Призрак Оперы

      Конечно, Эмма была совершенно сама не своя, когда вернулась в комнату. Она расчесала волосы. Заплела их в косу на затылке. Смыла макияж. Взглянув на себя в зеркало, она с ужасом обнаружила, что на глазах косметика потекла. Она была похожа на панду или енота и очень удивилась, что Регина не стала над ней смеяться. Возможно, свет в логове был слишком тусклым, чтобы Призрак её как следует разглядела.       Потом Эмма принялась чистить зубы. Вышло дольше, чем обычно, поскольку она задумалась. Когда, наконец, она выплюнула зубную пасту, болели десны. Она в последний раз умылась и вышла из крошечной ванной. Принялась переодеваться в пижаму, но вновь отвлеклась, просунув руки в рукава. Не застегнув пижаму, она не могла оторвать взгляд от ключицы. Эмма легонько провела пальцем по кости, мысленно переносясь обратно в логово. К тому мгновению, когда она выдержала и взяла эту ноту. Когда ей казалось, что у неё вот-вот подогнутся ноги. Регина стояла у неё за спиной. Она её поймала. И на ключице Эммы остался след её длинных пальцев. Аккурат там, куда прикоснулась Эмма сейчас.       Она вздрогнула. Ничего не могла с собой поделать. Она прикусила нижнюю губу и вновь ощутила то странное чувство внизу живота. Оно было похоже на зуд, только там, куда не дотянешься и не почешешь.       Вздохнув, Эмма скользнула под одеяло и попыталась устроиться поудобнее. Поерзала, но безуспешно. Удастся ли ей заснуть этой ночью?       Вряд ли. Её голова была полна мыслей. О Регине, ходившей туда-сюда по логову. О её насмешках. Как она побуждала её взять ноту. И как это сработало. Как она схватила Эмму и развернула к себе. «Sing, my Angel of Music», − пронеслось шепотом в голове Эммы, и она вздрогнула от этого воспоминания. Длинные пальцы Регины, легшие на её ключицу. Эмма вновь прикусила губу, вспомнив, её голова склонилась набок и покоилась на локте Регины. Как Регина раскачивала её туда-сюда и напевала на ухо. Тогда у Эммы от этого мурашки бежали по спине, а сейчас, когда она заново переживала то мгновение, мурашки появились на затылке. Она беспокойно заерзала на кровати. Попыталась еще раз устроиться поудобнее, но безуспешно. Совсем ничего не вышло. Единственное, что вроде как помогало – это когда она сдвигала бедра. Это успокаивало ноющую боль между ног.       Эмме прежде доводилось смотреть на девушек. Были среди них одна или две такие, при виде которых её сердце начинало биться чаще. Была пара, показавшаяся ей красивой. Два года назад в школе она едва не поцеловала девочку. Кэти Уильямс. У неё были самые красивые длинные темные волосы, какие Эмма видела в своей жизни. И огромные темные глаза. Эмма была безумно влюблена в неё. Кэти сидела впереди неё целый год, и довольно долго Эмма пялилась на её затылок. Кэти всегда носила волосы собранными в пучок наверху. Пятнадцатилетняя Эмма была уверена, что влюблена в Кэти, какое-то время ей даже казалось, что её чувства взаимны. Кэти держала её за руку. Коснулась её щеки и игриво поинтересовалась, что сделает Эмма, если Кэти её поцелует. Эмма ответила «ничего» и принялась ждать, затаив дыхание. Кэти подходила все ближе и ближе. Её губы были совсем рядом, и тут прозвенел звонок. У них не было выбора, кроме как вернуться на следующий урок. А на другой день Кэти повела себя странно. Она попросила Эмму никому никогда об этом не рассказывать. После этого она никогда не прикасалась к щеке Эммы и не брала её за руку. Они оставались подругами до отъезда Эммы в Париж, но это было уже не так, как прежде. Увлечение Эммы прошло, и она больше ни к кому даже близко не испытывала ничего подобного. До сих пор…       Эмма вздохнула. Она не была идиоткой. И прекрасно сознавала, что её чувства к Регине переходят в иную плоскость, нежели дружеские. Сознавала она и то, что эти чувства были гораздо сильнее тех, которые она испытывала к Кэти Уильямс два года назад. И последнее, но не менее важное: она понимала, что ведет себя как маленькая идиотка. Развивающиеся чувства к Призраку Оперы? Она с ума сошла? Это было совсем не похоже на историю с Кэти Уильямс. По ряду причин. Во-первых, Регина не была девочкой. Она, несомненно, была женщиной. Женщиной, носившей свои тайны, как плащ, и много говорившей, но так никогда ничего толком и не раскрывшей. Когда дело касалось Регины, ни в чем нельзя было быть уверенной. Одной ночью она держала Эмму за руку, чтобы успокоить её страхи, а на другой день набрасывалась на неё и угрожала вышвырнуть из логова. Регина была непредсказуема. Можно было взглянуть на неё, чтобы убедиться: её лицо абсолютно непроницаемо. Её разум такой же непроницаемый, как белая маска, закрывавшая половину её лица. Эмма больше не боялась маски. Ей, безусловно, было любопытно, что скрывается под маской, но она больше не испытывала такого страха, как вначале.       Эмма перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Боже, какая она глупая. Такая глупая. Как она могла допустить развитие чувств к Призраку Оперы? То, что начиналось как «расследование» с целью выяснить, что же произошло с Кристиной Даэ, теперь переросло в нечто совершенно иное. Эмма перешла какую-то неведомую черту. По крайней мере, мысленно.       Её чувства к Регине были чем-то гораздо большим, нежели дружеская симпатия, она была в этом уверена.       Для сравнения Эмма вспомнила о Лили. Лили была её подругой. Но у Эммы не кружилась голова, когда её хвалила Лили. Она не воспламенялась вся, когда видела лицо Лили. И, конечно, не ждала, что в следующий раз Лили схватит её за плечо, сожмет руку слишком крепко или скажет что-нибудь едко-саркастическое. Лили была её подругой. Она не испытывала к ней влечение.       Но её тянуло к Регине. Женщине старше себя. Незнакомке в маске, живущей в подземных катакомбах оперы. Женщине, о которой она не знала ничего, кроме имени. Призрак Оперы.       Эмма про себя горько усмехнулась. От неё не ускользнула ирония происходящего. О чем там в шутку её предупреждали родители, отправляя в Париж с поцелуями и объятиями? «Не разговаривай с незнакомцами». И что натворила Эмма? Говорила. По крайней мере, с незнакомкой. Очень странной незнакомкой.       Эмма застонала в подушку. − Я такая глупая, − глухо произнесла она.       Она чувствовала себя нелепо из-за того, что подобным образом раскрыла свои чувства. Конечно, она никогда бы не рассказала о них Регине! Боже, одна только мысль! Она легко представила, как Регина либо истерически расхохочется, либо выгонит её из логова. Или, возможно, и то, и другое. Регина явно не воспринимала её подобным образом. Иногда у Эммы возникало ощущение, что она и подругой-то Регины едва может себя назвать. Может, для Регины она просто маленькая глупая девочка, которой нужна была помощь в пении. Эмма фыркнула в подушку. Она не хотела, чтобы Регина воспринимала её маленькой девочкой. Она хотела, чтобы Регина видела её женщиной. И, разумеется, от этих мыслей Эмма почувствовала себя еще более незрелой девочкой. Ей вдруг разонравились свои детское личико и мягкий голос. Ей не нравилась привычка краснеть, когда она смущалась, и плакать, когда было страшно. Ей была противно, как дрожала нижняя губа, когда она расстраивалась. И отвратнее всего было, что ей всего семнадцать, а не, например… двадцать один. Ей казалось, что в двадцать один год некоторые двери были бы открыты.       Но чего именно ей хотелось?       Эмма вновь вспомнила, как рука Регины обвила её шею. Длинные пальцы легли на ключицу, хрипловатый бархатистый голос напевал в ухо, и она почувствовала, как вспыхнули щеки. Конечно. Как предсказуемо. Она заерзала на кровати. Натянула одеяло, чтобы прикрыть голову. Тепла от этого меньше не стало. И покалывание между ног, казалось, только усилилось. Только теперь это был не просто зуд. Больше похоже на пульсацию. Заснуть сегодня ночью будет весьма проблематично. Она должна перестать думать о Регине. Сейчас же. Но что бы она ни делала, её мысли постоянно возвращались к Призраку Оперы. К их уроку. К обещанию, данному Региной. Завтра вечером она обещала рассказать историю. Эмме стало любопытно: что это будет за история? Ей не терпелось узнать. Неважно, что завтра вечером они не будут петь. Любое мгновение, проведенное с Региной, уже потрачено не зря. А что это будет – пение, рассказы, отповеди, язвительные замечания без остановки на протяжении часа – для Эммы не имело ни малейшего значения… ***       Разумеется, Эмма была совершенно измотана, когда на другой день будильник зазвенел ровно в шесть утра. Она пошарила вслепую и умудрилась его выключить. Застонала и перевернулась на живот. Уткнулась лицом в подушку и натянула одеяло на голову. Вставать с постели ей вовсе не хотелось. Но она знала, что нужно, поэтому спустя несколько минут молча отчитала себя за то, что уснула так поздно, села в постели и потерла глаза. Убрав волосы с лица, она пожалела обо всех решениях, принятых в жизни. И, наконец, встала. Порывшись в комоде, она нашла свое белое платье хористки. Повязала голубую ленту на голову. Надела очки и сказала себе, что так гораздо лучше. Теперь мир стал менее расплывчатым. И, конечно, это было хорошо. Спотыкаясь, она побрела в ванную. Вновь сняла очки, сбросила пижаму и встала под душ. Она не проявила к себе милосердия и вскрикнула, почувствовав прикосновение ледяной воды к коже. Садизм? Да, он самый. Но это было необходимо. Чтобы разбудить её. Это было именно то, что нужно. Она сама виновата в том, что так поздно заснула. Когда она в последний раз смотрела на часы, они показывали два ночи. Её голова была забита мыслями о Регине. О её руках и голосе. Об этих длинных пальцах, широко растопыренных на ключице Эммы. Как она качала Эмму туда-сюда, напевая ей на ухо. Эмме жутко хотелось протянуть руку и коснуться её щеки. Только один раз. И, конечно, потом у Эммы возникло то самое ощущение между ног. После возвращения из логова она первым делом отправилась в ванную. Это ощущение её смутило и в то же время принесло облегчение. Эмма испытывала это чувство всего раз в жизни, и так недолго, что едва ли понимала, что оно значит. Но теперь, стоя под струями холодной воды, она точно поняла, что произошло с ней прошлой ночью. Эмма была наивной, но не настолько. Она прочитала достаточно книг и посмотрела достаточно фильмов, чтобы сообразить, что произошло прошлой ночью. Она понимала, что Регина заставила её сделать. Одним лишь голосом. Она даже не прикоснулась к Эмме.       Несмотря на холодную воду, Эмма почувствовала, как краска приливает к шее. Заметила ли Регина, что произошло с телом Эммы прошлой ночью? Знает ли она? Вдруг знает? Как Эмме тогда смотреть ей в глаза?       Эмма чувствовала себя глупо. Но явно не как маленькая девочка. По какой-то нелепой причине она почувствовала себя более… взрослой. Собственное тело ощущалось по-другому. Зрелым. Она вздохнула и попыталась взять себя в руки, пока от мыслей о прошлой ночи не начало покалывать между ног еще сильнее.       Приняв душ, она плотно обернулась в полотенце. Выжала волосы, расчесала их и заплела в обычную тугую косу. Надела белое платье хористки. Тщательно протерла очки и надела их. Мир вновь казался ярким. Но не она. Она выглядела по-настоящему уставшей, под глазами залегли темные круги. Она поспешно нанесла немного консилера, чтобы их скрыть. Глаза все еще казались немного неживыми, но у неё не было времени с ними разбираться. Она вернулась к себе в комнату, чтобы немного размяться. Хор всегда разогревался под управлением Мэл или мадам Карлотты, но Эмме очень нравилось разминаться наедине с собой. Так она меньше стеснялась.       Эмма вернулась к себе, где нашла свои заметки по пьесе, которую они репетировали сегодня. «Веккья зимарра» из «Богемы». Ей она искренне нравилась. После этого она начала свою разминку. Начала с дыхания. Расслабила плечи. Затем приподняла. Вверх-вниз, как маленькая птичка, как однажды это окрестила её бабушка. После вчерашнего вчера у неё все еще саднило горло. И в груди кололо. Ей было больно после того, как она так долго тянула эту ноту. Но боль, которую она чувствует сегодня, того стоила. Ведь Регина сказала, что теперь она понимает музыку. Эмме стало интересно, что же это значит? Изменятся ли теперь их уроки? Как? Начнут ли они петь что-то еще? И это была не единственная загадка. Эмма вспомнила, что Регина сказала вечером. Что сегодня она расскажет Эмме историю. И Эмма гадала, что это за история? Потом она поняла: ей все равно. Все, что рассказывала Регина, было интересно. Ведь это означало, что они проведут время вместе, а это было единственное, чего хотела Эмма. Провести время с Региной.       Вдруг Эмма услышала какой-то шум. Легчайший шорох. Это не заставило её остановиться и прекратить разминку. Опера Гарнье была старым зданием. А в старых зданиях часто что-нибудь скрипит и раздаются разные звуки. Но этот звук был интересен тем, что, кажется, шел из-за зеркала. Эмма продолжала распевать гаммы, делая вид, что ничего не заметила, в надежде, что звук вернется. И он вернулся. Еле слышный шорох за зеркалом. Эмма вновь приостановила разминку и подошла ближе к зеркалу. − Эй? – мягко окликнула она. – Это ты, Регина? – а кто же еще?       Ответа не последовала. Она еще больше занервничала.       Эмма усмехнулась. − Ладно тебе, Регина. Скажи что-нибудь. Я же знаю, что ты там. – Она на мгновение замолчала. – Или это крыса, нашедшая путь сюда? Я очень, очень надеюсь, что нет! − Я не крыса, − раздался из-за зеркала слегка приглушенный ответ.       Эмма снова усмехнулась. − Что ты там делаешь? − Мне нужно было размяться, − ответила Регина. – И я пришла сюда в надежде услышать, как ты поешь. Но, к сожалению, ты заговорила. Опять. − Я могу и петь вместо того, чтобы говорить, − беспечно отозвалась Эмма и спросила: − Ты давно там стоишь? − Боже, нет. Прости, малышка Свон, мне не интересно слушать, как ты спишь. − Почему ты никогда не зовешь меня Эммой? – спонтанно спросила Эмма. Не то чтобы она возражала против «малышки Свон». Совсем наоборот. Ей было просто любопытно. − Эмма? – повторила Регина, явно забавляясь. – Это твое первое имя? − Да, − слегка удивленно ответила Эмма. – Ты… Разве ты не знала? − Нет, − Регина фыркнула из−за зеркала. – Эмма… Свон. Как мило. Прямо как в сказке.       Эмма наклонила голову и сощурилась, пусть и знала, что Регина этого не видит. − Почему у меня ощущение, что ты имеешь в виду это не в хорошем смысле? − Потому, что я никогда ничего не имею в виду в хорошем смысле, − спокойно ответила Регина. − Неправда, − возразила Эмма. – Ты велела мне нести свечу по коридору. Это было мило. − Да? – снова фыркнула Регина. – Может, я надеялась, что ты себя подпалишь, малышка Свон. − Я в это не верю. А еще однажды ты подсказала мне, куда идти по коридору. Ты указала мне дорогу, чтобы я не заблудилась. − Возможно, я использовала обратную психологию. Понадеялась, что ты свернешь не туда и окажешься не в том месте. − Нет, − спокойно ответила Эмма. – Я и в это не верю.       На мгновение Регина затихла за зеркалом. Эмма даже подумала, что она ушла, но Призрак вновь заговорила: − Ты права, − невозмутимо произнесла она. – У меня нет привычки посылать молодых девушек на верную смерть… − Я в это тоже не верила. Я не верю, что ты способна… − Пой, − перебила Регина. Суровым, стальным голосом.       Эмма сделала как было велено, и начала разминку. Вверх-вниз, как маленькая птичка. Регина оставалась совершенно безмолвна, пока Эмма пела. Но она знала, что Регина там. Так ей подсказывали инстинкты.       Закончив, она спросила Регину: − Ну? Что скажешь? − У тебя усталый голос после вчерашнего вечера. Выпей немного имбирного чая за завтраком. − Обязательно, − пообещала Эмма. – Мы будем петь сегодня вечером? − Нет. Сегодня я расскажу тебе историю. − Хорошо. О чем? − Узнаешь, − был ответ Регины, и Эмма смирилась, что другого она не получит. − Ты будешь там, когда я буду петь сегодня с хором? – вместо этого спросила она. − И не собиралась, − ответила Регина. − Пожалуйста, − попросила Эмма. – Было бы здорово, если бы ты пришла.       Регина мрачно усмехнулась. − Если бы я была там, ты бы даже не узнала, малышка Свон. − Нет, узнала бы, − настаивала Эмма. – У меня есть инстинкт. − Инстинкт, − повторила Регина, её голос вдруг зазвучал чуточку… иначе. Возможно, более задумчиво.       Эмма ухватилась за любую возможность поговорить с Региной. − Ты где-нибудь еще бываешь, кроме сценического зала и костюмерной? − Где мне бывать, малышка Свон? − Не знаю, − поскребла затылок Эмма. – Может, снаружи? − Снаружи… − пробормотала Регина, и на мгновение Эмме показалось, что она перешла черту. Но Регина лишь сказала: − Да. Я была на улице раз или два раза.       Эмма уцепилась за эту тему. − Как ты выходишь на улицу? Просто через главный вход или…       Тук-тук-тук!       Эмма вскрикнула от искреннего удивления, вызванного внезапным замешательством. − Эмма? – раздался из-за двери голос Руби. – Пора завтракать! − Я сейчас приду! – тоненьким голоском отозвалась Эмма. Боже, как она испугалась. − Лучше поспеши, − слегка предупредительно посоветовала Руби. – Иначе рискуешь опоздать! − Хорошо, иду! – заверила Эмма. Она услышала удаляющиеся шаги Руби и, убедившись, что старшая ученица ушла, вновь обернулась к зеркалу: − Регина?       Но ответа не последовало. Регина ушла.       Ощутив легкое разочарование, Эмма схватила свою сумку и вышла из комнаты.       Когда она очутилась в коридоре, стало ясно: Руби задержалась, чтобы дождаться её. Эмма улыбнулась и поздоровалась: − Доброе утро! − Доброе, − Руби тоже улыбнулась. – Готова пойти и позавтракать? − Абсолютно, − кивнула Эмма. − Отлично. Тогда пошли.       Эмма и Руби вместе шли по коридору. Мысли Эммы все еще крутились вокруг Регины и того факта, что она была за зеркалом. Жаль, что их разговор прервали. − С кем ты говорила? – вдруг спросила Руби. − Что? − Звучало так, будто ты с кем-то разговаривала, − пояснила старшая ученица. − О! – Эмма покраснела. – Нет, я… Я говорила сама с собой. Иногда бывает.       Похоже, Руби на это купилась, и Эмма вздохнула с облегчением.       После завтрака хор отправился в сценический зал, чтобы начать репетицию. Эмма нашла свое место сзади и терпеливо ждала, пока Малена раздавала им инструкции. Сегодня Руби не пела сольно. Пела Эльза. Для Руби было важно иногда давать отдых голосу, но Эльза не была её заменой. Никто не мог заменить Руби. По крайней мере, так им однажды сказала Малена. А Руби рассмеялась. Но Малена была совершенно серьезна. На концерте Руби была незаменима. Её голос был тем самым клеем, который скреплял все воедино, Эмме никогда не доводилось слышать более точного сравнения. Руби была примой, а участники хора были бэк-вокалистами. Так и должно было быть. И даже при том, что Эльза (и все остальные, если уж на то пошло) знали слова всех песен, которые пела Руби, пение воспринималось с Эльзой не так. Это должна была быть Руби, и все на этом.       Эмма отключилась, пока Малена инструктировала Эльзу. Ей не нужно было запоминать то, что Малена говорила Эльзе. Вместо этого она принялась осматривать большой сценический зал. Ей немного потребовалось времени, чтобы понять, что она вполне напрямую ищет Регину. Молча надеясь, что Призрак Оперы будет здесь, чтобы увидеть её репетицию. Эмме нравилась мысль, что Регина наблюдает за ней, когда она поет. Тогда она чувствовала себя так, словно рядом был «настоящий» учитель. Подумав об этом, она почувствовала себя виноватой, но не могла отделаться от правдивости этой мысли. Малена была великолепна, и мадам Карлотта тоже. Но они не сыграли в её обучении и вполовину такую важную роль, как Регина. Она была жесткой, да, и в то же время потрясающей. И… и красивой.       Эмма тихонько откашлялась и сжала руки в кулаки. Её мысли вновь отправились куда-то не туда. Регина была её учительницей. Она не должна думать о ней в таком ключе. Но она ничего не могла с собой поделать. Прошлая ночь будто что-то изменила. Длинные пальцы Регины на её ключице. Голос Регины в её ухе. Регина, раскачивающаяся туда-сюда. Рука Эммы медленно тянется выше, желая прикоснуться к лицу Регины… − Мадемуазель Свон?       Эмма моргнула и тут же взглянула на Малену. − Да, Малена? − Вы еще с нами? – ласково, но приподняв бровь, спросила Малена. Она не очень любила, когда ученики витали в облаках. А Эмма была её ученицей. Пусть ей и хотелось быть ученицей одно лишь Регины… − Да, − поспешно ответила Эмма. – Я готова! – прозвучало чересчур жизнерадостно. Она услышала смех Киллиана где-то в ряду. − Превосходно, − беспечно произнесла Малена. – Тогда давайте начнем…       Эмма начала подпевать другим участникам хора, но прошло совсем немного времени, и она почувствовала, как кожа на затылке напряглась. Это могло означать лишь одно. Регина была здесь. Она таилась где-то в тени и наблюдала за ней… ***       Вернувшись к себе в комнату вечером, Эмма почувствовала, как её сердце громко колотится. Рюкзак был забит едой. Она была вне себя от предвкушения. Совсем скоро она откроет зеркало и скроется в потайном проходе. Скоро она вновь увидит Регину. Но сперва она должна написать матери. Это было важно. Эмма почувствовала себя слегка виноватой. Последнее время она почти не разговаривала с родителями. Она была чрезмерно поглощена репетициями. По крайней мере, таково было официальное объяснение. Менее официальная версия заключалась в том, что она была слишком увлечена Призраком Оперы.       Поэтому Эмма присела на краешек кровати и отправила сообщение матери. Спросила, как поживают они с отцом, извинилась за то, что так занята, и пообещала, что завтра позвонит, чтобы наболтаться всласть. Прошло совсем немного времени, и пришел ответ от мамы. Она была очень рада получить весточку от Эммы. Написала, что и у неё, и у отца все хорошо. Они с нетерпением ждали приезда на концерт в Париж через пять месяцев, им очень хотелось поговорить с Эммой завтра. Это лишь усилило чувство вины. В последнее время она была не слишком внимательной дочерью. Она пообещала себе в будущем уделять семье больше времени. Но родители и Сторибрук никогда не казались такими далекими. Казалось, в Сторибруке она жила будто в другой жизни. И не могла представить, что чуть было не передумала ехать в Париж, боясь не вписаться в тамошнее общество. Эмма усмехнулась про себя. Если бы она сюда не приехала, то никогда бы не встретила Регину.       Какая тревожная мысль, в самом деле. Встреча с Призраком Оперы изменила её жизнь. Она уже не так боялась показывать свой голос, как прежде. Она уже знала, на что способна. И помнила, что чувствовала, когда ей удалось раскрыть свой потенциал… Мысли Эммы прервались, когда она вновь вспомнила прошлую ночь и как у неё перехватило дыхание. Причин на то было несколько. Прошлой ночью внутри неё что-то пробудилось. Что-то, из-за чего она не могла заставить себя заснуть. Теперь, пробудившись, это нечто отказывалось исчезать. И, честно говоря, Эмма не хотела, чтобы оно исчезало. Она хотела ощутить то же, что прошлой ночью. Эйфорию. Напряжение. Какие-то мышцы напрягались, а потом расслаблялись. Будто мыльный пузырь лопался. Она поерзала на краешке кровати. Раздвинула ноги и вновь скрестила. Она сама себя накручивала. Отвлеклась. И принялась думать о Регине. Ночная рубашка, которая была на ней прошлой ночью. Почему Регина всегда в ней? Может, ей попросту все равно? Эмма восхищалась ею из-за этого. Из-за этой уверенности. Но она считала, что легко быть такой уверенной, имея такое потрясающее тело…       Эмма крепко зажмурилась и отругала себя. Она не должна думать о теле Регины!       За зеркалом послышалось шарканье. И все мысли из головы Эммы тут же исчезли. Она взглянула в зеркало и была удивлена, увидев, что её отражение внезапно исчезло. Это было похоже на эффект в кино. Эмма моргнула, но эффект не исчез, и теперь, вместо того, чтобы смотреть на себя, она смотрела на Регину. Она стояла в проеме в форме зеркала, и Эмма поняла, что это лишь выглядело как спецэффект, ведь она не привыкла видеть, как зеркало отодвигается изнутри. − Бу, − сухо произнесла Регина. − П-привет, − пискнула Эмма. – Что ты здесь делаешь? – Регина едва заметно приподняла одну бровь и сощурилась под маской. – Извини, − поправилась Эмма. – Я просто удивилась, вот и все. − Конечно, − усмехнулась Регина. – Ну, у меня не было времени ждать, пока ты появишься. У меня есть дела поважнее, чем рассказывать тебе истории. − Правда? Что ты собираешься делать? – с любопытством спросила Эмма.       Как и ожидалось, Регина не ответила. Она хранила полное молчание, стоя в своем черном платье и черном плаще, которые, казалось, слегка мерцали. Её черные волосы были наполовину собраны сзади в сложную прическу и ниспадали на одно плечо. Эмма обратила внимание, что сегодня на ней еще и черные перчатки. Тонкие черные перчатки из кружева. Эмма толком не знала, зачем Регина их надела, но они ей очень шли. Они подходили к её рукам. К её длинным пальцам. Тем самым пальцам, которые прошлой ночью были широко растопырены на ключице Эммы…       Тук-тук-тук!       Уже второй раз за сегодня Эмма слегка подскочила, услышав стук в дверь. Регина осталась стоять, где стояла. Она по-прежнему оставалась совершенно невозмутимой. Позже Эмма об этом задумается, а сейчас она просто порадовалась, что заперла дверь. − Кто там? – спросила она. − Это я, − отозвалась Лили. – Хотела спросить, ты не хочешь зависнуть у меня в комнате?       Регина тихо, очень тихо рассмеялась, и Эмма испуганно взглянула на неё. Она должна была вести себя тихо! − Не сегодня, − крикнула Эмма. – У меня болит голова, я, пожалуй, пойду спать! − Разумно. Увидимся завтра! − Ага. До завтра!       С этими словами Лили исчезла. Эмма услышала в коридоре её шаги и поняла, что это становится опасным.       Но Регина по-прежнему оставалась невозмутимой. Она даже слегка улыбнулась, будто находя ситуацию забавной. И тут она сделала нечто неожиданное. Она протянула Эмме руку в перчатке.       Эмма удивленно моргнула, медленно встала с кровати и подошла к зеркалу. Регина все еще стояла с протянутой рукой, её голос был полон сухого веселья, когда она сказала: − I am your Angel of Music, come to me, Angel of Music...       Сухой юмор или нет, но эти слова подействовали как заклинание. Не раздумывая больше, Эмма вложила руку в перчатку. Длинные пальцы сомкнулись вокруг её руки, и Эмму протащили сквозь зеркало. Регина не потрудилась его за собой закрыть. Она просто развернулась и пошла прочь. Она не выпустила руку Эммы.       Эмма не собиралась ей на это указывать. Она не хотела говорить нечто, что в перспективе могло заставить Регину отпустить её руку. Поэтому она держала рот на замке и следовала сквозь потайной ход за Призраком Оперы.       Пока они шли, Регина рассеянно напевала себе под нос. Эмма узнала мелодию и вдохновилась спеть: − And do I dream again? For now I find.... The Phantom of the Opera is there, inside my mind...       Регина сухо усмехнулась. − Очень хорошо, малышка Свон. Продолжай петь.       И Эмма продолжила. Не так громко, как прошлой ночью, а мягко и бережно. Это соответствовало атмосфере в темном коридоре. А сегодня здесь было по-настоящему темно. Эмма забыла свечку, но это было не важно. Ведь здесь была Регина. Она вела её сквозь тьму. Было невозможно бояться, когда Регина была здесь, с ней. − Что за историю ты хочешь мне рассказать? – спросила Эмма, отвлекшись от пения. − Если будешь спрашивать, вообще ничего не расскажу, − отмахнулась Регина. − Прости. − Как поживает голос после вчерашнего? – спросила Регина, полностью прослушав извинение. – Ты и впрямь немного хрипишь. − У меня слегка побаливает горло, − соврала Эмма. На самом деле горло болело сильно.       Регина пробормотала нечто бессвязное. Нечто, наводившее на мысль, что она понимает, что Эмма лжет. − И как… остальное? – вкрадчиво поинтересовалась она. – Ты ведь вчера довольно… основательно погрузилась в музыку.       Регина наверняка знала. Эмма покраснела, порадовавшись, что в темноте Регина этого не разглядела. Настал её черед бормотать нечто бессвязное… ***       Они добрались до логова. Эмма молча огорчилась, что Регина отпустила её руку, но лишь на мгновение. Её тут же что-то отвлекло. А именно – тот факт, что трон Регины был открыт. В буквальном смысле. Сиденье превратилось в крышку. Открытую крышку. Эмма подошла и рассмотрела его ближе. В троне была дыра. Большая дыра. Достаточно большая, чтобы Эмме удалось протиснуться. И достаточно большая, чтобы следом протиснулась Регина. Разглядеть что-либо на дне было невозможно. Большая черная дыра ничего не показывала.       Задать вопрос Эмма не успела – крышка резко захлопнулась. Трон вновь выглядел троном, и Эмма взглянула на Регину. − Что там внизу? – нерешительно спросила она. − Монстры, − протянула Регина. – Ужасные, злобные монстры, которые особенно любят поедать блондинок…       Щеки Эммы вспыхнули. − Могла бы просто сказать, что это не мое дело. − Могла бы, − согласилась Регина и мрачно усмехнулась. – Но разве это было бы весело? У меня здесь так мало поводов для смеха. А теперь сними этот дурацкий рюкзак и сядь. − Разве ты не голодна? – уточнила Эмма. – У меня полно… − Нет. У меня болит голова. Я поем позже, − коротко ответила Регина. – Садись, малышка Свон.       Эмма сняла рюкзак и послушно села, как было велено. Регина не стала снимать ни плащ, ни перчатки. Регина протяжно произнесла: − А теперь, прежде чем я начну рассказ… Ты для меня кое-что сделаешь. − Хорошо. Все, что захочешь.       Похоже, это еще сильнее позабавило Регину. − Пока я буду говорить, ты будешь держать на замке свой хорошенький ротик. Если ты меня перебьешь, я тут же остановлю рассказ и не стану продолжать. Это ясно? − Да, − тут же ответила Эмма. – Обещаю, что не буду тебя перебивать. − Что бы я тебе ни сказала? − Что бы ты мне ни сказала, − подтвердила Эмма и почувствовала, как внутри закипает любопытство. О чем вообще может быть эта история? Эмма могла честно сказать, что не имеет ни малейшего представления. Регина была такой непредсказуемой. Иногда она была нежной, иногда – резкой. Эмма толком не могла вспомнить, какая версия Призрака Оперы перед ней сегодня. − Ну, что ж… − к удивлению Эммы, Регина села напротив неё. Она элегантно скрестила длинные ноги и провела рукой по своему мерцающему плащу. Несомненно, украденному. Эмма могла лишь удивляться, как, черт побери, никто не замечает пропажи вещей из костюмерной. Конечно, Малена или кто-то из учителей наверняка обратили внимание? − Однажды, − сухо начала Регина и без лишних слов начала свой рассказ. – В Париже жила-была красивая, молодая женщина. Красивая, молодая женщина, которая любила петь… − она сделала паузу и потеребила прядь волос.       И Эмма поняла, что обещание, которое она дала Регине, будет нелегко сдержать. Она уже хотела задать Регине вопрос. Была ли она той красивой молодой женщиной. − Молодая женщина была весьма талантлива в пении, − продолжила Регина. – Настолько талантлива, что время от времени давала концерты в Опере Гарнье. Во время пятого концерта она заметила, что из первого ряда за ней наблюдает красивый мужчина. Он продолжать смотреть на неё, пока она пела, но потом не пришел, и красивая молодая женщина подумала, что он больше не вернется. Но она ошиблась. Он пришел на её шестой концерт, а потом и на седьмой. Он просто смотрел, как она поет. И женщина поняла, что тоже не может оторвать от него взгляд. Во время восьмого и девятого концерта она не замечала никого, кроме него, и, наконец, после десятого концерта красивый мужчина появился в её гримерке…       Вопросы так и вертелись на языке у Эммы. Была ли Регина этой красивой молодой женщиной? И если да, то кем же был этот мужчина? Боже, почему она обещала держать рот на замке? − Красивый мужчина пригласил красивую молодую женщину на ужин, − продолжила Регина сухим, будничным голосом, будто её рассказ был не особенно интересен. – И, конечно, молодая женщина сказала «да». Этот мужчина был очень красив, она так долго смотрела на него. Как она могла сопротивляться? – Регина мрачно усмехнулась. – Вскоре красивый мужчина и красивая женщина стали предметом обсуждения. Он всегда оставлял в её гримерке букет алых роз после каждого выступления, и никогда не пропускал ни одного концерта. Молодая женщина была по уши влюблена в этого красивого мужчину, говорившего по-французски с акцентом и питавшего настоящую страсть к музыке. Они были вполне совместимы, все так считали. Все подруги молодой женщины завидовали, что ей удалось заполучить такого замечательного, красивого, увлеченного мужчину… − Регина усмехнулась и закатила темные глаза. – Вскоре после начала ухаживаний, красивый мужчина сделал предложение красивой женщине. И, конечно же, она сказала «да». Он подарил ей роскошное обручальное кольцо с огромным бриллиантом, и женщина была просто счастлива. Она обожала своего жениха, а он боготворил землю, по которой она ходила. Они были родственными душами во всех отношениях. Их связывала общая любовь к музыке. И они в самом деле были прекрасной парой. Он – высокий, красивый и утонченный, и она – грациозная натура, хорошенькая, как куколка, со смугловатым лицом.       Эмма пошевелилась. Регина описывала себя? Была ли эта история о ней? Если бы только ей было позволено спросить! − Как ты можешь представить, их свадьба была великолепной, − продолжила Регина. – Поистине великолепной. Щедрой и изысканной. Присутствовали все их друзья и семьи. Жених был одет в костюм, сшитый на заказ, а на невесте было такое дорогое кружевное платье, что большинство гостей позавидовали. Ходили слухи, что жених продал одну из своих многочисленных машин, чтобы подарить невесте все, что она захочет. Видишь ли, она была его королевой. Его ангелом. Так он сказал в своей речи. После свадьбы счастливая пара переехала в большую квартиру в самом центре Парижа. Они были очень, очень счастливы. Жена, родившаяся в бедности, наверняка была уверена, что получила все, о чем могла лишь мечтать. Красивый, богатый и обожавший её муж. Видишь ли, она была тщеславной женщиной. Внешность для неё имела значение. А её муж… Что ж, он души не чаял в своей похоже на куколку жене. К тому же он был тщеславным человеком. Считал красоту одним из величайших достоинств этого мира. Красивое лицо могло открыть так много дверей. А его жена была очень, очень красива. Она должна была получить все, чего хотела. Он был рядом, чтобы откликаться на каждый её призыв… Исполнять все её желания. – Регина убрала прядь волос с лица, и слегка коснулась белой полумаски.       Эмма вновь пошевелилась. Ей становилось все труднее держать рот на замке. Но она знала, что должна это сделать. Иначе Регина прервет историю. А Эмме этого хотелось меньше всего! Она была так очарована, что безумно хотела дослушать до конца! − Но у жены было одно желание, которое муж не мог исполнить, просто помахав кошельком, − продолжила Регина. – Она отчаянно хотела ребенка. Больше всего на свете она жаждала подарить мужу наследника. Она страстно желала забеременеть от него. Их маленькая семья без ребенка была неполной. Они оба хотели ребенка. Но забеременеть молодой жене было нелегко. Она была здорова, но потеряла троих детей на ранних сроках беременности…       У Эммы перехватило дыхание. Если это в самом деле была история Регины, то это почти чересчур. Потерять троих детей… Это было ужасно. Эмма не могла представить, каково это. − Но потом, наконец, через два года после свадьбы, молодая жена, наконец, выносила ребенка дольше двенадцати недель. Они с мужем были полны оптимизма. Сперва осторожно, потом, по мере того, как рос её живот, они с мужем забыли о своих заботах и принялись готовиться к появлению первенца. Конечно, муж позаботился о том, чтобы его жену осматривали лучшие врачи Парижа. Всем экспертам платили за то, чтобы они внимательно следили за её растущим животом. Во время беременности пара еще больше сблизилась, стала еще нежнее. И муж решил, что квартира – неподходящее место для взросления ребенка. Ребенку нужно пространство. Поэтому он удивил жену загородным домом в Провансе. Там было много открытых полей и много свободного пространства. Достаточно, чтобы маленький мальчик мог отдыхать и играть. Видишь ли, пара больше всего на свете хотела мальчика. Муж был старомоден и всегда считал, что сыновья важнее дочерей, а жена была с ним солидарна. Она хотела подарить своему мужу сына. Она была уверена, что ждет именно сына. Муж тоже, а детская для будущего ребенка была выкрашена в три разных оттенка синего. Они купили детскую одежду голубого цвета и даже выбрали имя для сына. Эрик.       Теперь Эмма едва могла держать рот на замке. Она уже слышала это имя раньше! Это из-за него Регина была расстроена прошлой ночью. Был… Был ли Эрик её сыном? У Эммы закружилась голова. − Пришло время родов, жену отвезли в лучшую больницу Парижа. Роды были мучительными. По-настоящему мучительными. Муж все время был рядом. Утирал пот с её лба. Кормил её кусочками льда и подбадривал, когда она говорила, что не сможет. Через тридцать шесть часов после начала схваток жена все же родила. Но не сына, о котором они с мужем так отчаянно мечтали, а дочь. Пара была расстроена, но, когда врач обтер ребенка, они решили, что могут попробовать еще раз. В следующий раз у них родится сын. Но все изменилось, когда ребенка отдали жене. Увидев лицо своей дочери, жена вскрикнула. Потому что это было лицо не младенца. Половина лица была ужасно искажена. Это было лицо чудовища. Лицо дьявольского чада. Жена отдала ребенка врачу и сказала, что этого не может быть. Как могли два красивых человека создать нечто столь уродливое?       Эмма моргнула, по её щекам заструились слезы. Да, это была история Регины. Но Регина была не женой. − Муж был потрясен не меньше, − сухо и безразлично продолжала Регина. – Но, наверное, ему лучше удавалось это скрывать. Он потрепал жену по щеке и сказал, чтобы она не волновалась. Он обещал найти лучшего в мире пластического хирурга и прооперировать ребенка, пока её кости не затвердели. Но врач сказал, что с таким уродством ничего нельзя поделать. Оно было слишком серьезным. Слишком обширным. Слишком велик риск навредить еще сильнее. Жена разрыдалась, и на сей раз муж не стал её утешать. Ей пришлось дать успокоительное, и она крепко уснула… Муж тихо выскользнул за дверь. Он не вернулся ни завтра, ни послезавтра. Жене пришлось самой отвезти новорожденную дочь в их большой загородный дом. Она надеялась там найти своего мужа. Но вместо этого нашла полупустой шкаф, пропавший чемодан и брошенное на столе обручальное кольцо. Он так и не вернулся, жена больше никогда не увидела любимого мужа. Потеря свела её с ума, легче всего было обвинить в этом одного-единственного человека. Новорожденную дочь. Причиной ухода мужа стало её уродливое лицо. Если бы дочь была красива, или у жены бы родился сын, муж бы никогда её не бросил. Муж бы смирился с изуродованным лицом, если бы вместо дочери родился сын. Жена не могла спокойно смотреть на ужасное лицо своей дочери, поэтому разорвала белую тряпку и обвязала ею правую сторону лица ребенка… − Регина прервалась и саркастически заметила: − Маска. Мой первый бесчувственный клочок одежды. Закрывать лицо стало важнее, чем одеваться… − она покачала головой, её голос вновь стал монотонным. – Теперь уродство стало скрыто, но жене это было недостаточно. Ребенок все еще оставался девочкой. А она хотела подарить мужу мальчика. И она стала одевать дочь в голубую детскую одежду, которую купили они с мужем. А когда её дочь выросла, она стала коротко стричь её кудри. Она отказывалась признавать, что её ребенок не мальчик. Жена была уверена, что это её сын. Сын, которого она так долго ждала. Она даже назвала его тем именем, которое выбрали они с мужем. Эрик.       Эмма судорожно сглотнула. Рассказ Регины был ужасен. Поистине ужасен. Он разрывал сердце. Худшего и представить было нельзя. Отец ушел, а мать сошла с ума. Регина зловеще улыбнулась, но её темные глаза оставались бесстрастными. − Тебе было так интересно узнать, кто я такая, − ровно произнесла она. – Теперь ты знаешь. Я Эрик. Первые шесть лет жизни я была только им. Эриком. Идеальным сыном, которого никогда не существовало. Идеальным сыном, который умер, когда я родилась…