же, работал с Акутагавой-куном, смогу, если что, помочь младшему. — А Дазай… — А он сейчас занят, — оттягивает его за локоть Чуя, тут же поворачивая в сторону подсобки и зная, что, чтобы найти нужный документ, надо будет покопаться добрые минут пять. Не дай бог не успеет, придурок. — Чем он… — Йосано там его о чём-то попросила, я не спрашивал. Да и с кем тебе удобней будет работать: с этим овощем или со мной? Давай, тут на минуту дело, пока я ещё предлагаю свою кандидатуру и в кондиции… Толком ничего не поняв, но оценив такой подход товарища, ничего не подозревающий Куникида позволяет себя увести в сторону. Дазай со своего места смотрит на Накахару не меньше, чем как на героя, ныряя под стол ровно в тот момент, когда они оба скрываются из виду. Йосано рядом удивлённо прослеживает это движение, но когда он выбирается обратно с бутылкой виски в руке, складывает два плюс два и озорно улыбается. — Воу, а вот это интересная мысль. — Кёка-тян, подай-ка мне его стакан, только быстрее, — говорит Дазай, протягивая руку. — Вы что, решили дать ему... — удивляется Танидзаки, пока Харуно и Наоми лишь хихикают, с интересом наблюдая, чем это всё кончится. — Не надо говорить так, будто я ему наркотики сейчас подсыплю, — возмущается Осаму, — Это так, чтобы поддержать дух веселья. — Но ведь он не пьёт! Так нельзя! — вдруг со страхом восклицает Ацуши. — Милый мой ученик, первое, чему я тебя научу: всё, что нельзя, — можно, если это делаю я, — продолжает тянуть руку Дазай, в приглашения кивая. И когда Идзуми и вправду спокойно передаёт ему чужой стакан, а тот в бладарности кланяется, Накаджима окончательно теряется. — Кёка?! — А что тут такого, — невинно оборачивается через плечо та, — Мне тоже интересно. — Поздравляю, теперь вы все соучастники, — обводит указательным пальцем каждого Дазай, открывая бутылку, — Нашему мистеру "Я Не Пью, Я Трезвенник" ни слова. — Наливай уже быстрее, провокатор, — подкалывает Йосано, — Пока у твоего партнёра по преступлению не кончились рабочие термины, которыми он может занять нашего стахановца. — Ты недооцениваешь умения Чуи, — ухмыляется Осаму, размешивая виски с соком в ужасной пропорции шестьдесят к сорока под ошарашенным взглядом Кенджи, — Мы в своё время так Хироцу-сана спаивали, когда его оставляли за нами следить в наказание за взрыв машины Мори. Брови Кёки взлетают куда-то на уровень роста волос, а челюсть Ацуши уже можно искать где-то по полу. — Мы все ещё недостаточно пьяны, чтобы послушать эту историю. — Да, да, да... Я всё понял… — Куда ты документ пополам складываешь? — Всё! Хорошо, я понесу его в руках. Услышав знакомые голоса, Дазай тут же ставит стакан обратно, оценивая взглядом не изменившийся цвет коктейля, и садиться, уже приняв то же положение, в котором сидел всё это время. Когда Куникида выворачивает из-за поворота, протирая замыленные очки, а за ним выходит Чуя, за спиной коллеги складывая злосчастную бумажку и засовывая в карман с лицом вроде "ага, не складывать, у меня карманы не на А4, прости", в помещении уже устанавливается чуть ли не кромешная тишина, прерываемая разве что голосами девушек и парней с других столов да тихим смехом Ранпо. Когда Накахара падает на своё место, кидая на стакан Куникиды изучающий взгляд, Дазай уже оглядывает всех присутствующих, что сидят с такими лицами, будто и вправду убили человека и спрятали под скатертью прямо перед приходом полицейского. Мда, послал же бог соучастников. С ними в разведку точно нельзя. В особенности с Ранпо и По, которые спасибо разве что отвернулись со своими хитрыми улыбками. Чтобы предотвратить очевидный коллапс, Осаму берёт всё в свои руки, подхватывая бокал и вставая с места. — Так, давайте ещё тост. Предлагаю выпить за нашего непревзойдённого, самого лучшего, самого отважного и ответственного директора, Фукудзаву-сана. Сам Юкичи, который наблюдал за всем этим спектаклем из-под прикрытых ресниц, с мыслями что-то вроде: "чем бы дитя не тешилось, лишь бы не взрывало мою машину", — удивлённо распахивает глаза, в обороняющемся жесте выставляя руки вперёд. — Дазай-кун… — Ну не надо уже скромничать, президент, — улыбается тот, — Если бы не Вы, никто из здесь присутствующих здесь бы никогда не стоял. Именно Вы являетесь нашим лидером, и, по случаю общей победы, считаю невежеством не выпить за Ваше здоровье. Несмотря на так и норовившие вырваться у Фукудзавы протесты, первым, как не странно, свой стакан с газировкой поднимает Ранпо, а за ним и все остальные. И действительно, повод Дазай выбрал самый лучший. Никто и никогда бы не смог отказаться выпить за здоровье директора, тем более, его верный заместитель, Куникида, что с улыбкой тут же чокается со всеми, под громким свистом и разыгравшимся ажиотажем не замечая всех испуганных взглядов, направленных на него. Которые тут же опускаются в столешницу, стоит тому поднести свой "сок" к губам и зависнуть на пару секунд, нахмурив брови. — Подождите, почему он так пахнет? — вдруг спрашивает он. Ацуши сливается по цвету со стеной, будто всё, его рассекретили, жизнь поломана и он большое никогда не отмоется от такого позора. — Ты о чём? — невинно спрашивает Дазай, осушив свой бокал наполовину. — Он пахнет алкоголем, — морщится Доппо. Чуя жуёт губу несколько секунд, а потом вскидывает руку: — Так ты рядом с Дазаем сидишь. Конечно, от него такое амбре. Ранпо сзади взрывается смехом, но Йосано реагирует быстро, тут же незаметно зажав ему рот рукой. Сам Осаму, видимо, не такой отговорки ожидал, но сам ничего лучше не придумал, так что приходится подыгрывать, сам себе пообещав споить напарника в отместку до состояния, когда реально придётся волосы держать. Куникида придурком далеко не был, поэтому специально отводит стакан подальше, жадно втягивая воздух носом, чтобы понять, откуда исходит запах. — Так ты отговорки придумываешь, чтобы не пить за здоровье директора?! — наигранно хватается за сердце Дазай и смотрит на него как на врага народа, чтобы предотвратить полный срыв плана. От такой претензии Куникида просто теряется, пока Кёка утыкается лицом в предплечье, чтобы не спалить улыбку, вырвавшуюся на такой невероятный цирк. Вот с ней идти в разведку можно, сразу видно, наш человек. — Нет, я не… — Мало того, что не пьёшь, как все нормальные люди, так ещё и не можешь своего отвратного сока выпить, — продолжает разглагольствовать Осаму. — Я не!.. — Ну вот и пей тогда, — не дав и слова сказать, подталкивает к его губам стакан Дазай, и Доппо, несмотря на всё сопротивление, действительно делает несколько глотков. Все замирают, в ожидании округлив глаза. Даже, казалось, Фукудзава склонился со своего места, чтобы узнать, чем этот спектакль кончится. Коротко выдохнув через нос, Куникида всё-таки заходится в мокром кашле, и Осаму тут же стучит ему по спине. — Это же алкоголь, — хрипит тот, зажмурившись. — Как? — в голосе Дазая столько удивления, что в актёрском бы позавидовали, — Наверное, сок забродил. Кто покупал сок? Кенджи, до этого делающий вид, что он вообще сюда попал случайно, давится своим яблоком, распахивая глаза. — Я… — Ну вот, как же так, — качает головой Осаму, — Надо было смотреть на срок годности. Миядзава, оглянувшись на ожидающий взгляд Доппо и буквально орущие глаза Йосано и Чуи, сглатывает, слишком неестественно кивая. — Да. Наверное, не посмотрел. Простите, Куникида-сан. — Да ничего страшного, просто тебе на будущее, — Дазай, похлопывающий кашляющего коллегу по плечу, подаёт ему другой стакан, — На, запей. Тот, даже не глядя, благодарно кивает, осушая всё содержимое залпом. Вот теперь челюсть Ацуши уже можно даже не искать на полу, она давно пробила потолок первого этажа. Неужели настолько идиотский план сработал? Но уже через секунду Доппо морщится ещё больше, кое-как произнося: — Господи прости, что это? Чуя не выдерживает, со смехом взлохмачивая его волосы. — А это уже был мой стакан. Здесь чистый виски. Перед глазами Куникиды проносится вся жизнь, пока остальные взрываются хохотом, полностью роняя серьёзные лица. *** — Ты поступил очень безрассудно, Акутагава-кун, — произносит Колас, усаживаясь на диван напротив него. Несмотря на довольно серьёзный тон, на лице у него написано очевидное чувство вины. Купала рядом с ним лишь складывает руки на груди, уводя взгляд к окну. А ведь он говорил! Рюноске впивается пальцами в бархатную обивку кресла, понурив голову. — Я был неправ. Прошу прощения, Колас-сан. — Не стоит извинений, — спокойно улыбается Мори, и все четверо с удивлением оборачиваются на него, — В этот раз ты победил. Акутагава-кун всегда был таким: идёт своим путём, но в конце выкладывается больше всех. В этом он мастер. Да и какие у нас могут быть к нему претензии, если он выиграл? Рюноске сначала удивляется, а потом мягко откашливается, скрыв за этим небольшую благодарную улыбку. Коё цокает языком, отпивая из своего бокала. Монополь 1964 года, который она принесла специально для себя, зная, что белорусы обязательно будут агитировать её испить эту бурду с их родины, приятно обжигает горло, оставляя после себя холодящий осадок. — Ты всегда так делаешь, Мори. Сначала даёшь слишком большую свободу действий, а потом удивляешься, почему твои Исполнители сбегают на сторону врага. — Удар ниже пояса, Коё, — разводит руками Огай, — Кстати, ты так и не рассказала мне, почему не сбежала из ВДА, как только туда попала. Мстишь, значит. Колас с интересом наблюдает, как Озаки спокойно складывает руки на коленях в замок, элегантно расправив спину. — Я, пожалуй, оставлю эту историю при себе. Могу сказать только то, что Дазай-кун уже тогда знал, чем всё закончится. Он действительно ужасный человек. Купала незаметно усмехается, а Мори задумывается на секунду, в то же мгновение становясь серьёзным, что бывает с ним довольно редко. — Ты сильна, — в итоге произносит босс, — Ты знаешь, что если захочешь уйти, никто не сможет тебя остановить. Озаки сначала распахивает глаза в изумлении, а потом мелодично смеётся. — Естественно. Но, к сожалению, тебе ещё нужна моя помощь в управлении организацией. Да и моя ненависть распространялась только на прошлого босса. А сейчас мне здесь даже нравится. Мори кажется поражённым такой внезапной искренностью, но в конце концов довольно улыбается, подняв свою рюмку. — Я счастлив такое услышать, но интересуюсь только теми, кому нет двенадцати лет. — Умолкни, я тебе рот зашью. По напряжённой спине Акутагавы видно, насколько он себя чувствует не в своей тарелке. Всё же это его первый визит в компанию Исполнителей. Ещё никогда он не сидел в кабинете своего руководителя, вместе выпивая за победу, да и не думал, что такое вообще возможно. Якуб это видит, поэтому мягко похлопывает его по колену, переводя внимание на себя. — Прости, что не сказал тебе про Дазая-куна. Купала изначально говорил, что это плохая идея… — Ещё бы, — соглашается Янка. — Спасибо за поддержку, Вучоны, — закатывает глаза тот, снова обращаясь к Рюноске, — Но у нас были небольшие подозрения насчёт ваших отношений. И ты с уверенностью их развеял. — Я всё понимаю, — кивает Акутагава. Конечно, поначалу ему было ужасно неприятно от такого удара в незащищённый бок, когда он был готов меньше всего. Но сейчас, поразмыслив над этим, он понимает, что сам переоценил себя и свои ожидания. Он всё ещё находится в Мафии, а она всегда славилась своей жестокостью. Неважно, к врагам или к её верным слугам. В любом случае, всё случилось так, как случилось. И он не жалеет об этом. Хотя те два предложения, сказанные наставником в тишине пристани, пусть и с подачки Накахары-сана, всё ещё звенели в голове. Неужели он действительно их дождался? Неужели он действительно их заслужил? — Кстати об этом, — соглашается Мори, осушив свою рюмку водки залпом и крепко зажмурившись, — Твой испытательный срок завершён. Ты доказал мне, что я ошибался в твоих возможностях, Акутагава-кун. С этого дня ты официально член Исполнительного Комитета. Рюноске в изумлении смотрит на него, даже не зная, что тут сказать. Сейчас, сидя здесь после той драки с Ацуши, он принимает, что действительно заслужил это место. Но в горле всё ещё першит от чувства переоценённости. Будто Огай не понимает, какую ответственность берёт на себя, назначая его руководителем. Но он же не подведёт его, верно? По крайней мере, сделает всё для этого. Разобьётся в лепёшку, сметёт каждого на своём пути, сломает любую преграду. Всё это больше не его обязанность самому себе. Теперь это инициатива. — Поздравляю, — поднимает свой бокал Коё, и пока Рюноске пытается осмыслить, что именно сказала эта женщина, уже выпивает его до дна. Купала тут же поддерживает, добавляя в свою рюмку и рюмки напарника и Огай, пока последний машет руками в жесте "мне больше не надо". — Расслабься, Мори, — вскидывает брови Колас, — Мы достойно одержали победу в этой войне. Ничего страшного, если ты дашь себе один спокойный вечер. — Я всё равно не хотел много пить, а вы меня натурально спаиваете, — возмущается тот. — Имеем право, — улыбается Янка, — Завтра нам тащиться на причал, а не тебе. Ты достаточно постарался за это время. — Давай-давай, — вдруг тоже поддерживает Коё, — Я ни разу не видела тебя пьяным. — И не надо, — хмурится Огай. — О, поверь, это прекрасное зрелище, — смеётся Купала, всё-таки наполняя рюмку, несмотря на упорное сопротивление. Вообще трудно остаться полностью трезвым, когда вы сидите в компании двух белорусов, тем более, впервые празднующих победу в составе Портовой Мафии. Они, казалось, радовались ей и повышению Акутагавы больше, чем сам Акутагава и Мори. Поэтому с задачей "просто сидеть и не отсвечивать, авось пронесёт" не справляется даже Рюноске, тоже выпив свою положенную рюмку. Ну, он ожидал, конечно, чего-то полегче на свой первый раз. Не раз разрекламированная водка, выпить которую юноша согласился только разве что из уважения к своим руководителям, дала по горлу так, что в глазах защипало. Желудок обожгло огнём, а запить, как назло, было нечем, так что Акутагава кашлял ещё минут пять с дикими вертолётами под веками. — Кстати, — оглядывает всех присутствующих Купала, продолжая стучать подопечному по спине, — Все так и будут молчать о том, что либо у меня галлюцинации, либо Акутагаву-куна в башню принёс Накахара? Рюноске, услышав ещё и это, давится ещё больше, чуть ли не синея. Он сам-то мало что помнил о прошедших событиях, а такой интересный факт, учитывая отсутствие сознания, окончательно выбил из колеи. Накахара-сан нёс его до башни. Господи, какой позор. Но сейчас Мори, наверное, первый раз на его памяти, действительно искренне смеётся, а Коё уводит взгляд в окно, улыбаясь уголком губ и плохо пряча это за гранью своего бокала. Постепенно темы о работе и планы на будущие организации перетекают в плавный спокойный разговор. Точнее, их упорно вытесняет Колас со своим "Боже, ну сколько можно. Только же всё закончилось, подумайте хотя бы один день о чём-то более отстранённом". Ну, сказал — как отрезал. В этот вечер Акутагава узнал о своих коллегах действительно много нового. Например, то, что Хироцу часто ходил в бар с Каджи и Чуей, что Коё три года своей жизни отдала балету, что Колас знает пять языков и умеет играть на фортепиано, а Купала мастерски рассказывает стихи на белорусском какой-то неизвестной авторки под псевдонимом "Тётка". Почему-то Якуб, только услышав это имя, схватился за сердце в свои строгие тридцать пять. Рюноске мало представлял, что когда-нибудь будет сидеть здесь вот так. В такой компании, обсуждая бытовые темы и сплетни, что гуляют по Порту. Почему-то ему казалось, что в стенах этого кабинета не может звучать ничего, кроме замудрённых планов или загадочных изречений Мори. Оказывается, всё обстоит совсем по-другому. Когда солнце скатилось за линию моря, за окном встала непроглядная тьма, озаряемая лишь огнями уплывающих кораблей, а бутылка Монополя опустела, Коё с пьяной улыбкой элегантно поднялась со своего места. — Что ж, столь светские мероприятия не совсем мне по душе. Я, наверное, пойду, пока меня не уклонило в сон, а в бокале случайно не оказалась эта ваша белорусская выпивка. Никто даже не попытался её остановить, тем более, время уже давно убывало к полуночи. Девушка всегда приходила и уходила раньше всех. Слово луч весеннего солнца. — Конечно. Но ты бутылку, всё же, с собой прихвати, — улыбается Колас. — Всенепременно, — с сарказмом произносит она, закидывая на плечо зонт. (Никто не заметил, как тонкая рука скользнула по столешнице, что-то скрыв в длинном рукаве кимоно, а на одну бутылку водки стало меньше). Где-то поздно в ночи, примерно между историей из Владивостока и рассказом о Мафии при бывшем боссе, при которой Огай полностью облокотился на кресло, закрыв усмешку рукой, Акутагава словил себя на очередной улыбке с мыслью о том, что сейчас он действительно счастлив. Это открытие были для него настолько неожиданным и поражающим, что он даже не понял, правда ли оно, или было спровоцировано той самой несчастной пропущенной рюмкой. Да, конечно, когда-то в этом кабинете сидели другие люди. Да, конечно, Дазай-сан покинул организацию, унеся с собой целую эпоху. Но именно сейчас, сидя здесь перед открывшимся звёздным небосводом Йокогамы, всё кажется ровно на своих местах. Так, как должно быть. Его мысли чисты, на сердце нет тяжести ненависти и переживаний. Так легко, наверное, Рюноске не ощущал себя ещё никогда. Зачем думать о том, что могло бы быть, когда сейчас, — лучшая версия этого того, что могло бы быть? Да и, однажды, после удавшейся миссии несколько лет назад, похлопав его по плечу, Накахара-сан сказал одну вещь: "Сожалеть — удел не слабых, а абсолютно нормальных людей, у которых есть сердце. Но точно не лидера". Акутагава не знал, цитировал ли он кого-то, или эта фраза действительно вывод его собственных наблюдений. Но сейчас она кажется как никогда уместной и правильной. Ведь теперь Акутагава лидер, верно? И если бы его попросили описать одним словом то чувство, что растекалось у него по венам, словно кислород в крови, сегодня вечером, он бы сказал: "Благодарность". *** Спустя примерно час Фукудзава откланялся, сказав, что устал и уже не в том возрасте, чтобы сидеть вместе с молодыми до самой ночи. Не поддался он даже на настойчивые протесты со стороны Ранпо, что уже означало: "Всё, директор непреклонен", поэтому остальные даже не стали пытаться. Ещё стоило сказать спасибо за то, что он вообще составил им компанию, так как Юкичи в принципе не был любителем подобных мероприятий. "Сидите сколько хотите, хоть до трёх часов следующего дня," — сказал он перед тем, как с улыбкой покинуть офис. Как только дверь за его спиной тихо закрылась, а никто ещё толком не успел расстроиться, на столе каким-то магическим образом материализовалось ещё пара бутылок значительно большей крепости, чем шампанское Йосано. Хотя магическим образом — это громко сказано. Дазай просто переставил из-под полы на видное место то, что принёс до этого. Кенджи от испуга икнул, а вот Акико и Чуя заметно приободрились. И вечеринка взросла на совершенно другой уровень. Куникида был плох. Это было видно невооружённым взглядом, а Ранпо даже не потребовалось надевать очки, чтобы это увидеть. После того первого бокала сопротивляться против подливающего Дазая он стал всё менее и менее охотно, хотя по лицу видно было, что ещё та часть сознания, что оставалась каким-то образом трезвой, буквально кричала ему на ухо о том, какой он идиот. Когда опустела приличная половина бутылки, он уже чуть ли плакал на плече Йосано. — Я ведь пил всего два раза в жизни, — даже чуть всхлипывая, сказал он, — На выпускном и на похоронах матери. — У тебя что, мама умерла? — озабоченно распахнула глаза девушка. — Да нет, боже упаси, — отмахнулся Доппо, — В этом и смысл, что я не помню, чья это была мама. В общем, было весело. Наоми куда-то утащила оставшуюся бутылку шампанского, и когда они на пару с Харуно вернулись дико смеющееся с чего-то и держащие каблуки в руках, стало понятно, куда они его дели. Танидзаки физически не хватило сил отвертеться, когда сестра потащила его танцевать. Почти все разбились на устоявшиеся пары, иногда сходясь вместе на какой-то интересной теме. Ранпо, будучи с По единственными непьющими, не считая четырнадцатилетних Кёку и Кенджи, со своего стола вообще не вставали, обсуждая всех и всё, начиная литературным талантом Эдгара и заканчивая удивительным шпагатом, на который неожиданно села Наоми под испуганный вскрик Джуничиро и восторженные аплодисменты остальных. Харуно вдруг сошлась с Кенджи, с которым они отсели на подоконник, ведя спокойную беседу о чём-то, иногда обмениваясь похожими солнечными улыбками. Чуя отказался упиваться с Йосано, поэтому она избрала себе в напарники Куникиду, который после всех ухищрений был даже не против, а сам Накахара остался сидеть на своём месте с Дазаем, который, вдруг решив, что всем уже всё равно, спокойно уложил голову на руку напарника, которую тот закинул на спинку его стула. Кёка с Ацуши старались оставаться нейтралитетом, но совершеннолетний Накаджима не успел и глазом моргнуть, как Доппо грохнул перед ним стаканом, сказав, чтоб он выпил с ним. Махал руками оборотень долго, даже спрятавшись за спиной защищающей его Идзуми, но долго всё равно не продержался после фразы "Я твой наставник, а ты так со мной". Кёка ещё долго подливала ему сока, чтобы он мог запить эту бурду. И дальше пошло-поехало. Йосано всё-таки выполнила своё обещание и залезла на стол, и ни Дазай, ни Чуя и вправду не смогли её остановить в этот раз. Идзуми воспользовалась положением Ацуши и что-то очень долго рисовала на его лице, даже высунув язык от старания и закусив губу, чтобы спрятать вырывающуюся улыбку. Тигр получился очень даже ничего, на любительский взгляд Кенджи. Акико поборолась с Куникидой на руках и выиграла. Осаму пришлось с тяжёлым вздохом дать подзатыльник бывшему напарнику, который не смог уложить девушку, и передать в руки Накахары, который ставил на подругу, десятку тысяч. Наоми выпила на брудершафт с Харуно, но чем это закончилось, никто так и не понял, потому что Танидзаки тут же оттащил сестру от собутыльницы. Сначала ни Дазай, ни Чуя прям напиваться не собирались, но первый всё ещё помнил про свою обещанную месть второму, так что спустя часа два Накахара уже ощущал знатное опьянение, сопровождающееся неплохими проблемами с вестибулярным аппаратом. — Знаешь, а ведь сначала ты мне совершенно не понравился, — у Куникиды ужасно заплетается язык, но пьяный пьяного каким-то невообразимым образом понимает, поэтому Чуя кивает, — Такой весь из себя, заносчивый, ещё и с Дазаем работал. Короче, прости. — Куда-то ты уже не туда ударился, — улыбается Накахара, — Сейчас же всё хорошо, а первое впечатление почему-то у всех именно такое и складывается. — Ну ты же нормальный на самом деле! — восклицает Доппо, так активно взмахнув руками, что другому приходится ухватить его за рубашку, чтобы он не упал со стула, — Просто сука немного. — Ну если немного, то ладно, — Чуя был ещё далёк от того седьмого неба, в котором летал его коллега, поэтому слушал всю эту болтовню с улыбкой, иногда оглядываясь на Дазая, что сидел с Ацуши и Кёкой. — Слушай, — вдруг становится ужасно серьёзным Куникида, наклонившись к нему очень низко, — Меня уже долго мучает кое-что... Можно я тебе один вопрос задам?.. Только ты не обижайся! — он складывает руки на сердце, качая головой, — Я ничего такого не думаю, сам понимаю, какой это пиздец… — Ого, — вскидывает брови с интересом Накахара, — Если прям пиздец, то давай. — Правда можно? — Ну хватит уже. Не чужие люди. — Только давай сразу: без обид. Меня бес попутал, спать не могу. — Да давай уже, заинтриговал. Доппо склоняется ещё ниже, криво поманив его пальцем сделать то же самое. Чуе правда было ужасно интересно, что там за вопрос такой, что нужен такой уровень конспирации. Неужели узнал про отчёт, который он написал наобум и выбросил от греха подальше? — Помнишь тот инцидент с Кью, когда целая эпидемия была? Я ещё попал под удар и ты меня держал, — Куникида старается говорить шёпотом, но делает это настолько громко, что прошедшая мимо них Наоми со страхом оборачивается через плечо, потому что выглядит это со стороны как планирование захвата мира злыми гениями. — Такое забудешь, — кивает Накахара, пытаясь отследить связь. Не отчёт, значит, уже не плохо. Доппо, молчит несколько секунд, видимо, надеясь, что до него самого дойдёт и ему не придётся озвучивать это, но, к сожалению, Смутная Печаль ещё не научилась читать мысли, так что Чуя кивает ещё раз, приглашая продолжить. — В общем... Только ты прости, если что… — Да я понял, понял, успокойся. Куникида снова тяжело вздыхает, протирая глаза. Видимо, ему, даже будучи пьяным, совесть душу грязёт, но интерес под алкоголем берёт своё. — В общем, когда я узнал про метку, и поднялся на крышу узнать у вас, что она значит, мне показалось, или вы говорили с Дазаем о каких-то... отношениях? Так быстро Чуя в своей жизни ещё никогда не трезвел. Он широко распахивает глаза, уставившись на Куникиду уже вполне нормальным перепуганным взглядом. Действительно, не соврал. Настоящий пиздец. Доппо, видимо, принимает его полный шок и ахуй за обиду и омерзение, так что быстро выпрямляется, тут же принимаясь извиняться, пока у Накахары вся жизнь перед глазами пролетает. Пиздец. Блять, полный пиздец. Теперь эта фраза кажется оглушительно громкой, и он быстро оглядывается по сторонам в поисках того, кто бы мог это не дай бог услышать. Если Йосано, то они оба никогда не отмоются. Но, на удивление, паранойя оказывается надуманной, и все спокойно продолжают вокруг смеяться, разговаривать, никак не выдавая того, что услышали что-то лишнее. Даже Дазай продолжает о чём-то спорить с Акико, не обращая на них никакого внимания. Паршивец. А Чуя теперь должен один с этим разбираться. Хотя стоит поблагодарить всех богов, что Куникида не сболтнул это никому, учитывая, как осторожно он сказал это даже Чуе, а значит, если правильно сейчас отвертеться, то Доппо, может, это даже не вспомнит. Боже, что там говорил Дазай, когда они обсуждали, что говорить в случае чего? Думай, блять! — Ничего страшного, всё в порядке, — выставляет он руки вперёд перед Куникидой, стараясь казаться одновременно удивлённым, в меру оскорблённым, но при этом понимающим, — Ты же понимаешь, что это полный бред? — Конечно, — соглашается Доппо, пьяно кивая головой, — Я даже не понимаю, как мне могло такое в голову прийти. Просто такое яркое воспоминание… — Такое бывает. Это просто проклятье Кью, ты же помнишь, оно основано на галлюцинациях. Может, ложное воспоминание. Но я тебя уверяю, что это абсолютно неправда. — Ты на меня не обижаешься? — Нет, всё нормально. Просто выкинь это из головы. Не хочешь прилечь? Кажется, ты перепил. Чуя сам кое-как в состоянии аффекта поднимается с места, подхватывая под локоть коллегу. Тот продолжает распинаться в извинениях, пока его отводят к дивану и аккуратно укладывают на него, придерживая под головой, что бы не дай бог не ударился. — А мне Йосано сразу сказала, что это бред. Она так долго смеялась... Хорошо, что я ей поверил. Накахара снова каменеет на месте, и именно в этот момент Доппо откидывается на подушки, всё-таки ударившись головой об подлокотник. Но уже через секунду тихий бубнёж стихает, оповещая о том, что заработавшийся юный алкоголик задремал. Чуя ещё с минуту тупо смотрит на него, пытаясь себя успокоить. Ну, вроде, обошлось. Йосано, значит, не поверила. Раз даже не спросила, значит, и вправду смеялась минут пять. Никто не услышал, никто не знает, всё нормально. Блять, какой же пиздец. На деревянных ногах он подходит к своему месту, налив себе коньяка чуть ли не до краёв рюмки, и залпом осушает её, даже не морщась. Дазай лишь вскидывает брови, заметив такое странное поведение напарника, и теряет интерес к Йосано, с улыбкой склоняясь к нему. — У тебя случилось что-то? — Да так, — решает умолчать Чуя, тут же наливая себе вторую, — Не важно. Когда он тянется за третей, Осаму перехватывает рюмку, выпивая сам, чтобы они хотя бы шли вровень, раз в Накахаре проснулось резкое желание напиться. А там, может, и расскажет, что случилось. Вскоре после того, как Доппо их покинул, решают откланяться и Ацуши с Кёкой. Накаджима промурлыкал что-то про то, что не может отпустить её идти одной, хотя на самом деле его уводит Идзуми, закинув его руку на своё плечо. После и оба Танидзаки с Харуно уходят. Джуничиро выглядел достаточно хмурым, учитывая двух девушек с обеих сторон от себя, которые продолжали громко смеяться, перегнувшись через него. Через двадцать минут наконец наевшийся Кенджи с улыбкой заявляет, что хочет спать, но придёт завтра пораньше, чтобы здесь всё убрать. Куда и когда подевались Ранпо и Эдгар, к сожалению, никто не увидел и не услышал, будто их изначально здесь не было. Йосано сидит с ними ещё примерно час, но потом, кинув грустный взгляд на тихо свернувшегося в калачик Куникиду (который отнюдь не был тихим, сопя будто в граммофон), поднимается с места, опираясь преимущественно на стол, и с протяжным усталым стоном говорит, что до дома уже не доедет, поэтому заночует у себя в кабинете на диване. В итоге на столе остались ещё две бутылки номиналом в сорок градусов, и когда Дазай с Чуй переглянулись, оба поняли, что они тут ещё на долго. В офисе осталось лишь пара самых стойких парней и девушек, которые разбрелись по углам с пьяными разговорами. По-нормальному (то есть, так, как в те же семнадцать), они не пили уже давно, так что упускать такой повод никто не собирался. Тем более, Дазай, как главный провокатор с шилом в заднице и отсутствующим инстинктом самосохранения предложил пить на спор, а Накахара, как человек с уже затуманенным разумом, почему-то решил, что это хорошая идея, и не важно, что в прошлый раз они оба проснулись в Токио. Первая, вторая, и всё пространство уже окутало туманом, а на память Чуи будто наложили чёрный лист, перекрыв всё то, что было после. *** Первое, что чувствует Чуя, когда просыпается, — это дикую жажду и просто отвратительную головную боль. И луч солнца, упавший ему прямо на глаза. Кое-как раскрыв их и тут же пожалев об этом, он снова зажмуривается, глухо простонав от боли в висках. Почему-то теперь заболела поясница и вся нижняя часть тела. Боясь сделать лишнее движение, чтобы не дай бог не спровоцировать очередной приступ боли, Накахара всё же приоткрывает один глаз, оглядываясь вокруг себя. Под веками всё ещё летают вертолёты, но уже не так сильно хочется склониться над унитазом. Хотя двигаться всё равно опасно. Если честно, учитывая такой коктейль из ощущений, он ожидал увидеть какой-нибудь клуб или ещё что похуже, но с удивлением разглядывает окно в своей спальне, за которым расположилась даже вроде бы его родная Йокогама. Тело обволокло тепло, солнце уже где-то рядом с вершиной портовых высоток, значит, сейчас около десяти часов утра. Вроде, всё очень даже хорошо. Он в своей постели, в своей квартире, сейчас ещё утро (какого дня он разберётся потом), и его всё ещё не вырвало. Просто сказка. Удивительно даже, как всё так хорошо могло сложиться. Чуя устало вздыхает, спокойно прикрывая глаза, но запоздало понимает, что вдохнуть полной грудью даётся с трудом, будто её что-то передавило. Это не похоже на отёк лёгких. Да и вообще мало на что похоже. Хотя… Блять. Честно, открывать глаза и видеть причину он не хочет. Прям совершенно. Но всё-таки приходится, поэтому он опускает голову вниз, в этот же момент замирая. Прямо по талии его обхватывает чья-то рука, и только сейчас он понимает, что кто-то упёрся ему лбом куда-то между лопаток. От чужого дыхания по спине ползут мурашки. Класс. Прекрасное утро. Лучше не бывает. Учитывая, что он ничего не помнит. Накахара как может пытается воспроизвести действия вчерашнего вечера, но последнее, что всплывает в памяти, это уходящая Йосано. Отлично. А что было дальше? И как он оказался здесь, с кем-то в кровати? Не сказать, что такая история происходит впервые, просто не очень понятно, как обычная вечеринка в Агентстве закончилась этим. Опустив голову снова и получше разглядев руку, он замечает много белых шрамов, выделяющихся на бледной коже. И один длинный, более явный, проходящий прямо по предплечью. Он точно его где-то видел. Причём не раз, если так хорошо запомнил. У него всё ещё дикое похмелье, потому мысли отказываются собираться в кучу и выдать хоть что-то связное и нормальное. Поэтому Чуя понимает весь масштаб проблемы только тогда, когда тот самый кто-то, лежащий за его спиной, издаёт тяжёлый вдох и поднимает голову. Когда солнечный свет врезается в глаза Дазаю, он тоже на секунду теряется, крепко зажмурившись. Но приходит в себя намного быстрее, осматривая помещение, в котором проснулся. Прекрасно. Это чья-то спальня. Не его, правда, но спасибо, что он лежит в кровати, а не на бетоне где-то под мостом. Тело непривычно голое без бинтов, а ещё он здесь не один, судя по тому, что кого-то обнимает одной рукой. Но когда этот кто-то оборачивается через плечо с абсолютно ахуевшим выражением лица, а его глаза встречаются с другими, голубыми, Осаму наконец тоже осознаёт масштаб проблемы. Лучше бы под мостом, честное слово. — Пиздец, —голос Чуи хриплый после сна, и он с нервной улыбкой роняет голову обратно на подушки, накрыв глаза ладонью. Отметили победу. Супер.