Твой мир обречён

17: 47 Разжать пальцы кажется ему непосильной задачей. Но он должен подумать об Агентстве. Он должен подумать о девушках на заднем сидении чёрного седана. Они не должны быть здесь. Их нужно срочно отсюда вызволить. Но единственное, что ему кричит сейчас его сознание — обхватить бледное запястье покрепче и увести его куда-нибудь подальше. Возможно, на другой континент, если бы это было возможным. Медленно, неслабым усилием воли Дазай отпускает руку Чуи, делая пару шагов назад. Накахара стоит всё так же, размеренно дыша и смотря в глаза Полю Верлену. Тот продолжает с усмешкой изучать стоящего напротив глазами, казалось, не замечая ни Дазая, ни чего-либо остального. — Ты очень изменился, — в конце концов произносит он, закусывая нижнюю губу, — Прямо возмужал. — А ты совершенно не меняешься, — тихо отвечает Чуя, и со своего места Дазай не может видеть его лица, но он практически уверен, что на него уже легла тень сарказма и усердно подавляемой злости. Поль ухмыляется уголком губ, как будто не ожидал, что ему вообще хоть что-то ответят. — В моём возрасте это уже комплимент, знаешь ли. Они заняты друг другом. Накахаре нужно дать время. Сейчас у Дазая есть другое очень важное дело. Он с трудом поворачивается спиной к им двоим, быстрым шагом направляясь к машине. Всем своим существом он отвергает это действие, как будто без его взгляда Верлен кинется на Накахару и свернёт шею в одно мгновение. Конечно, Дазай знает, что этого не произойдёт. Конечно, Дазай знает, что если так и случится каким-то магическим образом, то Чуя среагирует быстрее, чем он сам. Выдохни, придурок. Успокойся и включи, наконец, свой пресловутый холодный разум. Дазай предполагал, что это может произойти. Те слова Коё, та фраза Ранпо, всё это буквально кричало чём-то подобном. Было глупо думать, что Мори действительно просто старался их запугать. Но Осаму не хотел верить в то, что Огай пойдёт на такой шаг. Даже для него это казалось слишком расчётливым, грязным, жестоким. Жестоко. Это единственное слово, подходящее под ситуацию. Поль Верлен. Король Убийц. Чёрный N°12. Харуно высунулась из окна седана, с интересом наблюдая за появившимся из ниоткуда блондином, спокойно разговаривающим с Чуей, через разбитые линзы своих очков. Конечно, она не поняла ничего. Наоми сидела на том же месте, больше обращая внимание на боль в спине, чем на внезапно изменившуюся атмосферу в воздухе. Кислород как будто стал тяжелее. Воздух наполнился плотной дымкой напряжения, звенящей над дорогой. — План изменился, — Дазай низко склоняется внутрь салона через распахнутую дверь со стороны Наоми, которую Накахара не успел закрыть, — Харуно, ты умеешь водить? — Я умею, — кивает Наоми, — Она нет. А что происходит? — Ничего такого, — Дазай рисует на своём лице настолько фальшивую улыбку, от которой обоим девушкам в момент становится жутко, — Просто старый знакомый. Танидзаки, прошу, пересядь на водительское сидение. Прямо сейчас. Последняя фраза вышла слишком резкой. Слишком очевидной, что всё плохо. Наоми не тратит лишних секунд и кислорода на бесполезные вопросы, и Дазай как никогда ей благодарен за это. Он подаёт ей руку, аккуратно проводя к двери водителя, когда она быстро выдыхает через нос от боли в пояснице. Осаму позволяет себе кинуть взгляд на Накахару. Его спина максимально напряжена, руки сложены в карманах. Верлен стоит на том же месте, говоря что-то, неслышимое для Дазая. У него ещё есть время. Танидзаки тяжело опускается на водительское сидение, автоматически проверяя ключ зажигания на приборной панели. — Уезжайте отсюда как можно быстрее, — тихо говорит ей Дазай, пытаясь придать своему голосу более спокойный тон, — Как только пересечёте черту города, свяжись с базой через рацию в бардачке. Они найдут вас, и вы будете в безопасности. — А что будет с вами? — шепчет Наоми, крепко сжимая руль. Она прожигает взглядом неизвестного ей мужчину у дерева через зеркало заднего вида. Она видит его впервые, но уже может сказать, что это не тот человек, которому она бы доверяла. Его улыбка нагоняет дрожь, а спокойное выражение не вызывает ничего, кроме чувства беспокойства, бегущего холодком по спине, от которого хочется обхватить ладонями предплечья. Дазай замолкает на секунду, обращая свой взор к Харуно. Она сидит ровно, потирая свои разбитые колени, проглядывающие из-под разорванных капроновых колгот. Он сглатывает и расслабленно качает головой. — Это не важно. Не говори Фукудзаве ничего. И пусть не смеют присылать подмогу. Он захлопывает дверь и стучит по крыше машины, делая шаг в сторону. — Прошу, быстрее, — шепчет он, вглядываясь в фигуру, которая делает несколько шагов, покидая раскидистую тень дуба. Танидзаки выворачивает руль, вдавливая педаль газа в пол. Автомобиль резко дёргается, а затем мотор громко ревёт, и машина скрывается за деревьями, уносясь в сторону уступающему закату дневному солнцу. Дорожная пыль взметается над асфальтом, скрывая её очертания вдали. Дазай облегчённо вздыхает, а затем отмирает, делая пару неуверенных шагов к напарнику. Прекрати это дерьмо. Твои эмоции сейчас ничего не значат. Твой мозг — единственное, что играет роль. Возьми себя, чёрт побери, в руки. Он подходит к ним, становясь на своё место позади Чуи, пресекая желание выйти вперёд. Твоё геройство сейчас ни к чему. Накахара совершенно не маленький мальчик. Где же твоя хвалёная отстранённость, когда шесть лет назад ты позволил Н подвергнуть своего напарника ужасным пыткам, только ради сохранения плана? Куда она подевалась? Верлен наконец замечает присутствие третьего человека. Судя по тому, что он никак не отреагировал на отъезд девушек, ему плевать. Значит, всё действительно так плохо, как Дазай думал с самого начала. Цель Поля не агентство. Его цель Чуя. Он изучает Дазая глазами какое-то время с отстранённым выражением. Сейчас дистанция между ними что-то около пяти метров. Ничтожно мало, учитывая, кто такой Поль. То, что Верлен потерял большую часть своих сил тогда, шесть лет назад, когда показал свою истинную сущность, когда над Йокогамой возвысился огромный монстр Гивра, затмивший бесконечное небо и свет звёзд, когда Чуя использовал порчу во второй раз, навсегда стерев записи стирания воспоминаний из формулы контроля, когда Рандо подарил Полю жизнь. Это ничего не значит. Верлен остаётся Верленом, и всё ещё представляет невероятную опасность. Конечно, он больше не сможет открыть свои Врата. Конечно, он больше не сможет устроить тот ад на Земле, что и шесть лет назад. Но он всё ещё остаётся Верленом, и это и есть главная проблема. Одно его имя влияет на Чую. И Мори знал об этом. Это похоже на запрещённый приём в боксе, где лежачего добивают ногами. В прошлый раз Накахаре пришлось выйти за пределы возможного, пожертвовать другом и возможностью легко узнать, человек ли он. В прошлый раз Дазаю пришлось пожертвовать половиной тысячи сотрудников Мафии, задействовать лучшее оружие и двадцать девять искусных эсперов. Сейчас в их распоряжении есть... Они? Этого всегда было достаточно. Но, возможно, сегодняшний день внесёт правки в эту аксиому. — Зачем ты пришёл? Эта реплика Чуи выводит Дазая и Верлена из напряжённой перестрелки взглядами, и Осаму на секунду думает, что эта фраза была брошена ему. Поль усмехается уголком губ, сконцентрировав своё внимание обратно на Чуе. — А ты ещё не понял? — Я просто хочу услышать это от тебя, — скрипит зубами Накахара, — Чтобы быть уверенным, что если я сделаю удар первым, не я был зачинщиком всего этого. Его голос дрожит от злости, а пальцы неосознанно сжимаются в кулаки. Первое удивление прошло, понимает Дазай, и его место занимает агрессия. Верлен молчит какое-то время, поднимая голову к небу. Облака уплывают за горизонт. Над пыльной дорогой посреди леса и блеклой поляной у обочины шелестит свежая листва, ели раскачиваются в унисон под неслышимый ритм природы. Птицы смолкли, их голоса утонули в гробовом лесном молчании. Они находятся достаточно далеко за городом, и если вдохнуть поглубже, почувствуешь, как приторный запах смолы проникает в лёгкие. В трёх минутах езды или в пятнадцати минутах ходьбы отсюда стоит побитая хижина, оборудованная Фукудзавой для пристанища клерков ВДА. Сюда ведёт только одна дорога, используемая крайне редко. Мори выбрал прекрасное место для атаки. Это место расположилось на северной стороне возвышенности и стоит чуть выше уровня моря. За деревьями из Йокогамы не будет видно ничего, даже из окна кабинета босса Портовой Мафии. Солнце медленно тонет в макушках елей, окрашивая небо в светлый голубой с отблеском розового. Через час-другой лес накроют сумерки, похоронив их фигуры в темноте ночи. Верлен глубоко вдыхает, а затем медленно выуживает из потайного кармана пиджака нож. Клинок изящно изогнут, чтобы удобнее лежать в руке. Лезвие заточено с хирургической точностью, чуть поблёскивая на солнце. Рукоять расписана красными рисунками, исполненными из рубинов, так похожими на древние руны. Он стягивает белую перчатку с руки, медленно проводя большим пальцем по острой стороне лезвия. На коже мгновенно выступают пару капелек тёмной, густой крови. — Я здесь ради вас, — наконец произносит Поль, придерживая шляпу рукой. Дазай быстро выдыхает носом. Вас. Что-то не так. Шестерёнки в голове Осаму заработали в ускоренном темпе. Накахара кривит губы. В его глазах бушует синее пламя, как будто он только и ждал этой фразы, как сигнала к действию. — Хуй тебе, ублюдок. *** 18:02 Чуя бьёт ногой в землю, вздымаясь в воздух на несколько метров. Ударная волна отталкивает Дазая назад, и он ударяется руками, пытаясь удержать равновесие. Пусть отойдёт подальше. Это сражение, в котором он не примет участие. Накахара не позволит, чтобы он пострадал. Это только его проблема. Верлен реагирует так же быстро, с корнем вырывая близко стоящее дерево и уклоняясь от удара ногой, летящего прямо в него. Однако древесина громко хрустит, ломаясь пополам в том месте, где она встречается с ботинком Чуи. Поль подбрасывает свой клинок, позволив ему прокрутиться пару раз в воздухе. Когда его ладонь снова накрывает рукоять, в попытке одним махом оторвать Накахаре конечность, Чуя уже переворачивается в полёте, нанося ногой удар в челюсть. Верлен на секунду теряет бдительность, и этого хватает, чтобы горящий красным кулак Чуи влетел ему в живот. Его откидывает с нечеловеческой силой. Ноги Поля вдираются в землю, оставляя за собой длинные глубокие борозды. Он останавливается в семи метрах от Накахары, слабо ударяясь спиной о ствол сосны и сплёвывая себе под ноги сгусток крови. Чуя давно решил, что не винит Верлена во всех грехах мира. Хотя имел на это полное право. В своей голове он простил ему своё шестнадцатилетие, оставив те воспоминания далеко в прошлом, стараясь не думать об этом дольше нескольких секунд. Он понимал его. Понимал как никто другой. Потому что как бы Чуя не старался отрицать это, но у них действительно было много общего. Но увидев, к чему может привести полное отстранение и самокопание, кем он может стать, если не сделает свой выбор, он пошёл по другому пути. Он стёр всё, что когда-либо их сближало. Он принял свою человечность, принял ту жизнь в счастливой семье с родителями, которой он был лишён. Принял и отпустил. Пошёл дальше, ведь сожалеть — может, и удел любого человека, у которого есть сердце, но точно не лидера. Но Чуя не искал встреч с Верленом. Он ни разу не спустился в ту часть подвала, где тот был заточён, хоть наизусть знал, как туда пройти. Они ни разу не говорили за эти долгие шесть лет, и даже Исполнительный Комитет, к которому они были оба приклеены, никак не содействовал их коммуникации. Чуя хотел забыть то, что испытал в шестнадцать, всеми фибрами своей души. А теперь, спустя столько лет, этот человек вновь стоит перед ним, с целью забрать его голову в свой сырой подвал. Он не позволит этому случиться. Он не позволит повторения истории. Он сильнее, он увереннее, он смелее, чем тогда. И эту битву он закончит сам. Он не позволит Верлену снова забрать то, что ему не принадлежит. — А ты быстр, — усмехается Поль, поднимая голову, — Но не быстрее меня. — Чт… Договорить Чуя не успел. Он двигается слишком быстро. Одним рывком преодолев разделяющее их расстояние, Верлен хватает Накахару за шею, впечатывая всем телом в ближайший ствол дерева. На мгновение в глазах темнеет, когда его позвоночник громко хрустит. Затем вспышка боли проходит по его затылку, расползаясь красным пятном под веками. Ноги Чуи не касаются земли. Пальцы, плотно охватывающие шею, сжимаются ещё сильнее, перекрывая доступ к кислороду. Накахара рычит сквозь стиснутые зубы, жмурясь от острой боли. Внезапно слева раздаются выстрелы. Верлен машинально отставляет вторую руку в сторону, защищая себя от пуль. Куски металла зависают в воздухе в нескольких миллиметрах от его тела. — Дазай-кун, прошу прощения, что оставил тебя без внимания, — спокойно говорит Поль, сдавливая чужую шею сильнее, — Подожди ещё секунду, пожалуйста. — Без вопросов, — Чуя слышит, как медленные знакомые шаги втаптывают мягкую траву в землю, — Я как раз успею подойти ближе. Придурок. Тебя же просили отойти. Накахара обхватывает руки на своём горле, подобные тискам, используя их как точку опоры. В момент, когда он с силой отталкивается от тела Верлена, замершего каменным изваянием, Дазай стреляет ещё три раза. Мощный удар ног, котором Чуя награждает своего противника, создаёт более сильное гравитационное поле, блокируя защиту Верлена. Пули разрезают воздух в нескольких сантиметрах от его лица, и в следующее мгновение дерево за его спиной ломается. Накахара использует всю свою концентрацию, перенося силу давления в нижнюю часть тела, когда наносит следующий удар ногой. Кислород, резко заполнивший воспалённые лёгкие, на секунду опьяняет, и Чуя сам не замечает, как тяжёлой кучей падает на землю. Под лопаткой что-то больно колит, и он громко выдыхает через нос, наконец приоткрыв глаза. Поль отлетел на достаточное расстояние, чтобы удариться головой о ближайший валун. Его тело неподвижно, но Чуя знает, что это обманчиво. Импульс был слишком медленным, чтобы Верлен не смог его нейтрализовать. Он точно не потерял сознание, а просто приходит в себя. К счастью, это не Чуя сидел в подвале последние полдесятка лет, а упорно оттачивал навык своей способности, подобно полировке бриллианта. Ему хватает нескольких секунд, чтобы снова оказаться на ногах. Стоит признать, что в голове чуть ощутимо крутит, провоцируя его оставить свой завтрак на траве. Но он не обращает внимание на это, быстро оборачиваясь в сторону дороги. — Дазай, уходи отсюда, — хрипит он, быстро откашливаясь. Тот полностью игнорирует его реплику, продолжая свою спокойную прогулку в сторону напарника, будто он шагает по парку в обычный весенний день, а не по полю боя. Его волосы слабо развивает ветер, а руки расслабленно заложены в карманы плаща. — Чуя решил погеройствовать? Тебе не кажется, что сейчас не лучший момент для твоего "мне-никто-не-нужен"— поведения? Накахара звучно закатывает глаза. Что этот придурок сейчас делает? — Я не шучу. Уёбывай отсюда куда подальше, чтобы глаза мои тебя не видели. Дазай не сбавляет темпа, маршируя прямо к нему. — Ты что, оглох совсем? — выходит из себя Накахара, — Башкой ударился уже где-то? — Из нас двоих ударился как раз ты, так что я бы не стал доверять сейчас твоим решениям. Краем уха Чуя улавливает, как медленно поднимается тело напротив. Мысли всё ещё затуманены болью, а шея громко хрустит, когда он качает головой влево, дабы вставить позвонки в нужное положение. Он раздражённо сдувает растрепавшуюся рыжую прядь с лица, полный решимости наставить на Дазая ствол, лишь бы он наконец-то, твою мать, послушал его. Уйди с дороги. Я не прощу себе, если позволю тебе пострадать из-за меня. Верлен становится прямо и, всё ещё покачиваясь из стороны в сторону и неуверенно переставляя ноги, направляется прямо в их сторону. Хватка на ноже усилилась, голые без перчаток руки сомкнулись на рукояти. Из длинной царапины на его скуле текла тонкая струйка крови, которую он тут же утёр тыльной стороной ладони. Его элегантный костюм не портила ни дорожная пыль, ни земляные разводы. На губах расцвела хищная, азартная улыбка, когда с каждым шагом он ступал всё увереннее, постепенно переходя на бег. Времени не осталось. Чёрт с ним. Чуя делает резкий выпад в сторону, хватая Дазая за край плаща. Следующий его шаг отдался размашистой силой, оставляя неглубокий кратер и длинные трещины на гладкой поверхности земли. В один прыжок он взметается в воздух высоко над лесом, оставляя Поля внизу. Он слышит, как Дазай резко вздыхает, не готовый к такой быстрой смене положения. Но Накахара держит крепко, не давая ему упасть с такой высоты. Если он переместит руку к его коже, сила способности ослабнет и они оба окажутся разбитыми телами у обочины. Наспех оглядевшись и сжав губы в тонкую напряжённую линию, Чуя чуть ощутимо касается носками ботинок верхушек елей, начиная быстрый путь к хижине. Возможно, она уже непригодна для жизни, но сможет стать неплохим укрытием для них. Он слышит, как Верлен хрипло смеётся, а затем с помощью импульса ускоряет своё тело, следуя за ними по пятам. Это заставляет Накахару ускоряться, стараясь выиграть хоть небольшой промежуток. Через пару минут он замечает тёмную крышу и небольшую поляну в глуби леса. Не рассчитав силу удара, он приземляется прямо на неё, но та хрустит под его ногами, и в конце концов проламывается. В последний момент Чуя старается уменьшить их вес, но этого недостаточно, и они оба падают на прогнившие деревянные доски пола. Колени сильно саднит, дыхание вышло из под контроля, а глухие удары сердца ускорились в несколько раз. Удар вышел достаточно ощутимым, и он тут же поворачивает голову к Дазаю. Тот упёрся ладонями в пол, пытаясь отдышаться. — Чёрт. Хоть предупреждай в следующий раз, меня сейчас вырвет, — хрипит он, низко опустив голову к коленям. Накахара откидывается затылком на пол, ничего не отвечая. Он прислушивается к звукам снаружи. Тихое завывание ветра между деревьями да практически не слышимые голоса птиц. Тишина. Вроде бы отстал. Он наконец-то приоткрывает один глаз, позволив себе оценить обстановку. Судя по всему, они попали в гостиную. То тут, то там разбросаны вещи, остатки молниеносных сборов Наоми и Харуно. На столе, возле которого пополам сложился Дазай, стоит чайный сервиз и опрокинутая кружка. Со столешницы продолжают капать тёмные капли недопитого чая прямо на разноцветный ковёр. Окон слишком много. Если Верлен определит, где они находятся, ему не понадобится больше пяти секунд, чтобы увидеть их через стекло. Превозмогая боль от неожиданного резкого приземления, Накахара хватает Дазая за шкирку, оттаскивая в сторону первой попавшейся распахнутой в спешке двери. Тот недовольно мычит, когда его резко отбрасывают в комнату. Предположительно, кабинет. Здесь окно только одно, а дверь запирается на ключ. Чуя подлетает к окну, не обращая внимания на недовольный скулёж напарника, и запахивает тёмную штору. В помещении тут же заметно темнеет, но Накахара не то, чтобы против. В глаза бросается огромный книжный шкаф и большой дубовый стол с маленькой настольной лампой. Следующим действием он защёлкивает замок на двери. Совершенно бесполезное действие, если Верлен решит сюда заглянуть, но дарующее хоть какое-то призрачное чувство безопасности. Чуя ещё раз останавливается, чтобы прислушаться к тишине. Ничего. В висках снова бьёт слишком сильный удар пульса, и он прижимает большие пальцы к уголкам глаз, чтобы подавить желание зарычать от боли. Накахара скрипит зубами, а затем опирается обеими руками на дерево стола, обращая свой взгляд к Дазаю. Тот сел у небольшой софы, прижавшись спиной к её подлокотнику. Голова откинута на подушки, и пальцы обеих рук массируют виски. В слабом освещении, просачивающемся через плотную штору Чуя слабо видит его силуэт, тем более сквозь белые пятна в глазах. — Идиот, — шёпотом кричит он, — Придурок. Урод моральный. Сукин сын, я же сказал тебе уходить! Дазай никак не реагирует, либо Чуя просто не может этого увидеть в полумраке комнаты. — Куда бы я ушёл? — так же шепчет он, не отрываясь от своего занятия. — Куда угодно! — снова вскипает Накахара, кое-как сдерживая свой порыв стукнуть ладонью по столу, — Тебе надо было уёбывать с самого начала вместе с девушками, так бы я был уверен, что никто из вас не пострадает. Дазай ничего не отвечает, казалось, вообще не услышав эту фразу, а затем хрипло, тихо смеётся. Чую настолько обескураживает это действие, что он в шоке снова смотрит на Дазая, чтобы быть уверенным, что ему не показалось. Но нет, Осаму прикрывает ладонью глаза, а на его губах кривая весёлая ухмылка. — Чего ты ржёшь? — не выдерживает Накахара спустя минуту. — Ты такой эгоист, Чуя, — весело отвечает Осаму, убирая руку от лица. В его глазах холодный свет, а губы всё ещё улыбаются. Он смотрит на юношу как на беспомощного ребёнка, который хотел купить сигареты, но ему не продали, и теперь он стоит у табачной лавки, из принципа не прося проходящих мимо взрослых и в то же время не отказываясь от своей идеи, будто надеется, что продавец одумается и сам прибежит к нему обратно, всучивая в руки целый блок с зажигалкой в подарок. В его карих глазах, кажущимися в темноте чёрными, как ночь, проскакивает презрение и даже какая-то жалость. Чуя хмурится ещё сильнее, не обращая внимания на длинную царапину от острой доски, прорезавшей бровь. Он? Эгоист? Накахара считает себя кем угодно, но только не им. Он готов лишиться своей жизни и выйти на бой с Верленом один, возможно, даже использовать порчу, даже с осознанием того, что его никто не остановит. Всё ради того, чтобы Дазай был в безопасности и подальше отсюда. И он же говорит ему такое? — Чего блять? Осаму молчит какое-то время, продолжая прожигать его взглядом, и его улыбка постепенно угасает, уступая место перманентной маске холода. — Ты рассчитывал, что я брошу тебя и убегу отсюда, поджав хвост? Ты так надеялся на то, что мне будет хорошо после жить с осознанием того, что я позволил тебе умереть, только из-за твоей прихоти? Его голос сух, а глаза горят яркой вспышкой... Разочарования? Злости? — Ты думаешь только о том, что тебе будет спокойнее умереть, зная, что из-за тебя никто не пострадал, — продолжает он, — Но почему-то ты совершенно забываешь, что мне тоже не всё равно на твою жизнь. Что? Чуя на секунду теряет дар речи, облизывая пересохшие губы. Он действительно это сказал, или удар Верлена был настолько сильным, чтобы вызвать слуховые галлюцинации? — Ты слишком много на себя берёшь, слизняк, сам распоряжаясь своей жизнью. Я потратил три года своего юношества, чтобы выбрать способ, как бы тебя получше убить. А тут ты рушишь это всё в одно мгновение, даже не дав мне хоть одним глазком взглянуть на результат моих трудов. Накахара слушает его шёпот молча, всё ещё находясь в какой-то прострации, забывая о тошноте и пульсирующей боли в затылке. — Шесть лет назад мы справились с ним вместе, и сейчас так глупо думать, что ты можешь что-то с ним сделать один. Так эгоистично отнимать у меня всё веселье. Так что я останусь тут, хочешь ты этого или нет, и поверь, только я могу стать последним, кого ты увидишь перед тем, как твои нелепо большие голубые глаза закроются в последний раз. Дазай откидывает голову обратно на подушки, не отрывая взгляда от собеседника. Его кадык чуть заметно дёргается, и он снова холодно ухмыляется, подтянув к себе одну ногу на пыльном полу. Чуя в ахере. Слова застряли комом где-то в горле, и всё, что он может делать, это ошеломлённо поддерживать зрительный контакт, прокручивая этот монолог у себя в голове. Ему показалось, или он действительно сказал, что ему не всё равно? Мурашки снова ползут по его коже, но он игнорирует это, смахнув на озноб от потери крови. В конце концов он роняет голову вниз, тяжело вздыхая. Снаружи всё ещё оглушающая тишина, и хриплое усталое дыхание напротив — единственное, что разрезает её пополам, напоминая о том, что Накахара не находится в бесконечном чёрном вакууме тела Гивра. Он не хочет думать об этом сейчас. Нельзя поддаваться эмоциям сейчас, когда каждая секунда может стать фатальной для них, когда каждый упущенный шаг по сырым доскам коридора может сыграть с ними в ящик. Дазай никуда не уйдёт. Непонятно почему, но это осознание даёт тёплое чувство спокойствия. Хоть он и искренне хотел, чтобы напарник покинул зону битвы, чувство одиночества было слишком опасным и уничтожающим. Именно оно имеет более разрушительную силу, чем порча. Но Дазай никуда не уйдёт. — Что ты предлагаешь? — наконец снова поднимает взгляд Чуя. Ухмылка Дазая становится шире, отдаваясь азартным уколом где-то под лопаткой. *** 18:26 Верлен выходит на просторную поляну, посреди которой расположился небольшой одноэтажный коттеджик. Не то, чтобы Поль сильно вникал в карты, которые раскладывал перед ним один из тех напыщенных новеньких Исполнителей-белорусов, любимчиков Мори, но здесь даже только что прибывший турист поймёт, что одинокая хижина посреди леса — и есть то самое пристанище детективов. Он стягивает со своих плеч пиджак, отряхивая его от дорожной пыли и свежей сосновой смолы. Торопиться ему некуда. Он уже осмотрел всю округу, и единственное место, где мог бы скрыться Двойной Чёрный, находится перед ним. В подтверждение этому в огромном окне мигает яркий свет, будто бы от настольной лампы. Обман. Верлен понимает это сразу. Осаму Дазай был маленьким демоном ещё в свои шестнадцать, и продолжает им оставаться до сих пор, какие бы светлые одеяния не носил. Его умение предугадывать ситуацию, манипулировать, оборачивать всё в только ему выгодную сторону поражает. Его глаза умели гипнотизировать даже настолько опытного убийцу, как Верлен. В глубине его зрачков простиралась угольно-чёрная тьма, глубже любой ночи. Loup déguisé en agneau. Так Поль прозвал его про себя на той свалке, когда покинул душный тёмный контейнер. Он слишком умён. И точно не стал бы так проявляться. Они готовят засаду. Что ж. Сыграем по их сценарию. Ведь как бы не шёл сей спектакль, Верлен всё равно знает, чем закончится пьеса. Он ухмыляется уголком губ, проходя ко входу в хижину. Предзакатное солнце освещает поломанные доски и разломанное крыльцо. Сквозь пустую глазницу дверного прохода он видит тёмный коридор, разрушенный до дыр. Да, Гильдия здесь постаралась на славу. Лестницу, ведущую в подвал или гараж. Он мягко ступает по прогнившему паркету, и не пытаясь скрыть звук своих шагов способностью. Они знают, что он здесь. Несомненно. И чтобы не портить себе представление от их постановки, он будет исполнять ту роль, которую ему дали. Недооценивать Двойной Чёрный глупо. Он знает об этом, потому что был одним из тех, кто из тени тихо наблюдал за тем, как этот дуэт, казалось бы, не имеющий и шанса на спокойное взаимодействие, не то что на успех, крепнет с каждой миссией. Верлен с улыбкой читал отчёты об их операциях, в записях которых не числилось ни одного выжившего. Кроме этих двоих. Их авторитет рос в геометрической прогрессии после инцидента с Королём Убийц. Да, возможно, он льстил себе тем, что именно он стал тем человеком, кто смог раскрыть весь их потенциал. Дверь в гостиную распахнута, и из неё льётся мягкий свет торшера. Верлен по привычке поднимает защитное гравитационное поле, выставляя руку с ножом вперёд, когда выворачивает из-за угла. В помещении нет никого, кроме Накахары. Он вальяжно сидит в кресле, облокотившись предплечьями на колени. Его чёрное пальто висит на худых острых плечах, укрывая от холодного сквозняка. Шляпа всё ещё при нём, на руках больше нет кожаных перчаток. Его волосы сильно отросли, и теперь лежат ярким рыжим водопадом на ключицах. Чокер всё ещё на его шее, как и шесть лет назад. Лицо Чуи спокойно, когда он поднимает руку и прижимает два пальца к длинной царапине на изгибе брови. Знакомые голубые глаза врезались в лицо Верлена без особого интереса на первый взгляд. Но Поль слишком хорошо знает Чую, чтобы не уловить в глубине его глаз синий огонь ненависти и злости. Ну, он ничего другого и не ожидал. Верлен проходит внутрь, оценивая разрушенную обстановку. Когда его взгляд находит такое же кресло, как и то, в которым сидит Накахара, он поднимает его, ставя на ноги и усаживаясь напротив. Чуя прослеживает взглядом это движение, сохраняя молчание. Когда Поль закидывает ногу на ногу на удобной подушке, он всё ещё не отпускает защитное поле вокруг него. Если он не видит Дазая сейчас, это не значит, что его здесь нет. Чуя не меняет своего положения. Он продолжает сидеть там, молча, поддерживая зрительный контакт. Спустя пару минут такого напряжённого молчания, в котором если напрячься, можно услышать нотки статического электричества, исходящего от Накахары, Верлен приподнимает уголок губ. — Это всё очень мило, но не надо так старательно делать вид, что не хочешь впечатать меня в ближайшую стену. — Я и не стараюсь сделать вид, — сухо отвечает Чуя, — Очень хочу на самом деле. И обязательно сделаю это несколькими минутами позже. Это вызывает у Поля вспышку хриплого смеха. Чуя не меняется совершенно. Продолжает говорить всё прямо, не старается увильнуть или выдать ту или иную эмоцию за другую. Droit comme un rail. Это то, что вызывает огромное уважение и даже восхищение. Он на сотню процентов отличается от Дазая, на лицо которого приторная снисходительная улыбка, казалось, прилипла. Нет потайной интонации, нет косых взглядов из-под лба. Даже будь попытка примазаться в их плане, Накахара бы всё равно построил бы всё по-своему. Его техника боя сильно улучшилась по сравнению с их прошлыми сражениями. Было видно, что Чуя наконец-то научился полностью контролировать свою способность, и та с радостью мгновенно подчинялась ему, чего бы он не пожелал. Резкие, быстрые движения, в которых нет и грамма сомнения или неуверенности. Он уверен в себе и своих силах. Он знает, что один из сильнейших эсперов на данный момент. Он так вырос. — Значит, Мафию настолько выбил из колеи мой внезапный уход? — задаёт саркастический вопрос Накахара, осматривая сидящего напротив с ног до головы, — Настолько, чтобы устранить меня с твоей помощью? Как ты вообще на это подписался? Я, знаешь ли, уже начал думать, что ты задохнулся в своей темнице прошлого. Провоцирует. Comme c'est gentil de sa part. — Я выбрал её сам, — спокойно улыбается Верлен, — И поверь, я здесь не только потому, что мне приказали. — Ну да, ты же у нас не подчиняешься ничьим приказам. Сам по себе, сам себе на уме. Чуя держится неплохо. Будь сам Верлен на его месте, он бы уже давно покончил с этим, открыв Врата. Но сдаваться раньше времени не в характере Накахары. В шестнадцать, будучи подобным бензину, он вспыхивал от любой случайной искры. Теперь он может контролировать это. Хоть и с трудом. Это заметно по тому, как сильно покраснела его бровь в том месте, где к ней прижимаются длинные бледные пальцы. — Может, ты не знал, — начинает Верлен, уводя взгляд в окно. Боковым зрением он видит, как голубые глаза прожигают дыру в его виске, контролируя каждый вдох, — но я сидел там не просто так. Я ждал бури. Тишина накрывает комнату, и Поль может поклясться, что кожей чувствует, как Накахара хмурится в непонимании. — Бури? — тупо повторяет он с требовательной интонацией. Верлен молчит какое-то время, рассматривая, как одинокая птица примощается на ветку безмятежной сосны. Она сидит там какое-то время, бережно очищая свои перья, а затем к ней подлетает другая. Сплошь чёрная, она усаживается рядом, невзирая на то, что первая не обращает на неё никакого внимания. — Да, — соглашается Поль, обращаясь обратно к Накахаре, — Ты и есть буря, Чуя. Юноша изучает его глазами какое-то время, решая что-то про себя. А после откидывается на спинку своего кресла, отнимая ладонь от лица. Его брови сходятся у переносицы, когда он медленно качает головой. — Прекрати говорить загадками, Верлен. Я не хочу тратить наше время на эту пустую болтовню. Et c'est vrai. — И что же ты тогда хочешь от меня услышать? — насмешливо улыбается он в ответ. — Я хочу знать, почему ты согласился на это всё. Хочу знать, что сподвигло тебя покинуть свою нору и снова выйти в свет. Правительство же до сих пор не знает о твоём существовании. Этим поступком Мори подставляет не только тебя, но и всю организацию, — произносит Чуя, — Что заставило вас всех пойти на такой шаг? Какая поразительная проницательность. Верлен продолжает улыбаться. Он не собирается выкладывать все свои карты на стол, оставшись безоружным. Но, возможно, он может дать Чуе подсказку, исключительно как своему cher petit frère. Возможно, он даже хочет, чтобы Чуя понял всё сейчас. — Значит, цель была слишком хороша, а вознаграждение — слишком желанным, — шепчет Верлен, улавливая краем уха какой-то звук в глубине дома. Он оборачивается на него в своём кресле, и в следующее мгновение уже оказывается в свободном полёте. В ту секунду, в которой он пытается правильно сгруппироваться, он замечает, как Накахара стремительно поднимается со своего места. Дерево громко хрустит, когда тело Верлена проделывает в нём дыру, и он тяжело ударяется о каменную стену. Интересно. Гравитационное поле, созданное им заранее, предназначалось для нейтрализации внезапных физических атак, таких как пуля, удушение, удары и взрывы. Проще говоря, всё, что мог бы сделать Дазай, находясь на расстоянии. Но так как выброс совершил Чуя, использовав свою способность, в несколько раз мощнее той, что осталась у Верлена, его защита оказалась бесполезной. Верлен старается оттолкнуться от стены, так как выпускать сейчас Накахару из виду равноценно самостоятельно написать себе завещание, как вдруг что-то холодное прикасается к его туловищу. Что-то длинное, холодное, металлическое. Поль опускает взгляд вниз. Проволока, так похожая на длинные фортепьянные струны, обвила его тело, не давая пошевелится. В нескольких метрах от него замер Дазай с улыбкой на губах. Он мило машет ему рукой, отвлекая внимание, пока тяжёлый кулак, окружённый красным сиянием, врезается ему в челюсть, снова припечатывая к стене. Под веками ползут красные пятна. Поль пытается нейтрализовать следующую атаку, но холодный голубой импульс ползёт по металлу, обрамляющему его талию. Исповедь Неполноценного Человека. Он не успевает увернуться, и ещё один удар приходятся ему в живот, выбивая из лёгких воздух. Верлен заходится в приступе сухого кашля, как вдруг чья-то рука хватает его за горло, приподнимая подбородок. — Я же говорил, что впечатаю тебя в стену, — цедит Накахара, замахиваясь для следующего удара. Его движения полны тлеющей злости и давно сдерживаемой агрессии. Ему кажется, у него вылетело колено. Как забавно. Дазай не двигается с места, продолжая оставаться немым наблюдателем, как вдруг подаёт голос: — Мы уже использовали эту технику ранее. Насколько я помню, семь лет назад. В битве с предателем Порта, Артюром Рембо. Следующий удар приходится в висок, а последующий в грудину. Голос Дазая становится всё отдалённей. — Это довольно мило, не так ли? То, что оба напарника не учли такой маленькой детали, как проходимость Исповеди через материю. Connard. Сквозь кровь, стекающую по подбородку, Верлен хрипло смеётся. Кулак Чуи зависает в нескольких сантиметрах от его лица и мелко дрожит, как будто ему стоит физических усилий сдержать порыв проломить ему череп. Он с интересом рассматривает лицо напротив, прекратив дождь из непрекращающихся ударов. Поль склоняет голову, когда из его горла вырываются тихие сиплые вздохи между хохотом. Дазай в задумчивости склоняет голову, подходя ближе. Накахара тихо сглатывает, решая что-то про себя, а затем хватает Верлена за шею, находя его взгляд. — Ты переоценил свои возможности, решив встретиться с так называемой "бурей" — шёпотом заявляет он, перекрывая ему кислород, — Ты совершенно не тот человек, с которым я бы хотел иметь общее поле боя. И не потому, что я боюсь тебя или что-то в этом роде. Просто ты и так натворил слишком много дерьма в моей жизни, чтобы я хотел хоть взглядом с тобой пересечься. Дазай замирает за его плечом, а Поль замолкает, вслушиваясь в его злостный тон. — Я простил тебя, Верлен. Ещё очень и очень давно. Но знаешь, что самое интересное? То, что я не могу простить себя. За то, что из-за меня пострадали невинные люди. Я знаю поимённо каждого, кто лишился жизни в тот день, когда ты пересёк грань. Я не видел Ширасэ уже шесть лет, и даже не знаю, смог ли он ужиться в Лондоне. И я так и ни разу не пришёл на кладбище, туда, где лежит моя единственная семья, которую ты у меня отобрал. Его рука дрожит, а голос срывается на рычание. — Лучше бы ты не появлялся больше никогда. Потому что я тот единственный человек, жизнь которого тебе не по силам отнять. Внезапно уголки губ Верлена ползут вверх. И всё замирает. *** 18:55 Дазай знает, что что-то не так. Он читает это в его взгляде, с которым он смотрит на Чую. Он читает это в его ухмылке, так и искрящей бодростью. Верлен представляет опасность не как эспер. Верлен представляет опасность как человек, как бы это парадоксально не звучало. Его холодный расчётливый разум, разум убийцы, разум волка, способного перекусить им шеи одним движением. Его поражающие умения на поле боя. Его маска, которая намного запутаннее многих головоломок. Поль Верлен — набор символов. Слишком сложный для понимания и анализа. Когда-то давно Дазаю удалось расколоть его, но теперь, когда времени так мало, а ресурсов просто нет… — Ты как никогда прав, Чуя, — произносит он потрескавшимися, кровавыми губами, — Я не тот человек, который должен убить тебя. Стена дрожит, когда Поль обхватывает ладонью руку на своей шее. На лице Накахары смесь удивления и замешательства в коктейле с неутихающей злостью. Он полностью напряжён. Следующим импульсом он старается сдержать ту силу, что высвобождает Верлен. Тонкие струны рвуться, и Дазай одергивает руку, поражённо уставившись на неё. Исповедь не сработала? Но если это так, то сингулярность… Капля пота стекает со лба Чуи, когда он усиливает хватку. Пол под их ногами идёт трещинами, и воздух заполняется запахом гари. Верлен держит так же крепко, сомкнув пальцы на чужом запястье. Громоздкий стол трясётся от напряжения, и красный полутон затмевает освещение. Дазай выуживает из кармана пистолет, но в то же мгновение он становится слишком тяжёлым и с громким стуком падает на деревянные доски, тут же образуя в них дыру. Казалось, сейчас весь фундамент уйдёт на дно. Скрипит люстра под потолком, раскачиваясь в разные стороны. Чуя рычит, сопротивляясь из последних сил, и заносит свободную руку для удара. Правая рука Верлена встречает её, сжимая в ответ. Никто из них не уступит. Они находятся в самом эпицентре скорого взрыва, апокалипсиса, конца вселенной. Гравитация — первичная сила, формирующая этот мир. Это одна из четырёх "фундаментальных сил", рождённых одновременно с этой вселенной. Истинная природа этой силы — искажение самого времени и пространства, и искажение времени и пространства является синонимом массы. Другими словами, гравитация — это сам мир. Что может случиться, если две первичные силы столкнуться? Тогда, шесть лет назад, это создало невероятных масштабов ад на земле. Разломанные куски досок, мебель, оставленные кем-то книги вздымались в воздух, удерживаемые сильнейшим импульсом. Сущность гравитации — физика. И она подвластна им обоим. Чуя жмурится, чувствуя, как скрипят его кости. Каждая мышца в его теле напряжена. Вены на лице Верлена вздуваются, а челюсти плотно сжимаются. Они не смогут погубить друг друга так. Но если две силы столкнутся, прозвучит сильнейший взрыв, который унесёт жизнь Дазая, стоящего всего в паре метрах от них. Его голова кружится, а давление в висках давно превышает норму. Не так я представлял себе свою смерть. Может, так даже лучше. Яркая вспышка света озаряет помещение, когда ноги Чуи подгибаются, и Верлен пользуется этим, нанося удар в живот. Что-то внутри Дазая ломается, когда он слышит резкий вскрик напарника, а затем того сносит ударной волной в стену. Хлипкая крыша проломилась, и груда досок и металлических балок вперемешку с бетонными блоками осыпались вниз, придавив Накахару к полу. Верлен так же ослаб, уперевшись руками в колени. Накахара пытается приподняться на коленях, но те предательски подгибаются, когда он снова теряет равновесие. Его кости громко хрустят, и он звучно выдыхает, пытаясь встать из-под обломков первым. Времени больше нет. Дазай молниеносно ныряет вниз, выхватывая пистолет, замеревший под опрокинутым столом. Но всё происходит слишком быстро. Верлен бьёт ногой в пол, и дерево идёт буграми, разламываясь на части. Дазай не замечает, как влетает спиной в стену. Удар приходится сильнее на затылок, не давая возможности среагировать быстро. Больно. Его внутренние органы, казалось, разлетелись внутри него на тысячи кусков, покрыв всё красно-бурой массой в животе. Впервые Дазая действительно зажали в угол, как котёнка. Его схема впервые дала сбой, и оплата за него будет слишком высока. В голове идёт пустой белый шум, спутывая мысли и убивая нейроны. Мысли спутались, и у него впервые нет возможности исправить это. У него нет возможности придумать новый план. У него больше нет сил сопротивляться. Он слышит, как Верлен опускается на одно колено, поднимая его упавший пистолет. Чуя громко вскрикивает, выдёргивая из своего бедра острый кусок доски. — Что ты творишь?! Отойди от него! — вакуум не позволяет расслышать Дазаю испуг в его голосе, потому что его собственные ушные раковины залиты кровью из длинного пореза у виска. Боли слишком много. Она прорезает его позвоночник, зависает холодом в пальцах ног, обернулась ядовитой змеёй вокруг его горла и впилась когтями в его грудь, позволив лишь хрипло сипеть между вдохами. Сквозь красные пятна в глазах он видит чёрное как смоль дуло пистолета, нацелившееся прямо в его лицо. Сквозь туман в голове он слышит грохот со стороны Чуи, но даже в такой ситуации понимает, что расстояние слишком большое. Он не успеет. Дазай сжимает губы в тонкую линию, пытаясь сдвинуться хоть на сантиметр. Подальше от пистолета, направленного на него. Но ноги и руки его не слушаются, заставляя лишь оставаться на месте и смотреть. Нет, неужели… — Нет! — выкрикивает Накахара, заходясь в приступе кашля. Неужели… — Я не тот человек, который может убить тебя, Чуя, — говорит Верлен, спуская предохранитель, — Но я и не должен им быть. Нет. Чуя рычит, отталкивая следующее препятствие на своём пути. Дазай не видит, как хлещет кровь из его руки, как его красивое, пересечённое мелкими царапинами лицо в мгновение меняется, выражая лишь бесконечный страх и злость. Взгляд Осаму направлен только на дуло и холодные, глубокие, такие же голубые, как и у Чуи, глаза напротив. Его ресницы дрожат, когда он прикрывает веки, дёрнув уголки губ в полуулыбке. Поль перехватывает пистолет поудобнее. — Потому что моей целью изначально был не ты, Чуя. Однажды Дазай опоздал к Одасаку. Наверное, он заслужил то, чтобы Чуя однажды опоздал к нему. Три выстрела прорезают воздух, одновременно с ударной красной волной, сносящей последнюю тяжёлую металлическую балку перед Накахарой. Разве это не то, чего ты так жаждал? Дазай стоял посреди безжизненной поляны, накрытой чёрным покрывалом смерти. Огромное, размером с шестнадцатиэтажное здание чудовище стояло посреди неё, касаясь макушкой облаков и заслоняя лунный свет. В его руках была рация, а на том конце провода — босс Портовой Мафии, Мори Огай. Дазай молчал некоторое время. — Мы можем сами убить его? — Ты сказал, что лучше бежать. Но какое может быть укрытие от такого монстра в качестве противника? — в голосе Мори, говорящем лишь правду, звучала безмятежность. — Кроме того, я хочу посмотреть, как вы все… как ты и Чуя-кун преодолеете этот кризис. Думаю, что это несомненно станет вехой новой эры. — Вы говорите это так беззаботно, не так ли? — усталым голосом сказал Дазай. — Но Чуя, вероятно, мёртв, верно? Когда монстр восстал, он был ближе всех к нему. И не поступило никакого ответа. Даже если бы он защитил себя гравитацией и выжил, он должен быть в теле монстра. Сказать, что я думаю? Не ответив, Мори слегка пожал плечами. Дазай немного подождал, прежде чем снова заговорил. — Я думаю, разве это не идеальная возможность?! Полагаю, будучи поражённым такой мощной способностью, Вы наверняка исчезнете, не оставив ни следа, в один миг. Никакой боли, никаких страданий, даже никакого уродства после смерти. Это прекрасная возможность, которую я вряд ли когда-нибудь получу в будущем. Мори ответил не сразу. Он молчал с задумчивым взглядом, перебирая варианты ответа, и постукивал пальцем по губам. — Это невероятно, не так ли? Но на всякий случай послушаю, что Вы скажете. — Логика довольно проста. — Мори улыбнулся. — Если ты позволишь этому монстру убить тебя сейчас, никто не сможет спасти Чую-куна, и он тоже умрёт. Другими словами, факт в том, что смерть, которую ты так отчаянно ждал, произойдёт в форме двойного самоубийства вместе с Чуей-куном. На десять секунд воцарилась тишина. А потом по приёмопередатчику Дазай произнёс: “Ого-о”. — Что это за “ого-о” только что было? — Не берите в голову! В любом случае, Вы знаете, что нет смысла в попытках манипулировать мной. Я бросаю трубку! — и с этими словами связь пропала. С улыбкой на лице, Мори крепко сжал приёмопередатчик. Всё ещё в той позе, в которой он выключил рацию, Дазай застыл на месте. А потом он свернулся калачиком с приёмопередатчиком в руках и закричал в землю. — Что угодно, только не это-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о! Дазай всегда желал смерти. Вот только она никогда не принимала его, хмуро воротя носом и отталкивая его обратно в суровую реальность, в этот бесконечный ад, именуемый людьми жизнью. Как же смешно то, что когда Она раскрыла свои объятья ему навстречу, Дазай не желает ничего другого, кроме как остаться здесь. Остаться здесь и не оставлять его. Что угодно, только не это. Тело Дазая падает на деревянный пол, вырвав из его лёгких последний вздох. *** Несколько дней назад — Мори действительно думает, что я подпишусь на убийство собственного брата? Верлен откидывается в своём кресле, закидывая ногу на ногу. Всё помещение, больше похожее на комнату допроса, чем на переговорную, залито ярко-красным светом от множества ламп под потолком. Колас, как только увидел, как здесь обстоят дела, недовольно протёр глаза и, нарушив протокол, включил лампу на столе, разрезав убивающее сознание свечение тёплой вспышкой. Эта подземная точка специально была оборудована так. Если в подвале южной башни прибывали особо опасные эсперы, создавались все условия, чтобы минимизировать возможность побега. Красный свет, везде, кроме личных камер, чтобы уменьшить способность к ориентации в пространстве и заставить мозг замедлить свою работу, вызвать чувство тревоги и дискомфорта. Все двери открывались лишь снаружи с помощью длинной многоуровневой системы защиты, включающей такие аспекты, как сканер сетчатки глаза и длинные коды, которые менялись раз в неделю. Работникам портового подполья приходилось выписывать их на бумажки, так как зачастую они состояли из двадцати с чем-то символов. Одна ошибка — и здесь тут же будет многочисленный мафиозный отряд, нацеленный на устранение неудавшихся беглецов. Бесконечные запутанные коридоры, бронеударное стекло, отсутствие колющих и режущих предметов. Ко всему этому Верлен уже давно привык. В конечном итоге, Огай улучшил его условия жизни, убрав половину этого списка. Поль имел просторную камеру, по обстановке не отличающуюся от любой среднестатистической комнаты, за исключением того, что в ней не было окон, а находилась она на глубине нескольких десятков метров под землёй. У него была своя небольшая библиотека, удобное плетёное кресло, доступ к оружию и тренировочному залу, неплохой рацион и возможность выйти наружу, пообщаться с людьми. Не сказать, что Верлен пользовался последним. Его не интересовал внешний мир и он не хотел видеть никого, кроме одного человека. К сожалению, этот человек давно был мёртв. Но как только тяжёлая металлическая дверь открывалась и все уровни защиты были деактивированы, как только он выходил в залитый красным освещением коридор, он становился обычным заключённым. К его виску приставляли пистолет, на руках оказывались наручники, а вокруг — с десяток обученных людей. Но он давно не покидал своего пристанища. Внезапная просьба о переговорах несколько обескуражила его, особенно после новости о том, что Чуя жив. Он не верил с самого начала в эту чушь. Чуя Накахара? Мёртв под действием порчи? Глупость. Купала потирает виски руками, изредка поглядывая на циферблат элегантных серебряных часов на его руке. Ему режет глаза противный яркий свет, и даже тёплая настольная лампа не упрощает эту пытку над его усталым мозгом. — Всё обстоит несколько иначе, — говорит Колас, складывая руки в замок на столе, — План состоит не в этом. Верлен вскидывает бровь, оценивая его глазами. Он не видел вживую новых Исполнителей, изредка заглядывая в документы, которые оказывались в тумбочке его рабочего стола каждое утро. Вот отчёт об огромном переполохе, спровоцированном Мори; вот контракт, заключающий коалицию с белорусами и снимающий с них всю ответственность за операцию в лесу, в которой пострадал весь портовый штурмовой отряд; вот похоронный лист, подтверждающий смерть Накахары, а ниже — пятьдесят пять подписей, последние две — беларусские. Колас выглядит собранным, достаточно деловым человеком. Красный свет от ламп залегает тенями в острых гранях его лица, затемняет его и так тёмные глаза, обращая их в режущий бумаги взгляд орла. Губы напряжены, будто он абсолютно не рад тому, что ему приходится находится здесь, будто он сам не хочет того, что собирается предложить. Купала рядом с ним производит противоположное впечатление. В контрасте с холодным и отстранённым Якубом он выглядит расслабленным и вовлечённым, будто ему абсолютно всё равно, что о нём подумают. Его мимика мгновенно располагает в себе, а приятная, очень притягивающая взгляд внешность работает как магнит для глаз. Светлые кудри прикрывают светлые, практически бирюзовые глаза, с левого уха свисает длинная серебряная цепочка, и он спокойно закинул руки на колени там, где примостился на край стола, чувствуя себя хозяином положения. Интересные люди. Возможно, Верлен бы поговорил с ними дольше положенных для остальных трёх минут. — Мы собираемся прижать Агентство и с твоей помощью оставить их безоружными. — С чего вы взяли, что мне это интересно? — Поль закидывает ногу на ногу, проводя рукой по светлым прядям. Купала оборачивается на своём месте. — Ты имеешь ввиду, с чего мы взяли, что тебе интересно это слушать, или с чего мы взяли, что ты захочешь в этом участвовать? — И то, и другое, — кивает Верлен, — Я больше не действую в открытую, и уж тем более не убиваю людей. И Мори это прекрасно известно. Передайте это дело Коё, или тому же Акутагаве. Займитесь им сами? Конечно, никто из них не сможет убить Чую. Очевидно, что идея сразу была паршивой. Почему Огай решил так за неё ухватиться? — Это беспрецедентный случай, — произносит Колас потухшим голосом, — В котором никто кроме тебя нам не помощник. Верлен устало вздыхает, собираясь уже встать и заняться чем-то более значимым, чем этим пустым разговором. Возможно, наконец-то прочитать пару отчётов, которые ему переслала Озаки насчёт поставок. Возможно, почитать книгу, продолжив страдать прокрастинацией, или… — Мы собираемся разбить Двойной Чёрный, — договаривает Якуб, уловив перегоревший интерес в глазах собеседника. Верлен поражённо оборачивается на него обратно, широко распахнув глаза. Que diable? Он молчит какое-то время, а потом заходится в приступе неконтролируемого смеха. Правда что-ли? — Вы это всерьёз? — со смешком спрашивает он, переводя взгляд с одного серьёзного лица на другое, — Потому что пока больше походит на плохую шутку. Сначала убийство Накахары, что первоначально звучало как плохой каламбур, а теперь ещё и это. Купала возвращается к размеренному массированию висков, полуприкрыв глаза. — Как Мори себе это представляет? — продолжая веселиться говорит Верлен, — Расставить их по разным углам и молиться, что они не передерутся, уже не получится. — Всё намного серьёзней, — отвечает Колас, — Твоя цель не Чуя, а Дазай. Поль умолкает, вглядываясь в его лицо. Всё это походит на спектакль, где его пустили погостить в первом ряду, а после пригласили на сцену, чтобы он сам поучаствовал в этой постановке. Абсурд. Карикатура. Верлен знает, кто такой Дазай. Шесть лет назад этот малец смог перехитрить его, выиграть партию лишь на одной уверенности, что в последней раздаче ему выпадет козырный туз. И как бы Поль не тасовал колоду, так и случилось. Убить его значит разрушить карточный домик, разбить империю, закончить эру. — И зачем идти на такой шаг? — хмурится он, — Дазай Осаму — главная фигура на доске. Убить его, и рухнет всё. — Нужно закончить то, что не смог ты шесть лет назад, — лицо Коласа абсолютно расслабленно и не выражает ни единой эмоции, — Он — последнее слабое место Накахары. "Чуя-кун привязан к Мафии, и Дазай — единственное, что держит его в ВДА. Если он лишится его, значит, и причин оставаться там у него не останется" — прямая цитата Мори. Верлен хмурит брови, подпирая рукой подбородок. — И он действительно считает, что Чуя вернётся сам? Для него действительно наличие под рукой сильного эспера важнее жизни своей бывшей правой руки? На какое-то время повисает молчание. Колас роняет взгляд в столешницу, а Купала что-то неразборчиво мычит на непонятном языке, мало подходящем на французский. Верлен не понимает. Как это вообще возможно? И почему Огай решил, что именно Верлен должен быть тем, кто это исполнит? Он знает Чую. Знает, что нет никакой надежды на то, что он будет подчиняться приказам Мори, зная, что он был тем, кто приказал убить его напарника. Знает, что Чуя лучше откроет Врата без возможности остановить себя, чем проиграет Верлену. Он не простит смерть Дазая. Ни себе, ни кому бы то ни было. Это убьёт его. Верлен не понимал, что связывало этих двух юношей. Не утруждал себя долгими мучительными размышлениями о том, в каких они отношениях. Но отрицать их связь было глупо. И он понял это ещё тогда, когда им обоим было по шестнадцать и они ещё сами мало что понимали. — Если мы оставим всё так, как есть, последствия могут быть непредсказуемыми, — наконец произносит Колас, — Ты и сам прекрасно знаешь, что такое Двойной Чёрный. Ты лучше всех знаешь, что такое Накахара. Такую силу нельзя отпустить в другую организацию. Либо он работает на Мафию, либо он мёртв. Другого исхода быть не может, — он откидывается на спинку стула, встряхивая пальцами прилипшие к коже тёмные локоны, — Дазай не незаменим. Значим, невероятно значим, но не незаменим. А Арахабаки… Ему не нужно продолжать, чтобы Верлен понял то, что он хочет сказать. Арахабаки может уничтожить Землю. Но без Дазая его нельзя устранить. Эта операция слишком рискованная. Слишком опасная, слишком уничтожающая. Чуя действительно создал бурю. Никто другой не сможет противостоять Двойному Чёрному. Даже Верлен, будучи в намного лучшей форме, не смог противостоять двум подросткам, обиженным миром и друг другом. Согласиться на это — поставить размашистую подпись в смертном приговоре. Покинуть свою пещеру одиночества и самоуничтожения чтобы уничтожить то, что казалось бессмертным. Мори столько лет хранил два алмаза, полирующих друг друга, чтобы в конце их уничтожить, когда они сточили свои грани и сошлись. Это не закончится ничем хорошим. В одном случае для Мафии, в другом случае для всего мира. Но если так подумать… Другого шанса, возможно, не будет. — Я согласен, — вздыхает он, складывая руки на груди. Купала поражённо распахивает глаза, оборачиваясь к нему, и на его лице буквально написано, что он подумал, что ему послышалось. Колас привычно отстранён, но по тому, как дрогнул уголок при брови, можно понять, что он тоже удивлён ответу. Fera-t-il la bonne chose en commettant l'impardonnable? — Мне отдать приказ о твоём освобождении и передать твой ответ Мори? — переспрашивает Колас, подталкивая рукой к себе трость. Верлен не отвечает ему, поднимая со стола свою шляпу и надевая её на голову. Он опирается ладонями в перчатках на столешницу и поднимается со своего места. Размашистыми шагами направляется к единственной двери, ни разу не обернувшись. После отталкивает тяжёлую пятидесяти килограммовую дверь ногой, не замечая в красном потолочном освещении красную вспышку от его импульса, а потом выходит в длинный коридор, петляющий в разные стороны. Ему нужно ещё раз всё обдумать. Как исполнить всё так, чтобы не осталось и следа. *** 19:01 Земля уходит из под ног. Три выстрела разрезают воздух, когда он отбрасывает в сторону своё последнее препятствие на пути к нему, оставляя в ушах лишь звенящую тишину. Чуя вскидывает голову, наблюдая, как его тело падает на пол. В ушах звенит. Каждый удар сердца оставляет трещину в рёбрах. Чуя не чувствует боли от удара. Чуя не чувствует ничего. Тёмные завитки волос рассыпались по дереву. Перебинтованная изящная рука падает ладонью вверх, последний раз дрогнув. Его карие глаза закрываются, а с губ спадает болезненная усмешка. Красивое знакомое лицо расслабляется, надевая холодную маску смерти. Этого просто не может быть. Чуя из последних сил бросается вперёд, делая рваный вдох между рывками. Колени подгибаются, больно ударяясь о доски. Он не чувствует этой боли. В груди что-то колит намного сильнее. Что-то порвалось, умерло с тремя последними звуками выстрела. Дазай не дышит. Дазай мёртв. Красное пятно расползается по бежевому плащу на уровне груди, заливая пол. Этого не может быть. Чуя пытается вздохнуть, но ком в горле не даёт ему этого сделать, будто издеваясь. Верлен опускает пистолет, обернувшись к нему. Холод замирает в его пальцах, плотное кольцо смыкается на его горле. — Нет... — срывается тихое с его пересохших, разбитых в кровь губ. Только не это. Почему? Почему именно он? Чуя не успел. Это всё снова из-за него. Снова перед глазами развалины бильярдного клуба. Снова перед глазами потухший взгляд Альбатроса. Снова перед глазами корабль, отплывающий в Англию с Ширасэ на борту. Но теперь перед глазами только мёртвое тело с пулевыми отверстиями на уровне сердца. Это то, чего он так боялся. "Я останусь здесь, хочешь ты этого или нет." Ты должен был просто уйти. В уголках глаз собирается противная влага, обжигающая веки. Ему всегда казалось, что Дазай не может умереть. Ему казалось, что жизнь Дазая — аксиома, не нуждающаяся в доказательствах и не признающая правок. Он сглатывает отвратительную горечь на языке, поднимая глаза выше. — Ты… Глубокие, полные злости и ненависти голубые глаза смотрят на Верлена. Прожигают в нём дыру. — Я убью тебя. В тишине разбитой хижины его шёпот звучит как гром. Как обещание. Как клятва. — Я уничтожу тебя. Сломаю, как бракованную игрушку. Я вырву твоё сердце, если оно у тебя, конечно, есть. Почему именно Дазай? Верлен смотрит на него в ответ без единой эмоции, склонив голову к плечу. Он тихо сглатывает. Он привык видеть столько ненависти в людях. Но не думал, что увидит её так много. Казалось, всё пространство наполнилось ей. Невероятная сила, убивающая всё вокруг. Самое сильное чувство человека. Ненависть способна разрушать, ненависть способна строить, способна заставить человека встать с переломанным позвоночником, заставить глухонемого закричать. Верлен не сомневается и грамма, что Чуя действительно сделает именно так, как пообещал. Потому что сейчас он способен сжечь этот мир до тла. А всё из-за него. Всё из-за тела, рухнувшего у его ног. Накахара приподнимается на руках, вернув своё внимание только напарнику. Он медленно, шатаясь, идёт к нему, не чувствуя боли в разбитых ладонях, разорванном бедре и ударенном затылке. Только одна цель. Он разберётся с Верленом позже. Это всё сейчас не имеет значения. Просто прикоснуться. Просто дотронуться до него, удостовериться, что это не Мелкий Снег, не галлюцинации и не бред. Придурок, ты же знаешь, что он мёртв. Зачем? Этого не может быть. Ну же, ещё пара метров. Всего ничего. Он плотно сжимает зубы, стараясь не закричать от переполняющей вены злости. Чуя хромает на одну ногу, не смея оторвать взгляда. В последний момент, когда он уже был готов упасть рядом, его хватают за руку, разворачивая на девяносто градусов. Накахара не сразу замечает, что всё вокруг изменилось. Что разбитая хижина, залитая светом уходящего за горизонт солнца, изменилась. Что боль, пульсирующая в затылке, резко испарилась. Глаза застелила абсолютная злость. Не смей останавливать меня. Просто дай мне прикоснуться к нему, ублюдок. Он замахивается для удара, но его кулак лишь разбивает пустоту в том месте, где должен был стоять Верлен. Он в шоке оборачивается вокруг себя. Со всех сторон его окружает сплошная, бесконечная чернота. В ногах плещется вода, но он не чувствует, как она заполняет ботинки. Осмотревшись, он не замечает на своём теле ран. Боли нет, тела Дазая нет. Он резко оборачивается, заметив в нескольких метрах от себя Поля. Тот стоит, опустив босые лодыжки в воду, абсолютно спокойно, рассматривая его в ответ. Его одеяние чисто, а на губах лёгкая полуулыбка. Что блять? — Где мы? — выкрикивает Чуя, ещё раз обернувшись вокруг себя. — Мы находимся в моём сознании, — голос Верлена тихий, но в абсолютной тишине отдаётся эхом в голове Чуи, — Ты уже бывал здесь раньше. Помнишь? "Прошу, останови это. Этот демонический голос — голос моих эмоций. Для чего я был создан, если никогда не должен был появляться на свет? На мои вопросы нет ответов, я ненавидел своё собственное существование, я мог ощутить свою жизнь только с помощью убийств. Жалкая душа. Эта душа не смогла поверить в этот мир людей так, как смог ты". Конечно, Чуя помнил. Это случилось в тот момент, когда их силы столкнулись в неравной схватке. В тот момент, когда Арахабаки показал свой истинный облик, а Верлен истощил свои последние силы. Это был тот день, когда Накахара одолел Верлена. Этот день он не забудет никогда. — Но зачем? — вырывается прерывистое у Чуи, когда он не отвечает на его вопрос, — Зачем ты это делаешь? Выпусти меня отсюда. Или ты правда думаешь, что я не разрушу тебя здесь? Верлен продолжает раздражающе спокойно улыбаться, смотря на него как на ребёнка, собирающегося нарисовать деньги и купить за них конструктор. — Попробуй. Чуя вне себя. Он не чувствует ничего, кроме ненависти. Способность здесь бессильна. Но он всё ещё может достать его физически. Его самоуверенный, безнаказанный тон выводит, разжигает спиртовку, кипятящую кровь в венах. Он бросается на Верлена, громко расплёскивая воду, когда подошва его туфель ступает по бесконечному чёрному пространству. Но с каждым шагом Верлен не становится ближе. Он не двигается, продолжая спокойно нахально улыбаться, но сколько бы Чуя не бежал, казалось, он лишь отдалялся. Какого чёрта? — Сукин сын! — кричит он, тяжело опираясь руками в колени, — Ты просто трус, неспособный ответить за свой поступок! Уголок губ Верлена ползёт вверх, и он не прерывает его, лишь продолжая слушать. — Почему? Почему, твою мать, ты это делаешь? — Накахара продолжает шагать. Его лицо перекошено от злости, в его горле першит от яда, когда он выплёвывает эти слова, будто бросая пушечные ядра, — Зачем ты снова поступаешь так со мной? Ты же знал... Ты, блять, знал! Его дыхание сбивается. — Ты каждый чёртов раз портишь мою жизнь. Ты забрал у меня слишком много, почему тебе не хватило этого? Почему именно он?! Верлен коротко качает головой, оборачиваясь на пятках. Его фигура всё так же далека, кажется недосягаемой, прозрачной, неживой. — Нет! — Чуя снова срывается на бег, даже не осознавая этого. Беспомощность. Самое отвратительное чувство, испытываемое им. Он никто в этом пространстве. Он не может выйти из него. Он заперт в нём с человеком, только что сломавшим его последний шанс. Он не может сделать ничего: ни ударить, ни убить, ни дотянуться рукой. Он так устал. Чуя так и не успел сказать ему ничего. Чуя так и не успел разобраться со своей "неправдой", засевшей под рёбрами. Чуя не успел его спасти. У него в руках был этот шанс. Прямо перед ним лежала его новая, совершенно другая жизнь. Она была осязаемой, он мог почувствовать её в запахе бумаг на столе в Агентстве, узнать её вкус в кофе, завариемом ему Йосано, увидеть во взгляде Куникиды, отчитывающего его за очередное опоздание, услышать в пустой болтовне Ранпо и Фукудзавы, в смехе Ацуши, вдохнуть её вместе с сигаретным дымом на балконе поздним вечером, ощутить в тепле человека, стоящего с ним рядом. Это всё разрушено. Этому всему не суждено сбыться. — Твой мир обречён, Чуя, — тихий шёпот Верлена отдаётся гулом в его голове, будто тот прокричал это прямо ему на ухо, — И был таковым с самого начала. Твой мир обречён. Возможно, так оно и есть. Возможно, он просто не был достоин всего, случившегося с ним. Не был достоин и одного взгляда карих глаз, направленного только на него в полной комнате людей. — Как лицемерно, — усмехается из последних сил Чуя, останавливаясь посреди пустоты. Верлен оборачивается через плечо на эту фразу. — Это твой мир обречён, Верлен. Чуе уже нечего терять. У него забрали всё. Тот последний вздох, вырвавшийся у него, стёр последнюю границу. Теперь это всё бессмысленно. — Неужели ты так ничего и не понял за время своего самозаточения? — его голос хриплый после долгого крика, — Неужели ты так и не понял, зачем он даровал тебе жизнь? Верлен замирает, не смея оторвать взгляда от раскалённого синего огня напротив. — Он спас тебя. Спас даже после того, что ты совершил. Ты предал своего единственного друга, единственного человека в своей жизни, чтобы спасти меня. Ты приносишь в этот мир лишь разрушения и море боли, — Чуя мягко ступает по волнующемуся океану под его подошвой. Его слова остры, как бритва, как тесак, занесённый над приговорённым, как скальпель, разрезающий плоть на вскрытии, — Ты так и не смог принять свою человечность, хотя с тобой всегда рядом был тот, кто поддерживал тебя. Ты предал его, несмотря ни на что. Ты разрушил столько судеб, унёс столько жизней. Думаешь, именно такого хотел от тебя Рембо, когда дал тебе возможность всё исправить? Руки Чуи плотно сжаты в кулаки, брови надломилось, а отчаяние заволокло взгляд. — Ты снова предал его. Снова подвёл. Ты правда решил, что если потерял его, то можешь забрать у меня моего Дазая? Пространство сужается, и тихие волны от его шагов касаются ног Верлена, разбиваясь об них, словно о скалы. Поль стоит там же. Его лицо разгладилось, а в глазах застыла пустота. Он не перебивает. Его фигура становится всё ближе с каждым шагом. — Такой судьбы ты хочешь для своего младшего брата? Ты столько лет провёл в бесконечных битвах со своим же разумом. Ты ведь знаешь лучше всех, что я сейчас испытываю. Рваный вздох вырывается из лёгких Чуи, когда он понимает, что их разделяют пара бесконечных метров. Темнота трещит, разрывается красными полосами света. Я не позволю тебе снова сломать меня. — Но я не буду таким, как ты. Никогда в своей гребаной жизни, чёрт возьми. Я ни за что не пойду по тому же пути. Я сделаю всё, чтобы не повторить твою судьбу. Каждый шаг отдаётся болью в сердце. Каждый вдох оседает пеплом в лёгких. Каждое слово режет их обоих на лоскуты, разрывая пустоту и боль внутри Чуи, разрывая сердце Верлена. — Потому что я сильнее, чем ты. Потому что ты не можешь отнять у меня самого меня. Потому что я человек. Потому что у меня был он. Расстояние не больше вытянутой руки. — А у тебя нет никого. Чуя заносит руку, нанося удар из последних сил. И всё рушится. Бесконечность сужается, сжимается до последнего атома, разрываясь на части. Яркая вспышка красного света разрезает воздух, и их выбрасывает в обычный мир, последний раз всплеснув чёрным океаном у их ног. Перед глазами всё те же развалины. Всюду пыль и разбитые доски, бетонная крошка и лоскуты ткани. Разорванные страницы из книг, разбросанные по всей площади куски металла, бурые пятна крови. Боль возвращается резко, возвращая Чую в суровую реальность. Разбитые колени саднит, он снова чувствует сквозную дыру в своём бедре, длинный порез на брови щиплет, отрезвляя и заставляя зажмуриться. Пути назад нет. Верлен стоит рядом, тяжело дыша. По его виску скатывается капля пота и разбивается о холодный пот. Его одежда порвана, а на шее расползаются синие пятна от пальцев Чуи. Мысли снова спутываются, оставляя в кромешной тьме мигать лишь одну: Дазай мёртв. И это заставляет его снова взять себя в руки. Мощный грохот сотрясает воздух, когда он наносит удар в челюсть, а Поль перехватывает его руку, сдерживая её своей силой. Его собственные мышцы напряжены и мелко дрожат, а брови сходятся у переносицы с выражением полного страдания. Он слаб. Его сил не хватит, чтобы противостоять напору Чуи, поддерживаемого бесконечной ненавистью и отчаянием. Он поклялся, что убьёт его. Поклялся, что отомстит. Следующий удар сотрясает воздух, снова сталкивая две первичные силы. Но теперь Чуе нечего терять. Ему не за что бороться и не жаль ни себя, ни всю землю. Он просто хочет закончить это. Закончить этот нескончаемый поток смертей и боли. Верлен широко распахивает глаза, когда тихий шёпот доходит до его ушей. — О, дарители тёмной немилости… Бетон под ними идёт трещинами. Воздух раскаляется, нагревается до сотни градусов в мгновение, будто снимая с них кожу наживую. — Чуя, стой! — Поль хрипит из последних сил. Его голос полон отчаяния и неприкрытой тревоги. Но уже слишком поздно. Чуе уже нечего терять. Ты думаешь только о том, что тебе будет спокойнее умереть, зная, что из-за тебя никто не пострадал. Но почему-то ты совершенно забываешь, что мне тоже не всё равно на твою жизнь. Я не бросал тебя, Чуя. Сейчас я вернулся за тобой и даю тебе выбор уйти со мной. Я найду тебя, когда ты будешь готов к нормальному диалогу. Ты усердно поработал. Спасибо за хорошую работу, Чуя. Я забыл свою шариковую ручку, так что избавлю тебя от участи ходить с разрисованным лицом, идёт? Строишь из себя крутого до самого конца, хах? — Не тревожьте меня вновь. И всё замирает. Чёрные частицы заплясали вокруг Чуи. Его белая рубашка трепещет, словно крылья. Энергия сконцентрировалась, и купол треснул. Верлена отодвинуло ударной волной, прижав спиной к несущей стене. Крыша разошлась по швам, явив взору красное, тёмное закатное небо. Деревья раскачиваются с невероятной силой, будто от ветра в сильную бурю. Он и вправду буря. Шляпа на голове Чуи — единственное, что неизменно. Единственное, что даёт ему контроль над той массой и силой, отделяющейся от его тела. Вокруг плясал чёрный снег. Красные метки, будто ползающие шрамы, обернулись змеями по его мраморной коже. Глаза вспыхнули, и Чуя взмылся в воздух. Верлен стоял там, будучи единственным немым наблюдателем. Его лицо исказилось от резкого порыва ветра, вырвавшегося из недр земли. Стены бывшей хижины завывали, лопались провода на высоких колоннах, громыхало электричество, будто молния. Поль столько раз был тем, кто создавал этот апокалипсис, и ни разу не был тем, кто молча стоял внизу и смотрел. Оказывается, Дазай был прав, когда однажды назвал это самой захватывающей картиной в его жизни. Вряд-ли Верлен мог бы с ним поспорить. Багровый свет прожёг землю, и пейзаж исказился. Всё взрывалось вокруг маленький фигуры, парящей высоко над землёй. В одно мгновение он ударился о землю, создав мощнейший импульс. Поль теряет равновесие, держась на ногах до сих пор лишь с помощью своей способности. Её не хватит, чтобы противостоять ему. Бесконечному потоку силы и энергии, воплощению гравитации, безудержному и не подвластному богу перед ним. Вдруг чёрная дыра образовалась в его руке, когда Чуя занёс её над головой. Демонический смех, не похожий ни на человеческий, ни на животный, прозвучал над лесом, словно гром. Он выпустил гравитон прямо в Верлена. Истекая потом, тот остановил его, и большая чёрная сфера растеклась перед ним, словно щит. Пространство гудело, противостояло невероятной силе, оказывающей противоречащее природе влияние на неё. Всё тряслось, как при землетрясении. Ещё одна дыра сформировалась в ладони Чуи. Она отдавала бурым светом, тающим в чёрной пыли, сыплющейся с облаков. Несущую стену снесло как спичечный коробок щелчком со стола. Всюду были оставлены бесполезные железные балки, скользящие по земле как волосы от резкого потока горячего воздуха от фена. Пиджак Верлена развивался за ним, словно плащ. Шляпу давно сорвало с головы. Он чувствовал себя одинокой лодкой в открытом океане во время сильнейшего шторма. Как птица на краю обрыва в день грозы. Песчинкой в песчаной буре какой-нибудь пустыне. Пустым. Беззащитным созданием перед такой мощью. Сфера пошла трещинами. Зубы стучали друг о друга, колени тряслись от переутомления и усталости. Чуя не знал, что такое усталость. Его тело пронизывала боль, но он не ощущал её. Он видел перед собой только одну цель. Отомстить. Сломать. Разорвать. Следующий удар стал фатальным. Все старания Верлена были зря. Как бы то ни было, остаться в живых после того, через что он прошёл шесть лет назад — чудо. Оставить в своих жилах хоть грамм той силы, что пылала в нём до этого — невероятно. Но сейчас он слаб. Он уже не тот человек, открывший Врата шесть лет назад. Не то чудовище, погрузившее всю Йокогаму в тень от своей фигуры. Он не хочет больше бороться. Сфера рушится, оставляя его на раскрытой ладони. Колени подгибаются, и он падает, сам не замечая этого. Чуя направляется прямо к нему. Одежда разорвана, по телу ползут красные узоры, будто живое существо. Из его глаз течёт кровь, а зрачки уже давно не видно за той бездной, что открылась под его веками. Каждый шаг разрушает бетон, оставляет огромные кратеры, затягивает в бесконечный водоворот силы. Его хватка на шее Верлена сильнее любых тисков. С пальцев капает кровь, и Поль не чувствует своих ног, когда его поднимают над землёй. Лицо напротив — воплощение ненависти и боли. И он не в силах отвести взгляд. Он не в силах сказать и слова против божества. — Я убью тебя. Его голос звучит из мириадов точек, отдаётся болью внутри его сознания, раздваивается и усиливается. Остаётся в памяти чёрным пятном, нестираемым временем. Верлен задыхается. Кислорода предательски не хватает. Он понимает, что это его конец. Его глаза закрываются, а губы растягиваются в улыбке. — Убей, — сипит он, забывая, как думать. *** Верлен устал. Почему ты улыбнулся? Тысяча почему, и ни одного ответа. Потому что некому ему ответить. Потому что Рембо мёртв. Столько лет он боролся с тем, что разъедало изнутри. С тем, о чём не проходило и дня его рутинной жизни в своём подвале. С тем, чем он исписал огромное количество листов, уже не помещающихся в ящики его огромного стола. С тем, что заставляло просыпаться посреди ночи, когда он забывал, как дышать. Верлен устал от этой борьбы. Чувство вины накапливалось в нём, словно вода в кружке, подставленной под дыру в крыше во время дождя. Бесчисленное количество часов он провёл в размышлениях о том, сколько людей он убил. Но это не значило ничего по сравнению с тем, сколько он думал о двух людях в своей жизни. Чуя стал другим. Чуя был действительно сильнее, чем можно себе представить. Он пережил ту боль, что Верлен ему причинил, доказал самому себе свою человечность, принял её как факт и продолжал бороться по сей день. Он неустанно работал, неустанно становился лучше. Общался с людьми, жил обычной портовой жизнью. Он жил дальше, в то время как Верлен так и не смог справиться, оставшись в своей темнице прошлого, замуровав себя в своей боли, заперев самого себя наедине с самим собой. Всё это больше походило на пытку. Рембо был другим. Он был не таким, как все остальные люди, которых Поль встречал до этого. Не было и дня, чтобы он не вспоминал о том, как выглядела его улыбка. Не было и дня, чтобы он не не вспоминал о том, какой подарок тот для него сделал. Рембо дал ему своё имя. Шляпу, надежду, поддержку, свободу жить. Вырастил из него агента разведслужбы и прошёл с ним через опасные миссии. Злись на меня, пожалуйста. Бей меня, души меня, ударяй меня снова и снова. Я выстрелил тебе в спину и позволил тебе умереть. Да что с твоим взглядом?! Прекрати улыбаться, прекрати, твою мать, смотреть на меня так тепло. Артюр ждал его так долго. Породил противоречивую сингулярность, отдал её Полю в качестве замены демонического зверя Гивра. Без тебя меня бы не существовало. Без тебя меня не существует. Верлен дорожил той жизнью, что подарил ему Рембо. Вынашивал её словно младенца, носил на руках, укачивал каждую ночь. Но это всё бессмысленно. Бессмысленное болезненное существование, бесконечные мысли. Не было и дня, чтобы он не оплакивал Рембо. Не было и дня без его присутствия мягкой тенью в углу его комнаты. Но это то, что знал только Верлен. Конечно, Мори не знал, что его Исполнитель уже давно готов умереть. Именно поэтому поручил ему миссию, связанную с Чуей Накахарой. Связанную с тем, чтобы снова разрушить его жизнь. И Верлен нашёл в этом возможность. Возможность уйти на тот свет, оставив последний груз на своей душе. Позволив Чуе причинить ему ту боль, через которую прошёл он сам. Погибнуть от его руки — лучший дар, который он мог бы иметь. Поэтому в тот момент, когда три выстрела разрезали воздух, в тот момент, когда в лёгких кончился кислород, в тот момент, когда внутренности обожгло болью, а его сердце ударилось в последний раз, ему не было страшно. Потому что он пришёл сюда изначально, чтобы умереть. Было бы славно, если бы Чуя Накахара смог простить его. Смог простить его за самого себя. Смог бы выпустить всю свою злость на нём, на его мёртвом теле. И тогда Верлен наконец сможет уснуть спокойным сном. Спокойным сном, в котором тоже не будет сновидений. Возможно, он даже сможет встретиться с ним. Но только вот, если ад и рай, придуманные людьми, действительно существуют, то они будут по разные стороны баррикад. Интересные, на самом деле, создания люди. Они могут чувствовать боль, злость, отчаяние. Могут плакать, смеяться, кричать. Они могут ненавидеть и любить. Как оказалось, что-то человеческое действительно есть в душе Верлена. Только Чуя оказался человечней его в несколько десятков раз. И до его уровня ему, к сожалению, не добраться никогда. Почему ты улыбнулся, Рембо? Конечно, Верлен знал ответ. Поэтому в последний раз улыбнулся перед тем, как под веками расползалась тьма. *** 20:31 Небо рушилось. Атмосфера расширялась. Это была та же катастрофа, что и шесть лет назад. Облака горели, земля выла. Это был бог Арахабаки, охваченный яростью. Нечто с другой стороны света. Однако эта фигура, стоящая посреди мёртвенно пустого ада, не являлась Арахабаки. Чуя закричал. Его взгляд был пуст, сознание призрачным. Его кости скрипели, мышцы рвались. Вся его одежда была порвана, залита кровью. Это и есть та самая сингулярность. Сила, рождённая из способности. Деревья в радиусе полусотни метров были скошены под корень, выжжены дотла. Солнце скрылось, оставив после себя лишь сумерки, озаряемые красными вспышками тысячи чёрных дыр, вырывающимися из его ладоней. Земля покрылась рыхлой коркой, напоминала кожу змеи с миллионами рубцов и открытых ран. Безжизненное тело Верлена было давно похоронено под грудой обломков, прижато ударной волной в бетон. Конечно, он был мёртв. Чуя оставался один посреди этой бездны, прямого нескончаемого потока страданий. Чёрное пламя ненависти вырывалось из его открытых ран. Он больше не был похож на человека. Он был подобен богу. Прекрасен. Его тело не было вечным. Это должно было когда-нибудь случиться. Смерть была естественным концом его боли. Он ждал её, разрушая всё, что видел. Разряд электромагнитных волн испарялся. Он превратился во второе солнце, сияющее на границе дня и ночи. В Йокогаме можно было увидеть лишь яркие вспышки света и ощутить необузданные порывы ветра, будто в шторм со стороны океана. Это конец мира. Это конец Чуи. Твой мир обречён. Медленно, полуприкрыв болезненные веки, он устремился к земле. С минуты на минуту должен был прозвучать взрыв, ознаменовавший конец эры, конец жизни света. Его утягивало в тягучую бездну, будто он не падал вниз, а плыл по течению чёрной реки. Ни единой мысли, ни единого сожаления. Ему не жаль ни мир, ни себя. Всё это совсем скоро закончится. Чуя не хочет умирать, но смерти больше не боится. Он примет её, если так нужно. Но вдруг что-то подхватывает его у самой земли. Плотное кольцо из ослабевших рук мягко смыкается вокруг его тела. Это и есть объятья смерти? Порыв ветра стихает, будто вентилятор вытащили из розетки. Пламя тухнет, а сингулярность смыкается, концентрируясь внутри его тела. Красные кровавые узоры спадают с его кожи. Он делает рваный вдох, когда знакомый укол холода пронизывает его щёку. Чуя в последний миг приоткрывает глаза, и его лицо выглядит таким прекрасным, что на мгновение перехватывает дыхание. Дазай смотрит на него в ответ, обхватив его лицо ладонями на своих коленях. Вокруг пылает пламя, и в полумраке сумрака звёзды мягко озаряют его болезненную улыбку. — Что... Голос Чуи хриплый, сухой, практически неслышимый, если бы поляну не укрыла завеса абсолютной тишины. Голубые глаза в шоке бегают по человеку напротив, пытаясь впитать каждую деталь, а кровоточащие губы размыкаются, чтобы удивлённо выдохнуть. Чуя из последних сил протягивает руку, чтобы прикоснуться ко знакомому до боли лицу. Дазай ничего не говорит, просто склонившись ближе к его ладони. Его кожа мягкая, с длинным рубцом от какой-то доски в разваленной хижине. Осязаем. В глазах Чуи отражается бесконечное красное небо, когда он цепляет взглядом три пулевых отверстия на уровне груди. Справа. Дазай мягко улыбается, и его тёмные волосы щекочут лицо Чуи от того, как близко он наклонился. — Нет, Чуя, ты не умер, — говорит Осаму, — Неужели ты правда думал, что я вот так оставлю тебя? Парное самоубийство — точно не то, чем бы я хотел занять наш досуг. Тебе ещё придётся потерпеть меня какое-то время, к сожалению. Как жаль, что я снова забыл свою шариковую ручку и не смогу украсить твоё лицо нарисованными усами. Я обязательно исправлю это, если Йосано, конечно, позволит. Идёт? Накахара поражённо слушает, не в силах ответить что-либо. Уголок его губ дрогнул, и светлые ресницы сомкнулись, когда усталость накатила ударной волной. — Ты хорошо поработал, Чуя. Теперь ты можешь отдохнуть. Я позабочусь о том, чтобы всё было в порядке. Чуя знает, что он не лжёт. Поэтому позволяет себе прикрыть глаза, уронив руку обратно на размеренно поднимающуюся грудь. Дазай видит, как сознание покидает тело человека на его руках, погрузив в долгий беспокойный сон. Но он знает, что тот проснётся. Что всё будет в порядке. Верлен ведь знал, куда стрелять, чтобы оставить ему шанс спасти Чую. Он так занят рассматриванием спокойного лица напротив, что даже не сразу слышит, как несколько машин останавливаются у хижины, — точнее, от того, что от неё осталось. Конечно, Наоми его не послушала. Протрубила всему Агентству о том, что Группа Нападения Номер Один в беде. Он бы не удивился, если бы сам Фукудзава прилетел сюда на угнанном у правительства вертолёте. Дазай слышит, как грохают двери, как Куникида громко кричит что-то Ацуши, как Йосано скидывает с ног туфли на высоких каблуках, чтобы быстрее добраться до них по раскалённой земле. Он слышит, но не оборачивается. Потому что сейчас всё его внимание посвящено лишь одному человеку. И он скорее отгрызёт кому-то руки, чем позволит его унести. Всё кончено. Они оба живы. Всё будет в порядке. Когда-нибудь обязательно всё будет в порядке. *** Верлен стоит посреди развалин, вскинув голову к небу. Конечно, он знал, что не сможет обрести Чую на те же страдания, что пришлось испытать ему. Конечно, он знал, что приказ Мори — всего лишь ещё один шанс в последний раз увидеть этот мир. Поль знал, как выстрелить в человека так, чтобы тот потерял сознание, но не умер. Возможно, Дазай сможет его когда-нибудь простить за шрамы, оставленные с правой стороны его груди, чуть выше лёгкого. Ветер тихо завывает между догорающими деревьями, и лес накрыла ночь. В последний раз громыхнул мотор уезжающей машины Агентства. Верлен наконец чувствует себя свободным. Свобода в смерти? Как глупо и прозаично. Но так и есть. Тихие шаги и треск веток ознаменовывает о том, что Верлен здесь не один. Но он не спешит оборачиваться, глядя, как фары удаляющегося чёрного седана ускользают под светом звёзд. Теперь торопиться некуда. У мёртвых есть всё время в мире. — Ты молодец, Поль. Я горжусь тобой. Это тот голос из прошлого, который он так жаждал услышать ещё раз. Его тон добр и светел, как луч, пробившийся сквозь плотные облака. В его словах читается улыбка. Верлен оборачивается через плечо, пряча знакомую влагу в глазах в полумраке ночи. Тёмные длинные волосы рассыпались по его плечам. Серое пальто, красный, всё так же плохо завязанный шарф. Тёплые меховые наушники и тихая дрожь, еле заметная, если хорошо знать его или приглядеться. Светлые, полные тепла глаза, которые смотрят только на него. Та знакомая улыбка, которую он вспоминал каждый чёртов день в своём подземелье. Та самая, посвящённая только ему. Верлен не замечает, как сам широко усмехается, не веря в то, что видит перед собой. Что действительно видит того человека, подарившего ему жизнь. Подарившего ему весь мир. — Я тоже рад тебя видеть, Рембо. Était-ce la première fois qu'il faisait la bonne chose ?