Двенадцать

Скара заканчивает переодеваться как раз в тот момент, когда дверь подсобного помещения открывается и в проеме возникает Венти. Несмотря на то, что он провел здесь всю ночь, усталым он не выглядит, даже наоборот, у него, кажется, энергии лишь прибавилось. Никак не отреагировав на внезапное вторжение в личное пространство, потому что сил не было даже на то, чтобы нахмуриться, Скара отводит взгляд и кивает головой, надевая свою излюбленную черную маску. Пальцами он слегка задевает подвески на ушах, от чего те звенят. Вильнув хвостом и поправив рубашку, Скарамучча щелкает застежкой набедренной сумки и вновь поворачивается к парню. — Ну что? — не выдерживает он. У него осталось каких-то три часа чтобы добраться до своей крохотной квартирки, больше напоминающей конуру, и поспать. После у него смена сначала в кофейне, а потом в супермаркете, у него нет лишних двадцати минут на какие-то идиотские разговоры. — Не мог бы ты разбудить Кадзуху? Скара, кажется, всегда говорит Венти о том, что он может в любой момент просто взять этого пса за шкирку и выкинуть из бара за то, что он засыпает прямо здесь. Какого черта никто никогда не прислушивается к его советам? Это раздражает, вообще-то. — У меня нет на это времени, — Скара прижимает уши к голове, вздыхает и собирается уже протиснуться сквозь друга, чтобы уйти домой, как его самым наглым образом останавливают. Хотя Венти тоже омега, у него чересчур сильная хватка. От нее порой остаются синяки. — Пожалуйста, — с нажимом произносит парень, — просто толкни его пару раз, Скар. Сил нет вообще. Не на то, чтобы спорить, не на то, чтобы выдать из себя хоть какую-то эмоцию. — Скажи Сяо, пусть передаст боссу, что в понедельник я приду на час позже, — произносит он на выдохе и Венти тут же отпускает его руку, мгновенно просияв. — Спасибо! Ладно, его квартира не так далеко, ему должно хватить и часа на сон, не критично. Разойдясь с Венти по разным сторонам, Скарамучча медленно приближается к самому дальнему столику с диванчиками. Как так получается, что, несмотря на то, что их компания всегда ошивается в центре зала, каждое утро после таких вот посиделок Каэдэхара находится спящим в самом плохо просматриваемом углу? Скара не знает. И не то, чтобы не хочет знать, просто никогда не поинтересуется, а Кадзуха ему не скажет. Пока их отношения ограничиваются расстоянием вытянутой руки, все в порядке. Никому из них не станет лучше, если они поддадутся инстинктам. И Кадзуха его немного пугает. Особенно, когда его животная натура берет вверх. Даже сам вид волчьих ушей заставляет нервно сглотнуть. Хотя, наверное, несмотря на то, что Кадзуха — волк, его уши мягкие. Скара себя одергивает. Ему неинтересно. — Эй, — окликает он, но голос предательски дрогает и получается как-то слишком тихо. Приспустив маску с лица, Скарамучча нервно дергает ушками, присаживаясь на корточки возле мирно сопящего Кадзухи, — слышишь меня, псина? — Кадзуха не реагирует, поэтому Скара ждет еще несколько секунд, прежде чем потрепать его за плечо несколько раз, — Кадзуха, — практически неслышимо зовет он и в этот самый момент глаза парня широко распахиваются, заставляя кровь в жилах Куникудзуши застыть от страха. Потому что в Кадзухе волка больше, чем в нем кота, и он никогда прежде не видел, чтобы глаза парня из алых превращались в янтарные, а зрачок сужался. — Прости! — резко сев на диване, Кадзуха закрывает лицо руками и уже через секунду его глаза становятся привычного для Скары цвета. Но несмотря на это, сердце омеги все равно колотится, как бешеное, а инстинкты требуют поджать хвост и сбежать, пока на него не напали. Страшно. Так страшно, — Я…я снова уснул? Вопрос явно риторический и не требует ответа. Скара коротко угукает, встает с корточек и отходит от альфы на несколько шагов. Самым правильным решением для него было бы спрятать свой звериный признак и не показывать Кадзухе, насколько сильно он испугался на самом деле. Но проблема в том, что он не может его прятать рядом с ним. Врач сказал, это естественная реакция для людей с животными признаками. Тело отказывается подчиняться приказам рядом со своей парой, оно чувствует себя комфортно и не хочет прятать ни уши, ни хвост. Наверное, по этой же причине Кадзуха раздраженно цыкает, пытаясь совладать со своим животным началом и убрать собственные уши. Бесполезно. Пока они рядом друг с другом, как бы они не врали, их выдают с потрохами собственные тела. Еще одна причина для того, чтобы держаться как можно дальше от Каэдэхары. — Вали домой, бар закрыт, — Скара старается произносит слова четко, но его голос дрожит, а в ушах стоит мерзкий писк. Недосып — страшная штука. Кадзуха теряется всего на секунду. И этого времени хватило, что бы Куникудзуши ретировался из его поля зрения, громко хлопнув стальной дверью. Сбежал. Как обычно. Кадзуха даже не успел еще раз извиниться перед ним. — Черт… — выругнувшись, Каэдэхара проводит рукой по голове, наконец заставляя проклятые уши исчезнуть. Он снова напугал его. Блядь, почему всегда происходит одно и то же?! Кадзуха поднимается с дивана и в голову тут же стреляет. Застонав от боли, ему приходится все же осесть обратно и закрыть глаза, дожидаясь, пока голова пройдет. Дыхание учащается и, он уверен, со стороны все это выглядит как самое начало гона. Но у Кадзухи не гон. У него стресс. На какое-то время пропадает даже слух. Зашипев от очередной вспышки боли, Кадзуха пытается приоткрыть глаза и зацепляется взглядом за стакан с водой, по которому течет холодная капля. Резко повернув голову, он натыкается на Сяо. Как всегда, его лицо не выражает абсолютно никаких эмоций, но в глазах отчетливо видно беспокойство. — Спасибо, — сухо благодарит он, трясущейся рукой обхватывая стакан и осушая тот залпом. Оказывается, Сяо принес ему ледяную воду. Как предусмотрительно, такой холод вмиг остудил мозги и боль прошла, будто ее и не было. — Сходи к врачу, — забрав стакан, произносит бета. — Нет. И этот диалог повторяется каждое утро. Кадзуха ненавидит больницы. Один их вид вызывает в нем тошноту и панику, он перестает себя контролировать и его животное начало берет вверх над разумом, он буквально сходит с ума. Никаких больниц. Никогда в жизни. — Мы закрываемся, — Сяо дергает головой в сторону выхода, как бы намекая, что Кадзухе пора бы уже свалить. Но он не хочет. Бар — единственное место, где он может свободно дышать. Даже улица заставляет его задыхаться. — Может я помогу чем-нибудь? — Мы уже все сделали, — из-за спины Сяо появляется Венти, кивая бармену. Сяо угукает и уходит, оставляя их наедине, — это из-за моих слов? — Ты ничего не знаешь, — вырывается практически рыком у Каэдэхары. Воспоминание о той внезапной психологической оплеухе заставляет его разозлиться. Он зол. И волк внутри него тоже зол. Глаза вновь загораются янтарем, — не смей говорить всю хуйню, что придет тебе в голову, думая, что за это не придется отвечать, — встав с дивана, Кадзуха сует руки в карманы и хмурится, когда на этот выпад Венти совершенно никак не реагирует. — Я не буду извиняться, — спустя какое-то время подает голос омега, — не жди, что мне станет жаль. Я сказал правду. — Ты сказал хуйню. — Эта хуйня — правда. Кадзуху начинает бесить Венти. Он издает утробный рык, но тут же тушуется, отворачиваясь от омеги, чтобы взять себя в руки. — Вали домой, Каэдэхара, — когда Венти снова открывает рот, в его голосе проскальзывают нотки стали, — и не свети передо мной своими волчьими глазами. Я ненавижу этот цвет. Кадзуха хочет рыкнуть, что он не в состоянии это контролировать, но Венти уходит раньше, чем слова в голове смогли скомпоноваться в более-менее адекватные предложения. Раздражение сдавливает горло. Почему все вокруг него уходят, даже не дослушав? Решив, что делать ему тут больше нечего и ему явно дали понять, что, задержавшись еще на минуту, он спровоцирует конфликт на ровном месте, Кадзуха цыкает и направляется к выходу из бара. Уже у самой двери он все же окидывает свое спокойное укрытие пустым взглядом и, наткнувшись на Венти, повисшем на Сяо, отворачивается, толкая дверь наружу. Раннее утро встречает его пустыми улицами, душным воздухом и ни единым намеком на маломальский ветерок. Кадзуха вдыхает полной грудью, но выдохнуть не получается. Застряв где-то в середине легких, липкий страх сжимает органы до пульсирующей боли во всем теле. Кадзуха физически ощущает, как его разум рушится. Он делает шаг по тротуару и оборачивается, затем еще шаг, еще два, снова оборачивается; смотрит на плотно закрытую дверь бара секунд, может, пять, еще один шаг дается с трудом. Кадзуха хватает ртом воздух, резко отворачивается и, зажмурившись, преодолевает расстояние до угла практически бегом. Завернув за угол, Кадзуха хватается за голову и, прислонившись к бетонной стене, сползает по ней вниз, часто и загнано дыша. В глазах все рябит. От одной только мысли о том месте, куда ему придется пойти, у него подкашиваются ноги. Но в голове всплывает образ. Образ, от которого у Кадзухи наворачиваются слезы на глаза. Он сидит на холодном тротуаре минут пять, которые кажутся вечностью. Стоило только выйти за пределы бара — и время прекратило свое существование. Пока он внутри, пока слышит пьяные завывания Итера, пока Венти подкалывает Лини, а он в ответ пытается язвить, пока где-то на горизонте маячит Куникудзуши, а за барной стойкой Сяо натирает бокалы — он живет, но стоит переступить порог и оказаться в реальном мире — он тонет, захлебывается собственными чувствами, собственной беспомощностью. На телефон приходит уведомление. Он отмечает каждый рабочий день, чтобы понимать кем он сегодня будет. Ему нужно домой. Нужно привести себя в порядок, позавтракать и позвонить господину Камисато для уточнения нужен ли он сегодня. У него есть жизнь вне бара. И совершенно не важно, хочет он ее жить или нет. Это его обязанность. Ноги совершенно ватные. Ни капли не помогают удержать равновесие. Упираясь рукой в стену, кое-как Кадзухе все же удается подняться и, отряхнувшись, сделать шаг. Еще слишком рано даже для автобусов, так что придется вызывать такси. Лишние, непредвиденные расходы. Если бы он не рыкнул на Венти, он бы напросился, чтобы они с Сяо довезли его хотя бы до ближайшего к нему району. Но он сорвался. Это его очередная ошибка. И за нее придется платить. Благо не наличными, а картой. Приложение уведомляет парня о том, что машина подъедет через три минуты. Отвратительные три минуты Кадзухе придется провести наедине с самим собой. Это пугает его. Оставаться один на один со своими мыслями никогда ни к чему хорошему не приводило. Чтобы окончательно не сорваться, Кадзуха решает подумать о чем-нибудь другом. О чем угодно, лишь бы не слышать навязчивые голоса в голове, навзрыд просящих его наконец покончить со всем этим раз и навсегда. В голове всплывает Скара. Пожалуй, он единственный, о ком Кадзуха может думать без вреда для себя. Вслед за силуэтом парня появляются воспоминания об их первой встрече, когда он уже готов был затянуть петлю на шее, но по странному стечению обстоятельств набрел на бар, мимо которого проходил каждый день и не замечал вырвиглазной вывески. Кадзуха зашел внутрь и открыл для себя новый мир. Мир, где никто не знал его, где никто не справлялся о его самочувствии, тем самым делая еще хуже, мир, в котором он мог стать тем, кем он хочет, и никто никогда не поймет, насколько на самом деле фальшивая его улыбка. Он познакомился с Итером, потому что тот взял его на понт. Кадзуха довольно восприимчив к алкоголю, поэтому после двух бутылок какого-то супердорогого вина Итера разнесло, а его нет. Наверное, с этого и началась их своеобразная дружба. Впрочем, хоть что-то. А потом он увидел Скарамуччу. Не то, чтобы он совсем не помнил, что именно произошло. Просто это случилось слишком резко. У него нет какого-то определенно запаха, для Кадзухи он пахнет свободой, пахнет жизнью и усталостью, пахнет домом. Их глаза встречаются и первое, что понимает Каэдэхара — Куникудзуши кот. Его уши и хвост появляются непроизвольно, а взгляд застывает, будто он знал, что они встретятся и не желал этого всей своей душой. Что происходит, когда омега и альфа находят свою истинную пару? Кадзуха не знает. Но узнал, что, когда в вас обоих есть животное начало, ваши инстинкты вырываются наружу, а сердцебиение учащается настолько, что его слышно даже окружающим. Скара был мертвецки холодным, когда Кадзуха впервые прикоснулся к нему. У него же, кажется, температура тела подскочила чуть ли не до сорока. Он увидел свой спасательный круг в глазах цвета вселенной. Он услышал голос, который мог бы быть выстрелом в сердце. Он почувствовал, как его прежняя жизнь меркнет. «Отпусти меня» В первую их встречу Кадзуха узнал, что Скара ненавидит, когда к нему прикасаются. Он почувствовал, как горит его щека от неслабого удара и услышал, как его называют «грязная псина». Какими бы не были слова Куникудзуши, Кадзуха знал, что он почувствовал все тоже самое. Это был порыв жизни. Его голос был бы той самой песней, которую он бы напевал, если бы падал с моста в неизвестную черноту. Они были истинной парой. И в первую встречу Кадзуха понял, что значит жить, а Скара узнал, что такое страх. С того дня Кадзуха старался быть как можно осторожнее с этим котенком, но что бы он не делал, результат всегда один — Скара сбегает. Мысли о Скарамучче похожи на вязкое болото. Один раз зашел — и больше никогда не выйдешь. Но Кадзухе удается прорваться сквозь плотную неразбериху в их отношениях и услышать, как водитель, приехавший буквально минуту назад, вот уже седьмой раз жмет на сигнал. Этот звук похож на сигнал бедствия. Его утопия, его жизнь, его самые разные чувства трескаются. Он возвращается в реальность. Снова. Как же невыносимо. Кадзуха садится в машину. Отвечает утвердительно, когда водитель уточняет адрес. Просит открыть окно. И растворяется во внутренней пустоте, ловя лицом попутный ветер. Улицы все еще пустуют. Кадзуха думает о том, что хочет обратно, хочет повернуть время вспять и не дать Скарамучче исчезнуть, хочет извиниться перед ним еще раз и попросить, чтобы он не боялся, потому что он не причинит ему вреда. Он хочет сказать так много, но знает, что не получится. Ему проще продолжать грызться с Итером и рычать на Венти, чем честно поговорить со своим омегой. Он знает, что не сможет даже рта раскрыть. Но так хочется. Его желание быть понятым, быть услышанным, быть настоящим доводит его до слез. Он запутался. В себе, в собственной жизни. Он не знает, кто он. Он лишь уверен, что его оболочку зовут Каэдэхара Кадзуха. И что он крошится, как песочное печенье. Кадзуха живет в отдельном двухэтажном доме на окраине города. Он уверен, когда у него закончатся деньги на содержание дома, ему предложат уехать. Кадзуха знает, что не сможет. Он лучше сгорит с этим домом, чем распрощается с ним. Это его наказание. За то, кто он на самом деле. За то, что он позволил своему самому сильному страху воплотиться. Водитель останавливается возле его дома и Кадзуха выходит, не чувствуя землю под ногами. Он опускает взгляд в пол и идет внутрь. Открыв дверь, он зачем-то говорит, что дома, зачем-то включает свет и ставит кроссовки ровно к стене, чтобы не было беспорядка. Он идет на кухню, ставит чайник, но сразу же выключает тот. Набирает себе из-под крана воды. Выпивает стакан залпом. Его тошнит, поэтому он прикрывает рот ладонью и спешит оказаться в туалете. Его рвет пол часа, а может меньше, он не знает. Руки слабнут, а горло, разодранное от частых спазмов, нестерпимо болит. Кадзуха поднимается на ноги, умывает лицо и не сдерживается от безумного смеха. Он смеется так громко, что начинает болеть живот, а в глазах вновь застывает влага. Ему нужно в свою комнату. Он идет на второй этаж и останавливается перед дверью старой родительской комнаты, запертой на замок. Стоит секунд десять перед ней, чувствуя острую боль, расползающуюся по всему телу. Он извиняется вслух, замолкает, и снова просит прощения. Потом он идет в свою комнату. Открыв окно, Кадзуха застилает постель, убирает сброшенные вчера со стула вещи, пишет себе в телефон заметку, что те обязательно нужно кинуть в стирку, а потом развесить и погладить, прежде чем убрать их обратно в шкаф. Голова совершенно пустая. Все, что он делает, не имеет никакого смысла. Это все автоматические действия. Он забывает о них уже спустя секунду. Сев перед зеркалом, Кадзуха вытаскивает кольцо из губы и фальшивый пирсинг из брови, взъерошивает собственные волосы и смотрит на свое бледное отражение еще немного. Кто тот парень в зеркале? Кадзуха не уверен, что это он. Встав с пола, он снимает свою кожаную куртку с подранными штанами, снимает кольца с пальцев, складывая те в коробочку и на последок избавляется от рукава с татуировкой волка. Все эти вещи он приводит в порядок и вешает на вешалку в шкаф, до следующего похода в бар. Оставшись без своей брони, Кадзуха переодевается в белую поношенную футболку и серые спортивные штаны, берет со стола наушники и падает на кровать, включая музыку. Два часа он лежит, совершенно не двигаясь и практически не дыша. Ровно в семь утра он садится на кровати и набирает единственный подписанный номер в его телефонной книжке. — Доброе утро, Кадзуха. Как всегда, звонишь раньше будильника, — на том конце, кажется, давно привыкли к этому, поэтому в голосе нет ни капли упрека. — Извините, — дежурная фраза, на которую его собеседник не отвечает, — Господин Камисато, я сегодня вам нужен? — Сегодня? Хм… — тянет господин Камисато и замолкает секунды на три. Все эти три секунды внутри Кадзухи умирает что-то. Возможно, он сам. Просто внешне никак не меняется, — да, пожалуй, подойдешь в обед, как обычно? — Хорошо, — Кадзуха выдыхает с нескрываемым облегчением. Ему не придется оставаться дома целый день, — тогда я позвоню, как буду подъезжать. Хорошего вам дня. — И тебе, Кадзуха. Когда звонок заканчивается, Кадзуха прикрывает глаза, а открыв их, видит в зеркале, что по щекам текут слезы. Его глаза горят янтарем, а хвост обездвижено лежит рядом. Был ли в его жизни хотя бы один день, когда его не разрывало изнутри напополам? Кадзуха не помнит.