Двенадцать

Лини понял, что совершил глупость. Огромную, непростительную глупость. В чем именно она заключалась: в том, что он влюбился в альфу или в том, что, будучи бетой, он согласился на его манящие речи и буквально разложил себя на блюдечке перед альфой в гоне, он не знает, но уверен, что где-то в этих двух мыслях скрывается правильный ответ. Как следует порассуждать особо времени у Лини не было. Ему бы просто не отключиться, это сейчас в приоритете. Самому Итеру, Лини знает, абсолютно точно плевать на то, что он бета, а вот его внутреннему альфе это не нравится. Очень сильно не нравится. Громко заскулив, когда, толкнувшись, Итер замирает, вцепившись зубами в загривок бете, Лини открывает рот, чтобы вобрать хоть немного воздуха, но получается лишь позорно всхлипнуть. Внутри все зудит. Лини бета и его организм совершенно точно не предназначен для узла. Поэтому, когда тот формируется, у него в глазах появляются звезды вместе со слезами. Мало того, что его живот переполнен чужой спермой, так Итер еще и повязал его. От инородного, разбухающего с каждой секундой все больше и больше объекта в своем животе Лини хочется блевать. Ему больно. Настолько, что он даже не замечает того, что укус на загривке кровоточит и пульсирует. Боль распространилась по всему телу. Лишь когда краем глаза бета замечает маленькую красную дорожку, что рекой стекла по его шее, когда видит крохотную каплю на подушке, он понимает, что готов сдаться. Это невыносимо. Итер и раньше был довольно грубым в сексе, но это переходит все границы. Попытавшись двинуться, Лини вскрикивает, когда Итер хватает его за шею и вжимает лицом в подушку, сдавливая пальцы на горле. Его самого трясет. Не то от возбуждения, не то от злости. Скорее всего, последнее. Потому что, склонившись к бете, Итер рычит ему прямо в ухо: «не смей блять двигаться», тем самым ломая последнюю соломинку надежды Лини, что альфа еще хоть немного находится в сознании и понимает, что творит. Нет. Вообще нет. Сейчас Итеру плевать на него, как на личность, как на друга. Для него Лини в данный момент — просто тело, которое отвергает его по причине своей природы. И это раздражает его просто до невозможности. Лини старается даже дышать через раз. Чем меньше признаков жизни и непокорства он подает, тем лучше. Разрывающая изнутри боль постепенно сходит на нет. Лини перестает чувствовать что либо, кроме отчаяния. Ему хочется домой. Ему не нравится, когда с ним обращаются, как с омегой. Он бета. Он выше омег по рангу. Он не должен был попасть в такую ситуацию. Они оба не должны были в нее попасть. Все из-за того парня, понимает Лини, когда Итер, расцепив хват на горле, впивается короткими ногтями ему в плечи, принимаясь неистово долбиться внутрь, хотя узел еще не спал. Лини слабо стонет, содрогаясь всем телом, когда чувствует, как мягкие ткани под таким напором не выдерживают и, скорее всего, рвутся. Лини хочется плакать. Если бы Итер не столкнулся с тем парнем, все было бы в порядке. Блять, почему тем, кто спровоцировал гон его альфы должен был оказаться именно омегой? Да еще и таким стремным! Какое вообще он имел право контактировать с его альфой? Лини в бешенстве. Если он еще хоть раз увидит эту рожу, как следует врежет ему, чтобы в следующий раз знал, что бывает, когда какой-то там омега не может держать себя в руках. Лини тошно. Хорошо, что Итер не помнит из-за чего его конкретно так занесло. Лини ему не скажет. Это будет секрет, который он сохранит. — Ты отвлекаешься, — взяв за волосы, Итер приподнимает голову друга и тянет назад. Наверное, вся комната сейчас пропахла вдоль и поперек запахом альфы. Но Лини этого не чувствует. Потому что он бета. Все из-за того, что он гребаный бета… — Итер, — хрипло зовет он, — мне больно. — Я знаю, — отпустив волосы, Итер пихает Лини обратно, смещая ладони с плеч на бедра. Лини так устал. Он просто хочет домой. Последней каплей стал удар. По лицу, если быть точнее. У Лини не осталось сил вообще от слова совсем. И когда он все же соизволил оповестить Итера об этом, тот лишь разозлился. Лини нечасто дерется. Если быть честным, он вообще не любит все это дело, потому что синяки на нем очень долго заживают. Получив неплохую такую оплеуху по лицу, Лини понимает, что это все. Дальше он не в состоянии продолжать. Если он не попытается выбраться, Итер его просто изобьет и затрахает до смерти. В момент помутнения рассудка, когда Лини пытался спихнуть Итера с себя, параллельно пытаясь стереть с лица мокрые дорожки, что не прекращая лились из глаз из-за ужасной боли внизу, бета почувствовал, что что-то не так. Итер вцепился в него мертвой хваткой. Настолько сильным был захват, что у него занемела и опухла рука. Лини воет от боли и в следующий момент Итера, как маленького капризного котенка берут за шкирку и оттаскивают от него практически на край кровати. Весь избитый, с кровавыми подтеками по всему телу, с прокусанной шеей, наливающимся краской синяком на скуле, Лини ахает от неожиданности и, бросив взгляд на свою истерзанную задницу, видит лишь, как из него вытекает сперма вперемешку с кровью. Лини охватывает ужас. Все, что он может, это бездумно открыть рот и задышать, как собака в сорокоградусную жару от накатившего осознания. Он пытается двинуться, но все тело одеревенело и теперь не хочет подчиняться приказам мозга, поэтому у него не получается сдвинуться даже на жалкий миллиметр. — Лини, — резко подняв голову, бета во все глаза уставливается на профессора, пары которого он постоянно прогуливал, но теперь, кажется, не будет. Тот явно выглядел напряженным, пока держал всего извивающегося Итера двумя руками. От усердия у него на лбу проявилось несколько вен, а само лицо неизбежно покраснело, — будь добр, возьми себя в руки и выйди к сестре. Точно, Линетт. Воспоминание о сестре немного придают сил. Совсем немного, правда, но их хватает, чтобы Лини моментально влез в свою сброшенную одежду и, не застегнув ширинку на джинсах, вылетел из комнаты, падая навзничь на твердый пол, придерживаемый сестрой и Люмин с обеих сторон. Ноги не двигаются больше. Вообще ничего не двигается. Он словно поломанная шарнирная кукла, о которой забыли на несколько лет. — Поможете встать? — голос предательски сипит, а горле появляется неприятное раздражение, из-за чего после произнесенного вопроса парень закашливается и не может остановиться еще какое-то время. — Отведи его в мою комнату, — произносит Люмин, пока Лини отчаянно пытается выкашлять собственные легкие, — я подожду профессора и принесу аптечку. Лини, хочешь чего-нибудь выпить? — Сделай ему просто чай, — Линетт вздыхает и по одному только этому вздохну Лини понимает, что, видимо, он выглядит просто отвратно. Потому что сестра звучит напуганной. Она никогда так не звучала. — Хорошо, — на этом диалог заканчивается. Люмин помогает Линетт поднять ее брата на ноги и терпеливо ждет, пока эти двое исчезнут за пределами ее комнаты. Убедившись, что с другом все более-менее в порядке, по крайней мере, что он жив, девушка коротко стучит в комнату своего брата и, не дождавшись ответа, дергает за ручку. Благо ей не потребовалось самой ни о чем спрашивать. Профессор уже собирался выходить, когда она открыла дверь. Выйдя из комнаты, Чжун Ли тяжело выдыхает и потирает занемевшую шею, прежде чем ответить девушке на ее немой вопрос в глазах. — С Итером все нормально, я ввел ему лекарство, и он уснул. — Лекарство? — Люмин тут же чувствует небольшой укол совести. Насколько она знает, инъекции могут делать только врачи в больницах, а за пределами медицинских учреждений альф снабжают лишь легкими препаратами, да и то лишь для того, чтобы они смогли добраться до больницы за соответствующей помощью. Чтобы иметь у себя дома лекарства, которые действительно могут помочь унять горячку от гона, нужно быть либо врачом, либо иметь немереное количество денег. Мельком оглядев профессора с ног до головы Люмин так и не пришла ни к какому выводу. Он не выглядит как врач, а про доходы спрашивать вот так вот в лоб неприлично, поэтому, смутившись, девушке ничего не оставалось, кроме как пролепетать слова благодарности. — Вам следует позвонить в больницу и попросить приставить к Итеру врача. Это его первый гон? — Люмин кивает, — Тогда все понятно. Не подпускай к нему никого, и сама старайся не заходить. Я бы посоветовал тебе запереть его в клетке, но понимаю, как это звучит, поэтому настоятельно рекомендую врача, — Чжун Ли делает короткую паузу, прежде чем закончить, — по крайней мере, выйдет дешевле, чем самим закупаться лекарствами. — Спасибо, — вновь бормочет альфа, — мистер Ли, извините, что вам пришлось… — Нет проблем, — перебивает ученицу мужчина, — Как я понял, я единственный, кто мог бы вам помочь. Поэтому не переживай. И, да, Люмин, — девушка мычит, поднимая глаза на профессора, — скажи своему брату, что, если он не сдаст мне реферат в конце месяца, я подам прошение на его отчисление. Провожать не надо, дверь я захлопну. Люмин все же проводила профессора. Он выглядел уставшим и слегка замученным, словно в один момент у него иссякли все его силы. В колледже он производил совершенно иное впечатление. Всегда холоден и собран. Глядя на него сейчас, немного потерянного и растрепанного, с впалыми глазами, Люмин почему-то отчетливо увидела в нем схожие с Сяо черты. Она не так много знает об этом бете, да и видела его лишь изредка, но по рассказам брата сложила о нем впечатление довольно спокойного, знающего, что делает, парня. И, насколько она может знать, Сяо много работает. Чжун Ли тоже много работает. Может внешне они и не очень похожи, но характер у них один. По крайней мере, Люмин так показалось. Правду она вряд ли узнает. Да и не очень хочется, на самом деле. Первым делом, после того, как профессор покинул их дом, а Итер отключился до утра точно, Люмин пошла на кухню, раскопала в каких-то завалах древнюю аптечку, которую стоило бы перебрать на наличие просрочки, поставила чайник и минуты три молча пялилась на открытый ящик с кружками, не зная, что должна чувствовать. Линетт просила ее не извиняться, потому что Люмин ни в чем не виновата, и то, что их братья — идиоты, не их вина, но Люмин все равно стыдно перед подругой. Еще более неловко ей стало, когда она увидела Лини. Ее брат сотворил с ним такое, а Линетт даже не взглянула на нее косо, хотя стоило бы. Ее мучает совесть за произошедшее, но Люмин знает, что брату будет по барабану на то, что он покалечил Лини, поэтому ей кажется, что хоть кто-то из них должен извиниться. На удивление, Лини не выглядел таким уж напуганным. Его трясло, и он периодически шипел от боли, но в общем и целом был в порядке. Пока Люмин общалась с профессором, Линетт умудрилась затащить брата в ванную и уговорить его справиться со своими интимными местами самому. Вряд ли Лини сопротивлялся. Когда Линетт не просит, а требует, он не в состоянии возразить. Все, что осталось сделать Люмин, так это обработать видимые раны и перебинтовать шею бете, извиняясь каждый раз, когда давила пальцами слишком сильно, задевая рубцы, что Итер оставил зубами. — Лини, — тихонько зовет альфа, краем глаза видя тот самый взгляд Линетт, который буквально кричит «прекрати извиняться, ты ничего не сделала». Да, она ничего не сделала. Но ее брат сделал. Она должна взять ответственность. Кто, если не она, возьмет ее? Итер? Он не будет этого делать, ему все равно. — Не извиняйся, я сам дурак, раз согласился на такое, — смеется парень, но Люмин видит, что в уголках его глаз скопились слезы. Ей кажется, это слезы разочарования. Ничего не может быть обиднее, чем разочароваться в человеке, в которого ты влюблен вот уже четыре года. Люмин так жаль. Он даже представить не может, насколько сильно ей жаль, что ее брат — вот такой. — Ну хоть признал, — вздыхает Линетт, хлопая на место на кровати рядом с собой, чтобы Люмин села рядом. Альфа так и поступает. Сидя между двумя бетами, между такими же, как они с Итером, братом и сестрой, Люмин чувствует, как хочет провалиться сквозь землю от стыда, — Люмин, — произносит Линетт, — ты не виновата. — Я не должна была запускать тебя в дом, — на выдохе произносит Люмин, поворачиваясь к Лини, — прости меня. — Все нормально, — Лини осторожно кладет ладонь девушке на плечо. В сравнении с Итером, его сестра гораздо мягче и добрее. Она слишком близко принимает к сердцу вот такие вот ситуации, — я не сержусь на тебя. — Но Итер…. — Мы поговорим с ним, когда он придет в себя, — перебивает ее Линетт, — Я не буду его оправдывать, но он должен знать, что натворил. Гон — это не оправдание. — Я…да, — сдается Люмин, — ты права. — Хорошо. Тогда мы сейчас в больницу, а потом домой, — Лини хочет что-то сказать, но его сестра останавливает его одним лишь взглядом, — хочешь предложить что-то другое? — Н-нет. — Тогда идем. Люмин долго и упорно уговаривала Линетт забрать с собой хотя бы часть лимонного пирога, что она приготовила к приезду Аяки, но та категорически отказывалась. Лини молча собрался и вызвал такси, находясь все это время где-то глубоко в себе. Каждый раз, когда Люмин замечала, как у него трясутся руки, что он не может даже завязать шнурки, у нее ныло сердце. Ей хочется его поддержать хоть как-то, но она не может просто взять и сказать, что альфа, который сделал такое с ним, настоящий уебок, потому что он, блин, ее брат, которого она любит несмотря ни на что. Эта дилемма доводит ее чуть ли не до истерики и когда настает время прощаться, Люмин крепко обнимает Лини и еще раза четыре просит у него прощения, все четыре раза слыша мягкое: «все хорошо, Люмин, все в порядке». — Люмин, — напоследок зовет ее Линнет, уже стоя в дверях, — не бери на себя слишком многое, иначе морщины появятся. Этими словами Линетт застает ее врасплох, альфа даже не находит, что ответить подруге. А когда до нее доходит, что Линетт просто хотела таким образом поднять ей настроение, то тихонько смеется уже в закрытую дверь. Смех переходит в слезы, потому что она разрывается между чувством злости на Итера и пониманием, почему он стал именно таким. Люмин так не любит, когда происходит подобное. Иногда ей и правда хочется быть младшей сестрой под защитой своего непутевого старшего брата, но она не может. Ее сестринская ноша легла на плечи пять лет назад и с каждым днем она становится все тяжелее. Люмин не знает, что ей делать. Она не уверена, на чью сторону должна встать. Она запуталась.