Призрак Оперы

      Месяц пролетел как мгновение, Эмме начало казаться, что тайна, которую она хранит, с каждым днем становится все страшнее. Самое странное, что её это вовсе не тревожило. Совсем наоборот.       Теперь, проскальзывая сквозь потайной ход за зеркалом, Эмма чувствовала даже некоторый восторженный трепет. Странное покалывание всякий раз, когда она брала еду в столовой и запихивала в школьный рюкзак. Пусть воровать плохо, Эмма убедила себя в том, что это игра. Забавная игра. И каждый раз, когда ей удавалось, она чувствовала себя победительницей. У неё выработалась странная зависимость от этой игры. От побегов наверх с рюкзаком, полным украденной еды. От уроков с Призраком. Иногда, когда Регина бывала в настроении, она расспрашивала Эмму. В основном о репетициях, о её жизни дома, в Сторибруке.       Но в большинстве случаев Регина была неразговорчива и только и говорила Эмме: «Пой». И Эмма пела. Иногда Регина ничего не говорила, когда Эмма заканчивала. А в другие дни у неё находился миллион замечаний. Порой урок заканчивался пением Регины. Это были самые любимые уроки Эммы. Регина пела перед её уходом. И от её пения Эмма всегда почти переставала дышать, ей хотелось большего, было ощущение, что ей всегда будет недоставать пения Регины. Но, конечно, Эмме хватало ума не просить её спеть еще. Она знала: Регина никогда не исполнит эту просьбу.       Эмма больше не прикасалась к дневнику Кристины. И даже не упоминала о нем. Время от времени дневник лежал открытый, корешком вверх, Регина явно часто его читала, но Эмма не задавала вопросов. Тема Кристины Даэ была запретной в логове Призрака. Но это не мешало Эмме тихонько искать информацию за его пределами. В первую очередь она погуглила в Интернете. Разумеется, в новостях обнаружилось несколько статей о «трагическом самоубийстве в известном оперном театре». Самоубийстве. В некоторых материалах подчеркивалось, что Кристина Даэ после смерти отца впала в сильную депрессию. В большинстве статей случившееся называли самоубийством, но в паре других можно было встретить «загадочную смерть молодой хористки» и прозрачные намеки на злой умысел. Оперный театр тогда закрыли на три недели в связи с расследованием, но никого так и не арестовали. Судя по всему, случившееся в результате все же квалифицировали как самоубийство. И это смущало Эмму. Ведь Руби утверждала, что это не могло быть самоубийством. Более того, Регина утверждала, что это не самоубийство. Что-то не сходилось. Все выглядело довольно подозрительно. Почему дело с такой легкостью квалифицировали как самоубийство, если у Кристины не было суицидальных наклонностей? Регина сказала, что, напротив, Кристина была на пути к величию. Многообещающая молодая певица с выдающимся сопрано не могла вот так запросто покончить с собой. Это было абсолютно бессмысленно.       «Расследование» завело Эмму в тупик, но она была полна решимости продолжать, несмотря ни на что. Она сказала Регине, что хочет помочь, и она действительно этого хотела. Следующим шагом в плане Эммы был расспрос Руби. Она была подругой Кристины, по идее, если кто-то что-то знал, то она. Но Эмма не могла придумать, как лучше всего затронуть деликатную тему, не вызывая подозрений. Следовало быть очень аккуратной, а не набрасываться с «как-когда-где-почему». Лишь одно неверное замечание, и Руби все поймет. Догадается, что в подземном логове живет Регина. Этого нельзя было допустить ни в коем случае. Эмма понимала, что ей нужно быть предельно осторожной. Если бы только ей удалось еще раз заглянуть в дневник Кристины. Кто знает, вдруг там есть скрытые подсказки. Подсказки, которые, возможно, ускользнули от Регины. По крайней мере, так Эмма оправдывала свое желание прочитать дневник Кристины. В глубине души ей безумно хотелось узнать больше о таинственной дружбе учительницы и ученицы, Призрака и Кристины. Глубокой дружбе. Достаточно глубокой, чтобы Регина придумала ей ласковое прозвище. Малютка Лотта. Эмма об этом много думала. Возможно, больше, чем стоило бы. И ей тоже снились сны. Ей снилась Призрак. Это были странные и непонятные сны, лишенные всякого смысла. Оставалось лишь чувство неловкости, когда она просыпалась.       Иногда Эмма опасалась, что у неё сужается кругозор. Уроки с мадам Карлоттой и Маленой стали менее важными, они больше не приносили желанной уверенности. Она чувствовала, что куда большему учится у Призрака. Несмотря на то, что Регина в основном критиковала, Эмма была уверена: это её лучшие уроки. Петь перед Региной было не так страшно, как в хоре, поскольку Регина редко на неё смотрела. Иногда она смотрела в стену, когда Эмма пела. Или опускала взгляд на руки. Или расчесывала свои темные локоны. Могло бы показаться, что её ничуть не интересует, что Эмма поет. Когда Эмма бывала не в духе, её это безумно раздражало. Маленькая, детская часть её души жаждала безраздельного внимания Регины. А когда, наконец, получала его – когда Регина смотрела на неё – Эмма начинала нервничать и сама отворачивалась к стене. Регина всегда смеялась, когда она отворачивалась. Не слишком приятно смеялась. Она будто бросала вызов Эмме. Пыталась вызвать у неё какую-то реакцию. Но Эмма вызов не принимала. Она отказывалась расстраиваться, но иногда ей становилось интересно, почему Регине так хочется её прессовать. В этом не было необходимости. Эмма не хотела расстраиваться, находясь в логове Призрака. Она приходила петь и побыть с Призраком. Вот и все.       В то утро Эмма проснулась рано. Встала с кровати. Приняла душ, оделась, привела в порядок волосы и спустилась в столовую, чтобы позавтракать, как обычно. Там она встретилась с Лили, Руби и Белль, а также Киллианом и Анной – застенчивой студенткой-первокурсницей, официально пополнившей их хор всего месяц назад. Анна была милой девушкой. Очень тихой, но прекрасной певицей. Эмма была рада, что теперь она в составе хора, а вот со своим отношением к Киллиану она определиться не могла. Конечно, он был приятным парнем и все такое. Но иногда он просто подолгу на неё смотрел. Эмма надеялась, что это не перерастет в проблему. Казалось, нежелательная влюбленность Лили в неё прошла, и Эмме вовсе не хотелось больше нежелательного внимания.       Но сегодня утром, в компании друзей, ничего подобного не было. Малена откашлялась и тут же привлекла всеобщее внимание. − Я понимаю, обычно по утрам мы не проводим планерок, − натянуто сказала она. – И, конечно, через минуту вы вернетесь к завтраку. Но сперва мне нужно обсудить с вами очень серьезный вопрос. – Она взглянула на студентов сверху вниз. Её голубые глаза опасно сверкнули. – Сегодня на кухне была обнаружена пропажа бутылки вина!       Отовсюду раздался негромкий гомон, Эмма оглянулась на остальных. − Как вам известно, употребление алкоголя в нашей школе строжайше запрещено, − еще мрачнее продолжила Мэл. – Хотя, возможно, старшие ученики иногда этим грешат… − её взгляд задержался на старших учениках чуточку дольше. – Нарушение этого правила чрезвычайно серьезно, и я настоятельно рекомендую осуществившему кражу встать и признаться. Сейчас же.       Тишина в столовой стала оглушительной. Все подозрительно косились друг на друга. Эмма тоже огляделась. Она старалась никого не подозревать, но не задаваться вопросом не могла. Кто мог украсть бутылку вина? − Нет? Никто не хочет признаться в краже? – переспросила Малена. – Не могу сказать, что это стало неожиданностью, но все же я очень разочарована. Боюсь, придется обыскать комнату каждого студента.       Вновь гомон. − Вполне могу понять тех, кто не виновен, и теперь страдает от причиненных неудобств, − продолжила Малена. – Но нам и впрямь нужно найти вора. Я надеялась, что он выйдет и признается. Возможно, кража бутылки была частью пари или вышедшего из-под контроля розыгрыша… − Она замолкла на миг, очевидно, пытаясь дать преступнику второй шанс на чистосердечное раскаяние. Когда никто не вышел, она тяжело вздохнула. – Но раз никто признаваться не собирается, нам приходится трактовать это как преднамеренный акт воровства, и виновного ждет очень серьезное наказание. Это все. Можете продолжать завтрак.       Болтовня возобновилась. Спустя пару минут Лили подалась вперед и воскликнула: − Вот дерьмо! − Согласна, − кивнула Эмма. − У кого настолько мозги не на месте, чтобы украсть бутылку вина? – продолжала Лили. − Не знаю. − Нет, я серьезно! Это Опера Гарнье. Кто бы захотел рискнуть исключением ради бутылки?! – Лили покачала головой. − Может, это был не студент? – предположил Киллиан. − А кто? Учитель? – усмехнулась Эмма. − Нет, но как насчет того парня из отдела обслуживания? Забыл, как там его… − Жозеф Буке? – скептично уточнила Руби. − Да, он. Кажется, человек иногда любит прибухнуть.       Эмме не нравились сплетни, но она с чистой совестью согласилась с Киллианом. Все знали, что Жозеф Буке, запасной уборщик, наведывающийся вместо Мориса, частенько выпивал. У него и вид был пьющего. И вечно затуманенный взгляд. − Держу пари, это он стащил бутылку! – гнул свое Киллиан. − Мы же о нем ничего не знаем, − Эмма и сама не знала, почему защищает Жозефа Буке. Он ей не слишком нравился. Точнее, не нравился вовсе. Вечно плотоядно пялился на неё. По крайней мере, у Эммы создалось такое впечатление. – Может, это был кто-то из старших учеников, − продолжила она. – Заскучал? − Ну, не я точно, − пошутила Руби.       Лили и Белль выразительно фыркнули. − Даже если кто-то и стащил бутылку от скуки, − продолжила Эмма. – Я считаю, что это глупо. Получат ведь все! − Уверена, виновного найдут, − твердо сказала Лили. – Ты же знаешь маму. Она как ищейка! − Что правда, то правда, − поддержала Эмма. − Если кто-то прячет алкоголь в своей комнате, она найдет, − продолжила Лили. − Я все еще считаю, что это Буке, − пробормотал Киллиан. − Может, и правда Буке, − пожала плечами Руби. – А может, нет. Кто бы это ни был, он заработал большие неприятности!       Вся компания с этим согласилась. Эмма огляделась по сторонам, пытаясь разглядеть хоть у кого-то на лице виноватое выражение.       Невзирая на все усилия учителей и обыск всех комнат, бутылку так и не обнаружили, как и виновного. Киллиан шутил, что вор наверняка уже мертвецки пьян, но Малена не нашла это смешным. Вопрос был серьезным, это не тема для шуток, и на уроке учительница тоже была довольна резка. Её холодность нависала подобно грозовому облаку, и Эмма несколько раз ловила себя на том, что дрожит. − Еще! – рявкнула она. – Некоторых почти не слышно! С самого начала.       Все вновь запели. Эмма немного нервничала. Её неуверенность была вызвана резкостью Мэл. Если бы эта бутылка нашлась! И вновь Эмма подумала, что красть алкоголь здесь невероятно глупо.       Малена вовсе не обрадовалась, когда они закончили. − Что с вами сегодня? – устало спросила она. – Почему вы даже не даете себе труда сосредоточиться? − Может, потому, что наши комнаты обыскивают? – смело ответила Эльза, стоявшая в первом ряду. Эмма услышала, как Анна застонала и пробормотала: «Эльза!». И голос у неё был не то раздраженный, не то смущенный. − Вам есть что скрывать у себя, мисс Фрост? – угрожающе спросила Малена. − Я… Нет, − пробормотала Эльза, покаянно склонив голову. − Тогда не жалуйтесь на происходящее, − отрезала Малена. – Все, что мы ищем – бутылку вина. Пустую или полную. Остальное нас не интересует. А теперь с самого начала арии!       Все вновь запели. На сей раз отрывок из «Волшебной флейты». Он звучал приятно, но Эмма чувствовала, что все рассеянны. Включая её. Она думала об украденной бутылке вина, а не о пении. Лили явно испытывала то же самое. Во время пения она повернулась и скорчила Эмме гримаску, сморщив нос, явно имея в виду дурное настроение матери.       Эмма едва заметно кивнула. Единственное проявление чувств, которое она себе позволяла в присутствии Малены. Честно говоря, ей было немного жаль и Малену, и остальных учителей. Употребление алкоголя было одним из главных запретов в Опере Гарнье. Сама мысль, что студент намеренно мог нарушить это правило, казалась ужасной. Эмма понимала, что технически нарушила это правило в первый же день, когда Руби предложила ей выпить. Но то пойло было сильно разбавленным, вряд ли это считается. И уж точно она бы никогда не украла бутылку вина! Никогда! Как студент может быть таким глупым? Ведь поимка виновника – лишь вопрос времени. В этом Эмма была уверена. Здесь нельзя украсть полную бутылку вина и надеяться, что это сойдет с рук. Это было невозможно. − Еще! – бросила Малена, когда они допели. – Гармония полностью разрушена, по-моему, дело в последнем ряду!       Эмма тут же склонила голову. − Пожалуйста, сосредоточьтесь! – натянуто произнесла Малена. – Вы пели это много раз. Вам известны слова и все тонкости, я прошу не так много. Мисс Лукас? − Да, Малена? – вежливо отозвалась Руби. − Пожалуйста, спойте еще раз «Королеву вечери». Мне кажется, хору требуется перерыв! – сказала Малена.       Руби прочистила горло и запела: − The vengeance of Hell boils in my heart, death and despair flame about me! If Sarastro does not through you feel, the pain of death. Then you will be my daughter nevermore. Disowned may you be forever, alone may you be forever… − Нет! – перебила Малена. – Нет, нет, нет! Здесь «abandoned may you be forever», мисс Лукас! А не «alone may you be forever». − Ой, − застенчиво ответила Руби, и Эмма заметила румянец на её щеках. – Правда. Я… Извините, Малена. − Извинения не всегда уместны, мисс Лукас, − раздраженно сказала Малена. – Возможно, на репетиции перепутать текст – это в порядке вещей, но что бы вы делали, будь это грандиозное представление для всех родителей? Одной неверной или пропущенной строчки достаточно, чтобы испортить целое представление! Я говорила вам это миллион раз и, конечно, жду, что вы…       БАЦ!       Эмма вскрикнула, и не только она! Многие испуганно закричали от ужаса, от шока. Лили громко закричала: «Мама!», когда передний занавес вдруг с громким треском упал на пол! Всего в нескольких дюймах от того места, где мгновение назад стояла Малена. Если бы она не отошла, наверняка занавес бы рухнул прямо на неё. − Черт возьми, что это? – Малена вскинула голову и взглянула на занавес.       Эмма видела, что Малена в шоке. Она выглядела растерянной и даже слегка испуганной. Но тут же она взяла себя в руки и придала лицу раздраженное выражение. − Буке! Что, черт возьми, происходит?       Жозеф Буке высунулся с верхнего моста. Лицо у него было красное, злое, сальные седые волосы закрывали глаза. − Не смотрите на меня так, мадам Дрейк! – фыркнул он. – Я был на месте! − Тогда как вы объясните это? – Малена сердито указала на упавший занавес. – Чем вы занимались? Вы не один?       Все помнили, как Жозеф Буке пригласил подружку подняться на мост. Дважды его едва не уволили, но до сих пор ему удавалось сохранить место. Лишь потому, что он был дружен с мистером Голдом. − Ради бога, мадам, никого здесь нет! – заявил Жозеф Буке, Эмма услышала скрип, когда он принялся медленно поднимать занавес. – А если есть… Ну, разве что это был призрак!       Раздался громкий кудахтающий смех. Эмма обернулась и увидела, как недоуменно переглядываются остальные. − Спасибо, Буке, довольно! – огрызнулась Малена. – Если я поймаю вас на халтуре, то непременно сообщу мистеру Голду! А теперь уберите со сцены этот чертов занавес! − Да, мадам Дрейк, − отозвался Жозеф Буке. − Наконец-то, − резко добавила Малена. – Господи! Следить за занавесом – единственная ваша обязанность! − Мам, ты цела? – обеспокоенно спросила Лили. – Тебя не задело? − Нет, солнышко, со мной все хорошо, − Малена улыбнулась дочери. И тут же переключилась на Руби. – А вы, мисс Лукас? Не пострадали? − Нет, − отозвалась Руби. Она тоже выглядела немного испуганной. – Я просто не понимаю, как это могло случиться? − Просто случайность, − ответила Малена и вновь взглянула на мост. – Такое бывает время от времени. Особенно, когда некоторые не работают добросовестно! − Жозефу Буке было нечего возразить в свое оправдание, и Малена вздохнула. – Ладно. Давайте продолжим. Мисс Лукас, как вы себя чувствуете? Сможете продолжать? − Да, конечно, − быстро ответила Руби. − Вот это характер, − улыбнулась Малена. – Тогда, пожалуйста, давайте начнем сначала. Раз, два, три.       Руби вновь запела, но Эмма на неё не смотрела. Её куда больше занимал мост. Жозефа Буке ей было не видно. Никого не видно. Но это вовсе не означало, что там никого не было. Возможно, Жозеф Буке сам не знал, как близко подобрался к разгадке. Кто знает, может, там и правда был призрак. Как знать, может, занавес рухнул из-за Регины. По спине Эммы побежал холодок. Для чего это Регине?       Её размышления прервал тычок под ребра. Лили напоминала, чтобы она была внимательнее. Эмма тут же включилась, но голова у неё была занята другим. Ей не терпелось узнать, верны ли её подозрения. Похоже на то. Но для чего Регине залезать наверх? Неужели она не понимает, какой это риск? Ее кто-нибудь мог увидеть! Тот же Буке! Эмма почти разозлилась на Регину за такую глупость. Если бы её кто-то увидел, это была бы катастрофа.       Руби допела, и на сей раз у Малены не было замечаний. Напротив, она похвалила: − Это было прекрасно, мисс Лукас. Превосходно.       Руби польщенно улыбнулась, и Эмма тут же заметила, что она смотрит на мост. Эмма тут же запаниковала. Могла ли Руби мельком увидеть Регину? Наверняка бы она пожаловалась. Эмма могла лишь надеяться на это. Может, Руби так же растеряна, как и остальные. Эмма вспомнила, что, когда упала люстра, Руби тоже испугалась. Может, случившееся напомнило Руби о другом событии. Боже, вдруг она начнет задавать вопросы и свяжет произошедшее со случившимся три года назад? Этого нельзя допустить. Эмма надеялась, что Руби довольно быстро забудет о произошедшем. В конце концов, наверху никого не было. Кроме Жозефа Буке. А его слова о призраках никто не воспринял всерьез. Даже если там и впрямь был «призрак».       Эмма послушно пела вместе с другими хористами, но мысли её были далеко. Может, у неё начала развиваться паранойя, но она была уверена, что видела, как Киллиан тоже взглянул на мост. А еще ей все время казалось, что она слышит какой-то скрип оттуда. Немудрено, ведь Жозеф Буке еще был наверху, но было легко представить крадущуюся Регину. Эмма заставила себя смотреть прямо. Наверняка она ведет себя глупо. Может, все произошло по вине Буке. Может, он случайно уронил занавес, поскольку ранее стащил бутылку вина и теперь попросту пьян? Такой вариант ведь вполне возможен. Может, это вовсе не Регина. Но сегодня вечером Эмма её обязательно спросит. И если это она… Ну, Эмма еще не знала, как ей не разозлиться. Регина могла серьезно травмировать Мэл. Или Руби. Её мог увидеть Буке или еще кто-то. Это не просто ненужный и глупый риск, Регину могут вышвырнуть из её укрытия, если на мосту была она!       И Эмма ей это выскажет. Регина не имеет права так рисковать. Эмма закрыла глаза, глубоко вздохнула и присоединилась к хору. Честно говоря, её это не касалось. И даже если Регине вдруг захотелось рискнуть, Эмма не имела права расстраиваться.       И сюда она пришла не думать о Регине. У неё репетиция, нужно петь. Можно лишь надеяться, что больше таких курьезов не случится. Занавес был на месте, Малена вроде немного расслабилась. И заметно подобрела. Это хорошо…       Вечером Эмма следовала хорошо отработанному распорядку. Тайком спрятала еду в рюкзак. Положила на поднос вкусностей и для себя и осталась поужинать с друзьями. Кража еды стала для неё совершенно обыденным занятием. Она воровала еженощно. И это сходило ей с рук. И всякий раз она чувствовала приятный трепет, развлекаясь с друзьями, будто это не у неё рюкзак был забит краденой едой. − Странно, что занавес рухнул ни с того ни с сего, правда? – тихо размышляла Руби. − Это был просто несчастный случай, − быстро сказала Эмма. Слишком быстро. − Странно, − согласилась Лили и покачала головой. – Хорошо, что мама не пострадала! Она ведь стояла в двух шагах!       Да, Малена была совсем рядом. Эмме стало не по себе. − Может, Буке накосячил? – предположила Белль. – Он же был там, ну и мог не уследить. − Ага, − но убежденной Руби не выглядела. – Возможно. − Запросто, − услышала Эмма свой голос. − Наверное, − наконец, определилась Руби, наколов на вилку картошку. – Просто так занавес не падает. − Хорошо, что никто не пострадал, − Белль слегка сжала руку Руби. − Это да, − улыбнулась та. – И репетиция нормально закончилась. − Это точно, − отозвалась Лили с теплотой в голосе. – Ты пела великолепно! − Вы тоже, − твердо ответила Руби. − Да, но ты была как… звезда, − продолжила Лили.       Эмма оторвалась от ужина и взглянула на подругу. Ей показалось или в голосе Лили и впрямь звучала зависть? Лили завидует Руби? Что-то новенькое. Эмма никогда прежде не видела, чтобы Лили завидовала Руби. Или кому-то еще, если уж на то пошло. Это плохо. Кроме кражи алкоголя, в Опере Гарнье строго запрещалась зависть. Голоса нельзя сравнивать. У одних они мягкие, у других – сильные. Главное правило Оперы Гарнье – ни один голос не лучше, чем другой.       Лили тут же улыбнулась Руби и уставилась в тарелку. Возможно, она почувствовала на себе взгляд Эммы. Эмма почти рассчитывала на это. И надеялась, что это не чревато неприятностями. В хоре зависть ни к чему.       Кто знает, может, Лили брякнула просто так. Вроде с ней все в порядке. Радостная и полная энтузиазма, она болтала с Руби. Возможно, сообразила, что её слова прозвучали очень уж завистливо.       Эмма доела и поспешно распрощалась со всеми. Настало время исчезнуть. Вновь…       Миновав туннель, в котором ей иногда приходилось встречаться с крысами, она в очередной раз очутилась на пороге логова Призрака. Разница между шумной столовой и логовом была огромной.       Не то чтобы здесь было тихо. Войдя, Эмма услышала тихое пение. «Once Upon a dream». Эмма спрятала легкую усмешку. Ей показалось забавным, что Регина напевает диснеевские песенки, когда остается одна.       Вдруг пение оборвалось, и Регина резко произнесла: − Наконец-то! Ты не торопилась! − Извини, − смущенно ответила Эмма.       Но она была не слишком смущена. Спустя месяц она уже привыкла к такому отношению со стороны Регины. − Ну, чего ты ждешь? – грубо бросила Регина. – Ты еду нести мне собираешься или как? − Да, Регина, − послушно отозвалась Эмма и пошла вглубь логова. Ясно, что Регина сегодня не в духе, иногда с ней такое случалось. Может, она проголодалась. Она частенько становилась резкой, когда хотела есть.       Эмма напомнила себе завтра быть порасторопнее. Она не хотела, чтобы Регина голодала.       Регину она обнаружила сидящей на троноподобном стуле. Вид у неё был очень царственный. Она походила на королеву, обозревающую свое королевство. Обычно она сидела за занавесом, но сегодня изменила привычке. Эмма привыкла считать ту комнату комнатой Кристины. Там до сих пор было очень много вещей Кристины. Однажды, когда Эмма пришла накормить Регину, вдруг заметила нежно-голубое платье, лежащее в кровати-лодке. Регина не стала ничего объяснять, но Эмма знала: оно принадлежало Кристине. А дальнейших вопросов задавать она не осмелилась.       Они с Региной за этот месяц стали больше общаться, но все равно не обсуждали Кристину. Эмма боялась о ней заговорить, и Регина, конечно, никогда не поднимала эту тему. Изредка она могла сказать: «Кристина однажды сказала…», «Кристина тогда…». Не более. Регина могла иногда вспомнить забавный случай, и этого было более чем достаточно, чтобы распалить любопытство Эммы. Ей так хотелось узнать больше о Кристине и её дружбе с Региной, но спросить она не осмеливалась. Эмме повезло, когда ей удалось вновь заглянуть в дневник Кристины. Она не хотела искушать судьбу дополнительными вопросами. Она не хотела злить или расстраивать Регину.       Не сразу, но Эмма заметила, что сегодня Регина немного… неряшлива. Длинные темные волосы были растрепаны и всклокочены. Бретельки черной ночнушки без конца сползали с плеч, а её любимый плащ из перьев небрежно валялся на полу рядом с «троном». Увидев в руке Регины бутылку, Эмма все поняла. − Это была ты! – выпалила она. − Прошу прощения? – приподняла бровь Регина.       Но Эмма уже разглядывала бутылку. − Это вино? – спросила она. − Да, − легко согласилась Регина. Поднесла бутылку к губам и сделала большой глоток. Потом спросила: − Хочешь? − Я недостаточно взрослая, чтобы пить, − пробормотала Эмма. − Ах да, в самом деле. Я не подумала, − не слишком добродушно усмехнулась Регина. Отпила еще один глоток. − Где ты её нашла? – спросила Эмма. Она была почти уверена, что знает, где «нашла» Регина бутылку, но ей не терпелось подтвердить подозрения. − Какая разница? – усмехнулась Регина. − Ты её украла? – прямо спросила Эмма.       Регина приподняла бровь, даже под маской Эмма увидела, как искривились её губы. − Тебе-то что, малышка Свон? − Обыскали все комнаты! – воскликнула Эмма. – Учителя решили, что бутылку украл один из старших учеников! − В самом деле? – Регина вновь отпила из бутылки. – Я думала, спишут все на Жозефа Буке. Это вполне в его стиле, разве нет?       Она так невинно это произнесла, что Эмма аж замерла. Она внимательнее посмотрела на Регину. − Неужели ты… − Неужели я что? – резко переспросила Регина. – Договаривай, малышка Свон. − Этотыобрушилазанавес?       Эмма съежилась. Что происходит? Почему она не может высказаться и вместо этого городит какую-то ерунду?       Регина холодно рассмеялась. − Я ни слова не поняла.       Эмма взяла себя в руки. − Это ты… Ты обрушила занавес во время репетиции?       Регина еще раз томно отпила из бутылки. Облизала губы и уставилась в стену. − У Малефисенты, этой твоей училки, длинный язык. Да-да-да, бла-бла-бла. И она еще называет себя учительницей. Ха! В таком случае она должна знать, что на протяжении половины урока надо слушать, не перебивая, − Регина сделала очередной глоток. − Значит, это была ты, − тихо констатировала Эмма. − Я этого не говорила, малышка Свон. Лишь сказала, что твоя так называемая училка дура. − Но ты там была. − Может, и была. А может, случайно увидела, как из-за этого идиота Буке рухнул занавес. Наверное, его что-то отвлекло, и он отлучился проверить, что там. А пока его не было, занавес и рухнул. Типичная случайность. − К-кто-нибудь мог пострадать, − пробормотала Эмма. − Из-за занавеса? Нет, дорогая. Если бы кто-то хотел кому-то навредить, то целил бы в люстру, я уверена, − сухо ответила Регина, продолжая опустошать бутылку.       Эмма наклонила голову и взглянула на свою учительницу в маске. − Ты… ты пьяна? − О да, − почти радостно согласилась Регина. – До беспамятства, − она слегка причмокнула губами. – Хочу, чтобы ты знала: восхитительное ощущение. Просто подожди, пока вырастешь.       Эмма не знала, что ответить. Потому просто сняла рюкзак с плеч и достала еду. Подошла к трону и протянула свертки Регине. − Бутерброды, − сухо произнесла та. – Как… мило. − Там были спагетти и фрикадельки, но их в рюкзак не запихнешь. Извини, − смущенно сказала Эмма. − Если бы я ждала тебя в твоей комнате после ужина, тебе бы не пришлось ничего запихивать в рюкзак.       Эмма тут же взглянула на Регину. − Что? Ты хочешь… − Неважно, − отмахнулась Регина и принялась за сэндвич. Откусила кусочек, прожевала, проглотила и сказала: − Ну? Ты петь будешь или как? − Хм… Да, конечно, − неловко ответила Эмма.       Ей было непросто угнаться за стремительно меняющимся настроением Регины сегодня. Может, этим вечером лучше петь и не разговаривать. Она еще раз вздохнула, уставившись в пол. Она всегда так делала, когда Регина была рядом. От её взгляда Эмма начинала нервничать. Опустив глаза в пол, она чувствовала себя спокойнее. Хотя Регина частенько её поддразнивала, когда это замечала. Смеялась и называла Эмму «застенчивым гадким утенком».       Эмма набрала в грудь побольше и воздуха и запела. Она никогда не думала, какую песню выбрать, просто пела. Сегодня её явно вдохновило мурлыканье Регины. Вскоре логово заполнила знакомая мелодия «Once Upon a Dream». Пусть это и было немного по-детски, но это было первое, что пришло на ум, и внесло приятное разнообразие после «The Magic Flute». Ей всегда нравилась «Спящая Красавица», среди каменных стен песня звучала воистину волшебно. Здесь, внизу, музыка всегда звучала лучше. Эмме особенно нравилось, как её голос резонировал от стен. Получалось очень эстетично. Да, Эмма могла быть довольна собой. Её голос звучал хорошо. Возможно, лучше, чем когда-либо. Она овладела дыханием. Осталось научиться без дрожи в коленках смотреть на свою учительницу во время пения.       Но с этим было сложнее. У Эмма возникало непонятное, «странное» чувство, когда она смотрела на Регину, особенно когда пела. Как назвать это чувство, она тоже не знала. Но мысленно называла «покалыванием». Да. Ощущение покалывания во всем теле. Сперва Эмма решила, что это остаточный страх по отношению к маске и к образу Призрака в целом, но в глубине души она знала, что не боится Регину. Значит, это не страх.       Но выяснять, что это за покалывание, у неё не было ни малейшего желания. Нет, ни за что!       Наконец, Эмма допела. Последняя фраза повисла в воздухе, как мыльный пузырь. Эмма могла собой гордиться, и она тут же подняла глаза, чтобы увидеть реакцию Регины.       Та даже не шевельнулась. По-прежнему сидела на троне, сжимая в правой руке бутылку вина. Сползшая бретелька обнажала оливковую кожу плеча. Эмме было спокойней, когда Регина была… одета.       Когда Регина была облачена только в ночнушку, у Эммы возникало неловкое чувство, что она нарушила момент уединения, вторглась в чужое личное пространство. Но не могла же она попросить Регину одеть что-то еще, будучи у неё… в гостях. Это было бы невежливо. Эмма не хотела быть грубой. Или нарваться на насмешку. Однажды она спросила Регину, не холодно ли ей в этой ночнушке, и Регина оглушительно расхохоталась.       Эмма вернулась в реальность, осознав, что Регина так ничего и не сказала. Видимо, сегодня первый шаг должна была сделать Эмма. − Ну? – спросила она, по-прежнему глядя в пол. Она все еще не могла себя заставить взглянуть на Регину.       Но Регина лишь фыркнула в ответ и снова приложилась к бутылке.       Эмме тут же стало не по себе. − Что? – спросила она.       Возможно, Регине не понравилось, что Эмма выбрала песню, которую она пела минуту назад. − Ничего, − ровным голосом ответила Регина.       У Эммы внутри все сжалось. − Тебе не понравилось? – догадалась она. − У тебя красивый голос.       О. Красивый. Это хорошо. Может, Эмма зря разнервничалась. − Ты меня многому научила! – просияла она. − Научила? – переспросила Регина. – Я ничему тебя не учила. Честно говоря, я не понимаю, почему ты хочешь сюда возвращаться. − О чем ты? – растерянно спросила Эмма. – Ты столько мне дала. У меня голос больше не хриплый. − Нет. У тебя красивый голос, − все так же ровно сказала Регина. − Но что? – спросила Эмма. Разумеется, было «но». – Тебе не понравилось? Я… я все правильно спела. − Да. В этом-то и проблема, − сухо ответила Регина. – Ты поешь… слишком правильно. Ты не чувствуешь. Ты просто… − она встала с троноподобного кресла и неровной походкой прошествовала по логову. – Стоишь и поешь. Потому, что так надо.       Эмма старалась на неё не смотреть. − Что это значит? − Ты не даешь музыке внутри себя вырваться на волю, − просто ответила Регина, постукивая по полумаске длинными пальцами. − О чем ты? – теперь Эмма уже явно оскорбилась. – Даю, конечно. − Нет, не даешь, − усмехнулась Регина. – Ты слишком зажата из-за того, что хочешь петь идеально и сливаться с толпой. Ты не даешь ей править. Музыкой нельзя управлять! Надо… Повернись!       Эмма была ошеломлена резким тоном Призрака. − Почему ты злишься? – тихо и смущенно спросила она. − Потому, что в тебе есть огромный талант! – прошипела Регина. – Но ты его просираешь, поскольку не позволяешь музыке взять верх, победить тебя, обладать тобой! − Я не боюсь! − Нет, боишься. − Я не боюсь, я… − Что ты чувствуешь, когда поешь? – перебила Регина, даже не заметив, что Эмма начала говорить. − Что? − Что ты чувствуешь, когда поешь? – медленно, очень медленно повторила Регина. − Я… − Эмма сглотнула. – Мне хорошо. Я счастлива. Взволнована. Хочется услышать, как мой голос сливается с голосами хора. Я стараюсь быть внимательной к деталям, поскольку не хочу петь слишком громко или, наоборот, слишком тихо. Я хочу петь идеально.       Регина глубоко вздохнула, будто разумный ответ Эммы её страшно разочаровал. − Ты чувствуешь себя прекрасной? – спросила она своим низким хриплым голосом. – Чувствуешь, как музыка вторгается внутрь тебя, когда ты поешь? Чувствуешь, как нити музыки обвиваются вокруг тебя, отчего ты слабеешь? Чувствуешь, как приятно горит горло, когда ты допеваешь? Чувствуешь, что сотворена из музыки?       Сердце Эммы бешено колотилось, и она не понимала причину такого волнения. Напряжение, звучавшее в вопросах Регины, застало её врасплох. Она еле выдавила: − Я… Нет. Но музыка ведь не про чувства… она сама по себе прекрасна. − Разумеется! – огрызнулась Регина. – Музыка – это идущее изнутри ощущение красоты, когда занимаешься любимым делом. Музыка – это забывать обо всем на свете. Музыка – это создание новых миров и путешествия туда. Нужно закрыть глаза, ведь ты не увидишь того, что перед тобой есть. Вот в чем суть музыки. А не в том, чтобы смотреть в пол, поскольку ты боишься увидеть, как это не нравится строгой училке!       Эмма покраснела, ей и вправду стало стыдно. В горле встал ком. Нет, только не слезы! Она с силой прикусила губу, чтобы не разрыдаться. − Ты не чувствуешь музыку так, как она того заслуживает, − устало продолжила Регина. – Ты не позволяешь чувству овладеть тобой, потому что слишком боишься быть несовершенной. Вырваться из безопасного последнего ряда в хоре. Ты не отдаешь дань уважения музыке.       Сердце Эммы вновь быстро забилось. − Тогда… пожалуйста, научи меня, − выдохнула она.       Регина, наконец, отвлеклась от бутылки. Поставила её на каменный пол и выпрямилась во весь рост. Очертила контур белой маски, наполовину скрывающей её лицо. − А с чего ты взяла, что готова к обучению? − Я готова! – автоматически воскликнула Эмма. – Пожалуйста, я очень хочу научиться. Я хочу… Хочу научиться чувствовать музыку как ты.       Босые ноги Регины бесшумно ступали по каменному полу. Она подошла вплотную к Эмме. − А если я скажу, что этот урок не будет похож на прежние? Не буду к тебе добра, стану сильно давить, велю продолжать петь даже когда ты будешь без сил? И на другой день у тебя будет саднить горло!       По правде говоря, Эмме было страшновато. На нее уже навалилось слишком много. Но любопытство было сильнее, чем когда-либо. − Я справлюсь, − услышала она свой голос.       Регина одарила её злой усмешкой. − А вот в этом я сомневаюсь, малышка Свон. − Дай мне шанс! – огрызнулась Эмма. – Не списывай меня преждевременно! − Смело, − прокомментировала Регина, приподняв бровь. – Я в тебе прежде не замечала смелости, малышка Свон.       Эмма заставила себя проигнорировать очередную шпильку и повторила: − Дай мне шанс. − Ты об этом пожалеешь. − Мне все равно! Я хочу попробовать! Пожалуйста, дай мне шанс!       Регина снова зловеще улыбнулась. − Что ж, хорошо. Но потом не жалуйся и не скули. Поняла? − Да.       Регина кивнула. − Завтра вечером урока не будет, − она вновь отхлебнула из бутылки. – Завтра ты вообще будешь держаться подальше от логова. Но через день… Принесешь мне еду, как обычно, а потом… Мы будем петь. − Ты тоже будешь петь? – спросила приятно удивленная Эмма. Она так любила, когда Призрак пела. − О да, − хмыкнула Регина. – Мы будем петь вместе. А теперь уходи. И не возвращайся до послезавтра.       Эмме так хотелось задержаться и расспросить подробнее о предстоящем уроке, но она чувствовала: сегодня она больше ничего не добьется от Регины. Та вновь уселась на трон, вольготно перекинув длинные ноги через подлокотник и сжимая в руке бутылку вина. Эмма смотрела, как Призрак пьет, и не удержалась: − Я никогда прежде не видела, чтобы ты пила. − О, ты много чего в моем исполнении не видела, малышка Свон. − Почему ты так много пьешь? Сегодня вечером, я хотела сказать, − неловко пояснила Эмма и покраснела. − А тебе-то что? – вяло огрызнулась Регина. − Ничего! – пролепетала Эмма. – Я просто… С тобой все в порядке?       Регина поперхнулась вином и закашлялась. А потом рассмеялась. − Какое тебе дело, малышка Свон? − Ну… Мы подруги, − пробормотала Эмма. − Подруги, − сардонически повторила Регина. – Верно. Что ж, тогда я отвечу… Нет, я не в порядке. Такое со мной редко, но бывает. И обычно я не краду бутылку вина, чтобы с этим справиться. Обычно я пою, но сегодня, видимо, этого недостаточно. А теперь уходи.       Эмма не уходила. Вместо этого она спросила: − Что случилось? − Наверное, проще спросить, что не случилось, − пробормотала Регина. – Единственный человек, который был мне небезразличен, мертв, а моя новая ученица не понимает музыку! − Ну, теперь я знаю, что музыка дает тебе возможность чувствовать себя красивой, − нерешительно пробормотала Эмма. Это была слабая защита. Ведь пение – это когда ты выкладываешься на все сто. Эмма никогда не давала себе возможность… чувствовать.       Регина горько рассмеялась. − А почему, по-твоему, я так много пою, малышка Свон? Почему, по-твоему, я окружаю себя музыкой?       Эмма уставилась на Призрака. Она была наивной, но не настолько. Регина не считала себя красивой? − Но ты же… − Вон, − резко прервала Регина. – Сейчас же. Мне надоело на тебя смотреть. Я хочу побыть одна!       На этот раз Эмма сделала как велено. Поспешно схватила рюкзак и верную свечу и стремительно покинула логово. Но неохотно. Она с удовольствием осталась бы. Хотя бы для того, чтобы сказать Призраку, что находит её очень… красивой.