Твой мир обречён

Кто-то всё решил за нас, оборвали провода

Если встретимся на час, то останемся навсегда

Первая мысль после пробуждения не о том, что Чуя проспал. Первая мысль: «Пиздец». Пиздец. Он отказывается открывать глаза и делать хоть что-то, особенно вставать и куда-то идти, особенно в офис, особенно работать. Голова гудит, и он проводит ладонью по лицу, пытаясь прийти в чувство. Под одеялом стало слишком жарко, поэтому он стягивает его с себя ногой, так и оставшись с закрытыми глазами. Пиздец. Накахара тянется на автопилоте к тумбочке, подхватывая мобильник пальцами. Сначала взгляд падает на время. В целом, он не так уж и сильно опаздывает. В целом, это ещё хуже, чем если бы он проспал весь день. Откинув телефон рядом и снова улёгшись на постель, для достоверности накрыв голову подушкой, он лежит ещё двадцать минут, в надежде снова уснуть и, в лучшем исходе, не проснуться, а в худшем только около шести часов вечера, когда рабочий день подойдёт к концу. К несчастью его организм выспался, — будто назло, учитывая, что обычно ему нужно минимум десять часов, — поэтому это не приносит никакого результата. Следующим желанием является набрать кого угодно: Акико, Куникиду, Ранпо, да даже Фукудзаву — наплести что-нибудь о том, что он плохо себя чувствует, его клинит после порчи, мышцы ноют на погоду а правый глаз перестал видеть за ночь. В принципе, всё из перечисленного, за исключением последнего, является правдой, но не является причиной того, почему он ни в какую не хочет идти на работу. Пиздец. Телефон снова выпадает из пальцев, когда он понимает, что ведёт себя, как идиот. Чуя Накахара боится выйти на работу, потому что вчера, спровоцированный своим напарником, с которым работал три года своей жизни, поцеловал его, хуй знает зачем. Картина маслом. Какой же пиздец. Кому расскажешь — не поверят. Но он и не расскажет. Чуя даже не помнит, нахера он это сделал. Вроде как Дазай взял его на слабо. Вряд-ли он имел ввиду именно это, но исход в любом случае один. Другой вопрос в том, почему сам Дазай позволил ему это сделать. Потому что это была ошибка. Хватит морочить себе голову. Он на автопилоте поднимается с кровати, на полпути в ванную хрустнув шеей так, что в ухе зазвенело. На автопилоте принимает душ, наскоро вытерев голову полотенцем. На автопилоте одевается в первое, что нашлось в шкафу, и на автопилоте выходит на кухню, со злости хлопнув дверцей холодильника, не найдя там ничего, что могло бы полезть ему в рот. Чёрт знает, что теперь делать. Типа, ну, блять. Как теперь существовать дальше? Та ебанутая неловкость, что была между ними вчера, теперь кажется прекрасной дружеской атмосферой. Вот сейчас можно сразу кидаться с крыши. Будет удивительно, если Дазай этого ещё не сделал. А ещё вчера казалось, что хуже быть не может. Как же Накахара, оказывается, заблуждался. В целом, если прям задуматься над этим, то виноваты оба. Причём конкретно. Но если Чую можно обвинить только в том, что он не умеет думать головой перед тем, чтобы что-то сделать, то Дазай-то прекрасно понимал, что говорит и к чему это может привести. Сколько бы Накахара не называл его тупым, но он далеко не был таковым. Прекрасно понимал, урод, что делает. Но какая разница, если по факту первым сорвался Чуя? Будет трусостью сейчас скрыться в своей комнате и не высовывать отсюда носа, как бы ни хотелось. Будет безответственно остаться здесь при условии того, что уже завтра Гильдия собирается снести Йокогаму с лица Земного шара. Дазай рассказал о плане, который придумал накануне, только Чуе. И теперь им нужно его доработать, продумать, стоит ли предупреждать Мафию и как понести минимальные потери при всех обстоятельствах. Будет верхней степенью тупизма поставить их личные проблемы выше государственных. Даже выше таких личных проблем. Пиздец. Он тяжело вздыхает, подхватывая свой нож и кладя его на привычное место под рубашкой, а затем выходит в коридор с резинкой в зубах, завязывая волосы в хвост уже по пути. Ничего не может быть выше жизней людей. Это он усвоил давно. Главное, что они оба согласны с тем, что это было ошибкой. Чтобы ни у кого не было ложных ожиданий или чего-то подобного. Чуя взрослый человек, готовый отвечать за свои поступки, какими бы ебанутыми они ни были. И сидеть сложа руки с покрасневшими от смущения щеками от одного взгляда на Дазая — просто не в его характере. Случилось то, что случилось. Ничего такого в этом нет. Наверное. Жалеть тоже смысла нет. Если бы можно было вернуться во времени на пару часов назад и поступить по-другому, Накахара бы, конечно, именно это и сделал. А так, раз такой возможности просто нет, то и смысл париться? По Дазаю не было видно, что он сильно против. Правда, это не делает ситуацию лучше, а как раз наоборот. Все совершают ошибки. Чтобы искать причинно-следственную связь, Чуя просто не в ресурсе. Решение плыть по течению — единственное, что приходит на ум. Как-нибудь само рассосётся. Именно с этой мыслью он дёргает ручку офиса, поднявшись на знакомый этаж, и с ней же застывает, замерев у порога. Только вот она растворяется в тот же момент, когда он видит знакомую фигуру в бежевом плаще. Твою мать. Какого хуя? Ну что за херня? Почему именно сегодня надо было прийти на работу вовремя? Почему всё настолько херово складывается, чёрт возьми? Само рассосётся. Ага. Сто раз. И куда подевалась вся твоя самоуверенность? Ах, да. Ещё можно уловить еле заметный запах пепла, с которым она растворяется в воздухе. Дазай сидит на краю своего стола, совершенно спокойно болтая с Куникидой, параллельно мотая ногой в разные стороны. Он выглядит абсолютно так же, как вчера, даже, казалось, более собранно и расслабленно. Какая муха вообще его укусила? Приводит в себя его резкий щелчок пальцев прямо перед носом, и первым рефлексом, конечно, Чуя хочет зарядить в обладателя руки со столь резкими движениями и отсутствующим мозгом пяткой прямо между глаз, но вовремя замечает, что руки эти в тонких чёрных перчатках. — Ты чего завис? Доброе утро, говорю, — хмурит брови Йосано, вглядываясь в его лицо. Накахара наконец отмирает, уставившись на неё как на восьмое чудо света, а затем встряхивает головой, отчего ещё чуть влажные волосы разлетаются во все стороны. Ну слава богу. Акико, наверное, сейчас единственная, общество кого он может терпеть. — Доброе, — эта фраза получается слишком хриплой и прерывистой, но это можно списать на то, что он не пользовался своими голосовыми связками с самого утра, — Нормально всё. В шоке немного просто. Акико складывает руки на груди, прослеживая его взгляд. — А, да, точно. Сегодня праздник, ты не знал? Чуя нервно сглатывает. Здравствуйте. У кого праздник, а у кого сороковой день с поминок. Что празднуем? Смерть накахареного достоинства? — Какой? — Ну ты что, — Йосано ухмыляется, плавно уворачиваясь от чуть не врезавшегося в неё Кенджи, несущего стопку документов примерно в два с половиной раза выше его собственного роста, — Международный День Внезапной Тяги К Работе У Дазая Осаму. — М, — протягивает Накахара, параллельно задвигая чуть съехавшую в сторону папку на руках Кенджи, чтобы та не упала, — Интересно. Акико снова хмурится, быстро стягивая зубами с руки перчатку, а после прикладывает ладонь тыльной стороной ко лбу юноши. Тот лишь вскидывает брови, никак это не комментируя. — Ты заболел? — девушка озабоченно склоняется ниже, — Мне кажется, у тебя жар. Ага. Жар. Именно оно. Стопроцентное попадание. — Всё со мной в порядке, — он аккуратно отодвигается назад, — Просто не проснулся ещё. — М, — теперь уже протягивает Йосано, надевая перчатку обратно. В её мычании нет и капли доверия, но, судя по всему, у Чуи по лбу бегут субтитры с большой красной надписью: «не соображает, не способен к коммуникации, отойдите на три метра», поэтому она не переспрашивает, — Просто так просто. Ах да, там на столе у тебя лежит документ о взрыве на железнодорожном переезде, иди, накалякай что-нибудь о том, какие техники плохие и не смогли отличить терракт от проблем с проводкой. Я предлагала Дазаю, но он сказал, что ты нести чушь умеешь лучше. Накахара как стоял, так и завис на месте, лишь изредка вспоминая, что ему нужно моргать. Пиздец. И что это значит? Видимо, надежда на то, что они реально будут спокойно обходить эту тему стороной, рассыпается в его руках так же стремительно, как только что умерло всё самообладание. Хуже полного игнорирования может быть только… — Чуя! Доброе утро! Да. Именно оно. Накахара собирает всю оставшуюся волю в кулак, разворачиваясь на пятках от резко заинтересовавшейся Йосано к невероятно довольному улыбающемуся лицу Дазая, что приветственно развёл руки в разные стороны, будто сейчас кинется с тёплыми объятиями. Чуя даже старается выдавить из себя улыбку. Ну, он правда старался. Получилось, правда, только ещё более напряжённое лицо, чем раньше. — Ага. Оно было таковым, пока я не увидел твою рожу. Дазай улыбается только шире, складывая руки за спиной. — Как спалось? Ты совсем идиот? Прямое издевательство. Даже лицемерное в каком-то роде. Как будто Чуя не понимает, почему сам Дазай не продрых до обеда. Умопомрачительно спалось. Полночи курил, а вторую половину ворочался по кровати, вслух покрывая тебя и себя матами. — Прекрасно. А тебе? Он буквально может слышать, как Йосано начинает методично перебирать бумаги на своём столе, очевидно, имитируя активную рабочую деятельность. А также может видеть, как Куникида кидает на них взгляды с другой стороны офиса, но плохо делает вид, что рассматривает растения на подоконнике на предмет заражений. Чуя даже не может их осудить. Настолько идиотский разговор между ними было просто трудно себе представить. Даже сам Чуя, послушай этот бред со стороны, наверное, неосознанно начал бы прислушиваться. Ранпо, например, вообще чувствовал себя как в первом ряду кинотеатра, возложив ноги на стол и меланхолично закидывая в рот леденцы. — А мне не очень, — Дазай невинно складывает брови домиком в крайней степени печали, — полночи кошмары мучали. Ну ты и засранец. Хочется ударить его по голове чем-нибудь тяжёлым. Насколько странно это будет выглядеть со стороны других работников ВДА? С одной стороны, к подобным сценам все уже давно привыкли, с другой, учитывая то, о чём они говорят, Накахару приравняют как минимум к человеку с отклонениями. Ладно. Чёрт с ним. Раз мы решили строить из себя лучших друзей, то Чуя не будет спорить. Всё лучше, чем простое избегание. Наверное. В любом случае, сценка уже разыграна, а отступать от насильно навязанной роли поздно. Поэтому он рисует на своём лице крайнюю степень сочувствия, делая шаг вперёд и похлопывая Дазай по плечу. — Ну, ничего страшного. Ты обязательно справишься с этим потрясением. Если нужна будет моральная поддержка, обязательно загляни. С этими словами он уходит к своему столу, спиной чувствуя на себе поражённый взгляд Йосано и слыша, что Дазай так и остался стоять на своём месте. За что боролся — на то и напоролся, придурок. *** — Накахара-сан! Вы не хотите чая? Кенджи аккуратно ставит очередную стопку бумаг на край стола, вопросительно склоняя голову к плечу. Дазай, от одного взгляда на эту кучу, что именуется его «работой», хватается за сердце, чуть ли не сползая со своего кресла на пол. Чуя лишь кидает на него недовольный взгляд, оборачиваясь к младшему. — От кофе бы не отказался, если честно. — Отлично, сейчас заварю, — Миядзава лучезарно улыбается, весело придерживая шляпу на голове рукой, а потом уносится к чайнику. Дазай поражённо прослеживает его путь взглядом, раздосадованно поджимая губы. — И что это значит? Почему это он тебе чай-кофе таскает, а мне нет? — А ты заслужил? — Чуя вскидывает брови, медленно потягивая затёкшими мышцами. Лицо Дазая снова перекашивается от верхней степени оскорблённости, но он ничего не отвечает, показательно отворачиваясь к окну. Ну и слава богу. Хоть когда-то хватило ума промолчать. Пока они плыли по течению, вроде как, вполне в правильном направлении. Пару раз Осаму всё равно переклинивало, и он с ехидством кидал настолько двузначные фразы, что самому Накахаре приходилось с силой сжимать зубы, чтобы не разразиться громким криком или, что было бы более приятно, заехать по лицу молодого стендапера. Неужели нельзя вести себя адекватно? Абсолютно всё, что делал Дазай, будто крутилось вокруг того, чтобы невербально напомнить Чуе: «А ты вчера меня поцеловал, помнишь, да?». Это вызывало огромное количество вопросов, как минимум, потому, что они оба пришли в к выводу, что это было ошибкой. Прекрасно. Казалось бы, вопрос закрыт. Дазай открывал его снова и снова, будто назло. Не так ведут себя люди, которые хотят о чём-то забыть. Вот Чуя очень бы хотел. Правда, получалось пока хреново. Периодически, в перерывах между держанием лица во время неожиданных намёков Дазая и расписыванием в красках, насколько плохая на железной дороге проводка, его мысли всё равно возвращались во вчерашний вечер. Анализировать его сейчас казалось попыткой самоубийства, но сделать хоть что-то он с этим ничего не мог. Всё казалось слишком сюрреалистичным. И если он смог свыкнуться с мыслью, что он сам сказочный идиот без возможности рассуждать логически, то с Дазаем возникали проблемы. Он провоцировал его прямо, и если в моменте Чуя даже не думал концентрироваться на том, насколько фраза «Так докажи» странна, то сейчас, когда эмоции утихли, он понимает, что другого значения она просто не имеет. И это просто смешно. И то, как Дазай сейчас упрямо делает вид, что во всём виноват Накахара, и то, как до Чуи не дошло сразу: всё было обоюдно. Дазай ответил на поцелуй. А виноватым всё равно сделал Чую. Мудак. — Накахара-сан, — Кенджи ставит на стол полную кружку, улыбаясь. — Спасибо большое, — Чуя вежливо кивает, сразу делая внушительный глоток. Плыть по течению. Звучит легко, а на деле… — Сильно не распотягивайся, — хрен пойми как материализовавшийся за его спиной Дазай резко бьёт его по плечу, и юноша тут же заходится в кашле. Осаму с явной брезгливостью чуть заметно стучит ему по спине, опираясь локтем на спинку кресла, — У нас ещё дела. Накахара оборачивается через плечо, метая в него молнии из глаз. — Какие у нас с тобой могут быть общие дела? — Точно не те, о которых ты подумал. Дазай пару секунд довольно наблюдает, как быстро меняются эмоции на его лице, сначала от непонимая к ярости, а затем как ни в чём не бывало продолжает: — Обсудить надо кое-что. Фукудзава-сан сказал подойти к кабинету в три, но ты так долго строчил этот отчёт, что мы уже опаздываем на двадцать минут. Насколько я знаю, Ранпо уже там. Чуе требуется ещё минута, чтобы выровнять дыхание и унять порыв сломать ему челюсть, а также осознать, что если в этом замешаны ещё босс и Эдогава, то разговор пойдёт, скорее всего, о завтрашнем плане. Так даже лучше. Если бы участие принимали только они вдвоем, то совсем скоро начался бы спарринг на ножах. Он недовольно закатывает глаза, поднимаясь со своего места, и назло Дазаю забирает с собой кружку кофе, делая ещё глоток на ходу. — А Куникида почему не в курсе? — Он на задании с Танидзаки-куном, да и толку нам от него как при пожаре от лейки, — Дазай шагает следом, учтиво открывая дверь перед напарником, — С ним нельзя обсуждать ничего, что нельзя вписать в точное расписание. Несмотря на то, что весь Дазай в целом вызвал у Чуи только мысли об убийстве, он слабо улыбается уголком губ, скрывая это за краем кружки и мысленно с ним согласившись. Ранпо приветственно машет рукой, когда они проходят в переговорную, а Юкичи кивает подбородком, ожидая, когда они оба рассядутся по своим местам, будто не замечая опоздания подчинённых на добрые двадцать минут. — Итак. Утром уже здоровались, так что не вижу смысла, — босс складывает руки в замок на столе, проходясь взглядом по расположившейся перед ним тройке: Ранпо развалился в кресле, будто на своей личной кровати, чуть ли не закинув ноги на стол; Дазай сразу подпёр подбородок кулаком; и только Накахара сел адекватно, закинув ногу на ногу и поставив кружку на столешницу с громким стуком. Прямо картина маслом с громким названием: «Угадайте, кто из них два самых сильных ума Йокогамы», — Перейдём сразу к делу. — Прекрасно, — Эдогава довольно прикрывает глаза, — Насколько я знаю, у Дазая-куна были какие-то мысли насчёт того, что нам делать с Кью. Осаму в согласии щёлкает пальцами, игнорируя странный взгляд от Фукудзавы. — Кью? Как он здесь замешан? — Проблема в том, что наш демонёнок примерно три часа назад попал в плен Гильдии, — спокойно заявляет Дазай, — А значит, у американцев есть чёткий план на то, что с ним делать. — Мне даже интересно, как они его схватили, — меланхолично отхлёбывает из кружки Накахара. Юкичи смотрит на каждого по очереди, хмуря брови. — Молодые люди, почему о таких вещах, кажется, знают абсолютно все, кроме меня? Ранпо улыбается, разводя руками. — Ну, мы сообщаем сейчас. Президент закатывает глаза, взмахивая ладонью в немом: "Конечно, нет проблем, продолжайте". — Так вот. После диалога с Анго мне пришла мысль о том, зачем Гильдии вообще было приезжать в Йокогаму, — произносит Дазай, — Очевидно, не потому, что у нас лучшая биржа для бизнеса. Им нужна конкретная вещь, находящаяся именно в этом городе. Просто они поменяли стратегию того, как её заполучить. — Это книга, в этом сомнений нет, — заканчивает Ранпо, — И как мы знаем, она не поддержена воздействию ни даров, ни пламени, воды или физики. — Но зачем им книга? — вскидывает брови Фукудзава. — А чёрт их знает. Может, они возомнили себя теми, кто может её сохранить лучше. Чуя, казалось, вообще отключился от реальности, лишь изредка отпивая кофе или мотая ногой в такт только ему слышимой мелодии. — Гильдия хочет одним махом избавиться и от своих врагов, то есть, от ВДА и Портовой Мафии, и сжечь всё дотла. Среди обломков книга останется единственной нетронутой, и найти её не составит труда, — говорит Дазай. — И Ацуши забрали они потому, что он для них важен, и тем самым, заперев его на своей базе, обеспечили ему безопасность, когда проклятие Кью, соединённая со способностью Стейнбека, активируется и большая часть населения сойдёт с ума. Именно в этом и заключался "Аварийный план" их стратега, Лизы Олкотт, к которому они пришли недавно, — Ранпо будто согласовывался с ним в сценарии, продолжая объяснение там, где закончил коллега. Фукудзава задумчиво потирает подбородок. Такой исход, наверное, самый худший из всех возможных. Для всех очевидно, во что превратится Йокогама после всего этого. — И когда это случится? — Завтра, — весело отвечает Эдогава, будто рассказал о прогнозе погоды. Юкичи округляет глаза в шоке. — Подождите, а у вас есть план, как это предотвратить? Дазай почёсывает затылок, скривив губы. — Неа. У меня есть только план того, как это остановить. Мужчина устало роняет голову на предплечья, тяжело вздыхая. — Ну не стоит так расстраиваться, — протягивает Ранпо, — Это уже лучше, чем ничего. Тем более, у нас есть все ресурсы, чтобы сделать это быстро и с минимальными потерями. Чуя вдруг выходит из прострации, встряхивая головой. — Подожди, — оборачивается он к напарнику, — Как ты планируешь заполучить куклу Кью, если она находится на высоте нескольких десятков километров над землёй? Пробраться на их базу? Дазай ухмыляется уголком губ. — Зачем, если у нас уже есть тот, кто находится непосредственно там? Накахара недоумённо хлопает глазами, смотря на него как на полного идиота. — В этом нам поможет Ацуши-кун, — щёлкает пальцами Ранпо, — Он рано или поздно узнает о плане Фицджеральда, а зная его, он сто процентов поймёт, что от него требуется. Ну, точнее, он будет полон решимости помочь Агентству, а так как он видел, как Дазай-кун деактивирует куклу Кью, он сделает всё, чтобы провернуть именно это. Юноша сам принесёт куклу в наши руки, а там Дазай-кун уже сделает всё за нас. Чуя зло закатывает глаза, звонко цокая языком. — Ну конечно, куда же мы без нашего великого, самого лучшего, самого всесильного и умного Дазая Осаму. Настолько резкий всплеск ядовитого сарказма удивляет даже Фукудзаву, который только глаза округлил. Дазай оборачивается на него, поражённо вскинув брови. — Чуя, мог бы свою зависть и попридержать чуть-чуть. Накахара прыскает от смеха, стукнув кружкой по столу. — Ох да, конечно. Исхожу тут от зависти, как же. Простите пожалуйста, Сэр, что такая челядь не рассыпается перед Вами мелким бесом. Я же каждый день только и мечтаю о том, чтобы когда-нибудь стать настолько значимым, как Вы. У Дазая почти вырывается: "Будто не ты вчера этого значимого целовал", — но он вовремя поджимает губы, недовольно отвернувшись в сторону и сложив руки на груди. Фукудзава кидает непонимающий взгляд на Ранпо, который сидит с такой широкой улыбкой, будто ему принесли запутанную серию из двадцати убийств. Он уже думает о том, как Йосано продаёт ему душу за такие слухи, пока Накахара зло откидывается на спинку своего кресла, снова закатывая глаза. *** Пока идёт обсуждение всего завтрашнего плана действий, время уже давно переваливает за семь. Рабочий день кончился, а четверо всё ещё продолжают что-то втолковывать друг другу, иногда переходя то на крик, то на ор, то на шутки, полные сарказма. Спустя четыре с половиной долгих часа они приходят к какому-никакому выводу, и Фукудзава устало произносит: — Итак, — президент потирает разболевшиеся виски, прерывая только было начавшуюся очередную перепалку между Чуей и Ранпо, — Давайте с самого начала. Все трое замолкают, вслушиваясь в его голос. — Мы не знаем, когда именно Гильдия решит провести всё это, но предполагаем, что это случится где-то в середине дня, когда все люди будут на улицах или на работе в будний, потому что именно тогда количество заклеймённых будет больше. Также мы не знаем, где именно будет проплывать Моби Дик. Следовательно, с самого утра Накахара и Дазай будут следить за небом, ожидая, когда покажется Ацуши-кун. После того, как проклятье придёт в действие, начнётся полный ад на Земле, и Куникида и Накахара будут курировать защитой нашего офиса, в редких случаях вырубая одержимых. — Как обычно, — вздыхает Чуя, — Мне самая грязная работа. — Как раз по твоему профилю, — довольно ухмыляется Дазай, пихая его локтем. Тот в ответ зло пихает несравнимо сильнее, хрустнув шеей. Фукудзава откашливается, привлекая их внимание, и снова продолжает: — В это время Дазай-кун направится навстречу к тому месту, куда Марк Твен загонит Ацуши-куна, и там уже обезвредит куклу, — он тяжело вздыхает, пытаясь вспомнить, ничего ли он не упустил, — Вроде, это всё?.. — Последний вопрос, — поднимает руку Ранпо, и директор кивает, немо говоря ему продолжить, — Стоит ли нам предупреждать Мафию? Наступает неловкая пауза, в которой Фукудзава в задумчивости стучит ручкой по столу, Чуя делает вид, что подавился четвёртой кружкой кофе, а Дазай делает вид, что стучит ему по спине. — А разве мы теперь с ними сотрудничаем? — вскидывает он бровь, когда Накахара постепенно затихает, — Они всё ещё наши враги. Тем более, именно Мори выпустил Кью, тем самым сделав неплохое одолжение Гильдии. — Но они могут неплохо нам помочь в том, чтобы сохранить какой-никакой порядок в городе, — возражает Эдогава, скептически наблюдая, как хрипит Чуя. — Себе пусть помогут, — разводит руками Дазай, — Мори сам рано или поздно поймёт, в чём тут дело. А сотрудничество с Портом не входило в наши планы. Мы справимся и без них. Юкичи молчит какое-то время, прислушиваясь к их перепалке, а потом громко объявляет: — Дазай-кун прав. Предупреждать Мафию будет странно. Как бы я ни выступал за то, что сохранение жизней людей превыше всего, но в данной ситуации Порт нам точно не помощник. Ранпо оскорблённо складывает руки на груди, а Накахара продолжает сохранять нейтралитет, находясь в какой-то прострации. С одной стороны это действительно правильное решение, но оно почему-то кажется слишком жестоким, даже несмотря на то, что Мори поступил намного более жестоко с самим Чуей. Вроде как, он должен сейчас презирать всё то, что связано с Портом, но почему-то у него слабо получается. Одним поступком невозможно очернить то уважение, которым проникся Накахара к своему бывшему боссу. Пусть даже настолько отвратительным поступком. Ну, а ещё Чуе просто не нравится, что это предложил именно Дазай. — Ещё какие-нибудь вопросы или предложения? — Юкичи спрашивает это настолько измотанным и усталым тоном, что даже если бы вопросы и были, никто бы их никогда не задал хотя бы из жалости к натерпевшемуся директору. — Никаких, — Дазай поднимается со своего места с такой улыбкой, что Чую в мгновение начинает подташнивать. — Тогда хорошего вечера и спокойной ночи. Завтра предстоит трудный день. Накахара нехотя поднимается за ним, заметив, что Дазай придерживает дверь, будто ждёт, когда напарник выйдет первым, быстро кивая боссу. Ранпо остался сидеть на своём месте, лишь отсалютовав коллегам двумя пальцами. Этому не удивляется никто из присутствующих, поэтому Дазай и Чуя одни молча выплывают в коридор, прикрыв за собой дверь. За окном только зашло солнце, и на город постепенно опускаются сумерки. К середине мая день значительно увеличился, и темнеть стало намного позже, что не сильно радовало Накахару, который уже привык функционировать только в тёмное время суток. На улице ещё по-весеннему прохладно вечером, поэтому над крышами Агентства нависла слабая дымка тумана. В офисах давно не горит свет, так как все сотрудники разбежались по своим домам ещё час назад, и в здании стоит кромешная тишина, прерываемая только звуками шагов двух пар ног. Всё то время, что Чуе не посчастливилось знать Дазая, у него была одна дурацкая привычка, каждый раз выводящая Накахару из себя: он никогда не носил с собой сигареты. Сам Чуя начал курить намного раньше, и напарник сначала вертел носом, показательно кривя лицо и отворачиваясь, как только чувствовал в радиусе километра запах табака, целенаправленно ломал сигареты в его руках, после чего обязательно следовала длительная драка не на жизнь, а на смерть, обливал Чую водой, лишь бы затушить пламя, читал лекции и невероятно действовал на психику. Но когда это возымело эффект, и обессиленный семнадцатилетний Накахара просто перестал курить в присутствии напарника во избежание скорой кончины очередной только что купленной пачки, однажды Дазай, когда они сидели на каком-то мосту перед миссией, непринуждённо стащил коробочку у Чуи из кармана куртки и закурил с настолько безмятежным лицом, что обескураженный Накахара даже не смог нормально отреагировать на раздражающую кражу. С этого момента они курили оба, но Чуя ни разу не видел, чтобы у Дазая были собственные сигареты. Он считал пачку напарника своей собственной, и сколько бы тот на него не кричал и не вырывал из рук, ничего не менялось. Менялись только способы, как её достать, доходя до полных извращений. Как ни странно, но только в этом их вкусы и совпадали: Чуя курил дорогие тонкие сигареты без капсул, Осаму курил абсолютно всё, что может дымиться — от самокруток до берёзовой коры. Тем не менее, из чистой вредности, он всё равно любил повыёбываться, делая вид, что ему очень не нравится, но, так и быть, в виде одолжения, он выкурит и это. Именно поэтому, когда Дазай покинул Порт, он на какое-то время бросил. Теперь же всё вернулось на круги своя, и спустя столько лет Накахара наконец смирился. С очень большим трудом, правда, но смирился. Поэтому, когда они выходят на улицу и Дазай в ожидании протягивает руку, Чуя спокойно вкладывает в неё сигарету, а за ней и зажигалку. У Дазая нет зависимости. У Чуи есть. В этом их единственное отличие. Они идут на чётко установленном безопасном расстоянии друг от друга, равном примерно одному шагу. Будто между ними проведена невидимая линия, за пересечение которой следует смертная казнь, ну, или сильный удар в челюсть, усиленный Смутной Печалью. Дазай подозрительно молчит, но это не может не радовать Чую. День выдался действительно тяжёлым, учитывая всё произошедшее. Но завтрашний будет ещё тяжелее. На сердце всё равно была странная тревожность, что что-то обязательно пойдёт не так. Хотя шансы были действительно минимальными, учитывая, что план продумывали два самых сильных стратега Агентства (Накахара может признаться в этом только в своей голове). Всё равно казалось, что они что-то упустили. Что-то не продумали до конца, что-то насчитали неправильно, Олкотт окажется умнее, чем кажется, и план сорвётся. Что будет, если Ацуши не хватит сил вырваться из плена? Что будет, если он не сможет достать куклу? Чуя ненавидел полагаться на кого угодно, кроме себя. А слепо верить в то, что кто-то там сможет что-то сделать чётко так, как было продумано, обычно любил Дазай. Накахаре не нравится плыть по течению. Но только потому, что Дазай всегда хочет свернуть против течения. Он ведёт себя слишком противоречиво, и, если быть честным, Чуя давно сломал голову, размышляя над тем, как теперь они будут коммуницировать. Вот так? С вечными подколами и тупыми шутками, нацеленными на то, чтобы просто позлить Чую? Или за этим скрывается что-то, что Дазай хочет сказать, но в силу своей натуры просто не может? Пусть лучше не говорит. Это было ошибкой. И теперь, когда он уже оступился однажды, Накахара готов сделать сколько угодно шагов назад, если Дазай хочет шагать вперёд. Эта тишина сейчас не кажется такой же, как вчера вечером. В ней нет напряжения и недоговорённости. Просто усталость и напряжение от предстоящего пиздеца. Лёгкий мандраж, что бывает только перед опасной миссией, от которой не знаешь, чего ожидать. Дазай разворачивается у двери в комнату Накахары, делая небольшую заминку, но тот показательно захлопывает дверь прямо перед его носом, скрываясь в глубине апартаментов. Ну уж нет. Иди гуляй. Осаму стоит там ещё какое-то время, непринуждённо рассматривая знакомый узор на дереве. У него есть ключ. Он может войти, если захочет. Но это не значит, что это стоит делать именно сегодня. *** Видимость сегодня прекрасная. Как будто погода специально подыгрывает ВДА, разогнав на небе абсолютно все облака. Внизу, примерно на семь этажей ниже, по улице плывут длинные и непрекращающиеся потоки людей, что в принципе вообще не удивительно для двух часов дня. Чуя сидит на краю крыши, оперевшись спиной на какую-то будку, и вертит в руках нож, то перекручивая его между пальцев, то перекидывая из руки в руку. Его взгляд устремлён в небо, и он сбился со счёта, сколько времени он уже провёл в этом положении. Шея затекла, руки устали, а нагретый солнцем бетон слишком твёрдый, чтобы на нём нормально сидеть, тем более со всё ещё больной после порчи поясницей. Дазай настолько спокойно сидеть не умеет. Поэтому то поднимается, начиная бесцельно наворачивать круги по площади крыши, то снова садится рядом, стуча пальцами по мелким камням, то вообще разваливается в лежачее положение, закинув ноги кверху. Чуя перестал гаркать на него за мельтешение уже спустя первые двадцать минут, когда понял, что это вызывало ещё более ускоренный темп у придурка с шилом в заднице, который назло начинает вслух размышлять о том, каков шанс разбиться, если прыгнуть с седьмого этажа. В данный момент он, вроде как, остановился на приличные пятнадцать минут, полусидя принимая солнечные ванны, уперевшись локтями в бетон и методично качая ногой в разные стороны. Всё это кажется высшей степенью абсурда. Даже смешно от того, как быстро их загнал под каблук Фукудзава. Сильнейший молодой дуэт Йокогамы сидит на крыше полдня, тупо вглядываясь в небо, надеясь увидеть там летящего белого кота. Если бы не задача Чуи, он бы уже давно слинял отсюда, оставив этот бред на одного Дазая, который с самого утра пытался завести с ним хоть какой-то диалог о любой херне, приходящей в голову. Но Накахара мастерски его игнорировал. Теперь людей рядом нет, а значит, не перед кем делать вид, что они лучшие друзья. Ветер постепенно усиливается, а голоса снизу становятся всё громче. Значит, время уже переваливало за три, и люди повалили на обеденный перерыв. Чуя подбрасывает нож, перекручивая его в воздухе три раза, а когда ловит снова, даже не глядя запускает в противоположную хозпостройку, попадая ровно в центр небольшой таблички, на которой выведено: «Не подходить. Убьёт». Дазай прослеживает его полёт взглядом, тяжело вздыхая. Он, если быть честным, просто умирает со скуки. Перебрав в голове все возможные точки, в которых может приземлиться Ацуши, в первые пятнадцать минут их пребывания здесь, он уже несколько часов смотрел в определённое место на небе, ожидая, когда это произойдёт. Мысли были пусты, ведь он знал, что в плане осечек быть не может, именно поэтому и занимался всякой херью, постепенно сходя с ума. Чуя не помогал совершенно. Будто воды в рот набрал. Бесконечная скука. Ничего интересного или занимательного. Когда он в сотый раз концентрирует внимание на том, как весенний ветер треплет рыжие волосы, растёкшиеся по тёмной водолазке, ему приходят мысль о том, что может его хоть немного развеселить. Идея тут же вызывает самопроизвольную улыбку, но он умело её подавляет, прикрывая глаза. Дазай непринуждённо потягивается с глубоким вздохом, а потом расслабленно поднимается на ноги, размеренными шагами начиная мерить площадь крыши. Когда Накахара в очередной раз никак не реагирует, он откашливается, подавая голос: — Видел девушку сегодня утром в офисе, у которой было какое-то дело с похищением украшений? Чуя хмурит брови, наконец опуская взгляд от неба и смотря на него со смесью недовольства, что тот вообще заговорил, и непониманием. — Ну да. Или ты думаешь, у меня настолько всё со зрением плохо? — Она ничего такая, как считаешь? — произносит Дазай с улыбкой, игнорируя последний вопрос и отворачиваясь к нему профилем, — Выразительная, высокая. Мне кажется, идеально подойдёт для парного самоубийства, предположим, для падения вот с этой крыши. Думаешь, стоит к ней подойти завтра, когда с ней закончит Танидзаки? Предложить ей вечер, поддержку в её тяжёлом положении. Накахара зависает, хмурясь ещё сильнее и замечая, как улыбка на губах Дазая становится только шире. Ты совсем идиот? В груди появляется странная ярость. У этого долбоёба хоть что-то адекватное в голове осталось? Он он не выражает это вслух, лишь пожимая плечами, дёрнув шрамом на брови. — А знаешь, я думаю стоит, — говорит он, с вызовом глядя на довольное лицо напарника, — Она действительно ничего. Может, именно она-то и согласится, и тогда ты наконец-то сдохнешь и перестанешь ебать мне мозг. — Я очень рад, что ты благословляешь, — произносит Дазай, снова поднимая взгляд к небу. Но на периферии зрения он всё равно видит, что Чуя продолжает в упор смотреть на него, и в затянувшейся паузе вдруг поднимается с насиженного места, резкими шагами направляясь к табличке, из которой торчит рукоять ножа. Почему-то небо и Ацуши уже не так сильно интересуют. Когда спустя минуту Накахара возвращается, только собираясь снова упасть на бетон, Дазай вдруг снова подаёт голос: — Хотя, знаешь, мне кажется, познакомиться с ней стоит тебе. Чуя замирает на месте, развернувшись к нему. В уже тяжёлом от не пойми откуда взявшегося раздражения мозгу, конечно, есть понимание, что Дазай просто его провоцирует абсолютно так же, как и весь вчерашний день, и вестись на это глупо. Незачем давать ему ту реакцию, которую он ожидает. Накахара не настолько тупой, чтобы не раскусить такую лёгкую манипуляцию. Но… — Это ещё почему? Он склоняет голову к плечу, параллельно проклиная себя за этот вопрос, заданный из чистого интереса: «а что этот идиот может ещё выкинуть». Осаму пожимает плечами с меланхоличной улыбкой. — Ну, из нас двоих первым нападать любишь ты. Чуе кажется, что он даже подавился собственной злостью. Он широко распахивает глаза, пытаясь распознать в мимике Дазая, что ему это послышалось, но судя по тому, что тот оборачивается, ожидающее ухмыляясь, эта надежда тоже ложная. Да какого хуя? — Да ты совсем ахуел что-ли? — вскипает Накахара, в несколько шагов становясь прямо напротив него. Дазай совершенно не выглядит испуганным, несмотря на то, что в руке злого Чуи угрожающе блестит нож, — Сколько можно этих двусмысленных фразочек? Ты теперь мне до конца жизни будешь это дерьмо припоминать? Только не надо сейчас делать вид, что только я в этом виноват. Ты сам меня спровоцировал, и прекрасного знал, что говоришь. Мы оба в этом дерьме, но почему-то я думал, что до твоего супер умного мозга дойдёт, что это было необдуманным поступком, о котором я жалею. Ты сам сказал, что это было ошибкой, и я, блять, никогда в жизни с тобой не был настолько согласен, а теперь ты творишь эту дичь. Можешь объяснить, что именно тебя мотивирует открывать свой рот снова и снова? Дазай поджимает губы, не выглядя и на грамм пристыженным, и Накахара сдерживается как может, чтобы не пырнуть его так заманчиво холодящим ладонь клинком. — Ну давай, скажи, что ты жалеешь, — с сарказмом протягивает Осаму, — У меня всё ещё болит шея, Чуя. К настолько ебанутой наглости Накахара просто не был готов, поэтому даже быстро закидывает нож в карман пальто от греха подальше. Кажется, Дазай снова перешёл какую-то невидимую черту, — откуда у него только такой талант взялся — поэтому Чую просто прорывает, словно дамбу. Он молчал слишком долго, в надежде, что тот через какое-то время угомонится. Но теперь пошло всё к чёрту. — Это ты мне это говоришь? А ты, блять, вообще стоял, бедный, не мог ничего сделать. Дазай вдруг поднимает взгляд над головой напарника, резко меняясь в лице. — Чуя, подожди секунду… Накахара не слышит его абсолютно, уже распалившись и громко продолжая ему назло. Он ещё затыкать будет, ага, сто раз. — В насильники ещё меня запиши. Ты целовал меня абсолютно так же, как и я, и не тебе мне жаловаться на шею, потому что из-за тебя я после порчи вообще разогнуться не… — Ребят… Чуя резко замолкает, в шоке уставившись на Дазая с широко распахнутыми глазами. Тот криво ухмыляется, тяжело вздыхая и снова уводя взгляд за его спину. — Да, Куникида-кун? Пиздец. Теперь Накахара слышит, как, очевидно, Доппо смущённо откашливается, захлопывая за собой дверь с лестницы. — Я не... Я не хотел вас прерывать, если вы обсуждали что-то важное. Мысленно Чуя обматерил абсолютно всех. И свой идиотизм, и Дазая, который хоть как-то не заткнул ему рот, хотя стоял напротив и прекрасно видел, когда Куникида пришёл. Он даже не хочет думать о том, насколько много тот услышал перед тем, как подать голос. Это полный пиздец. Чуя неосознанно прикрывает рот ладонью, как-будто одним этим движением может забрать назад всё то, что наговорил за последнюю минуту, продолжая буравить взглядом Дазая и просто отказываясь оборачиваться. Осаму сочувственно улыбается, тяжело вздыхая, а после посылает ему воздушный поцелуй, снова отворачиваясь к Доппо. Чуя уверен, что он его убьёт. — Ничего-ничего, Куникида-кун, — доброжелательно машет ему рукой Дазай, периодически наблюдая за предобморочным от позора состоянием Накахары, чтобы если что его словить, — Всё нормально. Ничего серьёзного, просто ты не очень вовремя. На самом деле он, правда, хочет сказать: "Просто ты очень и очень не вовремя", — но одёргивает себя. — Ладно, — после небольшой паузы с сомнением произносит Доппо, поправляя очки, — У меня тут просто проблема, и я думал, что это важно… Дазай максимально скрывает гримасу разочарования, когда выдавливает из себя улыбку. А только начиналось самое интересное. И это при том, что он всё ещё чувствует на себе злой взгляд Накахары, который разве что стоит пока ровно. — Конечно, рассказывай. Но когда Куникида вдруг отодвигает ворот рубашки, показывая тёмный отпечаток детской ладошки на шее, Дазай понимает, что даже такой диалог может немного, но подождать. Чуя считывает что-то по мимике напарника, поэтому всё-таки оборачивается через плечо, тоже заметив клеймо Догры Магры. В напряжённой тишине среди завывания ветра на крыше Агентства слышится только напряжённый вздох Дазая и тихое накахарено "пиздец...", сказанное севшим голосом. Началось. *** Небо взрывается яркими вспышками. Над главным проспектом Йокогамы стоит плотная дымовая завеса, сквозь которую не видно ничего, кроме очертаний неправильных, уродливых силуэтов людей. Кто-то скрючился на асфальте в позе эмбриона, кто-то с криками уносится к ближайшему зданию с ребёнком на руках, кто-то схватил обломки арматур, пытаясь отбиться от одержимых с чёрной пустотой вместо глаз в неравном бою. Они — порабощённые проклятием Кью, несчастные люди, ставшие демонами сегодняшнего ада, — повсюду. В окнах домов, в огромных кратерах посреди дороги, на тротуарах и в машинах. Они везде. И везде стоит их страшный, совершенно непохожий на человеческий крик. Их нельзя судить. Из их глазниц льются слёзы, из их ран течёт вполне красная, густая, такая же, как и у всех кровь. Они такие же люди. И они не виноваты ни в чём. — Я сказал перекрыть движение! — выкрикивает Акутагава, молодой Исполнитель Портовой Мафии, — Это приказ самого босса! Защищать свои позиции до последнего и поставить на кон свои жизни, если потребуется! Из полов его чёрного плаща ползут тёмные ленты, переплетаясь, словно лапы огромного паука. Вдруг сквозь них проявляются шипы, протыкающие тела двух мужчин насквозь. Колас резко появляется из пустоты за его спиной, стукнув тростью. Очередное бездыханное тело падает у его ног, и он спокойно стирает капли крови с лица белым носовым платком, окрасив его в бурый. Его орлиный взор ловит женщину, подкравшуюся сзади к напряжённо отстреливавшейся из пистолетов Хигучи, и уже через секунду, несмотря на хромоту, он оказывается с ней рядом, хватая за запястье, и их фигуры растворяются в воздухе. Тачихара стоит спиной к спине с Гин, когда её клинок обезглавливает ещё одного нападающего. Слышен оглушающий гром выстрелов, когда ящеры вступают в бой со своих позиций. Где-то рядом с ними с привычной сигаретой в зубах стоит Хироцу, напряжённо следя за потоком людей. Купала будто танцует прямо среди толпы, уворачиваясь то в одну, то в другую сторону с меланхоличным выражением лица. Его движения плавные и спокойные, будто он находится на сцене балета, а не в центре вооружённого столкновения. Тенью за ним следует белая фигура, рвущая глотки несчастным. Портовая Мафия слишком изящна для войны. — Стреляйте в любого, кто посмеет сбежать, — выплёвывает Акутагава, с помощью Расёмона взлетая на несколько метров, карабкаясь по стене кверху. Дазай любил быть немым наблюдателем. Это казалось той ролью, которой одарил его Бог. Спокойно следуя вдоль улиц, оставаясь единственным островком спокойствия во время девятого вала, он чувствовал себя как на прогулке, будто выбрался побродить по городу в погожий весенний день. Одержимые обходили его стороной, а Мафия была слишком сосредоточена, чтобы его заметить. Не сказать, что он сам сильно наблюдал за ними. Он следил, как всё ближе становится небольшая тёмная точка в небе, в какой-то момент становясь больше, становясь светлой. Вокруг неё звучат выстрелы. Это снайпер Марк Твен обстреливал её со всех сторон, не давай сгруппироваться или раскрыть парашют. Чем ближе она становилась, тем более глухими становились удары пульса Дазая. Ацуши должен победить самого себя. Разрешить себе подружиться со своим же тигром, разрешить себе остаться собой. Смириться с частью самого себя, смириться с тем, что он — это и есть тигр. Части личности не делятся на тёмную и светлую. Так же как и люди не делятся на хороших и плохих. Каждый изначально серый, и только сам человек выбирает, какая сторона победит. Один плохой поступок не делает из тебя плохого. И даже череда плохих поступков, Ацуши-кун. Перестань жалеть себя и сделай что-то, чтобы собой гордится. Прими самого себя. Сделай шаг к тому, чтобы стать светлым. Звучит громкий взрыв, когда точка, кажущаяся крошечной с такого расстояния, встречается с землёй. Ударная волна колышет плащ Дазая, и он прикрывает глаза предплечьем, защищая их от пыли. Слышатся крики одержимых, которым не посчастливилось оказаться не в том месте не в то время. Осаму останавливается, вглядываясь вдаль. Он не видит, как огромный белый тигр, ставший на все четыре лапы, превращается в тощее тело обычного юноши, но видит тень, когда этот самый юноша подхватывает куклу и уносится в переулок, в сторону здания Вооружённого Детективного Агентства. Слышатся выстрелы. Много и много выстрелов. Огромный кит пролетает так низко над крышами небоскрёбов, что, казалось, касается их плавниками. Дазай немо следует за Ацуши, наблюдая, как тот петляет между взрывами, упорно продолжая двигаться вперёд. В его движениях так много скорости и грации, что кажется, словно кошка догоняет мышь. Он даже успевает спасти ребёнка, передавая его в руки Тачихары, обескураженно замершего с коляской и пистолетами наперевес. Это трогает губы Дазая в улыбке, но он не останавливается, продолжая свой путь. Город пылает. Это то, чего добивалась Гильдия. Как жаль, что им не удастся увидеть крах Йокогамы. Как жаль, что все их старания оказались пустыми. Дазаю даже становится жаль Лизу Олкотт. А ведь она действительно умна, невероятно умна. Фицджеральду, наверное, стоит по-настоящему ценить её. Но против американки, всего лишь исполняющей долг перед Гильдией, стоит две организации, готовые разорвать в клочья любого, кто покусится на этот город. Во главе этих организаций — два сильных лидера. Совершенно разных, но похожих в своей одержимости защитой Йокогамы. Люди, состоящие в этих организациях, — не менее отважные, не менее сильные и самоотверженные. Выиграть в войне против них нельзя даже тогда, когда они работают порознь. Что же случится в тот день, когда они объединят свои силы? И может ли этот день вообще случится? Дазай не знает. Но знает, что они победили. Тогда, когда Ацуши отбрасывает взрывом взорвавшейся цистерны, полной бензином, и тогда, когда даже в таком состоянии юноша продолжает тянуться оборванной, грязной рукой к кукле, лежащей в нескольких метрах перед ним. Пора выйти из тени. — Победа за тобой, Ацуши-кун. Дазай не прячет улыбки, когда присаживается на одно колено перед своим учеником. И это совершенно не похоже на тот день на платформе. Жёлтые с фиолетовым отблеском глаза распахиваются в удивлении, а затем наполняются блестящей влагой. — Дазай-сан… Его голос сухой. Такой же, как его израненные губы. Он думает, что Накаджима заслужил услышать эти слова. — Твой дух победил. Город спасён. — Н-но... они атакуют с воздуха! Дазай наигранно удивлённо поднимает взгляд вверх. Туда, где в сером небе видна фигура Моби Дика. — Разве? Ацуши хмурит брови, и тогда Осаму достаёт из кармана плаща небольшой пульт, нажимая на красную кнопку. В то же мгновение слышится громкий писк, и шлюзы на крышах переулка открываются, распыляя дымовую завесу, скрывающую улицу с воздуха. Да, Танидзаки и Кенджи неплохо постарались, когда устанавливали эту систему сегодня утром. Когда юноша в шоке вскидывает голову, наблюдая за тем, как очертания кита скрываются, ознаменовав конец возможностям прирождённого снайпера, Марка Твена, Дазай поднимает грязную куклу с асфальта, намереваясь покончить с этим. "Ну конечно, куда же мы без самого важного Осаму Дазая. Только он единственный и может нас спасти". Его губы трогает лёгкая улыбка от воспоминаний. "Попридержи свою зависть до вечера, Чуя". Привычный крик раздаётся над пустынной улицей, и проклятье распадается в его ладонях на чёрные хлопья пепла. Ацуши заметно слабеет, когда Дазай поднимает его с холодного асфальта, аккуратно возгрузив его руку на своё плечо. Одержимые постепенно приходят в себя. Слышатся стоны, крики тех, кто ничего не помнит из того, что происходило. Совсем скоро первый шок пройдёт и наступят настоящие последствия инцидента, с которыми, если честно, Дазай не сильно хочет разбираться. Поэтому начинает быстро, насколько ему позволяет вес Накаджимы и его подкашивающиеся от усталости ноги, уводить ученика в ближайший подземный переход, где тому будет легче и комфортнее восстановить силы. Медленно считая ступени лестницы про себя, они в тишине спускаются вниз, где Ацуши уже сам присаживается, оперевшись спиной на стену, и с расслабленным выдохом протягивает ноги вперёд. Дазай остаётся стоять, ожидая вопросов, которые тот непременно задаст, параллельно рассматривая Накаджиму. За время в плену он достаточно похудел, учитывая, сколько нужно тигру, чтобы наесться, лицо побледнело, но это временно, потому что совсем скоро им займётся Йосано. В его глазах видна благодарность и радость встречи, будто он забыл, на какой ноте они расстались в прошлый раз. Всегда удивляло то, насколько этот юноша наивно добр, несмотря на то, что ему пришлось пережить. Если быть прям честным с самим собой, то Дазай действительно рад его увидеть снова. — Я рад Вас видеть, — наконец произносит хрипло Ацуши, будто читая его мысли. Осаму ничего не отвечает, лишь кивнув головой с улыбкой. — Как Агентство за время моего отсутствия? Дазай пытается вспомнить, что происходило за последнюю неделю... Переговоры, нападение, больница, мед крыло, побитая Йосано, измотанный Фукудзава и беспокойный Ранпо. И это если не брать в расчёт то, что до сих пор творится у них с Чуей… — Всё хорошо, — уверяет он. Накаджима кивает, задумываясь на секунду для следующего вопроса. Видно, что он сначала не решается его задать, но Дазай спокойно ждёт, не торопя. — Опасность... ещё существует? — Кью всё ещё в их руках, — пожимает плечами наставник, — Они могут запустить такие крупномасштабные разрушения столько раз, сколько захотят. Специальный департамент по делам эсперов, наш единственный потенциальный союзник, ограничен в своих действиях. Мы не можем больше… — Дазай-сан, — вдруг прерывает его Ацуши, и тот оборачивается через плечо, вглядываясь в его на удивление выглядящее таким странно взрослым лицо, — В одной книге, которую я читал, было написано: «Никогда не жалел о том, что сделал, я лишь жалею о том, чего не сделал». И ещё: «Голова может ошибаться, но кровь — никогда». Он закусывает губу, видно, что волнуясь, но упрямо продолжает, опустив взгляд в пол: — Меня осенило, пока я падал сквозь небеса. Вы, наверное, скажите, что об этом не может быть и речи, но я думаю, что... Он откашливается, и Дазай вскидывает бровь. — Что кажется? — Насчёт союзников, — после небольшой паузы тихо произносит он, — Сильнее их нет во всей Йокогаме, и они тоже защищают город гораздо яростнее, чем кто-либо. Нет лучше союзника, чем эта организация, в нашей войне против Гильдии. Конечно, Дазай уже понял, к чему он ведёт. — Я говорю о Портовой Мафии, — заканчивает Накаджима, встречаясь с ним взглядами. Осаму ничего не говорит, глубоко задумавшись. «Голова может ошибаться, но кровь — никогда». Кому же принадлежит твоя кровь? — Ты сделал хороший вывод, Ацуши-кун, — спустя пару минут говорит он, — И я не скажу, что об этом не может идти и речи, потому что речь уже идёт, и очень давно. Глаза Накаджимы загораются пламенем надежды. — Но я не думаю, что мы должны торопиться с этим, — продолжает Дазай, — Ты мало знаешь, что из себя представляет Мафия. Юноша по-кошачьи склоняет голову к плечу, моргая один раз. — Но зато знаете Вы и Накахара-сан. В точку. Осаму тяжело вздыхает, вдруг резко ощущая на себе всю усталость за сегодняшний день. Будто на плечи опустили бетонные плиты, а к шее привязали камень. Как много мыслей. Как много того, что стоит решить. Как много того, что стоит сделать. Стоит ли об этом думать? — Пойдём, Ацуши-кун. Думаю, Йосано-сан уже совсем заждалась тебя. Накаджима широко распахивает глаза, подтягивая к себе ноги в оборонительном жесте и хлюпая носом. — М-может не надо? У меня же есть регенерация! Я восстановлюсь сам! Дазай прыскает от смеха, снова поднимая его за руку с бетона, слыша, как над ними уже начинают топать с десяток пар ног. Удивительно, как его не пугает угроза смерти, когда он прыгает с высоты в несколько километров, но при этим пугает обычная хрупкая девушка, пусть и с топором наперевес. — Пойдём-пойдём, — смеётся он, — Не будем отнимать у Йосано её хлеб. Ацуши напряжённо сглатывает, начиная специально хромать ещё сильнее, чтобы отложить казнь на подольше. Теперь, вроде, всё временно снова встаёт на свои места. Осталось только разобраться с военнопленной Исполнительницей в подвале и с пропавшей девочкой, что сейчас находится под арестом. А лично Дазаю стоит разобраться с ещё одной проблемой. Рыжей и, судя по всему, сейчас очень-преочень злой. *** Сказать, что Чуя заебался, это просто промолчать. Попробуешь тут не заебаться, проведя полдня с одержимым коллегой. И ладно, будь этим коллегой Кенджи, Ранпо, да даже Йосано — он бы перетерпел. Но на его долю сегодня выпал Куникида. Как по закону подлости. Да, вчерашнее предчувствие Чуи не было необоснованным. Интуиция ещё ни разу не подводила, и этот случай не стал исключением. План действительно накрылся. Ну, по крайней мере, та часть плана, в которой должен был принимать участие сам Чуя. Вместо того, чтобы спокойно равнять с землёй незнакомых одержимых, ему на шею в очередной раз повесили самую грязную работу: смотреть за Куникидой. Накахара невероятно силён физически даже без Смутной Печали. Когда являешься лидером подростковой банды, тебе просто приходится в какой-то момент стать таковым. А если заглянуть ещё дальше, то и лидером без хорошей физической подготовки ты не станешь. Ровно так же, как не станешь без неё Исполнителем самой опасной организации города. Поэтому, сколько себя помнил, Чуя уделял своему телу огромное количество времени. Сейчас ему не составляло труда пробежать несколько километров, поднять любой вес (в пределах разумного, конечно) и уложить в рукопашном бою практически любого противника. Но только к тому, чтобы два часа подряд сдерживать неуравновешенного Доппо, который, будучи под действием проклятия, обладал просто нечеловеческой силой в сочетании с атрофированным чувством усталости, его жизнь ну никак не готовила. Его даже бить было как-то стыдно, хотя бы из простого уважения. Так что приходилось справляться своими силами. Не помогало даже то, что до того, как уйти навстречу Ацуши, Дазай приковал Куникиду к стулу хорошим мотком цепей. Хрен там. Попробуй хотя бы на месте его удержать. Чуя мало представлял, что там за галлюцинации ловил его товарищ, находясь в полнейшем бреду, но рвал и метал он так, что стены в офисе сыпались. Хуже человека, порабощённого Догрой Магрой, может быть только эспер, порабощённый Догрой Магрой. И пусть Йосано отложила злосчастный блокнот на стол, казалось, что к несчастной книжке приделали ноги, настолько быстро она летала по помещению. Акико сдалась спустя полчаса и пошла на крышу смотреть на последствия инцидента, оставив Чую рычать сквозь зубы, кое-как придавливая руки Куникиды. На второй час Накахара уже всерьёз поклялся, что если Дазай прямо сейчас не закончит весь этот пиздец, он обязательно, обязательно, мать твою, скинет его с крыши. А лучше придушит собственными усталыми руками. Или прирежет… В целом, пока он перебирал способы, которыми смерть напарника будет более мучительной и приятной для самого карателя, Дазай, наверное, обыкался, поэтому совсем скоро крики на улице утихли, а Куникида медленно ослабел, в конце концов рухнув на стул обычным телом. Волна облегчения накрыла Чую настолько, что он даже чуть не расцеловал Доппо от счастья. Наскоро удостоверившись в том, что сейчас Куникида находится в более-менее адекватном состоянии, Накахара вылетел из здания офиса с просто умопомрачительной скоростью, в буквальном смысле долетев до общежития (он следовал по крышам прыжками, наконец дав способности выплеснуть всю его раздражительность). Не последнюю роль в его столь быстрой смене геопозиции сыграло желание поскорее оказаться в родной комнате после всех пережитых событий. Но главную роль точно сыграло отсутствие желания коммуницировать с людьми. В городе относительный порядок? Ацуши нашли? С ним всё в порядке? Полиция уже разбирается с последствиями? Отлично, его дело сделано, всем до завтра. Йосано даже пальцем у виска покрутила, и он показал ей неприличный жест, всё ещё обозлённый на то, что она его кинула. Пока единственной существенной проблемой оставалось только состояние Доппо и то, как бы не сломать ему руки в попытке удержать, Накахара даже забыл о всей той заднице, в которую столкнул его Дазай. А когда всё вернулось на круги своя, вспоминать не было и малейшего желания. Сейчас главное после лёгкого ужина принять душ, опрокинуть стопку текилы (да, вино для нынешней ситуации не подходит), и, желательно, проспать ближайшие сутки. Как жаль, что Накахаре давно пора принять: пока в его жизни существует Дазай, на свои желания можно положить огромный хер. Поэтому он даже не удивляется, когда дверь привычно распахивается, а на пороге появляется это чудо, которое, почему-то, он называет напарником. Чуя со стоном закатывает глаза, грохнув пустой рюмкой по столу. Даже нет сил сопротивляться или выталкивать его из комнаты. — Господи, за что мне ты?.. — спрашивает больше у самого себя он, оборачиваясь через плечо. Дазай совершенно не удивляется такому не столь радушному приёму, спокойно улыбаясь. — А ты уже пьёшь один? Ты знаешь, что это первый признак алкоголизма? — Знаю, — у Чуи нет сил спорить, — Не получилось блеснуть умом. — Ну ничего, в следующий раз получится, — Осаму прикрывает за собой дверь, по-хозяйски проходя из коридора, и поворачивает к себе бутылку, пробегаясь глазами по этикетке. Накахара устал плыть по течению. Дазай всё равно бесконечно сворачивает, подстраивая течение под себя. Поэтому Чуя сдаётся. Он присаживается на край столешницы, стаскивая с головы шляпу. Потом аккуратно, оттягивая по одному пальцу, снимает перчатки. Всё это время его гость молчит, тупо смотря на него. — Я не думаю, что ты пришёл для того, чтобы рассказать мне, как всё прошло, — склоняет к плечу голову Чуя, смотря на него в ответ. Дазай вздыхает, складывая руки в карманы плаща. — Да ты провидец. Да, действительно. Нам надо поговорить. — Тебе не кажется, что мы с тобой слишком много разговариваем в последнее время? — А ты против? — Да, — спокойно кивает Чуя, — Но тебе же на это посрать, я правильно понимаю? Дазай ухмыляется уголком губ. — Как у тебя иногда быстро и безукоризненно может работать мозг, оказывается… — Ты сейчас будешь говорить с унитазом, когда я ударю тебя в живот. Это даже не похоже на угрозу. Скорее на попытку сдвинуть диалог с мёртвой точки. Дазай раскачивается на пятках, закусив губу. Накахара понимает, что им бы в любом случае пришлось поговорить. А на что он вообще надеялся тогда утром? Что этот придурок реально оставит всё это без внимания? Просто Чуя до последнего не хотел поддаваться, увиливая всеми возможными способами. Всё оказалось пустым. Дазай знал, когда лучше всего завести эту тему: тогда, когда Чуя будет просто не в состоянии отвертеться. Наглый ублюдок. — Начнём с простого, — хлопает ладонями Осаму, — У меня к тебе один вопрос. — О нет, — протягивает Накахара, зажмурившись в немых рыданиях, — Только не он. Не добивай меня. — Прости, — складывает брови домиком Дазай наигранно слезливо, — но мне придётся… Чуя снова всхлипывает, смиренно разводя руками. — Ну конечно. Давай, пускай мне пулю в лоб. Тебе же совершенно меня не жаль. А я ведь пережил с тобой твои худшие годы, когда ты себе одноразовым шприцом пытался партаки на руках бить. — Грязные факты из моего прошлого тебе не помогут спастись, — качает головой Дазай. Накахара тяжело вздыхает, как бы прощаясь с последней надеждой, и становится в проходе, протянув руки по швам. Осаму останавливается прямо перед ним, эпатажно доставая из кармана руку со сложенными в виде пистолета пальцами наставляя «дуло» в его лоб. — Я достаточно грустно стою? — спрашивает вдруг Чуя. — Шикарно, — отзывается Дазай, — Можешь ещё руки за голову. Тот слишком наивно кивает головой, выбиваясь из образа, и заводит ладони за голову, как ему и сказали, прикрывая глаза как будто правда перед расстрелом. Дазай выдерживает драматическую паузу, сочувственно вздыхая… — Давай быстрее, что ты меня мучаешь? — Приговорённым к смертной казни слова не давали. Терпение. И вот, предохранитель снимается, последний прицел, и… — Куникида слышал, о чём мы говорили? Пуля летит прямо в лоб с громким выстрелом, и Чуя слишком натурально падает, распластавшись на паркете. Дазай смотрит на него пару секунд, сдувая дым с воображаемого пистолета. — В яблочко. Накахара на полу не подаёт признаков жизни, скрючившись в настолько похожей на настоящий труп позе, что Осаму просто не может не восхититься. — Да ладно тебе. Это был холостой. — Больно как от настоящего, — хрипит Чуя, упрямо не поднимаясь. Дазай закатывает глаза. — Ой, кому ты рассказываешь. Он протягивает вниз руку, и напарник её принимает, нехотя вставая обратно на ноги и отряхивая брюки от пыли. — Ну всё, давай серьёзно. — А что серьёзно? — вскидывает брови Накахара, — Хочешь сказать, я умер в шутку? — Нет, умер ты очень натурально, — соглашается Дазай, — Будем считать, я вызвал твой дух, чтобы узнать правду. Чуя тяжело вздыхает, занимая своё старое место полусидя на столешнице, будто всего этого спектакля не было. Казалось бы, по двадцать два года людям… — Я не спрашивал, — всё-таки отвечает он, — Были проблемы поважнее, знаешь ли. А после он был без сознания, я не стал ждать, пока он придёт в себя. Да и, честно тебе скажу, я не то чтобы сильно хочу знать ответ. Мне и так тошно. Дазай в задумчивости постукивает пальцами по губам. Ну, почему Чуя не хочет знать ответ, это понятно. Если честно, прям очень честно, то сам Дазай тоже не особо. Но в данной ситуации это необходимо. Вряд ли Доппо услышал очень много, но из того, что там орал Накахара, можно было сделать не очень такой вывод. — Значит, мы не будем узнавать, — в конце концов произносит он. Чуя оборачивается через плечо, вскинув брови, — Если он и понял что-то, то точно поделится этой информацией с кем-то из Агентства, —он быстро спешит продолжить, пока Чуя не грохнулся в самый что ни на есть настоящий обморок: — Но. Мы это сразу поймём. Ты не знаешь Куникиду-куна, что ли? У него всё на лице всегда написано. Спишем если что на то, что у него галлюцинации или ложные воспоминания, если пойдут вопросы или странные переглядки. Догра Магра, конечно, так не работает, но об этом знаем только ты и я. Хотя мне вообще кажется, что он вряд ли что-то вспомнит, когда очнётся. В целом, будем надеяться на лучшее, но будем знать, что говорить, если надежды не оправдаются. Не думаю, что кому-то ещё нужно знать про наш маленький секрет. Не такой уж он и маленький. Чуе кажется, что у него к его шее привязан огромный камень. Но во всём остальном, как бы ни хотелось, он должен согласиться с Дазаем. Об этом не нужно больше знать никому. Никому и никогда. В целом, вообще никому. Дазаю, желательно, тоже. — Кстати о нём, — упрямо продолжает Осаму, — Мне казалось, мы не договорили перед тем, как нас так нагло прервали… Чуя вскидывает брови, удивлённый не только самой фразе, но и тому, как много в последнее время слова «мы» в речи напарника. — А о чём мы не договорили? О том, что из-за тебя я не могу разогнуться второй день после порчи? Вообще возвращаться к этому диалогу он не хочет. Тогда эмоции кипели, и слова вылетали изо рта Накахары больше на автопилоте. Сейчас, когда он устал и осознаёт весь масштаб проблемы, у него не никакого желания продолжать эту тему. — Не думал, что обычный поцелуй может так сильно подкосить твоё здоровье… — Осаму, — обрывает его Чуя с тяжёлым вздохом, — Я совершенно тебя не понимаю. Мы позавчера пришли к тому, что то, что произошло, является ошибкой. Зачем ты постоянно к этому возвращаешься? Мы крутимся вокруг мёртвой точки, а ты так вообще вальсируешь. Дазай замолкает, серьёзно смотря на него в ответ. Видимо, это их проклятие. Не понимать друг друга по очереди. Дазай не понимал действия Накахары последний месяц, постоянно уходил от ответов, выражаясь языком самого Чуи: вальсировал вокруг мёртвой точки. Разум не позволял искать в чужих поступках что-то, что возможно, Дазай сам наделся найти. Но позапрошлый вечер всё изменил. Теперь он понимает, что происходило, теперь он понимает, что пути назад нет. Теперь он знает, что должен сам сказать одну очень важную вещь. Просто Осаму никогда не умел говорить прямо. Просто он привык отшучиваться и, действительно, увиливать от правды. Тем, что он пришёл сюда сегодня, он хочет доказать в первую очередь самому себе, что может хоть раз использовать свой язык в нужном направлении: сказать то, что не следует, но очень хочется, прямо. Похуй, что из этого выйдет. Вальсировать вокруг мёртвой точки действительно глупо. Пора сделать шаг вперёд. И остаётся только надеяться, что Накахара не сделает шаг назад. — Да, я сказал, что это ошибка, — кивает он, — Но, возможно, я передумал. Чуя как сидел, так и замер, тупо уставившись на него, то открывая, то закрывая рот. Сколько бы не длилась эта пауза, Дазай всё равно не отойдёт от своих слов. Да, как обухом по голове. Да, формулировки сейчас у него так себе. Накахара всё равно его поймёт. Как понимал всегда, как читал между строк в шестнадцать, на портовых миссиях, как понимал в семнадцать в его квартире, молча обрабатывая свежие швы на руках. — И что это значит? — в конце концов выдавливает из себя он. Ну же. Хуже в любом случае уже сделать нельзя. Следует ещё одна долгая пауза, в которой Дазай напряжённо почёсывает затылок, собираясь с мыслями. Отступать уже поздно. Двойной Чёрный никогда не отступал во время смертельно опасных заданий. — Я бы повторил… Эта фраза получается слишком тихой, хриплой и прерывистой. Накахара хмурится. — Что? Да ты издеваешься. Дазай снова откашливается, говоря уже чуть более громко: — Возможно, я бы повторил… — Я вообще ничего не слышу. Высунь язык из задницы, — Чуя даже чуть склоняется вперёд. — Ну ты издеваешься, что ли? — всплёскивает руками Осаму, — Я бы повторил. Да. Возможно. Я не знаю. Я клянусь, если ты не услышал снова, я доплачу Йосано, чтобы она в рабочее время залила тебе уши физраствором. Но последней фразы Накахара уже и правда не слышит, потому что в ушах действительно стоит звон. Что, блять? Теперь Дазай уверен, что его услышали. Правда, не ясно, хорошо это или плохо. Потому что настолько обескураженного лица он не видел на Чуе, наверное, вообще никогда. Он сидит в одной позе, уперевшись взглядом в лицо Осаму, и, вроде, даже забыл, как нужно моргать. Теперь уже отступать ещё более поздно. Дело-то уже сделано. — Ну ты хоть дыши иногда, — всё-таки произносит он с вымученной улыбкой. Накахара и вправду слишком резко вдыхает, чуть не подавившись своим вдохом, и, наконец поняв, куда всё это время смотрел, уводит взгляд в пол. Ну хоть живой. А ответить тут что? Чуя знает, что он не шутит. Что всё, что только что прозвучало — чистая правда. Та самая субъективная правда, которую сам Чуя упорно игнорировал столько времени. Дазай смог это сказать вслух. Такого он просто не ожидал. Почему-то он правда считал, что Осаму жалеет так же, как и он сам. А жалеет ли сам Чуя на самом деле? Жалеет. Безусловно. Но не потому, что поцеловал. А потому что именно так, как это случилось. Всё смешалось, и в своих мыслях, полных отторжения, ненависти к себе из-за того, что испытывает и к кому, Накахара просто запутался, и теперь не может сказать, что испытывает на самом деле. Возможно, спроси его тогда, в тот момент, когда руки Дазая лежали на его талии, он бы смог ответить точно. Но сейчас, когда он понимает, чем это всё им грозит, — нет. Как Дазай вообще может говорить такое? Неужели он не понимает, насколько это всё хуёво? Хуёво ли это на самом деле? — Блять, — Накахара прижимает большими пальцами уголки глаз. Осаму склоняет голову к плечу, терпеливо ожидая, когда он придёт в себя. А может, к чёрту? Может, последствия наступят потом? Здесь нет того, перед кем нужно скрываться. Здесь нет того, перед кем правда субъективна, а не такая, какая она есть. Раньше этим «тот, от кого нужно скрываться», был Дазай. Но теперь… — Хуй с тобой, — вздыхает наконец Чуя. И если Осаму, когда говорил, смотрел только в глаза напротив, то взгляд Накахары бегает буквально по всей комнате: к столу, к полу, к потолку, к шкафу, к антресоли, к люстре, к раковине, к окну — и обратно: к столу; к полу, к потолку… — Это взаимно. Дазай широко распахивает глаза, но ровно на секунду, уже после медленно растягивая губы в улыбке. — …Я могу считать это?.. — Я не знаю, считай, чем хочешь, — снова вздыхает Чуя. Пульс в висках ебашит так, что можно оглохнуть, — Но да. Да. Наверное. Я не знаю. В тишине тихо тикают часы. Дверь балкона широко распахнута, потому что майские ночи стали тёплыми, а в помещении слишком жарко. Слышно, как орёт на улице сирена, и будет орать ещё очень долго после сегодняшнего; как шелестит листва на деревьях; можно даже услышать, как мерцают голубые огни Йокогамы. — Мне подождать ещё пять минут неловкой тишины, или я могу поцеловать тебя сейчас? — произносит Дазай. Чуя вскидывает голову, наконец заглядывая в его глаза, а потом истерично ухмыляется абсурдности ситуации. Слишком сюрреалистично. Будто не правда. Он ничего не отвечает, просто медленно поднимаясь и в несколько шагов становится рядом. — Если ты не хочешь ещё две недели мучаться с шеей, то наклоняйся сам. — Ох уж эта разница в росте… — Я вырву тебе кадык. Дазаю кажется, что это всё неправда, когда, несмотря на пререкания, он действительно склоняет голову, чувствуя тяжёлое дыхание на своих губах. Это не правда. — Мы очень сильно пожалеем. Осаму бы никогда не услышал настолько тихий шёпот, если бы Чуя не сказал это в крохотных сантиметрах между ними. — Пожалеем, — не может не согласиться он, — Как-нибудь потом. Вряд ли когда-либо он чувствовал большего облегчения, чем тогда, когда сам разрушил расстояние между ними.