На общем балконе

      — Роспотребнадзор надоел со своими проверками. Так тщательно пытаются что-то нарыть и каждый раз так расстраиваются, что все у нас в порядке, — жаловалась Альмира, делая макияж на кухне, пока вся семья завтракала.        — Какая это уже проверка за квартал? — заинтересовался Виктор, разбивая варёное яйцо. Снова у него над губой был приклеен кусочек туалетной бумаги с кровавой точкой.        — Четвёртая. Только, Вить, не надо никому звонить, — Альмира даже отложила тушь, чувствуя, что может запахнуть жаренным.        — Я просто поинтересуюсь.        — Даже интересоваться не надо. У нас в ресторане соблюдаются все правила, нам нечего бояться. И вообще, это мой бизнес, а не твой. Не надо за него «впрягаться», — спародировала она сленг мужа до их замужества, когда он в 90-е занимался не самым честным бизнесом. «Крыши», «коммерсы», «братки» — все то, что Тася не застала (слава богу), но в чем варился Виктор Анатольевич и откуда Альмира очень вовремя вытащила мужа.        — Вообще, это я тебе его подарил.        — Право собственности устанавливается в момент дарения. У меня не юридическое образование, но даже я это знаю. Поэтому не надо мне тут, — Альмира оставила чёрную кляксу туши на щеке мужа. — Дочь, чего ты яичницу по тарелке катаешь? Не вкусно?        Таисия, за весь завтрак сделавшая лишь пару глотков чая, подняла задумчивые глаза на маму. Мало того, что спала ночью нехорошо, так ещё и с аппетитом теперь проблемы.        — Нет, вкусно.        — Как ты сделала такой вывод, если даже не попробовала?        Дочь, попавшаяся на лжи, лишь опустила глаза в чашку. Родители молча переглянулись, поняли друг друга без слов.        — Забыл попросить, дорогая, можешь, пожалуйста, погладить белую рубашку? Сегодня опять ВКС с Москвой.        Альмира одним только взглядом дала наставление «аккуратнее и помягче» и встала со стула, забирая с собой косметичку:        — Хорошо. Вы тоже не засиживайтесь, а то опоздаете.        Не успела Таисия подумать о том, чтобы как-то смыться с завтрака, придумав дурацкую отговорку типа дежурства с утра или линейки посреди недели, как отец без обиняков спросил:        — Что это за место, где вы постоянно шатаетесь?        Мамины рекомендации он, конечно, не учёл, окатив холодной водой дочку. Она судорожно пыталась вспомнить, говорила ли она о базе родителям или выкладывала ли что-то оттуда в соцсети, но нет, такого точно не было. Поэтому, наконец, ее осенило:        — Пап, ты че, опять за мной слежку приставил?        Подобное было в прошлом году — Виктор Анатольевич тайно назначил к Таисии своего молодого помощника, который, как она узнала позже, «провожал» ее из школы к репетиторам, на курсы и домой. Причиной тогда стал сильно влюблённый в Таисию Сева — темноволосый футболист, с которым она лишь однажды целовалась в летнем лагере. Но после смены он всюду искал встреч с ней, атаковывал все ее соцсети, даже просил своих друзей писать ей, когда она с психу закинула его в черный список. Но папе отверженный ухажёр не понравился своей настойчивостью и непониманием слова «нет», поэтому тогда «крыша» Тасе была даже необходима. Как результат — уже больше полугода Сева — единственный заблокированный у неё контакт, а новые подосланные ребята из футбольной команды больше не пробиваются к ней в личку.        Но сейчас? Зачем оно нужно отцу?        — Да. Потому что, во-первых, не забывай, в чьей семье ты растёшь, а во-вторых, ты мне все равно ничего не рассказываешь.        — А ты спрашивал? — Таисия не могла контролировать колючие иголки ежика, которые вылезли в сторону отца. — Ты даже не пытался.        — Раньше мне выбивать из тебя не нужно было. А сейчас ты скрываешь от нас с мамой отношения с Борисом.        Все иголки будто разом обломались, оставив кожу ежика абсолютно голой и беззащитной. Папа узнал об этом первый, даже не мама, потому что она смогла бы сгладить углы. А от строгого отца-прокурора можно было ожидать чего угодно. Таисия сглотнула вязкую слюну и положила руки на колени, как детсадовец.        — Я не ругаюсь только потому, что одобряю твой выбор и доверяю Борису, — Тася подняла глаза исподлобья. Отец сейчас даже без формы выглядел авторитетно и хмуро. Даже с туалетной  бумагой над губой. — Но если вдруг что-то пойдёт по одному месту, если, как говорят, вы «оступитесь», я не пожалею в первую очередь Бориса.        Дочь нахмурилась, непонимающе уставившись на Виктора, и если бы сейчас их увидел незнакомый им человек, точно не спутал бы их родство — настолько точной копией отца была Таисия. Те же морщинки между бровей, те же крепко сложенные тонкие губы, те же не моргающие зелёные глаза — Тася была молодой женской версией своего папы. Именно поэтому, как рассказывала ей мама, Виктор Анатольевич пустил скупую мужскую слезу, когда впервые взял на руки комочек одеяла на выписке из роддома.        В ответ на горящий на лице дочери вопрос, он пояснил:        — Ты думаешь, я не знаю, в какой компании вы болтаетесь? Зуев и Кислов чудом ещё не в колонии. Но твоей маме каким-то образом удалось убедить меня, что с тобой они обращаются хорошо. В ином случае я бы запретил тебе общение с ними, а их…       — Ты не можешь мне запретить общаться с ними, — в Аристовой младшей снова проснулась смелость, и она уверенно расправила плечи, когда увидела, как отец многообещающе поднял подбородок.        — Ошибаешься, могу. Я твой отец.        — У меня есть мозги в башке, пап, я не тупая, — Таисию было не остановить, сама она это смогла считать лишь тогда, когда почувствовала тряску от злости во всем теле. — Я умею различать плохих от хороших, не надо меня учить. То, что Гена и Ваня на контроле у вас, никоим образом не отражается на мне, хватит на всех людей смотреть через призму ваших томов дел и клеток. И даже сейчас ты не спросил, что со мной не так, не поинтересовался о моих переживаниях, а угрожаешь мне и моим единственным друзьям.        Виктор буквально на секунду растерялся от такой бурной реакции дочери, но быстро включил режим «айсберга» — холодного, устрашающего и непотопляемого. Подобные айсберги без усердия могут потопить даже самые большие лайнеры, как мы знаем.        — Потому что я уверен, что всему виной эти твои новые «друзья».        — Но с чего эта уверенность? Почему ты просто не спросил меня? — от не сдерживаемого гнева внутри Аристова вскочила со стула, случайно потянув за собой телефон с проводом зарядки. Кульминацией повышенного тона дочери стал звонкий стук стекла телефона о плитку пола. — Ты стал сухарем. Жестким и черствым. Можешь и дальше сидеть в своём важном кабинете, искать во всех людях преступников, но в упор не замечать свою дочь.        Тася подняла с пола телефон, упавший экраном вниз. Всё-таки разбился.        — В следующий раз я залью глаза твоему прислужнику перцем.        И выскочила из кухни.        — Ты сильно взрослой стала? Самостоятельной? — полетели вслед ей отцовские грубые слова, разбиваясь о деревянную дверь комнаты дочери, в которой она скрылась.        Он наверняка хотел сказать что-то ещё, начать читать нотации, но Альмира, прилетевшая на шум, начала успокаивать мужа. Таисия же, даже не стараясь усмириться, накинула на себя пиджак, наугад побросала тетради в сумку, забыв расчесаться, и пулей вылетела в коридор. Не застёгивая ботинки, вышла из квартиры, проигнорировав маму, оставшуюся меж двух огней.        — Ты чего полураздетая вышла? — Боря, только подходивший к подъезду девушки, испуганно таращился на ее злое лицо, но тут же снял с себя пуховик и накинул на девичьи плечи. — Что-то случилось?        — Ага, домашний террор, — еле сдерживая дым из ушей, Таисия широким шагом почти убегала от дома, на ходу шарясь в школьной сумке, не находя важную тетрадь по химии.  Если она ее забыла, тройка в четверти ей обеспечена, а возвращаться домой было нельзя. — Блять, да где…       Хэнк успел предугадать по ее нервным движениям, что сумка вот-вот со всей дури полетит на землю, поэтому выхватил ее из рук Таси, преграждая ей путь. Ее обиду и гнев он потушил единственно верным вариантом — прижал к себе, грея своей толстовкой, курткой на ее плечах и спокойствием. И, конечно, это сработало. Аристова попыхтела в его шею ещё некоторое время и совсем скоро обмякла, цепляясь за парня. Прохладный ветер, дующий в разгоряченное лицо, был ей нипочём, потому что тёплые крепкие руки не позволят ей мерзнуть. Боря впитал ее в себя, заставляя дышать ему в плечо в унисон глубокими и редкими вдохами. Он накинул на Тасину голову капюшон своей куртки и погладил ее по волосам.        — Буря успокоилась? — услышав ее снисходительный смешок у себя под ухом, немного отошёл, чтобы ущипнуть кончик ее носа. — А, Тата?        Аристова, закатив глаза, улыбнулась и отвернулась, получив в щеку целебный поцелуй.        — Повздорили?        — Да, с папой.        — Вы же почти никогда не ругаетесь. Последний раз был, наверное, когда ты запрягла его водителя скататься на море, а он опоздал на совещание, — Боря со своей улыбкой может покойника заставить ответить ему улыбкой, а Таисия более чем жива, и против его чар она бессильна.        — Поэтому он теперь сам за рулем, — смеясь, кивнула Тася, вспоминая, как ее, мокрую и соленую после пляжа, отчитывал Виктор Анатольевич у входа в прокуратуру.        — Хочешь выговориться?        — Нет, я ему в лицо все высказала, — Аристова стянула с головы капюшон и, взяв за руку парня, выдвинулась в сторону школы. — Извини, что настроение с утра пораньше засрала.        — Не извиняйся. Можешь хоть орать дурью на весь район, главное, чтобы тебе легче стало.        И Таисия, почувствовав такое сильное чувство благодарности за его понимание и любовь, поцеловала его так крепко и отчаянно, что Хенкин даже не был готов к столь сносящей с ног волне. Но вовремя пришёл в себя и прижал к себе, потянув девушку за затылок. И ни она, ни он не боялись того, что из окна квартиры Таси в этот момент могли выглядывать ее родители.        В последний раз чмокнув девчонку в нос, Боря, раскрасневшийся и возбужденный, заставил себя потянуть Тасю дальше сквозь дворы, хотя сильно этого не хотел.        — Может давай устроим сегодня выходной от школы? Погуляем где-нибудь, в кино сходим? Помнишь, ты хотел в кино? Там, наверное, сейчас есть что-то интересное? — затараторила девчонка, удерживая пуховик.        Тасе хотелось как-то отблагодарить парня, быть рядом сейчас. Было тут что-то ещё, но она упорно отказывалась нащупывать возможную причину своей жертвенности.        — Нет, давай ты не будешь прогуливать на эмоциях, чтобы отомстить папе? Тем более, ты сама говорила, что в семье должен быть хотя бы один образованный человек, а с моей посещаемостью я вряд ли буду претендовать.        Конечно, Хэнку хотелось бы весь день проваляться в обнимку с Тасей; родители на работе, Оксанка на учебе, квартира свободна. Но тянуть девчонку на путь безалаберности не хочется ещё больше.        — Давай после уроков? Я зайду за тобой, пойдём в кино.        Тася недовольно застонала, но согласилась. 

***

      Тася        У тебя сейчас урок?        Рита в ту же секунду прочитала ее сообщение, но под ее контактом никак не загоралось «печатает». Таисия закинула ноги на кресло, выгрызая кутикулу на пальце до мяса. Вокруг верещали школьники младших классов, как будто не умели общаться на несколько децибелов ниже, что-то бурно обсуждали, заглядывая всей шайкой в один телефон, и надрывали животы. Даже наушники в ушах не помогали заглушить их бешенство.        Спустя минуту музыка прервалась и на разбитом экране в мелкую сеточку под плёнкой высветилась их общая фотография с Исаевой, сделанная на крыле самолёта базы.        — Привет, — ответила на звонок Таисия. — У вас перемена?        — Не, русич. Я вышла в туалет покурить, там слишком тухло. Заебалась слушать про то, как на ЕГЭ пригоняют подставных школьников и крутят тебя прям на толчке со всеми шпорами, — и в доказательство слов послышался глухой звук затяжки. — Я вчера ждала продолжения, ты меня заинтриговала, но я вырубилась с телефоном в руках.        Тася хмыкнула, теперь ковыряя лак на ногтях. Кстати, из приятного: она перестала курить. Часто в последнее время вспоминая Гену и его искренность в рассказе о своей погибшей сестрёнке и в пожелании ей, Таисии, только хорошего, она как-то сама не заметила, как в один день почувствовала отвращение от приторного запаха курилки. О чем она тут же порадовала Гену, когда они с Борей пришли на базу. И Зуев по-настоящему гордился, как собственной сестрой, несмотря на бурчания Таси из-под его груди (он вообще не контролировал силы, когда прижимал в объятья) о том, что это так себе повод для гордости. Хенкин тоже был рад за Тасю, потому что они оба помнят, как он недовольно пялился на вредную коробочку в ее руках, пока она не заметит взгляда и не уберёт ее в карман.         — Из-за чего я там должна была проржаться?        — Теперь уже сомневаюсь, что для смеха есть причина, — глубоко вздохнула Аристова, думая, с чего начать пересказ вчерашних событий.        — Бля, Ась, я теперь вообще боюсь тебе писать или звонить, что не день, то пиздец.        — Аристова, ноги спусти с кресла, — из ниоткуда взялась та самая мерзотная завуч, кривя своё сухое лицо так сильно, что стала похожа на скелет, стоящий в лабораторной по биологии. — Родители не воспитывали, что сидеть нужно на пятой точке?        И че она все никак не может отъебаться от ее воспитания? Едва взглянув на училку, Таисия поднялась с кресла, злясь, что самое удобное и безопасное для неё место в школе теперь забрызгано кислотой. Сказав в наушники подруге «щас, погоди», скрылась в коридоре, не слушая истеричку-завуча, которая все никак не могла успокоиться и в спину вопила замечания. Когда нашла-таки свободный подоконник, выглянула из окна первого этажа, и на ум пришёл образ Кисы, как тогда стоящего за стеклом, улыбающегося и зазывающего к себе.        — Та долбанутая училка докопалась, — пояснила своё молчание Аристова.        — А чего нахуй ее не послала?        — Смешно, Ритуль, — но все же улыбнулась.        — Рассказывай.        И слова полились из неё набирающей мощность волной. Тася рассказала все: как неприятный Паша или Саша (она так и не запомнила) катил к ней яйца; как ее тошнило от волнения, когда Ваня признавался ей в чувствах; как сложно было дышать, когда она не могла ответить ему тем же, смотря на его трясучку; как они договорились с Геной, что не расскажут о ее приключениях Боре, чтобы избежать разборок с Пашей-Сашей. Она думала, что переспит с этими мыслями, и всю эту вязкую мглу, вдоль и поперёк заполненную Кисой, развеет утро, свежая голова. Но случилось все ровно наоборот — под веками он, в барабанных перепонках — его густой низкий голос, в ее мурашках по рукам и ногам — его пальцы, под ее кожей — его красная густая кровь, как если бы они делили один кислород, гонимый с эритроцитами.        Легче не становилось. Лишь когда Боря охватил всю ее горячими объятиями, пронизывая ее дрожащее всю ночь тело, на время успокаивая тремор и, сам того не зная, выкидывая из ее головы самоистязающие мысли, Тасе подумалось: «может правда проще быть любимым, чем любить, как говорят люди?».        — Пиздец, — констатировала Рита на том конце трубки, молча выслушав плачущую и вытирающую сопли Таисию. — Правда, это единственное, что я сейчас могу сказать. Я просто в ахере. Но я чувствовала, что в Кисе что-то изменилось. Даже сейчас на уроке сидит странный.        — Как у него дела? — шмыгнула Тася, наблюдая, как школьники после оглушительного звонка с перемены стайками разбредаются по кабинетам.        — Ходит отмороженный, как будто язык проглотил. Обычно его не заткнуть, сама знаешь. А когда он злой, отрывается на всех подряд, а сейчас… ничего, — задумчиво говорила Рита, а на фоне зашумел звук смыва соседнего туалета. — Что сама думаешь обо всей этой ситуации?        — Ничего. Я не буду бросать Борю из-за Ваниных загонов.        — А из-за своих чувств? — острым ножом по сердцу провела подруга, как обычно отрезвляя.        Аристова замолчала. Нос неприятно забился из-за слез, и захотелось спать. Рита поняла состояние подруги.        — Ещё и с папой разосрались с утра, — добила саму себя Тася.       — Сильно?       — Да. Тем более, что мы никогда не ссоримся.       — А из-за чего?       — Он слежку за мной устроил и узнал, что мы с Борей встречаемся. Ещё и насчёт Вани и Гены начал мозги насиловать.       Муха, зажатая между двумя створками окон, билась почти в лоб Таси, глупо надеясь выскочить из западни.       — Блять, что? Слежка? — закашлялась дымом Рита. — Это какой-то локальный прикол или прям реально приставил к тебе кого-то?       — Прям реально приставил человека из прокуратуры, и он тёрся у нашей базы.       Ей стало жалко не находящее себе место насекомое, и Тася открыла одну из скрипучих створок, выпуская благодарно жужжащую муху.       — Это, конечно, стремно, но его можно понять. Я бы тоже не хотела, чтобы моя единственная дочурка тусовалась с такими дворовыми наркошами.       — А мне пофиг. Я не собираюсь его понимать, потому что и он не хочет меня услышать. Короче, проехали.       — Ладно, зайка, не злись. Ты занята после школы?        — Мы с Борей в кино собирались.        — Супер. Хорошо вам погулять. Попробуй выкинуть Кису из головы.        — Попробую.        Рита чмокнула ее в трубку и отключилась. Тася, растерев ещё не высохшие слёзы по всему лицу, оттолкнулась от подоконника и побежала в сторону класса, когда в конце коридора снова увидела силуэт завуча-дементора, высасывающего все хорошие (почему-то только Тасины) эмоции. 

***

      Тася играла в куклы до 14 лет, когда все ее сверстники уже страдали от неразделенной любви и умудрялись уже бросать друг друга, устраивая драмы похлеще турецких сериалов. Тогда она думала, что с ней что-то не так, и до 40 лет она не будет знать любви от мальчиков. Как повернулась жизнь в этом плане, и рассказывать не надо.        Маленьким куклам, не длинноногим Барби, а мини-девочкам и мальчикам было удобно строить самодельные квартиры, сооружать им кровати из носовых платков и лепить еду из пластилина. Мама восхищалась ее мелкой моторикой, когда под столом дочери натыкалась на крошечные несъедобные бургеры и тортики. Об этом она хвасталась однажды ее мальчикам на базе. Но все равно сильно удивилась, когда в один из дней вышла на общий балкон и увидела маленькую куколку, совсем как из детства, мило сидящую на ее кресле. Она не видела таких уже несколько лет, думая, что их сейчас не найти — все свои игрушки она давно отдала своим двоюродным сестренкам. И почему-то даже не подумала о том, чтобы оставить хотя бы одну на память.        Светясь от счастья, Таисия сфотографировала светловолосую куклу в розовом платье и отправила фотографию Боре.        Тася        Очень мило)        Боря       Это та кукла, которой ты игралась в 7 классе?        Где ты ее откопала?        И тогда улыбка с ее лица буквально улетучилась. Это не Хенкин сделал ей такой мини-сюрприз. Но Мел и Гена не появлялись на этом балконе и возможно даже не знали о ее любимом месте. Тогда остаётся лишь один человек, который знал о ее детской страсти, вхожий в ее маленький мир с пепельницей в виде жестяной банки из-под пива, лежащей в углу балкона.        И о нем она старательно забывала всю последнюю неделю. Ваня, подгадывая момент, появлялся на базе лишь тогда, когда Таси там не было. Они никак не контактировали, разве что оба читали то, что писали в их чате с тупым названием «сами вы вонючие кроме Куклы». Иногда по ночам она слышала рёв мотоцикла, если это не было плодом ее воображения. Но на этом все.        Она старалась раствориться в Боре все это время, проводила с ним почти все свободное время, уже обижая Риту, потому что они стали реже видеться, и удивляя своего парня напористостью. Сбегая с ним через аварийный выход от папиной «шестерки», который ждал ее у служебной машины с синими мигалками возле школы, Тася чувствовала себя самым счастливым и свободным человеком. Прямо как та муха, выбравшаяся из ловушки окна. В кинотеатре, когда стало понятно, что фильм — полное говно, Тася целовала Хэнка так упоенно и нетерпеливо, что он даже начал ерзать в кресле и взмолился, чтобы она прекратила, иначе: «не сдержусь». Она довела саму себя до такого состояния, что когда они с Борей засели у него дома после школы, готова была подарить ему девственность, ногтями царапая резинку его треников. У Хенкина потемнели глаза, напрочь сбилось дыхание, но он через силу отвёл ее руку от штанов, руководствуясь какими-то своими соображениями совести. Он не смог позволить себе переступить эту черту, по крайней мере пока. И Тася внутри себя благодарила его, потому что ее нервы были оголены уже которую неделю. Она совершенно не заслуживает такого идеального парня.        А сейчас, думая, стоит ли срывать корочку с раны, которая терпеливо твердела все это время, переоценила возможности своего организма. Уже в который раз.        Их разделило всего два гудка.        — Привет, — прозвучал глухой голос Кисы в динамике, и Тася успела пожалеть, что нажала-таки на звонок.        Она точно не вывезет этого, но бросать трубку сейчас было тупо. Можно было, конечно, оправдаться, что случайно ткнула на его контакт, а айфоны — тупые создания, набирают номер одним нажатием, так ещё и лёжа в кармане толстовки. Но, как оказалось, Тасе важнее было слышать его, она соскучилась так, что сердце защемило, а о последствиях подумает позже.        — Привет, — потерянно, с вопросительной интонацией ответила она, будто это он нарушил их договорённость и переступил границы, отделяющие две их жизни друг от друга.        — Как дела? — он привычно шмыгнул.        — Зачем ты принес куклу? — игнорируя его вопрос, спросила Аристова.        — Ты же Кукла, — она слышала, как он улыбался. — И ты же их любишь, Вась.        Она зажмурила глаза, когда услышала ставшее запретным слово, и молилась, чтобы он не услышал ее глубокий выдох. «Ты уже близка к поражению, складывай оружие».        — Раньше, в детстве — да.        Сдаться без боя — не в ее природе, особенно в бое с самой собой.        — Больше не любишь?        — Люблю, — призналась-таки она. Патроны заканчиваются в ее автомате, но нужно биться до конца. — Спасибо.        — Пожалуйста, Вась, — его голос был таким расслабленным и замедленным, что Тася почувствовала неладное.        — Ты пьян?        — Нет, — твёрдо ответил он и снова шмыгнул.        — Накуренный?        Его молчание сказало больше, чем оправдательные слова. Тася все поняла, и Ваня это тоже понял. Он не отрицал свою нетрезвость от веществ только для того, чтобы услышать, как она ругается на него, как искренне волнуется о его состоянии. Так близко к сердцу его зависимость принимала только его мама. А теперь и Тася.        Но вопреки его желанию она спустя некоторое время молчания тяжело пробормотала:        — Ладно, Вань. Пока. Ещё раз спасибо за куклу.        И снова Ваню перекинуло в ночь, когда мама нашла его в полусознании на полу спальни с пеной у рта и в панике побежала за врачом — соседом по их лестничной площадке. Тогда им удалось откачать его. Он слышал где-то издалека, как его мама горько плакала, сидя на коленях перед ним; чувствовал, как она гладила его мокрые волосы, лоб и щеки. А на утро мама, видимо за ночь так и не поспавшая, совсем разбитая, молча ушла на работу. Она устала плакать из-за сына, устала звонить в больницы, когда Ваня не берет трубку по ночам, боясь услышать от дежурного врача, что ее сын в реанимации и борется за свою жизнь. Тогда Ваня не ширялся около месяца.        А теперь в ее, Тасином, голосе он слышал мамину усталость. И ему снова стало страшно.        — Нет, Тась, пожалуйста, не бросай трубку! Пожалуйста, поговори со мной немного! — прохрипел он, прижимая телефон к уху со всей силы, чтобы услышать на том конце хотя бы ее дыхание. Главное знать, что она его не бросила сейчас.        И она не бросила. Ни его, ни трубку. Снова молчала, и Кисе было этого достаточно. Она злилась на него, разочаровывалась из раза в раз, старалась избегать, это было ясно как день. Но все же была, хоть не давала дотянуться до себя, коснуться ее и ее сердца.        — Прости, — вырвалось из него. Этот надсадный шёпот-хрип был жалким, он это понимал. И впервые он так унижался перед девушкой. Перед всеми остальными у него не возникало даже намёка на чувство вины, даже когда он подсаживал девчонок на таблетки.        Он всегда считал, что вина в том, что человек садится в систему, лежит лишь на нем самом. Это же распространялось на самого Ваню. В его глотку никто не запихивал разноцветные «конфетки», не заставлял закупаться ими с запасом, он сам искал дилеров и сам покупал свою зависимость. Кисин внутренний стержень слишком хрупкий и ломкий, крошащийся изо дня в день. Примерно такая же никакая сила воли и у его одноразовых, раз они соглашались на то, что он им предлагал, чтобы тщетно впечатлить его; а иногда и сами просили. Поэтому он категорически отрицал свою вину.       Аристова же не такая, как бы это избито и уебищно не звучало. Она была слишком «тёпленькой», когда они впервые встретились, и подобные тепличные девчонки не уступали тусовщицам-наркоманкам, желая испробовать все и быть на одной волне с ним. Но Тася не велась. А он и не предлагал и никогда не предложит.        — Зачем ты опять принимал? — негромко спросила она, потирая веки.        — С батей виделся. Я говорил, что он торчок? — видимо, правда нуждался в ее компании, раз так правдиво отвечает.        — Нет, — в неприятном удивлении расширила она глаза, нервно гладя волосы куклы.        Значит, у Кисы была генетическая предрасположенность к запрещённым веществам? Существует ли вообще ген наркомана? Передаётся ли он по наследству? Тася обязательно почитает об этом.        — Ну, вот говорю сейчас. Сидит на какой-то чернухе, еле живой. Я в ахуе, что может говорить и логически рассуждать, — с отвращением сказал Киса, шмыгнув носом.        — Как его зовут? — аккуратно спросила она, немного подбираясь к Ване.        — Антон Витальич. Я, получается, Иван Антонович. Какая хуйня, — Кислов усмехнулся, и Тася против воли улыбнулась. — Он типа врачом был. Хирургом, кажется. Но вот так жизнь по пизде пошла.        — Ну, видимо не совсем, раз спустя столько лет узнал о существовании сына, — Таисия принялась плести что-то из волос куклы, пытаясь отвлечься.        — Ага, кому как, — Ваня затянулся сигаретой и раздался скрип дивана.        — Не держи на него зла, Вань. Родителей не выбирают. А если бы он не был заинтересован, то не назначал бы тебе встреч, — Таисия не знала Антона Витальевича, но ей было его жалко. Зная взрывную натуру Кисы, от него можно было ожидать любых выкидонов, когда он узнал перевернувшую его жизнь новость. И скорее всего, там было что-то, он, наверное, рвал и метал, наговорил всяких жестокостей, просто ей об этом не сказал.        — Вась, я тебя, конечно, люблю, но не читай мне ебучую мораль, — на одном выдохе сигаретного дыма выпалил он, отчего голос был ещё ниже обычного.        — Следи, что говоришь, — вздрогнула Тася не из-за мата. — Ты переходишь…       — Понял, да. Перехожу границы. Но сложно не переходить, знаешь, особенно когда ты сама мне звонишь и… благодаришь… — Ваню понесло, поток искренности из-за скуренной травки никак не останавливался, а Тасе это слышать было тяжело.        — Вань, перестань, пожалуйста, — из-за нервозности косичка у куколки получилась слишком тугой, натуральные волосы не выдержали бы таких издевательств.        — Ладно, — он снова затянулся и помолчал несколько секунд, и только после озвученного вопроса стало понятно, для чего он собирал волю в кулак: — Как у вас с Хэнком?        Тася посадила куколку перед собой. Ее волосы были сильно светлее Бориных и совсем не отдавали рыжим. Но глаза были такого же светло-голубого цвета. Представить на месте пластиковой девочки своего парня было сложно, но необходимо, чтобы не заносило. Хенкин напротив Таси распахнул глаза в ожидании, как бы спрашивая: «да, как у нас с тобой?».        — Все хорошо, — почти не соврала она, против воли вслушиваясь в тихий выдох Кисы. — А у тебя с… кем? Алиной, наверное?        Ваня снисходительно ухмыльнулся, как ухмыляется каждый раз, когда Тася вспоминает об этой малоинтеллектуальной девчонке.        — Все хорошо, — Тасин вопрос был лишь попыткой взять на понт, но было почти больно слышать его ответ. — Мы не виделись дохуя времени, и это лучшее, что могло с нами произойти.        Но ему удалось притупить боль, даже вызвав щекотку.        — И как ты не умер от спермотоксикоза? — кукла-Хэнк осуждающе глянула на девушку, но Тася лишь пожала плечами и развела руками, как бы спрашивая: «А что? Я просто говорю с ним на его языке».        — Кто сказал, что я от него страдаю? — Киса смеялся, щёлкая зажигалкой. — Можно же по-старинки справляться с этим.        — Сильно сомневаюсь, что ты так справляешься.        — Хочешь, могу на видео снять? — ласково понизив голос, предложил он.        — Фу, нет.        Киса засмеялся так звонко, что и Тася не смогла сдержать улыбки. Опустив лицо в раскрытые ладони, она думала, в какую же жопу залезает все глубже и глубже. Киса — плохой, это никогда не выходит у неё из головы, но всегда появляются какие-то «но», оправдывающие его в глазах Таси. И вот она старается быть дальше, отвергает его не один раз, но все равно сейчас сидит на балконе и как дура улыбается его накуренному смеху.        — Можно я приеду, Вась? — хрипло спросил он, а на фоне была абсолютная тишина: ни щёлка зажигалки, ни затяга сигареты. Он внимательно слушал ее милиреакцию, вслушивался, и если вдруг одним только вздохом она разрешит, он в ту же секунду вылетит из своей квартиры на 1 этаже и полетит на мотике, плевать, что укуренный. Ей его нетрезвый вид, естественно, не понравится, она может начать душнить, но сейчас он даже хотел выслушивать все это.        И когда это все в нем появилось? Ещё и выросло до таких огромных размеров. Может, когда он решил впервые ради девчонки переступить свои выдуманные, как оказалось, принципы, и напялить-таки дебильную чёрную рубашку, чтобы вызвать у неё улыбку или восхищение? Или чуть раньше, когда она, не приходя в сознание от сна, говорила с ним по телефону таким разнеженным, тёплым голосом, а он улыбался и жмурил глаза, чтобы их блеск не прожег шторы в комнате? Или совсем-совсем раньше, когда впервые ее чистый, нетронутый пороками человеческими взгляд столкнулся с его, чёрным? В их первую встречу она так много улыбалась, и ему даже показалось, что она какая-то психбольная или лживая до мозга костей. Где-то глубоко его, наверное, даже раздражала эта ее ровная улыбка, потому что мозгов, очевидно, в черепушке не больше грецкого ореха. Таких девственниц совсем не интересно ломать, в смысле на секс — они этими своими невинными глазками хлопают и ложатся в кровать, не задавая вопросов.        Но Тася, блять, исключение из правил мыслимых и немыслимых. Ходячая проблема, ни в чем они с Кисой не находят компромисса, постоянно только лишь срутся, а у нее, небось, слёзы высохли из-за того, что так близко принимает его болезнь. Он, конечно, творит хуйню без остановки, но только ей хочется давать обещания, что «все будет хорошо». Тасенька умнее Вани, причём намного, поэтому не верит в его слова, он сам это прекрасно понимает. Но ведь соглашается из раза в раз вязаться с ним. Что может подтолкнуть человека на постоянные прощения? Большая любовь, большая миролюбивость. Хочется верить в первое, что в ней, в Тасе, сидит хотя бы маленькая часть того, что жрет Кису изо дня в день, особенно сейчас, когда он не видит ее в физическом мире, не под кайфом, не в таблетках и не в траве.        Ему хочется орать от того, как словно стеблями плюща эти чувства его привязали, запрещая бежать во все стороны. Неужели Алинка или любая другая девчонка отказали бы ему хотя бы в бестолковом времяпрепровождении? Они бы бесцельно катались по городу, а он ловил бы восхищенные взгляды и касания от девчонок — им нравится мотоцикл и Киса за его рулем. Но ему даже не хочется ничего этого. Хочется либо накуриваться либо к Тасе. Второе у него под запретом, первое — его верный друг который год. Выбор очевиден. И опять же, в таблетках — она.        — Нет. Ты обещал, — Таисия сказала это с такой вселенской усталостью, будто страдающему от деменции деду говорит, что она — его внучка.        — Я не обещал, что исчезну из твоей жизни.        — Звучит как угроза. «Не обещал, значит не исчезну», — и снова куколка напротив посмотрела на девчонку вопросительно.        — Не исчезну, да, — Киса сел на диване, как будто в ожидании выстрела стартового пистолета, чтобы сигануть. Он чувствовал, что ещё немного — и он ее дожмёт.        — Исчезнешь, если я скажу, — вредничала она, не выдержав зрительного контакта с куклой-Борей.        — Так скажи, — Ваня уже взял в руку ключ от мотоцикла, валяющийся на пледе, предвкушая свою маленькую победу.        И Тася молчала. Понимала, что даже если она сейчас скажет исчезнуть, Киса ослушается, пропустит ее слова мимо ушей и сделает, как посчитает нужным, руководствуясь своей извращённой моралью и логикой. Но даже при этом всем она не готова была озвучить и представить, что он по правде уйдёт из ее жизни. Эгоизм, скажете вы. И будете абсолютно правы.        — М? — в нетерпении промычал Киса.        Таисия схватила с перил куклу, вжала ее в кресло лицом в подушку.        — Спокойной ночи, Вань.        И снова он ее недооценил.