Shapeshift

Опасность таится в том, что порой мы обожествляем боль, даем ей имя человека, думаем о ней непрестанно…

Пауло Коэльо «Одиннадцать минут»

***

— Тётя Миона, а как зовут твоих родителей?       Гермиона пребывала в странном расположении духа. С одной стороны, ей нравился Ричард и его извечные попытки отвлечь её от физической боли. А с другой, иногда он задавал вопросы, которые причиняли ещё больше страданий её душе. Она грустно улыбнулась, рассматривая мальчика. Такой любопытный и невинный, чистый и светлый. Он стал тем самым лучиком в непроглядной тьме.       Он вновь провинился и сейчас отбывал наказание в темнице. Почему-то никто не понимал, что Ричард делает что-то наперекор заданию, чтобы в конечном итоге оказаться рядом с новой подругой. А вот Грейнджер это смекнула на четвёртый день подряд. Актёр из ребёнка вышел отменный. Плакать, кричать и умолять не оставлять его рядом с этим чудовищем в один момент. А в другой, утирать слёзы и хихикать над выражением лица девушки.       Гермиона вздохнула, с трудом принимая положение сидя. В основном она встречала мальчика лёжа на спине. — У меня их нет, Рич. — А так бывает? — Искреннее непонимание сквозило в его голосе. — Да. Например, от кого-то родители отказываются, а кто-то их теряет ввиду некоторых обстоятельств. Когда подрастёшь, мы сможем это обсудить. И прошу, перестань называть меня тётей, мне от этого очень некомфортно.       Ричард закивал головой на манер болванчика, но спорить не стал. Странный малый. Но забавный. Он выудил из кармана пару игральных костей и протянул Гермионе, словно какую-то драгоценность. Традиционные, белые кубики с закруглёнными краями с чёрными точками на каждой стороне опустились в её дрожащую ладонь. Ничего примечательного и необычного. — Я видел, как Джереми и остальные играли в это. Но тогда они крутились в воздухе, а сейчас совсем ничего.       Знал ли он о магии? Гермиона не была в этом уверена. Учитывая, как скептически от отнёсся к рассказам о квиддиче, он либо обыкновенный ребёнок, либо ещё не проявил свои способности и не был посвящён в волшебные аспекты жизни.       Она бы спросила, превращался ли Ричард хоть раз, но не могла. Во-первых, даже если да, то навряд ли помнил об этом. А во-вторых, он не осознавал, кем являлся. Трудно общаться с ребёнком, который не понимает и половины происходящего. Чего только стоила попытка объяснить, почему Грейнджер заперта здесь и выглядит как зомби. Да, магловская аналогия её внешнего вида непременно позабавила. — Я кое-что попробую, хорошо?       Гермиона сжала кости в кулаке и прикрыла глаза. Сосредоточиться и представить. Это всё, что требовалось. Попытка призвать магию вызвала тошноту и головокружение. Кончики пальцев пронзило горячей иглой, мышцы протестующе сократились, на лбу проступила испарина. Левое плечо, застывшее в неправильном положении, отдало болью и заставило её замереть, чтобы не беспокоить его и не усугублять ситуацию. Она расслабила руку, и кубики на несколько мгновений приподнялись в воздух, сумасбродно завертевшись в пространстве. Грейнджер прекратила свои попытки обратиться к беспалочковой магии после того, как Рабастан её оставил в последний раз. Истощённый голодом и пытками организм не мог это вынести.       Но сейчас компания Ричарда несколько воодушевляла. Он радостно улыбнулся, когда увидел что-то необычное. И все мгновения мучений определённо того стоили.       Они нашли утешение друг в друге в тяжёлый момент жизни. Гермиона часто ловила себя на мысли, что нагло использовала мальчика ради того, чтобы отвлечься от реальности. Она его подбадривала, когда строила из себя великого героя и храбрилась назло обстоятельствам. Ричард вытаскивал её из пучины мрака, сам того не понимая. Гриффиндорка в полной мере осознала, что имела в виду Беллатрикс, когда говорила, что они находятся по разные водоёмы, и ещё больше сопереживала ей.       При тусклом свете Гермиона смогла рассмотреть глаза Ричарда. Полная гетерохромия. Одна радужка голубого цвета, другая коричневого. Необычный ребёнок. Его рассказы о жизни до того, как он попал сюда, о родителях и тех, кто наверху, приносили чуть ли не облегчение. Так Гермиона узнала, что у Сивого порядка сорока детей от одиннадцати до семнадцати лет. Ричард был самым младшим.       Самые разнообразные парни томились где-то там в ожидании приказа. Высокие и не очень. Сильные, но неуверенные. Маги и маглы. Она выяснила это совершенно случайно, когда мальчик упомянул, что некоторые рассказывали о каком-то факультете. Всё это так абсурдно. Действительно ли орава детей являлась армией?       И, самое интересное, среди них не было девочек. Это наталкивало на некоторые удручающие мысли. — Миона? — Ричард подполз к ней, осторожно взяв за руку.       Она чуть не расплакалась от того, как мальчик внимательно осмотрел видимые раны её тела. — М? — Я принесу тебе поесть завтра. Возьму у кого-нибудь или сам не стану есть, но обязательно принесу. — Нет, Ричард, не надо. — Грейнджер сжала плечо ребёнка так крепко, на сколько хватало сил, — Обещай мне, что не станешь рисковать. — Но. — Нет, послушай. Если ты это сделаешь, они узнают. И у тебя будут проблемы, куда большие, чем у меня. Сивый — злой человек. И у него есть друг, который очень жесток. Они могут вновь сделать тебе больно. Или твоему брату. Ты же этого не хочешь?       Ричард отрицательно замотал головой, тихо всхлипнув. — Обещаю, Миона. Я не буду. — Хорошо… Хорошо, — Гермиона помолчала несколько секунд, а затем её взгляд зацепился за перемотанную грязным бинтом маленькую ладонь, которую Ричард всё никак не мог перестать ощупывать. — Как твоя рука? Немного зажила? — Уже получше, — Мальчик словно засмущался и прикрыл руку подолом своей рубашки, пытаясь спрятать её.       Страх и нежелание обсуждать произошедшее отразились на его чумазом лице, и Ричард тихо всхлипнул. А Грейнджер не решилась настаивать и под впечатлением вздрогнула, ведь отвратительный момент слишком яро врезался в её память.       Рабастан внезапно спустился в приподнятом настроении, рассматривая окружение и пленницу. Фантазия его так и изобиловала новыми идеями. Он не стал приковывать девушку к стулу, как делал это раньше. Напротив, он смело проигнорировал излюбленное место пыток. На какой-то момент Гермиону охватило облегчение и несуразная надежда, что посещение вызвано обычным контролем её состояния. Напрасно она расслабилась. Мужчина заставил её подняться, а затем под колени пришелся сильный удар. Не удержав равновесие, гриффиндорка рухнула на пол и тихо выдохнула. В попытке собрать оставшееся от гордости она и не заметила, как мучитель приблизился. Область нижних рёбер пронзило огнём.       С должным наслаждением Рабастан пинком перевернул её на спину, а затем демонстративно уселся на тяжело вздымающуюся грудь. Пахнущий потом и мочой пах оказался неподалёку от лица Грейнджер, заставив сморщиться и отвернуться. Бывший Пожиратель схватил её пальцами за подбородок, сминая щёки и заставляя дёсны больно откликнуться на прикосновение. — Знаешь, зайка, сегодня ночью мне приснился один занятный сон, — Резким движением он приложил её затылком о пол. По ощущениям Гермионы из глаз вместе с пульсирующими разноцветными вспышками и искрами брызнули слёзы. Мир вокруг потемнел. — Мне приснилось, как ты висишь с выпущенными наружу кишками, а я всё тяну и тяну их из тебя, а они всё никак не кончаются и не кончаются… Проснувшись, я кончил так сильно, что думал, пробью насквозь череп щенячьей морды одного из выродков Сивого. Мальчишка часто скрашивает мои вечера, — Помотав головой, мужчина резко вернулся к насущной теме, — Ты ведь не заставишь меня ждать так долго? Я хочу поскорее увидеть это вживую, а не в грёзах.       Пытаясь отойти от шока и острой боли, пронзившей затылок после удара, Гермиона не поняла даже половину того, что сказал истязатель. Только обрывки и конкретные извращённые слова. Она почувствовала, как с груди заметно пропал сковывающий вес, а затем — неожиданную легкость, окутавшую всё тело. Параллельно к ней стало возвращаться зрение, и размыто она увидела, как стоявшая неподалёку керосиновая лампа постепенно стала удаляться. Она не сразу поняла, что происходило. Мысли путались, вдохи и выдохи приносили мучения.       Чувствительный слух уловил, как Рабастан с изяществом в голосе произносит «Левиосса» с упором на последний слог, навевая детские воспоминания о первом курсе и первых шагах в искусство чародейства и волшебства. Как же давно это было… И как же всё обернулось… Если бы кто-то тогда сказал, что начнётся война, последствия которой будут убивать всю моральную составляющую Гермионы, она бы наверняка рассмеялась. Но сейчас было не до смеха.       Легко манипулируя палочкой, Рабастан поднял гриффиндорку почти под самый потолок, где был прикручен крюк, на котором ранее, вероятно, висела лампа. Грейнджер завороженно следила за тем, как вокруг её запястий, словно змея, оплеталась веревка. То, что произошло следом, наверное, всю жизнь будет преследовать её в кошмарах. Внезапно в тело вернулся вес. И пусть она исхудала за то время, сколько была в заточении, даже сравнительно небольшой массы хватило, чтобы заставить её закричать. Настолько яркой боли она не чувствовала несколько дней. Каждая мышца, каждая клеточка изнывала.       Руки ушли назад, за голову, и остались висеть верёвкой на крюке, а всё остальное рухнуло вниз, оказав огромное давление на суставы и сухожилия. Гермиона как будто вновь прочувствовала каждый порез на растягивающейся коже, каждую трещину в рёбрах. В какой-то момент раздался оглушительный хруст где-то возле левого уха — кажется, одно плечо всё же не справилось с нагрузкой и неправильным положением и вылетело, сначала испугав характерным звуком, а затем сперев дыхание от нахлынувшей боли. Всё перемешалось настолько, что захотелось выть, но получилось лишь захрипеть.       Горло сжалось из-за подступившей тошноты. Грейнджер попыталась нащупать пол, чтобы уменьшить давление тела на плечи и запястья, но висеть приходилось слишком высоко. Получилось только царапнуть камень кончиками пальцев на ногах. — Ты так забавно махаешь своими маленькими пальчиками, — Рабастан засмеялся, словно ребёнок, у которого перед глазами сгибали и разгибали указательный палец. — Жду не дождусь, когда смогу открутить их один за одним.       На несколько минут Гермиона отключилась, поскольку мозг был больше не в состоянии выносить столько страданий, навалившихся в одно мгновение. Но и это забытье слишком рано кончилось. Очнуться заставила жгучая боль в правом боку. С трудом вобрав в лёгкие воздух и растерявшись от того, как щёлкнуло что-то внутри, гриффиндорка раскрыла глаза. Рабастан прикасался к ней длинной, почерневшей от копоти металлической спицей, которую он предварительно нагрел над керосиновой лампой. Запах горячего металла ударил в нос, живот дёрнулся.       В голове раздался единственный вывод: ей не вытерпеть. Ни в этот раз, ни в следующий. Гордость, надежда и вера утонули в ужасе и грязной крови. Паника от одного лишь вида чего-то железного и огня в непосредственной совокупности раздалась звоном в ушах. — Уже проснулась, свинка? — С наигранным удивлением спросил мужчина. — Прости меня, дорогуша, но вечеринку с потрошением придется отложить. Боюсь, я обещал, что оставлю тебя в живых, но немного поджарить твои рёбрышки мне никто не помешает. Ты ведь должна быть живой, а не целой? — Ей…— Гермиона почувствовала застрявший комом в горле дикий, животный ужас от осознания того, что задумал этот псих. Ей пришлось прокашляться. — Что? — Рабастан азартно ухмыльнулся, замерев на месте, — Что ты там пролепетала, моя куколка? — Убей меня наконец. — Мольба оказалась не просто отчаянной. Девушка больше не видела иного выхода, кроме подобного. Она сдавалась, как того хотели, — Прикончи меня, ублюдок. Вспори брюхо, как того желаешь, перережь глотку, воткни в сердце осиновый кол, без разницы. Просто убей, прошу! Если хочешь, надругайся ещё раз, только закончи это всё. — Что значит «если»? — Раскатистый хохот вновь залил помещение. — Конечно, хочу! И надругаюсь! И не один, а много, много, много раз! Но не все же твои желания мне исполнять, сладкая, ты уж поумерь свои аппетиты. А то мне начинает казаться, что ты со мной только из-за того, что я так сильно забочусь о твоих желаниях. — Рабастан неожиданно вздрогнул и подпрыгнул на месте. Его лицо исказилось, — Не-ет, грязная куколка, нет. Я не могу, мне нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя. Я хочу потрогать твои внутренности, погладить кишочки и сжать это мерзкое постоянно бьющееся сердце…       Грейнджер выдохнула через стиснутые зубы и попыталась вывернуть запястья, чтобы обхватить верёвку и самую малость подтянуться. Так было бы легче. Но её пальцы, онемев, соскальзывали и отказывались сгибаться. А Рабастан всё прыгал вокруг неё, дёргался, ругался. От него резко повеяло кислым запахом мочи, и с удивлением гриффиндорка заметила образовавшееся тёмное пятно на его штанах. Отвратительно. Он настолько погряз в своих желаниях, что от перевозбуждения заимел недержание? Тихий смешок сорвался с её губ, утонув в очередной вспышке гнева. — Этот нарцисс запретил мне! Я не могу! И Сивый запретил. Нельзя, нельзя, нельзя убивать, — Ударив себя по лицу раскрытой ладонью, бывший Пожиратель резко развернулся, остановившись напротив лица своей жертвы, — Ты — тварь! Зачем ты меня о таком просишь?! Я забочусь о том, чтобы нам не было скучно, делаю для тебя всё. А ты решила, что имеешь право вот так меня поносить?! Неблагодарная собака!       Рабастан, от которого резко засмердело яростью, резким движением надавил на спицу, и та проткнула израненную тонкую кожу, вонзаясь в плоть и проникая глубже. Резкая вспышка боли пронзила мучительной молнией. Область чуть выше тазовой кости будто хлестнули огненной плетью. Гермиона, подвластная инстинктам, взвыла и выгнулась, из-за чего надломанные рёбра затрещали, а выскочивший плечевой сустав заскрипел. По напряжённым до предела органам чувств ударил треск мышц. Сложилось впечатление, что руку отрывали.       И с каждой секундой становилось хуже. Грейнджер зажмурилась, закусила губу с такой силой, что по подбородку побежала кровь. Она не смогла сдержать приступ рыданий, заставивший тело содрогаться и испытывать больше боли от подвешивания. Хотелось замереть, застыть подобно каменной статуе. Без чувств, без эмоций, без души. Отвращение к себе сменило мёртвое отчаяние. На что она рассчитывала, умоляя Рабастана закончить её мучения? Насколько же она, должно быть, беспомощна и бесполезна. Самая яркая ведьма своего поколения скулила от безнадёги, захлёбываясь слезами, много сильнее Плаксы Миртл.       Теперь она, как и Беллатрикс, не понимала, как пережила войну с Волан-де-Мортом. Это же так абсурдно. Поганая грязнокровка, ставшая плешивой псиной по воле обстоятельств, не должна была выжить. Ни тогда, ни позже, ни сейчас. Гортань завибрировала от утробного звука, когда Рабастан облизнулся и усилил давление. Гермиона, к своему бесконечному ужасу, очень ярко ощущала, как длинный и несуразно тонкий металл двигался сквозь ткани, пробираясь глубже. Волокна не выдерживали, надрывались или рвались полностью, сосуды лопались, но из-за всё ещё высокой температуры спицы мгновенно прижигались.       Бывший Пожиратель был достаточно подготовлен, чтобы действовать методично и безопасно. Он не задевал жизненно важные органы, только травмировал мягкие ткани без ненужного риска. Рот наполнился солью и мхом, когда от визга и накрывшей истерики Гермиона внезапно сомкнула зубы на языке, из-за чего подавилась и закашлялась. Глотая кровь и слюну, пытаясь совладать с тем, как тряслось туловище и путались мысли, она сосредотачивалась на всплывающих в голове образах. Запах гари, развивающееся на ветру чёрное платье и дрожащий беспорядок кудрей.       Вторая волна огня пронзила так же внезапно, но сосредоточилась в области поясницы. Каждое сокращение, каждый вдох, даже дуновение сквозняка причиняли боль. И Грейнджер поняла. Спица, словно стрела, пронзила её насквозь, и Рабастан неожиданно отпрянул, потирая ладони и оглядываясь по сторонам. Из его кармана на сальном изношенном пиджаке выглядывала ещё пара аналогичных металлических прутиков с туповатым концом. Девушка была словно мотылек, попавшийся в паутину или заживо наколотый иглами в альбоме коллекционера. Да уж, не так она представляла себе судьбу главной героини, когда читала Фаулза. Она более не хищник и не представитель высшего звена в пищевой цепи. Всего лишь травмированная, сломанная и почти умирающая дворняга. И здесь Беллатрикс оказалась права.       Гермиона до хруста позвонков запрокинула голову назад и в момент очередного прокола впала в неясное состояние. Будто она была в сознании, но в то же время пребывала во сне. Немеющие руки, поцарапанные о пол кончики пальцев ног, резь где-то в боку всё ещё мучили её, но разум будто заимел отдельную, эфемерную оболочку и отдалился. Где-то там послышался грубый крик, и Рабастан, раздражённо дёрнувшись, двинулся к ступенькам и вышел. Дверь осталась открытой, из-за чего тёплый свет попадал в тёмный подвал. Маленькая тень ловко юркнула вниз, но Грейнджер не заметила, сосредоточенная на том, чтобы не вывалить содержимое желудка от вкуса и ощущения крови.       Детский визг раздался совершенно внезапно, и Гермиона встрепенулась, мгновенно об этом пожалев. Что-то во рту треснуло, когда она сжала челюсти и через секунды сплюнула осколок клыка. Она открыла глаза и обвела взглядом застенок. Сердце забилось чаще, из-под оставленных в теле спиц потекли струйки крови, неприятно щекоча кожу. Ричард, зажавший рот ладошкой, задыхаясь, рассматривал её. Его прошибло дрожью. Навряд ли он понимал, что видел на самом деле. Маленький мальчик, который едва ли достиг школьного возраста, не мог в полной мере оценить происходящее. Но он точно решился помочь.       Стараясь ничего не задеть, Ричард подбежал к ней и с силой вцепился пальчиками в поношенные штаны девушки. Он всхлипнул, чуть потормошив её, из-за чего она вновь захныкала от боли и глухо рыкнула. Видимо, на инстиктном уровне парнишка понял её звериный указ и отступил. Бегло осмотрелся и вздрогнул, чуть не подпрыгнув, когда керосиновая лампа на мгновение вспыхнула. — Уходи отсюда, — Гриффиндорка с трудом напрягла голосовые связки. Её губы разомкнулись, и с уголка рта побежала красная слюна. — Ричард, пожалуйста, беги. Ты не должен здесь находиться. — Я должен помочь тебе, Миона. — Тоненький, дрожащий голосок едва был различим. — У тебя кровь. — Оставь меня… — Она горько усмехнулась, понимая, что не сможет ему помочь, если их застанут сейчас. — Ты — умный и прекрасный мальчик, и мне очень приятно, что в твоём сердце так много храбрости, но мне не помочь. Слишком поздно, Рич. Беги как можно быстрее.       Ричард замотал головой и, приподнявшись на носочки, схватился за торчащий около таза край спицы. Он попытался вытащить её, не обращая внимание на протестующие стоны и всхлипы Гермионы. Ему не хватало сил. Слишком маленький, слабый, одинокий. Ребёнок ничего не мог сделать в этой ситуации, а от того на душе Грейнджер стало ещё более погано. Она винила себя в том, что из-за неё теперь в опасности находился и новый друг. Винила себя в каждой ране, в каждом синяке. Где-то на задворках что-то знакомо царапнулось, но раздавшийся писк затмил всё.       Рабастан, появившийся из ниоткуда, схватил Ричарда за запястье и тряхнул его так, что чуть не снёс им стоявший рядом столик с лампой. — Последнее украшение предназначалась для моей мохнатой куколки, но раз уж ты сам так захотел, — Мужчина выхватил из кармана последнюю спицу и точным движением пронзил ею ладонь Ричарда насквозь, заставив его завизжать от боли и броситься наутек из подвала.       Общение дальше не шло. Мальчик тихо скулил, рассказывая о том, что ему страшно, а Грейнджер понятия не имела, как его убедить в том, что с ним ничего больше не случится. Это ведь ложь. Если Сивый держал ребёнка на коротком поводке, значит, у него был какой-то план. Вот только что можно сделать с парой десятков несплочённых и напуганных детей? Да, в полнолуние мальчишки превращались в свору жестоких, кровожадных существ, но…       Гермиона прерывисто выдохнула. Она ведь видела одного паренька, который, судя по всему, сражался с ней в поместье Малфоев. На его шее была глубокая и открытая рана, корочка на которой постоянно лопалась. От него пахло кровью каждый раз, когда он спускался, чтобы проведать её. Его смутно знакомые серые глаза выражали полнейшее смирение и безнадёжный ужас, когда их взгляды пересекались. Видимо, в подсознании незрелого оборотня были воспоминания о ней.       Она не осмелилась проверить это. Без толку. Никто с ней, кроме Ричарда, не разговаривал. Но и нового друга увели после обеда, грубо пихая в спину. Оставалось только ждать, когда спустится очередной подросток, чтобы убедиться в том, что пленница жива. К сожалению, фантазия отказалась воспроизводить хоть что-то, способное помочь скоротать мучительные часы. Гриффиндорка аккуратно подползла к решётке, прижавшись к ней спиной. Даже через мантию ощущалось, каким холодным был металл. Как жаль, что температуру, связанную с заболеванием, она не могла заиметь. Только перегрев организма из-за воспалительного процесса во многих ранах.       Прикрыв глаза и поджав колени к груди, она с головой накрылась мантией и провалилась в странную бессознательность. Прекрасно понимая и осознавая каждый звук, реагируя на мизерное дуновение сквозняка и вздрагивая от того, как шуршала в углу противная крыса, Гермиона пыталась уснуть полноценно. Не получалось. Больное тело не слушалось, а мозг, посылая огромное количество сигналов в каждую клеточку организма, отказывался отдыхать. Она буквально чувствовала, как утекали секунды. Во времена учёбы такое часто происходило. Перегруженная и истощённая нервная система противостояла бодрому телу. И, вроде, силы были. А, вроде, они иссякали. Сейчас всё ощущалось именно так.       Из-за подобного провала всё летело в тартарары. Грейнджер неволей сосредотачивалась на каждом своём вдохе и внезапно забывала, как дышать. Хотела двигать ступнями, чтобы разогнать кровь и свести онемение на нет, но не могла и пальцем шевельнуть. Она одновременно была собой и в то же время будто наблюдала со стороны. Всё так навалилось. Её всё же сломали. Не нужно никакого Азкабана, чтобы потерять ту толику личности, которая всё ещё томилась в безнадёжном ожидании помощи. И ведь от осознания, что друзья до сих пор не вытащили её, причиняло боль куда сильнее, чем остаточная пульсация от зверств Рабастана.       Гермиона не могла понять, что означала эта зияющая пустота в груди. Обида ли это? Или, быть может, ненависть? Каждый раз, когда разум старательно воспроизводил воспоминания о Лестрейндже и его извращениях, в жилах будто что-то закипало, а дёсны начинали чесаться. Она могла бы всё скинуть на условный недостаток витаминов и питательных веществ, но даже не думала об этом. Не обращала внимание на то, как язык резался о скол правого нижнего клыка, на постоянное желание кинуться на бедную крысу. Но больше всего она игнорировала свою ментальную составляющую. Там, казалось, помочь уже было нечем.       Гриффиндорка даже не сразу почувствовала смутно знакомый запах, а когда поняла, что теперь не одна, резко, насколько это возможно, развернулась. Она обхватила пальцами одной руки прутья решётки и прижалась к металлу лбом. В нескольких шагах стоял взрослый парень. Его глаза отражали тусклый свет из подпотолочного окошка, а на голове был кудрявый балаган. Взгляд, которым он одарил её, выражал тотальные сочувствие и жуть. А ещё вину. — Салазар, Грейнджер, я так надеялся, что, когда ребята говорили про истерзанную девушку в подвале, речь шла не о тебе. — Нотт?       Теодор, прихрамывая на левую ногу, сделал шаг вперёд и опустился на корточки, чтобы их взгляды были на одном уровне. От него резко повеяло сладковато-удушливым оттенком. Не гниль, нет. Что-то более отвратительное. И Гермиона тут же сморщилась. — От тебя несёт смертью, всезнайка. — Парень вымученно улыбнулся. — А от тебя пахнет чем-то мерзким и неестественным. — Я думал… Чёрт, я думал, уже выветрилось. — Поймав подозрительный взгляд, он выдохнул, — У меня не так много времени, задавай вопросы. — Как ты здесь оказался? — Когда мы с тобой разошлись, я наткнулся на сомнительную компанию парней, прибился к ним. Я не знаю, так вышло, что… Они подсадили меня на наркотики, вроде, это так называется, и я с месяц употреблял. Поэтому от меня может пахнуть остатками этих веществ. На самом деле, жёсткая вещь. Сначала делает хорошо, а потом убивает изнутри. Я поздно осознал, насколько всё плохо. Мне нужны были деньги, и я решил продавать эту дрянь. Со мной делились процентами, на еду хватало. — Тео замолчал ненадолго, будто подбирая слова. — Знаю, низкий поступок, не нужно так на меня смотреть. Как-то раз поступил заказ на две партии. Большое количество, большая сумма. Я не придал этому значение, пришёл в назначенное место, а там Долохов и Сивый. Они сразу меня схватили и притащили сюда. Грейнджер, послушай, творится что-то неладное. Старшим ребятам в еду подсыпают какую-то отраву, и они становятся покладистыми. Не уверен, что это тот самый наркотик, он пахнет более… Резко. — И что ты мне предлагаешь? — Грейнджер усмехнулась, сжимая зубы. В уголках глаз скопились слёзы, но она не позволила себе расплакаться. Только голос её сильно задрожал, — Я такая же пленница, как и ты. Единственное, что я могу сделать, это принять условия Сивого. Или умереть. — Что он предложил? — Не предложил, нет. Он лишь поставил перед фактом: я должна встать на его сторону и пойти против Гарри и Рона. — Твою мать. — Парень запустил пальцы в волосы и с силой их сжал. — Я слышал, как Долохов докладывал о неудачных переговорах с Министерством. Тебя пытались обменять. Дважды. Сначала на отмену указа об оборотнях, а затем на Беллатрикс Лестрейндж. Не вышло ни тогда, ни потом. — Ты пытаешься убить во мне желание сопротивляться? — Грейнджер, ты не сопротивляешься, ты бессмысленно страдаешь. Я боюсь представить, что с тобой делает Рабастан, потому что каждый раз, когда он выходит из подвала, выглядит неимоверно счастливым. А еще здесь воняет так, будто отсюда вынесли, по меньшей мере, с десяток трупов. Я хочу тебе помочь, в конце концов, я должен тебе за тот раз. Но понятия не имею, что мне делать. Противостоять Сивому и другим Пожирателям я не могу. — Ты пытался сбежать? — Гермиона устало повисла на решётке, прикрыв глаза. — Невозможно. Я понятия не имею, где мы находимся. Огромная территория, а вокруг только забор и лес. Был один парень, попытался уйти. Его труп до сих пор висит на воротах этого проклятого дома. Служит, сука, напоминанием о том, что случится, если попытаться покинуть это место. — А вылазки? Я слышала, что Сивый постоянно что-то устраивает. Дебоши, демонстративные нападения. — Только если в полнолуние, но там никто, кроме Сивого, не осознаёт, что происходит. А если всё же мы выбираемся в другие дни, чтобы раздобыть ещё одного ребёнка в стаю, то нас всегда сопровождают. Долохов, Рабастан. — Нотт прокашлялся и обернулся, чтобы убедиться, что за ним не спустились. — Ты можешь улизнуть? — Я не… — Пожалуйста, Тео. Ты же знаешь, что у Гарри дом на площади Гриммо? Ключ находится в плафоне светильника. — Чёрт, Грейнджер, ты просишь меня о смертельно опасной услуге. — Просто проберись туда. Оставь послание, письмо, не знаю. — Грейнджер не могла не умолять. В голове возникла сумасшедшая идея. — На втором этаже первая дверь справа — моя комната. Там над столом есть шкафчик с зельями. Мне нужно то, которое переливается серебром на свету. На самом деле их там с десяток, не важно, какое схватишь, любое подойдёт. — Хочешь отравиться? Я не могу позволить тебе умереть. — Нотт, я умру, если останусь здесь. Ты прав, Рабастан — редкостный ублюдок, и с каждым днём его пытки всё хуже и хуже. Хочешь помочь мне? Найди способ сказать Гарри, где я. Опиши это место, окружение, флору, в конце концов. Пару дней назад был ураган ночью, верно? — Дождавшись кивка после резкого вопроса, она растянула губы в неопределённой гримасе, — Мы находимся где-то в Англии или Уэльсе… Быть может, между ними, я не уверена. Помнишь, Невилл на совместном уроке по Травологии уронил свой гербарий? — Да, тогда ещё так воняло засохшими цветами. — Именно, — Гермиона фыркнула, понимая, что ни она, ни Тео сейчас бы не выдержали подобные запахи, — В его коллекции была лис… Лисимахия неморум? Да, она. Цветки, похожие на мирт, но имеющие жёлтый цвет. Растут во влажных лесах. Ты сказал, что это место огорожено деревьями? Вот тебе и ориентировка. Напиши Гарри, чтоб они перерыли все подходящие под описания области. — Решение давить на жалость и резко переходить к агрессивному настаиванию окупилось. — И притащи мне зелье. — Что оно делает? — Парень звучал неуверенно и податливо. — Я не совсем уверена. Но оно позволит мне уйти отсюда без палочки и через парадную дверь. — Нотт, ты там уснул что ли?!       Грубый голос раздался с лестницы, и Теодор резко отпрянул, демонстративно пнув решётку. Он крикнул в ответ о том, что проверял, жива ли грязнокровка, коротко посмотрел на Гермиону и всё же кивнул, оставив её одну. Оставалось надеяться, что Нотт найдёт способ притащить ей треклятый Животный элексир.       

***

— Ну что, малышка, готова к продолжению?       Гермиона чуть не закричала от радости в голосе мужчины. Однако не смогла. Она только мычала и слабо барахталась, пока Рабастан поднимал её и тащил в излюбленный угол камеры. Ремни, сковывающие движения, на привычных местах, хихиканье на фоне. Иногда Гермиона не понимала, почему её до сих пор пристёгивали к стулу, если единственное, на что она была способна, это смотреть и скулить. Именно скулить, потому что её горло сильно травмировалось в последний раз.       Она с трудом выдержала взгляд Лестрейнджа. Скользкий, вязкий, оценивающий. Если бы не слабость, Грейнджер непременно бы плюнула в него. Он будто не знал, зачем вытащил её на этот раз, не знал, что ему делать и как издеваться сейчас. Но стоило отдать должное его находчивости, он довольно быстро сообразил что-то. Рабастан сделал несколько кругов вокруг неё, проверяя, насколько крепко держат ремни. — Ты знала, что у маглов есть какая-то интересная штука для смертной казни? Человека садят на стул и бьют молниями. — Мужчина ухмыльнулся. И Гермиона даже не стала его поправлять, — Убивать я тебя не буду, даже не надейся, но развлечься-то мы можем.       Грейнджер зажмурилась, понимая, что он задумал. Стул был из металла, что разнилось с магловским устройством смертной казни. Однако один момент. Вместо электродов и большого количества проводов Рабастан явно собирался использовать магию. Она молилась, чтобы он переборщил с силой заклинания.       Но Лестрейндж, смеясь и похрюкивая, словно свинья на забое, явно понимал, что ему делать. Направляя палочку на ножку стула, он произнёс заклинание. Слабое, редко используемое. Но и этого было достаточно.       Первое, что ощутилось — лёгкое покалывание в области спины, ягодиц и задней поверхности бёдер. Ничего аномального и ужасного. Кожу через тонкий слой одежды прижигало и саднило, но с этим можно было совладать. Хмурясь, жмурясь и кусая губы, Гермиона пыталась сосредоточиться на том, как шуршит крыса в углу. Облизывая лапки и цокая маленькими когтями по полу, грызун умывался или смещался подальше от людей. — Ты какая-то грустная, моя маленькая, — Рабастан огладил её щёку прежде, чем ударить.       Звонкая пощёчина разбила тишину, а в следующий момент Гермиона выгнулась. Магическое воздействие усилилось, и ток набросился на неё. Мышцы немели и хаотично дёргались. Глаза слезились, а сердце, кажется, пропускало удар. Тело тряслось от каждого разряда, а оголённые запястья покрылись волдырями. Ремни стали плавиться, из-за чего их составляющая мерзкой, горячей субстанцией покрыла кожу кистей.       Грейнджер чувствовала, как прерывалось дыхание. Металл — слишком хороший проводник для электричества, а потому то, что она испытывала, можно было назвать перепутьем на грани ужаса. Кровь в жилах кипела, некоторые сосудики лопались от напряжения в теле. Волосы на затылке вставали дыбом, а длинные волосинки на макушке поднимались вверх от разряжения. Связки на шее и руках тряслись от той интенсивности, с которой Гермиона пыталась сдержать визги.       А Рабастан не был этим доволен. Ему явно хотелось не только видеть, но и слышать, как страдала девушка. И он нападал сильнее, злее. Палочка в его руке искрила точно так же, как и стул. Весь подвал мерцал жёлтыми рваными вспышками. В воздухе витал запах гари и палёной плоти, пота и эйфории мужчины.       Гермиона сжимала зубы, царапала металлические подлокотники и оставляла небольшие вмятины. Она выгибала спину в попытке отстраниться от стула и уменьшить воздействие магии, но не преуспела. Слюна стекала по подбородку и капала на грудь, а глаза закатывались. Дискомфорт сменялся болью, боль сменялась конвульсиями. То, что творилось с организмом, не поддавалось объяснениям. Из-за того, что ремни расплавились, появилась возможность пошевелиться. Превозмогая агонию, гриффиндорка рванулась вперёд и завалилась на холодный пол. Через стиснутые зубы и сжатые губы просочилась пена.       Вся нервная система отказывала каждые несколько секунд. То спазм мышц, то подёргивание глаза, то задержка дыхания. На момент Гермиона теряла сознание, но слишком быстро приходила в себя, из-за чего проклинала всех и вся. Система кровообращения вовсе шалила. Грейнджер ощутила кровотечение из носа, когда во рту появился привкус металла, а вздох вышел булькающим. Её выдержки не хватало. Сил не осталось. А Рабастан продолжал издеваться, назойливо хихикая и изредка пиная её то в живот, то в рёбра.       Гермиона выгнулась в последний раз, запрокидывая голову и сильно ударяясь затылком о пол. Из горла вырвался рык. Надрывный и глухой, будто последний звук зверя, которому всадили пулю в лоб.       И Лестрейндж отступил. Заинтересованно разглядывая вымотанную гриффиндорку, он толкнул её носком ботинка, знакомо перевернув на спину и присел на корточки. Его пальцы коснулись её груди, собирая кровь, пену и слюну с кожи. Размазывая и вычерчивая странные узоры на животе и шее, Рабастан слышимо причмокивал. Никакой брезгливости в отношении «грязной» крови, никакого отвращения. Сплошное возбуждение и наслаждение процессом. Вот кто действительно был психом. Неуравновешенный, агрессивный и до ужаса озабоченный. У него будто в голове не было ничего, кроме причинения боли и самоудовлетворения.       С трудом открывая глаза, Гермиона жалела, что не отключилась. Не отключилась, не умерла, не пыталась дать отпор. Левый глаз дёргался так сильно, что она его закрыла. — Немного не то, чего я ожидал, — Рабастан шмыгнул носом и достал из кармана порванного пиджака нож, — Но ты ещё потерпишь, верно?..

***

      Конец третьей недели ознаменовало появление Сивого напротив её камеры. Он сопел и облизывался. Гермиона не могла даже моргать. Просто лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к своему свистящему дыханию. Каждый вдох был мучительным. Бывший Пожиратель переусердствовал и, кажется, сломал ей последние целые рёбра. На её теле не было живого места, если верить ощущениям. Не хотелось ни есть, ни пить. Лишь бы это всё закончилось.       Хвалёная волчья регенерация не справлялась с тем обилием увечий, которые ей наносили. Голод. Холод. Боль. Её личные всадники апокалипсиса. Сорванные ногти, трещины в костях, столько ссадин, синяков и открытых ран. Она не понимала, как до сих пор оставалась в живых и в сознании. Голова постоянно кружилась. Весь пол её темницы был покрыт засохшей кровью, а под веками взрывались яркие вспышки. Может, это было то самое состояние перед смертью? Ну, Грейнджер на это надеялась.       Она слышала, как Фенрир что-то обсуждал то ли сам с собой, то ли с кем-то ещё. Сквозняк более не приносил успокоения, только причинял ещё больше боли. — Твой брат перешёл черту вчера вечером. Она нужна мне живая, а не в таком состоянии! На неё сейчас смотреть ещё противнее. — Сивый зло крикнул. — Ты хоть понимаешь, что, не вмешайся я, он бы оттрахал её кинжалом?! — Расслабься, приятель. Ничего же не произошло. — Второй голос был неизвестным, низким и похожим на шелест листвы на ветру. — Что мне теперь делать? Она не протянет и двух дней в таком состоянии, а её друзья ждут заверения, что грязнокровка жива.       Да? О, Гермиона бы засмеялась от радости и облегчения, если б могла. И далеко не от новости о Гарри и Роне. Она ликовала от осознания, что осталось протянуть совсем немного. Двадцать четыре часа или сорок восемь. Неважно. Это достаточно малое количество времени по сравнению с тем, которое она уже здесь провела. Если верить зарубкам на стене в углу комнаты, двадцать дней.       Она слышала, как медленно бьётся её сердце. Ступни немели, руки, казалось, вовсе отказали. Слишком многое произошло. Рабастан спускался к ней каждый вечер. Обычно ради того, чтобы потрогать её или удостоить порцией Круцио, к которому она относилась с толикой равнодушия. Потому что её сознание рисовало Беллатрикс, и всё пыточное заклинание превращалось в эфемерную ностальгию.       О, Гермиона, определённо, обезумела. Ощущения от этого заклятия были даже приятными. Она радовалась, что ведьма научила её терпеть боль и хоть как-то скрывать свои мысли.       Потому что вчера Рабастан попытался заглянуть к ней в голову, увидев, что Круциатус опять не воздействовал так, как должен. Ни криков, ни метаний по камере. Лестрейндж давил так сильно и упрямо. Она буквально слышала его извращённые мысли в своём разуме. Сопротивляясь до мигрени, выкидывая на обозрение всякую глупость из разряда математических теорий, Гермиона отвадила его от себя. К счастью, её мозг был сильнее тела.       Это ему не понравилось. Легилиментом он был посредственным, но больной садист из него вышел запоминающийся. Серебряный кинжал вырисовывал столько узоров на её бёдрах. Кресты, непонятные буквы и символы, просто глубокие ровные борозды. Рабастан обладал истинно животной жаждой крови. Гермиона не хотела вспоминать это. Она уже не плакала. Только смеялась навзрыд, задыхалась, а после начинала хихикать, не предпринимая никаких попыток отговорить мучителя или остановить его.       Было всё равно, как скрупулёзно над ней издевались. Плевать, как долго это будет происходить. После того, как Рабастан так грубо отказал ей в смерти, ничего не имело смысла. Единственное, что её заботило, — отсутствие завещания. Ну, она надеялась, что семейство Уизли присмотрит за Живоглотом. В конце концов, у неё больше ничего не было. Ни дома, ни родителей, ни имущества. Только рыжий кот, палочка и небольшое количество одежды. — Найди ей колдомедика, если так угодно. Мне больше интересно, почему Рабби так настойчиво просил меня использовать на ней Легилименцию… Он сказал, что эта сучка может знать что-то о моей Белле. — Ты не тронешь её и пальцем, пока не приведёшь сюда кого-то, кто исправит ошибку твоего брата-идиота!       Подвал опустел, а вместе с ним пришла тишина. И только крыса, кусающая за пятки, составляла компанию.