На общем балконе

      — С лёгким паром.        В комнате было сумрачно из-за плотных задернутых штор, но ослепительно-яркие полоски утреннего солнца медленно волочились по полу, опасно отражая зайчиков от валяющихся у кровати наручных часов, скинутых Ритой перед сном. Окосевшая от неимоверного количества алкоголя, она долго дралась с замком и точно разорвала бы их прямо на запястье, если бы Тася не помогла. Было свежо благодаря приоткрытой форточке, и перегаром даже не пахло. Хотя может стоит благодарить быстрое восстановление их молодых организмов?        Исаева ковырялась в уголках глаз, стирая забившуюся тушь и тени. Уложенные вчера светлые локоны местами закудрявились в мелкие пружинки, а парочка ниточек из красного дождика осталась на подушке. Ночью Рите стало так жарко, что она сбросила всю одежду, оставшись с одних трусах и лифчике, но во сне всё-таки жалась к Тасе, греясь о ее тело.        — Спасибо. Я тебя разбудила? Старалась тихо, — снимая с головы полотенце, Таисия просушила волосы. По голым ногам пробежал холодок, гонимый ветром из-под штор.        — Не. Мне мама позвонила.        — Не ругалась? Ты вроде ее не предупредила, что у меня останешься.        — Орала, конечно. Она, оказывается, звонила полчаса, я не слышала. Она уже почти до полиции дозвонилась, — Рита закатила глаза и приятно потянулась, поскуливая. — Поэтому ай нид гоу ту хоум. Иначе дома будет файт.        — Может хотя бы позавтракаешь?        — Фу, Ась, не говори мне ничего про еду. Я щас блевану.        Прижимая ладонь ко рту, Исаева собирала по комнате свои разбросанные вещи, натягивая их в странном порядке — носок, серьги, юбка, второй носок, майка, часы.        — Хотя бы воды? От обезвоживания плохо станет, — предложила Аристова, помогая складывать Ритины мелочи в сумочку.        — Давай.       На кухне все было ровно в том же порядке, какой оставила Альмира — она опять будет ругаться, что Тася даже не заглянула в кастрюлю с пюре и котлетами и «питалась одними бич-пакетами». Но желание сгладить материнский настрой было не так сильно, как нежелание Таси завтракать так плотно. Ничего, выслушает ее ругачку на тему возможного гастрита, не сломается.        — Знаешь, какая мне херня снилась! — пожаловалась Рита из соседней комнаты. Тася вопросительно промычала, не отрываясь от стакана воды, проглатывая ее залпом. — Короче, валяюсь я такая у себя на кровати, никого не трогаю и слышу какой-то шелест, как будто сухие листья хрустят. Заглядываю под кровать, как будто я страшилок никогда не смотрела, и у меня никакого инстинкта самосохранения нет. А там прикинь, змея ползет по ножке кровати, жирная такая, блестящая и страшная! И прямо мне в глаза смотрит своими желтыми глазами! А во сне вообще можно определить цвет?        — Вроде да, значит сон был очень эмоциональный, — Тася протянула воду подруге и присела на угол стола.        — Пиздец какой! — Рита быстро опустошила стакан и рвано задышала. — Я охренела просто, начинаю орать во все горло, отползаю от неё, а она за мной. Я кричу, зову Мела, а он как будто исчез, хотя я точно была уверена, что он был там же. Эта тварь, короче, как напрыгнет на меня! И именно в этот момент я проснулась, слава Богу. Чуть не намочила тебе матрас, Ась, это было пиздец как страшно. И так реалистично, — Исаева зажмурилась и вздрогнула от отвращения. — Может посмотреть в соннике, что это все значит?        — Трактовки могут быть абсолютно противоположными. Ванга скажет, что это к беде, а какой-нибудь лунный сонник — что к удаче. А ты себя только накрутишь.        — Наверное. А ты как спала? Я тебя не пинала?        — Если и пинала, то я этого не помню. Спала, как убитая.        — Шампанское — хорошее снотворное. Ну, и мартини, и коктейли с водкой, и че там ещё было, — Рита усмехнулась и подошла к зеркалу. — Ну, пиздец. Тебе никаких страшилок во сне не нужно было с такой мной в кровати. Признайся честно, ты меня больше не хочешь?        Таисия рассмеялась и шутливо оттолкнула кокетливо плывущую по ее ногам Риту.        — Вовчик ещё сторожит? — выглянула в окно Исаева.        — А как же. Пока папа не появится у подъезда, так и будет караулить, — по кончикам волос неприятно капала вода, украшая домашнюю футболку тёмными пятнами, и Таисия стряхнула хвост.        — А ничего, что я в таком виде выпрусь из падика? У него вопросов не возникнет?        — Не возникнет. Кстати, давай он тебя докинет до дома?        — Не, спасибо. Мне, конечно, в кайф было зубы сушить в люке, но сейчас я лучше прогуляюсь. Может протрезвею, и мамка меня не отпиздит шваброй, — собирая волосы в пучок, Рита закатила глаза и улыбнулась на странное выражение лица Аристовой: — Это шутка, Ась. Меня дома не бьют. По крайней мере уже не шваброй.        Спустя две минуты от подруги остался лишь шлейф сладких духов в коридоре, которыми она попыталась перебить запах вчерашней ночи, и забрызганное зеркало в ванной, когда Рита наспех умылась холодной водой и погладила зубы пальцем с зубной пастой. Только сейчас Тася сняла с зарядки телефон (и додумалась же до этого вчера, вусмерть пьяная) и провела пальцем по уведомлениям. Какие-то отметки в сторис, которые даже страшно было открывать, спам от маркетплейсов и ни одного сообщения от Кисы. Конечно, с вероятностью в 99% он еще спит после выпитого и, как оказалось, не только, но было сложно предугадать его действия. Он может и не написать, даже когда очнется из пьяной комы. Точно не считает себя неправым в том, что натворил с Севой, и что наговорил ей, Тасе.        Глаза остановились на чате с Борей и последнем сообщении: «В час у порта». Давно они не общались, не считая вчерашнего короткого разговора, вон даже ненужные телеграмм-каналы засыпали их диалог в самое дно списка. Открыла их чат. Поразглядывала родную аватарку, которую Хэнк не менял последний год точно — сидит на капоте ласточки Гены в ч/б, лицо скрыто капюшоном, светлые кудряшки торчат из-под него. Подумала о Лере, о ее грубых словах, переполненных чёрной обидой и ревностью. Заблокировала экран. Вспомнила красные от травки голубые глаза, усталость во всем теле, слабую хватку на Тасиной ладони. Прокляла саму себя за то, что раньше никогда не задумывалась о том, можно ли позвонить Хэнку, а сейчас мнется написать ему какую-нибудь обыденность.        Тася       Привет, ты как?        Был в сети 5 часов назад. Отсыпается. Наверное, это будет не лучшее уведомление для него, когда проснётся. И когда Тася уже зажала свое облачко сообщения, чтобы удалить, пришел ответ.        Боря       Привет, хорошо, а ты?        Таисия облегченно улыбнулась. Он всегда ей отвечал в ту же минуту, и она его называла за это солдатом.        Тася        Тоже хорошо       Голова не болит, и замечательно       Боря       Хорошо что хорошо       Под его именем несколько секунд горело «печатает…», но нового сообщения так и не пришло. «В сети».              Тася       Ты хотел что-то написать       И снова долгое «печатает…». Тася закинула в рот шоколадку и запила водой. От сладкого, как обычно, проснулся аппетит.        Боря       Я думал что ты на меня обижена после вчерашнего       Тася       Почему?        Боря       Ну я наговорил всякого       неприятного и грубого       Тася       Ты никогда со мной не был груб        Я не обижаюсь        Боря       Но все равно прости       Тася       Прощу, если больше не будешь курить травку       Боря       Ты же сказала что не обижаешься)       Аристова рассмеялась и отправила их любимый стикер — мартышку с языком. Хотела написать что-то ещё, потому что ощутимо соскучилась по Боре, но замок входной двери негромко щелкнул. Мама думает, что Тася ещё спит; папа как обычно резко и быстро открыл бы дверь, ещё и хлопнул бы демонстративно.        — Ульяночка, проходи, не стесняйся, разувайся вот тут, на пуфик присядь, — ворковала Альмира, не выпуская из рук детский розовый рюкзачок.        — Привет, красотка! — выпрыгнула из-за кухни Тася, набрасываясь с объятиями на сестренку.        Мама осторожно положила руку на плечо дочери, пытаясь что-то ей сказать одними глазами. Таисия ее понимала с полуслова, но не сейчас. Но Альмира так же молча опустилась на корточки, когда заметила, как девочка безуспешно ковыряется с шнурками.        — Ты чего такая грустная? У тебя вон какие веселые хвостики, а ты киснешь, как кефир, — Тася затянула потуже красивые резиночки в форме жирафов, но Ульяна оставалась такой же непривычно тихой и молчаливой. Карие глазки внимательно прослеживали за пальцами Альмиры, как она вытягивает маленькую ступню из кроссовка.        — Она спала всю дорогу. Наверное, ещё сонная, — пояснила мама, но Тася не поверила.        — А папа где?        — На работу отъехать пришлось, — снова не верит.        — Ладно суббота, но в воскресенье?        — Ну, ты же сама знаешь, как назначат, так и спрашивать не будут, можешь или хочешь ли. ВКС, совещания, объезды…       — Понятно, — и снова попыталась развеселить сестренку: —  Уль, у меня для тебя такой крутой сюрприз! Как думаешь, что? Дам подсказку: ты мне об этом говорила и не раз.        Ульяна пожала плечами, а когда капля воды с волос Таисии упала на ее брюки, она растерла пятно с такой силой, что пальчики побелели.        — Я сейчас принесу, я его спрятала, чтобы никто не нашел, — добежала до комнаты, из шкафа выудила большую красочную коробку и вернулась к сестренке, которой Альмира помогала снять кофточку. — Тада-ам!        Девочка вжала шею в плечи, на секунду зажмурилась, будто ее напугал возглас Таисии, и только потом посмотрела на подарок. Но без радости, восхищения, которые представляла себе Тася, когда, наконец, в третьем детском магазине нашла две последние коробки с пластиковыми русалками. Запомнила, что Ульяна хотела именно с голубыми волосами и розовым хвостом, и сама чуть ли не запрыгала, когда рядом с красноволосой русалкой стояла нужная. А Ульяна просто проводила карими глазами, кажущимися удивительно яркими в сравнении со светлыми волосами, по телу куклы и… всё.        Таисия испуганно посмотрела на маму, не понимая, что ей делать, будто и не общалась никогда с Ульяной. Точно не с такой ее версией.        — Ульяночка, возьми подарок, может ты хочешь поесть? Или спать? — пригнулась к девочке Альмира, протягивая подарок в маленькие ручки.        — Шпать, — произнесла она первое слово за сегодня, сильно сжимая уголки коробки.        — Хорошо, давай ляжешь поспишь. Пошли, у нас в комнате большая мягкая кровать, если хочешь, можешь накидать много подушек, будет очень удобно… — ласково приговаривала женщина, поглаживая по голове девочку.        Тася упала на барный кухонный стул и поняла, что сейчас у неё не то что аппетита не было, ей не хотелось даже воды. И это после почти не съестной ночи, залитой алкоголем. Аристова прислушивалась к убаюкиваниющим словам ее мамы, хмурилась и сильно думала. Разве пятилетний ребёнок так нуждается в постоянном сне? Обычно детей не загнать спать, до глубокой ночи играют и носятся, а просыпаются спозаранку, почти с петухами, чтобы выбежать на улицу носиться с друзьями или листать бессмысленные видео в интернете. Но Ульяна спала в 8 вечера, когда Тася звонила маме, Ульяна спала в дороге и сонно хлопала глазами сейчас, в пол 11 утра. И не может ребёнок быть настолько потухшим, даже если он просто сонный.        Телефон, лежащий перед Тасей на столе, громко завибрировал, и она быстро отключила звук, чтобы Ульяна не испугалась. Звонил Ваня. Глубоко вздохнула. Конечно, после вчерашней его истерики разговаривать с ним не хотелось, на что он рассчитывает? Как обычно, на то, что будет снова ласковым, поизвиняется пару минут, и дело в шляпе. Неужели это настолько легко? Настолько Тася ведомая и не неприкасаемая?        Сбросил звонок, когда понял, что ответа не последует. Спустя пару секунд снова вибрация, только уже короткая:        Ваня       я знаю что ты не спишь       возьми трубку        Бегу и спотыкаюсь. Наглости точно хватает, даже давать взаймы может. И даже без «пожалуйста», охреневший.        Ваня       пожалуйста       Ну, щас.        Снова звонок и снова сброс. Так продолжалось ещё несколько раз, пока Таисия, от злости чуть не сложив телефон пополам, включила авиарежим и положила его под ляжку. С раздражением осознала, что ждала новой вибрации, даже сквозь недоступ абонента. Казалось, что Киса может доканать даже космические спутники.        Послышался тихий шелест раздвижных дверей комнаты родителей, и мама вошла в кухню. Сейчас ещё утро, а она будто не спала ночь, выглядела очень уставшей. Даже привычную укладку не сделала, просто отвела волосы от лица ободком.        — Уснула. Обняла коробку и не дала убрать, — шепотом сказала Альмира, ставя чайник на плиту. — Как переночевала одна? Не страшно?        — У нас ночевала Рита, ты забыла? Мы тебе звонили вечером по видеосвязи, — нахмурилась Тася, покрутившись на стуле к маме лицом.        — Ой, точно, что-то с утра замоталась. Будем надеяться, что это не старость подкрадывается, — искусственно улыбнулась женщина, копошась с контейнерами. — Бабушка наготовила пирогов и шарлотку, вот без яблок, как ты любишь…       — Мам, что с Ульяной?        — Укачало, видимо… говорю же, спала всю…       — Нет, мам. Что произошло с Ульяной?        Материнские плечи тяжело опустились вперёд. Но ведь мама всегда следит за осанкой. Всегда собранная, сильная, даже с простудой и температурой, нерушимая и идеальная. Какой смерч, какая буря смогла так подкосить ее?        Она сжимала кухонное полотенце, пальцами повторяя вышитый узор, и подняла, наконец, глаза от гарнитура на дочь. Ещё до того, как мама ответила, Тася почувствовала, что она скажет. Даже ее интонацию в своей голове угадала в точности, то, как всегда звонкий мамин голос под конец предложения улетит в фальцет. Таисия поняла, что происходит, как только сестренка переступила порог квартиры. Боялась, что это окажется правдой, что просто переслушала тру-крайм историй, перечитала много телеграмм-каналов с ужасными историями из жизни без цензуры. Такого же просто не могло произойти с Ульяночкой, ее маленьким кареглазым ангелом, участь которого на земле — быть незамеченным и нелюбимым своими родителями, ещё и изуродованным, и не только морально. Как Бог может отправлять своих детей на Землю, кишащую грехами и грешниками?        То, как она сжимала шею в плечи от громких звуков; то, как она проводила опустевшим взглядом вокруг; то, как сильно она впивалась в коробку с куклой пальчиками; то, как она следила за руками мамы, касающимися ее ног — то было страшнее любого фильма-ужастика с поножовщиной и вывернутыми кишками.        Таисия уронила голову на руки, дыша глубже, чем обычно, чтобы обмануть мозг, не давая ему приказа плакать. Но столь совершенный орган не одурачишь, особенно когда над тобой слышится мамин несдержанный всхлип.        — Уроды, — прохрипела Тася в ладони, сильно стирая слёзы с щек.        — Мы ее удочерим. Не можем позволить, чтобы подобное повторилось, — плакала мама, и Таисия положила руку на длинный вязанный свитер, под которым Альмира все ещё всхлипывала.        — Этим сейчас занимается папа, да? Он не на работе?        Мама лишь кивнула и сжала дочь в объятиях так сильно, что казалось, что горе, поделенное на двоих, переживается лучше. 

***

      Моментами кажется, что Ульяне становится лучше. От неё получается услышать несколько коротких слов, всё таких же шепелявых; на второй день она разрешила Таисии открыть коробку и вызволить русалку, играла с ней несколько часов подряд; на третий улыбнулась шутке сестры, так, что сухие губы потрескались с непривычки.        Но спустя несколько минут она снова пропадает, заползает в свою ракушку, как улитка; плачет без причины, порой часами, на руках Альмиры, а потом ещё столько же всхлипывает и шмыгает; утром цепляется за руку Таси так сильно, что всю дорогу до школы она разглядывает следы маленьких красных пальчиков на тыльной стороне ладони. Ночами вся семья не высыпается, потому что Ульяне часто снятся страшные сны, и она с криками вскакивает, и еще полночи ее успокаивают. Однажды она даже описалась и пряталась от родителей в страхе, что ее будут бить. Любит забираться под одеяло с головой. Касаться себя Ульяна позволяет только Таисии и Альмире.        «Психика каждого человека по-своему справляется с травмирующим событием. У Ульяны посттравматическое расстройство, и ее поведение нормально, в рамках ПТСР. Но детская психика уникальна, она удивительно пластична. Детство становится базисом формирования психики взрослого человека; пережитый негативный опыт, безусловно, остается большим рубцом на ней, однако именно в столь юном возрасте можно согнуть ее так, как нам нужно. А нам нужно, чтобы Ульяна снова стала беззаботным ребёнком, чтобы забыла это событие. По вашим рассказам и по собственным наблюдениям могу сказать, что Ульяна лучше всего принимает Таисию. Не бойтесь того, что у Ульяны произойдёт перенос материнской роли на вашу дочь, этого не случится. Ей просто нужен кто-то из прошлой жизни, с кем связаны самые приятные воспоминания. Для неё это Таисия. Не ограничивайте ее в общении с сестрой, если ей нужно, она может лечь спать с ней в одну кровать. Но ей необходимы и другие якоря — новые лица, никак не связанные с тем периодом. Друзья, знакомые, кто угодно. Сейчас любой может вывести Ульяну из этого состояния. Я пропишу ей один препарат. Он щадящий и безобидный, поможет Ульяне притупить приступы истерии и стабилизировать общее состояние. И больше общайтесь с ней. На любые отвлеченные темы, не касаясь травмирующего события. Я напишу вам характеристику для процедуры удочерения».         — Пап, я хочу прогуляться с Ульяной до нашей базы.        Детский блок частной клиники был на удивление приятным. Светлые стены, раскрашенные улыбающимися жирафами и слонами; большие окна, на подоконниках которых были разбросаны самые разные игрушки; по детскому уголку ползали дети-пациенты под чутким, чуть ли не трясущимся вниманием матерей. Но Ульяне больше нравился большой диван, на котором она улеглась в позу эмбриона, одной рукой не выпуская куклу-русалку, другой — штанину Таси. Здесь даже не пахло больницей. Будто просто место для общения детей и их родителей, и время от времени по светлым коридорам проскальзывали женщины в белых халатах.        Папа смешно смотрелся в оранжевом мягком кресле в рубашке и прокурорских брюках с лампасами. Сбежал прямо с совещания, чтобы успеть на прием к психологу. Пока Альмира в кабинете врача решала бумажные проблемы, Виктор задумчиво вертел в руке телефон, глядя на спокойную Ульяну.        — Вы же и так гуляете на площадке, — ответил, подняв взгляд на дочь. Заметно уставшая, невыспавшаяся, тревожная, но гладит волосы сестренки и беспокоится о том, как ей помочь.        — Ты же слышал психолога. Ульяне нужно общаться с людьми, кроме нас.        Девочка внизу всхлипнула, и Таисия уже успела спохватиться, чтобы успокоить ее новую волну беспричинного плача, но Ульяна всего лишь ковырялась в носу.        — Уль, у тебя палец застрянет в носу, если будешь часто ковыряться, — усмехнулась Тася, отводя ее руку от лица.        — Твои друзья — не то общество, которое будет благоприятно влиять на Ульяну.        — Там будет Боря, — единственный козырь. Сыграет, не сыграет?        — Разве вы с ним общаетесь?        — Общаемся. Он все еще мой лучший друг. Ну, так что?        Мама, запихивая в пузатую папку бумаги с печатями, вышла из кабинета, активно благодаря психолога на прощание.        — Тут через дорогу аптека, зайдем сразу, купим лекарства?        — Пап, — настойчиво повторила Таисия, аккуратно отклеивая с дивана сестренку.        — Таисия, хватит канючить. Я не могу позволить себе такой риск. Не хочу, чтобы с моей дочерью тоже что-то произошло, — Виктор был серьезен и непоколебим, возвышаясь над диваном.        — По какому поводу опять ругань? — устало встряла Альмира, беря за руку ребенка.        — Я хочу прислушаться к советам психолога и показать Уле нашу базу, место, где мы с ребятами проводим время. А папа опять включает гиперопеку. Я уже через пару месяцев перееду в Питер, за две с лишним тысячи километров отсюда, там ты как будешь меня контролировать? Приклеишь мне на лоб камеру? Чипируешь? — не хотела, но все равно вспылила. Наверное, сказывается общая усталость, нервы на пределе.        — Таисия, понизь децибелы, — сделал замечание Виктор, но всё же внимательно выслушал ее речь.        — Дочка права, Вить. Она не сделала ничего плохого, как ты считаешь, под плохим влиянием. Ну врезала один раз какому-то ушлепку, зато показала, что с ней так нельзя. Забыл, как сам ее учил отстаивать свои права? — Альмира подровняла воротник рубашки мужа. — Таисия — девочка с умом. Она чувствует ответственность за сестренку и не позволит случиться чему-то плохому. Тем более я знаю этих мальчиков, очень даже дружелюбные.         Отец многозначительно глянул на дочь: «это она не знает, что они наркоманы».        — С кем Ульяне общаться? С твоим водителем или с помощником? Думаешь, ей будет интересно? И подпустит ли она их к себе вообще? — Таисия снова убрала палец из носа Ульяны.        Телефон отца зазвенел, и сестренка от неожиданности вжалась в бедро Таси. Виктор убавил звук, посмотрел с дочери на жену и, прикладывая телефон к уху, бросил:        — Вас отвезёт и привезёт Володя. И это обжалованию не подлежит. 

***

      — Не открывай пока, держись за мою руку, — смеялась Таисия над тем, как Ульяна почти ползком скатывалась с машины на асфальт у базы, плотно прижимая к лицу ладошки. Ритка поспевала за ними со смешным розовым рюкзачком девочки на плече. Ульяне почему-то жизненно важно было накидать в него свои игрушки, плохо пишущие фломастеры и какие-то веточки, и взять его с собой на прогулку.        — А теперь открывай! — крикнула Исаева, прыгая перед девочкой.        — Шамолет? — удивленно вытаращила глаза Ульяна, не отпуская руку сестры.        — Да-да, это наш личный самолёт! Правда он пока не летает, но мы туда залезем! Но сначала мы познакомим тебя с нашими мальчиками.        Впечатлить Ульяну сильнее вряд ли уже получится, поэтому она почти не обратила внимание на поломанные яркие машинки с автодрома, на горящие светодиодные вывески и таблички. Все разглядывала рисунки на огромной железной птице, пока девчонки тянули ее к базе.        Ульяна никогда не летала на самолете. Она не была заграницей, кажется, даже не покидала полуостров. Варвара и ее муж были и в Турции, и в Египте, но дочку никогда не брали с собой под какими-то предлогами: «она что-то странно кашляет, вдруг болеет?», «у неё аллергия на соленую воду, зачем ее опять пичкать антигистаминными?», «она говорила, что ей не нравятся верблюды, а в Египте они по пляжу гуляют».        И когда Альмира предлагала взять с собой в Европу их дочку, у Варвары либо не оказывалось денег на путевку, либо, когда говорили, что это будет подарком для Ульяны, в ход шли новые странные отмазки. Но Ульяна — не их дочь, и даже на границе, в аэропорту у них запросят разрешение на вывоз ребёнка из страны, а такового у них бы не было.        Так и получилось, что Ульяна с не бедствующими родителями видела самолеты только на картинках и в фильмах. Она однажды тихо поделилась секретом с Тасей: «я очень хочу полетать на шамолете, но мама говорит, что мне будет больно».        — Помнишь Борю? — спросила Тася, заглядывая в лицо сестренки, стараясь разглядеть в ней положительные изменения.        — Конечно, она помнит, — Хэнк опустился на корточки перед девочкой и откуда-то из-за спины вытащил мороженое. — С одной стороны эскимо, с другой — печенька. Как ты любишь, Ульянка.        И действительно произошло такое нечастое за последние дни чудо — неуверенно беря в руки шуршащую упаковку, Ульяна улыбнулась. Уголки губ вздрогнули, и показались короткие молочные зубки.        — Шпасибо.        — Давай я открою, — предложила Рита, кидая рюкзачок на диван.        — Спасибо, что пришёл, — негромко сказала Тася, когда Исаева отвела девочку к пуфику. — И за мороженое. Это очень мило, как у тебя это обычно получается.        — Ну, раз я милый, нужно этот статус подтверждать без конца, — и Хэнк снова магическим образом материализовал в руке коробочку с маленькими плитками любимого киндера.        Губы сами по себе растянулись в широкой улыбке, и Тася обняла друга, чувствуя, как он крепко вжал ее тело в свое.        — Спасибо, — в ямку у мужского плеча.        — О-о-о, а я знал, что Кукла у нас слишком идеальная, тут должен был быть какой-то подвох! Но я даже предположить не мог, что у тебя есть ребёнок! Во сколько ты родила, в 12? — смеялся Гена, выплывая из сарая с какими-то железками в руках.        — Он — идиот, Ульян, не слушай его. Я вообще советую тебе с ним не общаться, просто делай вид, как будто его не существует, — мурлыкала Рита, сидя около девочки на диване и поправляя мороженое, когда оно опасно накренялось.        — Это твоя сестренка? — вслед за Геной появился и Мел. Чмокнул Риту в щеку, сел на спинку кожаного дивана и чутко наклонился к гостье. — Привет, меня зовут Егор. А тебя?        — Но вообще, когда мы говорили о том, что телочки теперь могут тусоваться у нас на базе, я не думал, что таким малышкам тоже будет это интересно. Надо бы во избежание непоняток наклейку на дверях намутить «16+», — металлические балки звонко и противно звякнули друг о друга, когда Зуев припарковал их на рабочем столе, загроможденном винтиками, проводами и какими-то страшными инструментами, больше похожими на орудие пыток, которыми вполне реально можно было проткнуть глаз или сжечь палец. Ульяна зажмурилась от резкого шума.        — Что с ней? — тихо спросил Хэнк, встревоженно следя за странной реакцией.        — Стала немного пугливой в последнее время, — обманула Тася, чувствуя себя последней сукой. Врать светлому, любимому и преданному Боре — как ее земля носит?        — Ладно, не хочешь, не говори. Я не буду настаивать, — и снова он все понял. — Просто если что, я рядом. Постараюсь помочь, чем смогу.        Таисия благодарно сжала его руку, смотря в голубые глаза, и кивнула. Хэнк, не отрываясь от Аристовских глаз, переплел их руки и погладил большим пальцем ее ладонь, как делал это всегда раньше. И ущипнул ее за нос.        — О, Кисуля, я прям чувствовал, что тебя принесет сюда сегодня, — довольно воскликнул Гена, Рите стреляя глазами в Тасю — истинную причину его нахождения здесь. И как он вообще узнал? И почему никто не услышал рев мотора мотоцикла?        А причина обернулась на Ваню не сразу. Не отдавая себе в этом отчёт, скрылась за спиной Бори, не отпуская его тёплой руки, и будто боялась оказаться рядом. Знала, что он приехал, чтобы поговорить; знала, что их столкновение неизбежно; знала, что проиграет ему, даст слабину, и он ее подавит, выйдет победителем. А у Таси совсем не было сил на всё это.        — Ну, хоть в чём-то предсказуемый, — надменно прокомментировала Рита, демонстративно не протягивая Кисе руку, когда жал ее всем друзьям. Ваня дернул ее кудрявую прядку.        — А это что за гномик у нас здесь завелся? — улыбнулся Кислов, наклоняясь к Ульяне, измазанной шоколадным мороженым.        — Я не гномик. Я Ульяна, — ровно ответила девочка, и Тася удивилась, что туманная поволока, которая окутывала темные детские глаза пустотой и потерянностью, вдруг спала. Ульяна осознанно, даже с некоей злостью смотрела на смеющегося Кису.        — Ладно, гномик-Ульяна. А меня зовут Киса.        — Это наштоящее имя? — испуганно вытаращила глаза, не обращая внимания на то, как по пальцам уже течёт пломбир.        — Ага. Классное, да?        — Не очень. Как будто ты — девчонка.        Рита прыснула, кивая.        — И ещё у тебя щережка в ухе, а щережки нощят только девочки.        — А только девочки замызгивают одежду, пока едят? — не остался в долгу Киса, кивая на шоколадное пятно на брюках Ульяны.        — Уль, пожалуйста, ешь аккуратнее, — Таисия тут как тут подлетела к сестренке с пачкой влажных салфеток, принимаясь наскоро стереть свежее пятно.        — Это всего лишь мороженое, — успокоил Киса, касаясь плечом Тасиного плеча, но она изо всех последних сил сосредоточилась на брюках Ульяны и на том, как мокрое пятно увеличивается в размерах. — Я сначала подумал, что это мелкая Ритки, тоже светленькая. И языкастая. Твоя двоюродная?        Тася молчала. Не получив ответа, Ваня поднялся на ноги, громко хлопнул рукопожатием с Мелом, сидящим сверху, и подошёл к Хэнку. Тася и Рита внимательно следили за парнями, и, когда Киса после долгого взгляда протянул руку, они выдохнули.        — А ты чего один, Хенкалина? У нас же теперь демократия, можно приводить девчонок, — Ваня обнял боксерскую грушу и навалился на неё.        — Захотел один.        — Че, посрались? — спросил Гена, поднимая голову от рабочего стола, и хлопнул себя по губам, бегая глазами от недовольной Таси к озадаченной Ульяне. — То есть поругались?        — Типа того, — Хэнк упал в кресло.        — Ревнует? — без обиняков предположила Рита. Боксерская груша слегка скрипнула.        — Да ну не, она же божий одуванчик, — Зуев даже пот со лба стирал, пока возился с железками.        — Ага, на Тасю этот одуванчик совсем не по-божески гнал! — возмутилась Рита, не обращая внимания на стреляющие в неё глаза Таси: «замолчи, замолчи».        — В смысле? — синхронно подали голоса Киса и Хэнк. Посмотрели друг на друга и так же одновременно повернулись с Тасе.        — Без смысла. Рита просто была слишком пьяная, и ей казалось, что все на нас не так смотрят, — затараторила Тася, поднимаясь с пола, но спиной наткнулась на мягкое и вкусно пахнущее.        — Поговорим? — спросил Киса, черт знает когда успевший телепортироваться около Таси.        — Я сижу с Ульяной… — глупая отмазка, но первая, что пришла в голову, и Киса это понял. И поэтому не собирался сдаваться.        — Смотри, сколько у неё нянек. За 15 минут, пока тебя нет, ниче не произойдёт, — он пытался словить ее взгляд, но ее глаза бегали. Потеряв терпение, Ваня взял за руку Аристову и, опустившись к Ульяне, улыбнулся: — Гном, мы с твоей сестрой поболтаем об учебе, и я тебе ее верну, ладно? В целости и сохранности!        Рита шлепнула его по плечу, приговаривая, что с Кисой, как и с Геной, Ульяне лучше не общаться.        — Ульянка живет в Феодосии? Твоя двоюродная, да? — спросил Киса, как только они вышли с базы.        Тася промычала «угу» и вывернула свою руку из его. Он остановился, но Таисия продолжила путь к старой карусели. Ей сейчас так хочется просто поспать… полноценно, не просыпаясь среди ночи, отрубиться до обеда. Ее усталость может отразиться на чем угодно, на Кисе в том числе, ещё и поперчить все это глубокой обидой от его слов, и получится что-то взрывоопасное.        — Чего кислая такая? — он сел на карусели напротив Таси. — Тебя сладким задаривают, должна жопа слипнуться, а не наоборот.        Аристова опустила голову на руки и закрыла глаза. Так приятно просто сидеть, абстрагироваться от всего, расслабить ноющие плечи и попытаться отбросить все прожигающие череп мысли. Воздух был таким приятным и влажным, пахло маем, любимым месяцем Таси. Так хотелось, чтобы этот май стал лучшим! Если кто-то наверху всё-таки есть, то пусть он не будет глух к мольбам Таси.        — Вась, ты чего…? — уверенность в нем пропала. Киса коснулся женского плеча, и Таисия вздрогнула. Прямо как Ульяна. — Что случилось?        — Ничего. Плохо спала.        — Из-за меня? — Таисия промолчала. — Я — конченный еблан, Вась, мы оба это знаем. И я опять поступил как долбаеб. Но, пожалуйста, говори со мной.        Посмотри на меня.        С темнотой под веками прощаться не хотелось, но Тася чувствовала, что ещё через пару минут она может просто отключиться. Открыла глаза, увидела его грязные темные кроссовки, маленькие чернильные треугольники на руке, лёгкое худи.        А в глазах его были дни игнора, десятки пропущенных звонков, миллион сообщений, оставшихся без ответа, часы на общем балконе в пустом ожидании ее прощения. Каждый раз, когда Тася выглядывала в окно, на привычном месте видела его чёрный мотоцикл. Ему пора уже установить дорожный знак «место для Кисы (не для кошек)». Пару раз он приезжал к ее школе, но, спасибо Наде, которая уносилась после уроков быстрее всех, игнорируя замечания завуча о том, что сменка для того существует, чтобы менять обувь с уличной на школьную. Надя предупреждала, когда у входа караулит Киса, и Тася даже нашла запасной выход из школы, о котором никогда и не подозревала. Сбегала через низкую дверцу, выходила на стадион и обходила школу через соседние дома.        Киса понял, что у него нет союзников, сразу же, как только попытался попросить помощи у Ритки. Она замахнулась своим пеналом, приговаривая, как проклятье: «ты будешь обижать мою подругу каждый раз, а потом будешь надеяться на то, что я буду тебе помогать гробить ее психику? Киса, ты охренел в край». И даже рыжая Надька была науськана и не сдавала свою одноклассницу: «она ушла с пятого урока», «мы разминулись в спортзале, я ее не видела», «Тася? Какая? Морозова?». И когда он сталкивался у гимназии с Алинкой из 10, ему даже хотелось, чтобы она начала на нем виснуть, потому что Таська всегда появляется, когда она рядом. Пусть бы посмотрела на него осуждающим взглядом, может даже выкинула бы какие-то обидные слова о том, что он — блядун, но это — уже что-то, кроме ее вечного отсутствия.        Он психовал на Тасю, что она всегда пытается что-то всковырнуть о нем; его бесило, что Хэнк — все ещё ее лучший друг, и все еще позволяет себе держаться за руки с его, Кисы, девушкой и подгонять ей сраные киндеры; ненавидел до зуда в зубах этого уебка Севу, что рассорил их с Тасей. Но ни секунды не жалеет о том, что окольными путями пролез в спортивную школу, нашел вонючие бутсы Головина и щедро всыпал туда нежно и со всей душой раздробленное стекло. Даже втер его футболкой осколки поглубже, в стельки. Поэтому Кисе в кайф, что этот урод валяется в больничке. Киса надеялся, что от боли он кувыркался, как рыба на суше, по койке, пока его оперировали, и что он пропустит весь игровой сезон, а потом его выпрут из клуба, потому что КПД заработал как у улитки.        — Хочешь, я извинюсь? — он погладил большим пальцем зелёное стекло, все ещё висящее на ее шее. Это же хороший знак? Если бы она хотела его послать куда подальше, давно сорвала бы шнурок и притоптала.        Таисия отрицательно покачала головой.        — Не хочу. Все равно ты не чувствуешь вину. Это будет неискренне. Чего тебе мучаться, — зеленые глаза все ещё полузакрытые, с красными белками, но без зла. Все такие же чистые, всепрощающие.        Не сдержавшись, Ваня выдыхает смешок и тянет ее тонкое тело на себя. Она не противится, уставшей куклой опускается на его колени, куда Киса ее посадил. Привычно сверху смотрит на него, цепляется пальчиками за его толстовку, потому что он толкает ногой землю, и карусель скрипуче крутится по кругу. Киса берет ее лицо в свои руки, щекочет пальцами за ушками и разглядывает ее щеки, нос, глаза, скатавшуюся косметику под ними, помаду, забившуюся в складки губ. Тася не отводит взгляд, и Ване хочется больше никогда не видеть на ее лице разочарование им. Обещать ей, что он больше никогда не заставит ее плакать — пустословие.        — У меня от тебя мозги отъезжают, Вась. Только от тебя. Я думать не могу о том, чтобы ты была с кем-то другим. Только со мной. И я не допущу, чтобы кто-то был между. Считай меня конченным собственником, мне похуй, но я сделаю все, что захочу, с тем, кто попытается быть хотя бы рядом с тобой. Так что можешь хоть истерить, хоть обижаться, я хотя бы предупредил.        Ее слабый смех был так некстати после таких пугающих слов и чёрных жестоких глаз, впившихся в нее.        — Ты так в любви признаешься?        Киса нажал большим пальцем на ее подбородок, и Тася опустила голову. Улыбнулся.        — Наверное. У меня это в первый раз.        — Хоть что-то, — тоже улыбнулась. 

***

      Вчерашний вечер стал не то что глотком свежего воздуха — настоящим вдохом из кислородного баллона на глубине 100 метров под темной, беспросветной толщей воды.        Либо таблетки, прописанные психологом, реально работали, либо опять же психолог права — Ульяне было необходимо общение. На несколько часов девочка почувствовала себя самой настоящей принцессой: мальчики безропотно выполняли любой ее каприз, покатали на всех ржавых качелях на базе, дали исписать смайликами бетонную стену баллончиками Мела, провели ее на крыло самолёта, даже придумали новый аттракцион — спускаться с самолёта по канату, а на земле девочку ждали парни с раскинутыми руками. Рита повытаскивала все нычки на базе, и они съели почти все сладости, что нашли. Ульяна выиграла во все прятки, догонялки и «пол — это лава», заставила мальчиков выучить песню из Винкс и принимала у них экзамен на знание всех фей и их суперсил. Пятерку получил только Гена. Но несмотря на самодержавную власть над старшими, для Кисы Ульяна так и осталась гномом. Девочка возмущалась, ругалась на парня, таскала его за кудряшки, но Тася видела, как сестренка втихаря улыбалась и поглядывала на Ваню. На прощание она чмокнула в щеку только его.        Пропущенное занятие у репетитора точно того стоило. И пусть Тася будет пробелами знать Новейшую историю России, не заработает баллов в каком-то там задании второй части ЕГЭ. Улыбка Ульяны для неё намного важнее. И даже отец скупо сказал: «это хорошо», когда девочки вернулись домой счастливыми и чумазыми разноцветными мелками для асфальта.        Сегодня Виктор Анатольевич должен был договориться об удочерении, и Таисия ждала новостей, сидя на уроках с отсутствующим взглядом. Учителя понимали, что их ученица проживает какую-то семейную проблему, и относились с пониманием. Все, кроме Даниловой Луизы Васильевны, учительницы биологии. Не обращавшая внимания на выпускников, которые не сдают у неё ЕГЭ, сегодня она слишком активно спрашивала Таисию. Когда Аристова не ответила на третий заданный ей вопрос, та погрозилась, что испортит ей аттестат единственной тройкой.        — Извините, Луиза Васильна, за столь интимный вопрос, но не связано ли ваше предвзятое отношение ко мне тем, что Ваша дочь слишком сильно ревнует своего нового молодого человека?       — Аристова, вон с урока! — вспыхнула училка, громко захлопывая учебник. — За сегодня у тебя в журнале двойка!        — Буду считать это за ответ «да». До свидания!        На том и порешили. Тася закончила на час раньше, и когда вышла из школы, у ворот уже стоял Киса.        — Получилось переманить Надю на свою сторону? — усмехнулась она, подходя к парню.        — Ага. А ты сомневалась в моих чарах? Просто включаешь капельку обаяния, и твоя рыжая подружка пишет мне, когда ты освободишься. И че это за история с биологичкой? Она внатуре тебя выгнала с урока?        Тася кивнула, и Ваня натянул ей на голову шлем с ушками, чмокнув в переносицу через дырку.        — Биологичка — мать Леры Даниловой. Думаю, объяснять не надо?        — Не тупой. Мда, старая дура.        — Надеюсь, ее ты бить не будешь? — Тася завязала шнурки толстовки Кисы под горлом, и тот закапризничал. — Сегодня прохладно и пасмурно, а ты с голой шеей рассекаешь по городу на своем коне-убийце.        — Э-эй, ты так ее не называй! — и пригнулся к отполированному железу, нежно гладя: — Малышка, не слушай ее, она просто видит в тебе соперницу.        Аристова в сотый раз за час проверила телефон, ожидая сообщения от мамы, и села на мотоцикл.        — Ну, куда путь держим с твоей малышкой?        — Я предлагаю моим малышкам забуриться ко мне, — Ваня прижал Тасю к себе, пощекотав ребра через блузку. — Ты давно интересовалась, как я живу. И я готов тебе показать свой мир раскладного дивана, ковра на стене и охрененного компа.        — Звучит мило.        Киса успел только накинуть чехол на мотоцикл у своего подъезда, как пасмурные небеса заплакали горькими слезами. Балетки немного намокли, но Ванина толстовка спасла от крупных капель новую юбку. Уже в подъезде послышался раскатистый гром.        — Постой здесь, я щас, — поднявшись на один лестничный пролет выше, Киса спустился к Тасе с ключами от квартиры. — Месяц назад просрал ключи, сделать дубликаты впадлу. Поэтому мама оставляет мне их под цветочным горшком. Все равно только она поливает их, никакой дурак туда не полезет.        Таисия улыбнулась и прошла в квартиру.        — Не промокла? Хочешь, могу дать свою одежду, — Кислов пнул кроссовки, разбросанные по прихожей, к стене.        — Спасибо, все сухо, — с интересом разглядывая коридор, девчонка отряхивала влажные волосы. — А мама…       — Она в Симферополе до завтра.        Парень следил за реакцией Таси на его квартиру, понимая, что для нее она более чем скромная. Но просрал момент, когда ее глазки упали на фотку в рамке, о которой он забыл.        — Не-не, не смот…       — Ва-ау, да Киса-то у нас космонавт, — смеялась Аристова, выхватывая рамку из его рук. — Только мне кажется, с такой прической в космонавты проблематично.        На неё смотрела патлатая голова шестилетнего Вани, приклеенная к взрослому телу космонавта на фоне звезд и Луны.        — Все, посмеялась и хватит, вредина, — он затолкал веселящуюся девчонку в комнату, как он и обещал: ковёр, диван, комп. Хорошо хоть, бонг спрятал в шкаф.        Таисия обошла комнату, вертя головой по сторонам, разглядывая безделушки и фигурки из Лего на полках, стикеры на шкафах, изрисованное маркером зеркало. Одобрительно улыбалась.        — А можно приоткрыть окно? Чтобы дождём пахло.        Киса молча сделал, как она хочет.        — Ты любишь «Металлику»? — присев на компьютерный стол, Тася кивнула на одиноко висящий обрывок плаката.        — Вообще нет. Но логотип у них кайфовый. Пришлось косить под рокера, когда вся школа умирала по Пинк Флойду и Асидиси, — Ваня пристроился у ног Таси, расставляя руки по обеим сторонам от неё. В комнате очень быстро запахло мокрым асфальтом и свежей травой.        — А мне Линкин Парк нравились.        — Значит ты маленькая рокерша. Какие ещё секреты ты хранишь, а, Вась? — он наклонился ближе.        — Например, что меня зовут Тася, а не Вася, — Аристова замахала головой, и влажные волосы паутинкой приклеились к лицу парня.        — Да ну, фигня, не верю. Васька тебе идёт больше.        — Скажешь это как-нибудь моей маме, это она мне имя придумала. Кстати, — Тася потянулась к своему телефону, оставленному на другом краю стола, и вдруг спешно начала читать новое долгожданное сообщение в ватсапе. То хорошее настроение, что Киса аккуратно выстраивал у неё последние сутки, на его же глазах затухало. Да так, что ее подбородок задрожал, а у бровей залегли морщинки грусти.        — Эй-эй-эй, ты чего? Вась? — он испуганно погладил ее по голове, не зная, что делать. — Что там такое?        Она низко опустила голову, скрывая лицо влажными сосульками волос, и тихо заплакала.        — Вась, малышка, что случилось? — Киса прижал ее голову к своей груди, и Тася зарыдала, хватаясь за его футболку. — Скажи мне, пожалуйста.       Она отрицательно качала головой и хлюпала носом, надрывно вдыхая рваными вздохами воздух, пропитанный Кисой — его одежду, кожу, комнату. А Киса гладил ее волосы, целуя в лоб, съедая самого себя мыслями о том плохом, что могло произойти с его девочкой. Но она так хотела быть сильной, взрослой, что уничтожала саму себя, не давая Ване даже шанса помочь ей. А он чувствовал себя бесполезным.        — Вась, прошу, скажи.        — Это Уль-яна, — задыхаясь, промолвила она в его грудь.        — Что с ней?        — Мы хотим ее удочерить. То есть хот-тели, — запиналась, но говорила. И Киса внимал каждому непонятно сказанному слову. Поднял ее голову, убрал с лица прилипшие волосы, стер слёзы вместе с тушью. — Ее родители… они алкоголики. А недавно… — Тася набрала воздуха в лёгкие, — друг их семьи, ещё од-дин алкаш… ублюдок… он… изнасиловал Уль…        Договорить она не смогла — закашлялась от спазмов в горле и заплакала с новой силой. Киса ошарашено смотрел на ее лицо, совсем не ожидая этих слов. Обнял ее так крепко, как только мог.        — Мы ее забрали от них. Ей было так плохо, Вань… мне было страшно, что она… не переживет, — снова неконтролируемые всхлипы. Пальцы вцепились в его лопатки. — Папа уже засадил этого урода, он не выйдет, возможно уже никогда… но… — выбралась из объятий, чтобы вдохнуть дождевого воздуха, — у папы не получается договориться с удочерением. Ее отправят в детский дом… она так не хотела туда…!        — Почему… почему детский дом? Вы же родственники, вам должны разрешить.        — Она не родная… ее взяли из дома малютки.        Киса глубоко вздохнул, понимая, что его больше ничего не удивит за сегодня. А Ульянка так похожа на его Таську…       — Так твой отец ведь прокурор, как ему откажут?        — В Феодосии новый мэр. Папа вроде как вёл дело его брата, и он не пойдёт навстречу. Сделает все, чтобы Ульяна попала в детдом…       — Может есть ещё какой вариант, Вась, успокойся, пожалуйста, малышка, — Киса стирал нескончаемые слёзы, прокручивая все это в голове. Вот что было в его Ваське все эти дни. Сидело так глубоко, так больно, колюче, режуще, не давало спать и есть. Она так беспомощна. А он так бесполезен.        Тася больше не прятала лицо, захлебывалась слезами, горем, всхлипывала. Предаваясь горечи, она ослабла спустя несколько минут, вяло повисла на груди Кисы, а он, почувствовав, что ее дыхание уже не такое рваное, взял на руки девчонку, перенёс ее на сложенный диван и сел рядом. Таисия обессиленно положила голову на плечо парня.        — Может поспишь?        Она покачала головой. Киса поглаживал ее ноги, закинутые на диван, ее поникшие плечи, сгорбленную спину, и у него разрывалось сердце. Намного проще справляться с моральной болью, когда есть, на кого ее выплеснуть кулаками, но сейчас, когда она страдает, а ему некого отпиздить за это… это хуже всего. Он часто поморгал, бегая глазами по потолку, и смог привычно сдержать слёзы.        Таисия медленно подняла голову, смотря в его лицо. Даже его сережка неподвижно висела, не забавляясь. Тася коснулась высушенными от истерики губами Кисиной челюсти, и он выбрался из своих мыслей. Чмокнул в висок, поправляя ее длинную челку, боясь совсем сломать Тасю. Но она потянулась выше, к его щеке, поцеловала уголок губы, и Ваню обожгло ее огненной температурой. Из-за рыданий она разгорячилась, даже вспотела — на лбу была испарина, а ее ладони, коснувшиеся его шеи, были мокрые.        Киса не перенимал инициативу, просто соглашался на ее поцелуи, не переставал обнимать и гладить голову. Таисия же, нервно моргая, целовала и целовала его, а потом приподнялась на коленях и села на его ноги. Ваня придерживал ее тело и не позволял себе лишнего, не сводя взгляда с ее горяще-пустых зелёных глаз. Она обеими руками пробралась в лес кудрявых волос, потягивала корни до приятной боли, вызывая его желание. И когда спустилась с поцелуями к Кисиной шее и толкнулась бедрами к его паху, все стало однозначно понятно.        — Вась… — не зная, что именно спросить у неё, Кислов взял ее за лицо.        — Это больно?        Он недоуменно посмотрел в ее больные покрасневшие глаза, заводя волосы за уши.        — Вы с Хэнком не…       — Нет.        Глубоко вздохнув, Киса закрыл глаза и морально не выпускал себя из рук. Он был уверен, что Хэнк, до сумасшествия любящий Тасю, за это время смог залезть в ее трусы хотя бы раз. Но она оказалась ангелом ещё больше, чем он мог подумать. Не было стыдно за то, что он считал ее способной на то, чтобы спать с обоими лучшими друзьями, все его тело пробивало током от понимания и желания. У него были две девственницы, и вроде как они не жаловались на него после, не то чтобы он собирал замечания и предложения. Но Таисия — это другое, он не может все испортить, у него нет права на ошибку.        — Вась, ты сейчас немного не в себе, — тихо выдохнул Киса, а в голове у Таси всплыло такое яркое дежавю. Тогда она пыталась забыться, спрятаться от Кисы в Боре, может даже наказать себя таким кретинским способом за то, что думала, тайно мечтала о другом. — Ты уверена?        — Да, — без заминки и неуверенности. — Я хочу.        Кто такой Иван Кислов, чтобы ограничивать девушку в правах? Никто, всего лишь пешка, выполняющая приказы королевы черно-белой доски в клеточку. Поэтому, сжав от нетерпения челюсти, врезался в ее губы, резко, но стараясь сделать все аккуратно. Тася будто испуганно отклонилась назад, но взяла себя в руки и вернулась, слушаясь Ванины ладони, прижимающие ее к своей груди.        Она не отставала от него в настойчивости, но очевидно проигрывала в опыте. Сама начала расстегивать блузку, но когда нижняя пуговица застряла в выбившейся нитке, потянула блузку вверх через голову. Киса бегло рассматривал ее белый лифчик в сеточку без чашечек и исподлобья поднял глаза на неё, когда понял, что он обрамлен мелким кружевом с чёрными точками. Тася старалась скрыть свой страх, показаться уверенной, но Ваня все это в ней видел. И не понимал, почему она думает о том, что может ему не понравиться. Она — самая красивая, самая правильная, самая точенная из всех, кого он видел, и Киса оставил поцелуй на ее груди, над мягкой тканью. Таисия вздрогнула, но вцепилась в его голову и не давала отвести губы выше. Он опускался ниже, вдоль цветочков, дошёл до косточки в солнечном сплетении и сжал ее грудь, целуя сквозь пальцы и сетку. Ее животик втянулся до торчащих ребер, и Аристова выгнулась к нему навстречу. Боялась, но делала, смелая его девочка.        — Я сниму… — прошептала она, цепляясь за его футболку, и потянула ее вверх. Кисе было сложно оторваться от горячей груди, но Тася его отталкивала протянутой рукой, смотря на голые худые плечи, едва тронутые мышцами руки, впалый рельефный живот. Провела пальцами по краске под кожей на плече, на руке, под сердцем надпись «сын». А потом поцеловала каждую татуировку, оставляя на них свой след.        Киса впился пальцами в ее талию, целуя шею и под ней, вынуждая Тасю скулить и тереться сильнее о его штаны. Он забрался под ее юбку-тенисску, сжал лямки трусов и потянул вверх.        — Ложись, Василёк, — проговорил, толкая ее на диван и сдерживая себя из последних сил.        — Нет. Хочу так, — она сжала его бёдра своими, не отдавая желанную позу, и снова припала к губам. Снова сверху вниз, как она и любит, во всем и всегда.        — Лежа будет не так больно.        — Мне все равно. Хочу так, — повторила она.        — Я тебя понял, малышка, — улыбнулся Киса, не узнавая в полуголой девушке, сидящей на его бёдрах, свою скромную Тасю. Но не сказать, чтобы это преображение его расстраивало.        Приподняв их обоих, он запустил руку в задний карман треников и достал квадратик с сердечком. Таисия взяла его дрожащими руками, попыталась открыть, но руки были слишком влажными. Ваня усмехнулся и зацепил зубами уголок.        — Не обязательно было понтоваться своим профессионализмом, — съязвила она и, прячась от дальнейших пугающих действий, снова припала к любимым губам.        Киса бросил рядом презерватив, так и не вытащив его из упаковки, когда Аристова ещё активнее и пылко заерзала на нем, толкаясь в выпуклость в штанах и постанывая от неизведанных ранее чувств. Громко выдыхала, а Ваня ловил ее горячий воздух, прижимая ее задницу к себе до боли. Языком провел по шее и сильно укусил, не контролируя трясущиеся челюсти. Ждал, что Тася вскрикнет от боли или шлепнет по плечу, но она громко застонала, выгибаясь сильнее.        — Так, все, — он отпихнул ее от себя, отворачиваясь от идеального тела, чтобы настроить себя на более долгий процесс. Снова взял презерватив и усмехнулся, когда заметил, что Тася подняла голову, чтобы не видеть то, чего не видела никогда вживую, и что скорее всего ее может напугать. Бойся-не бойся, но ты сама захотела, чтобы это было в тебе, тебя никто не принуждал.        Ваня приподнял ее бёдра, и Тася переняла инициативу. Оперевшись о его плечи, опустила руку вниз, оттянула ткань своих трусов набок и медленно коснулась головки. Киса втянул живот и шумно вдохнул, но дал ей сделать все так и в том темпе, в котором ей хочется. Это она теряет девственность, не он, поэтому сейчас ее слово — закон.        Задержавшись над ним на подрагивающих ногах, Тася начала плавно опускаться. Ваня сжал пальцы на ногах, когда он вошел в неё наполовину, но все так же ждал. Ее лицо пронзила гримаса боли, когда Таисия почти полностью села. Замерла, рвано выдыхая в его ключицу, прижалась лбом к мужскому плечу и зажмурилась. Он нежно касался губами ее шеи, поглаживал поясницу и сам дрожал от удовольствия.        — Можем остановиться, если сильно больно, — засовывая свой эгоизм в задницу, предложил Киса, а сам молился, чтобы она отказалась.        — Нет, я сейчас… — проскулила Тася, и он едва заметно выдохнул.        Через пару секунд, не отпуская его плечи, она через боль опустилась до конца и тихо вскрикнула.        — Блять… — только мог сказать Киса, когда в глазах заискрило. Все внутри нее так сильно сжималось, что ему было почти больно, но было бы прекрасно, если бы существовал только такой вид боли.        Уже быстрее она поднялась и снова опустилась. Брови были нахмурены, рот искривлен, оголяя верхние клыки, но она не останавливалась. Ее ляжки разжали его бедра, и Тася выпрямилась, придерживаясь за мужскую грудь, а Киса восхищенно замер, смотря снизу на восьмое чудо света, в секунду освещенное светом молнии за окном, и эта молния будто выстрелила в него очень отчетливую, прозрачную истину:        — Я тебя люблю.       Тасино лицо выровнялось, юбка на бёдрах застыла внизу, у пупка Кисы, а пальцы больше не сдвинулись с его груди слева, так поэтично у места, где бьется сердце, перекачивающее не кровь, а Тасю по всему Кисиному телу. Она сжала губы в слабой улыбке и поцеловала его.        Она стала смелее слишком быстро и незаметно для Кисы, и он бы не подумал, что она девственница; так со знанием дела поднималась и опускалась на него, даже двигалась по кругу, вырывая из него стоны. И начала кусать его губы, чтобы он вскрикивал от боли.        Проучивая ее, он сжал ее шею над кадыком, обрывая ее воздух, но она вдруг закатила глаза и опустилась навстречу к грубой хватке. Киса заулыбался, понимая, что ей нужно, и одной ладонью накрыл почти всю ее шею, грубо притягивая ее лицо к себе и грязно целуя губы, челюсть, шею, бесконечно покусывая ее кожу и внимая ее больным-приятным стонам.        Они неумолимо приближали неминуемое, Киса это понял по пробежавшим по ногам мурашкам.        — Блять, я щас как семиклассник кончу за три минуты.        А Тася и не думала ему помогать попридержаться, потому что своими ангельскими глазами с измазанной тушью смотрела на него так невинно, так честно и чисто. Киса хрипло зарычал.        — Ты специально так смотришь на меня, да?        Она улыбнулась, и Ваня решил, что если тонет он, то тогда он заберет ее с собой.        Все ещё держа ее шею, другой рукой он опустился под юбку, доводя и ее до отключки. Тася испуганно посмотрела на него, задвигавшись ещё быстрее, и раскрыла рот, хватая дождевой воздух, не слыша грома за окном из-за глухого шума собственного сердца в барабанных перепонках.        Ему хватило минуты. Чувствуя внизу ее знакомые сокращения, он оторвал руку, любуясь тем, как она возмущенно схватилась за его ладонь, прося закончить начатое. Но Киса демонстративно (точно от слова «демон») провел мокрыми и слегка окровавленными пальцами по губам и облизал их.        Ее кровь на его губах — это настолько же мерзко, насколько прекрасно, что Тася упирается лбом в его лоб, заходится в истерических вздохах и чувствует, что кончает. Киса сжимает ее бёдра под юбкой и, изо всех сил стараясь не зажмуриться, смотрит на неё, изламывающуюся, и тоже кончает.        Их грудные клетки бьются друг о друга, когда Таисия падает на Кислова, смешивая их пот. Она горит ещё сильнее, чем во время истерики, и ему жарко. Но опять же, если такой жар стоит в Аду, то Киса согласен отказаться от Рая.