for no mere mortal can resist

9:33 Дракона Когда Агнес получила приглашение вступить в Дозор Скорби, это стало для неё настоящим шоком. Дело не в том, что она не привыкла к тому, что её оценивают по достоинству. В Круге Магов Перендейла Агнес была лучшей в классе. Но из всех предметов, которые она изучала в Круге, некромантия была её далеко не самой сильной стороной. У неё не было ни естественного любопытства, ни склонности к этому предмету. На самом деле, к её большому смущению (ведь даже в юности она была той, кому магия давалась очень легко), Агнес понадобилось вдвое больше времени, чем другим студентам её возраста, чтобы освоить даже самые базовые заклинания некромантии. Когда ей наконец это удалось, у Агнес возникло ощущение, что это более сложно и менее естественно, чем любое другое заклинание, которое она когда-либо применяла. Она была выдающимся мастером боевой магии и обладала инстинктивным понимание исцеляющих заклинаний, которое легко могло бы вылиться в большой талант. Она никогда не сомневалась в своей силе и праве претендовать на место среди Морталитаси... но Дозор Скорби? То самое место, для которого Агнес, казалось бы, подходила меньше всего? Это было необъяснимо. Озадачивало. Сбивало с толку. Если бы семья не предоставила ей другого выбора, Агнес, возможно, даже попыталась бы отказаться от этой должности. Но, спустя три года пребывания в Дозоре, ей стало очевидно, что причина, по которой её пригласили на эту должность, не имела ничего общего с навыками некромантии. Она была приглашена в Дозор Скорби не потому, что они ожидали, что Агнес станет некромантом, обладающим запредельным мастерством. Агнес была приглашена в Дозор Скорби, чтобы защищать некроманта, обладающего запредельным мастерством. Через несколько недель после прихода в Некрополь ей стало очевидно, что сэр Волькарин хоть и был младше многих других Дозорных, но являлся несомненно самым талантливым из них. Его мастерство в субастральной манифестации было непревзойдённым. Он мог вызывать спектральных духов и слуг, впечатляющих как своим количеством, так и силой. Но тем, что больше всего отличало Волькарина от других, была его любознательность: постоянное стремление исследовать неизведанные глубины Большого Некрополя, чтобы раскрыть живым тайны усопших. Когда требовалось совершить ритуал упокоения, мёртвые, проведённые им в последний путь, всегда отдыхали спокойно. Такой уровень мастерства мог бы вызвать зависть у сверстников, но не когда дело касалось Волькарина. Казалось, его все любили и уважали. Он был поистине выдающимся, величайшим достоянием Дозора Скорби. И поэтому они нашли для него кого-то молодого, ловкого и способного, чтобы обеспечить его безопасность, когда сам он не мог об этом позаботиться. Сначала Волькарин был её наставником, но как только Агнес завершила своё обучение в качестве самой младшей по рангу, она стала его телохранителем. Если сомнения в том, что её избрали именно для этой задачи, порой и посещали её мысли, то в первый же день в роли полноправной Дозорной они моментально рассеялись, когда командор Йоханна позвала Агнес в свой кабинет и подтвердила все её подозрения. — Дело не в том, что Эммрик не способен защитить себя, — сказала Йоханна, скрестив руки на поверхности своего большого дубового стола. — Когда опасность совершенно явная и очевидная, нет никого другого, кто мог бы так эффективно сражаться. Но он такой... — она тщательно подбирала слова. — Увлечённый. Она скривила лицо, будто это слово оставило неприятный привкус на языке. — Иногда он c головой погружается в свою страсть, исследования, что не замечает, насколько реальной и близкой может оказаться опасность. Мы, я и другие Дозорные, решили, что будет лучше, если он будет работать с партнёром, который не будет колебаться и сделает для его защиты всё необходимое, если возникнут проблемы. Иными словами, когда ситуация касалась аномалий Некрополя и той угрозы, которую они могли представлять для Волькарина во время его исследований, Агнес должна была действовать решительно, а потом уже задавать вопросы. Агнес могла бы возненавидеть его за это. Потому что после этого открытия стало очевидно, что её подозрения были верны: она совершенно не подходила для того, чтобы стать частью Дозора Скорби. Если бы не Волькарин и потребность в его защите, для чего её и пригласили, она могла бы остаться в наверху в Неварре, среди живых, наслаждаясь лучами солнца. Агнес могла бы возненавидеть его за это, если бы она так не любила каждый момент, проведённый вместе с ним. Для неё было честью помогать Морталитаси с таким выдающимся талантом, быть настолько близкой к такому острому уму. Некромантия, возможно, и не являлась её любимым предметом, но всё равно было ужасно увлекательно находиться на передовой этой области знаний. Хотя её первостепенная обязанность заключалась в том, чтобы защищать Волькарина, Агнес помогала ему в исследованиях не реже (а возможно, намного чаще), чем занималась обеспечением его безопасности. Она оказывала помощь с экспериментами, дебатировала с ним и служила катализатором идей в его исследованиях. Во время множества совместных вылазок в глубины Большого Некрополя они делили ответственность за ведение записей о своих путешествиях. А после того, как Йоханна раскрыла правду о своих намерениях, все эти задачи стали вдвойне более приятными — откровенное признание в том, что её наняли не чтобы соответствовать мастерству или энтузиазму Волькарина в некромантии, значительно снизило давление. Но существовали и другие причины, по которым Агнес испытывала такое удовольствие от работы с ним. Он был добрым, вежливым и благородным. Волькарин обладал таким сочувствием и нежностью к мёртвым, что это могло бы даже показаться нелепым, если бы Агнес не находила это столь трогательным. Любознательность, которая так часто впутывала его в неприятности, делала мужчину живым и интересным собеседником. Когда они вместе спускались в холодные глубины Некрополя, порой на дни или даже недели, Волькарин своим весёлым нравом перевоплощал эти зловещие мавзолеи, делая их уютными, как весенний день. В Дозоре Скорби не было никого, кто сравнился бы с ним в силе навыков и духа. Поэтому Агнес совсем не возражала быть мускулами в их союзе ума и силы. Ведь это означало, что она могла быть рядом с ним, греться в его лучах, а также, конечно, защищать его, когда это было необходимо, предупреждать опасность, пока любознательность не завела его слишком далеко. Это была обязанность, в которой она преуспела. Что, разумеется, сделало ещё более разрушительным тот момент, когда она всё же не справилась с этой обязанностью. Агнес рисовала, когда это произошло. Она никогда не была удовлетворена своей способностью рисовать цветы, фауну или иные органические формы, но зато могла провести линию ровнее, чем кто-либо из её знакомых, быстро и с точностью измеряла углы и пропорции на глаз, бросив лишь несколько внимательных взглядов. Когда Волькарин это понял, он быстро раздобыл для неё несколько коробок угля разной твёрдости и большую пачку пергамента, настоятельно (можно даже сказать, принудительно) призвав её заняться чертежами. Эта инициатива была почти полностью продиктована корыстью. Если во время одной из их множества экскурсий в Некрополь они натыкались на крипту или костницу, которые ещё не были задокументированы (или, что не менее вероятно, задокументированы не так тщательно, чтобы удовлетворить Волькарина), он просил Агнес зарисовать обстановку, пока сам исследовал помещение, делая заметки и наблюдения, чтобы впоследствии дополнить её иллюстрацию. Они исследовали самые нижние уровни Некрополя, когда наткнулись на это место. Пройдя через дверь, они оказались в гигантской комнате. Из-за слабого ветерка, который, казалось, поднимался из глубин, Агнес могла бы подумать, что это пещера. Но стены, тянущиеся в темноту, были из кирпича, а не из отёсанного или разъеденного камня. Перед ними раскинулось широкое зеркало тёмной, спокойной воды, размером с озеро. Как бы они ни усиливали яркость магических фонарей, им не удавалось различить противоположный берег. Дверь, через которую они прошли, оказалась портиком, выполненным в одном из самых редких и древних архитектурных стилей, которые можно встретить в Некрополе. Широкие аркады тянулись по обе стороны от двери, с изысканно детализированными скульптурами мертвецов, вырезанными в колоннадах, поднимающимися по фасаду. Словно насекомые, замершие во времени, мраморные скелеты карабкались друг по другу, массивная туша взбиралась по бокам портика. Они тянули руки к огромному окну-розе из цветного стекла Серо, расположенному над дверью… Оно отбрасывало разноцветное свечение и, безусловно, являлось результатом какого-то волшебного трюка, поскольку комната, из которой они пришли, была совершенно тёмной. Достаточно было одного взгляда на некаталогизированную комнату, и Волькарин был сражён. Итак, она стояла перед переносным мольбертом, установленным на земле, и использовала всю свою руку, чтобы покрыть пергамент линиями. Девушка старалась закончить работу над эскизом как можно быстрее, но не пренебрегая качеством рисунка. Агнес не нравилось задерживаться слишком долго в некаталогизированных частях Некрополя. Она быстро и легко проложила основные структурные линии всего входа. Гораздо сложнее было задокументировать тончайшие детали скульптуры, украшавшей архитектуру, но Агнес старалась изо всех сил, зная, что позже Волькарин захочет вернуться к рисунку, сравнить его со своими заметками, найти темы или мотивы, которые могли бы датировать постройку или рассказать больше о том, кто её заказывал. В нескольких шагах от неё Волькарин что-то записывал, бормоча себе под нос. Во время работы он часто говорил с собой — Агнес к этому уже привыкла. И тут раздался тихий, удивлённый, сдавленный звук: — О! И все бормотания Волькарина неожиданно прекратились. «О!». И с этого момента в памяти Агнес не осталось ничего, кроме вспышек и стоп-кадров. Тревожный стон Альфреда, когда тот увидел гладкий зелёно-чёрный придаток, который тянулся к его хозяину. Глухой удар, когда тело Волькарина, сбитое с ног существом, обрушилось на пол. Но (в этом Агнес была уверена) до этого момента Волькарин был почти безмолвным, удивлённым или слишком потрясённым для того, чтобы отреагировать на произошедшее. Волькарин закричал только когда щупальце вонзило свои острые когти в его тело и потащило мужчину по полу в сторону бассейна. Странные тени от магического света на лице Эммрика. Мокрая, блестящая чешуя на щупальце неизвестного существа, державшего его. Холодный, тошнотворный ужас при виде тела Эммрика, волочившегося по полу. Холодное, ясное и расчётливое спокойствие захватило Агнес через мгновение, когда адреналин, наконец, заполнил её вены. «Огонь здесь вряд ли поможет. Молния отлично сработала бы, но он в воде, я рискую ударить его током». Она вскочила на ноги и бросилась к воде, вытащив из-за пояса два сферических сильверитовых фокуса и сжав по одному в каждой руке. Но Эммрик уже был слишком близко к краю воды. Агнес боялась, что стоит ему хоть немного сдвинуться с места, и нечто, державшее мужчину, сразу же засосёт его под теперь уже кипящую чёрную воду. Как и некромантия, магия дальнего боя никогда не была сильной стороной Агнес, но она сконцентрировала ледяной холод маны вокруг фокусов в своих ладонях и толкнула заклинание вперёд, заморозив поверхность воды на краю бассейна, остановив отступающее щупальце и удерживая его на месте. Это дало ей совсем немного времени. Спустя несколько секунд после наложения заклинания лёд уже начал трескаться, а щупальце яростно дёргалось, пытаясь вырваться на свободу. Когтистый край придатка раскачивал тело Эммрика словно тряпичную куклу. К этому времени крики мужчины прекратились. Ещё через два шага Агнес достигла воды. И (легко, как танец, легко, как дыхание) она использовала фокусы по назначению, превращая ману над своими сжатыми кулаками в два кинжальных лезвия из магии холода, смертоносной и точной. Затем она опустила кулаки вниз, вонзив магические кинжалы в плоть монстра по самую рукоять. Эммрик больше не кричал — но существо, что бы это ни было, издавало ужасающий крик. Чёрная кровь фонтаном брызнула из его ран. Девушка крепко сжала губы, чтобы эта гадость случайно не попала в рот. Её левый кинжал находился глубоко внутри существа, удерживая его на месте. Агнес дёрнула правую руку вверх, с хлюпающим звуком вынув нож, прежде чем снова вонзить его в плоть, расширяя и изувечивая рану, которую она нанесла. Из-под воды вновь раздался пронзительный крик. Агнес снова подняла правую руку, но прежде чем успела нанести удар, она свалилась с щупальца, выдернув кинжалы, когда уклонялась от острого, тройного когтя существа. Оно обернулось, нацелилось на Агнес и последовало за ней даже в момент падения, пока девушка пыталась увернуться. Но если когти были свободны и преследовали её, это означало, что существо отпустило Эммрика. Агнес быстро осмотрелась вокруг и увидела его, неподвижно лежащим недалеко от того места, где она разбросала пергамент и уголь, когда бросилась защищать его. Только адреналин не дал её сердцу выпрыгнуть из груди при виде его тела, безжизненно лежащего ничком. Агнес бросилась к нему, держа левый кинжал наготове для защиты, в то время как в правой руке она рассеивала магию и возвращала серебряный фокус на пояс. Когда девушка находилась в опасной близости к существу, её пальцы коснулись тонкого флакона. Агнес вытащила горючее, потратив секунду, чтобы напомнить себе закрыть глаза, прежде чем бросить флакон на пол, для верности раздавив его ботинком. Ослепительно-яркий свет заполнил комнату; монстр под водой издал новый возмущённый вопль. Пока он корчился, разрушая зачарованный лёд, поверхность водоёма засверкала. И под этим искусственным солнцем Агнес увидела бескрайнюю тень, скрывающуюся под бассейном — огромную, извивающуюся массу — и поняла, что время для сражений закончилось, настал черёд побега. Ослеплённое светом щупальце хаотично дёргалось, шаря в поисках добычи. Агнес не теряла времени. Она бросилась к Эммрику, просунула голову под его руку и подняла мужчину на ноги. Он издал ужасный стон — звук боли, который она никогда не слышала от него раньше, но девушка была рада, что он вообще издал какой-то звук. Агнес почувствовала тёплую влажность его одежды там, где она держала его за талию. — Эммрик, — тихо и ласково сказала Агнес, осмелившись наконец назвать его по имени. — Эммрик, пойдём, нам пора уходить. Он не ответил, не подал ни малейшего знака осознания, но когда Агнес сделала шаг вперёд, таща Эммрика из комнаты, его ноги cпоткнулись, подстраиваясь под её шаги. Очень хорошо. Если он не сможет долго идти, она вынесет его отсюда, если это понадобится. Если это будет нужно, чтобы доставить его в безопасное место. Но Агнес кое-что (или, как возразил бы Эммрик: кое-кого) упустила. Слуга Эммрика, Альфред, отстал на несколько десятков шагов. Когда Агнес обернулась, чтобы посмотреть, что с ним произошло, она увидела, что тот задержался в залитой светом комнате, согнувшись на своих неустойчивых ногах и ещё более неуверенной хваткой пытается собрать эскизы и художественные принадлежности Агнес. — Альфред, просто брось это! — закричала Агнес, но не стала дожидаться, послушает ли её слуга, и бросилась к лифту, ведущему на верхние уровни. Это стоило ей больших усилий, но она не собиралась позволить Эммрику истечь кровью ради Альфреда. С каждым шагом он терял всё больше крови... К тому времени, когда они добрались до лифта, Агнес была почти уверена, что непосредственная опасность миновала. Не было никаких признаков или звуков того, что существо из водоёма преследовало их через Некрополь: лишь звуки дыхания Эммрика рядом с ней, становившиеся всё тише с каждой секундой, и слабое эхо шаркающих шагов Альфреда, доносившееся из залов далеко позади них. Агнес затащила Эммрика в лифт и осторожно помогла ему разместиться, таким образом его ноги были вытянуты в сторону, пока она удерживала его в вертикальном положении на своих коленях. Её свободная рука снова потянулась к поясу, нащупывая сферическую флягу с лириумом. У Альфреда было пять минут, не больше, прежде чем Агнес завершит хоть какое-то ничтожное исцеление, которое сможет осуществить в таких условиях, и начнёт подниматься на верхние этажи. Если слуга не догонит их к тому времени, она оставит его позади и столкнётся с разочарованием Эммрика, когда придётся это сделать. (Она надеялась, надеялась, что у него ещё есть шанс быть разочарованным в ней...) Держа в руках флягу с лириумом, Агнес вытащила пробку зубами и наклонила бутылку назад. Дрожь пробежала по её телу, когда металлический, покалывающий вкус скользнул по горлу, и, хотя её сердце бешено колотилось, она почувствовала, как с приливом маны к ней вернулось ясное спокойствие — временное ощущение силы. Агнес не знала, хватит ли ей маны. Но она не позволила себе задуматься о том, будет этого достаточно или нет. Она осторожно отодвинула кожаный плащ Эммрика, пытаясь обнаружить его раны под одеждой, но это оказалось невозможным. Его жилет был разорван, насквозь пропитан кровью и грязью с берегов водоёма. Не теряя времени, Агнес направила свою магию на него, внутрь него, зачаровывая клетки его тела всем, что у неё было: Приди в себя! Исцелись! Живи! Но она почувствовала, как кровь отхлынула от лица, а сознание головокружительно помутнело, пока она работала над его повреждениями. Его раны были слишком жестокими, слишком глубокими. Агнес могла бы попытаться их закрыть, но это принесло бы больше вреда, чем пользы. Через свою магию она ощущала, что изнутри он истекает кровью так же сильно, как и снаружи. Если бы она запечатала его раны, он лишь распух бы от застрявшей крови. К тому времени, когда она исчерпала свои силы, ей удалось заживить лишь самые тяжелые проколы — и не полностью. Её нижняя губа задрожала, и Агнес боролась с воплем в горле. «Альфред!!». Это больше походило на рыдания, чем на взывание к нему; его имя стало лишь предлогом для первобытного, жалобного воя, который нарастал в её груди. И всё же, невероятно, её призыв был услышан — один из характерных печальных стонов Альфреда донёсся из темноты. Из мрака вышел скелет, неуклюже шагая к магическому свету лифта, неся беспорядочную стопку всех припасов, которые Дозорные оставили в своём поспешном бегстве. Агнес испытывала искушение разбить Альфреда на части и пустить его кости на благое дело. В кабинет как раз нужен был новый канделябр. Вместо этого она поднялась на коленях достаточно высоко, чтобы просунуть пальцы сквозь рёбра Альфреда и обхватить его грудину, затащив его в лифт. Как только он оказался внутри, девушка с силой захлопнула ворота и включила механизм. Наконец, со скрипом шестерён и мучительной медлительностью лифт начал подниматься. А потом воцарилась тишина. Только скрип лифта, поднимающегося этаж за этажом обратно на поверхность. Невозможно было сказать, сколько времени это займёт: нереально узнать, изменились ли этажи выше за то время, что они провели внизу, среди мёртвых. Агнес водила пальцами по волосам Эммрика, наблюдая за тем, как медленно поднимается и опускается его грудь при дыхании, когда рядом с ними застонал Альфред. — Что? — резко спросила Агнес, поворачиваясь к слуге. Пустые ямы глаз Альфреда впились в неё, и он схватился за грудину своими костлявыми руками. Затем он издал ещё один низкий, жалкий стон. Агнес рассердилась. — Да, я знаю, что ты не давал согласия, но ты слишком медлителен, а действовать нужно было срочно. Если это тебя утешит, я не получила от этого никакого удовольствия. Альфред снова застонал, совершенно не успокоившись, но Агнес не обращала на него внимания, повернувшись обратно к Эммрику. Пол лифта сверкал в тусклом свете магического фонаря, всё ещё парящего над ней — неуклонно разрастающаяся лужа крови отражала мерцающий зелёный свет. Агнес держала Эммрика как можно бережнее. Он что-то пробормотал в её объятиях — что-то слишком тихое, чтобы она могла понять, похожее недовольный звук, а затем начал кашлять, громко и влажно, кровь пузырилась у него во рту и стекала по подбородку. Агнес вытерла его лицо рукавом, сдерживая нарастающий всхлип. — Всё в порядке, Эммрик, — сказала она, вкладывая в голос всю ту уверенность, которой не чувствовала. — Мы поднимаемся. Скоро мы вам поможем. С вами всё будет хорошо. Эммрик слабо покачал головой, приоткрыл глаза, чтобы посмотреть на неё. Его взгляд умолял её приблизиться, и Агнес наклонила голову, пока не почувствовала тепло его дыхания на щеке, поднеся ухо ближе к его губам, чтобы разобрать его еле слышимый шёпот: — И-извинитесь. Агнес с трудом сдерживала ком в горле, её глаза опухли от слёз. Она едва могла дышать, сдерживая рыдания. «Соберись, Галлатус». Но порыв любви, который она испытала в тот момент, был настолько головокружительным. Кто ещё, стоя на пороге смерти, стал бы тратить время на чувства какого-то слуги? Но таким был Эммрик — полным мягкости и нежности, даже по отношению к слабому духу, который оживлял Альфреда. Агнес старалась не думать о том, что существует вполне реальная возможность потерять его, и это будет полностью её виной. Она сглотнула ком в горле и моргнула, прогоняя слёзы. Нет, не время для этого. Нужно извиниться. Если она не сделает этого сейчас, когда он просит, Эммрик не простит её так просто. Она прохрипела слова сквозь рыдания в горле: — Прости, Альфред. Я не имела в виду ничего плохого. «Если бы я не была напугана сильнее, чем когда-либо в своей жизни, я бы никогда этого не сделала». Агнес молчала до конца подъема. Прислушивалась к дыханию Эммрика. Держала его за запястье, чтобы убедиться, что пульс слабо бьётся под её касанием. Мир взорвался какофонией, когда лифт, наконец, прибыл наверх и ворота распахнулись Паника и крики заполнили пространство, их окружили люди, Эммрика вытащили из объятий девушки, уложив на левитирующие носилки. Кто-то тряс её за плечо и задавал вопросы, но Агнес всё ещё чувствовала головокружение от лириума и количества использованной магии, а внезапные действия и шум дезориентировали её. Но она согнула одно колено, затем другое и поднялась на ноги, приткнувшись к группе других Дозорных. Ей нужно было лучше рассмотреть Эммрика, убедиться, что его грудь всё ещё поднимается и опускается... — Агнес. Агнес. Йоханна схватила её за плечо и грубо встряхнула. — Агнес, послушай меня. Что случилось? — Некаталогизированная аномалия, — на автомате ответила Агнес. Но когда другие Дозорные унесли Эммрика из её поля зрения, ошеломляющий шок происходящего начал рассеиваться, уступая место нарастающему ужасу от возможных последствий. — Я пыталась... Йоханна, но оно просто схватило его и не отпускало, — Агнес говорила всё быстрее и быстрее, повышая голос с каждым словом. — Я пыталась его исцелить... Я сделала всё, что могла... Там было так много крови... Йоханна посмотрела на Агнес, а затем в сторону лифта, на котором они приехали. Лицо командора побледнело. — Сколько крови он потерял в лифте? Но когда Агнес повернулась, чтобы отследить взгляд Йоханны, у неё заныло в животе. Йоханна крепко схватила девушку за плечо, выведя из общей комнаты в коридор, чтобы та не могла оглянуться назад. — Ты вернула его сюда, Агнес, и это главное. Ты отлично справилась, — сказала Йоханна, но это была пустая похвала. В этих словах ощущалась нехарактерная для неё неуверенность, что лишь усиливало страх Агнес. — Эммрик скоро, если даже не прямо сейчас, окажется в руках целителей. Пока что это всё, что ты можешь для него сделать. Иди, приведи себя в порядок и отдохни. Когда будут новости, мы сразу же тебе сообщим. Затем, не очень деликатно подтолкнув Агнес в сторону общежитий, Йоханна оставила её, развернувшись на каблуках, чтобы последовать за другими Дозорными в лазарет. Скрип-скрип-скрип. Грубое трение щётки о голую кожу Агнес эхом отдавалось в обширной, облицованной фарфоровой плиткой общей душевой. Ей было непривычно находиться здесь одной, и пространство казалось слишком большим, слишком тихим, слишком пустым. Её губы были плотно сжаты, а лице застыло выражение, призванное противостоять нарастающему потоку слёз. Блузка настолько пропиталась кровью Эммрика, что девушке пришлось буквально сдирать её с тела. К тому времени, когда Агнес, ошеломлённая и онемевшая от страха, наконец-то добралась до душевой, кровь уже начала свёртываться, становясь липкой и багровой. Она натирала своё тело мылом с запахом пиона, пока кожа не начала болеть, а потом повторила это ещё раз, сверху вниз. Она втискивала щётку под ногти, отчаянно пытаясь очистить воображаемые капли засохшей крови. Подойдя к крану, Агнес потянула за цепь, чтобы выпустить струю тёплой воды из центрального резервуара наверху. До этого момента ей удавалось держать себя в руках. Но когда вода смыла мыло с её тела, и после второго мытья она заметила, что жидкость все ещё розовая; когда Агнес поняла, что каким-то образом кровь Эммрика попала ей на волосы, она сломалась. Из её горла вырвался пронзительный вопль, и она рухнула на пол, присев на корточки, обняв голыми руками голые ноги, покачиваясь на холодном, мокром кафельном полу. Сколько крови могло остаться у Эммрика, если его раны кровоточили так сильно, что Агнес находила красные и засохшие корки в своих волосах? Это её вина, её вина! Весь смысл её нахождения в роли Дозорной изначально заключался в том, чтобы защитить его, и она не справилась даже с этой простой задачей. Насколько плохо должно быть человеку, чтобы целители не смогли ничего сделать, кроме как помочь ему с комфортом уйти? Мысль о том, что Эммрик может умереть, заставила её подняться на ноги. Она должна быть там, она должна быть рядом с ним. Но Агнес поняла, что слишком труслива, чтобы выдержать момент, когда он сделает свой последний вдох. Одна только эта мысль заставила её рыдать, как ребенок, прямо здесь, в уборной, где любой, кто зашёл бы почистить зубы или справить нужду, мог услышать ее. Это её вина, её вина. Агнес не могла сказать, что было ужаснее: как сильно она боялась потерять Эммрика или чувство вины за то, что не смогла его защитить. Когда она наконец вернулась в свою комнату, она увидела себя, мокрую и жалкую, как голодная бездомная кошка под дождём, в зеркале над умывальником. Прежде чем она осознала, что делает, её кулак ударил по серебристому стеклу, и осколки, словно сверкающий дождь, полетели в раковину и на пол. Что делать с теми часами и минутами, которые ей предстояло вытерпеть? С этим ужасным ожиданием? Сначала, когда вспышка разочарования и ненависти к себе утихла, Агнес села за стол. С помощью тонкого пинцета и увеличительного стекла она аккуратно вытащила из костяшек пальцев острые, размером с песчинку, осколки разбитого зеркала. Она ужасно, почти до кости, повредила костяшку среднего пальца. Агнес кривилась от боли, но не скулила и не вздрагивала, хотя ей приходилось копаться среди сосудов в поисках острых осколков. У неё не было никаких сомнений, что за свой ужасный провал она полностью заслужила ту боль, которую сама себе нанесла. Когда раны были очищены до удовлетворительного состояния, Агнес перевязала их. Затем, облачившись в вечерний халат, она прошлась по комнате. Решила подогреть воду для чая, но забыла о ней, оставив на огне, пока та не перекипела. Подумала открыть бутылку хорошего антиванского бренди, которую хранила в ящике стола, но побоялась, что алкоголь сделает её слишком сонной, а этого она совершенно не хотела. Агнес отказывалась отдыхать, пока не узнает новости об Эммрике. Когда спустя несколько часов раздался стук в дверь, она так спешила открыть, что чуть не опрокинула стул, на котором сидела. Тревога сдавила ей горло, и Агнес почувствовала, как снова наворачиваются слёзы, но она моргнула, прогоняя их, и взялась за ручку. Здоровый розовый румянец на щеках. Яркость, жизнь, в глазах. — Привет, я подумал, что нужно вернуть обратно ваши принадлежности для рисования... Но прежде чем он успел закончить мысль, Агнес бросилась к нему, обхватив за шею и притянув к себе в крепкие, полные отчаяния объятия. С трудом подбирая слова сквозь нарастающий в груди плач, она произнесла: — Эммрик, мне так, так жаль... Он застыл от удивления, будучи застигнутым врасплох таким внезапным, беспрецедентным выражением привязанности. Но когда Агнес начала плакать у него на шее, он расслабился, обнял её в ответ и по-отечески похлопал по спине. — Вам не за что извиняться, дорогая Агнес. Вы великолепно справились, и всё это уже позади. Мы оба невредимы. Поняв намек, Агнес отпустила его, отступив на приличное расстояние. Но это дало Волькарину возможность взглянуть на неё, и, когда он это сделал, его глаза сузились. — Или, по крайней мере, я думал, что мы оба невредимы... Что случилось с вашей рукой? — Волькарин поднял её правую руку, критически рассматривая пропитанный кровью бинт, который она обмотала вокруг своих костяшек. — И вы очень бледны… Вы выглядите ужасно, Агнес, возможно, вам стоит спуститься в лазарет. Хотите, чтобы я составил компанию? Агнес покачала головой, прижимая раненую руку к груди. Она надеялась, что Волькарин не заметит осколки стекла на полу, когда будет выходить, и не догадается, как именно она умудрилась навредить себе. Но имело ли это смысл? То, что он мог заметить? Какая разница, если сейчас он здесь, в этой комнате, дышит, глядя на неё, и кровь течёт в его венах? — Со мной всё в порядке, правда, — сказала Агнес с виноватой улыбкой. — Я больше волновалась о вас, а не о чём-либо другом. — Тогда я прошу прощения, что напугал вас так. Но теперь вам не о чем беспокоиться, — ответил он. С шутливым тоном добавил: — Альфред, возможно, всё ещё чувствует себя немного обиженным из-за того, как вы с ним обошлись, но я уверен, что это не то, что я не смогу уладить. В тот момент Агнес было совершенно всё равно, что думает о ней слуга и что она с ним сделала. — Почему вы не можете научить его, что ваша жизнь имеет первостепенное значение?» — спросила она, стараясь не показать своего раздражения из-за всей этой ситуации с Альфредом. — Что она гораздо важнее нашего исследования, не говоря уже о наших припасах? — Так ли это? Я не уверен, что это так, — ответил Волькарин, демонстрируя ту самую недооценку опасной ситуации, из-за которой и возникла необходимость нанять кого-то на его защиту (а также необходимость вступления Агнес в Дозор Скорби). Он подошёл к столу, положил на него кожаную папку с пергаментом и углем и открыл первую страницу. По спине Агнес пробежал холодок. Взгляд на незаконченный рисунок перенёс её обратно в ту комнату в Некрополе. Ей не хотелось на это смотреть, не хотелось возвращаться к моменту, когда спокойствие сменилось ужасом. Но... — Великолепно, — только и сказал Волькарин, проведя кончиком пальца по аккуратным линиям её наброска. — У вас несравненный талант, Агнес. Если бы я только не испортил всё, возможно, вы бы закончили этот рисунок… — Его пальцы зависли над пустым пространством в правом нижнем углу, где фасад был нарисован не до конца. — Теперь мы, возможно, никогда не увидим всё это снова. Волькарин звучал искренне грустно. Но для Агнес это не казалось таким уж ужасным. На самом деле, если она больше никогда не увидит этот проклятый бассейн, она будет считать себя счастливой. Не такой уж счастливой, конечно, какой она была в этот момент: когда Волькарин рядом с ней, живой, невредимый. Позже, когда Волькарин ушёл, Агнес собрала в совок все осколки стекла. Она достала клей, села за стол и собирала фрагменты воедино, пока не вернула каждый осколок на своё место, словно паззл. Удовлетворительно улыбнувшись, когда работа была завершена, она вытерла кровь с рук, в последний раз проверяя их на наличие оставшихся частиц стекла. Завтра она повесит его обратно на стену над умывальником. И она прияла решение помнить, напоминать себе каждый раз, когда будет смотреть на своё отражение в разбитом стекле: Memento mori. Ничто не вечно. Крепко держись за то, что любишь, пока есть такая возможность. «Защищай его так же яростно, как своё собственное сердце, иначе до конца своих дней ты не сможешь смотреть себе в глаза».