Призрак Оперы

      Той ночью Эмма плохо спала. Не могла уснуть. Когда она вернулась, у неё голова была полна неведомых, чуждых прежде мыслей. Она легла, но боялась закрыть глаза. Не потому, что опасалась кошмаров. Просто стоило ей прикрыть глаза, как перед внутренним взором вставал образ Регины, закинувшей длинные ноги на подлокотник трона и сжимающей бутылку в длинных пальцах. Она была пьяна. Эмма никогда прежде не видела её пьяной. Обычно её нервировало общество пьяных людей, но с Региной все было по-другому. Почти наоборот.       Почти всю ночь Эмма ворочалась с боку на бок, а проснувшись, была немало удивлена, обнаружив на туалетном столике записку. Она мгновенно вскочила с кровати и вслепую подошла к столику. Схватила записку и плюхнулась обратно. Несколько раз моргнула, фокусируя зрение. Как только мир перестал расплываться, Эмма прочитала слова, написанные изящным почерком: «Выучи слова, но не пой. Не раньше завтрашнего вечера. Пой лишь то, что нужно на репетициях, но старайся максимально щадить голос». Эмма сочла это наставление довольно странным. Еще более странной была её реакция на записку. Сама не зная зачем, она поднесла её к носу и вдохнула. Нет, ей не показалось. Записка и вправду пахла розами. Надо же, как странно. Она вновь взглянула на записку. «Старайся максимально щадить голос». Это действовало на нервы. Эмма не знала, что за урок будет завтра вечером, но не сомневалась: он будет сложным. У неё будет саднить горло. Регина так сказала. Но Эмма выдержит. Она была готова к обучению! Она хотела проявить себя. Она хотела доказать, что чувствует музыку. Регина сказала, что она боится, но это неправда! Эмма разбиралась в музыке, и после завтрашнего урока Регина это поймет.       Эмма отложила записку и взглянула на лист бумаги, к которому она была прикреплена. Это была музыка. Ноты и тексты песен. Написано тем же элегантным почерком. Почерком Регины. − Think of me, − тихо прочитала Эмма. − Think of me fondly, when we’ve said goodbye. Remember me, every so often, please promise me you’ll try. When you find that once again you long to take your heart back, and be free. If you ever find a moment, spare a thought for me...       Песня и впрямь была красивой. Эмма уже в который раз отдала должное таланту Регины. Она прекрасный композитор. Песня не казалась слишком сложной. К финалу голос нужно было повысить, но не выше невозможного. В приподнятом настроении она отложила первую песню и взялась за вторую. Название было символичным – «Призрак Оперы». Эмма фыркнула про себя. И вновь принялась читать про себя: − In sleep she sang to me, in dreams she came, that voice which calls to me, and speaks my name, but do I dream again, for now I find, the Phantom of the Opera is there! Inside my mind.       Эмма нахмурилась, блуждая взглядом по странице. Второй куплет был зачеркнут карандашом, но внизу были строки её партии. Почему некоторые фрагменты были зачеркнуты? Эмма не могла этого понять. Пока не вспомнила, как Регина говорила, что тоже будет петь. Эмма вся затрепетала. Так это дуэт? Они будут петь вместе? Но тогда почему Регина зачеркнула слова своей партии? Это было странно. И несправедливо! Эмма хотела услышать и её партию! Она надула губы, пытаясь сосредоточиться на следующем куплете: − Those who have seen your face, draw back in fear, I am the mask you wear! – Следующий фрагмент опять был закрашен, а потом: − …your spirit, and my voice, in one combined, the Phantom of the Opera is there, inside my mind! – еще несколько фраз зачеркнуты, а от следующей Эмма слегка вздрогнула: − That woman and mystery, were both in you! And in this labyrinth, where night is blind, The Phantom of The Opera is there, inside your mind. She’s there, The Phantom of the Opera...       И это все? На листе больше ничего не было, но песня странным образом казалась незаконченной. Эмма перевернула лист, но он был чист. Похоже, это все. Две песни. Ни одна из них не казалась слишком сложной. Эмма была озадачена.       Судя по вчерашним словам Регины, она собиралась подвергнуть Эмму серьезному испытанию, но это казалось почти… легким. Эмма перевела дыхание. Может, вовсе не о чем тревожиться. Может, Регина просто хотела заставить её понервничать. И ей это удалось. Эмма слегка фыркнула. Странно, конечно, но иногда Регина умела быть коварной. И завтра она споет с Эммой дуэтом! Эмма ощутила волнение. Она не могла дождаться, как услышит пение Регины! Вместе с ней! Это было что-то новенькое. Прежде они не пели вместе. Никогда. А завтра споют. Теперь Эмма нервничала по другим причинам. Ей хотелось хорошо спеть. Она не хотела разочаровать Регину во время совместного пения. Она надеялась оправдать ожидания Регины. Эмма взглянула в зеркало. Её так и подмывало пробраться в логово с аспирином для Регины. Наверняка после того, как она вчера так лихо хлестала вино, у неё должна сильно болеть голова. Эмма хотела прийти ей на помощь. Но Регина недвусмысленно велела ей воздержаться от визита, и Эмма с неохотой подчинилась. Если у Регины и впрямь сегодня похмелье, то вряд ли она захочет видеть Эмму.       И все же Эмме было любопытно: как выглядит Призрак Оперы с похмелья? ***       Тот день, казалось, тянулся вечность. Утренний урок был ужасен. Эмма не могла сосредоточиться и пела не слишком громко. Её взгляд продолжал блуждать по мосту, где накануне рухнул занавес. Она видела, как там расхаживает Жозеф Буке. Но Регины не было. Эмма понимала, что, по сути, это хорошо. Регины здесь и не должно было быть. На виду у всех. И все же Эмма немного жалела, что не видит её даже мельком. Ведь обычно у неё было тайное ощущение, что Регина прячется где-то там. Сегодня у Эммы было такое же сильное ощущение, что её там нет. Там никого нет, кроме Жозефа Буке. Она так часто смотрела на мост, что в конце концов случайно встретилась с ним взглядом. Он обнажил в ухмылке желтые кривые зубы, и Эмма, ужаснувшись, опустила взгляд. Этого могло и не случиться. Не стоило ей стоять, вытянув шею, как жираф, приглядываясь к мосту. Регины там не было. Она была в логове. Скорее всего, лечила больную голову. Эмма знала, что сегодня Регина наверняка терзается от сильной головной боли. Эмма никогда не страдала от похмелья, она видела в кино и читала в книгах, как это, должно быть, неприятно. Стоило ли оно того? Ей было интересно, зачем Регина украла бутылку вина и напилась. Часто ли это бывает?       Эмма пожалела, что не стала расспрашивать. Надо было копнуть чуточку глубже. Ясно же, что вчера вечером Регина была не в себе. Надо было сказать, что в случае нужды она может поговорить с Эммой. Так поступают друзья, Эмме хотелось бы считать себя подругой Регины.       Регина то, Регина се. Эмма покачала головой. Что, черт возьми, с ней случилось? Почему она стала так одержима Региной? Почему все её мысли о Регине?       Вдруг вспомнив песню, которую для неё оставила Регина, Эмма почувствовала, как по спине пробежал холодок. ‘The Phantom of the Opera is there, inside my mind’. Это… было не совсем неправильно. Эмма поймала себя на том, что в последнее время слишком много думает о Регине. Но обычно не посреди репетиции. Нет, «запретные» мысли всегда лезли в голову по ночам, когда она должна была спать. Иногда ей снились и сны. Странные, призрачные сны о логове, освещенном свечами, и безликой женщине, напевающей из тьмы манящие песни. Это было жутковато, но в снах Эмме никогда не было страшно. Она всегда чувствовала себя в полной безопасности. И ужасно разочаровывалась, когда просыпалась. Иногда ей хотелось остаться во сне и никогда не возвращаться в реальность.       Эмма вновь заставила себя отвести взгляд от моста… ***       Ужин в тот вечер тоже был странным. Эмма механически запихнула в рюкзак пару булочек и тут же вспомнила, что сегодня этого делать не нужно. Она неловко и по возможности незаметно вернула булочки на место. Усевшись за столик вместе с Лили и Киллианом, она почувствовала себя совершенно опустошенной. Сидеть здесь было так… странно. Не проскользнуть наверх и не исчезнуть в проходе за зеркалом. Прошел лишь один день, а Эмма уже ужасно скучала. Она не могла перестать думать о Регине. Интересно, она проснулась? А может, спит? Может быть. Однажды она сказала Эмме, что она «ночное создание». Эмме понравилась эта мысль. В её представлении Регина кралась по тихому оперному театру ночью, когда все спят. Она представила, как Регина минует кухню и, возможно, съедает кусочек торта. Она любила торты. И была приятно удивлена, когда Эмма однажды принесла ей кусочек. Сперва Эмма чувствовала себя неловко, но шоколадный торт был таким вкусным и влажным, что она не смогла удержаться и пронесла кусочек через зеркало. Она думала, что Регина будет насмехаться и скажет, что она глупая. Но темные глаза загорелись, Эмме на миг показалось, что она ею почти довольна. А это было большой редкостью. Регина всегда насмехалась над Эммой и без конца исправляла её то тут, то там. Но Эмме это втайне нравилось. Постепенно она набралась смелости и начала «защищаться», ей нравились их взаимные подколы, вероятно, сильнее, чем следовало. Вечерние беседы с Призраком стали кульминацией для Эммы. Больше она не была «под прикрытием». По крайней мере, в обычном понимании. Что ж, она все еще хотела знать, что же случилось с Кристиной, узнать историю её таинственной дружбы с Призраком. Но теперь разгадка тайны влекла Эмму для того, чтобы помочь Регине. Вместо того, чтобы искать очередную возможность пошарить вокруг да около и начать расспрашивать Регину о Кристине, Эмма решила подождать, когда Регина расскажет ей сама. В свое время.       Эмма потыкала вилкой в тарелку. Ей не хотелось есть. Мысль о том, что после ужина она не пойдет в логово, портила ей аппетит. Может, это драматично, но так уж она себя чувствовала. Сдувшейся, как воздушный шарик. Честно говоря, она не обращала никакого внимания на болтовню Лили и Киллиана. Как и почти целый день. Но, к счастью, этого никто не заметил. Эмме удалось ускользнуть от дружеского внимания. Малена тоже ничего не заметила. И была с Эммой намного внимательнее, чем вчера. Несмотря на то, что бутылку вина так и не нашли. Падение занавеса будто исцелило Малену от её гневного настроения. В некотором роде это было хоро…       Нет! – тут же одернула себя Эмма. Нет, она не оправдывала вчерашний поступок Регины! Нисколько. Занавес мог кого-то ранить. В этом не было ничего хорошего. Абсолютно ничего!       Наступил вечер, пришло время ложиться спать. Эмма чувствовала одновременно благодарность и раздражение. Она была благодарна, ведь сегодняшний день был таким долгим, что единственное, чего ей хотелось, это лечь спать и позволить наступить завтрашнему дню. Но раздражалась, поскольку знала: она ни за что не заснет, когда голова коснется подушки. Теперь, едва она успокоится, голова вновь будет полна мыслей.       И обойти это было невозможно. Раньше Эмма долго зависала с Лили и почти пропускала час отбоя. Сегодня она решила с этим покончить. Она направилась к себе в комнату и принялась раздеваться. Она тщательно сложила одежду в комод. Она тянула время. Она оттягивала момент, когда действительно нужно будет лечь спать. Старалась заставить себя устать еще сильнее. Возможно, тогда получится заснуть быстрее. Эмма переоделась в ночную рубашку, отправилась в ванную и почистила зубы. Привела в порядок волосы. Она решила заплести их в косу. Тогда завтра они станут совсем кудрявыми. Эмме нравилось, когда у неё вились волосы. Её навещала наивная мысль, что Регине тоже нравятся её вьющиеся волосы. Однажды она в шутку назвала волосы Эммы «дикими и непослушными». Эмма восприняла это как знак того, что Регине нравятся её волосы. И что она вовсе не находит их дикими и непослушными.       Заплетя волосы, Эмма вернулась в комнату и глубоко вздохнула. Спать ей вовсе не хотелось. Она слишком нервничала. Была очень возбуждена. Но все же устроилась в постели. Приподняла подушку и поправила очки. Затем схватила листы с песнями, которые ей ночью принесла Регина. Регина была в её комнате ночью.       От мысли об этом Эмма вся затрепетала. Кожа на костях будто туго натянулась. Она вся покрылась мурашками. Эмма молча проклинала себя за то, что тогда крепко спала. Если бы только она проснулась! Она могла бы увидеть Регину. Поговорить с ней. Это было бы здорово. Эмма не забыла случайное замечание Регины, что она хочет подождать в комнате, пока Эмма ищет еду в столовой. Это тоже было бы неплохо. Подняться к себе и обнаружить, что её ждет Регина. Найти у себя в комнате Призрака Оперы. Но она подозревала, что Регина вовсе не имела в виду, что станет ждать Эмму в её комнате. Она всего лишь была пьяна. И сказала это лишь потому, что была пьяна. К сожалению.       Эмма оторвалась от своих размышлений и вновь уставилась на лежащий перед ней текст песни. К завтрашнему вечеру она должна выучить слова наизусть. Каждую свободную минутку она тратила на зубрежку. Никогда еще она не была так благодарна за свою хорошую память. Ей всегда быстро удавалось запомнить слова. У Эммы было предчувствие, что запоминание текста – самое простое…       Цок-клац-цок-клац-цок-клац.       Что это?       Эмма так резко вскинула голову, что едва не стукнулась затылком о стену. Было довольно поздно, она занималась, но теперь отвлеклась. На звук.       Цок-клац-цок-клац-цок-клац.       Кто-то ходил по коридору. Эмма чуть нахмурилась. Возможно, кто-то из хористов выскользнул из постели и заблудился. Может, у двух хористов романтическое свидание. Двое влюбленных тайком устраивают прогулку под луной. Первая мысль Эммы была о Руби и Белль. Это было в их стиле. По крайней мере, точно в стиле Руби. Эмма знала, что она не раз сбегала. Белль рассказывала, что Руби печально известна своими побегами, три года назад она тайком сбежала из дома. Это произошло сразу после смерти Кристины, Руби была выбита из колеи, потеряв подругу. Она даже не хотела оставаться в Париже, потому устроила весь этот спектакль. Надеялась, что её выгонят, если она продолжит нарушать правила, но её не выгнали. Зато она сблизилась с Белль, и Эмма подозревала, что именно это и спасло Руби. Но она после этой истории все равно несколько раз сбегала, уже с Белль. Просто чтобы побыть вместе. Видимо, в этом крылось определенное очарование.       Цок-клац-цок-клац-цок-клац.       Но, возможно, это не Руби и не Белль. Шаги слишком громкие для желающих остаться незаметными студентов. Наверное, кто-то из учителей. Малена, мадам Карлотта или еще кто-то. Но опять же, для чего учителю разгуливать по коридору женского общежития? Патрулировать? Это бессмысленно. Осуществлять патруль попросту незачем. Все хористки спали в своих постелях. По крайней мере, Эмма так считала. Может, кто-то из учителей подслушал, как одна из девочек говорила о желании улизнуть сегодня вечером? Это вполне могло быть стать причиной ночного патрулирования коридора.       Эмма убедила себя, что так и есть. Она предпочитала думать, что это кто-то из учителей. Как назло, почему-то перед её мысленным взором встал Жозеф Буке, обнаживший в ухмылке кривые желтые зубы. Господи, а что, если это и в самом деле он крадется?       Эмма велела себе успокоиться. Конечно, это не он. Ей просто почудилось, ведь она устала, да и спать давно пора.       Цок-клац-цок-клац-цок-клац.       Звук шагов становился все тише, а потом и вовсе заглох. Хорошо. Это было хорошо. Эмма поправила очки на носу и вновь сосредоточилась на тексте, который требовалось выучить. Она собиралась заниматься еще хотя бы полчаса. Заниматься. И заодно убедиться в том, что шаги больше не вернутся…       Утром у Эммы глаза слипались, но она была довольна. В коридоре больше не было слышно никаких шагов. Она убедила себя, что ей просто почудилось. Наверняка в старом оперном театре такие скрип и скрежет – частые гости из-за ветра. В этом не было ничего необычного. Опера Гарнье – старое здание, а в старых зданиях вечно что-то скрипит. Особенно, когда дует ветер, как ночью. Как всегда. Нет причин для беспокойства. Разве что её буйная фантазия. Пожалуй, ей и правда стоит перестать читать триллеры. Хотя бы на время. Но это не причинит ей никаких неудобств. У неё множество других способов развлечь себя. И других книг тоже. Романтических в том числе. Больше никакой кровищи, по крайней мере на несколько дней.       В итоге она допоздна не ложилась спать. Но оно того стоило. Она назубок выучила «Think of Me» и «The Phantom of the Opera». Всю ночь у неё в мозгу плясали тексты песни. А когда она, наконец, заснула, ей приснилось логово Регины. И сама Регина. Почему-то во сне Эмма решила одеть Регину в черную ночную рубашку. Эмма не знала, как это трактовать, но надеялась, что сегодня Регина приоденется. Может, решит надеть черное бархатное платье с рукавами «летучая мышь» и высоким воротником. В этом платье она выглядела так изысканно.       Регина то, Регина это.       Эмма покачала головой и несколько раз даже цокнула языком. Призрак Оперы все время занимала её мысли. Способна ли она думать о чем-то, кроме Регины? О чем она думала, когда Регина пообещала ей урок? «Витала в облаках», − честно призналась себе Эмма и совсем не женственно фыркнула. Она не могла думать ни о чем, кроме урока. Она нервничала, так сильно, что даже сомневалась, сможет ли что-нибудь съесть. В животе у неё порхали бабочки. Да, это самое подходящее описание для испытываемого ею трепета. Возможно, даже единственное. Живот сводило, ладони потели. Она так волновалась, что едва справлялась со своими чувствами. Предстоящий урок с мадам Карлоттой в обществе остальных хористов казался совершенно неважным. Почти тривиальным. Эмма знала, что неправильно так думать об уроках, ради которых она проделала столь долгий путь в Париж, но она ничего не могла с собой поделать. Призрак Оперы полностью завладела её сознанием после их знакомства. Обнаружить, что в подвале живет женщина в маске – это одно, но узнать, что эта женщина – обладательница самого прекрасного голоса в мире это… это совсем другое. И что она окажется лучшим учителем, какого могла пожелать Эмма. Боже, иногда Эмме казалось, что её жизнь началась лишь после переезда в Париж.       Утром Эмма поспешно направилась в ванную. Почистила зубы, расплела косу и расчесала волосы. Пользуясь случаем, полюбовалась, как эффектно они вьются, и продолжила утреннюю рутину. Протерла стекла очков и тут же почувствовала себя совершенно другим человеком. Наконец, легкий макияж. И все же косметики ушло немного больше, нежели она обычно наносила, идя на занятия. Она аккуратно подвела глаза. Чуть гуще подкрасила ресницы. Обычно Эмма старалась выглядеть попроще, но не сегодня. Бледно-розовую помаду сменила ярко-красная. Закончив, Эмма отступила на шаг, чтобы оглядеть себя. Она не совсем понимала, причину – возможно, дело было в темно-красной помаде – но выглядеть она стала иначе. Старше. Лет на восемнадцать-девятнадцать. Или – Эмма слегка поджала губы – возможно, даже двадцать. Нет, это перебор. Она не выглядела на двадцать. И – на сей раз она чуть нахмурилась – почему она хотела выглядеть на двадцать? Почему вдруг захотелось смотреться взрослее? До сих пор её устраивал собственный возраст. Ничего плохого нет в том, что тебе семнадцать. Это отличный возраст. Не совсем взрослая, но уже и не ребенок. Так всегда говорила мама.       Но сегодня Эмма безумно жалела, что ей только семнадцать. Вот бы было на несколько лет больше. Она знала, что это глупо, но хотела быть ближе по возрасту к Регине. Хотя и понятия не имела насколько. Сколько лет Регине? Определить было очень трудно. Она рассуждала как зрелая женщина, но вчера, когда была пьяна, небрежно перекинула ноги через подлокотник трона, смотрелась моложе. Может, Регине было около тридцати. Или слегка за тридцать. Конечно, это не важно, но Эмме все равно хотелось стать старше на несколько лет.       Почему?       Ну… Чтобы их отношения стали немного… ровнее. Да. Поэтому. Эмме хотелось стать старше, чтобы Регина перестала быть снисходительной по отношению к ней. Эмму это безумно раздражало. Будь она постарше, Регина бы наверняка держалась иначе. Вытирая лишнюю помаду, Эмма рассеянно задумалась: была ли Регина так снисходительна к Кристине? Или их отношения строились иначе? Возможно. Эмма уже поняла, что многое между Региной и Кристиной выходило за рамки дружбы.       Теперь пора одеваться. Хватит бездельничать. И размышлять. Выйдя из ванной, Эмма открыла комод…       Сосредоточиться сегодня было совершенно утопической затеей. Эмма даже не притворялась сосредоточенной. Она лишь делала соответствующее выражение лица и тихонько подпевала во время репетиции. Стоя где-то вдали, легко оставаться незамеченной. Даже Лили не обратила внимание на то, что Эмма почти не пела. К тому же мадам Карлотту и мистера Голда куда сильнее занимало пение Руби. Сегодня он присутствовал на репетиции, это всегда мотивировало остальных участников хора. Тем рискованнее было молчать, но Эмме это сошло с рук. Все внимание было сосредоточено на Руби, она всегда пела чуточку ярче в присутствии мистера Голда. Когда на репетиции приходил владелец Оперы Гарнье, было очень важно звучать на соответствующем уровне. Впрочем, об этом Руби могла не волноваться. Она всегда старалась петь как можно лучше, мистер Голд, сидя на бархатном кресле в первом ряду, казался довольным. Если бы Эмма встала на цыпочки, она могла бы его разглядеть. Да, он определенно был доволен. Даже улыбался, когда пела Руби. Это было нечто. Мистер Голд почти не улыбался. Ну, разве что когда Эмма столкнулась с ним в коридоре. Но обычно он выглядел очень серьезным. Или расстроенным. Эмма несколько раз видела его выходящим из часовни. Может, он спускался, чтобы зажечь свечи, как Эмма в память о бабушке.       Может, он тоже кого-то потерял. − Да, мадемуазель Лукас, − с легким кивком произнесла мадам Карлотта. – Это было очень хорошо, но, думаю, стоит повторить. Пожалуйста, сначала!       Мадам Карлотта не была такой строгой, как Малена, но все же оставалась хорошей учительницей. Но не такой хорошей или строгой, как…       Эмма вновь почувствовала трепет внутри. Через что ей придется пройти сегодня вечером? Если бы Регина ясно выразилась. Но она лишь подчеркнула, что это будет труднее, чем любой урок. Эмма не могла понять, что к чему. Она потратила много часов, чтобы выучить две песни, которые дала Призрак. Хотя «Think of Me» заканчивалась высоко, на до третьей октавы, это было не так уж сложно. Эмма прежде уже брала эту ноту. Это, конечно, напрягало, но не настолько, чтобы горело горло. До сих пор у Эммы ни разу не горело горло. И она не могла даже представить, как это будет. Должно быть, Регина просто была пьяна, вот и настращала. Хотела её попугать. А может, это было очередное испытание. Да. В этом что-то было. Регине нравилось её испытывать. Она уже много раз её проверяла.       Когда остальные хористы запели, подчеркивая арию Руби, Эмма к ним присоединилась, но очень тихо. Впервые ей показалось, что Лили на неё смотрит, но Эмма решила не заострять на этом внимание. Её не волновало любопытство Лили. Эмма меньше всего сейчас об этом думала. Ей безумно хотелось лишь одного: бросить урок и исчезнуть за зеркалом…       Никогда в жизни Эмма не ела быстрее, чем сегодня. Никогда её меньше не волновала еда. Даже та, которую она запихивала в рюкзак.       Доев, она слишком резко вскочила, отчего у неё слегка закружилась голова. Ей пришлось ухватиться за краешек стола, чтобы не упасть. − Ничего себе, ты в порядке? – приподняла бровь Руби. − Да, все хорошо, − поспешно ответила Эмма и покраснела. – Просто немного голова закружилась. − Может, присядь на минутку? Попей чего-нибудь? – предположила Руби. − Нет-нет, все в порядке. Не нужно садиться, − настояла Эмма, фиксируя лямки рюкзака на плечах.       У неё не было времени рассиживаться. Нужно было бежать! − Куда ты собралась? – спросила Руби. − Домашку делать, − соврала Эмма, довольная проявленной хитростью. − Серьезно? – брови Руби взлетели почти до корней волос. – Ты тут сидишь не дольше пяти минут. − Еще я обещала родителям позвонить, − продолжала выкручиваться Эмма. Нет, все же она умеет хитрить. Ловко она придумала с родителями. − Ах вон оно что, − понимающе кивнула Руби. – Понятно. Придешь потом потусить? − Сегодня не знаю, но точно увидимся завтра, ребята. Спокойной ночи!       И она ушла. Больше Эмма не чувствовала себя хитрой. Её уход был поспешным. Подозрительным. Эмма была в достаточной степени параноиком, чтобы решить: Руби смотрела на неё вполне однозначно. Подозрительно. Она явно не поверила ни одному слову Эммы.       Выходя из столовой, она попыталась об этом не думать. Конечно, Руби ничего не знала. Откуда она могла узнать? Ведь Эмма была так осторожна. Разве что сегодня вечером оступилась. Но это больше не повторится. В следующий раз Эмма будет особенно осторожна.       Поднимаясь по лестнице в сторону общежития, она приветливо улыбнулась мистеру Голду, шедшему навстречу. − Добрый вечер, мисс Свон. − Добрый вечер, мистер Голд.       Эмма отошла, чтобы не мешать ему пройти. Ей часто было так жаль его из-за хромоты. Иногда она гадала: что же с ним случилось? Почему он хромает и пользуется тростью? Было трудно не проявлять любопытство. − Хорошего вечера, мисс Свон, − произнес он с улыбкой, когда спустился. − Вам тоже, мистер Голд, − автоматически ответила Эмма. Она не была уверена, что её ждет «хороший» вечер в привычном понимании этого слова, но интересный точно…       В конце концов Эмма вновь очутилась в логове Призрака. Она выдохнула, и у неё возникло ощущение, будто целый день она не дышала вовсе. Она прикрыла глаза и вдохнула запах горящих свечей, сочетавшийся с ароматом роз. Господи, как она скучала по логову. По всему здесь. Она не думала о логове как о странной подземной пещере. Здесь она чувствовала себя как… дома. − Вот и ты.       Эмма открыла глаза и подняла голову. Регина сидела за фортепиано и тихонько наигрывала незнакомую мелодию. − Привет, − сказала Эмма, снимая с плеч рюкзак. – Я принесла тебе еду. − Ты выучила песни, которые я тебе дала? – спросила Регина, проигнорировав слова об ужине и почти не глядя на Эмму. − Да, − ответила та, ощутив легкое разочарование: похоже, Регина даже не заметила, что она подкрасилась.       В следующее мгновение Эмма не понимала, почему это важно.       Не важно. Конечно, не важно. − Ты все запомнила? − Да. − Хорошо, − Регина, наконец, оторвала взгляд от фортепиано. На ней действительно было черное бархатное платье с высоким воротником. И черный плащ из перьев. – Тогда начинай разогреваться.       Ладно. Без глупостей. Без любезностей. И даже без еды. Регина хотела сразу перейти к делу. Эмма прочистила горло и начала обычную разминку. Странные микрозевки, чтобы правильно открыть рот, «хм», которое нужно напевать на низком диапазоне. До-ре-ми. Вверх-вниз, вверх-вниз. Сперва внизу, потом в более высокой тональности. А потом снова. Вверх−вниз, как маленькая птичка. А потом трели. Чтобы правильно изобразить трель, нужно чуть сомкнуть губы, надуть и выдохнуть. Получался странный тихий звук, певец при этом выглядит глупо, но это было эффективное упражнение. Потом нужно было подготовить тело. Расправить плечи. Напрячь. Расслабить. Втянуть живот. Вдохнуть. Задержать на мгновение воздух, потом расслабиться и выдохнуть. Эмма уже миллион раз так разминалась. Наверное, она смогла бы сделать это даже во сне.       Покончив с рутиной, Эмма выжидающе взглянула на Регину, и та почувствовала её взгляд. Она вновь посмотрела на Эмму. − Отлично. Ну что, начнем, малышка Свон? − Начнем, − согласилась Эмма, волнуясь как никогда. − Начнем с «Think of Me», − решила Регина. – Она не слишком сложная. − Прекрасная песня, − непроизвольно вырвалось у Эммы. – Когда ты её написала? − Давным-давно. Мелодия относительно несложная и текст не тяжелый. Отличный материал для начинающего.       Она так произнесла «материал для начинающего», что Эмма с любопытством наклонила голову. В пении Регину назвать «начинающей» было нельзя. − Ты сочинила эту песню для… кого-то? – глупый вопрос. Был только один человек, для которого Регина могла её сочинить. И он – точнее, она – была как раз начинающей. Регина, конечно же, на вопрос не ответила. − Меньше болтай, больше пой, певчая птичка, − просто отозвалась она и принялась наигрывать мелодию «Think of Me». Безусловно, она знала песню как свои пять пальцев. Она могла играть, не глядя на клавиши фортепиано. Она не сводила глаз с Эммы, но было невозможно понять, о чем она думает. Выражение её лица было непостижимым, а рот сжат в тонкую линию и частично скрыт маской. Волновалась ли она? Эмма с удивлением отметила, что, кажется, да. Но почему Регина волновалась? С чего? − Малышка Свон.       О, точно. Пение. За этим-то она сюда и пришла. Петь. Эмма прочистила горло, но голос отчего-то дрожал и звучал куда тише, чем обычно: − Think of Me, think of me fondly, when we’ve said goodbye. Remember me, once in a while, please promise me you’ll try, on that day, that not so distant day… − Остановись, − решительно произнесла Регина и резко перестала играть. − Что-то не так? – смущенно спросила Эмма. − Да. Ты не смотришь на меня.       О, это правда. Эмма тут же уставилась в пол, когда запела. − Извини. − Давай попытаемся еще раз. Сначала, певчая птичка, − бесцветно произнесла Регина, её длинные пальцы элегантно порхали по клавишам фортепиано, когда она вновь принялась играть.       Эмма резко вдохнула и снова запела. На сей раз её голос дрожал еще сильнее. − T-think of Me, think of me... fondly, when we’ve said goodb… − Ты все еще не смотришь на меня, − перебила Регина, вновь перестав играть.       Эмма покраснела и пробормотала извинения. И снова опустила глаза в пол. − Я прекрасно понимаю, что вид у меня жуткий, − почти весело сказала Регина. – Но я жду, что ты, по крайней мере, попытаешься. − Прости. Я попытаюсь. И вовсе не жуткий у тебя вид, − бессвязно отозвалась Эмма.       Регина проигнорировала её слова и вновь принялась играть. − Еще раз.       Эмма вновь запела, на сей раз прилагая все усилия, чтобы смотреть на Регину. Но это было тяжело, безумно тяжело. Ведь Регина смотрела прямо на неё. Из-за постоянного зрительного контакта Эмма чувствовала себя неловко, и остановилась прежде, чем начать второй куплет.       Регина глубоко вздохнула. − Скажи, малышка Свон, ты пришла, чтобы тратить мое время? − Мне жаль, − растерянно произнесла Эмма. – Я правда пытаюсь! − Нет, − отрезала Регина, убрав с глаз прядь черных волос. – Ты даже не стараешься. − Нет, стараюсь! – жестко воскликнула Эмма и почувствовала, как внутри вспыхивает та самая «дерзость», о которой Регина говорила в прошлый раз. – Стараюсь! − Ну так докажи, − бросила Регина. – Давай попытаемся еще раз.       Тихая мелодия фортепиано вновь вплыла в логово, Эмма заставила себя не отводить взгляд от Регины, пока пела: − Think of Me, think of me fondly when we’ve said goodbye, remember me, once in a while, please promise me, you’ll try, on that day, that not so distant day, when you are far away and free, if you ever find a moment, spare a thought for me.       Что с ней не так сегодня вечером?! Да, теперь она смотрела на Регину, но голос звучал ужасно. Дрожал, был едва слышным. Но на этот раз Регина её не перебивала. Одной рукой она аккомпанировала, а другой сделала Эмме жест продолжать.       И Эмма продолжила, полностью сознавая, что получается плохо. Обычно ей нравилась нежная хрупкость, звучавшая в голосе, но сегодня это было уже слишком. Голос звучал так, будто она пела впервые, ей хотелось опустить глаза в пол. − Think of August, when the world was green. Don’t think about the way things might have been. Think of me, think of me waking, silent and resigned; imagine me, trying too hard to put you from my m-mind! R-recall those days, look back on all those times, think of the things we’ll never do, there will never be a day, when I won’t t-think of you....       Это было ужасно. Она заикалась и каркала и даже не могла поддерживать нужную тональность. Никогда в жизни Эмме не было хуже. Оставался еще один короткий куплет, но Эмма не могла заставить себя закончить эту кошмарную репетицию. Она прикусила губу, покачала головой и опустила взгляд в пол. Это было ужасно. Она была ужасна. Не стоило ей приходить сюда сегодня вечером.       Регина тоже была недовольна. − Что происходит? – сухо спросила она. − Не знаю, − нерешительно пробормотала Эмма. − Нет, знаешь. Скажи мне! − Я… нервничаю, − защищалась Эмма. − Нервничаешь, − скептически повторила Регина. − Да! Ты меня нервируешь!       Регину мало волновали такие мелочи. − Я тебя не чувствую, − просто произнесла она. – Ты стоишь и поешь. И все. За текстом нет никаких эмоций. И ты жесткая, как доска, − она покачала головой. – Малышка Свон, у тебя вид, будто я заставляю тебя пройти все муки ада! − Я стараюсь! – воскликнула Эмма чуть громче, чем стоило. – Я правда стараюсь! Но твой взгляд меня нервирует! − Конечно, я на тебя смотрю, − сухо сказала Регина. – Я твой учитель. Я должна смотреть на тебя, чтобы убедиться в правильности твоей техники… − Я знаю, но… − Никаких «но», − резко перебила Регина. – Если ты нервничаешь, глядя на меня, как ты собираешься петь для толпы, стоя на сцене, а? Как ты собираешься смотреть на зрителей и очаровывать их? − Я стою вместе с другими хористами. На задворках. Я не вижу зрителей! – пояснила Эмма. – Так что я не… − Think of Me, think of me fondly, when we’ve said goodbye… − без усилий пропела Регина своим мягким меццо-сопрано. − Remember me, once in a while please promise me, you’ll try. On that day- that not so distant day… − When you are far away and free, if you ever find a moment; spare a thought for me! – Эмма вдруг услышала свое пение. Она просто попала в ритм, не подстраиваясь. Как странно.       Регина наиграла интерлюдию и тихо запела: − And though it’s clear, though it was always clear, that this was never meant to be, if you happen to remember; stop, and think of me... − Think of August when the trees were green, don’t think about the way things might have been, − вступила Эмма. Она действительно чувствовала, как голос становится чуточку сильнее. Чуточку увереннее. − Think of me, think of me waking, silent and resigned… − Imagine me! Trying too hard to put you from my mind! Think of me, please say you’ll think of me, whatever else you choose to do! There will never be a day when I won’t think of you! Да, теперь Эмме явно стало легче петь. Её голос звучал ясно и обволакивающе. Она перестала заикаться и больше не смотрела в пол. Взгляд упирался не в Регину, но в точку над её головой. − Видишь, не так уж и плохо, − лишь чуть-чуть шутя сказала Регина, встав из-за фортепиано. − Только потому, что ты поешь со мной, − вырвалось у Эммы.       Регина закатила глаза. Её черный плащ волочился за ней, пока она приближалась к Эмме. − Flowers fade… − The fruits of summer fade, − автоматически подхватила Эмма. − They have their season, so do we...       Теперь Регина стояла совсем близко, в следующее мгновение она взяла Эмму за подбородок и заставила смотреть ей в глаза.       Эмма снова занервничала. − B-but please promise me that sometimes, you will think... − Это каденция, − сказала Регина. Она все еще держала Эмму за подбородок. – Вступай медленно. Прокладывай путь к кульминации.       Эмма почувствовала, как вспотели ладони, как неуверенно прозвучало первое «а-а-а». Тревожно. − Давай, − подбодрила Регина. – Приложи капельку больше усилий, малышка Свон. Найди свой голос.       И Эмма нашла. Начала медленно, а потом поползла выше, выше, выше. Возможно, в голосе еще можно было разобрать легкую неуверенность, но она спела каденцию. Может, не так сильно, как хотела, но голос был тверд и не сорвался, когда она достигла кульминации. Последнее «of me» повисло в воздухе. Плавало, как мыльный пузырь, хрупкий, но не лопнувший. И она очень гордилась собой. − У меня получилось, − сказала она, чувствуя, как на губах расцветает легкая улыбка. − Получилось, − подтвердила Регина и убрала палец с подбородка Эмма. – Ты была так поглощена пением, что даже не заметила, что все еще смотришь на меня. − Ой, − сказала Эмма.       Это была правда. Она думала только о пении. − Неплохо для первого раза, − сказала Регина и отошла от Эммы. – Но у тебя слабая каденция. Не такая управляемая, как хотелось бы. Еще раз. − Хорошо, − отозвалась Эмма. У неё возникло ощущение, что её голосу не хватает силы. Это было неправдой, но она расстроилась, что Призрак отошла. − Начинай, − сухо скомандовала Регина.       Эмма хотела бы. В самом деле хотела. Но почему-то не могла начать. Она вновь почувствовала нервозность и напряжение. Ладони опять вспотели. Боже, что, черт возьми, случилось? Ведь минуту назад она была в порядке! − Что-то не так, малышка Свон? − Нет, − Эмма взяла себя в руки. По крайней мере, попыталась. Получилось не очень хорошо. − T-think of me... Think of me fondly, when we’ve said goodbye, r-remember me, once in a w-while.... – Она покраснела, чувствуя себя круглой дурой. Это больше походило на карканье, а не на пение. Почему она не смогла? Ведь минуту назад все получилось! Почему это так трудно?! − Please promise me you’ll try. On that day- that not so distant day- when you are far away and free, if you ever find a moment... − Spare a thought for me! – закончила куплет Эмма и тут же почувствовала, как к ней вернулась уверенность.       Все стало проще, когда с ней пела Регина. Когда их голоса переплетались. Глубокое меццо-сопрано Регины и легкое сопрано Эммы. Их голоса обволакивали друг друга и наполняли логово самым прекрасным звуком, какой когда-либо слышала Эмма. Её наполняла эта суть. Она чувствовала музыку внутри себя, неважно, что Регина заставляла её повторять «Think of Me» вновь и вновь. Эмма с радостью подчинялась. И её уверенность росла с каждым разом. Всякий раз, когда ей удавалось взять верхнюю ноту и правильно исполнить каденцию, её переполнял триумф. Строки, которые пела Регина, лишь усиливали странное чувство в груди. Эмма забывала, что это одна и та же песня, которую она пела вновь и вновь. Она забывала обо всем на свете. Даже смотреть в пол. Теперь ей стало интереснее наблюдать за реакцией Регины на её пение. Регине оно нравилось. Эмма это видела. Женщина в маске не улыбалась, но и скучающее выражение исчезло с её лица. Она принялась ходить по логову, подпевая Эмме. У неё был невероятный голос. У Эммы перехватило дыхание. Её собственный голос звучал блекло по сравнению с голосом Призрака. Но Эмма не завидовала. Ей не нужен был голос Регины. Она лишь хотела слушать его вечно. Она не многого просила. − Еще раз, − скомандовала Регина, и Эмма вновь начала петь. Регина продолжала петь с ней, но Эмма уже не так нервничала. Её голос становился все сильнее и увереннее. − Не стой неподвижно, как доска, − пожурила Регина. – Ты поешь, маленькая певчая птичка. Ты выступаешь. Очаруй своего зрителя. − And though it’s clear, though it was always clear, that this was never meant to be, if you happen to remember, stop and think of me! – пропела Эмма, принявшись расхаживать туда-сюда по логову. − Think of August when the trees were green! Don’t think about the way things might have been! – выглядело почти высокомерно. Будто это логово – её сцена, а Регина – её зритель.       Зритель, которого Эмма пыталась очаровать. Была ли Регина очарована? Сложно сказать. Выражение её лица было непроницаемым – она просто стояла и смотрела, как поет Эмма. Но одно Эмма осознавала наверняка.       Она хотела очаровать Регину. Больше всего на свете. Она хотела, чтобы Регина улыбнулась и похвалила её. Сказала, что она была хороша. Что она чувствовала музыку от Эммы. Эмме этого искренне хотелось, и она была готова ради этого на все. Она заставляла себя брать ноты выше и выше. Придавала песне индивидуальный оттенок, перед началом каденции добавляла немного игривости. Она не знала, насколько это уместно, но, поскольку Регина не сделала замечание, пришла к выводу, что нарушением не является. Иначе Регина отругала бы. Обязательно.       Эмма начала каденцию и ощутила прилив удовлетворения, когда увидела, как Регина слегка вздохнула…       После репетиции номер, кажется, пять тысяч, Регина предложила Эмме стакан воды. Эмма понятия не имела, где она раздобыла стакан и воду, но с жадностью его опустошила. Пение почти иссушило её. − Пять минут перерыв, − объявила Регина. – А потом начнется настоящая работа. − Хорошо, − ответила Эмма и ощутила тревожное покалывание внизу живота. Что может быть сложнее того, что она делала последний час?       Регина ей не сказала. Она просто велела Эмме выпить воды и сосредоточиться на дыхании. Эмме оставалось лишь повиноваться.       Спустя несколько глубоких вдохов Эмма не удержалась и спросила: − Ну как?       Она жаждала похвалы Регины. Ей хотелось услышать, что у неё хорошо получается. Но Регина лишь слегка кивнула. − Ты еще не прошла через самое трудное, − сухо сказала она. − А что самое трудное? – спросила Эмма.       Регина не ответила. Просто спросила: − Ты отдохнула, малышка Свон? − Пожалуй. − Ты должна быть уверена, − отмахнулась Регина. – Глубокие вдохи.       Эмма сделала как было велено и несколько раз глубоко вдохнула. − Следующая песня – дуэт, − сказала Регина, беря в руки ноты. – Тебе часто доводилось петь дуэтом, малышка Свон? − Несколько раз. Но нечасто, − ответила Эмма. Дома иногда. Но это было просто для забавы. Будучи хористом, дуэтом петь нечасто доводится. Разве что с хористами, а не с конкретным человеком. − Ты отрабатывала свою роль? – спросила Регина. − Да, − кивнула Эмма. – Но почему твоя партия закрашена чернилами? − Потому, что это не твоя забота, − просто сказала Регина. – Тебе нужно сосредоточиться на своей партии. Давай.       Регина прошествовала к фортепиано, Эмма следовала за ней. − Я сыграю тебе мелодию. Уверена, у тебя уже есть идея, как спеть эту песню, но немного уверенности не повредит, − она начала играть, Эмма могла лишь смотреть, как её длинные пальцы изящно порхают по клавишам фортепиано, и вновь ощутила волнение внутри. Её учила Призрак Оперы. Это был настоящий урок. Эмма чувствовала себя избранной. Сегодня ей довелось услышать больше пения Регины, чем за весь прошлый месяц. Этого хватало, чтобы почти заставить её забыть о том, что на самом деле это урок. Пение Регины заставляло забыть и о времени, и о месте. У неё кружилась голова, но Эмма не знала, почему. − Теперь мелодия тебе знакома, − сказала Регина, перестав играть. – Через мгновение начинай петь. − Хорошо, − Эмма нервно облизала губы. Она сможет. Да, начать придется ей, но Регина тут же вступит. Они будут петь вместе. − Это будет тяжело, − просто сказала Регина. – Я буду давить на тебя сильнее, чем кто-либо. Ты пожалеешь, что напросилась на урок. Но если ты добьешься успеха, обещаю – оно того будет стоить. Ты почувствуешь музыку как никогда прежде. Ты услышишь как твой голос взлетит до невиданных прежде высот. − А если… если не добьюсь? – нервно спросила Эмма. Она понятия не имела, чего от неё добивалась Регина, но понимала, что это будет адская нервотрепка.       Регина слегка пожала плечами. − Тогда я буду точно знать, из какого теста ты сделана, малышка Свон. Готова начинать? − Д-да, − она была не уверена, но отступать было поздно.       Пальцы Регины снова скользнули по клавишам фортепиано, когда она заиграла прелюдию. Звук музыки наполнил логово, Эмма даже удивилась, как это возможно, что его не слышно наверху. Музыка была такой громкой. Она чувствовала, как аккорды отзываются внутри неё.       Регина взглянула на неё, и Эмма поняла этот призыв. Настала её очередь петь. Она вновь облизала губы и запела песню, которую сочинила Призрак Оперы: − In sleep she sang to me, in dreams she came. That voice which calls to me and speaks my name, and do I dream again? For now I find, the Phantom of the Opera is there, inside my mind!       Она пропела только один куплет, а голова уже кружилась, и дыхание прерывалось. Песня отличалась от «Think of Me». Это была песня о Призраке Оперы. В песне должны быть фрагменты, раскрывающие Регину. − Sing once again with me, our strange duet, − вступил темный меццо-сопрано Регины, и Эмма ощутила неведомый прежде укол чего-то. − My power over you, grows stronger yet…       Еще один укол… Эмма почувствовала, что ей тяжело сфокусировать взгляд. Она должна была смотреть на Регину, но сейчас это казалось непосильной задачей. − ’And though you turn from me, − почти предостерегающе пропела Регина, заставляя Эмму взглянуть на себя. − ’To glance behind, The Phantom of the Opera is there, inside your mind!       Эмма почувствовала, как покрывается холодным потом. Дело было не в том, что она боялась. Страшно ей не было. Это… это было другое, неведомое доселе чувство. И она должна была продолжать петь. − T-those who have seen your face, draw back in fear. I am the mask you wear... − ’It’s me, they hear... – тихо, почти шепотом, пропела Регина.       Внутри Эммы все перевернулось, но это вовсе не было неприятно. Почему-то она положила руку на низ живота, когда пела: − Your spirit and my voice, in one combined, The Phantom of the Opera is there, inside my mind! – она была приятно удивлена, услышав, что Регина подпевает. Их голоса вновь переплелись. Дух Регины. Голос Эммы. Точь-в-точь так, как Регина написала в песне. Регина перестала играть и резко встала. Её походка была медленной, почти кошачьей, плащ струился следом, а мягкий голос лился, как масло: − In all your fantasies, you always knew, that woman and mystery... − W-were both in you, − ответила Эмма и развернулась, чтобы увидеть Регину, теперь стоявшую позади. − And in this labyrinth, where night is blind, The Phantom of the Opera is there, inside my mind! – еще один куплет они спели вместе. Теперь Эмма и впрямь взмокла. Она чувствовала бисеринки пота на шее. Чувствовала, как очки сползли со ставшего влажным носа. Ладони стали скользкими, казалось, что она не может нормально дышать. − ’She’s there, the Phantom of the Opera! – пропела Эмма и ощутила прилив триумфа.       Это был конец песни. Она смогла. Пусть это было тяжело, но вовсе не так тяжело, как утверждала Регина. Видимо, она просто пыталась вывести Эмму из равновесия. − Пой, − приказал Регина. – С ‘she’s there, the Phantom of the Opera’. Продолжай. Ладно, это не конец. Это еще не все. Пение. Как «Think of Me». Но Эмме это было по силам. − She’s there, the Phantom of the Opera, − запела она, сперва нерешительно, но по мере жестов Регины, означавших «продолжай», все увереннее. − Вот и все, − произнесла Регина. – Поднимайся на верхнюю ноту.       И Эмма полезла наверх. Её голос повышался и по громкости, и по тону. Все выше и выше, она чувствовала, как внутри поднимается волна паники. Ей доводилось петь фальцетом, но выше… Это была неведомая территория, Эмма никогда так не пробовала. − Продолжай! – скомандовала Регина. Она чувствовала колебания Эммы. – Продолжай петь!       Эмма не могла. Она была уверена: если возьмет ноту выше, то сорвет голос. Она провалится. Выставит себя круглой дурой. Она хотела исполнить просьбу Регины, но не могла. Эмма остановилась, последняя нота все еще звенела в ушах. Она опустила глаза в пол. − Почему ты остановилась? – разочарованно спросила Регина, Эмма почувствовала кислый привкус во рту. − Потому что… я не могу, − пробормотала она и поправила очки на носу. − Не можешь или не хочешь? – прямо спросила Регина. − Не могу, − тут же ответила Эмма. − Потому что боишься, что не получится или потому, что уверена, что не сможешь взять выше и сорвешь голос? − Потому что… боюсь сорвать… − Нет, − невозмутимо перебила Регина. – Ты лжешь. − Не лгу! – воскликнула Эмма, почувствовав прилив раздражения. – Я не могу взять выше! − Нет, можешь, − сказала Регина, плащ волочился за ней, когда она приблизилась к Эмме. – Тебе мешает не голос, а голова. Если бы ты захотела, ты бы смогла взять верх. Поверь мне. Твой голос способен на куда большее. − Ты-то откуда знаешь? – огрызнулась Эмма. – Ты не можешь… − Еще как могу, малышка Свон. Я уже довольно давно слушаю, как ты поешь, и чувствую огромный неиспользованный потенциал твоего голоса. Он просто бездействует, ждет, пока его откроют! Ты проявляешь неуважение к музыке, не пользуясь им! Ты способна на гораздо большее, малышка Свон, сегодня у тебя есть шанс. Шанс проявить себя! − Почему я должна оправдываться? – раздраженно произнесла Эмма. – И почему тебя это так волнует? − Потому, что ты моя ученица! – огрызнулась Регина. – А мои ученики не сдаются лишь потому, что боятся провала. Они отдаются полностью и останавливаются лишь в том случае, если точно уверены, что задача им физически не по силам… Но, возможно, ты все же не моя ученица? − Твоя! – прошипела Эмма и сжала кулаки.       Её мысли метались. Она хотела победить. Хотела увидеть гордость на лице Регины, когда у Эммы получится. И в то же время хотелось крикнуть, что она не сможет победить, и убежать из логова. − Тогда. Докажи. Это! – отчеканила Регина. – Докажи, что сможешь, малышка Свон. Докажи, что ты и в самом деле моя следующая ученица, которая искренне хочет учиться! Выпусти на волю музыку! − Ладно! – Эмма почти кричала. – Я постараюсь! Но если у меня не получится… − Тогда я пойму, из какого ты теста слеплена, − резко оборвала Регина и тут же запела: − she’s there, The Phantom of the Opera...       Эмма снова начала петь. Первая часть песни была не такой уж сложной. Главная проблема была взять верхнюю ноту, Эмма знала, как это сделать. Её голос заполнил обычно тихое логово. На этот раз фортепиано ей не аккомпанировало. Она создавала музыку. И она была в ужасе от мысли от неудачи. Регина смотрела сквозь неё. Эмма дрожала, все еще боясь сорвать голос.       Регина продолжала её подбадривать. − Вот оно, − говорила она. – Запомни, малышка Свон. Тебе это по силам.       И Эмма её услышала. Она почувствовала, как тревога начинает оседать внутри, как твердый камень. Что-то горячее горело под ресницами. Она приближалась к той пугающей неведомой территории, куда прежде не осмеливалась заходить. Сейчас она провалится. Сорвет голос, все разлетится вдребезги, останутся лишь острые осколки. И Регина ужасно разочаруется в ней. До глубины души. − Выше! – приказала Регина. Она вновь начала ходить по логову взад-вперед. Словно пантера или леопард, готовый наброситься на свою жертву. − Н-н-не могу! – выдохнула Эмма.       У неё кружилась голова, ей не хватало воздуха. − Нет, можешь! Ты уже почти взяла! Поднимайся выше! Остался последний шаг! Не разочаровывай меня!       Последнее, чего хотела Эмма, – разочаровать Регину. Она хотела справиться. Сильнее, чем когда-либо в жизни. Сейчас это казалось важнее жизни или смерти. Проявить себя. Доказать, что она и впрямь достойна называться ученицей Призрака Оперы. Она запрокинула голову, горло дернулось, когда она позволила голосу взлететь на верхнюю ноту. На мгновение показалось, что вот он, срыв, но голос выдержал. Она не знала, как это возможно, но ей удалось добраться до верхней ноты. Выше, чем когда-либо она брала. Горло, казалось, вот-вот разорвется. Да что там, она вся вот-вот развалится на части! Она была напряжена, как тетива лука. Голос в любой момент мог сорваться. Раскрошиться, опасть со стен и лежать в пыли на полу. − Вот и все, − почти мягко произнесла Регина. – Держись, малышка Свон!       Боже, Эмме доводилось держаться прежде. Но не так. И уж точно никогда она не испытывала такого сильного давления. Она едва узнавала собственный голос. И не могла поверить в то, что он принадлежит ей. Такой громкий, ясный. Такой чистый. Эмма чувствовала себя как пьяная. Кровь в жилах кипела, но в то же время по коже бежали мурашки. Или то было покалывание. Оно начиналось с макушки и ползло по позвоночнику, оседая где-то в животе. Если бы она не пела, сейчас бы наверняка ахнула. Не будь она опьянена своими чувствами, наверняка бы смутилась. Её голос был единственным звуком, разносившимся по логову. На сей раз не было аккомпанировавшего хора. Была лишь она. И она делала все самостоятельно. Но как? Как ей это удавалось? Казалось, грудь вот-вот разорвется, горло будто горело в огне. Саднило. Горело, горело, горело! Из глаз брызнули горячие слезы, но Эмма их даже не смахнула. Она могла лишь петь, как не пела никогда в жизни. Её руки дрожали. А может, дрожало все тело. Не дрожал лишь голос. Она действительно пела. И держалась так, как не держалась никогда. − Вот и все, − почти проворковала Регина. Лишь звучание её голоса помешало Эмме умереть на месте. − Sing for me! Sing! – её голос гремел в логове, сквозь полуприкрытые глаза Эмма видела, как она развязала плащ и швырнула на пол. – Sing! – потребовала она, проведя длинными пальцами по черным волосам.       Её приказ сделал невозможное возможным. Голос Эммы вновь стал громче, исчезла легкая вкрадчивость. Внутри Эммы происходила перемена. Она пела потому, что хотела. А не потому, что ей велели. Она пела не только для Регины, но и для себя. Она чувствовала, что парит, грудь будто наполнялась музыкой, которую необходимо выпустить. Теперь Эмма выпускала ее! Она выплескивала все из себя и позволяла голосу вознестись, подобно птице. Её тело выгибалось навстречу на каждой строке. Она это чувствовала. Чувствовала музыку во всем теле, как омывающие волны. − Yes! Sing! – приказала Призрак, ткнув пальцем в сторону Эммы.       Эмма направилась к Регине, будто та дернула за ниточку. Точнее, она скользила ей навстречу. Было ощущение, будто Регина её контролирует. Будто ей подвластен голос Эммы. Она пела через Эмму, заставляла выпустить музыку, взмах пальцев – и Эмма шла. Не спотыкаясь. Она шла уверенно. И пела уверенно. Идя к маяку света, который был Региной.       Возможно, Регина это знала. Когда Эмма очутилась в пределах досягаемости, Регина крепко сжала её руки. − Sing! – теперь её голос явно был гуще. Грубее.       Эмма заставила себя взглянуть на Регину сквозь полуприкрытые веки и увидела, что её грудь вздымается чаще в такт дыханию. На шее поблескивали бисеринки пота. Её темные глаза казались почти черными. Это должно было напугать. Но нахлынувшие на Эмму чувства были бесконечно далеки от страха. − Sing! – прошипела Регина, отпустив руки Эммы и вцепившись ей в плечи. Эмма обнаружила, что её развернули так, что она теперь стояла спиной к Регине. Лицом к пустому логову, к горящим свечам. Она чувствовала Регину позади. Эмма хотела обернуться и вновь взглянуть ей в лицо, но не могла пошевелиться. Она стояла как вкопанная. Очарованная собственным пением. − Sing, my Angel of Music! – простонала Регина, и Эмма почувствовала на шее её горячее дыхание, черные волосы щекотали её кожу.       Внутри Эммы при этих словах что-то разорвалась. Ангел музыки. Регина назвала её ангелом музыки. Может, сейчас, в момент единения с музыкой, она и была ангелом. Она открыла рот, голос внутри становился все сильнее. Сейчас Эмма почти не контролировала себя. Она запрокинула голову, подняла руки, и музыка воспарила на самой высокой, чистой и потрясающей ноте, которую она когда-либо брала. Сильной и в то же время хрупкой. Нереальное и в то же время такое естественное чувство.       Её голос взмывал все выше и выше, унося Эмму. Ангел музыки парил. На мгновение все погрузилось в забвение, Эмма не знала, куда идти дальше, ведь ничто уже никогда не станет прежним. Она изменилась. Она была создана из музыки. От макушки до кончиков пальцев ног. Она чувствовала, как музыка скручивается в узел где-то внизу живота, взрывается приятными покалываниями во всем теле, наполняет её вены и заставляет задыхаться. Сейчас музыкой стало все. Она была создана из музыки и её душа парила.       Но потом её грудь тяжело поднялась, Эмма потянулась, чтобы схватиться за саднящее, горящее горло. Она слегка шатнулась, почти уверенная, что вот-вот упадет. Она не упала. Не успела. Она почувствовала, как её подхватили сильные руки. На трясущихся ногах Эмма развернулась, все еще хватая ртом воздух, держась за горло, из глаз брызнули слезы, а в ушах звенел последний аккорд. − Я… − прохрипела она. – Я п-почувствовала! – она была не в себе и еле говорила. − Об этом я и говорила, − просто ответила Регина. Выражение её лица вновь стало непроницаемым.       Эмма хотела сказать больше. Хотела поблагодарить Регину за то, что та показала ей, на что она способна. Хотела спросить, что означал «ангел музыки». Но перед глазами Эммы логово поплыло, она почувствовала страшную слабость. Она была слишком измучена.       Во второй раз в жизни Эмма рухнула без сознания в логове Призрака, полностью поддавшись слабости. И даже не знала, упадет на пол или нет… Маленький факт: Падение Эммы в обморок после ми третьей октавы навеяно венгерской версией мюзикла, где Кристина действительно потеряла сознание, взяв эту ноту.