Shapeshift

Лучше не поддаваться слабости. Шагнуть в пропасть гораздо легче, чем из нее выбраться. Сьюзен Коллинз «Сойка-пересмешница»

***

      Боль. Холод. Жажда.       Эти три составляющие встретили Гермиону, когда она попыталась открыть глаза. И только через длительное время у неё получилось. Веки слиплись, лицо, плечо и шея горели неистовым огнём. Кромешная тьма, разгоняемая лишь небольшим окошком с частыми металлическими прутьями, не позволяла в полной мере оценить обстановку. Стоило привыкнуть к отсутствию должного освещения, она поняла, что находилась неизвестно где. В какой-то темнице.       Из одежды на ней была лишь тяжёлая мантия. Для сохранения толики тепла её было достаточно. Ни кровати, ни единой живой души рядом. Только деревянное ведро, видимо, для справления нужды. Гермиона поморщилась от отвращения и тут же скорчилась. Приподняв руку, она аккуратно ощупала себя пальцами. Через треть лица чуть выше правой брови и до левой скулы, пересекая переносицу, шли три глубокие впалые раны. Чудом не пострадали глаза.       На плече и задней стороне шеи, в области седьмого шейного позвонка, можно было найти по две пары округлых отверстий от клыков. Судя по корочке и слипшейся коже, кровь остановилась совсем недавно. Ещё можно было уловить её запах. Удручающее положение. Ни палочки. Ни одежды. Ни сил. И, самое главное, отсутствие какого-либо понимания. Последнее, что она помнила, это сражение в поместье Малфоев. Учитывая, что она была здесь одна, то Нарциссу и Драко либо убили, либо они успели сбежать. Грейнджер предпочитала думать, что они в порядке.       Суставы ломило от холода, мышцы дрожали от малейшего движения, но она заставила себя встать. Сделала три шага право и наткнулась на стену. Три шага вперёд, и железная решётка. Да, не густо. Маленькая камера размером два на три, сырой камень под босыми ногами. Её похитили? Интересно, с какой целью. Если требовать от Министерства каких-то условий и поблажек, то тут Сивый прогадал. Никто из правительства не станет улучшать жизнь оборотням в обмен на жизнь Гермионы Грейнджер. И даже Гарри не сможет повлиять на это.       Она тяжело вздохнула, кутаясь в мантию и пытаясь прислушаться. Откуда-то сверху доносились шаги. С несколько десятков пар ботинок стучали по деревянному полу, но ни единого голоса не было слышно. Заклинание заглушения? Вполне вероятно. Из запахов преобладали плесень и затхлость. Собственные раны тяготили сознание, и, если бы горло не болело от сухости, велика вероятность, что Гермиона закричала бы: «Да ладно?». Но она одернула себя.       Паниковать она не собиралась, пока не станет ясно, зачем её забрали из Малфой-мэнора. Ну, если её похитители хотели подставить блондинистую семью, то у них, определённо, получилось. Потому что что-то подсказывало, что Рон и Гарри всё там перевернули. Если, конечно, вообще знали, что подругу похитили. По крайней мере, Гермиона надеялась, что их поставили в известность.       У неё не было никаких мыслей насчёт своего положения. Только сожаление, что она не заставила себя обучиться беспалочковой магии. Сейчас бы это пригодилось. Она попыталась, конечно, несколько раз подряд сотворить согревающие чары, но вместо ожидаемого эффекта наткнулась на абсолютную бесполезность сия действия. Как раздражительно. Она присела в самый дальний угол, сгибая колени и прижимая их к груди в попытке сохранить тепло. Ей оставалось только ждать. Где-то в дальней части темницы пробежала крыса. Гермиона с отвращением пошутила про себя, что на худой конец это бедное создание станет её пищей.       Она прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться на дыхании и ощущениях. Игнорируя пульсирующую боль, она начала считать секунды про себя. Один. Два. Три. Секунды превратились в минуты. Семьсот шестьдесят восемь. Тысяча сорок. Минуты обратились в часы. Если подумать, подобная попытка отвлечься медленно сводила с ума. Интересно, как Беллатрикс продержалась столько времени в Азкабане? Это целый тридцать один миллион секунд. Ну, учитывая её крайнюю нестабильность, понятно, что ей далось это с трудом.       И вот мысли опять вернулись к ведьме. Гермиона застонала сквозь стиснутые зубы. Ну, нет. Она не должна думать о Беллатрикс, пока собственная жизнь висела на волоске. Это неправильно. И нелогично. А если она поступала нелогично, то беда закономерно следовала за ней по пятам.       По подсчётам прошло около трёх часов, когда темнота рассеялась. Небольшая лестница вела к распахнутой двери. Послышались неторопливые шаги, а после перед решёткой остановился Сивый с глумливой ухмылкой. Но что-то из знакомого вида выбивалось. Грейнджер внимательно осмотрела его. Чрезмерная волосатость, выпирающие клыки, заточенные ногти. Перед ней стоял стереотипный образец оборотня, но пахло от него странно, будто ягодами и травами.       Фенрир неестественно выпрямился и завёл руки за спину, чувствуя себя хозяином положения. Он тоже рассматривал девушку, вот только во взгляде его плескалась бурная смесь ненависти и предвкушения. — Любимая грязнокровка мистера Поттера в моих руках, — Его голос низкий, хрипящий, похожий на удар металла о дерево, неприятно резанул по ушам, — Как думаешь, как скоро он придёт за тобой? — Давно ты стал таким красноречивым, пёс? — Гермиона, ведомая неясным порывом, фыркнула, намеренно игнорируя вопрос. — А ты, действительно, стала смелее. — Сивый усмехнулся и покачал головой, — Одинокая, беспомощная, но смеешь тявкать. Звериная часть дурно на тебя влияет, но ничего, так даже лучше. Ломать тебя будет приятнее.       Грейнджер невольно вздрогнула от его слов. Сердце сжалось и пропустило удар от того, с каким придыханием Фенрир комментировал всё. — Знаешь, изначально мы думали использовать тебя как приманку, но сейчас… Что если заставить тебя сменить сторону, а? Представляю реакцию твоих ненаглядных друзей, когда им придётся сражаться с любимой всезнайкой, которая ещё и оборотнем окажется. — Я скорее умру, чем пойду против них, — Она тяжело поднялась и приблизилась к решётке, обхватив её ладонями и наклонившись максимально впритык.       Старый волк снисходительно ухмыльнулся. И если бы Гермиона была на год младше, эта ухмылка заставила бы её дрожать. Но вместо страха, изнутри поднимался гнев. Как смел этот беспризорный рассадник блох предполагать, что она предаст лучших друзей? Они всегда были вместе, всегда стояли друг за друга горой. И как бы она не обижалась на Рональда сейчас, она никогда не сможет поднять на него палочку, чего уж говорить о Гарри, к которому она испытывала самую чистую и светлую любовь.       Грейнджер оскалилась и с наслаждением плюнула в волосатое лицо Фенрира. Ох, какое же это принесло удовольствие. Колени задрожали, в груди разлилось тепло. И рычание со стороны старого волка не произвело должного эффекта. — Я ждал подобного ответа. Посмотрим, на сколько хватит твоей преданности, — Сивый облизнулся, рукавом вытирая слюну с щеки. — Ты будешь молить о смерти, но не дождёшься её.       С этой новостью он оставил её в одиночестве.

***

      Гермиона пожалела, что решила дёргать за хвост бешеного пса. День сменялся ночью. Ночь сменялась днём. А она так и оставалась сидеть в темнице. Из приятного, ей принесли одежду и двое суток назад позволили выпить стакан воды. Какие-то потрёпанные штаны и посеревшая от старости рубашка, на два размера больше нужного, позволяли лучше себя чувствовать при ночной стуже. Она не ела уже дней пять. Язык прилипал к нёбу, в ранах, оставшихся после сражения в поместье, кажется, скопился гной, если верить отвратительному запаху. Желудок болел сильнее с каждым часом.       Но она упрямо держалась. Два раза, утром и вечером, её проведывали какие-то подростки. Судя по отблеску глаз и нервным движениям, все, как один, оборотни. Они не разговаривали с ней, ни о чём не сообщали и стойко игнорировали её вопросы о происходящем. От них за милю несло страхом и чем-то кислым, тошнотворным. Зачастую они молча заходили, стояли около решётки несколько мгновений и вновь скрывались из виду.       Иногда удавалось уловить странный стук сверху. Не такой, будто что-то упало, нет. Подобный стук обычно сопровождал Грюма, когда тот решался встретиться с Гарри и его друзьями лично. Но Аластор мёртв, а больше одноногих людей Гермиона не знала. Она отказалась от попытки определить хоть что-то и всецело отдалась внутренним ощущениям. Самым неприятным сюрпризом стали кошмары. Вязкие, пугающие до дрожи и странно реалистичные. Грейнджер готова была справиться с попыткой взять её измором, но не радовалась сбою собственной нервной системы.       Ей было интересно, как скоро её найдут друзья. Искали ли они вообще? Может, и нет. Они были Аврорами, а, значит, подчинялись приказам свыше. Навряд ли им позволили ринуться на поиски бесполезной для Министерства девушки. Она даже пожалела, что не стала устраиваться на какую-нибудь важную должность. Жалела, что не рискнула чаще прикасаться к Беллатрикс. Жалела о том, что не смогла ей помочь, и теперь ведьма неизвестно где и неизвестно с кем.       Грейнджер скучала по ней. По ужасному чувству юмора Лестрейндж, по её надменному взгляду и, конечно же, по опьяняющему аромату сандала. Скучала по Гарри и его дарующей надежду улыбке, даже по бестактному Рону и его нелепому внешнему виду. По Нарциссе с извечной невозмутимостью и огромным сердцем. По Драко, который закатывал глаза каждый раз, как она просила называть её по имени. О родителях она более не думала, потому что приняла решение оставить всё, как есть, ради их счастья. По крайней мере, Гермиона тешила себя мыслями, что они ещё молодые и смогут завести другого ребёнка, у которого не будет никаких магических талантов.       Гермиона, потеряв всякую надежду на лучшее, стала часто разговаривать сама с собой. Рассуждала о вампирах, оборотнях и прочих мифических существах. Прогоняла по несколько раз таблицу умножения и квадратных корней. Старалась спать днём, а ночью бодрствовать, ведь так было легче переживать яркие сны.       Сожаления вскоре вылились в холодную ярость, а та, в свою очередь, перешла в апатию. Уже на седьмой день Гермиона думала, что готова к смерти. Ждала её, словно старого друга. Слишком часто она стала ощущать холод затылком и дрожь вдоль всего позвоночника. Но на конец недели в качестве ужина ей кинули черствую булку хлеба. Целую булку. Что ж, видимо, в планы Фенрира, действительно, не входило её убийство.       Она с трудом смогла её съесть. Посасывая корочку, чтобы слюной размягчить хлеб, только потом кусала и жевала по несколько минут. Но стоило признать этого хватило, чтобы желудок перестал издавать серенады умирающего кита. Но вслед за «ужином», к ней спустился Сивый в компании неизвестного, темноволосого мужчины. С густой щетиной, бегающим взглядом и сальными волосами, незнакомец чем-то напоминал Снейпа. Только вот в глазах его прослеживалась маниакальная нота. Жестокое выражение лица, палочка и кинжал в одной руке, небольшая сумка в другой.       Гермиона задержала дыхание, когда её обездвижили заклинанием. Сивый с лёгкостью поднял её и перенёс в другую часть подвала. И девушка ощутила животный ужас, заметив металлический стул с креплениями для ног и рук. Она не могла сопротивляться. Только пыхтеть и сжимать зубы. В голове проносились всевозможные варианты исхода сегодняшнего вечера. И ни один из них ей не нравился.       Её уверенно усадили и зафиксировали все конечности ремнями. Потуже затянули тот, который на шее. Онемение от заклятий сходило на нет, да только двигаться она всё равно не могла. Насмешливый голос Фенрира заставил её взять себя в руки. — Я говорил, что ты будешь молить о смерти. Ещё не передумала? — Для того, чтобы это произошло, тебе нужно получше постараться. — Она хотела себя ударить. Вся эта бравада столько раз выходила ей боком. Но Грейнджер была неумолима в своём решении не показывать страх. — Ох, мисс Грейнджер, нет. Стараться будет Рабастан. Он, видишь ли, любит забавляться с грязнокровками, особенно, с такими дерзкими. Она вся твоя, Лестрейндж. Только не убей её. — Обещаю, Фенрир.       Сивый оставил их наедине. Погодите. Рабастан Лестрейндж? Этот кусок недоразумения, выглядевший чуть лучше, чем старый оборотень? Гермиона хотела смеяться. И плакать. Потому что выражение лица мужчины не предвещало ничего хорошего. Если у него в руках палочка, то стоило ждать пыточного заклятия. Она была готова к этому. Но кинжал, удивительно схожий с тем самым, которым Беллатрикс поставила свою метку, вызвал чуть ли не удушье. — Дорогая Белла уже с тобой забавлялась, правда ведь? Да-да, она точно это делала. Я знаю, я слышал. Но думаю, я смогу превзойти её. Ты такая красивая, нежная.       Рабастан весьма ловко схватил Грейнджер за воротник рубашки и рванул в обе стороны. Ветхие пуговицы тут же посыпались на пол, и верхний элемент одежды перестал выполнять своё назначение, обнажив грудь и подтянутый живот. Гермиона с трудом сглотнула вязкую слюну. Маниакальное хихиканье, непонятный взгляд. Она не знала чего ожидать от деверя Беллатрикс.       Её пугало всё. Начиная с того, как чужие пальцы коснулись её шрама от зубов Сивого на боку, и заканчивая тем, как Лестрейндж выудил из своей сумки что-то, что в отблеске единственного источника света, лампы на стене, напоминало щипцы. — Как думаешь, мне начать с твоих ногтей или зубов? Хотя не отвечай, какой из этого сюрприз! Но это не подойдёт для начала наших игр, нет-нет.       Он замотал головой, словно болванчик, и откинул инструмент в сторону. Живот Гермионы дёрнулся, когда она увидела металлический предмет для клеймения скота. И судя по надрывному смеху, Рабастан нашёл, что хотел. Из его палочки вырвался огонь. Металл стал набирать цвет от тёмно-фиолетового к ярко-красному. И Грейнджер могла лишь беспомощно наблюдать за этим. Она пыталась дёргать руками или ногами, старалась делать рывки корпусом из стороны в сторону в попытке раскачать стул и опрокинуть его. Но тщетно.       Лестрейндж захлёбывался смехом и слюной, подходя ближе. Тавро, готовое к использованию в его руках, раскалилось. Страх. Ужас. Паника. Ремни, удерживающие её на месте, впились в запястья и шею. Гермиона привыкла к боли в своей жизни, но, когда набравший температуру металл прислонили к коже под ключицей, из её горла вырвался неистовый визг. Связки напряглись настолько, что через мгновения она могла лишь хрипеть. Боль была адской, ни с чем несравнимой. Даже переломы от превращения не могли затмить это.       Слёзы брызнули из глаз, и Гермиона зажмурилась, попытавшись сжаться и уклониться. Она впивалась в подлокотники ногтями, ломала их или срывала ногтевые пластины. Запах палёной плоти и крови ударил в нос. Она молилась всем, кого помнила, чтобы потерять сознание. Очередной шрам. Очередная метка. Сколько ещё её ожидало? Судороги отдельных мышц, неестественное напряжение в позвоночнике, вызывавшее онемение пальцев ног.       Клеймо убрали слишком внезапно, и холодный воздух принёс успокоение раненой коже. Но не надолго.       Рабастан, глубоко довольный собой, осмотрел сие творение. Обожжённое мясо чужого тела, волдыри. Он наслаждался тем, что творил, и Гермиона смогла уловить тусклый, мускусный запах возбуждения. Только этого не хватало. Она с трудом открыла глаза, замечая напряжённый бугор в области таза мужчины. Она клялась себе, что, если он её тронет, приложит все усилия, чтобы вывернуться и разорвать ему глотку. Но Лестрейндж не спешил. Он увлечённо копался в своей сумке. На пол летело целое разнообразие. Садовые ножницы, скальпели, разношёрстные кинжалы, щипцы, молоток. Откуда вообще у чистокровного волшебника такой набор юного магла-плотника? Остановился он на гвоздях.       Гермиона проследила за тем, как он вытащил сначала небольшие экземпляры, меньше сантиметра. А затем и четырёх дюймовые. Сердце, кажется, остановилось. — Ну, что, куколка, поиграем? Я задаю вопрос или говорю загадку. Если ответ мне нравится или он верный, то ты выиграла раунд. А если нет, — Рабастан скалился, обнажая гнилые зубы, — Выиграл я.       Грейнджер попыталась вдохнуть, но наткнулась но пульсацию чуть выше груди. От ожога пульсирующим потоком по всему корпусу распространялось мучение. Тело перестало слушаться. Мышцы окаменели, окровавленные кончики пальцев подрагивали. Она с трудом подняла голову, встречая насмешливый взгляд мужчины.       Её голос был тихим, хрипящим. — Начинай. — Не лошадь, но кобыла. Не женщина, но сказка. Не смерть, но убивает. Кто это?       Она нахмурилась. Слишком лёгкий вопрос. — Кэльпи. — Правильно. Круцио!       Гермиона готова была провалиться на месте. Весь торс пронзали тысячи тысяч раскалённых иголок. Кости трещали, а голова раскалывалась. Она пыталась расслабиться. Пыталась свести боль на нет, но чем больше прилагала усилий, тем чаще натыкалась на приближающуюся агонию. Сколько Рабастан держал заклятие? Она не знала. Перестала считать после пятнадцати секунд, когда глаза чуть ли не вылезли из орбит. По подбородку с неприятным липким ощущением струилась кровь.       Она поняла правила. И это её не радовало. Если верный ответ сулил такое, то что же ожидало её за ошибку?       Грейнджер не хотела это знать. — Хорошо-хорошо. Значит, ты действительно заучка, да? Ну что ж, усложним задачу. Каков первый закон магического равновесия?       Из её груди вырвался сиплый лающий смех. Она понятия не имела ни о законах, ни о магическом равновесии. Был ли это вопрос с подвохом? Наверняка. Лестрейндж сам придумал какую-то несуразицу, а теперь издевался над ней.       Недоумение на лице мужчины доставляло чуть ли не удовольствие. — Тебе смешно? Сивый сказал, что ты должна умолять меня… Так, может, пора?

***

      Когда Гермиона очнулась, то безвольно лежала не в силах пошевелить даже пальцами. Рабастан оставил её под утро. А сейчас уже закат. Боль в мышцах. Боль в костях. Боль в суставах. Боль. Боль. Боль. Каждая клеточка тела изнывала от неё. Круциатус, кинжал, огонь. Обрывки рубашки прилипли к коже выше груди и на животе из-за сукровицы на ожогах. Глубокие порезы на предплечьях покрылись коростами, которые могли лопнуть из-за неосторожного действия.       Она не знала, что ей делать. Если сегодня Рабастан спустится вновь, наверное, придётся сдаться. Надменность и смелость сдуло словно ветром. Зверь внутри боязливо скулил, разумно не высовываясь. В попытке отвлечься от того, что каждый вдох давался с трудом, а выдох срывался на середине, Грейнджер стала считать секунды. Одна. Две. Три. Но на тысяча шестьдесят девятой поняла бесполезность сия действия. И тогда она обратилась к размышлениям об устройстве машинного двигателя. О движениях поршней, о зажигании и нагреве.       Это тоже не сильно помогало. Организм почему-то отказывался отправляться в небытие. Она постоянно находилась в сознании, что бы ни происходило. Пытки? Пожалуйста, Миона, вот тебе полное осознание. Агония? И тут тоже. Желание отдохнуть? Нет, страдай до конца. Ей хотелось биться головой о стену или каменный пол. Но невозможность пошевелиться заставляла смиренно дожидаться исхода своего плачевного положения.       Когда ступни стали неметь от холода, раздался дверной хлопок. Гермиона не двигалась. Только медленно моргала, наблюдая за тем, как открылась решётка её камеры. Мгновение, и на пол перед ней кинули мальчика лет, быть может, десяти. Глумливый голос Сивого или Рабастана, ей уже было не важно, кто перед ней, оповестил о том, что это её ужин на сегодня.       И всё затихло.       Ни смеха, ни ударов. Только тихий плач. Гермиона осматривала замершего в испуге ребёнка. Маленький, светловолосый. Короткие кудри на голове, большие глаза неясного цвета, в полумраке было не различить, и круглое лицо. Словно кучерявый ягнёнок. Ему, определённо, не хватало рожек. — Привет?       Собственный голос походил на скрип несмазанной, заржавевшей калитки. Как ужасно. Она не удивилась тому, как мальчик отполз в противоположный угол, сжимаясь в комок. Запах страха, взгляд непонимания. Грейнджер через силу вздохнула. — Как тебя зовут?       Но ребёнок молчал. Упрямо и панически глядя на её неподвижное тело. — Ну, я — Гермиона. Знаешь, ты очень похож на моего друга Драко. Он выглядел точно так же, когда был маленьким. Только был чуть выше. — Я не маленький…       Она мысленно возликовала. Хоть когда-то её болтовня возымела эффект, а не вызвала волну негодования. — А я и не говорила, что ты маленький. Я сказала, что Драко был маленьким. — Ты не будешь меня есть? — Нет. Разве должна? — Ты — оборотень. Здесь все говорят, что оборотни — большие злые волки, которые утаскивают детей из постели, а потом съедают. — Мальчик задрожал, и Гермиона с трудом удержала слёзы. Сколько ему было лет на самом деле? — Это не правда. Так делает только один большой злой оборотень, по имени Фенрир. И его здесь нет. Почему тебя привели сюда? — Мой брат сказал волосатому дяде, что я плакал. Я постоянно плачу, потому слабый. Так сказал дядя. — Не слушай его. Слёзы не есть признак слабости. Каждый человек плачет, потому что имеет на это право. Эмоции — признак силы, и совсем не важно, какие они. Это правильно. — Она попыталась улыбнуться, когда мальчик неуверенно подполз к ней поближе. — Ты тоже плачешь, Гермиона? — Да, и довольно часто. Например, сегодня ночью я плакала, потому что меня… — Гермиона решила, что не будет посвящать ребёнка в ужасы своей жизни, а потому прокашлялась, скрывая этим заминку, — Потому что мне было больно. Несколько дней назад я плакала, потому что сильно скучала по близким людям. Ты скучаешь по родителям? — Да. — Мальчик тихо всхлипнул, усаживаясь рядом. Она с трудом удержала рвущийся наружу вскрик, когда его бедро прижалось к её раненному плечу. — Мой братик, Джереми, сказал, что хочет показать мне настоящего дракона, и привёл сюда.       О, это больно. Гораздо больнее, чем пытки. Не повезло ребёнку с братом. Сердце обливалось кровью от осознания, что планировал Сивый делать с ним.       Гермиона попыталась подняться на трясущихся руках. Через боль и дискомфорт. Всё тело ныло. До скрежета сжимая зубы и задерживая дыхание, превозмогая нежелание двигаться более и желание рухнуть обратно, она всё же села. Последствия Круцио, потревоженные раны. От этого можно было абстрагироваться, сосредоточившись на мальчике, который явно не понимал, кто перед ним или что с ней произошло.       Она осторожно потрепала его по густым кудрям, стараясь приободрить. Этого хватило, чтобы ребёнок расслабился. От его тела пахло наивностью, детским шампунем и клубникой. Приятное сочетание. — Расскажи о себе, парень. Считаю, будет честным, потому что я тебе рассказала.       Он забавно насупился, обдумывая её предложение. И кивнул, складывая руки на груди и принимая важный вид. Наверное, нахватался у отца или брата. — Меня зовут Ричард, мне девять лет. Маму зовут Хелена, она работает продавцом в продуктовом магазине. Папу зовут Джейкоб, он — араб. — Может, прораб? — Наверное. А что это?       Грейнджер тихо засмеялась, контролируя движения. Ричард, определённо был интересным. Его манера вести диалог завораживала. Несмышленость затмевалась уверенностью, а любопытство, с которым он набрасывался, позволяло чувствовать себя лучше. Новый маленький друг, определённо, слишком быстро нашёл место в её сердце.       Они разговаривали обо всём. О школе и увлечениях, о друзьях и неприятелях. Гермиона попыталась узнать о том, где они находились, но мальчик не знал этого. Он явно боялся «волосатого дядю», постоянно оглядывался, стоило раздаться малейшему шороху. Ричард не понимал, что с ним в действительности произошло и почему он слышит то, что слышит, и чувствует всякого рода запахи. Не осознавал, что является таким же оборотнем, как и его новая подруга. Он не брезговал называть её «тётя Миона», чем непременно забавлял.       Но сутки прошли, ребёнка увели. И она вновь осталась одна. Удручающе и тяжело.       Вместо издевательств два стакана воды. Вместо проверяющих каждый вечер подростков, сам Сивый или Рабастан.       Их взгляды обещали ей неизбежность продолжения. И она смиренно ожидала своего конца.

***

      Под конец второй недели, в голове стали возникать мысли о том, чтобы покончить с собой. Удавиться рукавом рубашки, перегрызть вены на запястьях. Или разбить голову о пол. Да хоть как-нибудь прекратить эти муки. Апатия, охватившая её, слишком незаметно переросла в отчаяние. Никто не знал, где она, жива ли вообще или уже кормит червей. Гермиона не хотела переживать весь этот спектр чувств и эмоций. Страх, безнадёга, ярость, смирение, сожаление, грусть. Слишком много для её истощённого организма.       Раз в два-три дня ей давали воду. На четырнадцатый вечер вновь кинули буханку хлеба. Благодаря регенерации оборотня, она могла хотя бы сидеть. Раны не заживали должным образом, покрывались грязной корочкой или гноились. Нарывали. Где-то глубоко внутри, она надеялась, что умрёт от сепсиса в ближайшее время. Иногда Гермиона думала начертить собственной кровью пентаграмму на полу и попытаться призвать дьявола, чтобы продать ему душу в обмен на спасение.       Но единственным дьяволом, который к ней явился, был Рабастан.       Ему даже не нужна была помощь Сивого, чтобы вновь вытащить её из-за решетки и усадить на знакомое место. Грейнджер не могла сопротивляться. Лишь попыталась укусить мужчину при его неосторожном движении, но тут же получила пощёчину, от которой в ушах зазвенело. Глупая попытка могла стоить ей зубов, ударь он чуть сильнее. Гермиона осмотрела Лестрейнджа долгим, внимательным взглядом.       Никаких интриг в этот раз. Никаких подозрительных сумок. Лишь палочка в чужих руках и какой-то металлический предмет, похожий на лапу. Она читала о подобном, когда рассматривала курс по самообороне для чайников. Кастет. С небольшими шипами, похожими скорее на сточенные бугорки.       Гермиона с шумом сглотнула вязкую слюну. Только бы не по лицу. Хоть куда, но не в лицо. — Вижу, ты знакома с моей новой игрушкой. — Рабастан натянуто улыбнулся покручивая предмет в руках. — Я только думаю, с чего мне начать…       Ей было без разницы. Проклятия, непростительные или очередное орудие для пыток. Она закрыла глаза, отдаваясь во власть смиренного ожидания. Когда мужчина замахнулся палочкой, вычерчивая знакомый узор в воздухе, Гермиона попыталась представить, что это Беллатрикс.       Попыталась воссоздать в памяти всё, что так или иначе касалось женщины. Одурманивающий аромат сандала, который Грейнджер могла уловить и выследить среди тысячи прохожих. Жар её тела, когда они вновь и вновь сталкивались непозволительно близко. Частый пульс, вторящий собственному и отдающий в виски. Тяжёлое дыхание, из-за которого так часто вздымалась полная грудь, и сладковатый привкус её кожи. Вечно недовольный ониксовый взгляд и густая копна волос, цвета воронова крыла.       Заклятие ударило прямо в грудь, и Гермиона содрогнулась, выгибаясь в неестественную дугу. Если бы не ремни, удерживающие её на месте, этим действием она могла легко сломать позвоночник. Слёзы на щеках. Ощущение, будто кости плавились изнутри, обдавая ужасным огнём. Она могла с этим справиться. Её фантазия уже рисовала на месте Рабастана Беллатрикс. Оставалось только заставить себя в это поверить. Так было проще. Если её пытала эта роковая женщина, значит, жить можно. Значит, всё в порядке.       И Гермиона расслабилась, позволяя боли окутать разум. В ноздри ударил фантомный дымный аромат, живот дрогнул от того, как капелька удовольствия прострелила нервы. Это Беллатрикс. Не Рабастан. Только ведьма имела право безнаказанно пытать её, поднимая изнутри наслаждение и желание отвечать. Ох, это так ненормально. Сумасбродно. Опрометчиво. Но как же приятно покалывало язык и кожу. На момент Грейнджер подумала, что вновь лежит на полу в поместье Малфоев. Заплаканная, беспомощная. Её губы дрогнули в подобии улыбки, когда Лестрейндж нахмурено отступил. Он подумал с несколько секунд, вновь произнёс пыточное заклятие, но эффекта не добился и растерялся.       Один/ноль. Не в его пользу. — В чём дело, малышка? Больше не страдаешь? Я думал, мне удалось превзойти Беллу, ты почти сдалась. — Рабастан хихикнул, стягивая с плеч мантию. — Тебе так далеко до неё. Хочешь переплюнуть? Превзойти? Так вот не получится. — Из её травмированного горла вырвался лай, хотя она пыталась смеяться, — Она слишком хороша в том, что делает, а ты — подстилка под её ногами.       Гермиона могла лишь самодовольно наблюдать, как побледнело, а затем побагровело лицо бывшего Пожирателя смерти.       Но он взял кастет, и весь мир смешался в одну неясную картину. Если ад и существовал на земле, то находился здесь. Удар под дых, в область печени и по рёбрам. И если бы Грейнджер не успела отвести голову, вполне вероятно, у неё была бы сломана скуловая кость. Она не могла дышать, сопротивляться. Единственное, что было под силу, это напряжение всех мышц для принятия удара и его отдачи. Но хватило её не на долго.       Стоило кастету встретиться с нижними рёбрами, Гермиона перестала двигаться от раздавшегося хруста. Пальцы и голова более не тряслись при каждом замахе. Вдохи выходили рваными, а выдохи свистящими. И только она хотела попросить о пощаде, Рабастан остановился, вынуждая осмотреть его. Напряжённый, возбуждённый. Ему так нравилось мучительное выражение девушки, что он не сдерживался более. То, что когда-то напоминало рубашку на её теле, сейчас мешком висело на плечах и едва прикрывало наготу. И мужчина этим нагло пользовался. Его взгляд скользил по торсу Гермионы, бёдрам.       Она знала, что за этим должно следовать. И всё равно замычала, когда Рабастан схватил её за подбородок, с силой сжимая нижнюю челюсть. Его язык коснулся её щеки, а гнилостное дыхание заставило отвратиться. — Мы с тобой так хорошо проводим время… Думаю, мой приятель не расстроится, если я попробую его сучку, м?       Ухмылка на его губах стала предзнаменованием. Мужчина грубо огладил её миниатюрную грудь, прищемил сосок и опустил ладонь на живот. Тошнота подступила к горлу от того, как настойчиво он это делал. Уверенный в своей безнаказанности, увлечённый тем, как шершавые пальцы вычерчивают непонятные узоры на нежной, израненной коже. Рабастан не замечал ничего вокруг, кроме беззащитной девушки.       Гермиона зажмурилась, отворачивая лицо в сторону. Она пыталась представить, что находится не здесь, что всё это плод её больного воображения, но не получалось. До слёз она умоляла себя отключиться или вырваться, да хоть плюнуть в лицо больному извращенцу. Однако глас рассудка твердил, что это принесёт ещё больше страданий. Кожаные ремни впились в её запястья. Поясок на шее душил, и она не нашла ничего лучше, чем упереться в него. Кислородное голодание должно было сделать своё дело.       Но Рабастан заметил это. С томным рыком он отстегнул этот ремень, не позволяя погрузиться в пучину беспамятства. Он быстро расправился с пуговицами на её штанах и проделал то же самое со своими. Его рука тряслась, когда он приспустил брюки и нижнее бельё. Грейнджер слышала и, к сожалению, видела, как он вдохнул, коснувшись своего эрегированного члена. В полумраке темницы всё казалось более страшным и нереалистичным. — Знаешь, — начал мужчина, плюнув на ладонь и растерев слюну по длине члена. — В следующий раз, когда твои кости будут достаточно переломаны, чтобы ты, наконец, сдалась, я обязательно позабочусь о том, чтобы лишить тебя всех твоих белых, ровных зубов. Ими ты можешь наделать много глупостей во время наших игр, не находишь?       Рабастан басисто рассмеялся и вновь нагнулся к ней. Гермиона почти взвизгнула от острой боли укуса, след от которого остался чуть ниже левой ключицы, как раз подле ожога. Она до крови смяла нижнюю губу зубами, чтобы не издавать никаких громких звуков, которые, судя по гримасе этого психа, только сильнее веселили его, заводили.       Однако прикосновение колючей, слегка влажной от пота и слюней щетины заставило её несколько раз хныкнуть в неудачной попытке отвернуться. Во рту почувствовался металлический привкус. — Да, я бы определённо хотел, чтобы мы попробовали друг друга на вкус. Уверен, ты бы не осталась разочарована, уж я-то умею удивлять, — Рабастан встал на колени и в этот раз укусил ее уже чуть ниже груди, параллельно в медленном темпе двигаясь и потираясь членом о колено девушки. — Ты дрожишь от каждого прикосновения, моя маленькая грязнокровка, неужели тебе настолько нравится? Я бы дал тебе за это конфетку, но уж извини, ты и так тут на царских условиях обитаешь, не находишь?       Гермиона хотела бы ответить какой-нибудь едкостью, придумать оригинальное оскорбление и отвадить от себя Рабастана, но не могла. Физически не могла. Животный ужас и отвращение сковали тело настолько, что ей было больно от напряжения в собственных мышцах. Загнанная, беспомощная, слабая.       Хотелось провалиться на месте, начать биться головой о спинку стула, сделать что угодно, чтобы не чувствовать это сейчас. Хотелось забиться в самый дальний угол мира, подальше ото всех глаз, подальше от мужчины.       Лестрейндж, заметив, что девушка зажмурилась и отвернулась, поднялся на ноги и, занял удобную для себя позицию, чтобы было удобно касаться и себя, и её.       Может, она спала и ей это снилось? Воображение разыгралось на фоне угроз, и теперь сознание выдавало полнейший бред за действительное. Гермиона хотела, чтобы так оно и было. Но почувствовала, как Рабастан просунул руку в её штаны. Определённо, не кошмар. Слишком реальные ощущения. Она попыталась свести бёдра, чтобы не дать коснуться себя, попыталась дёрнуть головой, чтобы ударить мужчину, но наткнулась на ремни и дистанцию. Её мутило. Перед глазами плясали разноцветные огни, слюна стала вязкой и мерзкой. В горле встал ком. Полнейшее унижение и безнадёга. На ряду с паникой поднимался гнев.       Мышцы живота сводило, шею, казалось, защемило в моменте, из-за чего она не могла повернуть голову в какую-то сторону. В районе груди дискомфорт превращался в единую пульсирующую резь, казалось, будто кости или их осколки смещались при малейшем жесте. Гермиона клялась себе, что если ей удастся выбраться отсюда живой, то сделает всё, чтобы Рабастан заплатил за это. За каждое своё действие.       Он хихикал, ласкал себя и внимательно следил за выражением лица гриффиндорки. Ему до безумия нравилось, какой сломленной она была. Ни попыток освободиться, ни единого шанса. Когда мужчина наткнулся на абсолютное отсутствие влаги между её ног, он жёстко вошёл в неё сразу двумя пальцами. С ощутимым трудом и каким-то придыханием. Он растягивал её, причинял боль и двигал пальцами в такт движениям ладони на собственном члене.       Гермиона хрипела, выгибала спину и до скрежета сжимала зубы. Физическая боль от насилия, ментальная боль от осознания, что её друзья где-то там и даже не знали о том, что сейчас происходило. Каждый резкий толчок внутри причинял страдания, а ногти Рабастана царапали внутренние стенки. Каждый его стон бил по оголённым нервам, и непростительные мысли полезли в голову Грейнджер. Она желала смерти больше, чем спасения. Беззвучные слёзы стекали по щекам, обжигая.       Но всему рано или поздно приходит конец. Мужчина содрогнулся, а его колени подкосились. Гермиона подумала, что он сейчас упадёт на неё, но этого не произошло, он лишь чуть приблизился, как бы прицеливаясь. Она схватила ртом воздух, будто рыба на суше, когда поняла, что сейчас должно произойти. Хоть ни разу и не видела ничего подобного вживую.       Рабастан сжал основание полового органа, и липкая густая жидкость плотной полосой покрыла оголённый живот Гермионы, с мерзкой щекоткой стекая ниже, на края брюк и лобок. Ещё несколько секунд он вздрагивал, будто его били по спине розгами, а затем расправил плечи и выпрямился, запрокидывая голову назад.       Его рот исказился мерзкой усмешкой на фоне гримасы абсолютного блаженства, а из горла донеслось тихое хихиканье. Весь его вид был одной неправильной, извращенной иллюстрацией торжественного триумфа слияния психологического и физического удовольствий. Грейнджер всхлипнула, когда Рабастан спокойным движением вытащил ладонь из её штанов, с шумом втянул запах и демонстративно облизал. — М-м, — Его язык со склизким звуком прошёлся по пальцам, которые были внутри девушки, — Сладкая. Надеюсь, нам удастся это повторить, и в следующий раз я лучше подготовлюсь. Принесу игрушки или воспользуюсь тем, что тут у нас есть…       Гермиона апатично склонила подбородок к груди. Всё замерло. Лестрейндж ещё что-то говорил и показывал, но она его не слышала и слышать отказывалась. Нет смысла более обращать внимание на окружение, когда внутри творился хаос. Ей хотелось умереть. Хотелось убить. Кроваво и беспощадно. Впервые в жизни она испытала холодное, всепоглощающее желание чьей-то кончины.       Когда её закинули обратно в камеру, она могла только истерично плакать. Завывающе кряхтя и надрывно постанывая, она давала волю эмоциям.       А когда слёзы закончились, её рвало. Сначала непонятными кусками чёрного хлеба, которым кормили, а затем и желчью. И даже когда желудок, сжавшийся в комок, опустел настолько, что наружу ничего не выходило, Гермиона всё равно тужилась в сухих порывах тошноты. Между ног саднило, горло горело, связки на шее отказывались расслабляться. Она избавилась от липкого семени на животе, вытираясь остатками рубашки и откидывая её в сторону в конце. Несколько раз она пыталась сжечь одежду, призывая к магии и стараясь создать хоть какое-то беспалочковое заклинание. Но ничего не выходило.       В воздухе до сих пор ощущался запах тестостерона, феромонов и пота мужчины. Из-за этого Гермиона старалась дышать через рот, чтобы не чувствовать весь этот спектр. Она хотела, чтобы её мозг заблокировал это воспоминание, закинул в самый тёмный уголок сознания, и более никогда не возвращался к этому. Ей было слишком плохо. Но почему-то она была уверена, что это не самое ужасное, что её могло ожидать.       Рабастан ведь мог прибегнуть и к классическому виду изнасилования. Мог раздеть её, обездвижить заклинанием, распластать на полу и пользоваться её телом так долго, на сколько хватило бы выносливости. И тогда Гермиона действительно бы разбила голову о пол, лишь бы не видеть эти картины перед глазами.       В какой-то момент её психика дошла до той точки кипения, когда начала истощать собственное и без того ослабевшее тело. И Гермиона отключилась. Если бы кто-то тогда зашёл в камеру, возможно, её бы сразу и не заметили.       Потому что она уснула в тёмном, сыром углу, накрывшись с головой мантией и поджав колени к груди, словно ребёнок.