Призрак Оперы

      Эмма была безумно измотана. Сегодняшний день был не просто тяжелым. Прошлой ночью она ужасно спала. Как и всю прошедшую неделю. С тех самых пор, как обнаружила два черных пера в пятой ложе. Мысли в голове у неё кружились, кружились и кружились, она изо всех сил пыталась найти рациональное объяснение. Обычно Эмме легко удавалось обнаружить логику там, где она отсутствовала, но на этот раз не получилось. Она не смогла придумать ни одной причины, по которой эти два пера оказались в пятой ложе. Она даже спросить не могла, поскольку, её в принципе не должно было быть в пятой ложе. Если бы она задала вопрос, то выдала бы свою проделку, а Эмме не хотелось навлечь на себя неприятности.       Но забыть об истории с двумя черными перьями она не могла. Не могла просто выбросить их и притвориться, что ничего не произошло. Она хотела получить ответы. Она хотела найти рациональное объяснение тому, что в пятой ложе оказались два пера. Да, она хотела ответов, но чтобы они пришли сами по себе. Ей не хотелось их искать. Она боялась. Слова Руби, что Кристина «связалась» с чем-то, с чем связываться не стоило, не выходили из головы Эммы, когда она лежала в постели ночью. Внутри поселилось странное чувство. Чувство неловкости. Чувство страха. Она пыталась убедить себя, что это глупо, но чувство не уходило. Мысль, что что-то не так, не покидала её.       В основном такие мысли преследовали её по ночам. Днем, когда она была поглощена репетициями и общением с друзьями, было легче убедить себя, что это такое странное проявление тоски по дому. И нужно с этим просто смириться. Но как пережить нечто, что не поддается определению? Как преодолеть неизвестное чувство?       Все ведь было в порядке.       Ничего не происходило. Никто из хористов не пропадал без вести. Люстра не падала с потолка. Не слышно было поспешно удаляющихся шагов. Подозрительно перешептывающихся голосов тоже.       Может, она и вправду сошла с ума. Эмма обдумала эту мысль. Чувствовала ли она себя сумасшедшей? Ну да, возможно, было, когда она лежала в постели и размышляла. Разве это не хороший знак? Разве сумасшедшие чувствуют себя сумасшедшими? Она не была в этом уверена.       Эмма спрятала два черных пера на дне комода, но частенько ловила себя на том, что открывает его и смотрит на перья, терзаясь вопросом. Не только откуда они взялись и кто их уронил, но и историей Кристины Даэ. Она до сих пор так мало знала об этой таинственной девушке, жившей в её комнате. Девушка из хора, пропавшая в самый знаменательный вечер в своей жизни и найденная мертвой в катакомбах на следующее утро. Что случилось? Неужели она и впрямь спустилась туда лишь для того, чтобы покончить с собой? Нет. Руби в это не верила, а ведь они с Кристиной были подругами. Близкими подругами. Она её знала. Если бы Кристина испытывала сложности, она бы пришла к ней. Руби сама ей это сказала? Но что же тогда? Несчастный случай? Трагический несчастный случай с утоплением. Да, возможно.       Несчастный случаи бывают. Они всегда случаются. Но вот так? И возникал следующий вопрос. Что Кристина делала в подземелье? Это была её звездная ночь. Она должна была праздновать триумф с друзьями. А не шнырять по подвалам. Это было бессмысленно. Наверняка она спустилась по какой-то причине, логично?       Но почему? Какая молодая женщина пошла бы в подвал в свою судьбоносную ночь? Та, у которой есть тайна. Эмма была в этом уверена. В том, что Кристина спустилась в катакомбы не просто так. Но зачем? Что за тайна побудила её спуститься туда в свой знаменательный вечер? Если Кристина не была «сумасшедшей» и/или не предавалась фантазиям, какова могла быть причина?       Эмма не знала, что и думать. История, которую Руби рассказала ей – о Кристине, утверждавшей, что петь её научил «Ангел музыки» – казалась не слишком правдоподобной. На самом деле она была безумной. Но Руби продолжала настаивать, что Кристина не сумасшедшая. И если она не была… Нет. Должно быть, Кристина все же выдумала этого «Ангела музыки» − она ведь очень скучала по отцу. Верно? Верно? Но все же она не могла не учитывать факты. Во-первых, бормотание «браво, браво, брависсимо», доносившееся из наушников. Эмма была уверена, что ей не показалось. Во-вторых, звук чьих-то шагов, когда она ходила по большой сцене и пела. Она была почти уверена, что там кто-то был. Кто-то кроме Мориса. Он же сам это признал, она вспомнила несколько ночей назад. Он сказал, что только что пришел, когда позвал Эмму. Значит, в полутьме между рядами разгуливал не он. Да и зачем ему это нужно? Эмма сомневалась, что Морис хотел её напугать. Нет, наверняка присутствовал кто-то еще. И это подводило к третьему факту: два черных пера за спинкой сиденья в пятой ложе. Они не просто упали с неба. Нет, их либо кто-то уронил, либо оставил там нарочно. Кто-то. Но кто? «Ангел музыки»? Неужели Эмма и впрямь в это верила? Нет. Быть такого не может. У неё было богатое воображение, но поверить в такое она не могла. И в то, что это дело рук «призрака», тоже. Конечно, нет. Кто бы это ни был, это живой человек из плоти и крови. Он был знаком с историей «Призрака оперы» и решил над ней подшутить. Может, это была шутка, рассчитанная на новичков хора, чтобы их попугать? Способ «приветствия» в опере Гарнье. Придется Эмме в этом разобраться. Она вовсе не злилась на потенциального шутника, ей просто хотелось, чтобы это прекратилось, вот и все. Ей не хотелось неприятностей, пока она была здесь. ***       Еще один долгий и тяжелый день репетиций подходил к концу. Они без конца репетировали очень сложную пьесу. Хористы все еще стремились к идеалу. Завтра они вновь продолжат, но сегодня петь больше не будут. Скоро начнется ужин, а потом домашнее задание. Программа была тяжелой, но Эмме она все равно нравилась. Ей нравилась перспектива роста. Если бы исчезли странности, с которыми она без конца сталкивалась, все бы вернулось в привычное русло. Только этого она и хотела. Эмма осторожно подняла поднос, на котором стояли тарелка с пирогом с курицей и стакан воды. Стоит уронить поднос, ужин будет испорчен, а этого ей бы очень не хотелось.       Она вытянула шею и огляделась. Кругом было людно. Столики были заняты. Она уже собралась было отнести поднос наверх и поесть у себя в комнате, как вдруг обратила внимание на свободный столик в углу. Отлично. Эмма уселась за пустой столик и принялась за ужин. Она ничего не имела против перспективы поесть в одиночестве. День был долгим, ей хватило человеческого общения. Левый глаз начал дергаться – это был первый знак того, что она близка к пику своих возможностей. Хорошо, что заниматься можно у себя в комнате.       Её комната…       Нет. Эмма решительно покачала головой, будто ругая себя. Она отказывалась позволять себе играть в эту игру. Не собиралась начинать бояться своей комнаты. Это нелепо. У неё чудесная комната. Безопасная. Неважно, что когда-то там жила Кристина. Теперь это была ЕЁ комната. Она развесила на стенах плакаты и фотографии родителей. Накрыла кровать голубым покрывалом, которое с такой любовью вышила для неё мать. Полки были заставлены собранием сочинений Джейн Остин – прощальный подарок отца. Комната принадлежала ей во всех смыслах слова.       Отчего же она не чувствовала её своей? Словно призрак девушки, прежде жившей здесь, каким-то образом наблюдал за каждым движением Эммы. Каждый раз, когда Эмма вешала новый плакат или складывала одежду в комод, ей казалось, что она непостижимым образом проявляет неуважение к Кристине. Просто живя здесь. Эмма неслышно вздохнула, подцепила вилкой еще один кусочек пирога и отправила в рот. Как ни странно, у неё пропал аппетит, но ей не хотелось это признавать. У неё все было в порядке. Все было хорошо. Она не испытывала ничего «такого» с тех пор, как неделю назад нашла перья.       Не то чтобы они были такими страшными. Это просто реквизит. Часть глупого розыгрыша. Эмма запила пирог водой. Заправила прядь волос за ухо и вздернула подбородок. Она в порядке. Все абсолютно нормально. Она перестала повторять это вновь и вновь. Это ничего не изменит. Она только расстроится и перестанет спать. А она не могла этого допустить. Теперь её жизнь изменилась. И места для бессонных ночей в ней не было. Эмма наклонила голову и сосредоточилась на пироге. Еда тоже важна. Еда и отдых. И побольше чая, чтобы голос оставался приятным и ровным. Пока что Эмма хорошо справлялась с соблюдением правил. Ну, не считая «незаконного» визита на Большую сцену. И пятой ложи. Но этот секрет тщательно охранялся, и она не собиралась его никому раскрывать. Эмма всегда очень хорошо умела хранить секреты. − Привет.       Эмма подняла глаза, услышав голос Лили, и тут же улыбнулась в ответ. − Привет. − Можно присесть? – Лили кивнула на пустой стул напротив Эммы. – Кругом все занято. − Конечно, − Эмма изо всех сил старалась, чтобы голос звучал бодро и небезынтересно. Ей не было все равно, она просто устала. − Спасибо, − Лили улыбнулась шире и села со своим подносом. Её аппетит был явно лучше, чем у Эммы. По крайней мере, сегодня. − Хорошая репетиция была, − произнесла Лили. − Угу, − кивнула Эмма. – Тяжеловато, как тебе кажется? − О да, мадам Карлотта, превращает нашу жизнь в ад, − пошутила Лили. − Я так не думаю, − чуть усмехнулась Эмма. – Не такая уж она плохая. − Ты такая дипломатичная, Эм, − засмеялась Лили. – Совсем не похожа на меня. − Ты тоже не так уж плоха, − ухмыльнулась Эмма. И на миг задумалась, стоило ли это говорить? Она не хотела давать Лили ложную надежду.       Но Лили лишь фыркнула. − Большое спасибо.       Эмма вновь усмехнулась и отпила воды. − Не хочешь потусить, как только закончим с домашкой? – спросила Лили. – Можем зависнуть у меня в комнате или порепетировать? − Я не в голосе после сегодняшней репетиции, − поморщилась Эмма. − Ладно, − усмехнулась Лили. – А просто потусить? Без пения.       Эмма сглотнула и облизнула губы. Это было непросто. Лили была такой милой. Эмма не хотела ранить её отказом. Вдруг Лили обидится и больше не захочет с ней дружить? А друзья Эмме были очень нужны. Иначе она останется одинокой, как и боялись её родители. − Вообще-то я не выспалась на этой неделе, − она понадеялась, что это прозвучало искренне. – И у меня начинает болеть голова. Я сегодня хочу лечь спать пораньше. Надеюсь выспаться. − Конечно, без проблем, − улыбнулась Лили. – Это очень хреново, когда плохо спишь. − Именно, − кивнула Эмма. Отпила еще воды, облизнула губы и окликнула: − Лили? − Да? − Это обычное дело – розыгрыш новичков-хористов? − Розыгрыш? – нахмурилась Лили. – Да нет. А что? Тебя кто-то разыграл? − Возможно, − ответила Эмма. − И как же? − Да по мелочи, − пожала плечами Эмма. – То крадется кто-то, чтобы напугать, а когда я зову, не откликается. И всякое в том же духе. − Хреновый розыгрыш, − сказала Лили, все еще хмурясь. – Ты говорила об этом моей маме? Может, она сможет выяснить, чьих это рук дело? − Не думаю, что это делается с целью меня расстроить, − быстро ответила Эмма. – Просто кто-то прикалывается. Но уже неделю ничего не было, может, они бросили это дело. − Ясно, − Лили кивнула и поморщилась. – Но серьезно, если это повторится, расскажи маме. Никто не должен тебя задирать таким образом. Это совсем не круто. − Уверена, что все будет хорошо, − улыбнулась Эмма.       Ей вовсе не хотелось быть сплетницей. Или слишком остро реагировать. Не то чтобы она была напугана. Все эти «браво, браво, брависсимо» в наушниках, шаги и шорох – все было довольно безобидно. И наверняка забавно для шутника. Эмма могла понять эти приколы. − Уверена? – настаивала Лили. – Если над тобой издеваются… − Нет, − быстро ответила Эмма. Она была в этом уверена. Для чего бы кому-то понадобилось над ней издеваться? Она держалась особняком с тех пор, как приехала сюда. И, насколько ей было известно, никому не перешла дорогу. − Пожалуйста, пообещай, что расскажешь маме или мадам Карлотте, если это начнется опять, хорошо? – Лили прервала ход мыслей Эммы. − Обещаю, − немедленно ответила она и ободряюще улыбнулась. – Не волнуйся. Это все ерунда.       Лили не выглядела убежденной, но, тем не менее, кивнула и вновь принялась за ужин. Эмма последовала её примеру, и разговор с Лили перешел на другие темы. Репетиции. Грядущий через несколько месяцев концерт. Планы на предстоящие выходные. Все, что угодно, кроме шалостей, жертвой которых стала Эмма. Информация о том, что новичков разыгрывать здесь не принято, слегка обескуражила Эмму.       Она надеялась, что это в порядке вещей. Что Лили признается, как прошла в свое время через это. Но нет. Кто-то умышленно выбрал Эмму мишенью, и Эмме это не понравилось. Если это повторится, она обязательно поговорит об этом с Мэл.       После ужина Лили все же убедила Эмму потусить хоть немного. Эмма не стала отказываться. Было совсем не поздно, и, если бы она продолжила отнекиваться под предлогом, что хочет спать, вариант А: Лили решит, что она заболела. Или Б: решит, что Эмма её избегает. А Эмме не хотелось, чтобы она пришла к такому выводу. В итоге они пошли заниматься в комнату Лили, и это было весело. В комнате Лили не было этого странного запаха. Это было первое, на что обратила внимание Эмма, едва вошла. Здесь пахло только свежестью. Эмма молча задалась вопросом, откуда же в её комнате странный пряный аромат. Не слишком уместный для оперного театра.       Лили тихо выругалась себе под нос, оторвавшись от задания по математике. − Почему это так сложно? − Не знаю, − тихонько хихикнула Эмма.       Она тоже не любила математику. Ей лучше давались языки. Ей сделали комплимент по поводу её французского, который здесь был предпочтительным языком. Уроки мадам Карлотты велись на французском языке. Большинство занятий Мэл тоже, но иногда она разговаривала со студентами на английском, чтобы облегчить понимание. Эмма уже полтора года изучала французский. Начала после первого прослушивания. С тех пор, как узнала, что, может быть, возможно, однажды окажется в опере Гарнье. − Ненавижу математику, − обреченно призналась Лили. – Она ведь не понадобится мне в жизни. Я хотела петь. Всегда. Не знаю, почему мама продолжает настаивать на том, чтобы у меня была какая-то опора. − Мои родители такие же, − вновь усмехнулась Эмма. − Серьезно? – фыркнула Лили. – Ты будешь петь всю оставшуюся жизнь. − Ты так думаешь? – внезапно спросила Эмма. − Черт побери, да, − твердо ответила Лили. – Ты добьешься успеха. Поверь мне.       Эмма почувствовала, как у неё вспыхнули щеки. − Даже не знаю. − Эм! – возмутилась Лили, хлопнув её по руке. – Ты должна верить в себя. − Я верю, просто… − Как дела с тренером? – перебила Лили. – Справляешься со страхом сцены?       Эмме так хотелось сказать «да». Она пожалела, что не может сказать Лили, что почти преодолела страх перед сценой. − Я слишком недолго прозанималась с тренером, − дипломатично ответила она. – Но уверена, что вскоре увижу результаты. − Мама говорит, что иногда дело в правильном мышлении, − пожала плечами Лили. – Главное – визуализация, тогда поможет.       Эмма почти против воли рассмеялась. − Уверена, что она права, − она вновь склонилась над домашним заданием и попыталась сосредоточиться.       Это было трудно, ведь она все время думала только об одном: неужели у неё неправильное мышление? Есть ли в глубине души какая-то частичка, которая мешает избавиться от страха перед сценой?       Нет, конечно, нет. Это нелепо. Конечно, она хотела избавиться от страха перед сценой. Больше всего на свете. Но правильное мышление… Верит она по-настоящему, что тренер поможет ей справиться с проблемами и найти решение?       Нет. Не верит. И не может объяснить почему. Может, дело в том, что она их уже столько перепробовала. Это был просто очередной. − Эмма? − А? – она поспешно очнулась и взглянула на Лили. − Ты заниматься будешь? – слегка ухмыльнулась та. − Да, конечно, − кивнула Эмма. − О чем ты думала? − Ни о чем. Просто…отключилась на минуту. − Математика этому способствует, − рассмеялась Лили. − Да, − Эмма тоже выдавила смешок и вновь склонилась над домашкой, делая все возможное, чтобы сосредоточиться на математике.       Но слова Лили не выходили из головы. Иметь правильное мышление. Может, в этом и кроется её проблема. Она недостаточно верила в тренера. Её придется изменить восприятие. И, может, согласиться на предложение тренера время от времени практиковать гипноз. Он же не повредит, так? Пожалуй, это единственное, чего она еще не пробовала. Кто знает, может, и сработает. Она была уверена только в одном. Больше никогда в жизни она не воспользуется препаратами натуральной медицины. Они не работают. Зато отвратительны на вкус и грозят расстройством желудка. − К черту математику, − просто сказала Лили. − Лили! – укоризненно воскликнула Эмма, но не удержалась от смеха. − Что, меня же никто не слышит, − усмехнулась Лили. − Нет, но все же…       Возражения Эммы были не слишком искренними. Она смеялась. Лили всегда была такой забавной. Эмма осторожно взглянула на неё. Темные волосы и темные глаза. Лили была красивой. Да. Но Эмма не чувствовала к ней ни капельки влечения. Зато чувствовала себя виноватой из-за этого. Она знала, что Лили хочет большего, но Эмма не знала, как помягче ей отказать. Она никогда никому не отказывала. Мягко или не очень. В неё никто никогда не был влюблен прежде. По крайней мере, никто из тех, кого она знала. И она тоже ни в кого не влюблялась. Где-то в глубине сознания затаилось беспокойство. Может, с ней что-то не так? Ей было семнадцать лет. Она же должна влюбляться, не так ли?       Эмма глубоко вздохнула и сосредоточилась на домашке. Сейчас было не время размышлять над сложными вопросами…       Как только совместное выполнение заданий подошло к концу, настало время расходиться. Лили настояла на том, чтобы проводить Эмму.       Эмма не возражала. Просто улыбнулась и поблагодарила Лили, когда они добрались до её комнаты. − Не за что, − легко отозвалась Лили. – Спасибо, что позанималась со мной сегодня. Ты… здорово разбираешься в математике. − Вовсе нет, − запротестовала Эмма. – Надеюсь, в твоей домашке не будет ошибок. − Даже если будут, это не конец света, − ухмыльнулась Лили. − Нет, − согласилась Эмма, в душе не согласная. – Не конец. – С этими словами она отперла и распахнула дверь. Просунула голову внутрь, принюхалась, нахмурилась, повернулась к Лили и спросила: − Тебе не кажется, что в моей комнате странно пахнет?       Лили тоже просунула голову в комнату и принюхалась. − Немного, − призналась она. – Как будто яблоками пахнет. Ты яблоки не приносила? − Нет, − покачала головой Эмма. − Тогда, наверное, это духи Руби или Белль, − Лили слегка пожала плечами. – Ладно, мне пора, пока мама не отчитала за прятки в коридорах. Спокойной ночи, Эм. − Спокойной ночи, Лили, − ответила Эмма и заработала легкое похлопывание по руке.       Лили ушла, а Эмма осталась на пороге своей странно пахнущей комнаты. Она вошла и закрыла за собой дверь. Но не заперла. Она не любила запирать дверь на ночь. Только когда уходила из комнаты надолго, как сегодня.       Когда она вошла, аромат яблок усилился. Эмма вдохнула и огляделась. Откуда здесь запах яблок, если она их вообще не ест? Шампунь точно яблоками не пах, он был ванильный. Как и кондиционер. Пользовались ли Руби или Белль парфюмом с яблочным ароматом? Завтра Эмма это выяснит. Она потянулась до хруста. Неужели она переусердствовала, пока занималась? Похоже на то. В следующий надо будет не забыть расслабиться. Эмма была рада, что сегодня больше ничего не надо делать. Только переодеться в пижаму и лечь спать. День был долгим, она очень надеялась, что сегодня ночью удастся заснуть. Она нуждалась во сне. Целую неделю она мучилась от головной боли: боль между глаз обозначала недостаток сна. Эмма осторожно повернула голову из стороны в сторону несколько раз, пока снова не услышала хруст. Она не смогла понять откуда, но понадеялась, что скоро её тело привыкнет к новому мягкому матрасу. Теперь это её кровать, а значит, нужно привыкать.       Эмма расстегнула молнию и выскользнула из джинсов. Стянула футболку через голову, аккуратно сложила одежду и спрятала в комод. Не хотелось, чтобы вещи хранились мятыми. Она потянулась, расстегнула бюстгальтер и тоже положила в комод. Полезла в другой ящик и нашла свою пижаму. Мягкую, голубого цвета, с облаками. Мама купила её во время их последнего совместного шоппинга. Эмма усмехнулась, застегивая пижаму. Мелькнула мысль, что она слишком взрослая для дурацкой ночнушки типа этой, но что за фигня? Она хотела лишь одного – лечь спать. Вокруг не было никого, кто бы мог её увидеть в таком виде. Пижама напоминала Эмме о доме. Благодаря ей ностальгия немного притуплялась. Эмма провела рукой по пижаме и прихватила расческу с прикроватной тумбочки. Подошла к огромному зеркалу и принялась расчёсывать волосы, избавляясь от колтунов. Может, следовало сделать это раньше, пока она чистила зубы, но тогда Эмма об этом не подумала. И, конечно, идти в ванную и рисковать быть замеченной в этой пижаме вовсе не хотелось. Она слегка усмехнулась про себя, проводя расческой по волосам. Отложила её и заплела волосы в косу, как обычно перед сном. Оставалось только одно. Лечь спать. Но едва Эмма взглянула на односпальную кровать в углу, засосало под ложечкой, а плечи сжались. Она вздохнула. Почему? Почему у неё вдруг появился иррациональный страх перед сном? Чего она так боялась? Это было бессмысленно. Это её комната. Её уютная маленькая комната с очаровательным-пусть-ему-и-неоткуда-взяться-яблочным-ароматом.       Что её так нервирует? Эмма уперла руки в бока, злясь на себя и оглядывая комнату. Это надо прекратить. Она не знала, как, но надо было. Какую бы извращенную форму ни принимала тоска по дому, она отказывалась ей потакать. Эмма была в порядке. С ней все было отлично. Её комната тоже отличная. И в том, чтобы лечь спать, тоже нет ничего страшного. Сегодня ночью она будет спать как младенец, решила Эмма, почти вызывающе топая к кровати. На миг она присела на краешек и сделала пару глубоких вдохов, будто пытаясь успокоиться. Затем легла и натянула одеяло. До самого подбородка. Это удобно. Должно быть удобно. Тогда почему неудобно? Почему желудок тут же свело? Почему кожу на затылке начало странным образом покалывать? Эмма невольно вздрогнула, свернувшись калачиком под одеялом. И мышцы опять напряжены. Снова.       Глубоко дыши, напомнила она себе. Вдох, выдох, вдох, выдох. Вот так. Легко и просто. Может, стоит попытаться думать о чем-нибудь приятном? Например, о завтрашнем дне. Или, может, позвонить родителям? Нет, это глупо. Звонок домой по плану только через два дня. Позвони она родителям сейчас, они только начнут волноваться. Задавать вопросы. Эмма вовсе не была уверена, что сможет притвориться, будто все в порядке. Нет, родителям звонить не надо. Это только усугубит тоску по дому. Может, послушать какую-нибудь музыку? Пока не сморит сон. Или это тоже плохая идея? Эмма до сих пор помнила, как заснула в наушниках и проснулась посреди ночи со шнуром, обмотанным вокруг шеи. Она едва не запаниковала, поскольку чувствовала, что вот-вот задохнется. Ощущение, вероятно, было ненастоящим, но она не могла от него отделаться и с тех пор не надевала наушники, засыпая. Эмма поерзала под одеялом. Как бы ей успокоиться? Что ей сделать, чтобы убедиться, что все в порядке, что она лишь стала жертвой чьего-то розыгрыша? Невинного розыгрыша, если подумать. По крайней мере, днем он таковым казался. Но ночью розыгрыш превращался в самый страшный кошмар на земле. Эмма понимала, что это паранойя. Она напомнила себе, что так неуютно ей было лишь во сне, когда она была маленькой. А сейчас ей, на минуточку, семнадцать лет. Она уже взрослая для страха оказаться далеко от дома. Может, стоит обсудить это с тренером? Не дурацкий розыгрыш, а тоску по дому. Все-таки она не первая хористка, очутившаяся вдали от родных мест. Наверняка это происходит все время, и, возможно, тренер сможет ей помочь. Станет лучше, когда она открыто озвучит проблему. Это всегда срабатывает, да?       Да, решила Эмма. Да, так и должно быть. Я об этом заговорю. А пока она попробовала подумать «о чем-нибудь приятном». Это было в её силах. Приятном. Как тогда, когда она была маленькой, и ей снился кошмар. И мама успокаивала её, пока она вновь не засыпала.       «Просто подумай о чем-нибудь хорошем, милая».       Она крепко зажмурилась и попыталась. Но, к сожалению, все мысли сводились к Сторибруку, к родителям, к дому, с которым было связано большинство приятных воспоминаний. Эмма тихонько выругалась. Она была безнадежна. Смысл ведь не в том, чтобы расстроиться еще сильнее! Но она ничего не могла с собой поделать. Теперь она могла думать только о чашках горячего шоколада со взбитыми сливками и коричной посыпкой. Воскресных ужинах и пикниках. Беспричинных разъездах по городу с папой и походам по магазинам с мамой. Походах в кино. О мелочах, сделавших её детство таким прекрасным. Эмма вздохнула. Она больше не ребенок. Ей семнадцать, и теперь она живет своей мечтой здесь, в опере Гарнье. Надо сосредоточиться на этом и быть благодарной. А не вспоминать, как мама часто пела ей перед сном, когда она была маленькой. Боже, мама знает столько колыбельных. Эмма усмехнулась про себя. Сейчас ей бы не помешала колыбельная.       Кто сказал, что это невозможно? Она ведь может петь себе во сне, правда? Да, может, это странно, но пение всегда успокаивало Эмму. Она принялась вспоминать подходящую песню. Милую, приятную. Знакомую, которая будила бы хорошие и приятные воспоминания.       Закрыв глаза, она тихонько откашлялась, будто разогреваясь, и тихо, медленно принялась напевать про себя: − Я знаю, я гуляла с тобой однажды во сне. Я знаю тебя…       Она резко осеклась, поняв, что не помнит второй куплет. Неужели она в последний раз пела её так давно? Эмма сосредоточенно нахмурилась, вспоминая. − Я знаю, я гуляла с тобой однажды во сне. Я знаю…       Что дальше? В твоих глазах – такой знакомый… что знакомое? У Эммы никак не получалось вспомнить, и это её жутко раздражало. Ей было лень доставать телефон и искать текст в Google, и она попыталась еще раз вспомнить текст песни самостоятельно. Но не смогла. Неловкое чувство. Придется ей освежать в памяти фильмы Диснея. Или хотя бы песни. − … Я знаю тебя, в твоих глазах – такой знакомый блеск. Я знаю, видения редко оказываются правдивы…       Эмма резко села на кровати, плотно прижав одеяло к груди. − Ч-что? − Но раз я знаю тебя, я знаю, что ты сделаешь. Ты полюбишь меня однажды, как сделала это однажды во все…       По спине Эммы пробежала дрожь, волосы на затылке встали дыбом, когда она прислушалась к призрачному голосу, эхом раздающемуся в её комнате. Призрачному, хрипловатому и бархатистому. Мягкое эхо женского голоса. Ладони Эммы вспотели, во рту пересохло. Впервые она прокляла себя за то, что была опытной певицей и сразу смогла оценить, сколь прекрасен этот голос. Сейчас он ей не нужен! − А-а-а-а….       Сердце Эммы было готово выскочить из груди, когда странный голос от пения перешел к тихому напеву. Почему-то звучащему еще резче и более зловеще, нежели пение. − Кто здесь?! – воскликнула Эмма, пытаясь казаться смелой, несмотря на бегущие по телу мурашки. – Кто ты?       От низкого и хриплого, но ледяного смеха холод пробрал Эмму до костей. Это был ответ на её вопрос. Никого не было. Комната пуста. А голос… раздавался из ниоткуда. − Уходи! – потребовала Эмма. – Оставь меня в покое!       Еще один глубокий, сочный смешок, а потом… ничего. В комнате вновь воцарилась тишина. Мертвая тишина. Эмма схватила одеяло и подушку, выскочила из постели и стремительно выбежала из комнаты. Это уже не просто безобидная маленькая шутка. Нет, над ней самым изощренным способом кто-то издевался. И это… это было жестоко. Слишком жестоко!       Эмма не знала, кто и зачем, знала лишь, что ни на миг не останется в этой комнате! Босиком Эмма бросилась по коридору с подушкой и одеялом и уже через минуту остервенело колотила в дверь комнаты Лили.       Лили довольно быстро открыла дверь. На ней тоже была пижама, волосы были взъерошены после сна. − Эм? Что случилось? – голос звучал бодро. − Я… − Эмма сглотнула. Правда она сказать не могла. Даже в её сознании все звучало слишком нелепо. – Кажется, у меня в комнате радиатор сломался. Там очень холодно. Можно я переночую у тебя? Я посплю на полу. − Конечно, − сказала Лили, отступая в сторону. – Заходи. − Спасибо, − Эмма одарила её благодарной улыбкой. – Для меня это правда неоценимо. − Да не волнуйся ты так. Пусть Морис завтра посмотрит твой радиатор, − Лили закрыла дверь, затем извлекла из нижнего ящика пару одеял. – Хочешь, я схожу к маме, попрошу её принести матрас? − Нет-нет, одеял вполне хватит, − заверила Эмма, расстилая их на полу, чтобы получилась импровизированная постель. – Большое спасибо. − Ерунда, − Лили зевнула и почесала голову. – Надеюсь, на полу не слишком жестко. Но если что, ты только скажи. Можешь спать в моей постели. − У меня есть одеяла, − улыбнулась Эмма, устраиваясь поудобнее с подушкой. Здесь было намного лучше, чем в её комнате. Как ей вообще вернуться туда после этого?! − Ну ладно. Спокойной ночи, Эм. Хороших снов, − сказала Лили, залезая обратно в постель и выключая ночник. − Спокойной ночи, Лили, − произнесла Эмма.       Она свернулась калачиком под одеялом и принялась ждать. Прошло совсем немного времени, и она услышала, как дыхание Лили выровнялось, стало глубоким и медленным. Она вновь заснула.       С лица Эммы мгновенно исчезла улыбка. Хороших снов. Нет уж. Она не собиралась хорошо спать этой ночью. В её комнате было нечто. Кто-то. Теперь это не просто глупая шутка. Что бы это ни было, оно было реально. Кто-то реальный. Эмма потерла руки там, где по коже побежали мурашки. В голову закралась непрошеная мысль. Вновь напугавшая её до дрожи. Мысль о «Призраке оперы» Кристины. О том, что этот «Призрак» был не так уж нереален…       Нет. Нет, нет, нет! Эмма яростно замотала головой. Боже, нельзя об этом думать сейчас! Ведь это же невозможно, правда? Правда?!       Эмма тут же поняла, что сегодня ей тоже не удастся заснуть.